Кони-кони

Швеция – Россия.  1740 год.
Ночь - время беспросветно-чёрное. Однотонное, без вариантов. Ясные, голубенькие огонечки звёзд только больше подчёркивали черноту. Луна выплыла на небосвод, осветила мир своим мертвенным сиянием.
В ясном полнолунии есть что-то волшебное, загадочное, непостижимо-мистическое. По бледно-жёлтому диску безмятежно проплывали белесой тенью лёгкие облачка.
Там, в вышине, свежий ветер гнал их удивительно-быстро. Сама луна тоже стремительно проплывала из края в край чёрного неба.
Поль следил за ней взглядом. Беспокойной его натуре уже хотелось, чтобы светлый диск попрыгал бы что ли, порезвился по небу. Торжественная предсказуемость насучила ему, так хотелось двигаться, лететь, но какие движения в каменном мешке. Только тоскливые и однообразные как у медведя в клетке. Несколько шагов направо и обратно. Иди, качайся из стороны в сторону, или реви, вой на луну, как дикий зверь.
Решительная беспокойная юность просто требовала, кричала, вопила о свободе. Упрямая чёлка падала на глаза.
Эх, как бы ветер лихо сдул её с лица во время бешеной скачки. Погоня, шпоры, сумасшедший ритм. Конь стелется над землей в бешеном галопе. Вперед… Вперед…
До скрежета зубовного захотелось прильнуть к разгоряченному скакуну. Скакать, скакать прочь отсюда.
Мысли заключенного посещали вполне подходящие в его незавидном положении, но совсем не подходящие ему. Ибо горестный узник королевской тюрьмы не был ни ловким интриганом, ни карьеристом, ни удачливым придворным. Поль не участвовал в заговорах. Он вообще при дворе никогда не бывал.
Был Поль обычным конюхом. Да, молод, хорош собой, но привык он чужих дорогих коней чистить да холить.
Вскочить на такого красавца юный конюх мог только мечтать. И вот теперь именуют его графом, заперли не в грязном сарае, а здесь в крепости, в просторной камере. Узник самодовольно подбоченился, окинул камеру довольным взглядом.
Комната довольно просторная, даже есть кровать с периной и тяжелым занавесом. А главное простыни. Белые, шёлковые, господские простыни. От такого везения дух перехватывало у юноши. Он разбежался и нырнул в белую чистоту как в реку. Уже с ложа рассматривал стул, столик на нём, длинные гусиные перья, бумагу, чернильницу. Незнакомые, ненужные предметы. Осмотрелся конюх и порешил:
-Неплохо устроился. Даже камин иногда топят. Красота! Живу как знатный господин.
Парень откровенно радовался своему положению. Про невзгоды заключения и думать перестал. Пусть господа переживают да жалуются. Они к такой уютной жизни привычные, каждый день пользуются, вот хандрят - еда не та, подают не так. А ему кормят и хорошо.
-Слуги и такого не имеют, – рассуждал конюх, – а воля? Зачем мне эта воля быть голодным и бездомным?!
С лёгкостью променял Поль свою полную тревог свободу на сытый покой тюрьмы.
Задремал улыбаясь, растянулся на графских шёлковых простынях.
 -Эй, вставай немедленно! – пробуждение было неприятным.
Его трясли и толкали весьма грубо и бесцеремонно:
-Вставай!
Поль сел на кровати, потёр глаза, сразу понял, что солдат в бешенстве.
-Кто ты вообще такой?
-Граф, – буркнул парень заученно.
-Какой ты граф?
-Никакой, - честно признал Поль.
Допрос вёл немолодой важный служивый. Развалился на стуле, растекся, словно тесто сбежавшее из квашни, рыхлый, полный, нарядный, разодетый, совсем не по летней погоде: тёмный бархат да меха хороши холодной зимой, а тёплое лето превращало их в тяжкую обузу, особенно для толстяков вроде этого. Сидел он важный, выпятил толстую нижнюю губу. Поль так на неё и уставился.
-Ну, - снисходительно протянула губа, – расскажи-ка нам как же ты выдал себя за графа?
-Да я не выдавал, – простодушно оправдывался парень, – вы сами меня так назвали.
-А ты и не спорил!
-Спорил, спорил, только за то, что отпираюсь, мне вы изволили по лицу дать, а здоровенный такой солдат по голове треснул так, что круги перед глазами поплыли.
-Откуда у тебя графская одежда?
-Я простой человек. И одежонка у меня была простая да удобная, но один разодетый господин приставил к моей груди острую шпагу и велел переодеваться.
-Что за господин? Кто такой? - разгорелся толстяк.
-Знать не знаю, - крестился конюх, – я задремал на стожке…
-Вечно ты спишь! - поморщился офицер.
-Да-а, – расплылся в улыбке конюх, – спать я люблю.
Так и выгнали Поля из тюрьмы, чтоб не занимал чужого места.
Вышел он, захлопнулись за спиной тяжёлые окованные медными листами ворота тюремного замка, остановился, взъерошил чёлку, принялся решать, что же ему делать дальше - тёплое место конюха он уже точно потерял. Поль собирался подумать об этом не торопясь, обстоятельно за долгие дни заточения - да не вышло. Хотел размышлять и на стенке коней углём рисовать. Уж очень хороши у него выходили кони.  Как живые. Вот и уголёк в кармане графского атласного кафтана спрятал….  Кони, кони…
-У меня же был графский конь, - вспомнил Поль. 
 На самом деле он поведал толстяку не всю правду. С коня и началось. Поль неспешным шагом вел в поводу отличного верхового жеребца своего господина, но слуга он был ленивый, увидел заманчивый стожок и решил вздремнуть на нём. Ведь в работе конюха главное, чтобы кони были сытые да гладкие.
-Конюх тоже должен быть гладкий, – решил парень, привязал коня и разлёгся на солнышке.
 А  мимо мчался от  погони тот самый граф. Он увидел отличного свежего вороного и сразу всё придумал. Заставил конюха переодеться, изображать того, кого искали, а сам вскочил на свежего коня и был таков.
Поль остался в дорогой одежке с кружевами. И его арестовали вместо графа.
-Да, где мой вороной конь? – пристал он к зевавшему на посту у тюремной двери солдату.
Тот отмахнулся как от мухи и пробурчал:
 -Кони в конюшне. Иди сам седлай.
Его длинный палец указал на большую конюшню. Конюх послушно отправился туда. Вошёл и только присвистнул, так много там было коней. Все масти, все породы. Он даже растерялся, как искать того, что оставил граф. А то вдруг хватятся пропажи. Вороных было несколько.
Загнанный графский конь до сих пор тяжело водил боками. А в соседнем деннике стоял совсем свежий, восхитительный конек.
-Вот, его бы заполучить, – облизнулся Поль.
Но он сразу увидел перед собой грозного усатого конюха, подбоченясь стоявшего снаружи возле самой двери. Он грозно рыкнул на освобожденного:
-Куда?
-Я за своим скакуном, – испуганно проблеял тогда отпущенный на все четыре стороны.
-Смотри мне, – пригрозил верзила, – чужого не возьми, а то ноги повыдергиваю. И учти, твой конек чёрный без седла. Я все помню.
Но не хотелось ловкому конюху садиться на этого доходягу. Вот если бы не белое пятно во лбу, так ярко отличавшее двух скакунов… И Поля осенило. Он быстро достал из кармана уголек растер его в пальцах и тщательно замазал белую заметную звезду рядом стоявшего вороного свежего скакуна. Воровато, поспешно оглянувшись, он вскочил на спину коня и направил его к выходу. Двор был заманчиво пуст и Поль гордо выпрямился, свысока глянул на усатого здоровяка.  Позлорадствовал над тем, кого удалось так легко провести. Вспомнив, что усач и не знает, что он не граф никакой и до сих пор относится к нему подобострастно, как к  настоящему дворянину, хитрый конюх гордо выпрямился на спине вороного, опер правую руку на бедро, словно на привычный эфес шпаги, такделали настоящие графы и герцоги, левой легко, даже с деланой ленцой, держал поводья, правил конем. Отсутствие седла ничуть ему не мешало.
Эдаким молодцом он выехал из двора и остановился, задумавшись:
-Куда же дальше?
Ответа так и не было. Обычной скучной банальной судьбы у него сразу не заладилось.  Поль родился в семье хладнокровного шведа и пылкой француженки. Его, конечно, должны были звать солидно Паулис, но его матери так нравилось милое мягкое звучание далекой родины так и остался швед среди своих светловолосых рослых сверстников с надменными викингскими  именами, черноглазым смуглым шатеном Полем. За изящество и недостаточную брутальность был он часто бит, пока не научился драться так, чтоб обходиться без синяков и переломов.  Стали его задирать за то, что сильно умный и умеет всегда хорошо устроится. А Поль научился скрывать ловко, что помогал ему не особенный ум, а хитрость и везение. Теперь прежние приятели твердили дружно:
-В Россию надо ехать.  В Россию.  Тамошние цари и все придворные следом любят и продвигают немцев.
-Так-то немцев…
-Они немцами всех иностранцев зовут.
-И всем помогают? - засомневался Поль.
-Всем! – убежденно заверили его, – им кажется, что иностранцы знают что-то такое чего им не дано.
-А звание как же?
-Как сам назовешься, так называть и станут. Был конюх, стал барон или граф.
-Всё-таки чужая страна - страшно…
-Страшно. Холода, медведи…  я бы не поехал, - признался Олаф.
Для Поля всё было решено. Если уж Олаф боится, то он обязательно должен поехать.
Последним и главным аргументом стало то, что в этой самой страшной России - царица тамошняя была по уши влюблена в немца Бирона, а он так любил и ценил лошадей, что даже кличку получил «Лошадник».
А уж в лошадях молоденький конюх разбирался. Жилось россиянам при Анне Иоанновне и Бироновщине не сладко. Процветали жуткие «Слово и дело». Пытал, рвал людей инквизитор Ушаков, катили по стране чёрные экипажи с Иванами,  родства не помнящими. Смерть и страх колесом катились по голодной измученной Руси. Только ловкому искателю приключений не было до всего этого дела.  Иоанновна тратила много и просвещенная Европа решила, что Россия баснословно богата. Поль собирался пристроиться в доме какого-нибудь расточительного вельможи и пробираться поближе к самому Бирону.
Правда, вожделенная страна была ещё очень далеко, но смелый конюх посчитал, что по Средиземному морю она гораздо ближе.  А чтобы его взяли на корабль требовались большие деньги, и он продал роскошного вороного, но конь был чужой, и конюх ничуть не расстроился. Пристроился на громадное торговое судно, отдал какому-то мутному и неприятному капитану почти всё, что удалось выручить за благородное животное, зато получил уверенность в том, что сойдет с этого корабля только на российских берегах самого столичного града Санкт-Петербурга. Уже в узком коридорчике жилой палубы, ещё не войдя в свою каюту Поль нос к носу столкнулся с долговязым русским кормчим и тот заявил, улыбнувшись сочувственно:
-Обманули тебя…
По-шведски он говорил с жутким акцентом, но вполне понятно.
-Не лги! – попытался строжиться путешественник.
Рус только расхохотался в ответ, объяснил:
Он денег взял, как за долгое плаванье, а здесь до Петербурга рукой подать, зимой по льду можно пешком дойти.
-Врешь!
-Вот те крест. Мой свояк сам переходил.
-Зачем?
-Приказали. Он солдат.
-Так Русь со шведами уже воевала?!
-Где ж ты был, – снова рассмеялся моряк, – Русь шведов била и будет бить. Карла XII короля помнишь?
-Последние годы я был далек от политики, - пробормотал конюх, а про себя решил, если притворяться дворянином, то придется учить историю.
Юркнул Поль в предоставленную ему каюту, а неповоротливый моряк махнул рукой:
-Немец. Что с него возьмешь, – брезгливо бросил он и протопал дальше.
В каюте было душно и тесно, благодаря низкому потемневшему от времени потолку. Полю не хотелось сидеть взаперти.  Судно все ещё стояло возле берега. Продолжалась погрузка. Путешественник поднялся на верхнюю палубу, подставил лицо холодной сырости морского ветра, смотрел, как хмурые матросы грузят, таскают какие-то мешки, бочонки и ящики. Над головой стремились к небу отягощенные парусами и такелажем мачты. Ветер завывал, посвистывал в снастях. Судно поскрипывало, покачиваясь на портовой ряби.
Поль вновь заметил старого знакомого - рослого русского кормчего.
-Вы куда плыть-то решили, барин? – неожиданно спросили его, совсем с другой стороны, пока он разглядывал русича.
Акцент чудовищный и совершенно специфический, сразу выказал ещё одного соплеменника кормчего. Парень также как и другой русич, был светлоголов, курнос и широкоплеч.
-Я в Петербург, – отозвался сын француженки.
Матрос на это широко улыбнулся, шмыгнул носом, отер его рукавом и заявил:
-Это хорошо что в Петербург, а не в Колывань.
-Колывань?
-Ну, Ревель по-вашему.
-Причем здесь Ревель?
-Да здесь всё рядом, только в Колывани делать нечего, а в нашей столице - весело. Там весь двор живет, князья богатые.
-Кто-кто особенно богат? - встрепенулся искатель приключений.
Матрос глубоко задумался, поскреб затылок.
-Богат.. богат.. – вспоминал он, потом оживился, - да кто же сейчас богаче князя Черкасского?! Только сам Бирон. Так они приятели.
-Коней любят? – оживился конюх.
-На том и сошлись.
Так Поль неожиданно выяснил, что оставаясь самим собой - простым работником конюшни, в этой варварской стране он устроился бы лучше, чем любой родовитый граф или даже герцог.
И решил он не завираться и назваться просто шевалье, откинув громкие титулы.
Всё равно в России они приносили мало проку, только прибавляли ответственности да приближали пытки тайной канцелярии.
Еще раньше не успел швед подумать про Россию, а ему уж напели в уши ужасов про Ушакова. Теперь всё что знал сын француженки о стране, куда направлялся, был Бирон, снег и дыба. Прохвост был близок к тому, чтобы передумать и вернуться домой, но погрузка закончилась. Судно закряхтело, словно живое вздохнуло и отодвинулось от причала.
-Поплыли с Божьей помощью, – громко вздохнул, перекрестился болтливый кормчий.
-Погрузили-то совсем немного, – решил поддержать разговор Поль, – зачем, же приплывали?
-Так мы не брать, а продавать плыли, – радостно показал зубы моряк, – мы своё продавали. Пеньковые наши канаты шведы очень ценят (хороший пеньковый канат лишь стальному чуть уступит. Торговала Россия пенькой по всему миру, а пенька-то сорняк, конопля. Предки применяли её правильно да большей доход имели).
Плавание прошло благополучно. Совсем быстро, как и говорил моряк.
 Поль только и успел усесться на корабельную жёсткую койку и задать себе один единственный вопрос - как назваться ему в дальней стране. Поразмыслить неспешно не успел, а корабль уже пристал к берегу. Придумать путешественник успел только - не дерзить и графом не называться. Меньше титул - меньше ответственность. К тому же, не разбирался конюх в тонких политических конъектурах. Кто кому друг, брат, сват, любовник. От этой хитро сплетённой темы, у молодого путешественника голова кружилась.
-Куда? Зачем я полез? – возопил сын француженки. – остался бы дома, работал бы спокойно на конюшне. Я ведь кроме лошадей и не знаю ничего. Какой я граф? От силы шевалье. Какие я вообще графские фамилии-то помню? – задумался конюх, потер подбородок.
Гордые шведские имена отпали сразу. Поль видел сам и отлично помнил, носителей этих славных имен. Сровняться с ними было страшно и представить. Зовут его по-французски Поль. Так может и фамилию подходящую французскую подобрать - Поль… Поль… в голове вертелись надменные наименования европейских королей Валуа, Бурбоны, Капетинги…
-Всё не то. Габсбурги… Гогенцоллерны…   - ничегошеньки подходящего даже в голову не приходило., только вспомнился шведский барон Маннергейм.
А тут и судно перестало качаться на волнах, добралось до берега, встало, замерло. В дверь каюты постучали.
-Эй шевалье, вылазь, приплыли.
Выбрался Поль из тесноты да духоты, глянул с высоты верхней палубы и ужаснулся:
-Боже! Где я?!
Перед ним разлеглась великолепная и грозная картина строящегося столичного града. Дальше от пристани высились гордецы - каменные дворцы, но до них ещё надо было добраться. Всюду валялись, преграждая дорогу, обломки мраморных плит, щебень строительный, мусор, брёвна, массивные камни, галька, грязь, какой-то мусор и тряпьё.
-Это Санкт-Петербург?! – не поверил путешественник.
-А как же! – самодовольно протянул кормщик, – вон и дворец царский.
-А где дворец князя Черкасского?
-Да вон, – махнул моряк рукой в другую сторону, почесал живот всей пятерней и пошёл разгружать.
Поль не без опаски ступил на чужой берег. Он осторожно перешагнул большущую лужу. С привычной неприязнью северянина поднял взгляд к хмурому балтийскому небу.
-Только дождя мне теперь не хватало, – пробурчал путешественник и отправился туда, куда махнул местный.
После бесконечных шпангоутов и стропил, ему удалось-таки выбрести на ровную мостовую, но там Поль наткнулся на новое препятствие. И оно не стояло на месте, а двигалось по странной траектории.
Препятствием этим был здоровенный бородатый мужик в лаптях, легко несший на плече толстенное бревно. Путешественник хотел просто обойти мужика, но тот небрежно переложил бревно с одного плеча на другое. Свежий спил мелькнул возле самого лица Поля обдало лесным сильным духом. Сын француженки шарахнулся от него, а здоровяк вовсе положил бревно себе на хребет, закинул руки на него, как бабы на коромысло, совсем перегородил дорогу.
-Не боись, проходи! – проревел строитель.
Но иностранец его не понял и продолжал испуганно шарахаться.
-Немец, – протянул мужик снисходительно, – куда ломишься?
Словно внезапно догадавшись, Поль принялся повторять:
-Черкасский. Где дворец князя?
Здоровяк переспросил:
-Черкасского ищешь?
Сын француженки принялся активно кивать
-Черкасский. Черкасский…Князь богатый, большущие палаты себе отгрохал, – осклабился мужик, – кто ж его не знает. Вон он, его дворец.
И строитель резко повернулся назад. Он едва не зашиб спросившего бревном.
-Вон, хоромы Черкасского, – выразительно кивнул бородач.
Поль присел, пропустил ствол над головой, и не без труда попытался обойти строителя, а тот, к счастью, перекинул свой громадный ствол на одно плечо.
Радостный путешественник устремился к большому дворцу принца Черкасского. Не успели объяснить сыну шведа  и француженки, что нет на Руси принцев, а есть только князья.
Дворец князя Черкасского оказался огромен и слишком массивным на вкус молодого европейца. И помпезный парадный вход, и колонны, и статуи. Но внутрь войти и осмотреться Полю не довелось. Пока путешественник, запрокинув голову, издалека разглядывал жилище богатейшего князя Черкасского, за его спиной раздался дружный стук копыт и шум колес большого экипажа. Поль посторонился. Вычурная кованная решетка ворот широко распахнулась и мимо иностранца пронеслась во двор закрытая мрачная, хоть и богато украшенная карета. Экипаж остановился, подбежали подобострастные лакеи, угодливо улыбаясь, опустили подножку, отворили дверцу. На белый свет показалась туфля с массивным каблуком. Фонтаном брызнули десятки ярких солнечных зайчиков от крупных брильянтов на пряжке. Поль взгляд от них отвести не мог.
-«Вот оно, настоящее воплощение несметного богатства, такие крупные драгоценности на башмаках!» – пронеслось в голове бедного конюха.
А обута в этакое великолепие была толстая короткая нога, затянутая в фиолетовый шёлк, только подчеркнувший излишнюю полноту хозяина. Не добавил ему элегантности и некрасиво сбежавший чулок. Кафтан князя из нежно розового атласа тоже был обильно расшит драгоценностями и сверкал, словно звёздное небо. Сказочное богатство российского принца были сразу же видны издалека. Князь Черкасский был пузат, важен и гордо выставил второй и третий подбородки.
-Прикатил жирдяй, – услышал Поль чей-то злой шепот и наивный швед решил, что здесь словечко «жирдяй» - это уважительное обращение и готов был ввернуть его куда-будь, но к счастью, вскоре напрочь забыл  это слово.
Тем временем толстяк заметил гостя и удостоил благосклонного взгляда, даже спросить изволил:
-Кто вы?
Поль галантно поклонился и представился:
-Шевалье Маннергейм.
-Вижу, что шевалье, - сквасил губы князь.
Шевалье он произносил как-то странно, словно ругательство. Путешественник отбросил эту мысль, а надменный князь спросил:
-Чем хотите заниматься в Петербурге?
Его шведский был гораздо хуже того, который применяли матросы, он был изрядно перемешан с немецким и может ещё каким-нибудь языком. Звучали его недоброжелательные слова как-то особенно неприятно.
-Вы шведец? - гордо и строго спросил толстяк.
Поль совсем растерялся, не знал на какой вопрос ему теперь отвечать.
-Да, – выдавил он.
-Что да? – взбесился Черкасский и подбородки его затряслись, – делать что?
-У меня было огромное имение, – спохватился притворщик, – там я разводил коней.
Толстяк прислушивался, морщился, перевод явно давался ему не легко, вот он услышал знакомое слово, и просиял – кони.
-Кони - это хорошо, очень хорошо
Он так обрадовался, даже заговорил почти без противного акцента. Поль решил ковать железо пока горячо, бросился рассказывать:
-Кони у меня в конюшне прекрасные, отличные, арабские скакуны. Мне специально с востока привозили. У меня есть один конь откуда-то очень издалека. Красавец. Длинноногий, поджарый, – вдохновенно описывал конюх большую конюшню своего хозяина.
Князь одобрительно кивал.
-Ну-ну, – мычал толстяк.
И окрыленный сын француженки разливался соловьем:
-Масть у него прямо золотая. Поджарый, в холке выше всех моих английских скакунов. Я решил оставить красавца на развод. Мечтаю, знаете ли, чтоб мои кони были лучше всех. Слышал, что у вас при дворе хороших лошадей ценят, понимают в них, вот и решил приехать в Санкт-Петербург.
Князь обрадовался, стал твердить что-то про графа Бирона и повел гостя прямиком в свою конюшню.
Здание было таким огромным, что парень раньше такого и представить себе не мог.
Широкий проход между денниками уходил вдаль. Кони, кони. Роскошные, холеные. Конюх сразу понял, что хозяйство его прежнего шведского господина, которым тот привык гордится, было бедным, убогим и жалким. Поль восхищённо разглядывал огромную конюшню, а князь объяснял:
-Это, конечно, не все мои лошадки. Жеребых кобылиц я держу отдельно, когда они ржут, болеют, остальные волнуются. Построил специальный небольшой домик для пузатых. Стригунков пока маленькие тоже там держу рядом с мамками.
-Это всё только верховые, породистые лошади? – осмелился спросить конюх, - а где же рабочие лошадки. Неужели домашние дела обходятся без них. Что же слуги сами всё таскают?
Черкасский презрительно фыркнул в ответ:
-Ещё б я о крестьянских лошаденках заботился. Их животные отдельно. Не моя забота. Некогда мне. Я и в совете, и при императрице, и Петербург строил. Ещё Петр меня к себе приблизил. И с тех самых пор присесть некогда. Всё, всё на мне. Одно утешение -мои лошадки.
Прохвост князя не слушал, уж больно акцент у него был чудовищный, только во все глаза смотрел на удивительных княжеских коней. Любовался европеец тонконогими красавцами, а толстый вельможа все жаловался, разошелся не на шутку:
-Я лицо властью обличенное, член верховного тайного кабинета. Всего трое нас таких при дворе. Богатство, власть. Я ведь и сибирским губернатором был, огромными землями управлял и град столичный строил.  Санкт-Петербург почитай сам из болот поднимал. Гордится должен…
-И что? – поторопил нетерпеливый конюх.
-Я и гордюсь, – тряхнул париком Черкасский, –душей радуюсь только здесь, среди коней. Может противному Остерману и  хватает одной власти и не надо ему ничего  больше, а я  другой, мне так хочется о своих лошадок поговорить. Не с кем мне говорить, никто не понимает. Не способны. Сидят вечно в своих душных дворцах или спрячутся в кареты – ящики. Им хоть коров хромых запряги…
-Что же никто в хороших лошадях не понимает? – подивился Поль, - а как же граф Бирон?
-Бирон вечно во дворце, - вздохнул князь, - вечно он со своей Анной. Грубой, словно мужик ряженый. И что он в ней только нашел. Большая, черноволосая, злая словно медведь шатун, - плюнул в сердцах толстяк и сам себе рот зажал рукой, испугался, - только бы Ушакову не донесли, - прохрипел он.
Европеец и не понял, чего так испугался вельможа.
Но пришла пора и ему испугаться. Внезапно, где-то совсем рядом раздались резкие оружейные выстрелы. Путешественник присел даже от неожиданности. Толстяк засмеялся над ним, затряс жирными щеками:
-Не боись, - выдавил он, – это Анна Иоанновна прямо из дворцового окна палит по воронам, а иногда и по прохожим.
-Прямо Варфоломеевская ночь, – ужаснулся сын француженки.
-Ну да, – мрачно согласился князь, – только у нас эта ночь никак не кончится. Анна охотится любит, бывало стреляет во всё, что движется и кабанов, и косуль, и уток, и ворон. Набьет всего столько что и во дворце не съесть. Оставляли лишнее егерям. Дай ей волю, всех перебьет, а если кто и уцелеет шаху Абасу отдаст. Уж он угробит. Тоже зол немеряно.
Хотел Поль расспросить про шаха, но чуть не лишился дара речи, углядев спокойно стоявших в княжеской конюшне тех самых чудесных коней, обладанием которым единственным так гордился его шведский господин. У Черкасского таких красавцев переступало с ноги на ногу целых пять. Высокие и поджарые, масть разная, одна краше другой. Опытный конюх буквально залюбовался. Князь посмотрел на него снисходительно, объяснил:
-Это порода с нашего Кавказа, ахалтекинская. Там на Кавказе и люди такие же красивые, подтянутые, стройные, тонкие, изящные, словно точеные, но горячие, вспыльчивые, как порох. Потому воюют постоянно и буквально со всеми, с русскими, с персами, между собой. Всегда и всюду ходят с огромными кинжалами и в бурках, специальных накидках из овечьей шерсти.
-А Кавказ - это что такое? – наивно спросил сын француженки.
-Это не что, а где, – усмехнулся пузатый, – это высоченные горы на юге. Красиво говорят там, – протянул Черкасский.
Поль уже приспособился понимать, не обращать внимания на его чудовищный акцент и скачки с одного языка на другой. Благо голландский, немецкий и шведский родственные и похожие. Ему стало довольно легко разговаривать с важным русским, но всё же показалось, что он не правильно понял, когда князь заявил гостю, что тот будет жить в его дворце. Никак не мог привыкнуть конюх, что теперь он стал благородным господином. Большого труда стоило бедняге скрыть удивление и восхищение, когда его привели в чистую комнату с собственной кроватью. Комнатенка ничего особенного. Стены беленые, икона в красном углу, столик с кувшином и тазиком для умывания, но кровать...  Большущая кровать привела самозванца в восторг. А пышная перина… ведь дома многие господа до сих пор спали вдвоем, а то и втроем с родственниками.
-Какая Россия богатая страна, – не переставал восхищаться путешественник, не зная, что страна разорена и нища, а благополучие обласканного властью князя - это вовсе не показатель. Императрица была чересчур расточительна и неумна. Блестящую жизнь двора обеспечивали жестокие налоги и всеобщее разорение.
Далекий от этой жестокой реальности шевалье, гость богатейшего князя Черкасского был безмятежно счастлив.
Завалился спать и проснувшись только, когда солнце было уже высоко, Поль решил отправиться гулять, посмотреть столичный город.
Одевшись в свой щегольской графский наряд, он напустил на себя всю важность, на которую был только способен. Покинул роскошный княжеский дворец и пошагал вдоль широкой улицы. Всюду было неоспоримо видно, что город молод, построен совсем недавно. Старых потемневших деревянных развалюх не было вовсе. Улицы щеголяли новёхонькими каменными нарядными дворцами с колонками, барельефами, статуями, укрытые в затейливые каменные кружева. Под ногами ровняла грязные улицы брусчатка. Из сереньких капризных облачков выбралось приветливое солнышко, позолотило украшения на домах. Путешественник разглядывал окрестности, вертел головой, присматривался, прислушивался. Санкт-Петербург не был пуст, шумел разноголосой толпой. Торжественно шагали вечно хмурые солдаты, торопливо мелькали богатые экипажи, похожие на большие темные нескладные короба с тонкими колесами, неуклюже гремели полные тяжелогруженые телеги. Спешили озабоченные мастеровые с молотами и пилами на плечах.. но чаще всего попадались бородатые крестьяне, обутые в лапти, одетые в заношенные запуны да с истертыми шапками на голове. Молодой человек понятное дело с особенным интересом разглядывал женщин. Но они шли все стыдливо опустив глаза, одетые в мешковатые вечные зипуны, головы кутали платками, так что и возраста их понять нельзя было.
-Я же теперь гость уважаемого князя, - припомнил Поль, – теперь крестьянки не для меня.
Только самозванец стал перестраиваться и пытаться рассматривать проезжавших мимо  благородных барышень в  дорогих экипажах, как  на оживлённой улице стало происходить  что-то  странное. Многочисленные пешеходы внезапно куда-то пропали, рассосались экипажи с необыкновенной поспешностью, оставив широкую улицу непривычно пустынной. Из дальнего конца доносился неприятный какой-то тревожный звон железа и в повисшей внезапно тишине раздавались какие-то крики. Пока ничего не понимавший иностранец бестолково крутил головой, чьи-то руки схватили его за кафтан, потянули назад, куда-то во двор, за железные ворота, чудом оказавшиеся незапертыми. 
Поль увидел рядом миниатюрную девичью фигурку. Стоптанные лапотки и длинный подол сарафана, вечный крестьянский зипун, платок замотанный до глаз, только видна светлая коса до самых пят.
-Ты чево?! – возмутился иностранец, – я приплыл из Швеции, я работаю у князя Черкасского!
-Вижу, что иностранец, – раздраженно бросила девушка, – вот и молчи, бестолочь, – и решительно зажала сыну француженки рот ладонью.
Парень опешил от такой неожиданной грубости и замер, испуганно сжался весь. Незнакомка прижала его к стене, встала совсем рядом. От ее руки и от платка пряно пахло луговыми травами и цветами. Поль потянул носом, даже глаза блаженно прикрыл, перед его внутренним взором поплыли приятные воспоминания о том, как выпасал господских коней на заливном лугу в господском поместье. Прямо не хотелось открывать глаза, возвращаться в реальность. И тут сама реальность властно вернула его к себе - створка тяжелых ворот с отчаянным скрипом открылась и придавила крестьянку и Поля к стене сарая. Они стояли вытянувшись и затаив дыхание. Прямо напротив самых глаз удачливого парня оказалась узкая щель в створке.
Поль жадно уставился в нее. Ему был виден кусок двора и высокое крыльцо большого дома. Странный металлический звон приблизился и незаметный никому путешественник различил худого изможденного человека в изорванной грязной одежде тащившего на себе грубые тяжелые кандалы. Это их толстенная цепь так жутко и жалобно звенела, вернее звякала при каждом шаге узника. Язык разом прилип к пересохшему нёбу. Сын француженки ощутил холод страха, возникавший у него, когда речь заходила о пытках инквизиции. Измученный человек поднял руку и указывая на дом, хрипло крикнул:
-Слово и дело!
Лицо его кривила злость, усталость и мука. Поль только глянул на это пепельно-серое лицо и его кипятком окатил страх. Слов он не понял, но почувствовал вдруг все их отчаяние. Заключенный через силу сделал ещё пару шагов и повторил надрывно:
-Слово и дело!
Столпившиеся вокруг него солдаты с длинными пищалями и саблями бросились на крыльцо и забежали в дом. Вскоре они вывели пожилого седовласого мужчину, сутулившегося, сложившего руки за спиной. Солдаты грубо толкали, подгоняли его прикладами. Из дома неслись бабьи крики и плач, Поль затаил дыхание, смотрел во все глаза. Арестованного увели, утащился и несчастный с цепью, смолкли шаги и голоса солдат, удалился тревожный грохот прикладов, путешественник решился осторожно отодвинуть тяжелую створку ворот, воскликнул, повернувшись к русской девушке:
-Что это было?!
Вопил он на своем языке, совсем позабыв, что она может его не понять. И она не разочаровала его, ответила вполне членораздельно, совсем как говорили на смеси шведского и голландского те матросы, с которыми он приплыл в Санкт-Петербург.
-Это Тайная канцелярия.
-Что с ним будет? – спросил шевалье, уже не сомневаясь в ответе, – казнят?
-Скорее всего, – помрачнела девушка, – он помрет от пыток или его сделают Иваном родства непомнящим - увезут и женят на старой беззубой калмычке, – грустно ответила крестьянка.
Поль твердо решил разобраться с этими Иванами, но пока он спросил совсем о другом:
-Откуда ты так хорошо мой язык?
-На Руси теперь господа хуже всего говорят по-русски, – поморщилась девушка, – царь Петр ввёл моду на все немецкое и сразу пришлось научиться. А все мои родственники работают на верфи у мастера шведа.
-Кораблестроители? – обрадовался европеец.
-Нет. Крепостные крестьяне князя Черкасского, - грустно улыбнулась девушка.
-Крепостные крестьяне? – непонимающе повторил иностранец.
-Да, – очень грустно подтвердила девушка, – мы все его собственность.
К этому времени они уже покинули злополучный двор, давно выбравшись из-за створки ворот и оказались на вновь многолюдной улице. Опасных солдат уже вовсе не было видно и прохожие заметно повеселели. Всё же гость князя отправился обратно в знакомые места ко дворцу и пристани, но незнакомые чужие слова про крепостных заставили его остановиться.
-Вы рабы?  - ужаснулся сын француженки.
….Во Франции король Филипп красивый отменил крепостное право ещё века три назад, а рабство обильно и пышно процветало в заморских испанских владениях....
-Мы не рабы, – возмутилась крестьянка, - у нас есть кусок земли…
-Свой?
-Не совсем…
Конюх окончательно запутался. Он принялся отчаянно трясти головой, а крестьянка только подлила масла в огонь:
-Если захочет князь, то он может меня продать или подарить.
-Кому?
-Кому угодно. Может, вам шевалье.
-Но, – задумался гость Черкасского, – как же я определю что ты, это ты? Я даже имени твоего не знаю.
-Просковья, – потупилась девушка.
-Пр… пра…, - попытался повторить иностранец, – па…
-Не пытайтесь, господин, – рассмеялась она,  - отец зовет меня Лада и вы зовите.
-А пр…
-Просто имя Лада очень старое, языческое. Нет его в святцах, и батюшка языческим нехристианским именем нарекать ребёнка отказался, выбрал в святцах имя. Так и стала я Прасковьей, а на самом деле я Лада.
-Лада, – произнес, попробовал на вкус парень.
-А вас как величать?
-Поль Маннергейм.
-Поль-ль, – мелодично произнесла, она словно далекий колокол.
Он и не знал, что его и простое, коротенькое имя так походит на колокольный звон. Девчонка сумела его удивить. Молодой шевалье откровенно разглядывал ее, крестьянка определенно ему все больше нравилась. Особенно то, что так заметно отличало ее от надменных особ его родины. Она не была излишне худа и костлява, как тамошние красавицы. Ему особенно приглянулись румяные розовые славянские щечки, губки пухлые, а не тонкие и вечно упрямо поджатые. Зеленоватая бледность немок, голландок и шведок вовсе не привлекала сына француженки.
Лада сняла безрадостный свой платок, чтобы поправить волосы.  На висках они чуть-чуть вились и круглое лицо девушки окружило золотое сияние.  Поль залюбовался. Он смотрел и улыбался, а она посерьезнела сказала по-русски, потом спохватилась перевела:
-То, что мы встретились не просто так - это судьба.
-Судьба…
-Да, я ведь не бываю обычно в городе. Князь бранит, если увидит кого-нибудь не на месте далеко от стройки. Отец просто послал меня в лавку за постным маслом. А что ты… вы здесь делаете? Вы же приезжий иностранец.
-Я… - не знал как всё объяснить бывший конюх.
-Я же вижу ваш дорогой бархатный кафтан. Простые люди таких не носят. У князя в доме не гостят.
Поль совсем растерялся, промямлил что-то вроде:
-Я не такой, это не мой кафтан…
Потом взял себя в руки, приосанился, произнес солидно:
-Я приплыл издалека. Так понял, вашему князю Черкасскому и нужен только чтоб было с кем поговорить о породистых лошадях. Он успел пожаловаться, что русские не разделяют его пристрастия, никто кроме графа Бирона. Он и сам постоянно рассуждает о политике. Его и так понять трудно. Акцент чудовищный, слова путает, болтает на неизвестном языке,  лучше бы позвал переводчика.
-У нас любые иностранцы очень популярны и все делают вид, что всё понимают без  перевода, – вздохнула крестьянка.
-Но ты даже представить себе не можешь, как я обрадовался, обнаружив, что здесь в далекой чужой стране меня понимают и не придется онеметь, пока я не выучу ваш язык.
-Но вы все-таки учите русский, - серьёзно сказала девушка.
-Обязательно, - радостно пообещал Поль, - теперь у меня для этого много времени. Каждый день.
-Так вы решили остаться у нас? - счастливо улыбалась крестьянка, - понравилось? Даже «Слово и дело» не испугались?
-Понравилось, - потупился парень.
Крестьяночка, кажется, поняла его правильно и зарделась, а парень старательно подбирал слова:
-Оказалось, что здесь, на этих берегах Балтийского моря есть кое-что, вернее кое-кто, -исправился он поспешно, - кое-кто, такой чтобы захотелось остаться...
Прасковья совсем смутилась, спрятала лицо за крестьянским рукавом. Этот неловкий жест показался шевалье особенно милым.
-Скажите тоже, – скромно мяукнула девушка.
Она собралась было убежать, но медлила, и путешественник поспешил воспользоваться ситуацией:
-Значит, ты не против обучить меня русскому языку? Выучил же толстяк князь голландский. Что ж я хуже старика Черкасского?
-Говорят, русский трудный язык.
-Ерунда, – отмахнулся самоуверенный конюх, – у меня учитель хороший.
Скромная девушка снова укрылась рукавом.
-Вот завтра с самого утра и начнём заниматься. Ты сможешь подойти утром к княжеской конюшне?
Крестьяночка только торопливо кивнула и поспешила убежать.
Поль ликовал, словно одержал трудную победу. Он шагал весело и едва не подпрыгивал, в голове его крутилась задорная песенка. Парень еле сдержался, чтобы не начать подпевать вслух. Шевалье был готов вести себя абсолютно не солидно. Гость князья так и подошел к большой княжеской конюшне, беззаботно улыбаясь.  Зашел, обвел богатства победным взглядом и замер.
В глаза сразу бросилось то, что великолепных ахалтекинцев на месте не было... ни одного.
 Шевалье стал беспомощно озираться, вскоре уперся взглядом в массивную фигуру толстяка Черкасского. Князь б выглядел удрученно. Его пышные щёки посерели, взгляд сделался потухшим, как у побитой собаки.
-Вот, – произнес он упавшим голосом, – удостоил меня визитом граф Бирон. Самый богатый человек в стране.
-А я думал, вы богаче всех...
-Я тоже так думал, – сокрушался князь, – а вот Бирон прибрал к рукам целую магнитную гору на Урале, стал хозяином тамошних несметных богатств. Я в этой подземной премудрости ничего не понимаю, но царский любовник заважничал больше прежнего.
Сын француженки совсем запутался. Кто же такой этот Бирон. Он и ловелас, и землевладелец.
-Он же лошадьми занимался? - осмелился уточнить иностранец.
-Да, – рявкнул Черкасский, – лошадник пустое место, а у нас такую власть имеет. Ведет себя, как хозяин, так что я, великий канцлер, ему улыбаюсь, отдаю всё, что захочет. Углядел Анькин любимец моих лучших коней и теперь это его кони, стоило только пальцем указать.
-Так длинноногих ахалтекинцев граф забрал? – всё не мог поверить европеец. - Так он ваш сеньор, господин?
-Ещё чего! – оскорбился князь. Передо мной он мелочь Курляндская, его княжество с лупой искать нужно.
-Что ж вы его слушаете?
-А иначе «Слово и дело».  Вон шут Балакирев пробовал про Бирона пошутить. И даже любимый шут-дурак и тот в Тайной канцелярии побывал в застенках у Ушакова. Потом Анна простила, вернула, приблизила, только теперь даже он боится любовника трогать. А я-то хотел свою собственную породу вывести, назвать своим именем, да видно не судьба. Кто-нибудь другой выведет. Кто-нибудь близкий к трону.
А Поль слушал, старательно разбирал сложный язык князя и горько сожалел о пропавших красавцах.
-Зачем ему ахалтекинцы? -  не выдержал, спросил возмущенно конюх.
-Граф сразу определил, что они лучшие, а он твердо решил, что всё самое лучшее в России должно обязательно принадлежать ему.
-Что ж, – растерялся европеец, – с его желаньями никто не справится?
-Нет на Бирона никакого удержу, – устало вздохнул великий канцлер, – говорят, собирает граф не только породистых коней, но и редкие монеты. Так владелицы редкостей лишались их вместе с жизнью, если всесильный Бирон об реликвиях   только узнавал.  Опасно стоять на пути у царского любимца.
-Что ж в этом царском любовнике совсем ничего хорошего нет? – усомнился Поль.
-Отчего же, – опасливо стал оглядываться толстяк, – лошадкам никогда так хорошо не жилось как сейчас. Да и вообще, лошадок мало было. Мужики всё сами таскали. И по сей день сами волокут. Они куда дешевле лошадей.
Князь Черкасский говорил спокойно, разборчиво, но шевалье решил, что неправильно его понял. Не могут быть люди дешевле лошадей.
А россиянин разошелся, твердил нарочито громко.
-Анна Иоанновна - монархиня мудрая и просвещенная, дела императора Петра продолжает, недорослей разночинных обучает в самом Петербурге, даже за границу послать их собирается к тамошним профессорам, а пока немцев к нам приглашают, платят им большие деньги. Немцы умные! -  выкрикнул князь и добавил очень тихо, -  а работать дураков нет.
Слушал шевалье царедворца и удивлялся тому, как русские не любят свою власть. Не любят и боятся. Так он и побрел к своей комнате, обуреваемый мыслями про страшное «Слово и дело», про красивых коней, про Бирона, про царицу Анну, очень некрасивую, как говорят женщину, но размышления эти быстро его покинули и  припомнил сын француженки совсем другую россиянку.
Вспомнил, как славно пахли её волосы, произнес вслух с нежностью:
-Лада…
Заулыбался глупо и счастливо. Само собой ночью снились ему яркие беззаботные сны. Всё о ней, о встретившейся в этой далекой стране судьбе. Во сне все было так легко так просто. Но и проснувшись он не перестал улыбаться, сразу вспомнил, что назначил встречу именно на сегодня и хмурый петербургский денек стал или просто показался влюбленному солнечным и приятным.
Поль даже к окну босиком притопал, глянул на серое, затянутое хмурыми облаками небо и различил одному ему понятный знак удачи. Путешественник был уверен, что впереди его ожидает прекрасный день. А как может быть иначе, ведь сегодня он увидит свою Ладу.
-Свою.. – это слово наполнило душу теплом.
Он смотрел в большее дворцовое окно, из которого открывался широкий, великолепный вид российской столицы и не узнавал город, который уже видел вчера.
-Где были мои глаза?! – воскликнул путешественник в отчаянье, – у меня почти что не было морской болезни, пока я плыл на корабле. Так что же настолько исказило мое восприятие?
Он лихорадочно всматривался в Петербург и сокрушался:
-Подумать только. Я и не понял, что прошагал так много и ушёл так далеко. Был убежден, что город стоит на берегу Балтийского моря, а он расположен довольно далеко от побережья, и вода здесь - это мощная река, а корабельная верфь оказывается просто стройкой. Определенно я ничего не понял в тот раз. Вон он большой царский дворец, из которого палила эта странная королева Анна. Стоит себе на другом берегу реки. А река-то какая широкая да полноводная, – дивился европеец, – надо будет обязательно спросить у Лады, как она  называется, – решил он, – а то князь говорит только о себе.
И поспешил Поль  ускользнуть от разговорчивого  князя Черкесского, сбежать туда, где ждёт его Лада, где ожидает его скромное счастье в тёмном  платочке.
Примчался в назначенное место и ждал, топтался там, точно как другие влюбленные, сомневаясь, придет ли девушка на свидание, не забыла ли она своих обещаний. Полю даже пришло в голову, что это он немил и не нужен, и Бог знает до чего ещё мог он додуматься. Но, к счастью, девушка появилась. И её яркий цветастый праздничный платок ясно показал, как она готовилась к встрече.  Парень широко разулыбался. Как он был рад видеть свою Ладу, как рад! Она подошла, затараторила звонко:
-Так уж получилось. Опоздала я, опоздала. Знаю, сама время назначила, и сама опоздала. Сроду князю до нас дела не было, а сегодня ни с того, ни с сего велел всем крестьянам собраться и принялся речь говорить.
-О чём? -  наивно спросил парень.
-В основном, – принялась объяснять крепостная девушка, – в основном о том, что  дворец, который мы строим, должен быть самым большим и красивым в  Петербурге. Лучше, чем у графа Бирона. Агитировал, словно мы вольные, а нам что прикажут то и делаем, как велят так и строим. Главное, правильно сформулировать.
-Вот-вот,- перебил Поль, -  что же  ты  мне  сказала неправильно…
-Чего это? – возмутилась девушка.
-Ведь отец твой работает не на верфи, а просто на стройке. Дом строит, а не корабль.
-Это ты сам всё перепутал. В шведском языке для всего одно слово, а дальше уже каждый понимает как хочет. Захотел корабли, услышал корабли. Язык такой простой и слов мало. Вообще пора учить русский.
-Он тоже простой? – с надеждой спросил Поль, – и слов мало?
Девушка посерьезнела, задумалась, отрицательно покачала головой, произнесла медленно:
-Нет, слов у нас много и означают вроде бы одно и тоже, а  слова разные. Отличаются только по смыслу. Трудный язык, но я помогу, – повеселела она, – у нас оттенков много, как на небе. Вот европеец скажет просто синий, а мы (она вдруг перешла на русский язык) синий, голубой,  бирюзовый, лазоревый, серо-голубой и ещё, ещё …
-Не справлюсь, – заявил сын француженки и шведа, – не смогу.
-Вы же даже еще не пробовали, - рассмеялась девушка, вдруг понравится. Попробуйте. Кое-что у нас вообще одинаково.  Скажите ма-ма.
-Ма-ма…
-Вот и по нашему мама, – ласково произнесла она, будто говорила с ребёнком.
-Только я ваш сложный язык все равно учить не буду, – упрямился парень, – слишком много дурацких похожих слов, моряки говорили.
-Ерунда, – воскликнула Лада, но задумалась, погрустнела, зашевелила губами, прошептала по-русски чуть слышно, – коса. У крестьянки на голове коса и траву косить, коса острая и длинная, отмель  - коса. Луг косить и глазом косить… а сам луг чего стоит  - то ли поле с травой, то  ли  корешок горький, то ли оружие стрелы стрелять… - помолчала немного и быстро утешилась, улыбнулась светло, решила, – это всё для того, чтоб язык был красивый и праздничный, как мой платок. По-русски говорить, словно картину рисовать. Художник ведь целый мир создаёт.
-Я попробую, – решился шевалье, – только мне терпеливый учитель нужен, - схитрил парень и заглянул девушке в глаза.
Она покраснела, закрылась рукавом, ответила совсем тихо:
-Я постараюсь. Только чтобы русский учить,  много времени надо.
-У меня много времени, – воодушевленно воскликнул гость Черкасского.
Он хотел добавить ещё что-то, но не успел отвлечённый появлением незнакомца. Странный тип подошел к иностранцу и молча застыл рядом. Влюбленный рассчитывал, что уж здесь-то он сможет уединиться с Ладой без посторонних глаз и вдруг этот соглядатай. Поль резко повернулся к нему и напустился на незнакомца совсем не вежливо:
-Кто?! – взвизгнул он, – кто вы такой?! Что? Что вы здесь делаете?
Незнакомец вздохнул так громко и тяжело, что парень невольно взглянул на него внимательно. Высокий дворянин был разодет максимально пышно и модно - в атласный нежно-сиреневый кафтан с пышными водопадами кружевов по рукавам и воротнику, синие короткие штанишки, шелковые светлые чулки и башмаки с красными каблуками, чрезвычайно обильно усыпанные драгоценными камнями. На их блеск шевалье и уставился, когда незнакомец томно представился, манерно тряхнув париком:
-Я секретарь князя Черкасского. Он срочно требует вас, шевалье, явиться к нему. Немедленно, – махнул секретарь пухлой холеной ручкой в крупных перстнях.
Голос у него был тонкий, певучий настолько, что парень не сразу узнал знакомый голландский язык.
-Зачем я князю?  - поморщился влюбленный, разговор с девушкой ему нравился больше.
-К господину Черкасскому прибыл граф Бирон.
-Опять?!
Граф пожелал познакомиться с вами.
-Я-то ему зачем? – растерялся бывший конюх.
-Граф наслышан от князя, что вы сведущи в лошадях, – пропел секретарь, – это такая редкость.
-Тоже мне редкость, – фыркнул парень, – любой конюх справится.
Пришлось Полю торопливо проститься со своей возлюбленной. Так они вынуждены были расстаться не завершив разговор, успев только шепнуть на прощанье:
-Завтра…
-Завтра.
-В тоже время. Там же.
-Там же в тоже время.
-Я буду ждать, - горячо сказала девушка уже ему вслед.
Шевалье пошёл за сладкоголосым секретарем, направился к центральной парадной мраморной лестнице дворца великого члена кабинета Анны Иоанновны. Лестница не была слишком широка как и было принято в то время, но весьма живописно украшена изящными статуями и картинами на стенах. Живопись эта итальянских мастеров была пронизана горячим солнцем Пиренеев. Его золотые лучи пронизывали все вокруг в пику суровым балтийским небесам. Так и шагал гость из сумрачной Швеции по российской столице, готовый жмуриться от яркого южного солнца.
Гостиная княжеская была большой, просторной, полупустой комнатой, какие ввела в моду Анна Иоанновна. Она сама была женщиной крупной и грубой, словно ряженый мужик, и изящная мебель в стиле Людовика XIV, казалась ей неудобной и вообще лишней. И в своих покоях Анна норовила обойтись одной большой кроватью и валяться на ней, пока министры маются стоя, и придворные вслед за ней оставляли свои комнаты полупустыми. Но тучному князю Черкасскому тяжко было стоять и он восседал на диванчике «французского короля». Там, где легко разместились бы двое-трое других придворных, толстяк высился один и всесильный граф Бирон, сидевший в кресле напротив, казался образцом и изящества. Нелюбезно уставившись на любимца царицы, Поль отметил, что первое впечатление его не слишком обмануло. Сын француженки даже отметил, что у российской царицы, пожалуй, неплохой вкус.
Бирон, конечно, был уже немолод, но его крупные черты лица не утратили приятность. Он был высок и, в отличие от Черкасского, подтянут. Парик на графе был удачный и вовсе не мешал ему. Из-под тёмных буклей, по лбу царедворца не струился пот и ему  не  приходилось жарко отдуваться, как толстяку Черкасскому. Зато перстней с крупными камнями у Бирона оказалось еще больше, хотя и на тех же десяти пальцах, а пряжки его башмаков сияли ещё  ярче.
Царицын любимый смерил шевалье снисходительным взглядом, спросил по-немецки:
-Вы из Швеции?
-Да, - только и смог несолидно выдавить Поль.
-Маннергейм… Маннергейм… – задумался митавский гость России, – вы не родственник барона Маннергейма?
-Только очень дальний, – ответил  бывший, конюх искренне порадовавшись, что ему хватило ума не назваться бароном Маннергеймом.
-Я был знаком с бароном Маннергеймом.
-Редкий хвастун, – припомнил парень главную особенность своего прежнего господина.
-О, да… – улыбнулся Бирон.
Он и сам был не особенно близко знаком с шведским бароном. Бироны-то род захудалый. Оба обманщика остались весьма довольны друг другом.
-Так, что привело вас в Петербург? – привычно спросил граф.
-Честно говоря, Вы, милорд.
-Я? - опешил царедворец.
-Вы, – расхрабрился парень, – на всю Европу известно, что вы любите лошадей и разбираетесь в них. Я услышал и надеялся найти родственную душу. Знаете  ли тоже люблю заниматься лошадьми. У меня в Швеции огромная  своя конюшня, – вдохновенно врал бывший конюх, – есть масса редких пород. Но я отдаю предпочтение иноходцам. Есть у меня парочка особенно выносливых.
-Да, да.. – подхватил Бирон, – их аллюр мягче и удобнее для всадника
-Особенно рысь.
-И пусть завистники твердят, что иноходцы не для мужественных рыцарей.
-Это они от зависти. Просто у них нет таких коней.
-О да.
Поль смотрел на любовника российской императрицы  и убеждался, что прав был Черкасский. Только при разговоре о лошадях граф оживился и заинтересовался.
-Так может вам шевалье лучше будет служить у меня, а не у князя Черкасского?
Поль сразу увидел перед собой милое личико крепостной кресстьяночки русского князя и замахал головой отрицательно.
Бирон даже внимания на его жест не обратил, продолжал перечислять свои веские неотразимые аргументы:
-Я близок ко двору, очень близок, – подчеркнул любовник Анны Иоанновны, – живу прямо в царском дворце.
Влюбленный представил далекий дворец на другом берегу реки и с новой решимостью замотал головой, внезапно вспомнил, что так и не спросил у девушки ее название и неожиданно ошарашил важного графа вопросом:
-А как название этой реки?
-Нива, – растеряно протянул Бирон, – только, что это меняет?
-Всё! – снова принялся вдохновенно врать бывший конюх, – у нас Маннергеймев уже не одно столетие существует легенда, что… не буду утомлять вас пересказом всей легенды о реке Неве, скажу только, что поселившись на одном берегу менять жилье и перебираться на другой берег нам Маннергеймам смертельно опасно.
-Откуда ж ваши предки знали про реку Неву? – озадачился граф.
-Очень мудрые были предки, - преувеличенно серьезно произнес шевалье, – они много чего необъяснимого про будущее знали.
-Так что же вы приехали туда, где Маннергеймам так опасно? – спросил фаворит строго.
-Чересчур дерзок, – ответил Поль не подумав.
-Так дерзните, перебирайтесь ко мне, плюньте на старые предания.
-Не могу.. -  спохватился парень.
-Царица вам и жену поберет.
Зря он напомнил про это. Самого-то Бирона царица женила на горбунье. Влюбленный принялся отказываться, особенно рьяно:
-Не могу, не могу... Дело в том, – лихорадочно придумывал бывший конюх, - я поклялся в верности князю Черкасскому.
Теперь пришла пора удивляться толстяку.
-Да-а… – проснулся он.
- Я могу и освободить вас от клятвы, – поднялся на ноги царский любимец.
-Вот этого мне славные предки точно не простят. Никогда Маннергеймы от данной клятвы не отступали.
В этот момент парень и впрямь почувствовал себя носителем славной и древней фамилии, он даже поднялся и гордо выпрямился. Царский фаворит хищно сузил серые глаза, спросил грозно:
-Вы уверены?
-Да, – заявил шевалье и добавил смело. - Я свободный человек. Никому не принадлежу. Меня нельзя как коня просто увести в другую конюшню. Я сам решаю, – напомнил европеец.
Во взгляде всемогущего царедворца что-то изменилось. Давненько в России ему не решались отказывать. Даже наскучило всесильному временщику испуганное раболепие. Вдруг в его взгляде появилось уважение. Он даже красиво улыбнулся, увидел в Маннергейме равного.
Поль замер не зная, что натворил, а Бирон неожиданно заговорил доброжелательно:
-Оказывается, всеобщее безропотное подчинение тоже утомляет, - задумчиво произнес фаворит, – ваш отказ оказался нежданно приятным. Только не увлекайтесь, – вновь посерьезнел он, – мне нельзя отказывать.
Барон  вышел,  позабыв про толстяка Черкасского. Министр  царского кабинета сидел, как  пыльным  мешком ударенный, долго  молчал, потом выдавил:
-Так с Бироном нельзя!
-Что ж он король? - гордо спросил парень.
-Он и сам поверил в свою сказку про благородного шевалье, про древность своего рода легко превосходящего многих королевских династий. Черкасский усталым жестом стянул с головы парик, отер им потное лицо, сказал хрипло:
-Он больше, чем король. Он отец троих детей императрицы Анны Иоанновны.  И по сей день она в нем души не чает.
-Это здесь, в России, а в Европе? - уточнил приезжий.
-В  Европе он вот-вот станет герцогом Курляндским. Настоящим королем. Его курляндский дворец строит тот же архитектор, что строил наш Петербургский царский зимний дворец. Красота будет неимоверная и стоит сумасшедших денег. Вся матушка Русь платит за его прихоти, -вздохнул шумно толстяк.
-А я его… - хихикнул конюх.
Он был в таком восторге, что даже князя бояться  перестал. Бог знает, что бы ещё сболтнул Поль на радостях, но доверительный разговор довольно грубо прервал лощеный и благообразный секретарь князя, позволил себе войти без приглашения. Вид у него был помятый и испуганный. Нарядный молодой  человек запыхался и едва мог говорить:
-Там… Там… – выдавил он.
-Что там?! – раздраженно спросил князь.
-Кобыла.
-О, господи!  - сразу всё понял Черкасский, он даже вскочил на ноги, вернее тяжело и медленно поднялся, и громко отдуваясь принялся объяснять замершему в недоумении шевалье, – моя новенькая молодая английская, очень породистая кобылка собралась рожать, да первый раз, боится дурит.
-Понимаю, конечно, понимаю, – закивал бывший конюх.
-Он без лиших вопросов готов был отправляться помогать неопытной мамаше. В конце концов, он столько раз попадал в подобные ситуации на родине.
Только вот его богатый дорогой наряд шевалье совсем смутил. Поль беспомощно развел руками, опустив голову.
-О, -понимающе засопел толстяк.
-Быстро организуй благородному шевалье во что ему переодеться, – велел он подоспевшему слуге, – господин сам желает учувствовать, но негоже хороший кафтан кровью пачкать.
Мгновение и крепостной притащил иностранцу свои вещи. Парень переоделся в грубые штаны и рубаху. Бывший конюх сразу почувствовал себя комфортно.
-У себя в имении, – поспешно пояснил шевалье Маннергейм, – дело ответственное. Люблю все сделать сам.
Черкасский слушал доброжелательно, даже кивал согласно. По всему было видно, что он очень дорожил своей молоденькой кобылкой и не хочет доверить её крепостным.
Крайне взволнованный секретарь отправился проводить шевалье к специальной конюшне, где рождались на свет дорогие княжеские жеребята. По пути, он поспешно, но не теряя своей манерности, расправлял, поправлял свои измятые кружева, каким-то обиженным жестом одёрнул светло-лиловый колет, указал изнеженно:
-Вон то здание. Там рожают, я туда не пойду, там дурно пахнет, – махнул надушенным платочком  молодой человек, бывший конюх привычно ринулся на ржание.
Специальная конюшня была расположена совсем с другой стороны чем первая, большая княжеская конюшня, но шведский гость его бы никогда не спутал, уж больно жалобно ржала кобылица. Оттуда выглянул и быстренько вернулся бородатый мужичок - конюх, помощник шевалье. Только глянув на этого невзрачного крепостного крестьянина, Поль вдруг подумал:
-Как же он будет меня понимать, я же не знаю русского.
Но слов и не понадобилось. Расторопный крестьянин хорошо знал свое дело, не переживал и не суетился. Он спокойно вернулся в конюшню. Поль шмыгнул за ним следом, а брезгливый секретарь поспешил к толстяку князю. Молочно-белая английская кобыла завалилась прямо на полу, на соломе, выставила круглое огромное брюхо, громко испугано ржала и скребла копытами. Бывший конюх сразу понял, что главное успокоить первородку. Он рухнул на колени, ухватил кобылу за голову, положил себе на ноги, прижал и стал как обычно делал раньше негромко ласково повторять, ей то, что приходило на память.
-Всё хорошо... Всё хорошо.. – повторял он и гладил между большими ушами. Он ласково, чуть похлопал лошадь по шее и она поверила мягкой интонации, затихла, а может заморская речь показалась дорогому приобретению знакомой с детства. Только истошное ржание прекратилось и ноги у неё остановились. С остальным отлично справился невзрачный мужичок. И ему тоже стало гораздо спокойней, как только он понял, что ответственность за все теперь лежит на шевалье, и чтобы не случилось - порка отменяется. Вскоре длинноногий новорожденный жеребёнок уже пытался устоять на непослушных ногах. Крестьянина и шевалье Маннергейма прорвало. Они разом принялись что-то громко говорить, объяснять друг другу, ни слова не понимая, даже обнялись на радостях. Неожиданно крестьянин посуровел, отшатнулся.
-Что случилось? – не понял Поль.
Он невольно оглянулся туда, куда уставился бородач. За его спиной в дверях, тяжело отдуваясь стоял толстяк князь Черкасский. Он грузно опирался о косяк и радостно улыбаясь любовался новорождённым жеребёнком.
-Гнедой будет, – с гордостью отметил князь по-немецки.
-Скорее вороным, – заспорил шевалье. Мужик тоже что-то говорил, но по-русски.
-Масть ещё сменится он потемнеет, - уверял бывший конюх,  - это  пока он  такой непонятный, а вырастет прекрасный вороной скакун.
Кабинет министр сразу понял и поверил ему, сказал одобрительно:
-Вороной ещё лучше. Вороные всегда очень быстрые.
Хозяина не мог понять крепостной крестьянин и смотрел растеряно.
-В этой стране господа и слуги говорят на разных языках, – подумал европеец.
А князь продолжил:
-Хочу вас наградить.
Он вынул большой увесистый кошель, достал оттуда и положил в ладонь крестьянина золотую монету. Тот благодарно сложился вдвое, поклонился до земли, а все остальное золото Черкасский протянул иностранцу.
-Это вам за прекрасную помощь.
Поль даже растерялся, пробормотал:
-Я почти ничего не делал. Бородатый все сделал сам. Он прекрасный конюх.
Но князь понял его по-своему, и спросил шевалье:
-Хотите я подарю вам этого крепостного?
-Зачем он мне?! – искренне возмутился гость, - нет-нет.
-Действительно, – охотно уступил толстяк, – зачем вам бородатый мужик.  Куда лучше молоденькая девочка, – хитро подмигнул он, – идемте, вам нужно переодеться.
Поль с удовольствием пошёл за ним обратно в дом и привел себя в порядок. Встретив шевалье снова во всей красе, Черкасский вновь взялся за своё:
-Теперь самое время и девочек выбирать, - подмигнул он.
Поль уставился в большое окно. Там бестолково слонялись крестьяне строители. Что-то переносили, перетаскивали кирпичи, мраморные плиты, большие тяжеленые квадратные камни. Бородачи о чем-то спорили, размахивали руками, но его внимание привлекли не они, а крохотная девичья фигурка, метавшаяся между ними. Влюбленный сразу узнал свою Ладу. Только вид у нее был какой-то, потерянный почти дикий.
Лукавый толстяк проследил его взгляд, разулыбался, скабрезно проговорил сладко:
-Вижу, вижу, шевалье уже выбрал. Одобряю ваш выбор, одобряю. Девица молоденькая, интересная. Опять же языки знает, болтать будет. Что ж, решено, подарю вам её за неоценимую услугу. Сейчас секретарь все бумаги оформит. И не благодарите меня. Ерунда какая. У меня этих крепостных тысячи куда больше, чем хороших породистых коней.
Заграничный гость поблагодарил князя вежливо, но торопливо. Он спешил очень спешил к девушке, обрадовать, а главное расспросить о том, почему она так испугана. Он буквально вылетел из княжеского дворца, схватил её плечи, и набросился с вопросом:
-Что случилось?
-Всё плохо! Плохо! – всхлипнула крестьянка.
-Нет-нет, всё хорошо! - горячо возразил Поль, – Черкасский подарил тебя мне.  Ты больше не его крепостная.
Только она даже не обрадовалась. Ее смертельная бледность казалось стала ещё бледнее. Она посмотрела на него почти равнодушно, произнесла бесцветно:
-Теперь это уже не важно.
-Ты свободна! – воскликнул европеец.
-Ну и что? – вздохнула она.
Совсем другой реакции ждал бывший конюх.
-Ушакову без разницы кого пытать – крепостного или свободного. Перед пытками и застенками все равны.
-Какие пытки? Какие застенки?!
-Я не рассказала самое главное, – сокрушалась девушка, – мой отец арестован. Он у Ушакова.
-Зачем он ему?
-Я тоже не могла понять, но здесь с отцом на стройке работал архитектор. Он умный, мне всё объяснил. Министров кабинета всего три, вот кому-то и понадобилось место князя Черкасского, а как его легче всего устранить, только доказать, что он хочет навредить императрице. Ушаков и рад стараться.
-При чем здесь вы? – все не понимал европеец.
-Мы люди Черкасского, могли слышать от него неосторожные слова на постройке дворца. Под пытками все говорят то, что палачу нужно. Отец ничего такого не слышал, сказать  ему нечего.  Скоро и меня схватят.
-Ты-то здесь причём?
-Ушаков придумал такую штуку, когда мужики молчат, он тянет пытать семью. Тут-то все подписываются подо всем чего и не было. А мы с отцом только двое. Мамка померла в прошлом  году. А теперь и отец сгинул. Ему уже не поможешь! – заплакала Лада, – теперь и я сгину.
-Надо бежать!
-Куда убежишь? Ушаков везде сыщет.
-В другую страну, за море.
-За морем, говорят, чума. Страшно…
-А ваш Ушаков не чума? - возмутился Поль.
-Обратно в Швецию? - робко вздохнула девушка.
-Ну уж, нет! – горячо воскликнул бывший конюх, - поедем туда, где нас никто не знает. Будем вместе учить новый язык, - рассуждал он мечтательно.
Она просто кивала, соглашалась.
-Пошли прямо сейчас в порт, сядем на любое судно готовое отплыть, - заманчиво предложил парень. - Устроимся в другом месте. Деньги у меня теперь есть.
Влюблённые взялись за руки и поспешили навстречу своему новому будущему.