Литератор

Ах, эта дивная, капризная прелестница Муза! Игривая и ветреная, как взбалмошная кокетка. Серьёзному, убелённому сединой литератору она шутя изменяет с юным романтиком, а потом и ему – с тщеславным графоманом или вовсе далёким от Парнаса счастливцем.
Так размышлял Иннокентий Иванович, потягиваясь в уютной постели. Сон ещё тяготил его веки, и наш герой предавался грёзам о легконогой  светлоликой нимфе, и несмотря на то, что Муза не радовала Иннокентия Ивановича постоянством, последний не был на прелестницу в обиде. Он давно смирился с тем, что своенравная красавица предпочитала ему более выдающихся литераторов, но каждую минуту был готов ради её прихода отложить житейские дела.
Грохот кухонной посуды неприятно поразил слух Иннокентия Ивановича. Капризница в белоснежном балахоне, потревоженная грубой бранью Марьяны Карповны (супруги незадачливого поэта), поспешила раствориться в дурмане семейной суеты.
Иннокентий Иванович без радости открыл глаза. Потолок был сер и засижен мухами, и наш поэт брезгливо поморщился. Отвратительная, грубая действительность вновь предстала перед ним во всей своей безнадёжности.
Надо было вставать и вновь начинать жить: кушать невкусный завтрак, бежать с авоськой в магазин, чинить поломанную мебель и делать множество других непоэтичных вещей, выслушивая при этом укоры и назидания супруги.
Марьяна Карповна была женщиной дородной и суровой и на  мир смотрела глупыми трезвыми глазами. Иннокентий Иванович недолюбливал и побаивался супругу уже потому, что с её появлением таинственная легкокрылая гостья спешила покинуть бедного поэта, ибо Марьяна  Карповна имела редкостный дар  - всё изящное, тонкое и прекрасное в её присутствии теряло возвышенный смысл. Зато первостепенную важность приобретали предметы, далёкие от вдохновения: пригоревшие кастрюли, продавленные диваны и прочие ужасные для поэта и унижающие его человеческое достоинство вещи.
Рядом с супругой Иннокентий Иванович чувствовал свою незначительность, но зато в редкие часы отсутствия Марьяны Карповны мир вновь озарялся чудотворным светом – его Муза робко, словно лучик света, проникала в смиренное жилище и осеняла существование поэта  жизнеутверждающим смыслом.
Иннокентий Иванович сожалел о том, что между Марьяной Карповной и нежной прелестницей существует неодолимая вражда. Супруга поэта, мягко говоря, недолюбливала счастливую соперницу, которая уводила мужа в мир грёз и отвлекала от починки стульев, засорившихся раковин и колченогих табуретов. Сам Иннокентий Иванович в мыслях частенько сравнивал двух своих дам, и сравнение оказывалось не в пользу законной супруги, вечно корившей себя за то, что связала судьбу с бездарностью и нищебродом.  В такие минуты Иннокентий Иванович пытался отшучиваться:  терпели, мол, жёны литераторов их карточные долги, и ссылки и даже беспробудное пьянство; ей же выпала не самая жестокая доля:  безденежье – сущий пустяк в сравнении с прочими испытаниями, и надо быть выше невзгод, чтобы почувствовать суть самой жизни. Марьяне Ивановне так не казалось, и потому одна лишь Муза  возвышала нашего героя над повседневностью, скрашивая часы досуга. Надо признаться, что если бы не пугливость ветреной нимфы, исчезавшей при каждом появлении Марьяны Карповны, то Иннокентий Иванович вполне мог бы стать заслуженным  поэтом. Во всяком случае,  собственные его мечты обличали в нём человека душевного. В них наш герой имел отдельную комнату, а точнее – кабинет, посреди которого, словно алтарь, возвышался письменный стол. Окна кабинета по замыслу Иннокентия Ивановича непременно должны были выходить во двор, и чтобы после дождя на улице пахло  мокрым тополем и травой. На стенах этой воображаемой комнаты висели портреты знаменитых литераторов, чтобы каждый раз, поглаживая обложку своей жиденькой брошюрки,  наш поэт мог мысленно произнести что-то вроде: «Гляди-ка, брат Пушкин, и мы не лыком шиты!».
Между тем в грубой действительности дела Иннокентия Ивановича обстояли из рук вон плохо. Собственной комнаты он не имел; письменный стол, добротный, но обшарпанный, ютился в уголке за ширмой, где вечерами и просиживал наш герой, пытаясь явить миру что-нибудь возвышенное и прекрасное.
Своенравная Муза всё чаще отступалась от стихотворца, но в то утро, о котором пойдёт повествование, Иннокентия Ивановича озарило. Вдохновение – решил Иннокентий Иванович - покинуло его оттого, что он давно не бывал влюблён. После завтрака, запихнув в карман авоську, наш поэт твёрдо решил до скончания вечера отыскать в толпе прекрасную даму, достойную его пера. По дороге в магазин он то и дело оборачивался на женский смех, на воздушные юбки молодых модниц, и даже дамы бальзаковского возраста могли надеяться в то утро на его благосклонный взгляд.
Да не подумает дорогой читатель, что Иннокентию Ивановичу вздумалось изменить супруге – нет! Чувственные удовольствия давно не прельщали нашего героя. Его привязанность к прекрасному полу носила исключительно платонический характер. Женщины были нужны ему вовсе не для того, чтобы дразнить самолюбие или услаждаться похотливыми помыслами. Женщины – полагал Иннокентий Иванович – существуют для вдохновения ума и  возбуждения благородных чувств. Они должны быть подобны легкокрылой, неунывающей Музе, которая спасает мир от пошлости и грязи и наполняет сердце мужчины умиротворением и счастьем.
Однако судьба и тут не преминула посмеяться над Иннокентием Ивановичем. В то утро ему отчего-то попадались на улице исключительно пожилые или пошлые женщины. Юные создания, посасывая папироски, не удостаивали нашего героя взглядом, да он и не жалел – курящие девушки казались ему отвратительными. Зрелые женщины, тяжело переступая стоптанными ботинками, были заняты своими делами у касс, и это тоже не расстраивало Иннокентия Ивановича – изящной походки и сладкого искрящегося смеха от подобных дам ждать не приходилось.  Однако в магазине одна женщина всё ж привлекла его внимание. Это была немолодая, но ухоженная и миловидная блондинка в золотых плетёных сандалиях, и хотя объём её талии намекал скорее на безбедную, чем на насыщенную поэзией жизнь, Иннокентий Иванович почувствовал прилив самого настоящего вдохновения. Стараясь не терять незнакомку из вида,  наш герой силился понять, отчего та, будучи далека от эталона возвышенной женственности, вдруг безраздельно завладела его сердцем. Спустя какое-то время Иннокентий Иванович неожиданно сделал для себя неутешительный вывод: от незнакомки веяло тем, о чём он давно и бесполезно мечтал – сытой, обеспеченной жизнью. Иннокентий Иванович был вынужден не без стыда признать и то, что страсть всколыхнулась в нём вовсе не из-за загадочного облика покупательницы, а из-за двух палок дорогой сырокопчёной колбасы в её тележке. Вначале этот факт малость смутил нашего героя; он негодовал на свою слабость, но коньяк, бутылка шампанского, икра и окорок, оказавшиеся в тележке незнакомки,  рассеяли робость и стыд. Иннокентий Иванович решил, что будет действовать решительно: ненавязчиво заведёт беседу (какая женщина откажется познакомиться с поэтом?!), а там – пара изысканных комплиментов, тяжёлая сумка до дверей квартиры, знакомство с ленивым супругом, не пожелавшим сопроводить свою кралю до магазина, тост за щедрую хозяйку, вовремя  сгоношившую на закуску свиной колбасы с жирком…
Незнакомка уже стояла у кассы. Иннокентий Иванович хотел было пристроиться за ней, но баба с наполненной доверху тележкой уверенно встала между ним и прекрасной дамой. В душе бедного поэта шевельнулась тревога. Пока кассирша будет рассчитывать хозяйственную бабу, его муза в золотых сандалиях может раствориться  в житейской суете, и он навсегда потеряет надежду угоститься коньяком и не бюджетной колбасой.
Кассирша тем временем отсканировала цены на товар. Незнакомка готовила деньги – новенькие купюры приятно хрустели у неё в кошельке.
- Пенсионное удостоверение? – рутинно произнесла кассирша.
Загадочная блондинка растерянно, с каким-то испугом подняла глаза на даму за кассовым аппаратом.
- Нет пенсионного? Тогда четыре тысячи с вас.
Незнакомка слабой рукой вытащила из бумажника  нужную сумму и подала на кассу.
Иннокентий Иванович наблюдал эту сцену не без тайного злорадства. Будучи человеком тонкой душевной организации, он заметил то, чему не придала значения равнодушная кассирша: загадочная незнакомка, хоть и не блистала цветущей молодостью, была тем не менее далека от возраста пенсионного, и просьба предъявить удостоверение больно задела её самолюбие.
Иннокентий Иванович торжествовал. Пока кассирша разгружала тележку старухи, его оскорблённая и расстроенная  муза медленно наполняла холщовые сумки – наверное, размышляла о минувшей молодости, о хамстве кассирши  и о том, как сберечь для случайных поклонников остатки былой красоты.
Инцидент у кассы был на руку Иннокентию Ивановичу. Пара изысканных и как бы ненавязчивых комплиментов уже вертелись в его мозгу, а экспромт мог бы и вовсе расположить к нему обладательницу роскошных деликатесов.   Иннокентий Иванович всем нутром чувствовал, как всё больше влюбляется в белокурую даму, которая уже не казалась ему далёкой от совершенства. И даже своей скоропостижной влюблённости он находил вполне поэтичное, а не шкурное объяснение:  любовь – думал наш герой - всегда поражает, как молния; о, сколько сказано прекрасных слов о любви с первого взгляда! С первого взгляда на колбасу нуждающийся мужчина благородно простит своей даме и ранние морщины, и стрелку на капроновых колготках, и множество других  непоэтических вещей; разве они делают женщину безобразной? О нет! Иннокентий Иванович вдруг всеми фибрами души постиг тайну женского очарования и безобразия. Безобразна – та, что встречает мужа после работы с мусорным ведром, в засаленном халате и стоптанных туфлях; прекрасна – та, что надев золотые сандалии, летит припасти для супруга что-нибудь ядрёное, пряное, возбуждающее и аппетит, и мысль, и усталое тело… 
Ах, был бы жив божественный Александр Сергеевич! Быть может, лишь он бы и нашёл достойные слова, чтоб описать эти полные, белые ножки, обвитые изящными золотыми ремешками; эти заботливые руки и круто закрученные прядки!.. Ах женщина! Какой недюжинный ум проявляешь ты, добавляя к покупкам бутылку хорошего спирта! И как не стать вдохновлённым на большое дело поэтом, когда твоя рука выбирает для утреннего застолья банку крепчайших солёных огурцов?! Бежать, бежать за такой женщиной! нести её сумки хоть на край света…
Так умилённо думал Иннокентий Иванович о нечаянно воплотившейся музе, но тут – к его ужасу - произошло непредвиденное: к незнакомке подошёл лысый, полноватый мужчина затрапезной наружности, чтобы заботливо принять из её рук сумки. Он одобрительно  кивнул, глядя на колбасу и водку, и довольная пара направилась к выходу.
Её муж! Вероятно, он курил на улице, ожидая, когда супруга наполнит сумки, и чтобы избавить её от хозяйственных тягот, сгрёб все покупки своими огромными мозолистыми ручищами.
Иннокентий Иванович  с грустью смотрел, как счастье уплывает у него из-под носа.  А ведь вдохновение почти снизошло на его бедную голову, когда он разглядел ценник на бутылке коньяка и представил, как отхлебнёт драгоценный напиток, и как лукавая незнакомка мечтательно станет внимать его стихам, бросая взгляды неудовольствия на надоевшего мужа. Увы! Прекрасным мечтам не суждено было сбыться! Затрапезный мужик был любим своей женой – иначе разве стала бы та покупать ему в будни деликатесы?  И разве не ради него так старательно были законопачены на её увядающем лице морщины?
Иннокентий Иванович  остался стоять на кассе в самом жалком положении – после того, как он мысленно отведал свиной колбасы с жирком, два плавленых сырка и пакет кефира в его собственной корзине не возбуждали в нём радости жизни. Но самое неприятное заключалось в  том, что коварная Муза вновь покинула нашего поэта также внезапно, как и появилась. Ветреная, глупая кокотка!
Однако не хлебом единым жив человек, и наш герой стал утешаться мечтою о том, что кроме приземлённых мыслей о пище есть надежда на сердечность других женщин, которые всё же оценят по достоинству  его самого и его стихи. Быть может, среди этих душевных созданий найдутся  миловидные блондинки, питающие слабость к копчёностям, красной икре и невзрачным мужчинам; да по-другому и быть не может, ведь женское сердце глупо. А как иначе  объяснить то, что он, тонкий и мыслящий человек, остался не замечен интересной женщиной, в то время как лысый, неказистый, далёкий от возвышенных мыслей мужлан имеет законное право отрезать внушительные куски от купленной ею колбасы?
Убаюкав уязвлённую гордость размышлениями о бабской глупости,  Иннокентий Иванович  немного повеселел. Будет ещё на его улице праздник! Из магазина он шёл домой бодрым шагом, с надеждой поглядывая на проходящих женщин.
В его тощей авоське болтались плавленые сырки с кефиром.