Бег по кругу

  Сколько себя помню, всю жизнь я куда-то бежала.

  Мой побег из детского сада, который находился на нашей улице, несколько кварталов от моего дома.  Наша группа пришла с прогулки, во время которой мы, взявшись за руки, вышагивали строем и парами мимо друзей из моего двора. Они, друзья, были свободны, в отличие от нас с сестрой, обязанных посещать детский сад. Это был такой позор идти за руку, особенно с мальчишкой мимо моего дома.  Я ненавидела в тот момент все детские сады, все прогулки и все правила, которым мы вынуждены были подчиняться там. Как только мы вернулись в детский сад, я прошмыгнула в прихожую, оттуда  через наружную дверь во двор, откуда легко было выйти через калитку на улицу, где что есть сил я рванула домой. Мне хотелось играть с моими друзьями, а не заглатывать с отвращением зелёные щи на обед, после которого был неуместный, по моему убеждению,  тихий час.  Я не могла уснуть днём, когда я была полна энергии и желания двигаться.
Словом, побег был незапланированный и импульсивный. 
 
  Я помню тот бег, когда я, шестилетняя коротышка с короткими ногами, в длинном сине-зелёном пальто с развивающимися полами, перешитом из пальто с чужого плеча родственницы, изо всех сил неслась прочь от того места, где мне было скучно и муторно.  Вот я миновала соседний детский сад, вот почти пробежала половину пионерского лагеря, соседствующего с нашим домом. Вот я уже вижу наш дом, осталось совсем чуть-чуть... И в этот миг я была схвачена за плечо  нашей нянечкой тётей Аллой, доброй женщиной баскетбольного роста, которая скрутила меня, перебросила через плечо и принесла обратно в детский сад.  Она не кричала на меня, и я не плакала. И оттого, что всё происходило в молчаливом антагонизме, моё отчаяние было столь острым, что я до сих пор помню чувство незащищённости и какой-то обречённости.  Мама меня наказала за побег, объяснив, что я буду ходить в детский сад, а не бродяжничать по морю без присмотра. 

  Я помню бег в школу, ранним утром, когда оставалось до начала занятий десять минут, а я ещё в полусне, с терпеливо ожидающим меня на улице другом, которому моя мама советует не ждать меня, а отправляться в школу.

  Я вспоминаю свой бег на переходах в метро, когда нельзя было опаздывать утром в больницу, где мы познавали первые азы нашей будущей профессии.

  Начав работать, каждое утро я неслась по дороге, частично выложенной булыжником, чтоб успеть на пригородную утреннюю электричку, которая примчит меня в город, а там опять бегом на автобус или трамвай до центрального парка.  Этот парк я пересекала, как торпеда, и влетала в здание своей родной больницы разгорячённая, полная сил, энергии и уверенности в выздоровление моих маленьких пациентов.  Я помню, как моя подруга, чей ребёнок был госпитализирован, с надеждой смотрела из окна палаты на центральную аллею парка.  Едва завидев вдалеке бегущую фигуру, она вздохнула с облегчением, узнав меня, мчащуюся на всех парусах на работу.  Это она мне рассказала, как я бегу по алее, образованной густыми кронами тёмно-бордовых  клёнов. А я не замечала бега; это моя душа взлетала вверх в той утренней  волшебной кленовой красоте, освещённой ярким солнцем.

  На работе опять был бег, отделение находилось на нескольких этажах. Я никогда не ждала лифта, поэтому стремглав неслась по ступенькам вверх или вниз, чтобы вовремя успеть и помочь.

  Дни пролетали, как мгновение. Если не дежуришь, то несёшься на электричку обратно домой, где ждёт маленький сынишка свою вечно бегущую маму.

  Я продолжала свой бег ещё много-много лет. 

  Мой самый страшный бег, когда ноги, как ватные, ты их передвигаешь, но почему-то стоишь на месте.  Больничный коридор длиною в вечность. Меня вызывают в кабинет главного врача, где сообщают самое ужасное известие.   Я помню, как остановилось время, как замерла жизнь, как всё вокруг померкло в одну секунду. Меня не было рядом с самым дорогим мне человеком, когда он погибал и когда его ещё можно было спасти.

  А потом началась другая жизнь. Мне даже сложно вспомнить, когда ко мне вновь вернулся мой бег, но другого характера и ритма.  Я была скорее похожа в этом новом беге на старую лошадь на ипподроме, на которую уже никто не ставит.  Но в силу непонятных причин эта загнанная лошадь всё ещё сучит ногами и участвует в забегах. Пристрелить, вроде, как и жалко её, а другого пути списания с довольствия нет.

  Хорошо бы сейчас няньку баскетбольного роста, которая молча взвалила бы меня на плечо и поволокла бы куда-нибудь.
Почему?  - спросите вы. - Да потому, что я круг свой жизненный уже пробежала. 

  А вы ещё бежите?