Двойники

Принято утверждать, что Бог создал все, кроме того, что противоречит законам логики. Истина в том, что мы не можем сказать, как выглядит «нелогичный» мир.

Людвиг Витгенштейн
Логико-философский трактат




I. Прибытие
               
1.1.

Сквозь сон Ян услышал шорох и открыл глаза. Стояла ночь, он спал в поезде, в тёмном пустом купе.
               
Лампы не горели, лишь через окно немного проникал свет. Недавно шёл дождь, и за мокрым стеклом вырисовывались силуэты уличных фонарей и огромного здания вокзала. 
Наверное, Ян ненадолго задремал в кресле, и не заметил остановки.

Он повернул голову и увидел в дверях пожилого проводника. Тот молча и настороженно смотрел на него, словно чего-то ожидая. Было очень тихо, и Ян понял, что кроме них никого в вагоне нет.
   
 – Спасибо, что разбудили меня, – сказал он.
– Я вас не будил,– беспокойно отозвался проводник.
– Впрочем, это неважно. Поезд дальше не поедет?
– Нет, не поедет.   
– Все люди вышли, а я заснул. Извините. 

Ян улыбнулся.

– Меня зовут Ян. Редкое имя, но почти за тридцать лет я привык. Очень приятно было познакомиться. Вы давно здесь работаете?

Собеседник ничего не ответил.

Ян встал, поднял чемодан и снял с вешалки зонт.

– Мне пора. Как вы думаете, на улице идёт дождь?
– Не знаю, – растерянно сказал проводник, отвёл взгляд и снова негромко, но упрямо произнёс:
– Я вас не будил.

Ян надел шляпу, зашёл в тамбур, и, держась за поручень, осторожно спрыгнул на платформу.

Покачиваясь от ветра, блекло светили редкие фонари. Людей Ян не видел, наверное, он стоял на перроне один. Он замер, о чём-то размышляя, но вдруг за спиной прозвучал паровозный свисток и металлический грохот. Ян обернулся на звук, однако вереница вагонов уходила далеко в темноту, и разглядеть что-то было невозможно.
Город располагался сразу за вокзалом. Совсем рядом, но прямой путь лежал через рельсы, и Ян, огибая лужи, пошёл к подземному переходу.

Сойдя по лестнице, он обнаружил, что из-за сырости в переходе с каменного потолка сочится вода. Скоро Ян понял, что в подземелье идёт настоящий дождь и раскрыл зонт.

Здание вокзала выглядело пустым, шаги тихо раздавались в огромном зале. Почти всё освещение было отключено, горели лишь несколько ламп у закрытых билетных касс и светилось окно справочного бюро. Висевшее над ним старое механическое табло расписания поездов давно проржавело и сломалось. На полу виднелись лужи, где-то в темноте размеренно падали капли воды. Ян поискал взглядом выход в город и не найдя его, подошёл к единственному освещённому окну, за которым сидела светловолосая девушка в чёрном платье.   

– Извините, – вежливо сказал он. – Не подскажете, как выйти из здания? Никак не могу найти дверь! Хотя я, наверное, просто невнимателен. Ведь она где-то есть, да?

Девушка молча смотрела на Яна. Он удивился, но тут за окошком показалась другая девушка, похожая на первую, но уже с тёмными волосами, и почему-то взволнованная и испуганная.   
 
– Справа от вас, совсем недалеко, – прозвучал торопливый ответ. – Но будьте осторожны, дверь очень большая и её трудно открыть. Вы даже придёте в отчаяние из-за нескольких безуспешных попыток, но потом она сразу и откроется.

Поблагодарив, Ян пошёл направо и заметил спрятанный во мраке коридор, заканчивающийся тяжёлой дверью. Около неё слабо мерцала электрическая лампочка.

Он взялся за ручку и потянул створку на себя. Она не шелохнулась. Ян рванул сильнее, но снова напрасно. Он поставил чемодан и зонт на пол, ухватился обеими руками, однако дверь по-прежнему осталась неподвижной. Ян внезапно почувствовал страх – неужели её действительно невозможно открыть? – и вдруг она распахнулась, причём неожиданно легко, словно была невесомой. 

– Надо верить в себя, и всё получится, – сказал Ян и вышел на улицу.

Молчаливо высились многоэтажные дома, в нескольких шагах от тротуара угадывалась дорога. Свет уличных фонарей и редкие горящие окна будто усиливали темноту. Ян увидел вход в метро и направился вниз по скользким сырым ступеням. 
 
Под землёй было светлее. Безлюдную станцию освещала вереница потолочных ламп, хотя многие из них не горели, а то и были разбиты.
 
Грязные серые стены, выщербленный каменный пол, старые деревянные скамейки недалеко от рельс. Около лестницы – жестяная табличка с требованием соблюдать осторожность. 

 Как только Ян её заметил, прозвучали гудки, шум, стук колес, и на станцию въехал поезд. Двери с шипением открылись. Ян ещё несколько секунд стоял на перроне, потом быстро заскочил в пустой вагон. Состав тронулся и набрал ход. Рядом с одним из окон висела схема метро, Ян вынул из кармана письмо с адресами и принялся искать свою остановку, через полчаса решив, что пора выходить.
 
Станция почти не отличалась от той, на которой он сел в поезд, и, поплутав по гулким подземным тоннелям, Ян выбрался наверх, снова достал лист бумаги, осмотрелся и понял, что нужный ему дом стоит перед ним, очень похожий на другие огромные здания.   
 
Ян из любопытства попробовал сосчитать этажи, но сбился. Подъезд был приоткрыт, и лифт стоял внизу, словно дожидаясь кого-то. Ян закрыл решётчатую дверцу и нажал кнопку. Лифт загудел, поехал, и спустя минуту с лязгом замер. Ян вышел из кабины и очутился в длинном тёмном коридоре с далёким окном, рядами одинаковых дверей и лампочкой над одной из них.

 Подойдя ближе, увидел, что номера на освещённой двери нет. Там, где он когда-то висел, осталась поцарапанная краска, и чуть ниже поблёскивал маленький стеклянный глазок. 

Ян пошёл к окну в конце коридора, однако скоро остановился, ведь оно по-прежнему было далеко, будто убегало от него, и, пожав плечами, вернулся к единственной горевшей лампе. 
 
На большинстве дверей номера отсутствовали или стояли совершенно беспорядочно. После номера «четыре тысячи тридцать», например, находился номер «пять тысяч восемьсот тридцать», и они были почти неразличимы в темноте.

Вдруг Ян заметил, что глазок почернел, словно кто-то внутри осторожно выглянул сквозь него и закрыл стекло от света. Вероятно, человек удивился его приходу и теперь пытается выяснить, кто он такой.

Ян подумал, что его нужно уговорить помочь, а иначе придётся бродить до утра, стараясь понять, где назначенная ему квартира. Надо убедить жильца в том, что несмотря на внезапное ночное появление он не представляет опасности и ему можно доверять. Наверное, на это потребуется время, и Ян решил не торопиться. С приветливой улыбкой глядя на дверь снял шляпу, поставил на пол чемодан и аккуратно на него сел.

– Меня зовут Ян, – сказал он. – Меня пригласили занять должность в одном Министерстве и приехал сегодня ночью. Министерство настолько огромно, что может, и вы там работаете, то есть мы коллеги, и я очень рад знакомству. В письме указан адрес моей квартиры, она где-то здесь, на этаже, но найти её никак не получается.

Ответа он не услышал.

 – Вы, конечно, думаете – а стоило ли приезжать? Не мальчишество ли это, не авантюризм, ведь огни мечты ярко блестят только издали? Но позволю себе с вами не согласиться. В переезде нет ничего удивительного. Порой остаться сложнее, чем уехать.

Ян развёл руками. 

– Я жду интересной работы, встреч с людьми, новых впечатлений. Обычные человеческие желания. Разве есть что-то странное в надежде на счастье? 
 
Он достал из кармана приглашение и показал его незнакомцу.

– Я обычный чиновник, а не детектив, раскрывающий таинственное преступление. Да, я обожаю детективы, но мне назначена должность в отделе статистики. Думаю, я ней справлюсь. Главное здесь – спокойствие и целеустремлённость. Боюсь выглядеть нескромно, но скажу, что обладаю этими качествами. До переезда я работал в другой организации, похожей на Министерство и приобрёл кое-какой жизненный опыт. А еще я хочу найти людей. Тех, с кем можно разговаривать и кому можно доверять. Не потому, что мне не хватает общения… а потому, что всем не хватает общения! Каждый одинок, даже если этого не чувствует. И я не боюсь Министерства. Почти не боюсь. Говорят, что государства или большие организации подавляют человека, превращают его в маленький винтик, но зачем им это? Неужели они настолько безумны? Нет, конечно!
Ян улыбнулся.
– Полагаю, теперь вы насмешливо назовете меня философом? Что ж, называйте! В чем-то вы будет правы. Я люблю думать, и это совсем не страшно. Философии не всегда удаётся спрятать действительность под ворохами запутанных терминов!

Однако и теперь никто не ответил, глазок лишь на секунду посветлел, будто человек отворачивался. Ян решил сменить тему беседы и зайти чуть-чуть издалека.

– Когда приезжаешь на новое место, прошлое начинает казаться сном. Зыбким, призрачным. Существовало ли что-то раньше? Если прошлое нереально сейчас, стоит ли ожидать, что когда-то было по-другому? Разумеется, вы можете с долей иронии возразить, мол, если уверены в настоящем, посмотрите вокруг, даже на этот коридор со странным окном, но я опять с вами не соглашусь. То, что рядом, всё-таки ближе к реальности, иногда буквально в шаге от неё. 

Ответа не последовало, и Ян забеспокоился.

– Прошу меня извинить, но я чувствую себя неловко. Вы молчите, и я вынужден предположить, что вас нет, поскольку иначе буду выглядеть совсем глупо.

Ян встал с чемодана, подошёл к двери вплотную и приложил к ней ухо. Поначалу ничего не слышалось, но затем раздался крик о помощи. Кричала девушка. Ян изумлённо отпрянул, не зная, что делать, потом отступил ещё и бросился на дверь, пытаясь с разбега выбить её плечом.

Но та оказалась открытой, и он ввалился в комнату, пробежал по инерции несколько шагов, поскользнулся и упал.

В квартире никого не было. Лампочка под потолком не горела, но комната освещалась старым чёрно-белым телевизором, на котором шёл какой-то детектив. Звавшая на помощь девушка теперь неподвижно лежала на кровати, её убийца в тёмном плаще и шляпе стоял рядом и печально смотрел в сторону.

Ян разочарованно поднялся с пола. Перемена действия в фильме меняла яркость изображения и свет в комнате, а он принимал это за взгляд человека. Выходит, он потратил уйму времени, разговаривая с незапертой дверью, а затем безуспешно пытался предотвратить мнимое убийство.

Просто замечательно.   

Он вздохнул и пошёл в коридор, но вдруг заметил на полу дверной номер – несколько скреплённых вместе жестяных цифр. Ян удивлённо поднял его и вытащил письмо с адресом. Он совпал с цифрами. Очевидно, именно эта квартира предназначалась для него, хотя её номер кто-то по неизвестной причине снял и выбросил.

Ян снова осмотрел комнату. Она выглядела вполне обыкновенной. Наверное, тут давно никто не жил. Шкаф, стол, несколько стульев. Неяркие обои. Кровать, под ней печатная машинка. Светильник у изголовья, возле него ключ, старый патефон на столе, газовая плита с чайником и грустный убийца в телевизоре. 

Ян понял, что здесь ему даже нравится. 

– Не так плохо. А в дальнейшем, когда привыкну, комната станет ещё лучше. Надо оптимистично относиться к жизни. Оптимизм не всегда является самообманом.
– И всё-таки хорошо, что в квартире никого нет. Иначе могло получиться так, что двое одновременно с разных сторон приложили ухо к двери.
Он выглянул в глазок. Коридор был пуст. Затем Ян постучался в дверь. Никто не ответил, и он занес в комнату свои вещи.
– Когда выходишь из своей квартиры в пустой коридор, иногда лучше все-таки постучаться. Не знаю, почему.

Ян лёг на кровать и закинул руки за голову. Несколько минут он неподвижно смотрел в потолок, потом встал и подошёл к окну. Тёмная непроницаемая ночь, лишь в одном из окон напротив горел свет. Сквозь прозрачные занавески он увидел замершего человека в кресле.

Затем Ян шагнул к телевизору и нажал кнопку выключателя. Она щёлкнула, но телевизор продолжал работать. Ян надавил ещё несколько раз, но тоже напрасно. Попробовал выдернуть шнур, но тот держался прочно, словно приклеенный. Ян подумал, что дёргая дальше, можно сломать розетку и уменьшил звук и яркость до предела. Фильм стал невидимым и неслышимым.

Спустя минуту начался дождь. Ян открыл окно и выставил руку, но, наверное, крыша здания слишком далеко нависала над стенами. Вытянул руку сильнее и даже немного вылез в окно, однако и этого не хватило. Дождь шёл рядом, но прикоснуться к нему было невозможно. 

Ян вернулся на кровать.

– Нет, я уверен, что попал именно в ту квартиру.

Он погасил светильник и закрыл глаза.





II. Министерство

 2.1.

К утру дождь прекратился, но небо по-прежнему оставалось затянутым тучами. Всё было серым и унылым. Ян посмотрел в письме адрес своей новой работы, вышел в коридор и нажал кнопку вызова лифта.

Он подъехал откуда-то сверху, и внутри молча стояли люди – невысокий худощавый мужчина, его жена, чем-то странно похожая на него, и двое детей – девочка лет восьми и мальчик намного младше. Из-за тусклого освещения лица казались бледными, безжизненными, словно их неумело загримировали для исполнения трагической роли.

 Зайдя в лифт, Ян слегка поклонился, ему ответили тем же, после чего все в полной тишине доехали до первого этажа.

2.2.

На улице было многолюдно. Тёмные плащи, пальто, шляпы; по дороге, разбрызгивая лужи, сновали машины, со звоном проехал трамвай и исчез за поворотом. Дождь недавно закончился, улица выглядела блеклой, неяркой, воздух был пропитан сыростью и туманом. 

Ян спустился в метро.   

                2.3.

Здание Министерства находилось в тесном неприметном переулке. Оно казалось гигантским, чем-то напоминая дом, в котором Ян поселился, так же поднималось далеко вверх, к небу, и нависало чёрной громадой над мостовой. Маленькие редкие окна безжизненно смотрели на прохожих, с массивных карнизов капала вода.   

Напротив, буквально в нескольких шагах, стояли другие огромные дома, и было непонятно, жили там люди или работали какие-то организации. Улица словно лежала на дне глубокого ущелья.

Ветер неспешно переворачивал разбросанные по тротуару бумаги, вдали дворник медленно сметал их в кучу. Ян удивлённо заметил у него кожаные нарукавники, которые часто надевают чиновники и бухгалтера. 
 
 На здании не было никакой таблички, однако над входом остались следы от когда-то прикреплённых к стене букв.

У Яна мелькнула странная мысль, что Министерство на самом деле являлось безымянным и до исчезновения вывески.

– Мысль не такая и странная, ведь её можно сказать или написать на бумаге, – возразил он себе. – Если что-то нельзя выразить словами, вот тогда действительно странно.

Затем раздражённо добавил:
– Думаю о всякой чепухе, потому что боюсь зайти.
 
И решительно открыл дверь.

                2.4.

Ян очутился в большом вестибюле. Никого не было видно. Наверное, он опоздал к началу рабочего дня, и все уже прошли. В центре, поскрипывая, медленно крутился металлический турникет. Ян постоял минуту, надеясь, что он остановится, и, не дождавшись, осторожно проскочил мимо и пошёл к широкой лестнице в конце зала. Подойдя к ней, Ян оглянулся на продолжавший вращаться турникет.

2.5.

Слева виднелось несколько лифтов, но Ян не знал, куда ему надо идти и решил воспользоваться лестницей. Она привела его на второй этаж, в длинный, тёмный и безлюдный коридор. Под потолком проходили жестяные вентиляционные трубы, возле них висели редкие лампы. Это напоминало уличное освещение – фонарь в круге света, рядом с ним темнота, а поодаль ещё фонари. На полу всюду валялись разбросанные обрывки бумаги. Пройдя дальше, Ян заметил несколько окон, небольших и тусклых, словно ненастоящих. Все двери были закрыты, и из-за них не доносилось ни звука.
В письме говорилось, что отдел кадров должен зачислить его в списки сотрудников Министерства, но где искать отдел, Ян не мог и предположить. Раньше он думал узнать это у первого встречного, но, к сожалению, пока никого встретить не довелось.

Ян решил, что все люди находятся в кабинетах. Ведь если никого нет и там, то это просто невозможно.
 
Сейчас он откроет любую из этих дверей, и всё станет на свои места.

Ян потянул за ручку, и из двери с высоты человеческого роста наружу посыпалась бумага, папки, связанные верёвками кипы документов. Ян отпрыгнул в сторону, успев подумать, что сюда, наверное, никто давно не заглядывал, но ошибся, потому что через секунду бумажной волной из двери вынесло человека в тёмном сюртуке и нарукавниках.

Поначалу он боролся с потоком, и, поскальзываясь, изо всех пытался вернуться назад в кабинет, откуда его так неосторожно извлекли, и была надежда, что ему это удастся, особенно когда он оказался на четвереньках, то есть в более устойчивом положении, и начал ловко перебирать руками и ногами, словно бывал в похожих переделках и умело использовал полученный опыт, но тут нахлынула вторая волна и окончательно сбила его с ног.

Издав вопль, он с распростёртыми руками упал лицом на бумаги, и течение унесло его к другой стене коридора, где он и остался лежать, словно выброшенный на берег утопленник.
 
Всё произошло очень быстро.

Бумажный поток иссяк.

Медленно и неслышно вылетело несколько маленьких листочков, но потом и они, описав круг в воздухе, печально опустились на пол.

Ошеломлённый Ян подбежал к мужчине, однако тот уже пришёл в себя, встал и с невозмутимым видом отряхнул с рукавов бумажную пыль. Затем он поправил воротник и холодно посмотрел на Яна.
– Чем могу помочь?
Ян изумлённо ответил: 
– С вами всё хорошо?
– Конечно. Вы, позволю себе поинтересоваться, здесь недавно?
– Вообще-то да, – сказал Ян. – Извините, я был очень неосторожен.
– Так бывает.

Мужчина пожал плечами.
– Лист бумаги – вещь непредсказуемая.

Возникла пауза. Ян совершенно не понимал, что делать.

Наконец он спросил:
– Не подскажете, где отдел кадров?
– Пятая дверь направо после четвертого поворота налево. За последним фонарём. Если я вам больше не нужен, то, пожалуй, возвращусь к работе. Не возражаете? Заходите ещё.

Человек кивнул Яну, и аккуратно переступая через рассыпанные бумаги, залез обратно. Потом в коридоре появились другие люди, также одетые в неброские тёмные костюмы или сюртуки. Они торопливо пробегали мимо, не обращая никакого внимания на устроенный беспорядок.

   2.6.

Ян шёл, задумчиво отсчитывая повороты.
– Если отвлечься от эмоций, то нет ничего странного. За долгое время скопилось много бумаг.
Затем остановился, потёр переносицу.
– А если не отвлекаться, то есть.
Он ещё молча постоял и произнёс:
– Нет, лучше отвлечься. Намного лучше. 

    2.7.

Свернув четыре раза налево, Ян подошёл к двери, на которой висела металлическая табличка с надписью «отдел кадров» и облегчённо вздохнул, поскольку подозревал, что встреченный при таких обстоятельствах человек мог в отместку направить его не в ту сторону. Ян постучал и медленно приоткрыл дверь. Ничего необычного не произошло, и он благополучно попал в маленькую тёмную комнату с плотно занавешенными окнами. Повсюду стояли картотеки, шкафы и стеллажи с документами, на полу валялась бумага.

Спиной к входу за столом сидел длинноволосый пожилой мужчина, стука он не услышал и продолжал что-то писать. Ян деликатно кашлянул, но поскольку и это не привлекло внимания хозяина кабинета, пришлось подойти и дотронуться до его плеча. Чиновник мгновенно повернулся, и его лицо оказалось страшно бледным.
 
– Я плохо слышу, – улыбаясь, сообщил он. – Но я давно в Министерстве и могу понять, о чём идёт речь.

Ян протянул ему рекомендательное письмо, тот долго на него смотрел, сдвинув брови и шевеля губами, потом вернул и снова повторил фразу о том, что он плохо слышит. Затем, пересев за другой стол, открыл на новой странице толстый растрёпанный журнал, записал имя и вытащил из ящика кусочек картона с заранее проставленной печатью.

– Это временный пропуск, – пояснил он. – Но его достаточно, чтобы пройти на работу, а большего от документа требовать нельзя. Потом изготовят настоящее удостоверение, с фотографией. А теперь пройдите на восьмой этаж, к начальнику. Вам очень повезло! Ваш руководитель, его зовут Борис, удивительный человек. Образованный, порядочный, и после назначения остался таким же, каким был до него.

Вдруг он переменился в лице и крепко схватил Яна за рукав.

– Я плохо слышу, – с тревогой и даже мольбой сказал он, как будто Ян мог что-то изменить.

Потом так же внезапно успокоился, улыбаясь, отпустил руку, и Ян бегом выскочил за дверь.

   2.8.

В коридоре он внимательно осмотрел выданный ему пропуск. На разлинеенном листе плотной бумаги стояла надпись – «клерк второго класса», рядом с ней номер кабинета, чуть ниже – треугольная неразборчивая печать. Другие строки остались незаполненными.

Ян нахмурился. Почему клерк? Слово звучит как-то странно, зачем использовать его лишний раз, да ещё и в официальном документе.

– Но чего ты, собственно, ожидал, – сказал Ян. – Если взглянуть непредвзято, должность обязана называться именно так. Ты хочешь работать клерком, однако тебе не нравится, когда это говорят. Не выйдет! Не надо себя обманывать. А что такое «второго класса»? И есть ли, например, «клерки третьего класса»?
Вздохнул.   
– Думаю, скоро всё станет известно.

    2.9.

На восьмом этаже Ян нашёл дверь, постучался и услышал в ответ торопливое «да-да, заходите».

Кабинет выглядел похожим на отдел кадров, его большую часть занимали шкафы и полки с бумагами, слева в глубине располагался письменный стол, за которым сидел худощавый мужчина средних лет в очках. Почему-то он казался немного встревоженным.

На столе светилась лампа и стояла печатная машинка, а в пепельнице дымилась только что затушенная сигарета.

– Здравствуйте, меня зовут Ян, я назначен на должность в отдел статистики.
– Очень, очень приятно, – воскликнул мужчина, встал и беспокойно пожал ему руку. – Я – Борис.
   
Ян протянул письмо.
 
Мужчина опустился в кресло, положил документ и приступил к чтению. Через несколько минут он поднял голову.

– Блестящие рекомендации, – заметил он. – Интересно, кто их писал. А впрочем, неважно. Хорошо, что вы приехали. Я, конечно, вижу вас впервые, но, поверьте, вас нам страшно не хватало.

Он снова пожал Яну руку.

– Уверен, вам у нас понравится. Всем нравится, рано или поздно. Кому как повезёт. Единственное, что надо уточнить…

Он взял письмо и прочёл.

– Глубокое знание юриспруденции, педантичность, стремление к справедливости, повышенная склонность к логике… а вот что такое повышенная склонность к логике? Видимо, это положительное качество, но что оно означает?!

Ян замялся, не понимая, как ответить. Слово «повышенная» звучало действительно странно, а может, Борис вообще не доверял логике? Вдруг он когда-то поступил очень логично, но последствия оказались ужасны? Так часто случается, и мне стоит быть осторожным, решил про себя Ян.

Борис снял очки, вытер их платком, надел, и наклонив голову, с подозрительностью взглянул на него.

– Как вы считаете, всякое высказывание является истинным либо ложным? – неожиданно спросил он.
 
Ян, помедлив, сказал:
– Обычно так и есть, но иногда истинное и ложное могут быть весьма похожи и иметь общие элементы. Ложное тоже даёт полезную информацию, а порой сообщает даже больше.

 Ответ Борису понравился, и он пожал Яну руку в третий раз.

– У вас неплохие перспективы!
А потом спросил ещё кое-что.
– Скажите, вы носите шляпу?
Ян удивился.
– Да, ношу.
– Хорошо! – неясно к чему сказал Борис. – Не переживайте, многие приличные люди тайно увлекаются логикой. Поговорить о ней здесь можно с кем угодно! Да, поговорить о логике и еще о политике. Хотя, в общем-то, где мы, а где политика.
 
И опять протянул Яну ладонь для рукопожатия.
– Последний вопрос. Вы любите Министерство?
Ян пожал плечами.
– Не знаю. Я только приехал. Как любить неизвестное? А впрочем, наверное, да. Иначе я бы здесь не оказался. А как правильно?
–  Правильно – любить. Правильно и безопасно. Относительно безопасно, конечно. Не гарантия, но всё же. 

Борис отвернулся, потом опять посмотрел на Яна.
– Сегодня я расскажу вам про Министерство, сведу с коллегами и покажу ваш кабинет – он у вас, кстати, будет свой, отдельный. Но для начала о Министерстве. Признаться, я мало о нём знаю, хотя и работаю здесь всю жизнь. То есть хочу сказать, что оно очень велико, и я осведомлён лишь о небольшой части, а частичное знание опасно тем, что его можно принять за знание в целом. Как ваш начальник, я не имею права такого допустить! Но не беспокойтесь, потом всё сами увидите. Ничто не заменит личный опыт, даже если он ничего не даст. А теперь, пожалуй, пройдёмте в отдел.


   2.10.

Кабинет оказался куда больше тех, где Ян уже побывал, и гораздо темнее. Окна были зашторены, настольные лампы горели хоть и ярко, но создавали лишь маленькие, резко очерченные круги света, поэтому людей за столами не было видно, кроме разве что их рук, которые возникали словно из ниоткуда, переворачивали бумаги, писали или печатали.

Ещё одна электрическая лампа светилась над дверью. Ян и Борис остановились в двух шагах от входа, у границы темноты. Их никто не заметил, доносились только бумажные шорохи и негромкий стрёкот печатных машинок.

Борис поднял ладонь.

– Прошу внимания! Познакомьтесь, к нам прибыл новый сотрудник, его зовут Ян.

После этих слов на свету стали появляться чиновники, они пожимали Яну руку, говорили «очень приятно», «рады вас видеть», «безумно счастливы» и тому подобное, а затем уходили назад. Это повторялось довольно долго, мелькающие лица казались похожими, как будто одни и те же люди снова и снова хватали Яна за руку, исчезали и через секунду опять, словно призрак, выныривали из темноты и вновь произносили «очень приятно». 

 Ян несколько раз оглянулся на Бориса, и тот наконец сказал «всем спасибо», после чего наваждение прекратилось. Застучали печатные машинки, зашуршали бумаги, вспыхнула лампа на чьём-то столе. Все вернулись к работе.

– Сейчас идём к вам, – сообщил Борис и достал связку ключей. – У нас дружный коллектив, люди тихие и добрые. Но хочу дать совет – будьте осмотрительны, вам завидуют из-за собственного кабинета. Его в отделе нет больше ни у кого. 

  2.11.

Ян подумал, что не знает, каким тот будет, но скорее всего тёмным и мрачным, и не ошибся.

Борис открыл дверь, попросил Яна подождать у входа, а сам, вытянув руку, осторожно пробрался вперёд. Через несколько секунд он, судя по звуку удара и стону, на что-то всё-таки наткнулся, однако потом замигал и вспыхнул свет – Борис на ощупь включил лампу.
 
Она озарила узкое и высокое помещение. С двух сторон его сжимали шкаф и железные стеллажи со стопками документов, оставляя тесный проход к письменному столу, позади которого виднелось спрятанное шторами маленькое окошко.
 
На столе лежали покрытые пылью бумажные листы, телефон, печатная машинка и какой-то похожий на неё механизм с цифрами на клавишах. Ян в сумраке даже не сразу понял, что это.

– Неужели не узнаёте? – воскликнул Борис. – Перед вами арифмометр! Нажимаете на цифры, которые хотите сложить или умножить, и поворачиваете ручку. Всё очень просто. Разве никогда его не видели?
– Нет, я с ним работал, но тот был другой конструкции, более современной.
– Нельзя недооценивать старые вещи. Они просты, надёжны и обладают неким скрытым очарованием.
 
Затем Борис показал на расположенную у стены трубу с закрытым квадратным отверстием.

– Величайшее изобретение – пневматическая почта! Иногда её ошибочно принимают за систему вентиляции. Письмо прилетает по трубе, вам остаётся лишь снять крышку, и оно покорно упадёт в руки. Удивительно! Также можно отправлять бумаги в другой кабинет. Кладёте сюда, указываете адрес, нажимаете рычаг – и всё! Поток воздуха мигом выполнит за вас работу! Внизу – тумблеры управления.

 – А тут, – Борис кивнул на полки с бумагами, – лежит необходимая информация. Справки, отчёты, таблицы, и прочее. Когда поступает документ, вы отыскиваете нужные сведения, переписываете их, если надо, подсчитываете – и тоже всё! Приносите мне на подпись, и почтой отправляете ответ по адресу или относите его сами, если почта туда не проведена или сломалась. Такое, к сожалению, случается, но у нас есть ремонтный отдел, в котором трудятся настоящие специалисты, мастера своего дела, и если не повезёт, вы с ними познакомитесь.
   
Рядом стояло непонятное, напоминающее шкаф устройство, сделанное из толстых некрашеных листов железа, с узкой горизонтальной прорезью посередине и стеклянным окошком с полукруглой шкалой и замершей на нуле стрелкой.

– А это что? – поинтересовался Ян.
– Не догадываетесь? – ответил Борис. – Устройство для регистрации документов. Можно ставить штампы и вручную, но технический прогресс не стоит на месте.
– Смотрите.
Борис воткнул провод в розетку, стрелка качнулась и двинулась вперёд.
– Сейчас нагреется и будет готово к работе.

 Через минуту механизм явно нагрелся, жар почувствовался даже на расстоянии, стрелка наклонилась вправо почти до конца шкалы, и внезапно огромный стальной шкаф загудел, начал трястись и подпрыгивать. Ян в испуге отскочил от него.
– Ах да, совсем забыл, – сказал Борис.

Он взял со стола лист бумаги, осторожно сунул его в прорезь, оставив снаружи лишь край, и из устройства послышались жуткие клацающие звуки. Однако потом машина утихла, перестала прыгать и загудела негромко и умиротворённо. Жар спал, стрелка отошла от края и лениво подрагивала в центре. Борис вынул лист, на котором в разных местах чернело с десяток смазанных оттисков печатей.
 
– Раздражается от долгого безделья, – объяснил он. – Безусловно, машина не может раздражаться, но поскольку это выглядит именно так, слово нетрудно употребить, надеясь, что оно имеет всё-таки метафорический смысл. Но не бойтесь. Достаточно дать лист бумаги, подойдёт и черновик, чтобы устройство поставило несколько штампов и успокоилось. Ничего страшного, если, конечно, в это время не погаснет свет.

Борис даже засмеялся, показывая, что действительно бояться нечего, но быстро перестал, снял очки и посмотрел в сторону.

– Ну, мне пора идти. Много работы, которую за меня никто не сделает. Думаю, вы скоро со всем разберётесь. Но если возникнут затруднения – не стесняйтесь обращаться за помощью ко мне или в отдел. Вот ключ, возвращаясь домой, не забывайте сдавать его в окошко возле проходной, которое вы утром наверно не заметили. Есть вопросы?
– Да. Нельзя сказать, что это меня сильно беспокоит, но всё же…
– Слушаю вас! 
– Почему везде так темно?
Борис пожал плечами.
– В темноте вещи выглядят естественнее. Что-нибудь ещё?
– Нет-нет, спасибо, больше ничего.

 2.12.

Ян остался один. Несколько минут он сидел за столом, привыкая к новому месту, потом взял лампу и поднял её над головой, чтобы рассмотреть потолок, но тот был слишком высоко и прятался в темноте.

Затем раздвинул шторы, но кроме глухой кирпичной стены невдалеке ничего не увидел. За стеклом беззвучно падали капли воды, Ян попробовал открыть окно, но не смог отодвинуть раму. Осторожно подошёл к регистратору, однако он уже совсем успокоился, не раздавалось даже гудения, только чуть дрожала вдоль шкалы стрелка, показывая, что механизм включён.

Ян снова сел, придвинул телефон, поднял трубку и услышал незнакомый мужской голос. Он с придыханием повторял цифры. «…Сто тридцать восемь, сто сорок, сто сорок четыре….». Вдруг какая-то женщина испуганно сказала «здесь кто-то есть», в телефоне повисла напряжённая тишина, и Ян живо повесил трубку, словно его уличили в чём-то нехорошем. 
   
Потом прикоснулся к печатной машинке. Она казалась очень старой, большой и тяжёлой, с полустёртыми чёрными клавишами.

Ян нажал пальцем на одну из них. Промелькнула железная буква на тонкой ножке и щелчком ударила в заправленный лист бумаги. Тогда Ян попробовал надавить на клавишу медленно и аккуратно, словно участвовал в какой-то игре, буква не спеша поднялась, но не смогла удержаться и снова быстро ткнулась в бумажный лист.
– Всё хорошо, – сказал Ян.– Не о чем беспокоиться.

Дальше он изучил тумблеры управления пневмопочтой – они стояли рядом на низкой тумбочке, покрутил один из них; шагнул к стеллажу и наугад открыл папку с бумагами, обнаружив в ней таблицы с цифрами без объяснений, что они могут означать. 

Ян вернулся к столу. Зачем-то выключил лампу и исчез в темноте. Включил. Снова выключил и опять зажёг свет.

Через несколько минут он вышел за дверь и понял, что стоит посреди уходящего куда-то вдаль коридора. Ян встревожился из-за мысли, что он в огромном крыле здания совершенно один, но потом разглядел очертания другой двери. 

В кабинете, довольно просторном, но с низким потолком вдоль стен были расставлены письменные столы, за одним из них сидел чиновник и с улыбкой смотрел на Яна.
Он казался ненамного старше его, и носил привычный здесь чёрный костюм.

– Попробую угадать, – сказал он. – Вы новый сотрудник. 
– Да, меня зовут Ян, я сегодня приехал и зашёл познакомиться. В этой части коридора только наши места, и мы соседи. Забыл сказать, что работаю в отделе статистики. Моего начальника зовут Борис, вы о нём наверняка слышали.

Человек помолчал, отвёл глаза, но затем снова улыбнулся и взглянул на Яна.

– Меня зовут Эрнст, я сотрудник канцелярии, одной из бесчисленных канцелярий Министерства. Я в этом кабинете один, и ко мне редко кто заходит.
Потом он посмотрел совсем насмешливо.
– Кстати, вы ошибаетесь. Мы никакие не соседи.
– Как это? – спросил Ян.
– Наши кабинеты отнюдь не рядом.
Ян удивился ещё сильнее. 
– Извините, но я с вами не согласен.
– Без фактов полемика бессмысленна. Взгляните, пожалуйста, на номера.
Изумлённый Ян выскочил в коридор. У Эрнста на двери висел номер «пять тысяч четыреста пятьдесят четыре», а у него – «три тысячи тридцать один».
Сообразив, к чему тот клонит, Ян вернулся.

– Теперь поняли? – усмехнулся Эрнст.
– У меня другая точка зрения на проблему, – сказал Ян. – Главным критерием соседства считается расположение в пространстве, а всё остальное менее существенно.

Эрнст покачал головой.

– Никому так не говорите. Когда-нибудь вы убедитесь в своей неправоте и уясните, что пространство означает очень мало, а общение не спасает от одиночества. Теперь позвольте, я продолжу работать. До свидания, мой далёкий друг.
 
Ян не ответил и, нахмурившись, вышел за дверь. Было очевидно, что Эрнст просто смеялся над ним. Может, здесь принято подшучивать над новичками? Но скоро Ян успокоился. 

– Не обращай внимания, – сказал он себе. – Люди часто безо всякой причины ведут себя высокомерно, ничего не поделаешь. Это плохо, но не очень. 

     2.13. 

Посередине стола он заметил выцветший от времени лист бумаги. Перевернув его, понял, что перед ним документ, точнее, запрос, когда-то направленный сюда и забытый. Виднелась тусклая печать и неразборчивая дата. Края были обгрызены мышами.

«В соответствии с инструкцией номер шестьдесят четыре вы должны незамедлительно предоставить данные отчёта шесть тысяч четыреста двадцать два в отдел документации».

Ян озадаченно перечитал письмо ещё раз. Сколько оно тут лежит? Наверное, предшественник по каким-то причинам оставил его без ответа. Интересно, кем был тот человек и где он сейчас. Надо будет при случае осведомиться у Бориса. 

Но что делать с документом? Ясно, что он никому не нужен и проще всего, пожалуй, его выбросить. Его не искали столько времени и теперь точно не хватятся. А если кто-то и спросит, притвориться, что ничего не видел и не находил. Не было никакого запроса, и всё.

 Яну стало стыдно от таких размышлений. Он пришёл в Министерство честно работать, получить доверие со стороны коллег, однако хочет выкинуть документ лишь потому, что об этом никто не узнает.

– Но всё-таки не стоит себя винить. Возможно, это обычное бессознательное стремление к разрушению, о котором так много говорит психология. Надо срочно направить ответ. Лучше поздно, чем никогда.

Ян встал, повернул лампу на стеллажи и скоро нашёл то, что искал – папку с номером, упоминаемым в письме.
 
Он вытащил её с полки, осторожно сдул пыль и раскрыл.

В ней хранилось множество документов с таблицами и цифрами. Пояснения о том, что они значат, отсутствовали, но Ян не смутился. Он внимательно перелистал подшитые бумаги и наконец увидел тот самый отчёт, сведения из которого когда-то требовали срочно предоставить.

Осталось перепечатать цифры. Довольный собой, Ян откинулся на спинку стула. Он всё сделал правильно.

– А вдруг раньше здесь никого не было, – сказал он. – И документ предназначен специально для меня. Хотя это, конечно, невозможно. 

Теперь ему нужен чистый белый лист. Ян собрал разбросанные на столе бумаги и убедился, что на всех есть какие-то записи, незаконченные тексты с опечатками и другими ошибками. Документы, наверное, пришлось переделывать, а эти бумаги можно использовать только как черновики, или – Ян оглянулся – для успокоения регистрационного устройства.
 
Он по очереди открыл ящики, в каждом валялась канцелярская мелочь вроде карандашей, скрепок и прочего, но бумажных листов не нашлось. На стеллажах хранились лишь напечатанные документы, а шкаф вообще оказался пустым.
 
– Надо заполучить бумагу, – сказал Ян. – При такой работе без неё не обойтись.
– А ещё неправильно, что в шкафу ничего нет. Надеюсь, в будущем что-то там появится.

Через минуту он постучал к Борису.

– Подскажите, где я могу взять бумагу? Мой предшественник мне её не оставил.
– Ваш предшественник? – Борис странно посмотрел на Яна.
– Да, тот, кто работал в кабинете раньше. Кто-то же работал там до меня?
– Разумеется, работал. Иначе ведь невозможно, не правда ли? Вот поэтому и работал. – Борис нервно снял очки. – Бумагу выдают этажом ниже, в окошке наподобие кассового. Там всегда светло и много людей, так что не заблудитесь.

   2.14.

Ян спустился по лестнице в коридор, такой же тёмный, как и другие, однако вдали действительно что-то светилось. Подойдя ближе, он увидел в стене квадратное отверстие. Шириной в полметра, оно напоминало окно или бойницу; рядом ярко горел фонарь и стоял чиновник в чёрном костюме. Держа в руках связанную крест-накрест пачку бумаги, он недобро покосился на Яна и ушёл.

Ян заглянул в окно.

Внутри толстой стены отверстие сильно сужалось, и с другой стороны осталась лишь небольшая дыра, в которую не вошло человеческое лицо целиком. Снаружи был виден только один глаз, и сейчас этот глаз молча и не мигая смотрел на Яна.

– Здравствуйте, – оробев, произнёс Ян. – Я новый сотрудник отдела статистики.

Глаз за стеной исчез, и на его месте появилось ухо.

– Мне сказали, что здесь получают бумагу, – сообщил Ян на всякий случай погромче.   

Вместо уха показался рот.

– Давайте заявку.

Затем он пропал, и из дыры вылезла рука с раскрытой ладонью.

– К сожалению, заявки у меня нет, – огорчённо ответил Ян.

Рука уползла назад, и снова возникло ухо.

– Заявки у меня нет, – повторил Ян. – Я и не знал, что она нужна. А вы не дадите мне сначала один лист, я её сразу и напишу?

Ухо сменилось ртом.

– Мы не имеем права выдавать бумагу без должным образом оформленной заявки. Для большей убедительности можем сказать номер инструкции, в которой это прописано. Сказать? Он короткий, несколько цифр.
– Не надо, – ответил Ян опять возникшему уху. – Я вам верю. Вы очень убедительны. Пойду искать где-нибудь в другом месте.

Ян пошёл обратно к лестнице, но затем услышал чьи-то шаги и оглянулся. К окну уверенно приближался упитанный молодой человек, и в руке у него был какой-то документ, наверное, та самая заявка. Он остановился, поправил воротник, разбежался и нырнул в окно, заполнив туловищем отверстие, при этом его ноги даже повисли над полом. Спустя минуту, поболтав ими в воздухе, он вернулся из стены, словно пробка из бутылки. Без заявки, но зато с толстым свёртком бумаги.

Ян решил обратиться к нему.

– Простите, – воскликнул Ян, снова подходя к окну, – нельзя ли вас попросить….
Лицо чиновника, до этого спокойное, исказилось от страха, он прижал к груди полученный свёрток, и, семеня короткими ножками, сбежал в темноту.

Ян очень расстроился. Ещё не приступил к работе, а уже возникли такие затруднения! Поразмыслив, он решил зайти в отдел и попросить у коллег злополучный бумажный лист, а заодно и с кем-то познакомиться.

– В такой просьбе нет ничего особенного, – пытаясь придать голосу уверенность, несколько раз повторил Ян.
 
Через пару минут он зашёл в кабинет и остановился около двери. В помещении по-прежнему было очень темно, тихо, и в отдалении горели редкие лампы.
 
– Извините, – обратился Ян в темноту, – вы мне случайно не дадите чистый лист для заявки? Я буду чрезвычайно благодарен.

В ответ на краю светового пятна появился невысокий толстый мужчина.
– Видите ли… – сказал он, всплеснул руками и исчез во мраке.
Взамен него возник другой чиновник, тоже невысокий, толстый и похожий на первого.
– Вся бумага, – объяснил он, – подлежит строгому учёту. Невероятно строгому.
 
Он поднял палец, словно хотел сказать нечто важное, но внезапно шагнул назад, а его место занял ещё один сотрудник. Он вышел на свет с заранее поднятым пальцем.

– Каждый лист регистрируется в специальном журнале, который, в свою очередь, тоже регистрируется, и конечно в другом специальном журнале, потому что регистрировать что-либо в нём самом неразумно. Следовательно, мы никак не можем дать вам бумагу, и это печально. 
– Жаль,– сказал Ян.

Он вышел, закрыл дверь, и услышал за ней смех.

– Неужели они смеются надо мной? – подумал Ян, – что смешного в моей просьбе? Или я чего-то не понимаю?
– Наверное, мне действительно завидуют из-за кабинета, как и говорил Борис. Сказать им, что я хочу быть вместе со всеми, а не в сидеть в одиночестве где-то на краю коридора? 
– Но сначала необходимо найти бумагу. Я и представить не мог такую проблему, однако теперь ничего не поделаешь. Нужно пойти к Борису и объяснить, что получился непонятный замкнутый круг, и его не разорвать без посторонней помощи.

    2.15.

Бориса он встретил недалеко от дверей. Тот куда-то спешил и поначалу даже не заметил Яна.

– Что случилось? Прошу вас, говорите быстрее, – он сильно волновался.
– Без заявки бумагу не выдают, а чтобы её написать, нужна бумага. Я заходил в отдел, но мне отказали, сославшись на строгий учёт.
– Вопрос очень сложный, и мне сейчас некогда. Я и так опаздываю в суд.
– В Министерстве есть свой суд? И в чём вас обвиняют?
– Меня? Ни в чём.
– Вы свидетель или потерпевший?

Борис поморщился.

– Забыл, что вы у нас недавно. Судебные разбирательства здесь специфичны, и меня вызывают в роли зрителя. Вот повестка.

Он достал из кармана измятый обрывок бумаги с указанием ряда и места.

Ян удивлённо взглянул на листок.

– Никогда о таком не слышал.

Борис вздохнул.   

– Обычная практика. Не в пустом же зале проводить заседание. Тем более это не суд в привычном понимании. Он касается мелких нарушений, связанных с работой в Министерстве, например, опозданий, утерянных документов и прочего. Можно сказать, – он заговорил тише, – что это вообще не суд, но все так называют его, и на заседаниях есть необходимые атрибуты – судьи, мантии, клетки, секретари и прочее. Иначе говоря, суд ненастоящий, но очень высокого уровня. Он проходит в разных местах и сейчас подобрался совсем близко, на расстояние в несколько кабинетов. Суд – исполнитель воли Министерства, и он неотделим от него. Наподобие того, как маленький, но злобный сиамский близнец неотделим от своего большого брата.

Борис наклонил голову и прошептал: 
– Я волнуюсь, хотя наказания незначительны. Мелкие штрафы к зарплате. И всё равно страшно, идти на заседание, признаюсь, совершенно не хочу, но отказаться нельзя.

 Ян, словно заразившись беспокойством, тоже зашептал.

– А чего вы боитесь? Вас же вызывают как зрителя.   
– Правосудие, видите ли, слепо или по меньшей мере близоруко, и можно ненароком оказаться слишком близко к приговору, пусть даже и самому справедливому. Зрительный зал от скамьи подсудимых очень недалеко. Считается, что если кто-то поступает неправильно, то его приглашают в суд. Сначала зрителем, а дальше произойдёт что угодно. Пожалуйста, никому этого не говорите!   
 
Борис, жалея, что был так откровенен, испуганно посмотрел на Яна, а потом на часы.

– Уже совсем опаздываю.
Он побежал по коридору, затем возвратился.
– Передача бумаги не по правилам, кстати, тоже незаконна!

 2.16.

Ян побрёл к себе. 
– Является ли зритель участником судебного процесса? Наверное, нет, но зачем его тогда приглашают? Или наблюдатель играет некую невидимую роль? Если от него зависит исход дела, он обязан быть подготовлен, обладать юридическими знаниями и желанием разобраться во всех нюансах. Хороший судья внимательно следит за настроениями публики и учитывает её интересы. Как, однако, всё запутанно.
 
Он почти дошёл до своего кабинета и увидел полуоткрытую дверь в канцелярию.
– Может, Эрнст меня выручит? Вдруг не побоится немного нарушить инструкцию?

Ян заглянул внутрь, но не успел ничего сказать.

– Я слышал о вашей проблеме, – улыбаясь, произнёс Эрнст, – но мне присущи те же недостатки, что и другим, и я, извините, не пойду на преступление ради вас. Я даже не знаю, что посоветовать, но если вы найдёте выход, расскажите потом, мне очень интересно.


 2.17.

– И что теперь делать, – сказал Ян. Уже час он сидел за столом и размышлял.
– Не может не быть какого-то решения. Скорее всего, оно буквально под рукой, но где именно? 

Он ещё раз осмотрел всё вокруг и выключил лампу. На минуту Ян застыл в темноте, но ничего не придумав и, отчаявшись, резко встал и ударился головой о нависшую трубу пневмопочты. Расстроенный настолько, что почти не ощутил боли, он услышал металлический щелчок, затем короткий скрежет, порыв ветра, и в тишине зазвучали шорохи, таинственный шелест и трепетание.
 
Что-то мягко коснулось лица и отпрянуло, устыдившись случайного прикосновения, вернулось опять, задело руку и скользнуло вниз.

Ян, потрясённый невидимым волшебством, молча стоял, боясь неловким движением его разрушить, но потом испугался, что сойдёт с ума, если не включит свет.
Он нажал кнопку и понял, что произошло.

От удара крышка пневмопочты распахнулась, из трубы выпали накопившиеся за долгое время бумаги, и теперь они, подхваченные сквозняком, кружились в кабинете, словно осенние листья или снежинки, взлетали вверх и возвращались, постепенно накрывая пол тонким белым покрывалом. Ян замер посреди этой удивительной метели.

Один из парящих листов ткнулся ему в руку, Ян подхватил его и пришёл в ещё больший восторг.

Он держал чистый белый лист. Ни одной надписи.

А вот ещё один. И ещё.

Ян понял, что спасён.
 
Он вставил бумагу в печатную машинку, пододвинул раскрытую папку со стеллажа и скоро документ был готов. Идеальный, без единой помарки. Ян, проверив, пишет ли найденная на столе ручка, осторожно вывел в конце подпись и помахал бумагой в воздухе, чтобы чернила быстрее высохли. Затем он сунул лист в отверстие регистрационного устройства; оно загудело и внутри что-то злобно лязгнуло. Ян вытащил бумагу, на которой появилась огромная печать, положил её в трубу пневмопочты и сдвинул тумблер на отметку «отдел документации». В трубе провыл ветер, Ян открыл задвижку и убедился, что воздух унёс документ. 
Бумажный снегопад тем временем медленно стих.   

 2.18.

Больше ничего не произошло. Никакие документы не поступали, никто не звонил и не заходил. В конце дня Ян закрыл кабинет, прошёл по коридору и оказался в потоке спешащих людей. Кто-то из них остался на этаже ждать лифт, другие шли дальше к лестнице и спускались по разбитым ступеням.
 
Поблизости от проходной он увидел незамеченное им утром окно в стене, похожее на то, в котором выдавали бумагу. Однако оно было внутри такой же ширины, как и снаружи, и за ним стоял пожилой мужчина в чёрном костюме. Он принимал на хранение ключи и вешал их на забитые в стену гвозди. Возле турникета, через который теперь толпой следовали люди, сидел хмурый человек с пышными усами. Наверное, он наблюдал за порядком, хотя его, судя по всему, никто и не собирался нарушать.
Выйдя из здания, Ян прошёл по переулку к станции метро и спустился на перрон.

Люди в вагоне из-за почти одинаковой одежды и тусклого освещения казались молчаливым отражением друг друга, словно Ян попал в комнату с бесконечными зеркалами. А может, никто никуда и не попадал, отражения существовали сами по себе, и он был всего лишь одним из них. Но тогда, подумал Ян, они где-то в глубине должны чувствовать тоску по реальному.
 
Двери распахнулись, и Ян выскочил из вагона. 

  2.19.

Когда он подошёл к своей квартире, уже совсем стемнело. Коридор выглядел так же, как и в ночь приезда. Безмолвная вереница дверей, далёкое окно и единственная лампа на этаже.

Ян повернул в замке ключ.

– Всё хорошо. Я дома.

  2.20.

Снова начался дождь. Как и в прошлый раз, он открыл окно и вытянул руку, однако вспомнил, что это бессмысленно. Потом выкрутил в обратную сторону регулятор яркости телевизора, и на экране появилось молчаливое изображение одинокого мужчины посреди пустой улицы. Ян хотел включить звук, но передумал и лёг на кровать.

Телевизор продолжал работать, наполняя комнату беззвучным светом.

  2.21

Дни мало отличались один от другого.
Каждое утро Ян в одно и то же время уходил из дома, садился в метро, показывал около турникета пропуск и поднимался на свой этаж. Обычно к лифтам выстраивалась очередь – утром бывало очень многолюдно, но уже через несколько минут в коридорах никого не оставалось.

Работа оказалась несложной.

По трубе пневмопочты прибывали письма. Чаще всего для ответа на них было необходимо переписать цифры из таблиц, но иной раз требовались небольшие подсчёты. Что означали эти цифры, Ян пока не выяснил. 

 Некоторые бумаги он приносил на подпись. Борис их почти не читал, небрежно ставя резолюцию, лишь иногда быстро пробегал взглядом и одобрительно кивал, соглашаясь с написанным. Затем Ян шёл к себе и отправлял почтой ответ, или, не найдя названия отдела на тумблерах, относил документы сам.
 
Бумаги порой присылали странные, напоминающие бессвязный набор слов. В таких случаях Ян писал отправителю о том, что ничего не понял и просил переделать документ, однако на просьбы никогда не отвечали. Ян не был до конца уверен, что поступает правильно. Возможно, стоило посоветоваться с Борисом, но не хотел тревожить его по таким пустякам. 

Правда, документы, написанные человеческим языком порой тоже вызывали недоумение. Например, служебная записка под названием «Текущие изменения в социальной лестнице» обыденно сообщала, что с сегодняшнего дня судьи переместились на две позиции вверх, а первые заместители начальников отделов, наоборот, упали. Или приглашение такого содержания: «Вы молоды, талантливы и амбициозны? Вас ждет впечатляющая карьера, если придете на ролевые игры! Все новинки этого сезона! Каждую пятницу, кабинет без номера на пятнадцатом этаже третий от окна. Кляпы и кожаные маски получать на складе». Еще одна бумага рекламировала журнал под названием «Судебный вестник». «Новости судебной системы, фотографии судей в жизни и на работе, скандалы и расследования, сенсационные открытия в области судебной логики. Вы не поверите!».
Следующий документ почти не выглядел подозрительно – в нем объявлялась кому-то благодарность за участие в конкурсе самодеятельности несмотря на то, что он занял последнее место, и указывалось место и время праздничного ужина, но дальше шли два письма, связанных с психологией. В первой предлагалось пройти в каком-то кабинете тест на то, «насколько вы реально существуете», а вторая звала на сеансы к Александру Н. – двухголовому психоаналитику, обещавшему «материализацию кошмаров и избавление от проблем с головой».    
Однако самым непонятным и даже пугающим оказался обрывок каталога, причем не простого, а, судя по всему, каталога научных трудов.   
Начало было еще ничего – «Участие в конкурсе самодеятельности – за и против», а потом стало жутковато.
«Предоставление компенсации потерявшим душу», «О замене людей документами», «Сравнение методик оценки эффективности кровавых жертвоприношений», «Как узнать, не находится ли в полученной вами посылке отрезанная голова».
И последняя запись – «Как приготовить клерка». 
Почему-то больше всего Яна вывела из себя именно она. Что за дурацкая незаконченность, бормотал Ян. Приготовить, хм. К чему? К понижению в должности? К переводу на другое место? К увольнению, наконец? 

Впрочем, через несколько дней он об этом почти забыл.

На всём в кабинете (столе, шкафе, печатной машинке, арифмометре и прочем) Ян обнаружил маленькие аккуратные надписи серой краской, состоящие из комбинаций цифр и букв. Очевидно, их нанесли во время инвентаризации, и они являлись в каком-то смысле именами вещей. Единственным предметом, на котором почему-то не написали номер, было лежащее на полке зеркало.

 Кабинеты в Министерстве походили друг на друга, отличаясь разве что величиной и освещением – таких тёмных помещений, как отдел статистики, Ян пока не встретил. 
Люди выглядели замкнутыми и необщительными, хотя, наверное, для этого имелись причины. Зайдя куда-то, Ян отдавал документы, человек молча расписывался в журнале и отходил по своим делам – что-то печатать или считать.
 
 Одевались все почти одинаково. Тёмные сюртуки, платья, костюмы; когда люди собирались домой, обычно надевали пальто или плащи тех же расцветок.
   
Ян обедал и ужинал в кафе неподалёку от Министерства или около дома; вместо завтрака он пил в своей комнате кофе. Несколько раз ему через окошко в стене выдавали зарплату – она оказалась очень небольшой, однако Ян не слишком расстраивался.

Деньги он почти не тратил. По выходным он обычно лежал на кровати, смотрел телевизор и о чём-то думал; лишь иногда вечером выходил из квартиры и недолго гулял по улице.

 2.22

С Борисом они мало разговаривали. Яну он казался грустным и беспокойным, будто постоянно ожидал чего-то плохого. Когда Ян заходил к нему, тот неизменно сидел за столом и печатал какие-то бумаги. Однажды он назвал их «отчётами», мрачно добавив «кому они нужны», однако тут же испуганно оглянулся, словно сказал что-то лишнее.
Ян хотел расспросить Бориса о Министерстве, но удобного случая не представлялось.
Единственная важная новость, которую он узнал, состояла в том, что Борис был не начальником отдела, а только заместителем. Это обнаружилось, когда тот поставил на документ не одну подпись, как обычно, а дописал к ней свою должность. Подняв глаза, он заметил удивление Яна.

– Не пойму, что вас так поразило, – проворчал Борис. – Будто не знали, кем я работаю! – раздосадовано добавил он, вытащил платок и протёр очки.
– Не думал об этом, – попробовал выкрутиться Ян. – А кто начальник отдела?
– Не забивайте голову ненужной информацией. Вся работа идёт через заместителей. Начальник отдела – слишком значительное лицо, чтобы заниматься отделом. У него другие задачи, и нам они неведомы. Я и сам не помню, когда последний раз его видел, но он, безусловно, существует.

Ян понял, что разговор Борису неприятен и поспешил уйти.

Больше Ян никуда не ходил, и когда у него выдавалась свободная минута, сидел в тишине за столом. В своём отделе он не появлялся. Необходимости не было никакой, да и не получалось забыть тот смех, хотя он часто говорил себе, что не стоит переживать из-за мелочей. 

Эрнста он лишь раз встретил в коридоре. Тот куда-то спешил, сухо и вежливо ответил на приветствие и скрылся за поворотом.

Иногда Ян поднимал телефонную трубку и неизменно слышал в ней чужие голоса. В основном болтали о погоде, телевизионных программах, несколько раз, смеясь, обсуждали каких-то людей. Ян предполагал, что телефон нечаянно присоединяется к другим линиям, но однажды услышал повтор разговора, произошедшего пару дней назад. Тогда он подумал, что голоса на время остаются в проводах, словно блуждающие электрические токи, но как-то спустя неделю снова услышал одну из бесед, но уже немного другую, будто её содержание отредактировали и изменили. 
Несколько вечеров подряд Яну мерещилось, что к нему кто-то стучится, но за дверью не было никого, кроме темноты. Затем стуки прекратились так же внезапно, как начались.      
 
 
   2.23.

Ян, к своему удивлению, быстро привык к здешнему отсутствию света. Фраза Бориса о том, что в темноте предметы выглядят естественнее, теперь казалась не совсем шуткой. Если спокойно рассудить, думал Ян, то становилось ясно, что вещи для существования почти нуждались в темноте, взять хотя бы телефон с живущими внутри голосами.

То же следовало сказать и о печатной машинке. Однажды Ян, уйдя домой, забыл в ней пустой лист бумаги, и утром обнаружил небольшой напечатанный текст. Ночью сюда никто не заходил, самым разумным объяснением произошедшему было то, что клавиши машинки нажимались самопроизвольно, под влиянием неких скопившихся напряжений. Конечно, текст не имел настоящего смысла и представлял собой нагромождение слов, но зато был написан без ошибок и прекрасным языком. Наверное, машинка хотела что-то рассказать, но не смогла этого сделать из-за своей механической ограниченности.

– Ничего удивительного, – сказал Ян, – здесь напечатано много документов, и слова въелись в механизм. Такова их природа.

Однако оставлять на ночь бумагу прекратил.

Лишь устройству для регистрации не требовалась темнота, поскольку его и при свете включать было страшновато. После проведённой без работы ночи металлический шкаф гудел, дрожал и подскакивал. Рука с документом находилась в опасной близости от похожего на пасть отверстия, и Ян решил купить длинные каминные щипцы.

    2.24.

Конфигурация здания была очень запутанной. Один этаж отличался от другого, коридор или лестница могли неожиданно закончиться тупиком, свернуть куда-то вбок, а то и пойти назад. Проходы между стенами иногда сужались настолько, что в них с трудом расходились два человека, и именно там часто стояли шкафы, железные сейфы, лавки и другие вещи. Как-то Ян наткнулся в темноте на металлический ящик и едва не упал. 

Но это ещё были мелочи.
       
Однажды он повернул на ведущую вниз лестницу, вполне обычную, тёмную, выщербленную, со старыми деревянными перилами, а потом она вдруг закончилась. В шаге виднелась последняя ступень, а за ней не было ничего, чёрный обрыв. Ян схватился за перила.

 Издалека светила лампочка, в тишине неторопливо капала вода. Ян вгляделся во мрак, поджёг спичкой обрывок бумаги и бросил вниз.

Он долго падал и погас, не успев долететь до дна.

Ян со всех ног побежал вверх, как будто пропасть пыталась его настичь, однако через минуту, отдышавшись, уже смог спокойно рассуждать.
 
– Похоже, лестницей давно не пользовались.

И добавил дрожащим голосом:
– Все лестницы куда-то ведут, и то, что эта ведёт в никуда, не нарушает общего правила. Бояться нечего.

    2.25.

Яну очень хотелось спросить про странный суд, о котором в первый день с таким испугом говорил Борис. Удобного случая не представлялось, но однажды Ян набрался смелости и, забирая документы, безо всякого повода немного нескладно поинтересовался, чем закончилось заседание. Борис устало махнул рукой.
– Всё как всегда. 
Потом исподлобья посмотрел на него.
– Вам интересно узнать, что такое суд? Не тревожьтесь, думаю, скоро сами увидите.

    2.26.

Через несколько дней Ян обнаружил, что в Министерстве существуют ненастоящие кабинеты, точнее, их имитации. Кое-где к стенам прикреплялись двери, очень похожие на обычные, с номерами, замками, ручками, и отличить подделку можно было лишь подойдя вплотную. Они выглядели лучше оригиналов, их не открывали, не захлопывали, они почти не изнашивались со временем. Не сумев придумать ничего другого, Ян решил, что это делалось для красоты.
– Эстетикой можно объяснить всё.

    2.27.

Как-то в поисках нужного отдела он забрёл совсем далеко, увидел маленькую дверь, приоткрыл её и попал в огромное заполненное людьми помещение.

 Оно напоминало зал ожидания на вокзале, с одной его стороны находились встроенные в стену редкие полупрозрачные окошки, а с другой на деревянных лавках сидели люди и держали в руках какие-то документы. Много людей. Ян сразу понял, что это не сотрудники Министерства, настолько они были хуже одеты. Некоторым из них не хватило места на лавках, и они молчаливо жались к стенам или толпились у окон. 

Когда подходила их очередь, они передавали в окно бумаги и возвращались на лавки, или становились в такую же очередь к соседнему окну.
 
Они почти не разговаривали, и словно опасаясь крика или удара, тихо и почтительно смотрели на проходящих мимо клерков.

– Извините, а кто эти люди, – спросил Ян у одного чиновника.

Тот недоумённо взглянул на него.
 
 – Просители, кто же ещё, – ответил он и пошёл дальше.
Что именно они просят, чего добиваются, подают какие заявления или жалобы, Ян не узнал. Потом он часто видел их в коридорах, около кабинетов чиновников. 

                2.28.

– А можно... – однажды с неловкостью произнёс Борис. Он сидел за своим столом, когда Ян принёс ему бумаги, и выглядел ещё более встревоженным, чем обычно. 
– Не удивляйтесь тому, что я скажу… Посмотрите, нет ли кого у меня за спиной? Вы не ослышались. Извините, но больше я ни к кому не могу обратиться с такой просьбой.
– Нет никого, – медленно ответил Ян, – а кто там может быть? Ваш стол находится у стены.   
– Никого? Вот и хорошо, – Борис отвернулся. – Пожалуйста, не вспоминайте об этой просьбе. А лучше забудьте её совсем. 
– Никого нет, – повторил Ян. – Вы в этом когда-нибудь сами убедитесь. Страх уйдёт.
– Этого я тоже боюсь, – сказал Борис. – Ладно, давайте поговорим о чём-нибудь другом. 

    2.29.

Через несколько дней прозвонил телефон (первый телефонный звонок за всё время), и незнакомый голос сообщил, что нужно прийти в отдел кадров за удостоверением.

Как и в первый раз, когда Ян зашёл, чиновник сидел спиной к двери и что-то писал.
 Улыбаясь, он забрал временный пропуск и отдал Яну новый, очень похожий на прежний, но с чёрно-белой фотографией в уголке.

Ян удивился тому, что в Министерстве есть его снимок. Присмотревшись, Ян нашёл ответ, правда, изумление не исчезло, а, пожалуй, даже усилилось.

– Это не моя фотография. Здесь другой человек!
– Я плохо слышу, – сказал старик, но сообразил, что такое объяснение не устроит,  – она похожа! Неужели этого мало? И имя ваше! Что лучше – изображение или имя? Зачем вы задаёте эти глупые вопросы? Узнать вас можно. Вот вы и узнавайте, а не смотрите! Не вглядывайтесь, доверяйте подписи к фотографии, и тогда всё будет хорошо. Люди обычно так и делают. Надпись важнее содержания! Если не верить именам и начать всматриваться, вещи превратятся неизвестно во что, а нам среди них жить!

А потом произнёс странную фразу:
– Со временем черты лица меняются.
 
И ещё одну:
– Порядочный сотрудник похож на своё удостоверение.

Ян не понял, что он сказал, но немного успокоился и прекратил спорить. С этим документом его пропустят на проходной, а другого действительно не нужно. Он пришёл работать, а не скандалить по пустякам.

                2.30.

Несколько встреч в Министерстве его напугали. 

Клерк, открывший дверь в маленький тёмный кабинет, выглядел необычно. Не старый, худой и невысокий, казалось бы, такой же, как тысячи других сотрудников Министерства, но ни у кого Ян не видел такой счастливой улыбки. И глаз. Восторженные, блестящие и воспалённые, они будто светились в темноте. Глаза религиозного фанатика, не иначе. В кабинете он был один. 
   
Чиновник взял у Яна документ, смял его в комок, кинул под стол и рассмеялся.

Ян остолбенел. 
 
– Что вы делаете?
– Ничего!
– Вы бросили документ, – произнес Ян. – Зачем?
– Я ничего не выбрасывал, – ответил клерк и захихикал. – Как я мог что-то выбросить?
Ян замолчал, не зная, что на это сказать.
– Поздравьте меня, – воскликнул чиновник. – Меня услышали!
– Кто вас услышал?
– Кто? Министерство! Я долго его кое о чём просил!
– О повышении в должности?
Человек расхохотался
– Нет! Лучше! Куда лучше!
– Вам что-то дадут?
– Нет, скорее избавят.
– От чего?
Клерк опять жутко засмеялся.
– От одной мелочи. Вы не догадываетесь? Напрасно. Какой вы смешной.
– Вы говорите загадками, – сказал Ян.
– Не делайте вид, что не понимаете, – возразил клерк. – Лучше порадуйтесь за меня. Мало кому так везёт. Но я был настойчив, и Министерство меня вознаградило. Как я ему благодарен! Я ничего не выдумываю! Ах, какой сегодня день!
– Министерство разрешило вам уволиться? – подумав, спросил Ян.

Клерк сильно наклонил вбок голову.

– Близко, но не очень. Я здесь и не работал! Меня не было! Я никогда не существовал! Вон документ на столе, там всё написано. По-другому отсюда не уйдёшь! Думаете, я сумасшедший? Нет, потому что тут все сумасшедшие. Вы тоже.
– Фраза неправильно построена, – пробормотал Ян, отступая к двери. – Не совсем понятно, кто я.
– Я всё верно сказал, – ответил чиновник. – Из неё следует, что неважно, кто вы. Хаха! И вы, между прочим, напрасно идёте к двери. Отсюда один выход.   
– И какой он? 
– Через дверь, конечно! Прощайте!

Ян выбежал наружу. Спустя пару дней, движимый любопытством, он решил снова зайти в этот кабинет, но не нашёл его. На том месте была стена из старых, изъеденных временем кирпичей. Обычная стена, и никаких следов двери. Ян подумал, что в темноте перепутал коридоры и бросил поиски.

В другой раз, когда Ян шёл по коридору, дверь одного из кабинетов приоткрылась, и оттуда, будто змея из норы, до плеч медленно вылезла голова какого-то клерка и оглянулась по сторонам. Ян с изумлением увидел, что рот чиновника окровавлен. 

Не так, когда его разбивают в драке, а иначе. Наверное, чиновник ел мясное блюдо с кровью. Со страшным аппетитом, без ножа и вилки. 
 
Тот понял, что Ян обратил на это внимание и облизнулся, но лишь размазал кровь.
– Стучали? – спросил он.
– Нет, – ответил Ян.
– А нам показалось, что кто постучался, – протянул клерк. – Вы, похоже, новенький?
– Да, – сказал Ян.
– Прекрасно, – проговорил чиновник, оглядел его с головы до ног и снова облизнулся. – Мы отмечаем завершение конкурса. Праздничный ужин, хотя только середина дня. Многие к нам забегают. У вас какие гастрономические предпочтения?
– Обычные, – пожал плечами Ян. 
– Обычные? Тогда заходите! – чиновник гостеприимно заулыбался.
– Спасибо, но лучше потом, – ответил Ян. – Очень спешу.
– Жаль, – огорчился клерк. – Ну ничего, когда-нибудь обязательно к нам попадёте. До встречи!

    2.31.

Телевизор Ян не выключал ни на ночь, ни когда уходил утром из дома, но звук так и оставил приглушённым. На экране показывали старые детективы, действие словно эхо перетекало из фильма в фильм, сюжеты, сцены, интерьеры в тишине неуловимо продолжали друг друга.

Ян подумал, что персонажи знают или догадываются о ролях актеров в других фильмах и чувствуют с ними некую связь, однако мысль выглядела неясной, запутанной и развивать её он не стал.   
 
– Я люблю детективы, – сказал как-то себе Ян. – Детектив – это поиск истины.
– А что я ещё люблю?
Каждое утро его встречала в лифте одна и та же семья. Он несколько раз хотел с ними поговорить, но не знал, с чего начать.

Больше никого в доме он не видел, может потому, что поздно возвращался.

  2.32.

Однажды в середине дня Ян услышал в почтовой трубе гул, словно от проезжающего тоннель поезда. Поступило новое письмо.

Ян вытащил бумагу. Запрос пришёл из отдела общей документации (он часто присылал письма), и не отличался от других – требовалось подсчитать кое-что и направить сведения дальше, в кабинет, название которого в документе заменял цифровой код.

Работа заняла всего несколько минут. Ян помахал листом в воздухе, но постепенно движения замедлились – во время очередного взмаха он вспомнил, что означают цифры.

Это был адрес канцелярии Эрнста.

Ян бросил бумагу на стол и задумался. Отправление письма показало бы, что он не хочет разговаривать с Эрнстом; однако тот вёл себя весьма заносчиво, и если принести письмо самому, то покажется, будто он безропотно согласен терпеть насмешки. 

Ян решил, что перешлёт документ, а потом заглянет к соседу и скажет, что из трубы донеслись какие-то странные звуки, наверное, с почтой что-то случилось, и он пришёл проверить, дошла ли бумага. Это будет формальным поводом зайти и послужит сигналом, что он не воспринимает шутки чересчур серьёзно и готов поддерживать добрые отношения, какие и должны быть между коллегами. 

Довольный собой, Ян положил документ и нажал рычаг. 

Из трубы донеслись странные звуки.

Обычно почту провожал удаляющийся вой ветра, но сейчас ветер почему-то остался на месте, быстро затих, и в его голосе слышалась печаль и безнадёжность.
Ян открыл заслонку. Воздух не унёс письмо, и оно находилось там, куда его положили. Ян удивился, захлопнул крышку и надавил рычаг снова, но в ответ опять лишь отчаянно провыл ветер. 
 
Ян вынул бумагу и пошёл к двери. 
– Зато теперь не надо никого обманывать.
 
  2.33.

– Не смог отправить вам записку, – сказал Ян, – почта не работает. Очень странно. 
– Наверное, из-за того, что слишком далеко, – вкрадчиво ответил Эрнст.

Ян разозлился, но решил держать себя в руках.
 
 – Не понимаю вашу иронию, но мне и нет до неё никакого дела. Вы можете говорить всё что хотите, меня это не волнует. Возьмите письмо и распишитесь за получение.
 – Вы наивны, – отозвался Эрнст, – многое не знаете и потому раздражаетесь. По инструкции номер 6522 Министерства вы не должны отдавать в канцелярию бумаги без согласования. Вашей подписи недостаточно, и даже подписи вашего начальника.
– Тогда почему на тумблере есть адрес? 
– Когда-то было иначе. Но всё меняется, выходят другие инструкции и приказы. Механизм передачи документов усовершенствовали, поэтому вам надо сначала отнести письмо в отдел оформления.
 
  2.34.

 Яну ничего не оставалось, кроме как отправиться в этот отдел. Открыв дверь, он обнаружил, что путь преградила откидная деревянная полка, на краю которой лежали стопки отчётов и справок. Увидев его, к полке подошла девушка.

– Мне бы подписать бумагу, – произнёс Ян, – а то она тяжела для почты.
Сотрудница Министерства не обратила на шутку никакого внимания, прочла письмо и сказала: 
– Для заверения документа нужно разрешение отдела контроля. Без их подписи наша недействительна. Он двумя этажами ниже слева от лестницы или тремя этажами справа от лифта, если поедете на лифте.
 
  2.35. 

В отделе контроля его направили в отдел расчётов, оттуда – Ян уже запутался в названиях – ещё куда-то, а там, в свою очередь, ещё в один отдел и так далее. Никто не отказывался подписать, но сделать это они не могли из-за отсутствия подписи перед их резолюцией. Самым странным было то, что каждый шаг, посещение каждой инстанции только отдаляли от результата. Если в начале пути не хватало одной подписи, то теперь десятка – другого, а то и больше (Ян устал и сбился со счёта), будто он был внутри огромной непонятной машины, зачем-то создающей всё новые и новые кабинеты.

Ситуация выглядела безнадёжной, но вдруг механизм дал сбой.

Ян постучал в дверь, старую и неказистую, расположенную в каком-то тёмном углу здания, не надеясь услышать ничего, кроме «конечно подпишем, но вы сначала сходите туда-то и поставьте подпись там», но она была закрыта. Ян подёргал ручку, а затем подумал, что может с такого небольшого нарушения привычной последовательности и начнётся его спасение.

Хозяин помещения отсутствовал довольно долго. Ян в ожидании беспокойно расхаживал в коридоре, и наконец услышал звук шагов.

Чиновник был маленьким невзрачным человеком под стать своему похожему на шкаф кабинету (сходства добавляла и висевшая вдоль стен одежда), однако он, не говоря ни слова, как-то буднично и незаметно сделал то, на что не осмелились другие – взял письмо, шмыгнул носом, почесал затылок и расписался. Всё произошло, словно какое-то рядовое событие. Ян едва сумел сдержать восторг, выскочил за дверь и побежал по кабинетам в обратном порядке. Буквально через час текст документа почти полностью скрывали различные подписи, резолюции и печати.

                2.36.

– Теперь вы, наверное, поняли меня, – сказал Эрнст, – есть то, что важнее примитивного расстояния и именно оно определяет дистанцию. Мой кабинет очень далеко от вашего, гораздо дальше других.
– В чём-то я согласен, – ответил Ян, – но как объяснить то, что сейчас я здесь, а спустя минуту буду за своим столом? 
– Иллюзия, – Эрнст нарисовал в воздухе какой-то знак. – Ненастоящее, призрачное. Подделка, если хотите. Имитация общения, которую легко почувствовать, и тогда не потребуется иных доказательств. Вы, конечно, здесь, но это лишь притворство, выдача желаемого за действительное. Смотрите.

Он встал и открыл створки шкафа, до верха заваленного бумагами.
 
– Инструкции, приказы, методические указания и прочее. Они – посредники между людьми или предметами. Хотя я, разумеется, упрощаю. Всё куда сложнее, и дело даже не в инструкциях. Однако вы задаёте много вопросов, а Министерство этого не любит. Не думаю, что вам стоит сюда приходить.
 
                2.37.

– Надо погулять по городу, – сказал Ян, придя домой.
 – Наверняка где-то есть театр. Нельзя заниматься только работой. Но это я сделаю как-нибудь потом.

                2.38.

– Мне кажется, вы слишком переживаете из-за пустяков.

Борис держал чашку кофе, а в пепельнице тлела сигарета, хотя он обычно не курил при ком-то. Курение на рабочих местах запрещалось, но Борис, похоже, пребывал в хорошем настроении и не опасался при Яне чуть-чуть нарушить правила. Он не глядя подписал бумагу и отложил её в сторону. 
 
– Вы напрасно растрачиваете себя, – продолжил Борис.
– Я всего лишь пробую понять то, с чем сталкиваюсь в Министерстве.
– Думаю, зря. Для просмотра фильма необязательно знать устройство телевизора. Но решать, конечно, вам.

Он отпил из чашки, передал документ и протянул руку за сигаретой.

– Вы, я вижу, хотите что-то спросить. Пожалуйста, не стесняйтесь.
– Необходимо дать ответ, однако в письме нет адреса отдела.
Борис отложил сигарету и взял документ.
– Откуда пришла бумага? А, отдел справок...
– С ним что-то не так?
– Нет, с ним нет никаких проблем, единственное, на что надо обратить внимание…
– На что же? 
– Его не существует.
– А откуда появилось письмо?
– Скажем так, ниоткуда.
– Простите, я вас не понимаю.
– Отдел планировали образовать, но потом решение отменили. Почему – не знаю, но, так или иначе, отдела справок просто нет.
– Извините, но я не могу поверить в ваши слова, – сказал Ян.

Борис помрачнел. Он снял очки, бросил их на стол, подслеповато и недовольно взглянул на стоявшего перед ним Яна.   
 
– Он не существует, но затраченные усилия, то есть заявки, приказы, записки и прочее невольно создали его ирреальное подобие, и оно порой ненадолго вылезает из небытия, пишет письма или делает ещё что-то, а потом снова где-то прячется, и поэтому шкафы следует открывать осторожно.

Ян задумался. Спорить с Борисом не хотелось, однако объяснение казалось весьма и весьма странным, но всё-таки Борис к нему хорошо относился, и не стоило заставлять его переживать.

 – Я не хочу сказать, что не согласен, – произнёс Ян, – Некоторые вещи мне трудно принять, но, вероятно, лишь потому, что я проработал в Министерстве совсем немного, а всё, что сложнее, чем дважды два, смутно и почти недоказуемо. Полагаю, письмо надо выбросить?

Борис после примирительной фразы успокоился, повеселел и допил уже остывший кофе.
– Нет, выбрасывать нельзя. Если выбросить всё ненужное, то что тогда останется? Отнесите бумагу в кабинет пять тысяч сто пятьдесят три, и передайте в окно. Тут недалеко, одним этажом выше.

                2.39.

Ян быстро нашёл его и попал в маленькую пустую комнату, внутри неё виднелась ещё одна закрытая дверь, и рядом в стене – неширокое и тёмное отверстие, разглядеть в котором что-то было невозможно.
 
Наверное, туда и требовалась передать документ.
 
Ян наклонился, сказал «возьмите, пожалуйста, бумаги» и просунул в отверстие руку.
Однако ничего не произошло. Стояла тишина, документ никто не взял, воздух за стеной мрачно холодил ладонь.
 
Ян подождал и повторил просьбу несколько раз, всё громче и громче, но добился только того, что из окна пугающе откликнулось эхо.

– Странно, – вполголоса произнёс Ян, чтобы эхо с ним не согласилось. – Здесь есть кто-нибудь?

Никакого ответа. Он стукнул по внутренней двери и повернул ручку замка. Закрыто. Ян нахмурился. Почему никто не отвечает? И если чиновник вышел, то почему не запер дверь в коридор?
 
Внезапно он услышал за окошком бумажный шорох, словно там перелистывали книгу.
– Мне нужно отдать вам письмо!

 Никто не отозвался. Ян представил, что кто-то внутри погасил свет и неслышно улыбается в темноте. Замешательство посетителя его явно забавляет. Странный юмор. Или всё же там никого нет? Либо одно, либо другое. Что теперь делать? Неожиданно Ян вспомнил, что если за тобой незаметно наблюдают, то чужой взгляд вроде можно почувствовать.

Надо, чтоб тот человек наверняка его увидел, и чем ближе, тем лучше. Идея показалась необычной, но иначе не узнать, есть ли кто за стеной. К тому же он тут один и волен поступать без оглядки на чьи-то мнения.
 
Ян просунул голову в окно, будто окунув её в глубокую чёрную воду, но скоро вытащил.

– Непонятные ощущения.

Ян посмотрел, нет ли людей в коридоре. Никого. Редкие мерцающие лампы, и ни одного кабинета поблизости. Ян разозлился. Сколько ещё здесь стоять? Он громко сказал «я оставлю документ, у меня, увы, нет времени ждать вашего ответа», после чего засунул подальше в окно руку и наткнулся на лежащие под ним бумажные россыпи. Прозвучал такой же шорох, как и минуту назад. Очевидно, сквозняк шелестел бумагой, а он принял это за перелистывание страниц. Ян на ощупь положил письмо и вышел.

                2.40. 

Спускаясь по лестнице, он решил зайти к Борису и всё рассказать. Борис спокойно выслушал и заявил:
– А по-другому и не могло произойти, сотрудника давно никто не видел. Ему было много лет, все думают, что он умер у себя в кабинете. В том самом кабинете. С окошком.
Ян изумился.
– И с тех пор никто туда не заходил?!
– А зачем? Если он умер, то вряд ли ему можно помочь. Семьи у него не было, разыскивать его некому. Коллеги с пониманием отнеслись к тому, что случилось.
– Но… но его, наверное, надо вычеркнуть из списка сотрудников Министерства… 
Теперь удивился уже Борис.
– Как его удалить из списков, если он выполняет свою работу? Он должен принимать документы и всё. Вы положили бумаги? Положили. Какие претензии? При жизни он делал то же самое, и смерть ему никак не помешала. Лучше может и не стало, но и точно не хуже. По крайней мере, сейчас его ничего не отвлекает.
Борис пожал плечами.
– Все как передавали в окно документы, так и продолжают, хотя голову внутрь, понятно, не засовывают. А то мало ли что! И вообще я полагаю, что некоторые вещи лучше всего хранят мёртвые. Они, кстати, способны не только смотреть, но и улыбаться. У мёртвых необычное чувство юмора, они могут себе это позволить. 
– Разрешите, я сяду, – сказал Ян.   
– Да, конечно, присаживайтесь.

Ян подрагивающей рукой придвинул стул и осторожно сел. От услышанного кружилась голова.

– Судя по всему, вы опять приметесь со мной спорить, – заметил Борис, – но я к этому привыкаю.
– И всё же полной уверенности, что он мёртв, нет?
– Разумеется, нет. Есть множество объяснений тому, что он несколько лет назад не сдал вечером ключи от закрытого изнутри кабинета и с тех пор не выходил наружу.
– Может, стоит взломать дверь?
– А что изменится? Положение всех устраивает, в том числе, наверное, и его. Всё очень просто. Поскольку он хорошо выполняет свои служебные обязанности, то его не признают мёртвым. Если б не исполнял, тогда другое дело. Сотрудники Министерства стараются хорошо работать!
– Вы хотите сказать, что он в какой-то мере жив?
– Да. И вас, похоже, это сильно беспокоит.
– Он не может существовать одновременно в двух состояниях. Это противоречит логике!
– Логике противоречит, но инструкции – нет. По-вашему, что важнее? Даю подсказку – одно основывается на другом.
– Не знаю. Никогда над этим не думал. У меня от всех событий уже голова идёт кругом. А вдруг его там нет?
– Это маловероятно. В мёртвом сотруднике нет ничего необычного, но предположение об отсутствии заходит слишком далеко. Однако повторяю – он исполняет свои обязанности, поэтому и не отсутствует, даже если его нет. И никакой неопределённости и противоречий. Два одновременных состояния, три или больше вполне сочетаются между собой.
– То есть он жив?   
– Вы опять меня не поняли и заблудились среди примитивных терминов – жив, мёртв, и им подобных.  Хотя Министерство отдаёт предпочтение мёртвым. Странно? Вы просто не привыкли. Они надёжнее, их поведение более предсказуемо, пусть и не всегда, конечно. Несчастные случаи нередки. Как-то один клерк тоже по неосторожности засунул голову в окошко и сильно изменился после этого. Особенно голова. 
– Не могу поверить, что вы говорите всерьёз.   
– Как не относиться серьёзно к тому, что реально? Ирония над действительностью сообщает о тайном желании уйти от неё. Но что делать, когда она вас отыщет? А вообще думайте, как хотите. Подтверждение тому, что я сказал, легко найти во многих документах. Где-то напрямую говорится, где-то упоминается вскользь. Я лишь исполнитель и не более того. Меня не в чем упрекнуть.

Ян попробовал расстегнуть воротник, но не справился с пуговицей. Борис взял стакан, налил воды из графина и передал Яну.

– И всё-таки мне кажется, что в ваших объяснениях есть некоторая подмена понятий, – сказал Ян.

Лицо Бориса скривилось.

– Дискутировать о том, подменено понятие или нет, можно до бесконечности. Края понятия, как и края предмета, прячутся в темноте. И знаете ли, надо работать, а не размышлять о не имеющих практического смысла вопросах.   

                2.41.

Ян поднялся из метро. Приближалась ночь. Сырой ветер разносил по тротуару мусор, кое-где загорались огни, исчезали с улицы прохожие. Подходя к своему дому, он остановился и поднял голову. Не светилось ни одного окна.

Потом Ян заметил клочок бумаги на двери подъезда. Наверное, кто-то повесил объявление. Быстро темнело, и бумажный лист понемногу скрывался в сумерках. Ян решил, что будет смотреть на него до тех пор, пока тот не исчезнет.

Однако он никак не хотел уходить, белея сквозь ночь, и Ян догадался, что не видит бумагу, а вспоминает, и перед ним теперь лишь иллюзия. 
Ян зажмурился, и когда открыл глаза, листка уже не было.

Но я знаю, что он есть, сказал Ян. Его просто не видно, ночь меня не обманет. Ян зажёг спичку, но огонь осветил только пустую, мокрую от дождя дверь. Наверное, бумагу сорвал ветер. Ян бросил спичку и зашёл в подъезд.

                2.42.

– Вам необходимо создать семью, – произнёс Борис и поставил чашку, – насколько мне известно, вы не женаты, а семья – нечто удивительное.
– Я думаю об этом, – ответил Ян, – но сначала хочу привыкнуть к работе.

Борис взял ручку и вывел подписи на документах.

– Не волнуйтесь, со временем жизнь наладится, – он снял очки и положил их на стол, – в Министерстве всё просто и понятно, надо лишь уметь принимать то, с чем сталкиваешься.

Затем Борис показал ему бумаги на краю стола.

– Этот документ не нужен, сдайте его в архив; а другой ещё зачем-нибудь пригодится – оставьте его в отделе уничтожения, он на двадцатом этаже в середине коридора, увидите табличку.
 
На всякий случай Ян решил переспросить.
   
– Извините, я не расслышал, ненужную служебную записку надо отнести в архив, а письмо в квадратном конверте, которое по вашим словам может быть полезно, в отдел уничтожения?
– Совершенно верно. Отдел уничтожения. Звучит пугающе, но поверьте, ничего страшного. Там избавляются от лишних бумаг. Сжигают или что-то в таком духе. Не хранить же их вечно! 
– А как… Хорошо, сейчас отнесу.

Было очевидно, что Борис оговорился, однако он ясно сказал, что где оставить, и поэтому Ян кивнул и отправился выполнять поручение.
 
                2.43.

Ян остановился перед дверью с табличкой «отдел уничтожения». Что ждёт его в помещении с таким названием? Воображение рисовало разные, но неизменно страшные картины. Мотнув головой, Ян отогнал их и потянул за ручку. 
   
Он увидел светлый и просторный кабинет, причём, наверное, самый светлый и аккуратный из всех, в которых успел побывать. За столами сидели чиновники и стучали по клавишам печатных машинок. Их было несколько десятков, не меньше, и у каждого рядом лежали высоченные стопки бумаг. На Яна никто не обратил внимания, все сосредоточенно занимались работой. Закончив печатать документ, клерки вынимали его из машинки и переходили к новому листу.

Ян опешил. Ликвидация бумаг представлялась иначе, и понаблюдав несколько минут, он подошёл к ближайшему столу.
– Извините, это отдел уничтожения? 
– Да.
– А почему… – он запнулся и никак не мог придумать фразу. «Почему вы печатаете документы вместо того, чтобы рвать их?» – звучало как-то глупо.
Чиновник молча смотрел на него, потом сказал:
– Не знаю, – после чего отвернулся, всем своим видом показывая, что занят, и ему некогда отвечать на странные вопросы странного посетителя.

Ян подумал, не бросить ли письмо и уйти, но заметил в боковой стене дверь. 
Зайдя внутрь, он очутился в комнатке без окон и мебели, посреди которой стояла топка наподобие паровозной, от неё сквозь потолок тянулась длинная чугунная труба. Возле на кривом и нелепо высоком стуле, не доставая ногами до пола, сидел маленький клерк в защитных очках и с печальным взглядом. Ламп в комнате не было, но за приоткрытой дверцей печи стонало пламя, освещая пространство вокруг адским светом. Сыпались искры, безумные тени метались по стенам.

Увидев топку, Ян очень обрадовался.

– Простите, здесь отдел уничтожения? – на всякий случай снова спросил он.
– Да, конечно.      
– А там, за стеной? 
– Обе комнаты принадлежат отделу. Тут, например, сжигают документы. Превращают в пепел созданное людьми за многие годы. При этом испытываешь разные чувства, от простого сожаления до грустного понимания неизбежности происходящего.
– А чем тогда занимаются в другом помещении?

Человек развёл руками.

– Печатают копии.
Ян растерялся.
– Вы делаете копии с документов, перед тем как их уничтожить, я правильно догадался?
– Правильно.
– Но зачем?
– Вы задаёте удивительные вопросы. А если они потребуются?
– Но это абсурд!   

Клерк многозначительно поднял палец.

– Вы озвучили серьёзную проблему. Да, действительно, снимать копию перед уничтожением абсурдно. Но из непростой ситуации был найден выход. Делают не одну копию, а две или более. Это, согласитесь, уже не абсурд, а что-то другое. Успокойтесь, копии потом уничтожаются. Точно так же.

                2.44. 

За дверьми в архив скрывался небольшой кабинет без окон, заставленный высоченными, до потолка, шкафами, между которых была ещё одна дверь.

Слева находился письменный стол, над ним тускло светилась лампа.

За столом гордо восседал старый, невероятно худой мужчина с каким-то зловещим лицом. Наверное, он заведовал архивом. Чиновник держал толстое увеличительное стекло в медной оправе и, сощурившись, что-то рассматривал в лежащем перед ним бухгалтерском журнале. Потом он поднял стекло и пристально взглянул сквозь него чудовищным глазом.

– Мне надо оставить документ, – робко произнёс Ян. Мужчина продолжал неподвижно смотреть, затем положил стекло, и через пару секунд его лицо вернулось в прежнее состояние.
– Оставляйте, – хрипло ответил он.
– Но сначала запишитесь. Все посетители архива должны быть учтены.

Он угрюмо стукнул пальцем по журналу.

Ян осторожно взял ручку, вывел своё имя, и чиновник медленно кивнул, позволяя идти дальше.   

Ян открыл внутреннюю дверь и увидел огромный зал.

 Титаническими колоннами уходили далеко вверх полки с ворохами бумаг и прислонёнными к ним лестницами; в узких бесконечных проходах будто муравьи сновали люди.

В тишине лампы отбрасывали яркий, но бледный и мертвенный свет. Сверху сыпалась бумага, она устилала почти весь пол, местами виднелись целые бумажные завалы, в которых ничего не стоило увязнуть по колено, а то и глубже.
 
Ян понял, что тут легко заблудиться. Нумерация стеллажей и полок отсутствовала, груды разбросанных документов, журналов, книг казались очень похожими.

Оставленные письма быстро скрывались под десятками других. 

Получается, Борис оказался прав. Найти что-то здесь было делом безнадёжным. Лист, как известно, лучше прятать в лесу, а бумажный лист в архиве. Ян почувствовал себя крайне уязвлённо. Полчаса назад он думал, что говорит очевидные слова, однако выяснилось, что они далеки от реальности.

И вдобавок этот кошмарный свет. Лампы ярко горели, предметы отбрасывали острые тени, и понять, где заканчивается одно и начинается другое, было очень сложно. Фигуры людей выглядели особенно гротескно. Тела искажались, походка напоминала механические движения марионеток.

И вдруг Ян увидел девушку.
 
Тени её странным образом не коснулись, и даже сделали ещё прекраснее на фоне ковыляющих мимо жутких силуэтов. У неё были светлые волосы, тонкие, немного наивные черты лица, и вокруг медленно опадали с полок бумажные клочки.
 
Яну показалось, что она растерянно смотрит по сторонам.

Он подошёл к ней.
– Извините, могу ли я вам чем-то помочь, – смущённо спросил Ян.
– Не знаю, – ответила она и улыбнулась.
– Вы часто сюда заходите? – произнёс Ян, чтобы сказать хоть что-нибудь.
– Никогда не считала, – сказала девушка, – наверное, да.
Ян изо всех сил думал о продолжении разговора, но в голову ничего не приходило.
– На полке стоит ящик, – вдруг произнесла она.

Ян оглянулся и увидел, что действительно, кто-то положил на полку не отдельный документ, а вынутый из стола ящик с бумагами.

– Странно, – ответил он.
– У меня в столе точно такой же, – сказала девушка, – и в нём кто-то живёт. Какой-то маленький зверёк. Я постоянно слышу, как он скребётся и шуршит бумагой. Но когда я выдвигаю ящик, он успевает спрятаться. Удивительно, правда?
– Конечно, – проговорил Ян. – Но может, это мышь?
– Нет, не мышь, потому что я боюсь мышей, – засмеялась девушка.

Ян снова задумался о том, что сказать, но мысли путались. Повисло молчание.

– Мне пора идти, – улыбнулась девушка. – До свидания.

Она медленно пошла к выходу. Ян ошеломлённо смотрел ей вслед, не осмеливаясь догнать и упрекая себя за нерешительность.

Ян неподвижно стоял несколько минут, потом под ноги сверху посыпались бумаги, он вышел из оцепенения, бросил письмо и поспешил к дверям, однако заведующий архивом окликнул его и потребовал расписаться.

– Никто не уходит, не поставив роспись.

                2.45.

– Я даже не спросил, как её зовут, – сказал Ян. – Почему я всегда забываю о самом главном?
– Я не знаю ни имени, ни кабинета. Хотя мне известно, что в её столе кто-то живёт, и когда ящик выдвигают, он успевает спрятаться среди бумаг. Да, и ещё – это не мышь, поскольку она боится мышей.
– Достаточно ли этого, чтобы её найти?

Этого оказалось недостаточно. Много дней подряд Ян спешно выполнял работу, а затем бежал в архив и бродил среди бумажных завалов и теней чиновников, надеясь встретить незнакомку. Всё было напрасно. Постепенно Ян понял, что усилия бесполезны, и однажды, отправив очередное письмо, остался на месте. Он долго сидел за столом, потом задумчиво произнёс:
– А если вытащить всё из ящика, можно ли увидеть того, кто внутри?
               
                2.46.

  Ян лежал на кровати в своей комнате перед телевизором. Звук был выключен, за окном шумел дождь. На экране красивая блондинка что-то испуганно говорила сидящему на стуле мужчине. 
             
– Она обманывает, – сказал Ян. – Её тревожность наигранна, она похожа на актрису. Но он ей обязательно поверит.

Мужчина встал, долгим взглядом посмотрел на женщину и кивнул. Она благодарно обняла его и положила голову ему на плечо.
– А всё-таки интересно, чем занимается Министерство.

                2.47.

Следующее письмо попало к Яну по ошибке. Оно должно было прийти в кабинет, где находились все другие сотрудники, в адресе стоял именно тот номер, однако из-за оплошности пневмопочты документ очутился у Яна. К этому времени он уже закончил работу, сидел и скучал.
– Пойду, отнесу бумагу, – сказал он. – Прогуляюсь по коридору. Надеюсь, сейчас надо мной смеяться не будут.
Он постучал в дверь, и, как в прошлый раз, остановился под лампой у входа.
– Документ прибыл не по адресу. Возьмите его кто-нибудь, пожалуйста. Наверняка тут что-то важное.   

В ответ послышались шорохи, звуки отодвигаемых стульев, и за краями освещённой зоны вокруг Яна собралась толпа, видимо, весь отдел оставил работу и пришёл забирать документ. Люди откровенно рассматривали Яна и с любопытством о чём-то шептались. Он испуганно отступил на шаг, не понимая, чем вызван такой интерес к его визиту.

Из темноты вышел вперёд полный мужчина.

Он пригладил волосы, поправил воротник и торжественно произнёс:
– Невероятное спасибо. Как благородно с вашей стороны. Мы всегда знали, что можем на вас рассчитывать. К сожалению, многие делают иначе, даже не задумываясь о последствиях. Просто выбрасывают письма! Ваш поступок, надо сказать, весьма необычен.

Раздались напряжённые хлопки аплодисментов, Ян смутился и передал мужчине письмо.

 Чиновник схватил его за руку и долго её тряс.

– У нас есть к вам маленькая просьба. Не могли бы вы отнести ещё один документ, мы будем очень признательны. Почта там не работает. Сломалась, наверное. Ужасно некстати! 

Повисла тишина, люди ждали ответа. Ян пожал плечами.

– Конечно, давайте отнесу, мне совершенно нетрудно. Признаюсь, я не люблю подолгу сидеть на месте. Порой хочется куда-то пойти, с кем-нибудь поговорить.
Толпа облегчённо выдохнула и снова зашепталась. Кто-то в задних рядах рассмеялся, на него шикнули, и он умолк. Мужчина оглянулся и с трудом скрыл улыбку.
– Надо спуститься по лестнице до самого конца. Увидите дверь, и дальше коридор. Отдайте бумагу первому встречному! Неважно, кому. С кем-то вы непременно столкнётесь! Желаем удачи.

Он вручил Яну конверт.

– Отнесите и поскорее возвращайтесь к нам.
 
                2.48.

– Как-то странно всё выглядит, – сказал Ян, шагая по ступенькам. – Неужели тут действительно принято выбрасывать не по адресу попавшие документы? Разве так можно? Или я опять чего-то не понимаю?
– Нужно быть уверенным в себе, несмотря ни на что. Я могу не знать каких-то деталей, но основные принципы всегда одинаковы, и от этого надо отталкиваться.

Ян миновал первый этаж и спустился ещё ниже. Фонари остались наверху. Лестница была залита водой и покрыта скользкой грязью, в которой глубоко отпечатывались следы. Похоже, сюда давно никто не заходил. В конце пути его ожидала полуоткрытая деревянная дверь, Ян пролез сквозь неё и очутился в тёмном подвале. 

Когда глаза немного привыкли, он увидел, что стоит в длинном, уходящем вдаль коридоре или тоннеле с редкими, ничего не освещающими фонарями у потолка. Хлюпал мокрый земляной пол, поблёскивали лужи, вдоль стен лежали трубы, ящики, валялся мусор. В нескольких шагах от него пробежала крыса и спряталась в темноте. Кое-где виднелись закрытые железные двери, вероятно, за ними хранили какие-то вещи.
– Они меня разыграли. Очень смешно, – сказал Ян.
Однако в отдалении горел яркий свет, наверное, кто-то распахнул одну из дверей. Ян решил дойти до неё, оставить письмо и вернуться обратно.
 
Подойдя ближе, он понял, что не дверь отворена, а часть стены между кабинетом и коридором полностью отсутствует.
   
Но удивиться столь необычной планировке Ян не успел. Он удивился другому.

Если не смотреть на несуществующую стену, то кабинет выглядел ничем не примечательно. Шкафы, полки, стол посередине, лампа, печатная машинка, повсюду бумаги, обломки мебели и другой хлам.   
 
А за столом сидел человек. Огромный и толстый. Бочкообразное туловище расплывалось на стуле, лицо заросло щетиной, нестриженные всклоченные волосы торчали в разные стороны. Он печатал документ, медленно и неуклюже нажимая указательным пальцем на клавиши. В другой руке человек держал курицу, судя по всему, жареную на костре, и грыз её, громко сопя и чавкая. Невзирая на привычный в Министерстве чёрный костюм (сильно потрёпанный и измятый) и засаленные нарукавники, он удивительно походил на дикаря, жителя далёких мрачных подворотен, в которые образованные люди могут попасть только заблудившись. Работа давалась ему с трудом, но он не отчаивался и тыкал пальцем в клавиатуру, щурясь и отрывая зубами куски от курицы. Иногда он клал её на стол, вытирал пальцы о рукава и рыча крутил колесо на машинке, передвигая документ, чтобы напечатать строчки ниже. 

Потрясённый Ян смотрел на него и думал, что надо подойти и отдать письмо, но никак не мог заставить себя, и пока он размышлял, сидящий за столом вдруг начал беспокойно коситься в темноту, вероятно, почувствовав чужой взгляд. Потом он нахмурился, вышел в коридор и с грозным видом встал у края освещённого участка.

Ян испугался. Человеку явно не понравилось, что за ним следят, и кто знает, что он сделает, если обнаружит его. Стараясь не шуметь, Ян отбежал и спрятался за брошенным среди прочих вещей металлическим шкафом.
 
Однако человек не успокаивался. Недолго постояв, он рассвирепел ещё сильнее, ушёл назад, толкнул дверь в дальней стене и кого-то позвал.
 Оттуда выскочил другой мужчина. Худой и гибкий, рубашка под расстёгнутым сюртуком отсутствовала, но зато на шею он повязал узкий длинный галстук, а за ухом у него виднелся карандаш. Лицо казалось хитрым, как у разбойника. В руках он поначалу держал бухгалтерскую книгу, но затем бросил её, схватил ножку поломанного стула и вместе с толстым направился в коридор, не скрывая недружественных намерений. 

Ян понял, что через несколько секунд будет найден, выронил письмо и побежал. К его ужасу вдруг послышался громкий свист, наверное, сигнал тревоги, и ранее казавшиеся забытыми двери ожили, из них появились другие подземные обитатели и, вытянув вперёд руки, кинулись его ловить. Темнота наполнилась топотом и дикими воплями. Ян несколько раз с трудом увернулся, добежал до лестницы, захлопнул дверь и прислонился к ней спиной.   
 
Её никто не пробовал открыть, голоса исчезли, будто он успел выскользнуть за край кошмарного сновидения.

                2.49.

– Что всё это означает? Кто-нибудь объяснит? – сказал Ян и распахнул дверь в отдел.

                2.50. 

Его ждали. Люди в кабинете не разошлись по своим местам, а по-прежнему стояли около входа.

Прозвучал удивлённый вздох. Лицо мужчины, отдавшего Яну письмо, застыло в той же улыбке, которой он его провожал, но теперь оно начало растекаться как желе, превращаясь в грустную разочарованную гримасу, будто возвращение Яна его крайне огорчило. Из темноты вынырнул другой клерк, в отличие от первого абсолютно счастливый, он шутливо стукнул его кулаком в плечо, повернулся к Яну, воскликнул «Вы вернулись!», и победно взглянул на расстроенного коллегу.

Тот удручённо вынул кошелёк и отсчитал деньги. Вытащив с десяток бумажек, он передал их второму и понуро скрылся в толпе.

– Вы что, делали на меня ставки?! – не веря своим глазам, спросил Ян, – выберусь ли я наружу? 
– Мы надеялись! – заявил победитель спора, – но нельзя отрицать то, в какой дикости живут клерки третьего класса и как там опасно! Термин «клерки третьего класса», кстати, не оскорбителен, ведь так записано в их удостоверениях. И мы не высокомерны, конечно, насколько это возможно, ибо немыслимо забыть о глубокой пропасти между клерками второго и третьего классов, то есть между нами и жителями подвала.
 
На освещённом пространстве появился другой мужчина.

– Клерки третьего класса живут в темноте, – вскричал он, – но куда ужаснее темнота внутри них, – и дотронулся пальцем до лба, чтобы точно показать, где именно находится эта иносказательно упомянутая темнота.
– При работе с документами они руководствуются скорее инстинктами, чем инструкциями! – сказал ещё кто-то.
– Однако вспомним, что они счастливее нас с вами, их дикость даёт им то, что недоступно образованным людям! – на свет возник ещё один человек и немедля вступил в полемику.   
– Но мы никогда не променяем свою жизнь, полную горестных знаний, на это беспечное существование, – ответил чей-то возвышенный голос. – Я лично уверен, что вопрос, полноценные ли они сотрудники Министерства, до сих пор не разрешён, что бы там не утверждали некоторые. Либеральные взгляды часто показывали свою несостоятельность.
– Вы слишком жестоки к ним, у них тоже есть удостоверения, это ли не доказательство того, что они почти такие же, как мы, – с вызовом произнесла какая-то девушка.

Её поддержал стоящий рядом мужчина.

– Они, конечно, нас не любят, но мы будем по-доброму ироничны и снисходительны. Они ведут простую и естественную жизнь и выполняют некую важную социальную функцию.   
– Позвольте уточнить, какую?! – язвительно не согласился кто-то и продолжил.
 – О «простой и естественной жизни» лучше всего пишут в полицейских сводках. Там, где не ценят человеческую жизнь, у людей нет человеческой жизни. Если они захотят, то поднимутся из подвала и сметут нас всех. Прежде чем смеяться над ними, вспомним, что мы живём в реальности, свойства которой определяет большинство, хотя может поэтому нам кроме смеха ничего и не остаётся! – чиновник сделал плаксивое лицо, обречённо взмахнул руками и ушёл в темноту.
    
Другой чиновник покачал головой.

– Клерки третьего класса никогда не восстанут. Они рождаются, растут в грязи, в двенадцать лет начинают работать, неприхотливы и довольны тем, что у них есть. Они люди не гордые, правда, этим как раз и гордятся. В подвале им плохо, но зато комфортно. Если большего не нужно – зачем бунтовать? Их агрессивность не имеет цели, она появляется, потому что им необходимо кого-нибудь ненавидеть, и так же быстро исчезает, как, впрочем, и вера во что-то. Они могут беспощадно наброситься на вас, но не умеют требовать и отстаивать свои интересы, что весьма радует. Зачем бунтовать, если проще и безопаснее воровать еду друг у друга? В крайнем случае наделим некоторых из них полномочиями по охране порядка и будем кормить чуть лучше, за это они станут нас обожать и делать всё, что мы захотим, и даже с жестокостью, какой мы и не просили. А ещё можно найти им всем какого-то не очень реального врага, который тайно пробирается в подвал и наблюдает за ними из темноты, чтобы они именно его ненавидели и списывали тяготы существования на его происки. И это не ложь, поскольку они сами желают верить в нечто подобное. Им нужны простые объяснения, и они их получат, хотя простые объяснения, конечно, не объяснения. Даже если они покинут подземелье, то будет ли польза? Получение излишних жизненных благ пагубно для нравственности неокрепших умов! Можем ли мы рисковать? Разумеется, нет. Мы в ответе за них и сделаем всё, чтобы они не превратились в сытых обывателей. С этой задачей мы справляемся неплохо!         
– И, тем не менее, нельзя недооценивать опасность, – произнёс ещё кто-то. – Примитивное агрессивно. Да, они легковерны и неспособны к самоорганизации, но при определённых условиях…    
 
Ян выскочил за дверь и с силой её захлопнул.

                2.51. 

– Я ни в коем случае не жалуюсь, – сказал Ян, – но совершенно не понимаю, что делать. Скажу больше, иногда меня охватывает чувство, будто я вообще ничего не понимаю.

Борис улыбнулся.

– Вас отправили в подвал, но вы же вернулись! Всё закончилось хорошо. Хотя внизу, конечно, страшновато. Туда никто не ходит, и даже бумаги передают через специальные шахты. Кстати, подвал – это прелюдия, под землёй много этажей, и неизвестно, с чем там можно встретиться. Судя по прибывающим оттуда документам – с чем угодно.
– Расценивайте произошедшее как шутку, – продолжил он, –  шутку наяву. Вам как бы рассказали смешную историю о посещении мрачного подвала, а чтоб выглядело забавнее, вас поместили живьём внутрь рассказа. В темноте юмор получается чёрным, но как порядочный гражданин вы должны посмеяться вместе со всеми, тем более что вам удалось выжить.
– Вы считаете нормальным отправлять ни о чём не подозревающего человека в столь опасное место?!

Борис положил сигарету и отодвинул пепельницу.
 
– Вы неправильно относитесь к понятию «норма». Она – всего лишь обычные правила, и то, что случилось, не идёт с ними вразрез. А вот их критика как раз и есть асоциальное поведение. Так никто не делает. Вы ведёте себя как нигилист, разрушаете устои, ну и тому подобное. Вступаете на скользкую дорожку. Скользкую, узкую, кривую, тёмную и ведущую в пропасть. Вы её наверняка уже видели, но тогда к счастью успели убежать.

Борис встал, налил в стакан воды и передал Яну.

– Прошу вас, перестаньте волноваться. Если будете обращать внимание на подобные мелочи, то не сможете работать. Этот конфликт извечен. Противоречия между клерками второго и третьего классов коварны и трудноразрешимы. Невежество одних сталкивается с нежеланием видеть реальность другими, и выхода, похоже, нет никакого.
– А кто из них невежественен, и кто не видит реальность?
– Не знаю, я не специалист.
 
Ян выпил воду и поставил стакан. 
 
– Я подумаю обо всём позже. Ваши доводы выглядят убедительно, но как же трудно их принять. И ещё мне кажется, что нельзя быть настолько надменными, говоря о тех, кто внизу.
Борис выпрямился и скрестил на груди руки.
– Люди из подвала сами выбрали свой путь. Они живут, как говорится, в гармонии с природой, и большее им не требуется, по крайней мере, мы так считаем. Привычное вполне заменяет хорошее. Что, в конце концов, мешает получить образование и пойти вперёд, к свету, на верхние этажи? Но они не желают этого делать, а убедить их невозможно.   
Он ухмыльнулся.
– Но если хотите, то попробуйте. Любопытно, что у вас выйдет. По статистике идеализма хватает минуты на три – четыре, правда, я слышал, что кто-то продержался пятнадцать. Как у него получилось, не представляю. Святой человек. Или физически очень крепкий.

Потом взглянул в сторону.

– Но, конечно, ничего этого не было. Никто в подвал не ходил, хотя и выдуманными эти истории тоже нельзя назвать. Однако переживать, что они взбунтуются, не стоит. Предположение о том, что люди способны бороться за свои права и достоинство – одна из забавных конспирологических теорий. И, повторяю, им удобнее внизу, в привычной для себя обстановке, пусть та и весьма сурова. Они мечтают о лучшем освещении, но оказавшись наверху, первым делом перебьют все лампочки, найдя в разрушении удовольствие и даже некие культурные традиции. А затем верхние этажи превратятся в подвал.
– Интересная метафора, – заметил Ян, – но…
– Извините, что перебиваю, но мои слова отнюдь не метафора. Подземелье, которое вы посетили, раньше находилось на третьем или четвёртом этаже Министерства, можно поднять документы и уточнить. 
– Я не против разговоров о низших чинах. Полезно, когда люди выплёскивают эмоции и повышают самооценку. Разве есть способы её повысить, кроме как поставив кого-то ниже себя? Психология! – Борис выразительно поднял палец. – А самооценку повышать надо. Клерк с низкой самооценкой страшен. Также в отделе проходят большие дискуссии о том, кто выше на социальной лестнице – клерки третьего класса или просители, полагаю, вы с ними уже сталкивались. Здесь важен не итог спора, который напоминает игру с очевидным результатом, а удовольствие, получаемое от неё. В сущности, обсуждать тут нечего, просители, или, по-другому, заявители, гораздо образованней, но что толку от образования, когда даже клерки третьего класса отвечают на заявления и решают их судьбу. Кстати, вы никогда не размышляли, можно ли что-то считать игрой, если ее финал заранее известен? Скорее, это некая игра в игру. Люди притворяются, что играют, подлинной игры не любят, она слишком близка к настоящему, иногда даже неотличима, а то и более реальна.

– И всё-таки, мне кажется, вы сами не совсем верите в то, что говорите. Ваши слова – тоже игра, – сказал Ян.
 
Борис нахмурил брови.
 
– Я, между прочим, ваш начальник, и я прошу высказываться аккуратнее! Вы не видели, как другие разговаривают с подчинёнными, и поэтому разрешаете себе такое. Постоянно убеждаюсь, что нельзя хорошо относиться к людям, но снова повторяю одну и ту же ошибку.

Потом он немного остыл.

– Как я могу не верить в то, что рядом? Оно реально уже из-за того, что существует. Существует в документах, письмах, в речи людей, в свете настольной лампы, в стуке печатной машинки, во всём, даже в этих проклятых отчётах, – он отшвырнул лежащий на столе документ, – в них, кстати, особенно явно. Скажите, как не верить? А теперь идите работать и поменьше думайте. Понимание, которое для вас почему-то так важно, придёт само собой, надо лишь не сопротивляться.   
– Разрешите последний вопрос, – сказал Ян, – по-вашему, Министерство похоже на государство?
– Правильная мысль, – ответил Борис, – но еще правильней она станет, если перевернуть ее с ног на голову. Государство похоже на Министерство, и никак иначе!

                2.52. 

Ян подошёл к своему кабинету и с удивлением обнаружил, что дверь не закрыта. Когда он уходил в течение дня, то не запирал её на ключ, но и распахнутой никогда не оставлял.   

Встревожившись, он быстро забежал внутрь. Лампа была включена, и за столом сидел незнакомый ему маленький человечек. Когда Ян показался на пороге, чиновник его не заметил, и, привстав, засовывал за пазуху лист бумаги. Ян успел узнать документ. Это было письмо, ответ на которое он сейчас собирался печатать.

– Что здесь происходит?! – от неожиданности у Яна сорвался голос.

Клерк замер, но потом неторопливо до конца спрятал письмо, не спеша сел и застегнул пуговицы. Испуг прошёл, лицо выглядело невозмутимым. Он положил руки на стол и поднял голову.
– Слушаю вас, – произнёс он.

Ян оторопел от такой наглости.

– Это я вас слушаю. Будьте любезны рассказать, что вы тут делаете, и немедленно верните украденный документ. Зачем он вам вообще понадобился?!
– Как плоско вы мыслите, – самоуверенно отозвался человек, – по-вашему, каждый, кто без спроса зашёл в кабинет, взял ваши вещи и спрятал за пазуху – вор?
– Думаю, да, – воскликнул Ян. – Так подсказывает логика.
– Логика. Ха! – Чиновник коротко засмеялся. – Я, наверно, понимаю, о какой логике вы говорите. Примитивная, упрощённая, с минимальным числом понятий и вульгарной причинноследственной связью. Логика лентяев, желающих найти самое нехитрое объяснение. Клерки третьего класса и то идут более сложным путём и делают потрясающие выводы из любых событий. А теперь извольте посмотреть глазами моей логики. Заранее предупреждаю, что с вашей стороны потребуются некоторые интеллектуальные усилия.
– Я буду внимателен, – иронично произнёс Ян. – Интересно, что вы скажете.
– Есть много методов – длинных, многостраничных, с восхитительными расплывчатыми терминами, в которых непросто разобраться даже специалисту, вы хотя бы чуть-чуть слышали о них? 
– С чем-то подобным я, конечно, знаком, – признался Ян. – Но не могу сообразить, зачем они нам сейчас.
– Если ввести несколько нелинейных понятий, ни о каком воровстве речь не сможет идти. По-моему, я говорю элементарные вещи. Параллельные прямые иногда пересекаются, я вам напоминаю. Неэвклидова геометрия. Её-то вы не отрицаете? 
– Нет, с очевидным не поспоришь, – пришлось согласиться Яну. – И что тогда происходит, раз это не воровство?
– Не знаю. Вам нужно, вы и придумывайте название. Я прекрасно обхожусь без него и полон оптимизма. С помощью какой-нибудь неэвклидовой геометрии можно оправдать даже знаете кого, а уж меня и подавно!

Человек взмахнул руками.

– Предлагаю определиться с аксиомами. Мы же не собираемся ошибиться в самом начале рассуждений! Документ ваш – аксиома? – чиновник хотел ткнуть себя в грудь, чтоб показать, о чём идёт речь, но спохватился, – так вот, давайте поставим её под сомнение.
– Давайте не будем так делать, – сказал Ян. – Он поступил ко мне, а не куда-то ещё.
– Хорошо, как пожелаете. У нас уйма мест для наших нелинейных рассуждений. Как вам предположение о том, что документ взяли со стола лишь затем, чтобы вернуть?
– Это ахинея, – возразил Ян. – Зачем тогда брать?
– Повторяю – исключительно чтобы вернуть, какой вы непонятливый.
– Но зачем ещё что-то? Зачем забирать письмо и прятать? Чтобы опять положить на стол, и, как вы говорите, ввести новый элемент в рассуждение? 
– А по-вашему параллельные линии пересекаются как-то иначе?! Здесь вся соль! Разбавить грубые механические взаимосвязи изящной терминологией, дополнительными элементами, и всё сразу станет на свои места, точнее на те, на какие мы их поставим.
– Кого поставим?– переспросил Ян. 
– Их, разумеется, – ответил человек.
– А кто они?
– Неважно. Сначала поставим, потом разберёмся. Согласитесь, фраза «украсть, чтобы вернуть» с научной точки зрения гораздо интереснее, чем банальная тавтология «украсть, чтобы украсть»? И кстати, почему я один должен думать? Вы мне не помогаете и, наверное, просто хотите меня обвинить. Да, так легче, но это не делает вам чести! 
– Доставайте письмо и выметайтесь, – сказал Ян. – Если ещё раз увижу вас поблизости, то разобью вам лицо.
– Может вы и сильнее физически, но в споре проиграли! – с безнадёжным вызовом проговорил чиновник, вытащил измятый документ и бросил на стол. – В вас есть что-то варварское и первобытное. Нигилизм, судя по всему. Такие люди разрушат цивилизацию.

Он устало вздохнул.

– Ну хорошо, я ненадолго приму вашу логику. Доставлю вам удовольствие. Извините, но вы – самозванец, пусть и прибыли в Министерство по приглашению. И вас сразу отправили в отдельный кабинет! А между тем, ничто не определяет статус откровеннее. Люди всю жизнь могут работать и оставаться в отделе среди таких же неудачников. Свой кабинет ставит сотрудника на голову выше других даже при одинаковых должностях. И он достался человеку, который этого не понимает! Мало того, вы, наверное, и не знаете, от чего зависит его престижность.
– Нет, не знаю, – ответил Ян. – Никогда об этом не думал.
– Видите потолок? 
– Честно говоря, нет. Он странно высоко, я специально светил лампой, но ничего не рассмотрел.
– Конечно, – горько усмехнулся клерк. – Так вот, в первую очередь влияет высота потолка. Остальное глубоко вторично. У вас невероятно престижный кабинет. 
– Я не понимаю, – сказал Ян. – Совершенно не понимаю. Как престиж зависит от высоты потолка?
– Не спорьте, – тихо возразил незнакомец, – спорить можно о пересечении параллельных прямых, но не об этом. Когда у вас пусть даже в крошечном кабинете высокий потолок, вы без усилий смотрите на всех свысока. Я говорю не нелепость хотя бы потому, что это утверждение куда правдоподобнее множества других, в которых вы привыкли не сомневаться. Тлела надежда, что из-за служебного проступка вас переведут в общий кабинет, а этот освободится. Для кого-то. 
– Вот зачем вы украли документ? – воскликнул Ян, – теперь мне всё ясно. 
– Не забывайте, что я принял вашу логику. Впрочем, считайте, как хотите. У меня уже нет сил.   
 
Человек жалобно посмотрел вверх.
 
– За что мне это? Что я сделал не так? Где справедливость? Разве многого я прошу? Ведь если ты допускаешь что-то, значит, ты в этом участвуешь?

Потом он взглянул на Яна.

– Я ухожу. Я понял, что ничего не изменить. В страдании, наверное, есть какая-то идея, хотя они там, подозреваю, все заодно. Правильно говорят – «коль кабинет вам мал, самое простое – стать меньше самому». Вероятно, я так и поступлю. До свидания.
– Стойте, – вдруг сказал Ян. – Давайте я напишу заявление о переводе в отдел, а вы займёте моё место. Я как раз предпочитаю находиться с людьми, пусть это и выглядит эксцентрично. Я устал от одиночества. Когда разговариваешь с собой, больше всего боишься услышать ответ.
– Вы с ума сошли, – чиновник попятился мимо Яна к выходу. – Что вы такое говорите? Поменяться местами? Немыслимо. Почему вы сразу не сказали о своих намерениях?!
– Заберите бумагу, – уже с отчаянием сказал Ян. – Пожалуйста, возьмите.
– Вы опасный сумасшедший, – прошептал человек, – не подходите ко мне, я закричу.
 
Он выскользнул в коридор и убежал. 

                2.53.

Ян бросил в ящик чуть не похищенное письмо и вышел на середину кабинета. Потом, как когда-то, отвернул лампу, надеясь рассмотреть потолок, и опять ничего не увидел. Тогда Ян подошёл к полкам и надавил на одну из них, пробуя, надёжно ли та закреплена, затем поставил на неё ногу и осторожно полез вверх. Ян поднялся на несколько метров, оглянулся и храбро продолжил путь.
 
Взбираться было удивительно легко, тело казалось почти невесомым. Страх исчез. Через несколько минут он, по-прежнему не добравшись до потолка, снова обернулся.

Где-то далеко-далеко внизу таинственно светила лампа. Крошечный, едва различимый кабинет словно лежал в тёмной коробке. Почему-то совершенно не было страшно, и Ян поднимался всё выше и выше. Лампа превратилась в слабый мерцающий огонек, а очертания предметов стали совсем невидимыми.

Потолок так и не появился, и признав своё поражение, Ян слез на пол.

                2.54. 

– Что-то случится, – сказал Ян. Он стоял у окна и смотрел, как горит свет в доме напротив.
– Не знаю что, но непременно случится.

                2.55.

Ян привычно протянул Борису документ, однако тот подержал его в руках и вернул обратно.

– Эту бумагу я не имею права подписывать. Её нужно отнести заместителю начальника отдела.
– Но… вы же заместитель начальника, – осторожно намекнул Ян.
– Другой заместитель. Его должность называется также, но он выше меня рангом.
– Я догадался, – кивнул Ян. – Вы второй заместитель, а он первый.

Борис поморщился и снял очки.

– Нет, не первый. Мне точно известно по меньшей мере об одном заместителе, который стоит над ним. Я, получается, не второй, а третий или вроде того. Для простоты делопроизводства всё несколько запутано. Пожалуйста, отнесите письмо, сказать честно, нет никакого желания разговаривать об этом. 

Ян спросил номер кабинета и вышел в коридор. 

– Почему он так переживает, – пробормотал Ян, поднимаясь в лифте.

На двери блестела медная вывеска с надписью «заместитель начальника отдела», и сама дверь была очень массивной, свидетельствуя о высоком положении чиновника.
Ян постучал, однако никто не ответил. Он постучал ещё и ещё, с каждым разом всё громче, но за дверью по-прежнему молчали. 
    
– Может, там нет никого, – сказал Ян и потянул створку. Она медленно открылась, и он зашёл в большой сумрачный кабинет. 
         
Напротив входа располагался огромный стол, около него – маленький, ростом с ребёнка клерк в чёрном костюме и с поразительно надменным выражением лица. Неспешно рассмотрев Яна, он вскарабкался на кресло и вновь брезгливо глянул вперёд. Ян растерялся, подошёл ближе и сказал «у меня документы вам на подпись».
Чиновник молчал. Ян, не зная как себя вести, смотрел на него, надеясь, что он хоть что-нибудь скажет.   

Во внешности человека таилось нечто странное, непонятное; оно спряталось и не желало себя показывать. Ян разволновался ещё сильнее, и вдруг дверь без стука распахнулась. Вошёл другой чиновник, тоже одетый в чёрный костюм, и тоже очень невысокий. У входа было совсем темно, но он сделал пару шагов, и Ян увидел его лицо.

Точную копию лица хозяина кабинета.
 
Ошибиться он не мог, эту презрительную надменность ни с чем перепутать было нельзя. У Яна промелькнула мысль, что зашёл его брат – близнец, он оглянулся и едва не упал от удивления.
   
За столом сидел кто-то другой. Совершенно иные черты. Задранный подбородок исчез, саркастическая улыбка сменилась на подрагивающие от страха губы, полуприкрытые глаза расширились и смотрели на вошедшего так, как кролик смотрит на змею перед тем, как она его проглотит.

Он трясся от страха и непроизвольно будто пытался залезть под стол.

Второй чиновник несколько секунд мрачно глядел на них, потом обернулся, наверное вспомнив, что забыл что-то сделать, и не сказав ни слова, ушёл.

Ян снова повернулся к столу и почувствовал, как его пробирает дрожь. Там вновь возник человек, который изначально был в кабинете, или же тот, кто только что вышел в коридор. То же выражение надменности, отличное от прошлого испуганного лица больше, чем отличаются лица разных людей, и одинаковое с увиденным в самом начале.

Стояла тишина. 

«Что происходит?– подумал Ян. – Я схожу с ума?»

И вдруг он мгновенно всё понял и радостно засмеялся. Разгадка была простой и очевидной, странно, что она сразу не пришла в голову.

Высокомерие, как надетая маска, молча и без остатка поглощало черты лица начальника в присутствии подчинённых.

Но высокомерно можно смотреть лишь на них, а когда заходил кто-то, чей                статус наоборот выше, надменность заменялась комбинацией униженности, угодливости и страха. А поскольку высокомерие – эмоция простая и общедоступная, то неудивительно, что она делала людей столь похожими. Тот, другой, вероятно был ещё одним заместителем начальника отдела, но более высокого уровня.

Но каков чиновник наедине с собой, когда никого рядом нет? Может, его лицо в это время не существует?

Будто для подтверждения теории в дверь на секунду заглянул второй человек, и Ян убедился в своей правоте, успев заметить произошедшие с чиновником метаморфозы.
Ян повеселел и с некоторой наглостью положил на стол документ. Начальник презрительно поднял брови, однако, наконец, расписался. Ян забрал бумагу и вышел.
 
                2.56.

– Теперь я понимаю, как другие относятся к подчинённым. Наверное, мне действительно повезло.

                2.57.

Следующий день начался неожиданно. Едва Ян успел сесть за стол и разложить документы, как в дверь стали колотить чем-то тяжёлым. Задрожали оконные стёкла, Ян выронил бумаги, устройство для регистрации перепугано взвыло и затихло.

Кто-то явно намеревался её выбить, несмотря на то, что она не была заперта. Очевидно, чудовище не умело пользоваться дверью, но ему очень хотелось добраться до скрывающихся внутри.

Через несколько секунд удары прекратились, но им на смену пришёл кошмарный скрежет, природу которого казалось невозможным даже предположить, и он становился всё громче и настойчивей.

Усилием воли Ян взял себя в руки, и, готовясь к чему-то страшному, зажмурился и распахнул дверь.

Раздался звон и грохот.

Но когда Ян открыл глаза, перед ним предстала вполне мирная картина.

У порога на табуретке стоял невысокий улыбчивый клерк в нарукавниках, совершенно не похожий на чудовище. Он держал молоток, а на полу валялась оторванная табличка, и рядом ещё одна, новая. Ян понял, что он хотел заменить номер кабинета, и ему пришлось стучать молотком.

– Вы, наверно, недавно у нас, – сказал чиновник, заметив испуг Яна. – Шум застал вас врасплох. Но со временем вы привыкните.
– Что значит «со временем», – переспросил Ян, – через неделю вы снова придёте?   
– Конечно! А как вы хотели? Министерство требует повышения производительности труда, и для этого надо иногда менять кабинеты. Если долго работать на одном месте, начинаешь механически выполнять свои обязанности, исчезает творческий подход, ну и много чего ещё. Я простой клерк и не ознакомлен с утверждённым списком негативных последствий.
– Я не совсем согласен с вами, но догадываюсь, что никто никуда не переезжает, а лишь меняются вывески?
– Да, именно так. А вы что, желаете переехать? – клерк засмеялся. – Висел какой номер? Три тысячи тридцать первый! А сейчас? – он поднял с пола табличку. – Двадцать тысяч двести семьдесят один! Видите, разница колоссальная! От соседей, правда, вы теперь ещё дальше, – он опять засмеялся, – но тут ничего не поделаешь. Надо смириться и надеяться. Хотя нет, пожалуй, только смириться.

Ян кивнул.

– Я могу понять ваши мысли. Проще поменять номер, чем перевозить вещи.

Клерк хихикнул.

– Ошибаетесь! Вы не представляете, какое количество бумаг приходится подготавливать! Перевезти вещи, включая сотрудников, куда легче! Но трудности нас не остановят. И таблички меняются тоже не знаю по какой причине. Лучше на одном месте работать, а то пока привыкнешь к новому, пора уже снова переезжать. Так все считают, не только я, но вы, пожалуйста, никому не говорите.
– Тогда зачем всё это? – удивился Ян, удивившийся ещё и тому, что не потерял способности удивляться. 
– Мне неизвестно, ведь я человек маленький, не слишком образованный, плохо справляюсь даже с этой работой, и Министерство может скоро отправить меня на другую, совсем несложную. Но и я понимаю, что незнание смысла приказа или даже знание о его отсутствии не должны порождать сомнений в его необходимости. Кстати, я едва не перепутал инструкции и не заколотил снаружи дверь. Вот бы вы, уходя домой, изумились, попробовав её открыть! Хахаха!   
– Я сломал бы дверь, – ответил Ян.
– Сломали? Нарушили приказ Министерства? Да вы шутник! И потом, разве у вас плохой кабинет? В нём запросто можно провести остаток дней! Что здесь такого? Многие так делают! Годами и десятилетиями трудятся на благо Министерства в заколоченных кабинетах. Пока смерть не разлучит их, да впрочем, и она не всегда разлучает. У нас работает уйма мертвецов! Подождите минуту, сейчас я прибью табличку.   

                2.58.

Примерно через час после того, как номер повис на двери, Ян возвращался к себе и заметил пробежавшего мимо человека. Рассмотреть его он не успел, тем более что тот поднял воротник и неловко прикрыл лицо рукой. Он напоминал застигнутого при попытке украсть документ чиновника, но Ян остался спокоен. После того случая он закрывал замок, уходя даже ненадолго. 

Ян сел за стол, застыл на минуту, о чём-то размышляя, потом будто очнулся, подвинул ближе документы и печатную машинку.

И тут неожиданно замигала лампа. Кабинет потемнел, но лампа не потухла, свет то угасал, то немного разгорался, и в этом призрачном освещении Ян увидел, что дверь неслышно открылась.

Вошли люди. Однако на людей они были похожи не очень.

Перекошенные и заросшие шерстью лица исподлобья смотрели на Яна. Одетые в грязные лохмотья, из-за переменчивого света они исчезли в темноте и появлялись снова.

Их можно было принять за странных обезьян, загримированных для нелепого циркового представления, но этому мешала блестевшая в глазах осмысленная злоба, которая принадлежала существам, чей интеллект, несомненно, превосходил обезьяний.

Яна настолько потрясло увиденное, что он не успел даже испугаться и впал в оцепенение, которое порой наступает, когда сталкиваешься с чем-то ирреальным, сверхъестественным, выходящим за границы понимания.

 Но вдруг лампа перестала мерцать и разгорелась своим обычным светом. Сейчас он казался ослепительно ярким, спасительным, отгоняющим тьму и ночные кошмары, хотя и не слишком далеко.   

Наваждение исчезло. Точнее, почти исчезло.

Жуткие чудовища из подземных катакомб словно по волшебству превратились в маленьких грязных бродяг, которых очень развеселил испуг Яна.
 
Один из них, наверное, старший, судя по тому, что он был выше других и на голове у него лежала потёртая кожаная кепка, подошёл к столу, снисходительно посмотрел на Яна, достал из кармана удостоверение и помахал им перед его носом.

– Отдел проверок, – гордо произнёс он.
– Извините, отдел чего?– не сообразил Ян.
– Будто не знаете, – ответил бродяга. – Не притворяйтесь. Отдел проверок занимается нарушениями служебной дисциплины. То есть не нарушает дисциплину, а борется с нарушениями, не перепутайте.

Он глянул на остальных, и те часто закивали, подтверждая его слова.

– Я ничего не нарушал, – нахмурился Ян. – Не понимаю, что не так.
Человек в кепке оскалил зубы и подмигнул одному из стоявших поодаль. Тот извлёк из кармана документ и с трудом прочитал:
– Сообщаю вам о сотруднике из кабинета три тысячи тридцать один, который сегодня опоздал на две минуты вопреки инструкции Министерства 41122. Прошу принять меры к наказанию виновного. 

Он отвёл взгляд от документа.

– Письмо анонимно, что только усиливает его правдивость.
– Я не опаздывал, – встревожено сказал Ян. – Я всегда прихожу даже раньше. Здесь какая-то ошибка.
– Мы не ошибаемся, – нагло улыбаясь, возразил человек. – В крайнем случае, ошибка в достаточной степени похожа на реальность, чтобы привлечь виновного к ответственности. Инструкция Министерства 5473.

Ян расстроился. Наверное, кто-то его оклеветал. Не тот ли клерк, которого он видел в коридоре?

Как объяснить им, что ещё ни разу не задержался? И что означала последняя фраза? Приход вовремя похож на опоздание? Ну, не так уж и похож. Хотя и там и там речь идёт о появлении на работе, о том, как он открывает замок, включает лампу, проверяет почту… и единственное отличие в нескольких минутах, в положении стрелок на часах, в маленьком кусочке картины. Нет, надо придумать что-то другое. 

– Да и устанавливать, достаточно похожа ошибка на действительность или нет, будут сотрудники отдела проверок. Инструкция 54732. Так что промахов у нас не бывает, не надейтесь, – сказал пришедший.

Толпа засмеялась. Один бродяга от смеха даже повалился на пол, чем развеселил всех ещё больше. 
 
– Но мы, конечно, сумеем договориться. Заплатите штраф, и мы выбросим анонимку. Безо всякой волокиты, нигде и расписываться не нужно.

После этих слов улыбки прекратились, все напряжённо посмотрели на Яна, как бы намекая, что не стоит разводить бюрократию.

Ян обхватил руками голову. Он запутался окончательно. Теперь эти люди вымогают у него взятку.

– Это не взятка, подобные действия так часто применяются, что стали обычаем делового, то есть правового оборота, – человек в кепке будто услышал его мысли. Затем он снял её, положил в перевёрнутом виде на стол и пододвинул к Яну.
– Размышление над законом не оставляет сомнений, что поступать следует именно так. Об этом он говорит пусть и косвенно, но очень откровенно. Страшная кара ждёт нарушителя Закона. Нет ему спасения! –  он толкнул кепку ещё ближе. 
Ян лихорадочно думал, что ему делать. Может, действительно дать им немного денег? И вдруг у него возникла неожиданная мысль.   
– Скажите, а о каком кабинете идёт речь в письме?

Делегация почувствовала подвох и злобно зашепталась. Читавший документ снова близоруко поднёс анонимку к глазам.

– Три тысячи тридцать один! – запинаясь, проговорил он.
– Мне очень неудобно, – сообщил Ян, – но мы в кабинете двадцать тысяч двести семьдесят один, номер на двери недавно поменяли. Вы пришли не по адресу.
Все переглянулись, главный прошипел на кого-то, тот бегом выскочил в коридор и через несколько секунд вернулся с испуганным лицом и виновато развёл руками.
– Видите, я прав, – сказал Ян.

Человек упрямо стукнул пальцами по столу.

– Я всё-таки нахожу, что ошибка в пределах допустимой погрешности. Кабинет практически тот. Будьте выше мелочей! Любите Министерство! Обзаведитесь, наконец, семьёй!
– Позволю себе с вами не согласиться, – возразил Ян, уже чувствуя себя намного увереннее. – В номере не совпадают почти все цифры. Кабинет противоположен по своему содержанию указанному в бумаге!

С этими словами он отодвинул кепку.

– Понятие «противоположность» изначально подозрительно, не позволяйте ему управлять собой, – возмущённо воскликнул бродяга. – В таких случаях надо спрашивать – а кому выгодно считать эти вещи противоположными?!
 
И снова придвинул кепку к Яну.

Но он не смутился.

– Тогда я скажу так. Отличия в номерах – это даже не фактическая ошибка, то есть та, которую действительно можно отбросить, а процессуальная, вроде использования правильной, но устаревшей инструкции. Доказательства, полученные с нарушением процессуальных норм, как вы понимаете, не могут учитываться, если они и верны по своей сути.

И решительно отодвинул кепку на самый край.

Это была победа.
 
Предводитель делегации теперь выглядел так, словно побывал в нокауте. От недавней наглости не осталось и следа. Его руки дрожали, лицо побелело, один глаз задёргался. Он хотел что-то произнести, но не смог; другие сотрудники смотрелись не лучше. Он сгрёб со стола кепку, криво напялил её, и все медленно и печально, как на похоронах, направились к выходу.

– До свидания, – вежливо сказал Ян.

Ему никто не ответил.

                2.59.

Ян вернулся домой. Снова пошёл дождь, в соседнем здании загорались окна, внутри телевизора мужчина с револьвером в руке кого-то грустно ожидал на тёмной улице.

– Дальше так невозможно, – думал Ян. – Почти каждый день что-то случается, и пытаясь разобраться, я запутываюсь ещё больше. Что за отдел проверок? Почему они так выглядят? Что им от меня нужно? Откуда взялась анонимка? Надо поговорить с Борисом, и обязательно прямо и откровенно.

Ян вздохнул.

– Непонятно, в общем-то, всё. Я до сих пор даже не знаю, чем занимается Министерство.

С этими словами он лёг на кровать и закрыл глаза.

– Жаль, что не удалось найти ту девушку из архива.

                2.60.

Борис сидел за столом, курил сигарету и что-то печатал.
 
Последнее время он часто продолжал курить, когда заходил Ян, видимо, привык к нему, и Ян приободрился, подумав, что Борис наверняка в хорошем настроении и не против неформального разговора. 

Он кивнул Яну, сдвинул бумаги, чтобы взять документы для подписи, потом заметил, что тот зашёл к нему с пустыми руками.

– Присаживайтесь, – сказал Борис и положил сигарету в пепельницу.– Что-то случилось?
– Нет, – сказал Ян. – Хотя может и случилось. Я волнуюсь и не знаю, с чего начать. Наверное, всё-таки случилось. Всё, что есть в Министерстве, как раз оно-то и случилось. Важно определиться, с какой стороны смотреть. Если с одной – то ничего не происходит, если с другой – то увидим вереницу странных событий. Извините, я очень путано выражаюсь.   
– Нет-нет, я вас прекрасно понял. Вы, поскольку с этим пришли, склоняетесь к точке зрения, согласно которой события надо воспринимать как странные?
– Мне неудобно признаваться, но, похоже, что так. Они где-то между обычными и непонятными, но ближе к непонятным, причём гораздо ближе. Помните, когда мы только познакомились, вы сообщили, что как начальник должны рассказать мне про Министерство, но полученные сведения могут послужить основой для неправильных выводов, и что ничего не заменит личный опыт. Однако поработав, я убедился, что личный опыт ничего не даёт и даже скорее забирает знание, ведь с каждым днём я теряюсь всё сильнее. То есть он имеет обратный, говоря математически, отрицательный смысл. Такая близость реальности к математике пугает. Пожалуйста, объясните, что здесь творится, или подскажите какой-нибудь способ понимания, а дальше я и сам разберусь.

Борис снял очки и погасил тлеющий в пепельнице окурок.

– Вы подняли серьёзную проблему, но ее серьёзность надуманна. Министерство, будучи большой и солидной организацией, неизбежно выходит за края рационального.
– И что тогда делать? – спросил Ян.
– Верить.
– Во что? В Министерство?
– Необязательно сразу в него. Начните с веры во что-нибудь, а уверенность в непогрешимости Министерства придёт следом. Приоткрыть дверь, не спрашивая, кто за ней, и всё произойдёт само собой. Великие истины быстро размножаются в подходящей среде. Верить можно во что угодно. Лишь бы вам нравилось, хотя это и необязательно. Немного потерпеть, и через короткое время вследствие веры вы обязательно изменитесь, и тогда то, во что верите, непременно станет вам по душе. Вера безошибочна, это доказывается историей человечества. Верующие во что-то никогда не ошибались, для чего нередко меняли объект веры.  Как поверить? Очень несложно. Тысячи методов. Повторяйте одно и то же сотни раз в день, например. А что не вписывается в необходимые рамки, выбрасывайте без объяснений. Метод прост и надёжен. Что здесь такого? Надо сформировать некую внутреннюю реальность, которая вытеснит остальное, а как вы это сделаете, неважно. Сомнения имеют эмоциональную природу, как впрочем, и вся логика. Именно чувства заставляют думать и колебаться, и если испытывать правильные эмоции, то и логические формулы приобретут нужные очертания. Опровергнуть их будет нельзя. Как известно, неумение последовательно мыслить позволяет с лёгкостью побеждать в споре.
 
– Разрешите спросить, – сказал Ян, – чем занимается Министерство? Промышленностью, наукой, или связано с военным производством? Что означают те цифры, которые я пересчитываю каждый день? Они ведь что-то означают, правда?!

– В ваших словах, – ответил Борис, – сквозит недоверие. Недоверие Министерству. Вы сомневаетесь в нашей работе и поэтому спрашиваете. Не надо так делать. Подобные вопросы по меньшей мере подозрительны. Сомнение наказуемо, в отличие от бездумной веры. Вы получаете зарплату? Получаете. Порядочному гражданину этого достаточно.
 – Действительность, – продолжил Борис, – состоит из двух частей. Первая – факты, а вторая – наши желания. Но факты неустойчивы и желания остаются единственной точкой опоры. Они определяют то, во что вы верите, и чем они проще и незамысловатее, тем в более надёжном мире вы живёте. Возьмём, например, обитателей подвала. Они не мучаются от неопределённости и у них есть на всё ответы. Они верят только в то, во что хотят, и чтобы разубедить их, надо сначала изменить их желания, а это невозможно, поскольку они не поверят, что так необходимо поступить для их блага. Согласитесь, есть чему поучиться.
Ян прислонился к спинке стула.
– В чём-то вы, безусловно, правы, – сказал он, – но над многим стоит поразмыслить.
– Хотите, я расскажу одну поучительную историю, – Борис торжественно произнёс эту фразу и даже застегнул воротник, – она быстро развеет ваши сомнения.
– Конечно хочу, – удивлённо ответил Ян и приготовился слушать.

– Это история о человеке по имени Эмиль. Он долго жил со своей женой в одном из тех огромных домов, которые невидимо нависают над нами в темноте, когда мы спешим по улице. Но однажды произошло несчастье. Жена Эмиля умерла, и он остался один. И пускай они всю жизнь почти не разговаривали, ему стало грустно в этой квартире, и он, чтобы убежать от одиночества, решил переехать. Новая квартира мало отличалась от старой. Она тоже таилась на верхних этажах огромного здания, и в ней также было несколько тёмных комнат. Прошлые хозяева, если когда-то здесь и жили, давно съехали; оставшуюся мебель спрятали от времени и пыли белыми покрывалами. Погруженный в свои мысли, Эмиль рассеянно прошёл по комнатам и подписал документы. Переезд оказался благотворным. Теперь он не думал о прошлом, не вспоминал жену и не замечал одиночества. Размышлять о том, что случилось вчера – лишь досадная привычка, забытая на старой квартире, говорил Эмиль. Он по-прежнему ходил на работу, его кабинет был хоть и маленьким и с не очень высоким потолком, но уютным. Эмиль за долгие годы успел к нему привыкнуть. Друзей у него было немного, виделись они нечасто, а то и не виделись вообще. После работы он возвращался домой, садился в кресло, читал газеты, включал телевизор и шёл спать. Так повторялось день за днём, пока однажды он случайно не увидел, что в дальней комнате, в которую редко заходил, есть ещё одна дверь, которую он никогда не открывал и даже не знал о её существовании. Она не напоминала какую-то таинственную дверь из сказки (Эмиль не любил сказок и фантастических историй), и выглядела совершенно обычной, но вела в запертую неизвестную комнату. Может, она была не слишком различимой на фоне стены и немного скрывалась шкафом, но точно не пряталась. Эмиль заметил её, когда зашёл в комнату, забыв зажечь свет - в темноте поневоле станешь внимательнее.
Эмиль почему-то не удивился и хотел её открыть, но передумал и решил это сделать завтра, но завтра он устал на работе и, придя домой, сразу лёг отдыхать. А через день нашлись другие причины. История, конечно, вымышленная, но известно, что прошло много лет, дверь до сих пор не открывалась, а Эмиль живёт спокойной счастливой жизнью.

– Любопытно, – заметил Ян, – однако мне кажется, что так вести себя глупо. Почему нельзя заглянуть, я так и не понял. А сколько времени он не замечал ту дверь?
– Точно не знаю. Наверно, недолго. Здесь надо быть аккуратным, ведь если найти её на второй день, то ничего удивительного, а если через несколько лет, то рассказ совсем неправдоподобен. Поступи он, как вы хотите, и возникла бы привычная история о человеческой невнимательности, а не загадочное повествование неизвестно о чём. Из таких действий и рождается скрытый смысл, исследуемый во множестве любопытных трактовок. Например, можно сказать, что человек неосознанно создал для себя некую тайну, да ещё и с трагическим оттенком, особенно если добавить к картине незамечаемое им самим одиночество и другие обстоятельства.   
– Я бы на его месте всё-таки заглянул, – упрямо повторил Ян. – А что находилось в той комнате? 
– Не знаю. Если даже он не узнал, то мне откуда известно.
– В каждом рассказе есть смысл, – продолжил Борис. – Любой текст на самом деле представляет собой механизм с множеством подвижных деталей. Наподобие часов, хранящих спрятанное в них время. И когда смысла нет, то это лишь означает, что механизм застыл и не может заставить стрелки двигаться. В таком случае стоит попробовать его ещё раз завести или качнуть маятник, и тогда смысл непременно оживёт и снова поспешит по кругу. Попробуйте, но, конечно, мысленно и аккуратно. Текст от неосторожного обращения легко ломается.

Ян послушно закрыл глаза.

– Пробуйте, не торопитесь.

Спустя минуту он выдохнул и замотал головой.

– Получается, но не слишком хорошо. Желание заглянуть не исчезло.
– Так вы многое потеряете, – буркнул недовольный Борис. – Что там может быть? Парочка старых кресел или вроде того. Но если оставить всё как есть, картина значительно изменится.

Ян потёр лоб.

– А как это связано с моим вопросом?– спросил он, – мы ушли куда-то очень далеко.
– Короче говоря, я рассказал историю о человеке, который не заходил в соседнюю комнату, – разочарованно проворчал Борис. – Понимайте её, как хотите. А хотите, вообще не понимайте. Я умываю руки. Вы молоды, а молодость наиболее уязвима перед здравым смыслом. С возрастом люди начинают легче принимать странные, а то и сказочные происшествия. 
– Если считать ту дверь метафорой двери из моего кабинета, то надо учесть важные различия, – проговорил Ян, – я как раз не заглядываю за неё, а оттуда появляются всё новые и новые люди и события. Что мне делать? Живущий в рассказе чиновник чувствует себя куда спокойнее, и хотя я сейчас впервые о нём слышу, кажется, что иногда я ему завидую. В истории из соседней комнаты не выбегали бродяги отдела проверок и не вымогали деньги. Не знаю, что у него в той комнате, но их там нет, я уверен.

Он замолчал, потом добавил:   
– Но может я и плохо знаком с отделом проверок.

Опять повисла тишина. Оба неловко смотрели в стороны.

Ян поднялся со стула.

– Пойду к себе. Много работы. Где-то через час принесу вам бумаги на подпись. Вы ведь никуда не уходите.
– Нет, – ответил Борис, – никуда. 

                2.61.

Ян лежал дома на кровати. Он закинул руки за голову и уставился в потолок.

– Борис – хороший человек, – сказал он. – Не надменный, как другие начальники. Но он чего-то боится. Правильно ли я делаю, что соглашаюсь с ним? Хочется поспорить, но вижу, как он из-за этого переживает.
– И ещё мне кажется, что он хранит какую-то тайну. Страшную тайну.
– Слово «страшную» звучит напыщенно, но я в комнате один и его можно использовать. С осторожностью, конечно.
– И всё-таки… действительно странны некоторые события или так лишь выглядят? И если я не буду воспринимать их как странные, то они перестанут ими быть? Но тогда где границы? Существуют ли они? Кто-то способен ответить?
– Наверно, моя работа в Министерстве означает согласие со здешними порядками. Я пришёл в гости, и не имею права критиковать. Интересно, а кто тут не в гостях? И есть ли вообще такие?
– Время покажет, – заключил он, вытянул руку и погасил лампу.





III. Адам

                3.1

Вечером на одном письме Борис поставил визу – «отнести в архив». Похоже, у него было плохое настроение, и судьба бумаги решилась одним росчерком.

 Документу назначили место здесь, в небытии, в отличие от его удачливых двойников, тихо лежащих на полках в кабинете.

Ян открыл дверь. За столом перед хранилищем важно сидел тот же мужчина и по-прежнему сквозь лупу рассматривал документы. Ян увидел, как под стеклом записи на странице увеличивались, меняли очертания и смысл.

В самом архиве всё также оказалось неизменно.

Огромные колонны с бумагами поднимались к потолку, а внизу неспешно бродили редкие посетители. Сыпалась бумага, кружилась в воздухе и медленно оседала на пол. Ян бросил письмо, пошёл к выходу, и вдруг что-то заставило его оглянуться. Он заметил незнакомого чиновника, на вид лет пятидесяти или больше, одетого в тёмный мешковатый костюм. Приземистый и полный, он чем-то напоминал жука.
 
Мужчина стоял около одной из бумажных колонн. Документы он уже оставил и будто обречённо чего-то ожидал, должно быть, как и Ян, чувствовал в воздухе какое-то напряжение. Казалось, что-то вот-вот случится. И случилось.

Сверху послышался шорох, тихий, но тяжёлый, и на мужчину с гулом и грохотом обрушилась белая лавина бумаг, свалив его и насыпав над ним погребальный холм высотой в несколько метров.

Он не успел даже крикнуть, лишь испуганно всплеснул руками и пропал в бумажном вихре.
 
Ян кинулся к нему и позвал на помощь, но никто не ответил, хотя только что невдалеке виднелись люди. Свет в зале померк. Во мраке Ян начал разбирать завал, отбрасывая кипы документов в сторону, и постепенно рядом выросла другая бумажная куча.

Скоро он добрался до пола, однако человека не нашёл. Объяснений этому не было никаких. Ян не знал, что и думать, но неожиданно зашевелилась вторая гора бумаг, та самая, которую он набросал, разгребая упавшие документы.
 
Из неё вылезли руки, и за ними сам чиновник, счастливый, с широкой улыбкой, свойственной едва спасшимся от верной гибели.

Как он там оказался, Ян не понял, но очень обрадовался даже такому исходу и помог человеку выбраться.

– Удивительно, – бормотал тот, – просто удивительно! Я чувствовал! Странные ощущения! Лишнее подтверждение теории о том, что события начинаются задолго до своего начала!
 
Он схватил Яна за руку.

– Огромное вам спасибо! Вы сохранили мне жизнь! Я, откровенно говоря, думал, что настал конец. Прошлое быстро пронеслось в памяти, я поудобнее лёг на пол и приготовился задохнуться, и тут вы меня спасли! Потрясающе! Документы падают нередко и людей под ними, как правило, не находят, да и не ищут. Согласно инструкции, гибель в архиве – не несчастный случай. Бумаги погубили многих, это естественная смерть, но всё же я вам невероятно признателен!
– Пойдемте отсюда, – предложил Ян. – Вдруг опять сверху что-нибудь посыплется.
– Да, лучше уйти!

Однако им пришлось ненадолго остановиться и поставить росписи о том, что они покинули архив.
               
                3.2.

– Не спешите, – сказал Ян. – Вы немного не отошли от шока. Это можно понять, не каждый день оказываешься под бумажной лавиной. 
– Да, вы правы, – тяжело дыша и вытирая с лица пот, мужчина прислонился к стене. – Давайте постоим.
– Кстати, мы ещё незнакомы, – произнёс он через пару минут. – Я – Адам! Ударение на первую букву! А как зовут вас?
– Ян.
– Редкое имя, – сказал Адам. – Но думаю, вы к нему уже привыкли, – прибавил он и добродушно засмеялся. Похоже, ему стало гораздо лучше.
– Я работаю…, – начал Ян, но Адам его прервал.
– Нет-нет! Прошу вас, ничего не говорите мне, я попробую угадать! Согласно известной теории, на внешности человека постепенно отражаются особенности его работы, и я наверняка смогу без подсказок назвать ваш отдел! Не беспокойтесь и воспринимайте это как игру.

Адам захихикал, потом невероятно посерьёзнел и всмотрелся в лицо Яна. Затем выдохнул воздух и что-то пробормотал.

– Вы, я вижу, новичок. 
– Да, – подтвердил Ян.
– Но сдаваться нельзя! Не шевелитесь, пожалуйста!

Он снова исподлобья уставился на Яна, от усилий даже задрожал правый глаз, но спустя минуту Адам хлопнул в ладони и засмеялся. Ткнув Яна пальцем в грудь, он радостно воскликнул:
– Отдел статистики!
– Верно, – удивлённо ответил Ян, даже не зная, как отнестись к такой проницательности, – как вы догадались?
– Элементарно! Я же говорил, что на лице человека отображается его работа! Нет ничего проще, чем, например, отличить сотрудника отдела документации от сотрудника отдела общей документации, хотя они неразличимо похожи. Затруднения вызвало то, что вы недавно попали в Министерство. Но кое-что уже есть!

Адам довольно улыбнулся.

– Изумительно, – хмуро сказал Ян. – Дальше, значит, процесс продолжится?

Адам заметил перемену его настроения.

– Не переживайте по пустякам! Лучше попробуйте угадать моё место работы!
 
Он застыл перед Яном и поднял подбородок, словно позировал для портрета.
– Это совсем нетрудно!

Ян некоторое время смотрел на его лицо, потом сдался.
– Не знаю. У меня недостаточно опыта.
– Вы просто неуверенны в себе, – воскликнул Адам. – Отдел регистрации, что же ещё! Я там уже тридцать с лишним лет! Пойдёмте скорее. Меня ждут и недоумевают, почему так задерживаюсь, а я не хочу заставлять их переживать. У нас потрясающий коллектив!
 
Они пошли дальше по коридору.   
– Если вы, Ян, снова отправитесь в архив, рекомендую остановиться ближе к выходу. В глубине, по слухам, водятся чудовища, причём весьма своеобразные, похожие на чуточку измененных людей. Есть три вида чудовищ – первые пожирают ваше тело, вторые – душу, ну а третьи, самые опасные – вашу логику, хотя именно их бояться не следует, они невероятно милы и очень интересные собеседники.    
– Спасибо, что предупредили, – содрогнулся Ян, – жаль, что мне не рассказал об этом начальник. Забыл, наверное.   
– Я, кстати, знаком с ним. Замечательный человек!
– Да, – сказал Ян. – Борис ко мне хорошо относится. С ним можно поговорить, он терпеливо выслушивает мои вопросы, многие из которых работы и не касаются.
– Вы знаете его тайну? – спросил Адам. – Точнее, страшную тайну!
– Нет. А что случилось? Надеюсь, ничего действительно страшного?
– Как сказать, как сказать.… Какую должность он, по-вашему, занимает?
– Заместитель начальника отдела. Я думал, что он начальник, но неожиданно выяснил правду.
– Сплетничать нехорошо, – проговорил Адам, оглянулся и снова захихикал, – но вы же никому не передадите? Тем более что все и так знают.
– Никому не скажу, обещаю, – ответил Ян. – Что произошло?

Адам остановился и, понизив голос, шепнул на ухо:
– Он не заместитель начальника отдела.
– А кто? И как он тогда подписывает документы?

Адам засмеялся.

– У вас удивительное стремление всё упрощать. Вы пытаетесь поймать мифического зверя – здравый смысл, но в силки привычно попадается нечто другое, жуткое, многоголовое, а иногда вы и сами в них запутываетесь. Считаете, что либо заместитель начальника отдела, либо не заместитель начальника отдела. Я правильно понял? 
– Совершенно верно. А как я могу ещё рассуждать?
– Ваша очаровательная в своей наивности логика дала сбой. Он – временно исполняющий обязанности заместителя начальника отдела.
– Извините, кто?   
– Когда освобождается место, на него ставят нового сотрудника. Сначала его назначают исполняющим должностные обязанности, то есть он существует в этой роли, но не слишком, будто привидение, а приказ о полноценном назначении тем временем ходит по инстанциям и утверждается. Немало кабинетов пройдёт документ, прежде чем его окончательно согласуют! Так вот, бумаги на Бориса направили много лет назад, и с тех пор никаких вестей. Его не утвердили, но и не сняли. Почему, никто не знает. Может, документы потерялись, может, ещё что-то, и сейчас он пребывает в некоем промежуточном состоянии, выражаясь логически, между двумя противоположностями – ролями скромного клерка и наделённого страшной властью большого начальника. К какой крайности ближе, понять трудно, потому что он хорошо выполняет работу, но и неплохо относится к сотрудникам, ведёт себя не по-начальственному, и, конечно, сильно переживает. 

Адам похлопал Яна по плечу.

– Вы прекрасный человек, – сказал он, – волнуетесь за Бориса. Но когда-нибудь всё наладится. А хотите, я расскажу, как сделать, чтобы у вас никогда не заканчивались мелкие канцелярские вещи, вроде карандашей, скрепок, ластиков и прочего?

Он опять засмеялся. Столь жизнерадостных людей Ян в Министерстве ещё не видел.
– Хочу, – ответил Ян, – но как это возможно?
– Очень легко! Откройте ящик вашего письменного стола и накидайте туда побольше этих предметов, добавьте бумаги, ещё чего-нибудь и перемешайте до появления хорошего беспорядка. И теперь, когда что-то станет нужно, необходимо будет чуть-чуть порыться, и хоть одну вещь непременно найдёте! Метод действует бесконечно. Я им пользуюсь столько лет, и он меня ни разу не подводил! А коллеги не успевают бегать на склад, изумляясь тому, что я этого не делаю. 
   
Адам расхохотался, но потом его лицо немного опечалилось.

– Жаль, с крупными вещами такой номер не проходит. У всего есть границы, надо реально смотреть на жизнь. С деньгами тоже не получается, что совершенно необъяснимо.
– Поразительно, – сказал Ян. – Непременно попробую. Так просто, но в голову почему-то не приходило.

Они зашли в лифт, Адам нажал кнопку, пространство вокруг загудело, они поднялись на несколько этажей. За дверьми был привычно тёмный коридор.

– Вон мой кабинет, – кивнул Адам.

 И вдруг он замер и стал серьёзен, но не так, как выглядел, когда рассматривал Яна для установления его работы, а иначе, грустно и сочувственно. До сих пор Ян ни у кого в Министерстве не видел таких лиц.

– Вы встревожены тем, что многое не понимаете, – сказал Адам. 
– Да, – ответил Ян после паузы, – Как вы догадались?

Адам щёлкнул пальцами.

– Всё неизбежно отражается на лице. Нетрудно заметить не только род занятий, но и что-то другое. Например, тоску и беспокойство. Это, кстати, тоже мешало определить вашу должность. Не волнуйтесь, я вам всё расскажу. Вы спасли мне жизнь, но, даже не вспоминая об этом, почему бы не помочь человеку?

Ян изумлённо шагнул назад.

– Вы… действительно расскажете мне о Министерстве? О том, что происходит?
– Конечно! Я здесь несколько десятков лет! – Адам поднял голову, – и кое-что знаю!
– А не будет ли полученное знание частичным и не введёт ли меня в заблуждение? – продолжал сомневаться Ян.
– Если быть осторожным, всё пройдёт хорошо! Надо лишь чётко разграничить известное и скрытое. Область незнакомого любопытна тем, что в ней можно предполагать что угодно, извлекая из того, чего нет, огромную пользу, но мы так делать не будем.

Потом Адам снова захихикал.

– Подойдите ближе, только не шумите. Откройте чуть-чуть дверь.

Ян осторожно заглянул внутрь.

– Заметили два стола у окна? – спросил Адам.
– Да, – сообщил Ян. – Один в паре метров позади другого. Тот, который впереди, пустой, разве что на нём стоит печатная машинка, а за вторым сидит какой-то молодой парень, совсем мальчишка, и что-то пишет. У вас довольно светло, кстати.
– Этот стол – мой, – прошептал Адам. – А раньше я работал там, где сейчас парень. Меня повысили в должности и перевели на другое место. За тридцать лет я прошёл два метра! Не каждому это удаётся! – гордо добавил он.
– Теперь приоткройте ещё чуть-чуть. Хорошо видите? 
– Конечно, – сказал Ян таким же шёпотом.
– Запомнили, сколько людей?
– Приблизительно. Наверное, три десятка столов, почти за каждым кто-то сидит. Сосчитать всех?
– Нет, не нужно. Так далеко лучше не заходить.   

Адам закрыл дверь.

– Наш отдел, как и остальные отделы, непрерывно расширяется, причём людей становится больше как-то незаметно, это словно приход ночи, ведь тяжело поймать мгновенье между тем, когда ещё светло, а когда вещи скрыла темнота. Так и здесь, если ты постоянно в кабинете, то процесс увидеть нельзя, но потом отмечаешь, что вроде как стало многолюднее. И сомневаешься – может, тебе померещилось? Однако все в отделе чувствуют это, и мы часто обсуждаем удивительное явление. Вот я и прошу вас запомнить увиденное, а через неделю придёте, снова посмотрите и скажете, действительно ли появилось больше сотрудников. Мне очень интересно. Размножение чиновников – прелюбопытнейший феномен! Отсутствие женщин их не останавливает! Хихи! Вы выполните мою просьбу? 
– Да, – ответил Ян. – Это нетрудно.
– Спасибо, – Адам улыбнулся. – А теперь мне надо идти. 

                3.3.

Он настежь распахнул дверь, переступил порог и прокричал:
– Я вернулся! Засыпало бумагами в архиве, но меня спасли!

Ян зашёл следом. Все вскочили со стульев, подошли к ним и выстроились полукругом. Ян сразу вспомнил свой отдел, но тут было куда светлее.

– Не знаем, как вас благодарить, – говорили люди и хватали Яна за руку. – Мы так беспокоились за него, ведь неизвестно, что таится в архиве. Нас терзали плохие предчувствия, причём не обычные плохие предчувствия, а несколько другие. Наш отдел немыслимо представить без Адама, он работает здесь дольше всех, ни у кого нет такого опыта. Адам замечательный человек, к нему легко обратиться с какой угодно просьбой, он поможет выполнить любую работу, даже самую странную и нелепую, которая, к счастью, выдаётся не так часто, а иногда и вообще не выдаётся.

Адам скрылся среди людей, шепнув «буду ждать вас на улице», и Ян, устав от бесконечных рукопожатий, раскланялся, пообещал зайти снова и выбрался наружу.
 
– Неужели сегодня что-то изменится, – сказал он.

                3.4.

Вечером Ян, как и договаривались, стоял на улице. Мимо него проходили бесчисленные клерки в пальто и шляпах. Воздух быстро темнел, загорались фонари. Из-за пасмурного неба звёзд не было видно, но дождь ещё не начинался. По дороге проехали несколько автомобилей, один притормозил недалеко от Яна, из него вышел водитель и проверил, надёжно ли прикреплено запасное колесо к багажнику.

Скоро совсем стемнело. Людской поток из Министерства уменьшился и постепенно иссяк.

Через несколько минут выскочил одинокий чиновник; придерживая котелок, он пробежал мимо и исчез за углом. Огни в здании погасли, светилось лишь окно на первом этаже около входа. Вероятно, там был сторож, оставшийся в Министерстве на всю ночь.

Яна охватило беспокойство. Неужели Адам не придёт? Может, его и не было, и он всё выдумал? И если выдумал, то что тогда делать? Ян посмотрел на свою руку.

Разбрасывая бумаги, он порезал палец острым краем листа, и наверное это доказывало реальность событий. Значит, Адам не фантазия, не галлюцинация? А вдруг есть такие галлюцинации, до которых можно дотронуться? Они рядом, в кабинете, в лифте, в вагоне метро, ты сталкиваешься с ними в коридоре, они присылают тебе письма и звонят по телефону. Тогда стоит ли их так называть? Ведь иллюзии могут быть в чём-то реальнее тебя, искреннее улыбаться и радоваться жизни.

Внезапно дверь в здании распахнулась, и выбежал Адам. На ходу застёгивая пальто, он заметил Яна, взмахнул рукой и поспешил к нему.
 
– Простите, что заставил ждать, – задыхаясь, воскликнул он. – Документ затерялся, пришлось разыскивать, потерял уйму времени! 
– Ничего страшного, – сказал Ян, – я сам только что вышел.

Адам радостно улыбнулся.   

– Пойдёмте, я покажу вам одно местечко, где подают отменное пиво. Я порой туда захожу после работы. Очень недалеко.

Они прошли через переулок, свернули в другой, совсем узкий и тёмный, и остановились около входа с витиеватой, почти невидимой в тени здания вывеской.

Адам пропустил Яна вперёд.

– Проходите. Уверен, вам здесь понравится.

Миновав коридор, они спустились по лестнице в десяток ступеней к небольшому залу. Внутри находилось несколько столиков, за деревянной стойкой виднелись пивные бочки с кранами, возле них стоял мужчина в рубашке и кожаных нарукавниках. Адам заказал у него несколько кружек. Кроме них в помещении было всего два или три человека, наверное, таких же сотрудников Министерства. Погружённые в свои мысли, они одиноко сидели за столиками и не спеша пили пиво. В углу тихо играл музыкальный автомат.

– Я обещал рассказать о Министерстве, – произнёс Адам, когда они тоже сели за стол и им принесли заказ. – Я не забыл! У меня хорошая память. Когда я хочу что-то запомнить, то мысленно кладу бумагу в один из ящиков картотеки. Но, конечно, некоторые воспоминания не желают сидеть взаперти. Иногда замечаешь, что ящики открыты, хотя ты их давно не трогал.
– Вы, я вижу, очень напряжены, – продолжил Адам и с удовольствием приложился к кружке. – Успокойтесь. Всё хорошо. Ничего не происходит. Вот вы работаете в отделе статистики. Прекрасная должность. Вам нравится?
– Наверное, да, – задумчиво сказал Ян. – Но ещё не до конца разобрался. Занят не так много и есть время для размышлений.
– А я люблю своё место! Я всю жизнь в отделе регистрации! Но прошлое – загадочная вещь. Согласитесь, что, рассказывая о прошлом, мы скорее говорим о воспоминаниях, но не о нём самом. Поэтому его, можно сказать, и нет? – Адам засмеялся, довольный интересной мыслью.

– Не знаю, – ответил Ян. – Иногда я думаю почти также, но надеюсь, что прошлое существует, хотя и не уверен в этом. Всё зыбко, воспоминания изменяются, ты пытаешься их удержать, но они ускользают сквозь пальцы. Порой кажется, что любой человек – человек ниоткуда, а  реальность – лишь упорядоченные иллюзии. Теория странная, но она постоянно подтверждается. Единственный способ убедиться в реальности чего-то – дотронуться, но все равно одолевают сомнения. Ты сжимаешь руку сильнее, до боли, но и боль может оказаться выдуманной.

На лице Адама засияла гордая улыбка.
– Память ненадёжна, а вот учётные номера – нет. Есть нечто, неподвластное времени! Регистрация – искусство! У вас, полагаю, как-то ставятся штампы на документы?
– Да, стоит устройство. Огромный металлический шкаф. Засовываешь лист – и готово.
 
Адам иронично посмотрел на Яна.

– Это не учёт. Грубая подделка. Имитация. Я ни в коем случае не враг технического прогресса, но уверен, что по-настоящему документ регистрируется только в нашем отделе. Машина никогда не выполнит работу так же, как человек! В прикосновении руки, которая наносит печать, чувствуются эмоции, переживания! Механизм на такое почти неспособен!

Адам разгорячился и залпом выпил целую кружку.

– Однако вы, я вижу, мне не верите! Считаете, я преувеличиваю? Тогда давайте проведём мысленный опыт. Представим, что у меня в руке документ. Он составлен правильно, по инструкции, без помарок. Он совершенен. А теперь скажите, что в нём не так?

Он поднял руку, словно держа лист бумаги.

– Не знаю, – сказал Ян.

Адам прищурился. 

– Посмотрите внимательней!
– Всё равно не понимаю, – ответил Ян.
– Неужели не замечаете? Он же не существует!

Адам разжал пальцы, и они увидели, как лист выскользнул из руки и, кружась в воздухе, медленно полетел вниз, на пол, к окончательному небытию.

– Но почему он не существует? – глубокомысленно произнёс Адам, наблюдая за полётом.
– Тоже не знаю, – сказал Ян. – Вы задаёте очень сложные вопросы.

Адам усмехнулся и поймал лист.

– Всё изумительно просто! Он не существует потому, что не зарегистрирован! Документа нет без штампа и печати. Истина обретает реальность, только когда ей присвоен учётный номер. Он – словно таинственный пергамент во рту глиняного истукана, непроизносимое имя, пробуждающее его к жизни.

Адам захихикал.

– О регистрации я могу говорить часами. 

Он допил ещё одну кружку и взял другую.

– Без регистрации документы невозможны, но в регистрации без документов нет ничего удивительного. Так происходит, когда положенную приказом бумагу почему-то не составили. Однако её номер появился на свет и зажил полноценной жизнью! Подобные случаи, кстати, довольно часты.

                3.5.

– Я начинаю кое-что понимать, – сказал Ян. 
– О, регистрация – целая наука и разобраться за вечер в ней нельзя, но, конечно, спрашивайте, что вас ещё интересует. Или хотите, я о чём-нибудь расскажу. Например, вы как исполняете документы?
– Как исполняю? – переспросил Ян, – получив письмо, готовлю ответ.
– Вот и неправильно! Так никто не делает! Должно пройти время, и только потом надо приниматься за работу. Документу необходимо вылежаться. Вы наверняка слышали эту фразу.
– А сколько ему лежать?
– Сроки расплывчаты, поэтому каждый решает сам. Я видел старинные документы, они восхитительны.
– И всё же, как удостовериться, что документ, так сказать, готов?

Адам отпил из кружки.

– Многие определяют по запаху. Хорошо вылежавшаяся бумага пахнет иначе, чем свежая. Вы удивлены? Но это лучше, чем пробовать её на зуб! Хотя некоторые так и поступают. Повреждения документов списывают на мышей, но могу уверенно заявить – мышей в Министерстве нет! Даже если речь заходит о каких-то странных звуках из-за стены или откуда-то ещё, то там не мыши, а люди. Бояться нечего!

Ян задумался.

– Скажите, а почему иногда появляются бумаги с бессмысленным набором слов? Признаюсь, я так и не понял, куда их девать. Пишу, мол, скажите яснее, чего вы хотите, но ответ никогда не приходит.
   
Адам сделал нарочито таинственное лицо, затем рассмеялся.
 
– Вы опять усложняете. Бессмысленные документы – это нормально. Как не существует правил без исключения, теорий без необъяснимых ими событий, так и в Министерстве должны присутствовать какие-то нелепые вещи, которые играют важную, пусть и абсурдную, роль. Но возможно они и не бессмысленны, мы просто не догадываемся об их подлинном содержании. Лично мне нравится так думать. Как правило, они возникают, когда сотрудники по забывчивости оставляют на ночь в печатных машинках листы бумаги, а потом также рассеянно отправляют текст адресату. Если люди могут переписываться друг с другом, почему этого не делать печатным машинкам? Слова въедаются в механизм, эти маленькие чёрные существа вездесущи, хотя ночная жизнь технических устройств почти не исследована. 
– И как отвечать на такие письма?
– Точно также! Кладёте его на ночь возле машинки, оставляете в ней лист бумаги, и то, что к утру появится, и посылаете. Иногда, конечно, документы с таким содержанием печатают и сотрудники, поскольку число запросов в неделю строго установлено, а их смысл не слишком важен и так значительно экономится время. Здесь, кроме возникающей с годами интуиции, едва ли что-то поможет отличить одно от другого. Да и от неё, честно говоря, пользы не будет. Опытный работник справляется с документами не хуже самого несложного механизма. Я в любом случае доверяюсь печатной машинке, и метод меня пока не подводил. Некоторые вообще подобным образом отвечают на любые документы, и ничего, успешно работают. Кстати, многие письма, в которых вы не сомневаетесь и даёте на них ответы обычным порядком, тоже созданы именно так! Их осмысленность – иллюзия, сон, но вы непременно желаете её увидеть, и это закрывает вам глаза. Хотя, конечно, вы поступаете правильно. 
– Как хорошо, что я вас встретил, – сказал Ян. – Всё не так сложно. Наверное, я напрасно волновался. Столько бумаг, что немудрено и запутаться.
– Да, проблема. Их изначально огромное число, но, как известно, они ещё и имеют привычку самостоятельно размножаться. 
– Что делать? – спросил Ян. 
– Ну, если вы возьмёте пачку документов, положите её в какое-нибудь тёмное место, например, в шкаф, и оставите в покое, то скоро обнаружите, что их стало больше! Насколько – сказать трудно, бумаги размножаются по-разному. Быстрее всего появляются запросы. Справки помедленнее, не говоря уже об отчётах. Почему так, науке неизвестно. Серьёзную роль играют условия – температура, сырость и прочие. Этому природному явлению необходимо противостоять, иначе хранить документы будет негде. Для препятствия размножению существует много способов – проверка влажности, специальные зажимы и другие. Кое-какие распространённые методы суеверны и антинаучны, даже стыдно за тех, кто к ним прибегает. Кстати, часто происходит и бесконтрольное увеличение штата сотрудников, приносящее такие же проблемы, и с ним борются точно так же.
– Весьма любопытно… А ещё, пожалуйста, объясните, как назначают на должности. Теперь мне понятна грусть Бориса.   
– Да, тяжело долгое время жить как он, в пограничном состоянии. Это любого выведет из себя. Но люди его очень уважают, ведь он случайно оказался на руководящем посту.
– Как можно случайно стать начальником? И даже если так произошло, то за что уважать человека?
– Да, вы действительно не догадываетесь! Хотя опять-таки всё элементарно. Приходит штатное расписание, в котором появилась вакансия, например, того же заместителя начальника отдела. Её нужно заполнить кем-то из рядовых сотрудников. Кого, считаете, надо поставить на место? 
– Наверное, самого умного, компетентного.
 
Адам расхохотался так, что люди в зале оглянулись.

– Какой начальник захочет умного заместителя? Чтобы он его подсидел?! Ваша наивность удивительна. На вышестоящие должности подбирают осторожно, поскольку чем бестолковее ваш заместитель, тем сложнее ему сделать вам что-то плохое. Таким образом, именно глупость повышает по службе. Если вам повезло, и природа вас щедро одарила, то в будущем ожидает головокружительная карьера! Вы будете нужны повсюду, в отличие от своих умных коллег! Здесь нечто вроде естественного отбора, внутривидовой борьбы, и ясно, кто побеждает. Эти и другие похожие феномены подробно описываются научной теорией под названием клерко-дарвинизм. Но иногда возникают сбои, и прилетает (обычно тёмной грозовой ночью) откуда-то сверху бумага о том, что надо назначить такого-то, невзирая на недостаточный интеллект. Почему его – никто не понимает, даже он сам. Неизвестные взаимосвязи как всегда будем называть случайностями.

– Однако, – он взглянул на сидящих в зале и заговорил вполголоса, – люди не против таких назначений. Чем тупее начальник, тем больше он хочет показать власть, высоту положения, а самый простым и надёжным способом это сделать является издевательство над подчинёнными. Безусловно, потом сотрудники привыкают и любят его и за это, гордятся своим руководителем, вот он, дескать, какой, суровый, но справедливый, ну или просто суровый, но первое время недовольны, хотя вслух почти не говорят, шепчутся в сторонке. Да, забыл упомянуть, что если должность политическая, то на неё легко попасть по квоте для фриков, они сейчас крайне востребованы, при обладании, конечно, достаточными умственными способностями. Очень хорошие для них предложения, надо быть дураком, чтобы не согласиться.
– Но есть же какие-то ограничения? Минимальный уровень интеллекта, черта, которую не пересекают?
– Какие ограничения? Вспомните свой личный опыт, и сами поймёте, что никаких ограничений нет. Чем глупее, тем лучше. Статистика – упрямая вещь. Некоторые, кстати, очень хотят карьерного роста и специально притворяются, скажем так, не слишком умными. Но даже глупость – не гарантия повышения, а кое-кто рискует и заходит так далеко, что не может вернуться! Вжился в роль настолько, что… – Адам грустно покачал головой, – их переводят на работу в специальные кабинеты с обитыми войлоком стенами, где они себе не навредят.   

Ян вздохнул и выпил полкружки.

– Пожалуй, вы правы. Если не во всём, то во многом, а это почти одно и то же. Скажите, а откуда появился безумный отдел проверок? Когда они зашли ко мне, мерцала лампочка, и в полумраке они даже людей не напоминали, хорошо, что потом загорелся свет, и я увидел обычных бродяг.

Адам хихикнул и погрозил пальцем. 

– Вы ошибаетесь! Сотрудники отдела проверок такие, как вам показалось, и свет тут ни при чём! 
– А почему они стали похожи на людей?
– Это естественная реакция вашей психики! Она у всех так действует от одного их вида! Как при травматическом шоке вы не чувствуете боль, так и здесь реальность подсознательно приукрашивается, спасая от жутких последствий. Сомнений нет! Психология – точнейшая из наук!
 
Он сделал несколько глотков и поставил кружку.

– Я где-то читал, что желание находить других лучше, чем они есть, идёт от страха одиночества.
– Но почему они так выглядят?
– А как они должны выглядеть? Сотрудники отдела проверок по разным причинам изначально не были способны к жизни в социуме и созидательному труду. Но они не потеряны для нас! Если ты не в состоянии работать, то можешь проверять, как это делают другие, что, согласитесь, гораздо легче. Общество само протягивает тебе руку, отказывать невежливо! Практика говорит, что чем хуже ты развит и чем ниже твои нравственные качества, тем лучше будешь проверять и наказывать. В отдел набирают тех, кто, как я сказал, умеет только проверять, а внешность неразрывно связана с внутренним состоянием. Мысли, эмоции, желания, принципы, всё отражено на лице! Те, кто, попав в отдел, чем-то отличались от остальных, скоро догоняют общий уровень. Социальная адаптация! Ну и со временем все изменяются дальше. Некоторые учёные считают, что «человек проверяющий» является самостоятельным эволюционным видом. Клерк второго класса, получив власть, быстро превращается в чудовище как в метафорическом, так и в буквальном смысле. Такова его суть, ничего удивительного. Это нормально! Обычный физиологический процесс. С отделом проверок всё лишь нагляднее, хотя и ненамного. 
– А в вымогательстве взяток тоже нет ничего удивительного?
– Знаете, вашей способности изумляться стоит позавидовать. Статус сотрудника отдела проверок выше, чем у остальных, пусть он тоже клерк второго класса, ну может, второго с половиной, и любой, получив такой уровень, будет брать взятки, логично обосновывая свои действия тем, что зависть к его успехам – плохое чувство. Когда чиновник достигает определённого положения, то нарушения им закона перестают быть преступлениями, а становятся чем-то другим, непонятным, мистическим, а о мистическом согласно инструкции следует молчать. Достаточно большой чиновник находится по ту сторону воровства.

Адам заметил недоумение Яна и уточнил:
– Ну, наподобие того, как если достаточно высокопоставленные лица лгут, то это уже не ложь, хотя все знают, что и не правда. Это тоже нечто мистическое и здесь также стоит помалкивать.

Ян скрестил руки на груди, снова взглянул на Адама и спросил:
– Вы считаете это правильным?
– Не знаю. Давно не думал об этом. Когда-то размышлял, но не помню, к каким пришёл выводам. Я привык. Все привыкли.

Адам сделал ещё глоток.

– Важны желания, а не логика, потому что логика всегда следовала за ними, хотя и наотрез это отрицала. Чувства говорят, что нет ничего странного. Всё идёт своим чередом, другое я и не могу представить. Как это, по-другому? По-другому нереально, вот я и хочу, чтобы всё продолжалось. Не так уж оно и страшно, а с не очень страшным можно и согласиться. Жизнь большей частью и состоит из не очень страшного, за это её надо любить.

Ян посмотрел вокруг. Наступила ночь, люди разошлись, и только музыкальный автомат негромко наигрывал одну и ту же мелодию. Адам допил последнюю кружку, захмелел и приобрёл растерянный вид.

– Пора идти, – глядя на него, произнёс Ян.
– Да, пора, – послушно ответил Адам, встал и пошатнулся.
– Я провожу вас, – сказал Ян, взял коллегу под локоть и повёл к дверям.

Они прошли по переулку и спустились в метро. Станция в столь позднее время была безлюдной, по платформе гулял сквозняк и раскачивал лампы. Подъехал поезд, они зашли в вагон. Через несколько остановок Адам, молча и рассеяно смотревший в окно, дёрнул Яна за рукав:
– Нам нужно выходить!

Они выскочили из дверей и поднялись в город. Улица почти не освещалась, стены во мраке казались ненастоящими, словно гигантские картонные декорации. Прохожих не было.   

– Там мой дом, – Адам махнул рукой на высокое чёрное здание с кое-где горевшими окнами, – я давно здесь живу.

Они подошли к подъезду. Адам снова покачнулся.

– Вон, видите, моё окно. Посередине дома, хотя я не знаю, сколько у него этажей. Нет, не то, не освещённое. Зачем ему сейчас светиться? Дальше не провожайте, я дойду сам. Вы думаете, я пьян? Нет… это привычка…притворство… после выпитого чувствовать себя как пьяный. Я привык. Хаха!

Он засмеялся, но затем мгновенно погрустнел.

– Иногда появляется странная тоска. Не понимаешь, откуда. Нет объяснений. Ведь всё хорошо.

Он помолчал.

– Все боятся, – почему-то сказал он. – Бояться есть чего. Но зачем? А вы не боитесь?
– Нет, – произнёс Ян. – Может, где-то глубоко, но я пытаюсь туда не заглядывать.
 
Адам опять пошатнулся.

– Давайте завтра ещё поговорим. Я расскажу много интересного. Про суд, например. Вам же интересно узнать о суде?
– Да, конечно, – ответил Ян. – Завтра жду около Министерства.
– До свидания, мой друг. Вы правильно поступаете. Надо думать о том, что происходит, иначе просто глупо! Я знал это, но забыл. Наверное, кто-то украл бумаги из ящика. Хорошо, что напомнили. И хорошо, что вы носите шляпу.

Адам повернулся к подъезду, и, смешно стараясь придать твёрдость походке, скрылся в дверях.

                3.6.

Ян возвратился к себе. Открыв замок, он вдруг почувствовал себя почти счастливым. Он распахнул окно, вытянул руку к зашумевшему дождю, рассмеялся и долго смотрел на свет в доме напротив.

                3.7.

Утром хорошее настроение не исчезло. Зайдя в лифт, Ян приветливо улыбнулся, чем вызвал у людей испуг.

В кабинете он включил устройство регистрации, а когда оно проснулось и недовольно застонало, погладил его по металлическому боку, и механизм заурчал и притих.

                3.8.

День кончился быстро, работы оказалось немного. Ян вышел через проходную одним из первых и стал неподалёку.

Но Адам не появился. Толпа прошла, улица опустела, зажглись фонари.

Ян огорчённо вздохнул.

– Наверное, он испугался. Решил, что сказал вчера лишнего. В Министерстве боятся много говорить, вот и он подумал, что впредь не стоит этого делать.

Ян простоял ещё несколько минут и медленно пошёл к метро.

                3.9.

– Всё-таки надо зайти к нему, – сказал себе Ян на следующий день, печатая бумаги. – Вдруг Адам забыл о назначенной встрече? Нет, просто так невежливо заявляться, и тем более выяснять, почему он не пришёл. Нужен предлог.

Однако Ян ничего так и не придумал, и вечером снова остановился у входа в Министерство. Чтобы точно не пропустить Адама, он решил подождать на улице подольше.

– Может, он часто задерживается.

Но Адам так и не вышел. Не заметить его было нельзя.

А затем наступила странная глубокая ночь. Рассвет казался нереальным, и Ян почему-то представил, как неизвестный ему человек в шляпе посреди тёмной комнаты с кривой улыбкой останавливает стрелки часов. Промелькнула мысль, что пока он не придёт домой, утро не настанет. Ян в это не поверил, но на всякий случай торопливо зашагал по тротуару, пообещав себе, что завтра без объяснений заглянет к Адаму.

                3.10.

Ян открыл дверь отдела регистрации и посмотрел на стол, который, как помнил из первой встречи, принадлежал Адаму. За ним никого не было, но бумаги лежали так, будто их хозяин лишь ненадолго отлучился.

 На Яна никто не обратил внимания, сотрудники занимались своими делами – писали, печатали, ставили штампы на документы. Немного постояв, он подошёл к чиновнику за соседним столом.

– Извините, вы не знаете, где Адам?

Тот пожал плечами.

– Не видел его сегодня.
– А вчера?

Человек снова пожал плечами и сдвинул лист в печатной машинке.

– Не помню. Позавчера точно был, он помогал мне составить одну бумагу.

Ян спросил у других, но все говорили, что сегодня Адама не видели. Кто-то сообщил, что брал у него карандаш, потому что не хотел идти на склад, и это произошло совсем недавно. Расспросы Яна вызывали удивление. Люди недоумённо смотрели на него, ответив, тут же отворачивались и продолжали работать. Кто-то попытался его успокоить, дескать, не переживайте, мало ли куда он мог отойти. Ян попросил передать Адаму, что он его искал и ушёл.
– Неужели что-то случилось.

До конца дня он приходил ещё несколько раз. Адам не появился.

Вечером Ян почувствовал, как его охватывает одиночество. Он стиснул голову руками, это не помогло, тогда он выскочил в коридор, но стало только хуже. Ян впервые убедился, что Эрнст прав, его кабинет, который с виду здесь, рядом, на расстоянии двух десятков шагов, на самом деле страшно далеко, также как и все другие кабинеты Министерства.

                3.11.

Через день Ян утром снова зашёл к Адаму. Он по-прежнему отсутствовал, и никто не знал, почему.

Кто-то сказал, что повода для беспокойства нет, иначе в отдел уже бы сообщили. А раз не сообщили, то ничего и не случилось.

                3.12.

– Странно, – сказал Ян. – Человека нет несколько дней, и никого это не тревожит. Может, здесь часто исчезают люди? Но тогда тем более надо что-то предпринимать! Или он пропал из-за того, что рассказал мне о Министерстве?

Внезапно, словно отголосок грустных мыслей, послышался звук поступившего почтой документа. Ян разорвал конверт и прочёл: «Вы должны сегодня в 12 часов присутствовать на заседании суда по делу № 405/4027НС в роли зрителя. Кабинет 4465, ряд 5, место 18».

Документ печатался на машинке, но слово «зритель» написали позднее. Вероятно то, кем он будет на суде, до последней секунды оставалось неизвестным, и Ян ощутил страх, который мгновенно заставил забыть о пропаже Адама. Он спешно посмотрел на часы, увидел, что стрелка подходит к двенадцати, выбежал за дверь, и из-за волнения и невнимательности едва не налетел на Эрнста.

– Куда вы так торопитесь, – поинтересовался он.
– Вызвали на суд к двенадцати, а письмо прислали только сейчас. Что за дело, с чем оно связано, не знаю. Зачем вообще нужен зритель на судебном заседании?!
– Суд… – Эрнст поморщился. – Я не люблю судов. Суд, это… – он на секунду замолчал, – суд – это очень поверхностно!

Ян хотел спросить что-то ещё, но Эрнст уже захлопнул дверь.

                3.13.

Ян полагал, что кабинет, судя по номеру, где-то на одиннадцатом этаже, но его там не оказалось. Ян пробежал, наверное, все коридоры, и даже заглянул в двери, на которых не висели таблички, однако усилия были тщетны. Стрелка часов давно перевалила за двенадцать.

– Я слишком ответственно ко всему отношусь, – говорил он, проходя быстрым шагом мимо очередной двери, – тот, кто рассылал приглашения, вполне мог написать и этаж. 
– Надо успокоиться. Вызвали всего лишь зрителем, роль не основная, суд начнётся и без тебя. Ничего страшного. Если б ты был подсудимым, вот тогда действительно неудобно.

                3.14.

Не зная, что делать, через час он спустился на этаж вниз. Поиски его уже изрядно утомили.

– Какой-то кошмарный сон, – воскликнул Ян, и вдруг за углом обнаружил неуловимый кабинет, словно что-то решило таким способом опровергнуть его мысль. Он поначалу не поверил глазам, но на двери висел именно указанный в письме номер. С виду она ничем не отличалась от других, обычная выкрашенная в чёрный цвет деревянная дверь, и никаких объявлений о том, что здесь идёт суд. 
 
Ян на несколько секунд остановился, подумав, стоит ли стучать, решил, что нет, приоткрыл её и бочком проскользнул внутрь.
 
Зал, где проходило заседание, представлял собой тёмное помещение с десятками стульев, на которых молча и неподвижно, словно мертвецы, сидели чиновники. Перед ними на возвышении располагалась освещённая сцена, очень похожая на театральную, на ней – несколько столов и люди в чёрных бесформенных балахонах, то есть в судейских мантиях. У края сцены торчала деревянная трибуна.

Тишина была такая, что слышалось, как где-то скрипит карандаш.

Наверное, Ян зашёл в зал во время промежутка между выступлениями. Он торопливо осмотрелся, заметил предназначенный для него пустой стул, но решил сесть поближе, на ещё одно свободное место у самого выхода.

Пауза затянулась, и тут неожиданно на сцене появился невысокий худощавый чиновник в строгом сюртуке и с папкой бумаг. Он прошёл за трибуну, не спеша разложил документы и сказал: 
– С вашего позволения, я продолжу. Следует подробно изучить то, как преображаются факты и вещи, когда о них говорят на юридическом языке. В ходе судебного процесса они становятся частью изощрённой игры, меняются их свойства, значимость, ранее очень важное делается бессмысленным и наоборот. Термин, конечно, отличается от обозначаемого им объекта в лучшую сторону, но есть и нюансы. Я приведу классический пример. Как известно, доказательства могут сообщать о невиновности кого-то, но всё не так просто! Допустим, нарушена процедура предоставления их в суд. Что это означает? Учёные из юридического отдела полагают, что тогда стоит считать их несуществующими, но я позволю себе с ними не согласиться. Они есть, влачат эфемерное и призрачное бытие пусть за краем шахматной доски, но почти рядом с ним, и отрицать его будет неправильно. Несложно пронаблюдать, как при использовании юридических понятий вещь меняет форму и цвет, растекается, приобретает новые, порой необычные очертания, по-другому отбрасывает тень, смеётся, скалит зубы и раскрывает свою подлинную сущность, которая и обладает первостепенным значением для суда. Но, к сожалению, в какой-то мере предмет остаётся похожим на прошлое, сохраняя со своим примитивным физическим двойником определённую связь. Схожее взаимосвязано! Таким образом, не стоит полностью отбрасывать реальность, лучше смириться с тем, что правосудие должно её как-то учитывать.

Мужчина замолчал и посмотрел на людей за столами. Те сидели не шевелясь, словно статуи, лишь один из них, наверное, секретарь, поскольку был не в мантии, что-то быстро записывал. Потом одна из фигур немного ожила, встала на ноги и сказала:
– Заседание окончено. 

Люди поднялись со своих мест и начали пробираться между тесных рядов. Тишина сменилась гулом голосов и скрипами отодвигаемых стульев. Так как Ян сидел у входа, он покинул кабинет одним из первых и оглянулся.

Толпа медленно вытекала из дверей и растворялась в коридоре. Ян простоял несколько минут, а чиновники всё появлялись и появлялись, казалось, что их вышло гораздо больше, чем находилось в зале.

Он подумал, что они никогда не закончатся, но вскоре поток ослаб, и вот уже один за другим через равные промежутки торопливо выскользнули несколько человек, а затем движение прекратилось, словно его никогда и не было. Ян облегчённо побрёл назад. Судебное заседание прошло благополучно. Мелькнула мысль о правильности выбора места так далеко от сцены.

– Признаюсь, суд я представлял иначе. Интересно, о каком нарушении шла речь? И кто докладчик? Адвокат, прокурор, свидетель? Или он простой зритель, который заблудился в коридорах Министерства, случайно вышел на сцену, и ему поневоле пришлось что-то говорить? Но это совсем неправдоподобно. Неправдоподобные вещи имеют право на существование, но с ограничениями, в установленных законом пределах.
– А почему не вынесли приговор? Нет, я не хочу осуждения за какие-нибудь пустяки вроде неправильно составленного документа, но всё же! Суд, который не выносит приговоров, пугает ещё больше.
– Очень непонятно, – безрадостно заключил Ян и вспомнил об исчезновении Адама. 
– Мне должно быть стыдно. Пропал человек, а я об этом и не вспоминаю. Суд, даже самый незначительный, пробуждает эгоизм, и начинаешь думать в первую очередь о себе. 
– Пожалуй, надо разузнать у Бориса, вдруг он что-нибудь подскажет. 

                3.15.

– Что произошло? – поинтересовался Борис.
Он курил сигарету и выглядел весьма благодушно настроенным.
– Вы по работе зашли или что-то хотите спросить?
– Спросить, – хмуро ответил Ян. – Скажите, а в Министерстве пропадают люди?
 
На секунду Борис оцепенел, сигарета упала на документ и тот мгновенно загорелся, словно пропитанный серой. Борис испуганно сбил ладонями пламя, снял очки и начал их судорожно протирать. Стекло слева выскочило из оправы, Борис положил его на стол, нацепил очки и отчасти вернул серьёзный вид.

– Нет, – сказал он, – не пропадают. За последнее время никто не пропал. А если и пропадают, то очень редко, настолько редко, что пропажи можно считать статистической погрешностью. Сделав это, надо с уверенностью заявить, что никто не пропадает. И хочу дать совет, что ещё больше увеличите шансы на то, что именно вы не пропадёте, если не будете интересоваться пропажами, которых, в общем-то, и нет. Согласитесь, это нетрудно! А сейчас уходите. Иногда выше посещение надолго выбивает из колеи. 

                3.16.

– Почему он так испугался? – подумал Ян. – Непонятно.
– Если действительно никто не пропадает, то и бояться нечего.
– Наверное, число тех, кто спрашивает, не исчезают ли люди, тоже в пределах статистической погрешности. Никому ни до чего нет дела.

                3.17.

Ян решил поскорее разобраться с накопившимися бумагами и снова пойти искать Адама. Пока он отсутствовал, поступило только одно письмо, и совсем несложное – требовалось кое-что подсчитать, составить таблицу и отправить дальше. Ян достал папку с нужными сведениями, нажал клавиши арифмометра и повернул тяжёлую ручку. С металлическим звоном за стеклом прокрутились цифры. Он рассеянно записал их на черновик, набрал другие, перемножил, затем проделал эту операцию ещё несколько раз и откинулся на спинку стула.

Работа почти закончилась. Отставив арифмометр, Ян придвинул печатную машинку, посмотрел на бумаги и обомлел. 
 
Цифры выглядели странно. Подсчёты, которые он проводил, сделать в уме было невозможно, если специально не тренироваться, однако неправдоподобность вычислений бросалась в глаза. Ян очень удивился. Арифмометр был устройством простым и надёжным, и он никогда его не проверял. На нём, как и на других вещах, стоял учётный номер.

Ян опять ввёл цифры, крутанул ручку, и через несколько секунд схватился за голову. Результат в окошке отличался от прошлого и казался совсем нелепым.
 
– Это что же, – пробормотал потрясённый Ян, – если арифмометр сломался не сейчас, то я уже давно считаю неправильно?!

Для проверки он сложил несколько цифр. Потом ещё, и ещё. Все вычисления оказались неверными. В отчаянии, надеясь на то, что механизм мог выполнять хотя бы самые простые операции, Ян набрал «два плюс два», покрутил ручку и увидел в окошке ответ – «девять».

– Почему девять? Почему именно девять? Даже не пять, а девять?! В несколько раз больше!

Арифмометр следовало срочно ремонтировать, и чем быстрее, тем лучше, но куда для этого обратиться, Ян не знал. Подумав, он решил снова пойти к Борису. 

                3.18.

Когда Ян вбежал в кабинет, тот, сидя за столом, безуспешно пытался вставить стекло от очков в оправу.
 
– Пожалуйста, не говорите мне, что у вас опять что-то произошло. Я и так теперь вижу одним глазом.

Он нацепил очки с отсутствующим правым стеклом.

– Ну, что стряслось?
– Сломался арифмометр. Делает ошибки в вычислениях, два плюс два, по его мнению, девять. Скажите, куда позвонить для ремонта?

Борис устало вздохнул.

– А сколько, по-вашему, два плюс два?

Ян почувствовал подвох и решил ответить осторожно.

– Точно не девять. В любом случае девять – слишком много. Арифмометр сломан, хотя я его не ронял и бережно к нему относился.

Борис снял очки и посмотрел в сторону.

– Простые вещи ненадёжны, – сказал он. – Одна деталь выйдет из строя, и половина вещи уже сломана.
– А арифмометр – простая вещь?
– Не знаю. Граница между простым и сложным имеет сложную форму. Она зыбка и извилиста. Я не специалист.

Затем Борис с сожалением взглянул на Яна.

– Хотите, я расскажу одну поучительную историю. Она должна кое-что разъяснить вам, пусть в прошлый раз и не получилось. История умеренно таинственна и подлежит буквальному толкованию. Она, конечно, старая, но более подходящих сейчас нет.
– Расскажите, – согласился Ян. – Правда, я не представляю, как это относится к ремонту арифмометра.
– Вы же понимаете, я не могу прямо отвечать на некоторые вопросы.
– Почему?
– Разные причины. Иногда очевидный ответ кажется глупым.
– Как может истина быть глупой?
– Очень легко. Истина соответствует действительности, а значит, и всем её свойствам тоже.

Борис схватил очки и достал из кармана платок.

– Скажите, вы будете слушать историю или нет?
– Буду.
– Жил на свете один человек. Его звали Иосиф. Чем он занимался, подлинно неизвестно, но работа ему нравилась. Документы составлял вовремя, с руководством и коллегами ладил. Жена у него умерла, и он переехал в другую квартиру. Иосиф никогда не опаздывал. В кармане на цепочке он носил часы. Изящные, в золотой оправе, с выгравированными на крышке буквами. Он очень гордился ими. Бывало, достанет, откроет крышку, посмотрит на стрелки и скажет с улыбкой: "Ну вот, ещё один день прошёл". Ничто не предвещало беды, но однажды, когда приближался конец рабочего дня и на улице почти стемнело, Иосиф вместе с тремя сотрудниками сидел в кабинете. Работу они выполнили и, надев шляпы, неподвижно ждали конца, поскольку уйти даже немного раньше отмерянного срока было немыслимо. По его часам оставалось ещё две минуты, но чиновники вдруг вскочили со стульев и побежали к выходу. "Куда же вы, – воскликнул Иосиф. – Мы должны ещё работать!" Но те засмеялись. Они достали из карманов свои часы и показали на них. Они были маленькие, невзрачные, но показывали одинаковое время. Время ухода. "Часы у троих не могут сломаться одновременно, – сказали они. – А если и сломались, то, как известно, мы живём в так называемой согласованной реальности, свойства которой определяет большинство. Значит, твои часы в любом случае отстают. Иосиф очень расстроился. Не помня себя, он в каком-то смутном оцепенении пришёл домой, отложил газету и не включил телевизор. "Это не мелочь,– думал он. – Время – что-то важное". На другое утро Иосиф появился на две минуты позже в отличие от коллег, которые возникли вовремя. Он очень грустил и работа не клеилась. "Зачем ты так переживаешь, – говорили чиновники, – не стоит так переживать"! Но сами тайком смеялись, потому что раньше завидовали его часам, а теперь перестали и даже посматривали свысока, ведь нет выше удовольствия, чем смотреть свысока на того, на кого ты ещё недавно смотрел снизу вверх. "Мне нужно успокоиться и принять судьбу, – обречённо произнёс Иосиф. – Время никогда не будет прежним. Любой предмет похож на часы. Только он со временем разрушается, а в часах всего лишь вращается стрелка. На столе возникают трещины, выцветает бумага, тускнеет свет лампочки. Каждая вещь позволяет наблюдать изменения, и время существует как его часть, наподобие того, как ящик стола – часть самого стола. Связь со временем нарушена, и надо привыкнуть к этому". Но он не смог. И однажды, когда в конце дня коллеги засобирались уходить, иронично на него поглядывая, он сказал, что придёт домой и починит часы. Все бросились его отговаривать. "Ты сделаешь только хуже! – восклицали они. – Не лучше ли смириться"? Но он не поменял решения, развинтил часы и приступил к розыскам поломки. Он достал каждую деталь, даже самую маленькую, и положил на стол. Но не нашёл поломки. Её не было среди деталей. Затем он собрал механизм заново. Но теперь, разумеется, часы отставали ещё больше. Не на две, а на целых три минуты! Следующим вечером Иосиф, упорствуя, разобрал часы снова. Надо ли говорить, что опять ничего не получилось? И всякий раз после попытки исправить становилось всё хуже и хуже. Страшно огорчился Иосиф. "Глупец, – вскричал он. – Зачем ты хотел что-то изменить? Кто ты такой, чтобы заставить время течь иначе? Так поступить означает восстать против самой природы, а бунт неизбежно ведёт к худшему"! И понял он свою ошибку, но не смог вернуть время назад.

                3.19.

– Всё, в общем-то, – произнёс Борис. – Это старая история, даже можно сказать, популярная философская притча. Если отвлечься от слога, особенно в конце, и от разных нестыковок, то она очень неплоха собой. Это всё-таки притча, и её недостатки, коих множество, неважны, или имеют некую дополнительную смысловую нагрузку, пусть и неочевидную. Сюжет, язык, повествование, идеи, да и всё остальное отходит на второй план, а то и дальше.   
– Не слишком ли широко толкуется понятие бунта? – спросил Ян, – По-моему, это чересчур даже для притчи.
– Не слишком. Иногда стоит перестраховаться. Вы же видели клерков третьего класса. Собственно, историю для них и готовили, но выяснилось, что она действует и на таких, как мы. И кстати, в отличие от бунта, абсурдное поведение грехом не считается. Как и нежелание думать. Многое имеет катастрофические последствия, но в список грехов не попало.   
– А что потом стало с Иосифом? Конец рассказа весьма скомкан.
– Ну, он ходит на работу как и прежде, но когда часы сильно отстают, то конечно очень неудобно.
– Признаюсь, я ожидал какого-нибудь трагического финала.
– Увы. Может что-то и случится позже, я не знаю. Будем надеяться.
– А почему он не отдал часы для ремонта, а решил сделать его сам?
– Предположим, не было часовщиков.
– Странно. Часы есть, а часовщиков нет.
– Не придирайтесь к мелочам. Имеющее высший смысл обычным, как правило, не обладает. Если захотите поверить, то легко отбросите доводы разума и начнёте ненавидеть тех, кто на них робко укажет. Вера всего лишь форма желания, как вы не понимаете. Берите пример с клерков третьего класса. Здравый смысл быстро превратит рассказ в нелепость, а этого допустить нельзя. Мы же образованные люди!
– А других часов в доме не было?
– Ну разве что настенные, с кукушкой, но они нам не нужны. 
– И всё-таки, почему он не отдал их часовщику?
– Часовщик отсутствовал, – недовольно сказал Борис.– Временно или совсем. Может, спился и умер. Что здесь такого? Многие так делают! В конце концов, история о том, что гораздо важнее, то есть о смирении, а вы никак не уймётесь со своим ремонтом. Тут или ремонт, или притча. Обыватель, конечно, выберет ремонт, хотя за последнее время ситуация улучшилась.

Ян зажмурился и обхватил себя за плечи.

– Что с вами? – понаблюдав за ним, осторожно спросил Борис.
– Я ничего не понял из рассказа. Точнее, понял, но это настолько странно, что я решил воспользоваться вашими советами и поступить с ним как с часами, тем более что речь идёт как раз о времени. Мысленно завести механизм, чтобы…
– Ну, знаете ли! – разозлился Борис. – Вот телефон технического отдела. Забирайте.

Он быстро написал цифры на кусочке бумаги и отдал Яну.

– Звоните и договаривайтесь. Осторожность вам чужда, и когда-нибудь вы навлечёте беду на себя и других. Вам срочно стоит завести семью, может она остановит от безрассудных решений.

                3.20.

Ян набрал телефонный номер. В трубке долго шли гудки и посторонние разговоры, но потом отозвался тихий безрадостный голос. Ян спросил, можно ли починить арифмометр, голос неуверенно ответил «да», и попросил подождать. 

Скоро в дверь постучали. На пороге стояли двое совершенно одинаковых невысоких мужчин; по их печальным глазам Ян догадался, что пришли ремонтники. Они были одеты в тёмные дорожные костюмы с огромным количеством карманов, и в руках каждый держал саквояж с инструментами. Ян не мог определить их возраст, но они казались намного старше его, и, наверное, были близнецами, хотя нельзя исключить версию, что на внешность повлияла долгая совместная работа. Даже время состарило их одинаково, не уделив никому большего внимания. На лицах читалось что-то неуловимо детское, вероятно, из-за схожести друг с другом.

Ян хотел поздороваться, но клерки остановили его, одновременно приложив палец к губам. Очевидно, качественный ремонт требовал полной тишины, и они молча прошли к столу с арифмометром. Ян попробовал рассказать им о том, что случилось, но его снова жестом попросили молчать.

Один из близнецов выключил лампу, единственный источник света в кабинете. Ян удивился, но подумав, пришёл к выводу, что для ремонта необходима не только тишина, но и темнота. Некоторое время раздавались невидимые шорохи и металлические позвякивания, потом зажглись два маленьких фонарика, похожих на шахтёрские, их гости прикрепили себе на головы. У людей и вещей появилось по две тени. 

Ремонтники достали из саквояжей инструменты и открыли арифмометр. Внутри, словно сердце в грудной клетке, подрагивали блестящие металлические колёсики и шестерёнки. Сняв крышку, близнецы принялись выкладывать детали на стол. Их оказалось неожиданно много для небольшого устройства, но несмотря на это, они скоро всё же закончилось. Один из ремонтников сунул руку в опустевший корпус, и ничего не найдя там, грустно посмотрел на второго и покачал головой. Другой ответил ему таким же безрадостным кивком, и они начали меланхолично складывать детали обратно. Через полчаса (может меньше, время в темноте движется необычно), стол снова опустел, кто-то из мастеров захлопнул крышку и закрутил винты.
 
После этого они погасили фонари, в непроницаемой темноте повернулись к Яну, минуту молча его рассматривали, потом один из них опять включил фонарь и сказал:
– Мы не хотим вас разочаровывать, но в результате проведённого согласно инструкции 61262 обследования поломок не выявлено. Несомненно, мы не имеем права отходить от неё. Иные методы незаконны. Значит, работа арифмометра 6343ОМ признаётся удовлетворительной.

 Он замолчал и погасил фонарь, но свет тут же загорелся на голове у другого.

– Если погрузиться вглубь проблемы, а мы за этим и собрались, то он и не мог сломаться. Такая постановка вопроса неверна. Как известно, достаточно сложные вещи не ломаются, а переходят в другое состояние. Арифмометр – достаточно сложное устройство, так записано в техническом паспорте, и сложность уверенно защищает его от поломок. Даже если выйдет из строя какая-нибудь деталь, скорее всего он покажет результат в пределах допустимых погрешностей, то есть в окошке будут какие-то цифры.

Клерк поднял палец и непонятно добавил:
– Между прочим, вещи бесцветны.
Его голос не отличался от голоса первого ремонтника. Затем он выключил свой фонарик, и свет вспыхнул на лбу коллеги.
– А если пройти ещё дальше, то мы увидим, что ложь порой является частью истины или включает её в себя. Четыре или пять – неоспоримые части девяти и не противоречат ему, поскольку часть не может противоречить целому, хотя конечно бывает всякое. В самой ложной фразе есть какие-то срезы реальности, и даже если вы с ней не согласны, она влияет на вас. Необходимо смотреть на арифметику не как на примитивный подсчёт, а шире, так сказать, с экзистенциальной точки зрения. Два плюс два равно девять тоже соответствует какой-то действительности, надо лишь понять, какой.

Его фонарик погас, но речь продолжил второй.

– Два плюс два равно четыре или сколько там, вы лучше нас знаете, выглядит банально и примитивно. Это много раз говорилось и уже никого не интересует. В нём нет никакой загадки, это утверждение никто не купит, даже широкие слои населения, для которых оно когда-то и предназначалось. В полученных же арифмометром выводах есть некая загадочность, они намекают на существование вещей, недоступных нашему пониманию и таинственно проявляющих себя в повседневных событиях. То есть арифмометр показывает даже больше, чем от него требуется. Переживать не стоит, здесь нет ничего необычного. Сложный механизм всегда немного безумен.

Клерк помолчал.

– Мы погрузились вглубь вопроса, а теперь, не выныривая, отправимся вбок.

Он снова поднял палец.

– Изображение в зеркале похоже на предмет, который там отражается. Примерно так, как человек похож на своего странного двойника.

Он опустил руку.

– Не существует вещей без названия, значит, вещь без названия не существует. Поскольку она не существует, её нужно выбросить. Так будет лучше для всех.
– Как известно, предмет состоит наполовину из своего имени. Что-то больше, что-то меньше, но в среднем наполовину. Хотя некоторые вещи выглядят так, будто они – только слова.
– Если предмет не соответствует названию из-за поломки какой-то детали и невозможности привычного использования, то очевидно, он соответствует другому названию, иногда сейчас неизвестному, и использовать его следует иначе, если он, конечно, уже не использует иначе вас.
– Написанный на боку арифмометра номер является, в сущности, его именем, и чтобы устройство на столе прекратило быть, как вы говорите, поломанным, его надо переименовать, изменив номер. Арифмометр станет чем-то другим, тем, что и должно так вычислять.
– Наш отдел обычно как раз и переименовывает, и мы накопили неплохой опыт. Уже и не вспомнить, когда что-то чинили, мы, сказать откровенно, и не умеем чинить. Но это неважно, ведь мир для большинства всего лишь текст или вроде того.
– Но и мы не всегда можем дать другое название. Согласно инструкции 63432ОКН предмет для ремонтного переименования должен достаточно отличаться от себя прошлого. Если отличий мало, то переименование невозможно, хотя считать предмет похожим на своё имя тоже нельзя.
– Это знаменитый принцип двойной недостаточности. В случае его применения вещи, как вы догадываетесь, перестают ими быть и неотвратимо перемещаются в безымянный мир призраков и иллюзий.
– Но успокойтесь, арифмометр этого счастливо избежал. Различий недостаточно ни для ремонта, ни для переименования, ни для принципа двойной недостаточности.
– Поздравляем вас.
– Погружение почти завершено. Можно всплыть и судорожно вздохнуть.
– Даже если предположить, что арифмометр ошибается, надо учитывать, что все эти устройства в Министерстве настроены схоже, и они ошибаются примерно одинаково, а тот, кто ошибается вместе со всеми, не ошибается (что является следствием из утверждения, гласящего, что тот, кто безумен вместе со всеми, не безумен). Реальность, как известно, вещь согласованная. Если ваш арифмометр перестанет ошибаться, тогда он сделает ошибку. Не повторяйте его ошибок! По инструкции вы должны лишь переписывать числа в окошке. Вот и переписывайте, не думайте о том, что не нужно, и никто ни в чём вас не обвинит.   
– Значит, и с этой точки зрения всё хорошо.
– Но вы, похоже, весьма разочарованы.
– И поэтому для вас есть специальное предложение. Поскольку мы не имеем права переименовать предмет из-за необходимости, мы можем переименовать его просто так, безо всякой причины. За небольшую плату, разумеется. Вещь неразрывно объединена со своим именем, тем более, когда оно написано где-то сбоку, и его изменение скажется на механике. Как именно скажется, будет ли лучше, неизвестно, но судя по выражению вашего лица, вы готовы рискнуть. 
– Да, пожалуй, давайте попробуем. Сколько с меня? – ответил Ян.
– Очень немного за столь опасную работу.

Ремонтник назвал сумму, и Ян вынул из кошелька деньги и положил в открытый саквояж.

 Близнецы достали краски, кисточки и герметично запечатанную бутыль с растворителем. Они осторожно смочили жидкостью кусочек ткани, стёрли одну из цифр и написали другую.

– Зачёркивание ненадёжно, потому что тогда предмет сохраняет связь с прошлым названием, которое перестаёт существовать, но всё же недостаточно. Небытие иногда принимает странные формы.
– Вот теперь совсем иначе. Через пару дней арифмометр вообще не узнаете. Первое время старайтесь поменьше его эксплуатировать, механические изменения, как и психологические, быстро не происходят.

Ян почувствовал себя ошеломлённым. Но, пока ремонтники не ушли, он решил кое-что спросить, вспомнив про зеркало на полке, единственный в кабинете предмет, которого не коснулась инвентаризация.

– А если на вещи нет номера, что это означает?
– Частицу «не», или «иное». То есть, когда на предмете, например, зеркале, отсутствует номер, то оно уже не зеркало. Что можно увидеть в «не зеркале?» Вы, вероятно, хотите сказать «что угодно», подобно тому, как из неверных предпосылок вытекает именно «всё что угодно». Но такой ответ неправилен. В «не зеркале» нельзя найти видимое в обыкновенном зеркале, поскольку там «иное», хотя оно, конечно, похоже на настоящее, ибо иное таким способом прячется от людей и вещей, дожидаясь своего часа. Будьте внимательны! Часто в такое зеркало смотреть не стоит, если не преследовать необычные цели. Ложное тоже как-то реально, ведь мы его чувствуем, оно существует как звук, как текст на бумаге, и дотрагивается до реального, порой через того, кто наблюдает и одно, и другое. Ложное прикасается к истинному, поэтому нет истины, а есть лишь реальность. Иллюзий тоже нет, а есть неправильная интерпретация того, что мы видим или чувствуем. Ошибочным бывает только предположение. Как можно ошибиться, описывая собственные ощущения? Здесь же нет посредника! Ну, как правило, нет. Тем, кто считает реальность иллюзией, следует помнить, что для настоящей имитации где-нибудь в нейронных цепях взаимодействий с внешним миром, механизм, которому поручено это делать, должен быть таким же, как реальность, то есть стать ей! Поэтому в очередной раз не надо умножать сущностей. И это даже если не задаваться вопросом, откуда он появился, и у кого возникла идея имитировать реальность. Но такая теория верна лишь для достаточно настырных и недоверчивых субъектов, любящих всё разглядывать и перепроверять. Их не так много, но хлопот с ними не оберёшься. Ненормальные! Не от мира сего!   
 
Близнецы сняли фонарики и включили лампу. В комнате посветлело, наверное из-за того, что вдвое уменьшилось число теней.   

– До свидания, – сказал кто-то из них, непонятно кто, а другой согласно кивнул и добавил: 
– Вам непременно надо обзавестись семьёй.

Они вышли. Ян сел и обхватил руками голову, однако спустя короткое время послышался стук, и он подошёл к двери.

На пороге стоял один из ремонтников. Он приложил палец к губам и тихо произнёс:
– В действительности мы не похожи. Я говорю о внешности, а не о каких-то внутренних качествах. Он совершенно другой.

После чего скрылся в темноте. Ян удивлённо покрутил головой и направился обратно к столу, но в дверь опять постучали. Перед кабинетом вновь стоял тот же близнец, ну или, может, второй.

– Будьте осторожнее с ним, – прошептал он. – Он вас обманывает. Он ужасный человек. Настоящие чудовища редко похожи на чудовища, но иногда это случается.

Затем он оглянулся, услышав какой-то шорох, и крадучись ушёл. Ян снова направился к креслу, но его опять остановил стук. Ян, не понимая, что происходит, открыл дверь и уже привычно увидел одного из близнецов. Тот поднял палец и покачал им из стороны в сторону, словно пытаясь опровергнуть только что сказанное, или наоборот, привлечь к нему внимание, и шагнул в темноту коридора.
 
Ян вернулся за стол, твёрдо решив не подходить к двери, но странным образом больше никто и не стучался. 

                3.21.

– Я подумаю об этом когда-нибудь, – сказал Ян. – Сейчас нет времени. Надо найти Адама, остальное не так важно. Случай с арифмометром скорее всего не связан с его пропажей, хотя он и исчез на фоне непонятных событий, к которым добавилось ещё одно.   

Он пошёл к выходу, но неожиданно возвратился к полке с зеркалом. Ян подставил его к стене и минуту молча рассматривал; вытащил из кармана удостоверение, положил возле, и снова посмотрел на свои лица. Потом быстро сунул его в карман, убрал зеркало и вышел в коридор. 
 
                3.22.

Он открыл дверь Адама.

Бумаги на его столе лежали, как и прежде, к ним никто не прикасался, но теперь они выглядели так, будто находились здесь очень давно, их забыли много лет назад и с тех пор они постарели и выцвели.

Ян всё же осведомился у кого-то, не встречал ли он Адама.

– Не видел уже и не помню сколько, – вздохнул тот. – Наверное, что-то произошло. Сегодня узнаем, придёт разъяснительный документ. Будем надеяться на лучшее.

Другие ответили также. Его не было несколько дней, все очень переживают, и попросили зайти через пару часов, ближе к концу дня что-нибудь должно стать известно. 

Ян вернулся, и чтобы скоротать время, стал готовить ответы на поступившие письма. Расчёты он проводил на бумаге, не трогая арифмометр. Иногда Ян косился на него, стараясь понять, появились ли обещанные изменения, но так ничего и не заметил. 

                3.23.

Примерно через два часа, уже под вечер, Ян снова зашёл к Адаму и увидел, что бумаги убраны, точнее, аккуратно сложены в стопку. Около неё лежали карандаши, из печатной машинки кто-то вынул незаконченный документ и также положил рядом.
 
Ян почти бегом кинулся к одному из сотрудников, им оказался тот самый человек, который советовал Яну прийти попозже.

– Узнали о том, что случилось?

Он вздрогнул, но он быстро взял себя в руки.

– Узнал.
– Так что же?
– Ничего не случилось, – ответил клерк. – Разве что-то должно было случиться?
Ян ещё раз внимательно рассмотрел его. Молодой мужчина, почти одного с ним возраста, но уже начавший полнеть, среди гладко причёсанных волос виднелась залысина. Он изо всех сил пытался изобразить открытость и искреннее желание помочь. 
– Я не понимаю, – медленно сказал Ян. – Сегодня я разговаривал с вами о пропаже сотрудника отдела, Адама, вы и другие просили меня зайти позднее, так как к этому времени что-то станет известно. Я пришёл. Скажите, вы узнали то, что случилось с Адамом?

Лицо чиновника стало очень серьёзным и даже наклонилось вперёд.

– Простите, с кем?

Ян полминуты молчал, потом произнёс:

– С Адамом. Что вообще происходит?

На лице появилось вежливое удивление.

– Сначала я отвечу на второй вопрос. Не происходит ровным счётом ничего; а насчёт первого… скажите, кто такой Адам?
– Вы сошли с ума, – проговорил Ян. – Адам раньше сидел за этим столом. Он работал здесь дольше, чем вы, наверное, прожили на свете. Всего два часа назад вы его прекрасно знали.

Клерк обернулся к другим чиновникам.
– Скажите, у нас работал некий Адам?

Люди переглянулись и пожали плечами, давая понять, что не слышали о человеке с таким именем, и тем более не видели его; вопрос о существовании Адама кажется настолько странным, что отвечать на него глупо, но поскольку Ян очень взволнован, то мы пойдём ему навстречу и объясним, что никогда такого сотрудника тут не было, о чём мы весьма сожалеем, ведь судя по всему, он был хороший человек.

Ян окончательно разозлился.

– Но вы все благодарили меня за спасение Адама из бумажного завала и наперебой рассказывали, насколько он вам дорог! Это его стол, и за ним никого нет! Вы два часа назад просили зайти позже, ожидая известий!

Люди молча выслушали и снова неопределённо пожали плечами, не желая вступать в дискуссию. Лишь один мужчина подошёл ближе и осторожно проговорил:
– Извините, но вы противоречите сами себе. Раньше мы действительно не знали, что с ним случилось, а теперь выяснили и доносим до вас.
– То есть вы узнали, что он никогда не существовал?!
– Совершенно верно! Потребовалось время, но выводы однозначны! С точки зрения формальной логики много людей не могут одновременно ошибаться.
– Скажите, как это возможно?

Мужчина развёл руками.

– Как видите, очень легко! Даже если сейчас вы удивлены, поверьте, скоро привыкните. Случаются события и более, как вы говорите, странные, но и о них можно не думать, отчего, кстати, их странность значительно уменьшится, а то и полностью исчезнет.
– Чего вы так боитесь? – тихо спросил Ян.
– Мы? Нам нечего бояться. Кроме, пожалуй, непоследовательности в суждениях, но с ней мы успешно боремся.

Ян понял бессмысленность разговоров и пошёл к выходу, но у двери всё же оглянулся. Ничего не происходило. Люди что-то печатали, записывали, искали в шкафах, не обращая внимания на незанятый стол посреди кабинета.

                3.24.

Ян вернулся к себе, и, пытаясь успокоиться, стал подсчитывать на бумаге ответ на очередной запрос, но потом отодвинул её и прислонился к спинке стула. Он просидел так несколько минут, кусая губы и вращая пальцами карандаш, затем швырнул его в стену и вышел за дверь.

В коридоре темнота будто сгустилась, и, словно туман, вплотную подступила к фонарям.

Ян мрачно посмотрел вперёд.
– Я всё узнаю, – сказал он, бросая вызов чему-то невидимому.

                3.25.

Спустя несколько мгновений по трубе пришла повестка. «Вам необходимо сегодня в 17 часов присутствовать на заседании по делу номер 55421 в роли зрителя. Кабинет 642, ряд 8, место 57». Судя по часам, суд давно начался. Ян смял бумагу и выбросил в урну, однако подумав, достал обратно.
– Лучше оставаться спокойным.

Он ещё раз прочитал письмо и снова вышел в коридор.

                3.26.

 Ян приоткрыл створку и заглянул внутрь. Зал был полон, зрители молча внимали оратору. Кабинет размещался на одном из верхних этажей Министерства и напоминал чердак. Вдоль деревянных стен лежали какие-то старые вещи, помещение было пыльным, душным, в центре взамен пары стульев стоял огромный жестяной таз, в который с потолка медленно капала вода.

Сцена находилась сразу за первым рядом. В нескольких шагах от него располагались судейские столы с фигурами в мантиях и трибуна, очень похожая на повёрнутый тыльной стороной к залу комод, на краю которого к тому же стоял небольшой цветок в горшке. Из-за неё что-то говорил неизвестный клерк, но что именно, Ян не разобрал. Скоро чиновник закончил и ушёл, возникла пауза, и Ян пробрался на своё пустовавшее место. Возле него слева сидел странно взволнованный пожилой мужчина и неотрывно смотрел на сцену.

Потом выступавший вернулся и продолжил речь.

– Как неоднократно утверждалось, судья должен быть беспристрастен и освобождён от какого-либо давления. Значит, он обязан освободиться и от морали, не принимать её во внимание и следовать лишь букве закона. Так стоит отнестись и к здравому смыслу, который часто противоречит нормативным актам и явно нуждается в корректировке. Сейчас эти проблемы благополучно решаются, судьи счастливо пребывают по ту сторону добра, зла, совести, морали и упомянутого здравого смысла. Однако неизбежен вопрос – чем заполнять пробелы в законодательстве? Допустим, инструкцией точно не определено, как поступить в некой ситуации. Совесть подсказывает, что нужно принять решение в пользу одной из сторон, которая пострадала и вызывает сочувствие. Но! Совесть подсказывает, только если она есть! А так как судья от неё успешно освободился, что делать, непонятно, поскольку нельзя вернуть её в разумные сроки, не поломав окончательно. Поэтому я позволю себе очень смелое утверждение, а именно – совесть судьям нужна!

В зале повисла тишина, куда большая, чем ранее, даже вода перестала капать, но потом отовсюду послышался шёпот и негромкие восклицания.

Оратор довольно улыбнулся. 

– Прошу вас, успокойтесь. Я не требую возвратить совесть судьям; я предлагаю элегантное решение – её механический заменитель, включаемый и выключаемый при необходимости. Он может быть самой затейливой конструкции, но я хочу представить один из простых вариантов. Это прибор на основе регистрационного устройства, достаточно прочный и с отверстием посередине. Раньше он ставил штампы, а теперь будет печатать короткие этические рекомендации. Ничего сложного! Переделка механизма обойдётся недорого, главное – избавить его от излишней впечатлительности, ну и ещё немного упростить. Будет ли метод надёжно работать, до проведения клинических испытаний сказать трудно, но хуже чем сейчас точно не станет.

Закончив, он ушёл за кулисы. Опять повисла молчаливая пауза, нарушаемая звуком равномерно падающих капель.

Ян оглянулся на соседа, тот по-прежнему не спускал со сцены глаз, будто там происходили какие-то увлекательные события. Увидев, что Ян за ним наблюдает, он повернулся к нему.

– Вы, наверное, впервые на суде такого уровня, – прошептал клерк.
– Я был на одном заседании, но, в сущности, вы правы, – согласился Ян. – А что, заметно?
– Вы растеряны и удивлены. Это нормально для человека, который недавно столкнулся с правосудием.
– Да, многое необычно. Скажите, а какое преступление рассматривается сегодня?

Собеседник негромко рассмеялся.

– Суд не занимается мелочами. Здесь не обсуждают чьи-то поступки или судьбы, речь идёт о научных материях! Истина должна пройти юридическую проверку. Нарушение кем-то закона – лишь формальный предлог для заседаний, суду столь высокого уровня это не интересно.
– А как тогда выносится приговор?
– Очевидно, из общего возникает частное. Порассуждали о чём-нибудь возвышенном, а приговор печатает секретарь или уборщик. Но и так бывает не всегда, он часто появляется сам собой, автоматически вытекает из прозвучавших философских обобщений.

Ян недоверчиво посмотрел на него.

– Как из слов возникает бумага? 
 
Человек хихикнул.

– Дождитесь окончания суда и увидите.   
 
Ян от удивления на минуту замолчал.

– Скажите, а почему заседания проходят в разных кабинетах?
– Ну, это же ясно. Они должны соответствовать делу. Большое дело – большой зал, незначительное – маленький, а то и совсем маленький. Некоторые суды проводят в помещениях, где не поместится даже один человек! Но обычно процессы идут на сцене бывшего театра, хотя театра здесь, конечно, никогда не было. Там очень торжественная обстановка, суд это любит.
– А обязательно сидеть до конца заседания?
– Разумеется, нет. Зрителю надо почувствовать правосудие, а как он это сделает, неважно. В суждении о целом по его части что-то есть, иногда ночью при вспышке молнии легко увидеть не замечаемое днём. Умному достаточно на секунду приоткрыть дверь, заглянуть в зал, и он всё поймет. Это часто происходит с умными людьми, ничего не поделаешь, они сами виноваты. Но, как правило, никто не уходит, а то мало ли что. Суд – механизм тонкий и обидчивый.
– Тогда я пойду, – сказал Ян и осторожно пробрался к выходу. На последнем ряду он заметил Эрнста, также не отводившего от сцены восторженных глаз. Ян поздоровался с ним, Эрнст коротко и смущённо ответил. Казалось, его застали врасплох.

– Недавно вы говорили, что суды поверхностны, – злопамятно прошептал Ян. – Как я понимаю, теперь считаете по-другому?
– Полностью неверное предположение, – также шёпотом отозвался Эрнст.
– Но глядя на ваше лицо…   
– Зачем трогать моё лицо? Да, здесь я нахожу всё очень интересным, ведь суд, если вы не знали, крайне обидчив. Того, кто им не восхищается, он не любит. И ещё, говорят, после заседаний он обычно забирает одного из зрителей. Отдохнуть, развлечься и опробовать новые судебные методы. Поэтому лучше улыбаться и аплодировать. Вернусь к себе и снова буду считать его чем-то поверхностным и примитивным. Люди часто со временем изменяют свои убеждения, и это никого не удивляет, но их можно менять не только во времени, но и в пространстве. Что здесь такого? А сейчас, пожалуйста, оставьте меня, вы мешаете наблюдать за сценой. 
 
                3.27. 

До конца дня Ян никуда не ходил, сидел на стуле и о чём-то думал.

Почтовая труба принесла несколько писем, но он на них даже не глянул. Скоро совсем стемнело, рабочий день закончился.

Ян вновь стал перед входом в Министерство, безнадёжно высматривая Адама в толпе.
Он не появился. Люди разошлись, в окнах загорелся свет, и Ян решил дойти до кафе, в котором они пили пиво. Вдруг там что-нибудь известно.

Он быстро отыскал переулок, открыл двери под невидимой ночью вывеской и спустился в зал. Внутри всё было по-прежнему. Столики, музыкальный автомат, бочки за стойкой, бармен и несколько посетителей, копии сидевших тут в прошлый раз.

Адама они не видели, и вспомнить его никто не смог. Бармен долго пытался понять, кто такой Адам, описывал других людей, спрашивая, не говорит ли Ян о ком-то из них, а люди за столиками лишь флегматично пожали плечами, сказав, что такого не знают.

Автомат наигрывал грустную мелодию.

 Ян вернулся на улицу и решил поехать домой к Адаму.
– Надо спросить у соседей.

Как и в тот день, он спустился на безлюдную станцию и заскочил в поезд. Через несколько минут он поднялся в город, подошёл к зданию и взглянул вверх. Окно было чёрным.

Лифт уже ждал его. Ян нажал кнопку, механизм загудел, поехал, и скоро Ян вышел из кабины в длинный тёмный коридор. 

 Тускло светилась лампочка. Ян осмотрелся, пытаясь сообразить, окно какой квартиры указывал Адам, высчитал расстояние от входа и подошёл к двери.
За ней находилась пустота, это было очевидно. Она пряталась за деревянной перегородкой, и она никогда не откроет. Ян всё же постучал, но ничего не произошло. В коридоре по-прежнему шелестел сквозняк и скрипела форточка далёкого окна.

Ян оглянулся и понял, что другие двери такие же пустые, никого здесь нет, никому не интересна судьба соседа. Жил человек, а теперь исчез. Ну и что с того, возразят они, а может, его никогда и не было. Глупо спрашивать, зная ответ. 
Вдруг Ян заметил свечение в глазке одной из дверей. Он шагнул ближе и свет исчез. Вероятно, он ему привиделся, или кто-то сейчас на него смотрит.

– Здравствуйте, – вежливо сказал Ян.
– Я ищу своего знакомого, Адама, он жил в соседней квартире и несколько дней назад пропал. На работе его не видели и решили забыть. Вам неизвестно, что с ним случилось? Ведь нелепо представить, будто вы не знакомы с соседями. Если ничего не случилось, означает ли это, что с ним случилось «ничто»? Нужно его найти. А как же иначе? Он исчез. Так быть не должно, и я не хочу слушать тех, кто говорит, что это нормально. Я с этим никогда не смирюсь, сколь убедительные теории и доказательства мне бы не приводили. Есть нечто за краем логики, например, человек, и если кто-то или что-то скажет, что правильнее ему не существовать, то надо не соглашаться, пока есть силы. Я буду очень благодарен, если вы даже не откроете, но подадите знак, по которому можно догадаться, что вы находитесь в квартире, а не в моём воображении. Одно от другого отделено лишь тонкой дверью, но её нельзя не учитывать. Впрочем, как хотите. Даже если вы промолчите, я не буду в отместку считать, что вас нет. 

Он подождал ещё, коснулся ручки, будто желая открыть, но передумал и возвратился к лифту. Выйдя из здания, он снова поднял голову и посмотрел на окна.

                3.28.

Ян повернул ключ и зашёл в комнату.

Телевизор продолжал беззвучно работать, Ян несколько минут глядел на экран, затем шагнул к окну. В соседнем доме горели огни, за прозрачными занавесками вырисовывались силуэты людей. В одном из окон он заметил сидящих на диване мужчину и женщину. Они смотрели телевизор и держались за руки.

Что плохого в обычной жизни, подумал Ян. Наверное, ничего. Повторение дней похоже на спокойную умиротворённую музыку, не здесь ли где-то скрывается счастье.

Он на секунду отвернулся, взглянул снова и увидел, что мужчина исчез. Затем Ян обнаружил его у соседнего окна, он неподвижно смотрел на улицу. Ян закрыл на минуту глаза и свет в окне погас, мужчина возвратился на диван и взял женщину за руку.

Ян опять устало прикрыл глаза, и вновь увидел освещённым другое окно и стоявшего за ним жильца. Ян снова зажмурился, и после этого, как и в прошлый раз, человек оказался на диване.

Ян вновь закрыл глаза, и всё повторилось – свет в другом окне и возвращение мужчины на диван. В четвёртый раз тоже. И в пятый. Всё происходило с точной размеренностью, словно по часам. Ян перестал закрывать глаза, но ничего не изменилось – погас свет в комнате с диваном и включился после ухода мужчины, вспыхнуло освещение во втором окне, человек застыл около него на минуту, потом свет в обеих комнатах выключили, затем он снова загорелся в комнате с диваном, и там уже сидел мужчина и в очередной раз романтично держал женщину за руку.

– Что это значит, – сказал Ян.

Он спустился на улицу и зашёл в подъезд здания напротив. Подъехал лифт, Ян надавил кнопку и поднялся на этаж со странными окнами. 

                3.29.

Коридор оказался таким же, как в его доме – длинным и едва освещённым, но одна из дверей была приоткрыта, и из квартиры тонкой полосой падал яркий свет.

Ян заглянул внутрь.

В комнате стоял незнакомый ему коренастый человек средних лет с тяжёлыми чертами лица, походивший на грузчика или рабочего, однако, судя по сюртуку и нарукавникам, он всё-таки был чиновником Министерства. Пальто и шляпу он снял и бросил на кресло. Услышав шаги Яна, незнакомец повернулся и смотрел на него с неприкрытой досадой.

Помимо чиновника, в комнате были ещё двое. Высокий мужчина в светлой рубашке и домашних брюках, а рядом с ним – красивая женщина в коротком платье. Они выглядели довольно молодо, и внешность намекала на их интеллект, вкус, образованность и высокое социальное положение.
 
Но описание этих двоих, и тем более размышление о принадлежности к тем или иным слоям общества являлось ненужным и даже глупым занятием, потому что они были манекенами, очень похожими на тех, которые выставлены в торгующих одеждой магазинах.   

Они сидели на диване, словно держась за руки. Чиновник же находился в тени, оставаясь незамеченным из соседнего дома.

Он молча и с нескрываемым подозрением рассмотрел Яна, покосился на окно и сказал:
– Если вы пришли сообщить, что я всё делаю неправильно, то можете сразу убираться. Слушать я вас не буду. Я выполняю свою работу в точности по приказам, поэтому обвинить меня не выйдет. Потаскали бы манекены с моё, а потом говорили. Много развелось советчиков, которые могут лишь писать бумажки. И без вас понимаю, что монотонное повторение выглядит нереалистично, но кто я такой, чтобы сомневаться даже в самой нелепой инструкции. Я, конечно, не клерк третьего класса, но до второго мне не хватает образования.

Ян немного растерялся.

– Извините, я кое о чём догадываюсь, но всё-таки скажите, что вы, собственно, делаете?

Чиновник с недоумением наклонил голову.
 
– Ставлю манекены перед окнами. А вы что подумали?
– Нет-нет, так я и подумал.
– Тогда зачем спрашиваете?
– Понимаете, это настолько странно, что я решил переспросить.
– Странно! Ха! Если вы находите это странным, то не видели действительно странных вещей. Странно! Хахаха! – он криво улыбнулся и покачал головой.
 
Потом вытащил из кармана часы на цепочке.

– Отстают на две минуты, – произнёс он. – А теперь помогите, раз пришли.
Он выключил лампу, и комната погрузилась в темноту, разбавленную тусклым светом с улицы. Затем подошёл к манекену и приподнял его за плечи.
– Возьмите ноги, он тяжёлый.

Ян ухватил манекен за лодыжки, и они вдвоем перенесли его в другую комнату и осторожно поставили у окна. 

– Отойдите, – сказал клерк.

Он щёлкнул выключателем, под потолком загорелась лампа, и теперь из соседнего дома могли наблюдать, как некий человек задумчиво смотрит в окно. Чиновник выскочил в коридор, включил свет в комнате с диваном и вернулся.

– Скоро надо будет нести назад.

Он сел в кресло и исподлобья взглянул на Яна.

– Тот, кто считает, что таскать манекены легко, пусть сам попробует.
– Но для чего вы их носите? – спросил Ян.
– Понятия не имею, – ответил мужчина. – У меня и так тяжёлая неблагодарная работа, а вы ещё заставляете думать о её смысле. Я человек простой. Не мыслитель, зарплата не та. Мне дают деньги за то, что я ставлю манекены, а не за размышления. Если Министерство не хочет, чтобы я слепо исполнял его указания, то оно должно раскошелиться. Что вам не так? По-вашему, пустые окна лучше? Тогда вы мизантроп.
– А сами вы-то любите людей? – не выдержал Ян.
– Я люблю даже манекены, – мрачно произнёс собеседник и плюнул на пол.

Он глянул на часы.

– Пора относить.

Мужчина нажал выключатели в обеих комнатах, после чего они с трудом перенесли манекен обратно на диван и зажгли свет.

– Попробовали бы эти умники потаскать их каждые несколько минут, – зло проговорил незнакомец. – Мозоли натираешь через день.
– Неужели вы никогда не спрашивали, зачем это? Вы выполняете странную работу, разве не стоит поразмышлять о её цели? – воскликнул Ян.
– Я не люблю думать. Я человек простой. Коль хотите, то объясняйте эстетикой, – сказал он и усмехнулся. – Мне всё равно. Считаете, если я узнаю, что моя работа бессмысленна, мне будет легче их носить? Когда кто-то перекладывает бумажки, то ничего удивительного. А манекены, значит, вам чем-то не угодили. Как одно, так и другое создаёт видимость существования, не здесь ли самое главное?!
– Не согласен. В Министерстве в какой-то мере живые люди, а тут немного иначе, – ответил Ян.
– В вашем противопоставлении людей и манекенов прослеживается нигилизм по отношению к ним обоим, – произнёс мужчина.

Ян недоверчиво посмотрел на него.

– А вы точно не любите думать?
– Да. Мои слова являются отражением свойственного людям природного восприятия истины, которое вполне заменяет образование. Народная мудрость. Житейская смекалка, позволяющая изъясняться научным языком без понимания смысла употребляемых терминов.

Ян растерялся, но решил не отступать.

– Ну а если я всё-таки уговорю вас подумать? За это обещаю помогать весь вечер.
Незнакомец хмыкнул.
– Весь вечер? Но зачем? Чего вы добьетесь? Ну, хорошо. Вы настаиваете на бессмысленности моей работы, и я воспринимаю ваши слова как вызов. Ложные убеждения нужно срезать на корню. С вашего позволения, я надену шляпу. Шляпа – вещь иногда необходимая. Мир, возможно, есть совокупность фактов, а не вещей, но шляпа так или иначе где-то над ними.

Он сел, натянул котелок и замер. Спустя минуту мужчина очнулся и насмешливо взглянул на Яна.   

– Всё очень несложно, – сообщил он. – Работа в большинстве случаев имеет смысл, только когда не думаешь о нём. Бессмысленность – не изначальное свойство, она возникает как ещё одна деталь механизма при размышлениях, и чтобы её не было, достаточно просто бездумно работать. Манекены в окнах – один из примеров. Расставлять их нелепо, но догадаться об этом можно лишь поразмыслив, а если не думать, то ты по-прежнему занят чем-то полезным. Да и так ли важен смысл? Не слишком ли много ему внимания? Что он о себе возомнил? Чем он превосходит другие вещи? По моему мнению, вес манекенов гораздо существеннее. Лучше бы они стали полегче, чем работа обрела какое-то значение. От его внезапного появления таскать их проще не станет.
 
Услышав это, Ян совершенно потерялся. Он изо всех сил пробовал найти какие-нибудь возражения, но мысли путались, все доводы выглядели наивными, смешными, высказать их вслух означало сделать положение ещё тяжелее.
 
 Мужчина видел замешательство Яна и с улыбкой наслаждался победой.

– Чаще спускайтесь на землю. Объект, знаете ли, прост. В этом есть разумное начало, и падать будет не так больно, – сказал он, задрав подбородок, но потом его лицо стало доброжелательнее, и он снисходительно похлопал Яна по плечу.
 
– Не требуйте от народа размышлений, станет только хуже. Сколько раз убеждались, и вновь совершаете ошибку. Но не переживайте. Не вы первый, не вы последний. Успокойтесь, ничего страшного не случилось. Я понимаю, что вы затевали спор, чтобы, как говорят в ваших кругах, раскрыть мне глаза, но либеральные идеи снова потерпели неудачу. Удивляться не стоит, для того они и были предназначены. Народ заслуживает уважения, а его пытаются заставить думать! Немыслимо! Он и так во всём разберётся. Сейчас поток информации распространяется равномерно, мы смотрим телевизор, благодаря чему объективно узнаём свою точку зрения и готовы её отстаивать, невзирая ни на что. Как известно, из двух противоречащих суждений истинно то, которое сообщили по телевизору. Телевизор говорит правду даже когда лжёт, хотя, конечно, верно и противоположное. Впрочем, доверенная телевизору великая просветительская миссия и вовсе делает понятия лжи и правды несущественными, предлагая им взамен несложные телевизионные истины. Вы спросите, как можно, ничего не зная о мире, знать истину? И я отвечу – очень легко, особенно если привыкнуть.  Следовательно, в мудрости Министерства сомнений нет, и мы горды тем, что являемся его сотрудниками, то есть винтиками в огромном механизме. Мы понимаем, что на тех, кто идентифицирует себя как часть Министерства, оно может здорово сэкономить, но поскольку мы – его части, нас это не должно волновать.
 
– Как представитель трудового народа, – продолжил он, – я противник длинных сложных мыслей и идей даже в литературе. Они утомляют! Нельзя жертвовать ради них образами и магией стиля! А то слишком много берут на себя. Меньше мыслей, больше сочных эпитетов – именно это нужно простому человеку!

Мужчина посмотрел по сторонам.   

– Не помогайте мне, я справлюсь сам, своими вопросами вы лишь помешаете. Лучше ответьте вот на что, здесь действительно нужен ваш совет. Я хорошо отношусь к манекенам, также как к людям, пускай с ними иногда и очень тяжело, но ведь если отпиливать им ногу, то вес уменьшится, и они смогут легче попадать из одной комнаты в другую. Логично? Как образованный человек, скажите, наличие ноги для манекена – такая же ценность, как для меня – её отсутствие? Сильно переживать он наверняка не начнёт, но что скажут жильцы из дома напротив? Не почувствуют ли себя обманутыми? Если нет, то может и головы отрезать? Они тоже весят изрядно, как и ваша голова, кстати. Когда не хватает манекенов, их заменяют живыми людьми, но у них получается стоять в окнах гораздо хуже, да и таскать их совсем тяжело. Необходимо с этим что-то делать! Пила у меня с собой, я всегда её ношу, с ней как-то спокойнее. Вы часто смотрите в окно, я спрашиваю вас как специалиста.
    
Ян вздрогнул. 

– Пожалуйста, не надо. Соседи будут возмущены тем, что им показывают идиллические картины в усечённом варианте. Правда, никого в доме я ещё не замечал. Возможно, жизнь в этих комнатах даже реальнее, не считая разве что меня, хотя если так продолжится и дальше…

Мужчина развёл руками.

– Жаль. Наверное, вам пора. 
– До свидания, – ответил Ян и побрёл к выходу, но незнакомец его окликнул.
– А как насчёт первичности предмета к своему имени? – весело поинтересовался он.
– Предмет конечно первичен, но это было так давно, – понуро отозвался Ян и вышел. 
 
                3.30.

Утром он снова заглянул к Адаму. Тот, разумеется, не появился. Помня о прошлом разговоре, Ян настороженно смотрел на людей, но им до него не было никакого дела. Казалось, они и не помнили, зачем он раньше сюда приходил. Когда Ян спросил у кого-то из пробегавших мимо, не видел ли он Адама, на его лице возникло удивление, он осведомился, кто это и как выглядит. Клерк даже вызвался помочь Яну. Отложив бумаги, он поинтересовался у своих коллег, кто такой Адам, и не заходил ли он случайно к ним, но все также искренне пожали плечами и сделали растерянные лица. Ян почувствовал, что начинает злиться, и ушёл.

                3.31.

В конце дня нахлынули усталость и апатия. Ян понял, что не хочет идти домой. Снова высматривать Адама в толпе он не стал, спустился в метро и зашёл в поезд, направлявшийся в другую сторону.

В вагоне сидели несколько человек, они неподвижно смотрели в окна на летящие сквозь ночь огни. Через час Ян сошёл на незнакомой станции.

Она не отличалась от той, возле его дома – те же пустые платформы и тусклые мигающие лампы.

Ян вышел наверх. Людей не было, он стоял на улице один. Бесконечная вереница домов уходила в темноту, словно вагоны поезда на вокзале. Фонари в ночном тумане едва светили, и Ян пережил ощущение уже виденного.

Тот дом неподалёку – не его ли? Он тоже молча поднимается над мостовой и безразлично смотрит на людей. Чего ты хочешь, неслышно говорит он. Заходи, тебе найдется комната с незапертой дверью, она не хуже той, прошлой, в которую ты спешил,  даже лучше и реальней, ведь та комната где-то далеко, её надо вспоминать, а здесь не нужны никакие усилия, всё рядом, можно дотронуться. Включай телевизор и ложись спать. Ты утомлён и заслужил отдых, я сделаю так, чтобы тебе ничего не снилось, потому что не стоит видеть слишком много снов.   
Всё схоже. Ты и не заметишь, как стал другим, и зажил его жизнью. Что в этом плохого? Какая разница? Никто не обратит внимания.

Ян бросился по лестнице вниз и запрыгнул в первый попавшийся вагон. Куда ехал поезд, Ян не знал и не думал об этом; выскочив на какой-то станции и увидев еле горящие лампы и лужи на перроне, он бегом поднялся в город.

И вновь услышал молчаливый голос. Зачем ты бежишь, сказал он. Зачем противиться судьбе? В твоих действиях нет логики. Ты хочешь стать невидимым для себя, для своего отражения в зеркале, но там, куда ты пойдёшь, буду я, и всё станет хорошо, страх уйдет как тревожный сон. Надо только лечь и закрыть глаза.

Ян снова спустился в метро и приехал ещё куда-то. А потом ещё и ещё, скоро он потерял счёт времени и перестал понимать, где находится. Чёрные улицы выглядели продолжением друг друга и здания были схожи как близнецы, словно он уже не смотрел, а вспоминал или выдумывал, но затем он в отчаянии опять взбежал по лестнице и неожиданно оказался возле своего подъезда.
 
Он зашёл в лифт, нажал кнопку и через минуту открыл дверь в квартиру. Телевизор по-прежнему работал, за окном шумел дождь. 

Ян снял шляпу и лёг на кровать.

                3.32.

– Что с вами? – спросил Борис на следующий день, когда он заглянул к нему с документами на подпись.
– Ничего. Наверное, не выспался. А так ничего особенного, – Ян не слишком хотел говорить.
– Я не о том. Вот, полюбуйтесь.

Борис протянул судебную повестку. Ян безразлично взял документ.

– Не так уж и страшно. Я был несколько раз на суде, и всё обошлось. Да и вызывают меня лишь как зрителя.
– Я знаю. Однако хочу вам напомнить, что когда всё хорошо, на заседания не приглашают. Недооценка системы опасна, она в любое время способна преподнести сюрприз. Судебная практика непредсказуема! Вы явно поступаете неправильно, и суд это чувствует, хотя слово «чувствует» является метафорой, употребляемой относительно неживой сущности, которая, надеюсь, меня сейчас не слышит. 
– Думаю, причин для беспокойства нет, – произнёс Ян. – Я устал от волнения и переживаний. 
– А вот здесь вы правы! Переживать не надо. Всё, как говорится, идёт своим чередом, куда бы оно ни шло. Раньше вы боялись, что не можете в чём-то разобраться, а теперь делаете огромные успехи. Поздравляю вас!
– Усталость имеет границы, – спохватился Ян. – Со многим я всё равно не соглашусь.

Борис разочарованно снял очки.

– Порой с вами очень нелегко.      

                3.33.

Зал суда Ян нашёл быстро. В это крыло здания он никогда не заходил, и расположение кабинетов показалось ему необычным – большинство дверей теснились в одной части коридора, а дальше протянулась пустая стена с редкими, кое-где погасшими от времени светильниками. Однако странного в Министерстве Ян видел много, и удивить его было непросто. До начала заседания оставалось ещё полчаса, и он, по-прежнему находясь в унылом настроении и глядя куда-то вниз, рассеянно открыл дверь. 

                3.34.

Спустя мгновение он догадался, что процесс уже идёт. Возможно, в повестке неверно написали время, или суд почему-то начался раньше.

Тёмное помещение заполняла публика, на сцене виднелась трибуна с графином и судейский стол. 

Дверь, через которую Ян зашёл, вела не в зрительный зал, а прямиком на сцену, где он сейчас и стоял, испуганно озираясь и ничего не понимая.

Все, похоже, именно его и ждали, и то, что он остановился на полпути, вызвало недоумение. Зрители переглянулись, послышался негромкий смешок. Потом Ян увидел, что один из судей незаметно для зала показывает ему пальцем на трибуну.

Я совершенно не знаю текста, подумал Ян. Он медленно прошёл к трибуне, попробовал налить воды из графина, но понял, что он не настоящий: кусок стекла у основания откололся, а чтобы графин не падал, его наспех приклеили к подставке.
 
Ян покосился на судей. Один из них беспокойно смотрел на Яна, второй оказался переодетой в судью немолодой женщиной с короткой косичкой, она выглядела также очень напряжённой, а третьего вообще по каким-то причинам заменял манекен с гримасой ужаса на лице.

Надо произнести хоть что-нибудь, решил Ян и глубоко вдохнул.

– Полагаю, что схожесть действительности со сновидением ещё недостаточно учитывается в судебных разбирательствах.

Зал притих.

Фраза родилась как-то сама собой, вероятно, от испуга. Ян удивился ей не меньше остальных, но решил продолжать, тем более что выбора не оставалось.

– Реальность упорядочена, но упорядочена как текст, и придирчивый взгляд легко отыщет ляпы, нестыковки, слабости в сюжете, аллюзии и зашифрованные головоломки. Анализ большинства законов позволяет предположить, что они сочинялись в глубоком забытье, хотя, возможно, именно в этом их ценность. Мы согласны играть по правилам. Края событий прячутся в темноте, фонарь освещает немногое. Всё неочевидно. Всё ненадёжно. Для пробуждения надо проделать долгий путь. Но куда идти? И не зайдёшь ли ты ещё дальше? Туда, откуда не вернёшься? Ведь есть такие сны, в которых можно почувствовать страх, боль, умереть и от этого не проснуться.   Действительно только то, что здесь и сейчас. Мы в помещении суда. Он – единственное, в чём нет сомнений. Где прошлое? Где будущее? Наверное, они за дверью, в коридоре, ждут, когда мы их позовём. Пригласим как свидетелей! Но свидетелей чего? И смогут ли они нам что-то сказать? А если мы чего-то не знаем? Нас мучают вопросы, на которые нет ответа. Кто эти люди? Что я здесь делаю? В чём меня обвиняют? Или это я кого-то обвиняю? Почему всё так странно выглядит? Кто я?Можно ли вынести справедливое решение, не учитывая столь важные обстоятельства? Разумеется, нет. Спасибо, что выслушали меня.

Ян замолчал. Повисла тишина.
 
И вдруг кто-то поначалу негромко и неуверенно выкрикнул:
– Браво!

И этим словно нажал на спусковой крючок. Люди вскочили со своих мест, крики «браво» и аплодисменты донеслись со всех сторон, даже из неосвещённой части зала. Ян вышел из-за трибуны и смущённо раскланялся. Кто-то бросил на сцену цветы. Ян поклонился ещё раз, отступил к выходу и выскочил в коридор. 

                3.35.

Однако едва он успел сесть за стол, как в почтовой трубе послышался шум. Ян достал бумагу и с изумлением обнаружил судебную повестку, причём вызывали его на то же заседание, на котором он только что был. Документ выглядел совсем свежим, от него доносился запах чернил.
– Ничего не понимаю, – сказал Ян и пошёл обратно.

                3.36.

 Он вздохнул, как перед прыжком в воду, открыл дверь и очутился на сцене. Всё было по-прежнему, разве что зал встретил его короткими аплодисментами.

Ян прошёл за трибуну, подумав, что если раньше смог неожиданно для себя произнести речь, то, наверное, получится и сейчас. Он снова вздохнул и вдруг почувствовал, как его кто-то внизу дёргает за брюки. Ян отшатнулся и увидел, что под трибуной стоит маленький шкафчик или даже тумбочка, чем-то похожая на суфлёрскую будку. В прошлый раз он её не заметил. Дверца была распахнута, и оттуда высовывалась рука, которая, очевидно, и хватала Яна за штанину. Кому она принадлежала, понять было нелегко, поскольку всё пространство внутри тумбочки занимала тёмная шляпа, из-под которой рука с трудом смогла выбраться. Рука молчаливо размахивала в воздухе, не зная, что делать, но скоро нашла выход: обернулась, вытащила шляпу наружу и поставила её на тумбочку, отчего та стала напоминать человеческую голову, пусть даже необычно большую и квадратную. Но эта голова была здесь не единственной, потому что в освобождённом от шляпы пространстве возникло пухлое гладко выбритое лицо неопределённого возраста. Рука, наверное, принадлежала именно ему, и после его появления уползла внутрь за ненадобностью. Голова почти заполнила тумбочку и приветливо улыбнулась Яну.
 
– Судя по всему, – сказала голова, – вам подсознательно кажется, что я не существую иначе, кроме как внутри шкафчика. Однако вы не совсем правы!
Она засмеялась и словно погрозила пальцем.
– Вы произнесли прекрасную речь, и теперь мы будем вам подсказывать, чтобы следующее выступление оказалось ещё лучше.
– А кто это «мы»? – спросил Ян.

Голова шутливо нахмурилась.

– Какая вам разница, чьи слова повторять? Сосредоточитесь на главном – на интонациях. Язык важнее содержания, а интонации, соответственно, важнее языка. Соединение лёгкого цинизма с задумчивой открытостью всегда хорошо влияет на публику. Итак, вы готовы? 

                3.37.

– Я хочу заострить внимание на лицах, принимающих участие в процессе, – сказал Ян.
 
- Роли судьи, обвинителя, адвоката неоспоримы и не вызывают подозрений. Во время заседаний они ведут между собой тонкую изысканную игру, финал которой заранее неизвестен, во всяком случае, так принято считать. Но где здесь место для обвиняемого? Как он, не зная правил, может быть её участником? Законы – лишь видимая часть юридического айсберга, и она весьма невелика. Его попытки повлиять на процесс вызывают раздражённую усмешку, дилетантские рассуждения о морали, справедливости и здравом смысле не имеют к юриспруденции никакого отношения, своей наивностью он вносит сумбур и нарушает эстетику судебного заседания. Из этого неопровержимо следует, что каждого обвиняемого изначально стоит удалить из зала суда, отстранив от участия в процессе. Так будет лучше для всех, и для него тоже. По меньшей мере, он теперь не разозлит судью глупыми репликами. Добропорядочный гражданин доверяет судебной системе, и он не должен пытаться на неё как-то подействовать. Подобно тому, как люди поручают своё лечение врачам, нужно вверить себя суду и выступающим на его сцене профессионалам, и неважно, что некоторым из них итоги процесса безразличны, а остальные хотят побыстрее отправить тебя на виселицу. Собственно, именно там и надо объявлять, чем закончилось дело, и никак не раньше. Большое всем спасибо.   

                3.38.

Ян вернулся к себе, но едва он попробовал сесть, почта опять принесла документ.
 
Судебная повестка.

– Третий раз за день! – воскликнул Ян. – Что происходит?

Присмотревшись, он увидел, что вызывают в другой кабинет. Новым было ещё и то, что его статус не написали, как, впрочем, и место и зале.

                3.39.

Однако называть кабинетом помещение, в котором проходил суд, не стоило. Это был круглый вытянутый далеко вверх зал со множеством нависающих, словно ласточкины гнезда, балконов, на которых безмолвно теснились люди, в то время как перед сценой находилось всего несколько рядов стульев. Сама же сцена была довольно большой, круглой и ярко освещённой; в её правой части оказалось неожиданно многолюдно, там сидели не одни судьи, которых Ян легко отличил от других клерков из-за мантий, но и десятки прочих сотрудников Министерства.

Как только он зашёл, к нему подскочил какой-то чиновник и, не говоря ни слова, схватил за руку и потащил за собой в обход зрительного зала. В стене обнаружилась дверь, сквозь которую они попали на сцену. Один стул оставался незанятым, человек указал на него и быстро убежал.

Ян сел и осмотрелся. За трибуной, размахивая руками, выступал какой-то мужчина, но он стоял далеко, и расслышать его было сложно. Справа от Яна, в нескольких шагах, согнувшись и не поднимая глаз, сидел пожилой интеллигентный клерк в очках. Когда Ян пришёл, он боязливо оглянулся, но потом снова понуро опустил голову.

Через полчаса одного докладчика сменил другой. Слов было не разобрать, но Ян и не прислушивался. Со вчерашнего вечера он ощущал себя разбитым и опустошённым, а теперь ещё и эти странные суды. Вопросы юриспруденции любопытны, но обязанность выслушивать лекции не может понравиться. Мысли о пропаже Адама, ранее постоянно занимавшие его, немного притихли. Думать об этом не хотелось, и он чувствовал отголоски вины, доносившиеся даже сквозь усталость.
   
Чтобы отвлечься, он вновь взглянул по сторонам. Самым удивительным в помещении была его вытянутая форма и нависшие над сценой балконы со зрителями. Некоторые из них располагались очень высоко, в сгустившейся наверху темноте.
 
Вдруг Ян опять встретил взгляд своего соседа, по-прежнему робкий и испуганный. Наверное, у него какие-то неприятности, подумал Ян и решил с ним поговорить.

– Не знаете, почему заседание проходит в столь необычном зале? – шёпотом спросил Ян.

Мужчина вздрогнул, будто не ожидал, что к нему обратятся.

– Вы – новичок, – ответил он.
– В общем-то, да, – признался Ян. – Хотя я уже побывал на нескольких судах.
– Тогда вам известно, что помещение напоминает рассматриваемое дело. Большое дело – большой зал, незначительное – маленький. Но не только размеры, и форма в каком-то смысле должна быть похожа! Поэтому и…– он грустно махнул на вереницу балконов.
– Вот как, – сказал Ян. – А ещё любопытно, будет ли приговор. Суд без приговоров пугает даже сильнее. 
   
Чиновник потёр лоб и произнёс:
– Пожалуй, я с вами не соглашусь. При других обстоятельствах мысль кажется интересной, но, к сожалению, не сейчас. Здесь, видите ли, судят меня.
– Вас?
– Да. Вы удивлены, почему я, будучи подсудимым, не в клетке? Но все понимают, что я никуда не денусь. Это и я знаю. Куда бежать? Где края Министерства? Полагаете, вы не внутри него? Многие здания связаны, например, системой подземных ходов и могут считаться единым целым. Убежишь на край света, спрячешься в маленькой комнатке в забытой гостинице, но и там под кроватью отыщется запылённая печатная машинка, а в шкафу предназначенные для тебя документы.

Ян задумался.

– А какое преступление вы совершили?
– Вообще-то я не совершал никаких преступлений. Разве я похож на преступника?
– Нет, не похожи, – согласился Ян. – Значит, вас ошибочно в чём-то обвинили?
– Меня никто не обвинял.
– Тогда вы не должны здесь быть!

Мужчина обхватил себя за плечи, будто ему стало холодно.

– Нет. Должен.
– Извините, – сказал Ян, – но я вас не понимаю. Я очень хочу помочь, но не знаю, как это сделать.

Собеседник тоскливо посмотрел на сцену.

– Я забыл представиться. Меня зовут Михаил, я работаю в отделе учёта документов. Мой кабинет на пятнадцатом этаже, в конце коридора. Он маленький, потолки низкие, но я привык. Напротив меня сидел Филипп, ему столько же лет, сколько мне, у него тоже давно появились седые волосы. В незапамятные времена он, как и я, неизвестно откуда пришёл в Министерство, в отдел учёта. Также как я. Жена у него умерла, также… а впрочем, к чему это рассказывать, если несколько лет назад его перевели в другое место.

Он помолчал и продолжил.

– Однажды почему-то ко мне явились из отдела проверок. Легко понять, что они идут к тебе по коридору – лампочки начинают мерцать, зеркала трескаются, надписи на стенах проступают. Я едва успел погасить лампу, как они уже были тут. Я всегда выключаю свет, когда приходят эти существа. В темноте не так страшно. Ты же их не видишь! Разум, конечно, рисует жуткие картины, но это лучше, чем смотреть на них воочию. Говорят, воображение способно выдумать куда более страшное, чем есть в действительности, но на отдел проверок данное правило не распространяется. Здесь реальность даст фору самым извращённым фантазиям. Зачем они приходили, неизвестно. Постояли, покривлялись и ушли. Они частенько так себя ведут, наверное, для поддержания дисциплины. Кстати, очень действует. Я подумал, что всё закончилось, и вдруг – повестка! В ней предписывалось некоему Аркадию, которого я и знать не знаю, прийти в суд из-за его опоздания на работу. Предписывалось ему, но прибыл документ-то мне! В мой кабинет! Я пошёл к заместителю начальника и спросил совета. Он перепугался не меньше меня, сказал, чтобы я явился в суд, а тот разберётся. Я так и поступил.

Он минуту молчал.

– Я потерял счёт заседаниям. Я по-прежнему здесь, в непонятной роли обвиняемого. Мне страшно.
– Напрасно вы так боитесь, – попытался успокоить его Ян. – В худшем случае выпишут штраф. Вы никого не убили, а всего лишь немного опоздали.

Михаил грустно улыбнулся.   

– Наказание – нечто большее, чем оно выглядит.
– А вы не пробовали сообщить суду, что вы – другой человек?
– Нет. Как-то неудобно, – произнёс Михаил и поправил очки. – Очень надеюсь, что меня об этом спросят, но пока почему-то не спрашивают. И потом, не будет ли хуже? В конце концов, я не против того, чтобы несправедливо пострадать за справедливость, это судьба всех интеллигентных людей, но вопрос в том, насколько! Всё хорошо в разумных пределах. Чересчур страдать не хочется. Значение страдания в том, что оно помогает избежать большего страдания, а смысл большего в избегании ещё большего, но почему нельзя разорвать цепочку более гуманным способом? Эх, не к добру меня так часто вызывали сюда, и всё ближе и ближе к сцене. 
 
Он вздохнул.

– И даже если я попытаюсь объяснить, что изменится? Скажут, мол, согласно инструкции такой-то сходства достаточно. Повестки-то куда приходят? Надо быть реалистом. Возможно, это некий новый вид преступления. Преступления, которого не совершал, но за которое должен понести наказание. Справедливое наказание.
– Вы противоречите логике, – возразил Ян.
– Логика, как и реальность, вещь согласованная. Согласованная, утверждённая и прописанная в инструкциях. Никаких противоречий. Я сталкивался с этим каждый день и ни о чём не думал. Но дальше, однако, сомнения зародились. Коснувшись тебя, закон приобретает иные очертания. Удивительно. Говорят, мол, если что-то не имеет смысла и причиняет боль, стоит предположить, что мы просто чего-то не знаем, и это происходит только затем, чтобы принести нам счастье. Предполагать можно что угодно, а из-за своих выдуманных частей вещи и поступки меняются. Плохое становится хорошим, а хорошее – дурным и запретным… но у меня не очень выходит. Возникает много вопросов, и безосновательные ответы их не устраивают. Может, за это меня и судят? Уж лучше за это, ведь иначе  – совсем кошмар.         
– У меня есть идея, – сказал Ян. – Я пройду за трибуну и скажу, что вы другой человек.

Михаил содрогнулся и замахал руками.

– Прошу вас, нет! Это опасно! Суд сам разберётся! Надо верить! Кому верить, если не суду? Мне теперь кажется, что я действительно похож на Аркадия. Посмотрите, ведь и вправду похож?!
– Как можно знать, когда его никто не видел? Перестаньте бояться. Я коротко выступлю, и всё будет хорошо. Если ничего не предпринимать, то неизвестно, куда это выльется.

Ян встал, и немного наклонившись, чтобы не привлекать взглядов, подошёл к одному из судей, молодому парню с равнодушным лицом.
 
– Я хочу выступить, – сказал Ян. – У меня есть важные замечания. Когда это сделать?
– Да идите хоть сейчас, мне-то что. Я здесь также как вы, по повестке, – ответил тот, и вдруг встрепенулся. – Кстати, вы сегодня тоже судья. Один из многих. Хаха! Не досталось мантии? Может быть, их часто разворовывают. Не возвращают на склад после заседаний и потом используют для ролевых игр. Очень удобно! И не спрашивайте меня, что делать. Думайте сами. Взрослый человек. Детей судьями не назначают, если, конечно, они не чьи-то родственники. Судья принимает решения исходя из закона и своего внутреннего ощущения, точнее, голоса. Несомненно, надо прислушиваться не к голосу совести, а к тем странным голосам, которые постоянно смеются и ругаются у нас в головах. Опытные судьи так и поступают, посмотрите судебную практику.
    
Ян захотел что-то спросить, но докладчик закончил речь, покинул сцену, и Ян поспешил занять его место.
 
Подойдя к трибуне, он обнаружил внизу открытую тумбочку со шляпой и знакомую радостную голову, но притворился, что ничего не заметил. Когда же его настойчиво стали дёргать за штанину, он ногой захлопнул дверцу, после чего из подполья донёсся звук падения, что-то ойкнуло, подпрыгнуло и покатилось.
   
– Обращаю особое внимание суда, – веско проговорил Ян, – на то, что человек, который сидит в зале как обвиняемый, совершенно другой, не тот, кто причастен к тяжкому преступлению. Из уважения к суду он согласился лишь ненадолго его подменить. Временно исполнить обязанности подсудимого. Вероятно, он не похож на него и внешне. А если и похож, то это поверхностное сходство, которого недостаточно даже для суда столь высокого уровня.

Произнеся речь, Ян ушёл, не посмотрев на реакцию зала, и встретил белое от ужаса лицо Михаила.

– Что вы натворили, – прошептал он. – Что я вам плохого сделал? Вы несколько минут назад впервые меня увидели, и так со мной поступили.

Потом Михаил широко улыбнулся и погрозил Яну пальцем. Его руки задрожали, на губах выступила пена, лицо превратилось в кривую гримасу.
 
– Я понял. Я нашёл истину. Всё несложно. Мы неправильно понимаем суд. Мы думаем, что наказание назначают за преступление. Нет, конечно, так тоже иногда случается. Но мы забыли, что суд – это механизм, и, как и все механизмы, если он перестанет работать, не будет никого судить, то начнёт простаивать, заржавеет и сломается.  Иначе говоря, суд – не «за что», он – «зачем», и ему безразлично, что произошло, кто подсудимый, и преступник ли он. Все листы бумаги одинаковы, и текст на них неважен. Тщательное разбирательство станет причиной перебоев, откладывания заседаний и тому подобного. А машине необходимо работать плавно, без рывков, в одном ритме. Суд – часть Министерства, и для их существования как раз и происходят судебные процессы. Без еды им не обойтись! Физиология легко объясняет большинство великих целей. Гражданин обязан прилагать усилия к тому, чтобы всё прошло гладко, хорошо и внимание суда не рассеивалось по мелочам. Тот, кого приносят в жертву, должен чувствовать гордость! Эта роль тяжелее других, кого угодно на неё не подберёшь! Понятия «зла» и «несправедливости» примитивны. Тебе всего лишь подыскали место в мире согласно своим желаниям, и желания эти очень просты. И есть тот, кто имеет на это право! Абсолютная власть не зло, а уже нечто иное! Если вам что-то не нравится, можете уходить, хотя уйти вам никто не даст!
   
Он почти кричал. Ян оглянулся и увидел, что на них почему-то не обращают внимания, будто они отделены от всех стеклянной перегородкой.

– Вы сошли с ума, – сказал Ян. – Напрасно я решил выступить, это вас слишком напугало.
– Нет! Если кто и помешался, то не я! Вы догадываетесь, что я говорю правду, не хотите её признавать, но вам предстоит в ней убедиться. Мой час настал, но мне не о чем жалеть. Я прожил счастливую жизнь, и благодарен Министерству за то, что оно для меня сделало и скоро ещё сделает. Суду тоже большое спасибо. За что, пока не знаю, но обязательно придумаю. Хотя времени осталось мало.
 
Он указал пальцем на Яна. 

– Министерство всматривается в тебя – как человек смотрит в темноту. Ты нарушил спокойствие и заставил себя бояться. Тебе пойдут навстречу. Насколько смогут, конечно. Разным логикам сложно постигнуть друг друга. Ты найдёшь то, что ищешь, но оно ли это?

Его лицо совсем исказилось.
 
– Кто пойдёт мне навстречу?

Но Михаил не ответил, он с блаженной улыбкой уставился взглядом в далёкий потолок и что-то шептал.
 
Ян спустился в зрительный зал и вышел.

                3.40.

На следующее утро он отыскал кабинет Михаила, постучал, но никто не отозвался. Ян надавил ручку замка, но дверь была заперта, от неё сквозило пустотой и безнадёжностью, будто она никогда не открывалась.   

                3.41.

Вечером Ян уходил с работы последним. Когда он шёл через турникет, сторож, старый клерк с чёрными от бессонницы пятнами под глазами уже почти замкнул входную дверь. Увидев Яна, он засуетился, торопливо повернул назад ключ и наклонил голову, будто сделал что-то неправильно, но верил, что его простят. Ян прошёл немного по мостовой и оглянулся. 

Министерство возвышалось в вечерних сумерках, как скала. Немыслимо представить, что здание могли построить люди. Наверное, оно им приснилось, и сон был настолько тяжёл и мрачен, что попробовать сбежать из него и пробудиться оказалось слишком страшно. Но зачем я здесь, подумал Ян, в чужих снах?
 
И тут, словно в ответ, где-то наверху зазвенело, стекло в окне разбилось, и наружу вылетели белые листы бумаги. Они рассыпались в воздухе, разлетелись и исчезли.

Больше ничего не происходило, и Ян медленно побрёл к метро.   




IV. Возвращение
 
                4.1.

На другое утро он почувствовал странное беспокойство, и его причина оставалась неясной. День выглядел таким же сырым и тусклым, также подъехал поезд и отвёз на работу. Ян взял на проходной ключ и поднялся в свой кабинет. 

Но что-то было не так.

Ян проверил почту, но писем не нашёл. Выключил и снова включил лампу. Вышел в коридор и побродил в сумраке несколько минут. Тревога не покидала, и он решил ещё раз зайти к Адаму. 

                4.2.

Открыв дверь, он увидел всё тех же сотрудников, занятых привычной работой, однако за столом Адама сидел мужчина, которого Ян никогда раньше не встречал. Высокий, худой, черноволосый, по меньшей мере, лет на десять моложе Адама, с настороженными чертами лица и необычной вертлявостью в движениях, он что-то быстро и деловито выстукивал на печатной машинке. Другие чиновники не обращали на него никакого внимания. 

Ян подошёл к одному из них. С ним он уже разговаривал, пытаясь узнать судьбу Адама. 

– Простите, – осторожно сказал Ян, – а кто сидит там? – он кивнул на стол. – Я не помню его в вашем отделе.

Клерк недоумённо взмахнул руками.

– Ну как же, – ответил он. – Это Адам. Я полагал, вы знакомы.
– Кто? – Ян подумал, что ослышался.
– Адам. Его зовут Адам.
– У него такое же имя, как у человека, который раньше был здесь?

Собеседник удивился ещё сильнее.

– Адам у нас очень давно. Даже и не знаю, сколько лет. Он наш старый сотрудник, и мне неизвестно, кто был до него… Ах да, вспомнил, однажды он рассказывал, что когда-то работал за другим столом, в паре метров отсюда.

Ян стиснул зубы.

– Значит, это Адам?
– Да, Адам. А почему вы сомневаетесь? Извините, но вы странно себя ведёте, – взволнованно заметил чиновник.

Он обернулся к проходившим мимо людям.

– Скажите, – произнёс он, – кто сидит на том стуле?

Те пожали плечами.

– Адам. Кто же ещё? Сколько лет он здесь!
– А другого Адама у вас случайно не было, – тихо спросил Ян, чувствуя, как кровь застучала в висках.
– Другого? Нет. А чем вас этот не устраивает? – ответил один из клерков и засмеялся. – Мы его очень ценим! Отдел регистрации нельзя представить без Адама, он работает тут дольше всех, ни у кого нет такого опыта и знаний. Однажды он ненадолго задержался, ушёл в архив и исчез – потом выяснилось, что его завалило бумагами – и пока он не отыскался, мы места себе не могли найти, так переживали, боялись чего-то ужасного. Но кто-то его спас, то есть вы, и мы за это чрезвычайно благодарны!
– А не вы ли несколько дней назад говорили, что он пропал? А затем утверждали, будто никакого Адама никогда и не существовало?!
– Боюсь, я уже и не помню, – сообщил чиновник и оглянулся в поисках поддержки на остальных. Те согласно закивали, подтверждая, что он действительно не может вспомнить столь далёкие события.
– Если я такое и говорил, то, выходит, был неправ. Надо уметь признавать свои промахи. Не делает ошибок лишь тот, кто ничего не делает, если конечно не считать бездействие формой деятельности. А после тщательного изучения проблемы станет ясно, что и ошибки-то нет. Вчера человека никогда не было, а сегодня всегда был. С кем не бывает! И вообще непонятно, почему вы тратите на это время, когда в мире есть ещё столько прекрасного. 

При этих словах клерк неестественно, но очень весело улыбнулся и шагнул к Яну. Другие последовали его примеру, и скоро Ян очутился в пугающем окружении натянутых на лицо радостных улыбок.
 
Он с ненавистью махнул рукой, и люди отпрыгнули, не сводя с него осторожных глаз и не переставая счастливо улыбаться неподвижными лицами.

– Отойдите от меня, – прошипел Ян.

Чиновники ещё какое-то время молча постояли, потом избавились от улыбок и разошлись.

Адам (точнее, тот, кто сидел на его месте) в разговоре с Яном участия не принимал и, судя по всему, совершенно не замечал происходящего. Нахмурив брови, он сосредоточенно печатал на машинке.

Ян подошёл ближе и остановился рядом со столом. Не увидеть его было сложно, но мужчине некоторое время это удавалось.

И вдруг он поднял голову, заметил Яна, и его лицо тоже озарила улыбка, но в отличие от улыбок других она выглядела яркой и искренней. Кабинет сразу будто посветлел.

– Ян, – воскликнул он, – друг мой, как я рад! Только подумал, не зайти ли, не проведать, как вы там. Решил, что сейчас закончу работу и непременно приду в гости! Но вы меня опередили! – человек задорно рассмеялся. 
– Кто вы, – произнёс Ян.

Мужчина ошеломлённо застыл. Счастье на его лице начало соединяться с растерянностью, подобно тому, как в пробирке медленно смешиваются две разноцветные жидкости.

– Как кто? Мой друг, что с вами? Неужели вы меня не узнаёте? Я Адам, помните, ну, тот, кого вы спасли из бумажной лавины? Потом мы вместе пили пиво здесь неподалёку! Что случилось, на вас просто лица нет!
– Встаньте, пожалуйста, – угрюмо попросил Ян.

Человек вытаращил глаза, отодвинул стул и выпрямился. Он оказался ненамного, но выше Яна. Постояв какое-то время, он всплеснул руками и вопросительно посмотрел на него, не понимая, чего тот хочет.

– Вы даже выше меня ростом, – сказал Ян.

Незнакомец изумлённо открыл рот.
 
– И что с того?!
– Адам едва доставал мне до плеча, – со злостью проговорил Ян.
 
Мужчина с облегчением выдохнул.

– Как вы меня напугали! Я не знал, что и думать! Столько внимания мелочам!
– Это не мелочь, – сказал Ян. – Вы другой человек, выдающий себя за Адама. Не понимаю, зачем. И предположить не могу. Скажите, где настоящий Адам? И кто вы на самом деле?
– К чему эта категоричность, – воздев руки, жалобно ответил мужчина. – По-вашему либо белое, либо чёрное, и никаких полутонов. Бессмысленный максимализм! Реальный мир куда сложнее! Если у вас есть смутные подозрения, то давайте откровенно поговорим и вместе придём если не к истине, то к разумному компромиссу, который должен всех устроить. Мы же образованные люди! Лучше вспомните, как мы сидели в кафе и разговаривали о Министерстве! Там ещё музыкальный автомат играл. Монотонно, грустно, безнадёжно, но очень трогательно и оптимистично! Разве бывает что-то выше дружбы?! 

Последнюю фразу он сказал довольно громко, словно обращаясь к залу. Чиновники её услышали, на секунду подняли глаза и закивали, соглашаясь с тем, что выше нет ничего, и потом также одновременно вернулись к работе.

– О чём вы говорите? – закричал Ян. – Дружба с кем? Если это шутка, то неудачная! Я требую объяснить, где Адам и кто вы такой!

Мужчина насупился от обиды.

– Мы, конечно, старые друзья, но я не позволю разговаривать со мной таким тоном. Я всегда к вам хорошо относился, и не понимаю, чем заслужил подобное обращение. Ваши упрёки крайне неприятны, и у меня нет никакого желания оправдываться за то, в чём я не виноват. Если я не соответствую вашим представлениям обо мне, то ничего с этим не могу поделать. Вы предъявляете к окружающим слишком высокие требования! А сейчас, с вашего позволения, я продолжу работать. 
Он отвернулся, демонстративно пододвинул печатную машинку, и с оскорблённым видом застучал по клавишам. Ян постоял ещё и вышел в коридор.

                4.3.

– Нет, это я так не оставлю, – сказал Ян. Разъярённый, он почти час ходил по кабинету вперёд – назад. На столе лежало несколько документов, но к ним он и не собирался притрагиваться.
 – Немыслимо. Даже не знаю, что сказать.
– Может, я забыл внешность Адама? Тогда как объяснить слова чиновников? Куда-то пропал, потом выяснилось, что его никогда не существовало, а затем, когда он всё же объявился, им стал другой? Я ничего не упустил?
– И главное – зачем? Неужели кто-то всерьёз предполагает, что я с этим соглашусь? Однако если предполагает не кто-то, а «что-то»… нет, это слишком простое объяснение. 
– А может, я неправ? Адам помолодел лет на десять и вырос на полметра, какие пустяки! Люди меняются со временем! Странно, что ещё никто это не сказал.   
– Интересно, они действительно верят в то, что говорят, или участвуют в розыгрыше? А вдруг просто боятся? Или сразу и первое, и второе, и третье? Тогда в какой пропорции? А если одно включает в себя другое?

Через несколько минут он решил зайти к начальнику отдела Адама, точнее, заместителю начальника. Тот работал неподалёку, проходя мимо Ян несколько раз наблюдал, как от него выходили люди с документами в руках.

– Если он не захочет со мной разговаривать, – вслух подумал Ян, вспомнив поведение начальника с переменчивым лицом, – я всё равно заставлю его отвечать на вопросы. 

                4.4.

Дверь, как и подобает двери влиятельного чиновника, выглядела огромной и тяжёлой. Медная табличка блестела далеко над полом и свысока указывала должность.

Ян постучал, и не услышав ответа, потянул за ручку.

Кабинет был очень тёмный, лампа не горела, лишь приоткрытые шторы немного пропускали свет с улицы.

За столом неподвижно сидел крупный лысый мужчина. Откинув голову, он надменно смотрел на Яна и молчал, наверное, ожидая объяснений причины его внезапного прихода.

Ян смутился, и от волнения мысли потекли сбивчиво.

– Здравствуйте, меня зовут Ян. Я хочу спросить, известно ли вам о событиях в отделе. Понимаю, какая у вас высокая должность, но вам следует знать, что один из ваших подчинённых исчез, а вместо него возник кто-то другой. Думаю, это важно. Надо как-то отреагировать, например, провести служебную проверку по факту подмены сотрудника.

Человек молчал. В его силуэте проглядывало нечто зловещее.

– Вы молчите, поскольку чувствуете мою правоту. Конечно, вы не хотите ничего исправлять, боясь привлечь внимание. Вам выгодно замалчивать проблему, надеясь, что всё разрешится само собой. Не разрешится! Мне кажется, что происходят пропажи людей в Министерстве, и причём недопустимо часто. С этим нужно бороться, ведь замена их другими, пусть даже под прошлыми именами, в лучшем случае полумера. Вы можете заявить, мол, Министерство даст новых чиновников взамен утраченных, но я уверен, что необходимо обойтись без этого. Кто знает, как далеко зайдёт процесс, и не затронет ли он и руководство! А вдруг однажды, увидев себя в зеркале, убедитесь, что вы это не вы? Или полагаете, что отыскали оригинальный способ уйти от угрозы? Нашли подземный ход, ведущий с шахматной доски?

Чиновник по-прежнему молчал и не двигался. Ян совсем растерялся. Он был готов к любому ответу, к словам, что он не должен лезть не в своё дело, что никто никуда не пропадал, что мы разберёмся и нельзя так разговаривать с начальством, к другим обычным в таких случаях фразам, но не к тишине.
 
И почему он не шевелится?

Ян шагнул ближе, вплотную к столу. Ничего не произошло. Всё тот же неподвижный взгляд и тишина. Даже с улицы не слышалось ни звука. Ян почувствовал, как его охватывает дрожь.
 
В сумраке он увидел выключатель настольной лампы. Выбора не оставалось, и Ян, ещё раз посмотрев на мрачный силуэт, нажал кнопку. Судя по толстому слою пыли, её не включали очень давно, но прозвучал щелчок и кабинет озарился пронзительным и полным теней светом.

                4.5.

За столом находился манекен. Похожий на человека, с тяжёлым властным взглядом, в дорогом костюме, но всё же – манекен.

Ян в ужасе отскочил, потом справился с нервами и подошёл ближе, не веря своим глазам. Он ясно видел, как сюда только что заходили сотрудники с бумагами на подпись, и тут же, как ни в чём не бывало, шли назад!
 
Неужели с ним поступили как с Адамом? Но тому повезло больше, его заменили кем-то живым.

Яну вдруг захотелось дотронуться до манекена. Он протянул руку и ощутил, с каким усилием она движется. Перед ним был хоть и манекен, но манекен начальника! Однако он прикоснулся к безволосому целлулоидному черепу и почувствовал сокрытый внутри холод.

 Яну стало неловко за то, что стоял здесь и робея объяснял цель визита. Раздосадованный, он шлёпнул куклу ладонью по макушке, отчего голова слетела и как бильярдный шар со стуком запрыгала по полу. Ян перепугался, спешно её поймал и приладил на место. Получилось хорошо, догадаться о том, что она валялась под столом не смог бы никто, к чиновнику вернулся прежний подобающий должности солидный облик.

 Ян подумал о том, что делать дальше. Осмотревшись, он ничего любопытного не заметил. Обычный кабинет, с чёрной лакированной мебелью и аккуратно разложенными стопками документов. 
 
Неожиданно он увидел на одном листе какое-то расплывчатое пятно и понял, что оно напоминает высохшую кровь. И на других документах те же пятна. Очень похоже на кровь, просочившуюся сквозь несколько слоёв бумаги.   

Здесь произошло убийство? Чиновнику размозжили череп тупым предметом и, пытаясь замести следы, подменили манекеном? Тогда надо что-то срочно предпринимать. Но не обвинят ли в преступлении его? Может, оставить всё как есть и уйти? Нет, так нельзя.

Ян выскочил в коридор и добежал до отдела регистрации.

– С вашим руководителем случилась беда!

Все мгновенно притихли. Ян заметил, что человека, выдававшего себя за Адама, в кабинете сейчас нет.

– Неужели? – осторожно поинтересовался какой-то клерк. – Что произошло?

Ян решил не тратить время на объяснения и махнул рукой.

– Идите за мной.

Он вышел в коридор и оглянулся. Люди гурьбой высыпали за дверь и, стараясь держаться в отдалении, с молчаливой настороженностью следовали за ним. 

                4.6.

Ян прошёл за стол и остановился возле продолжавшего хмуро смотреть вперёд манекена. Спустя секунду десятка три сотрудников, нагнув головы, тихо проникли внутрь и почтительно выстроились перед начальником. Лампа мерцала и тени подрагивали, словно их отбрасывали не фигуры людей, а охваченные страхом души.

 – Вот, – сказал Ян.

Впереди стоял полный мужчина в очках и с серьёзным лицом. Он, наверное, выразил общую точку зрения, ответив:
– А что, собственно, произошло?
– Перед вами манекен! – изумлённо воскликнул Ян.
– Но случилось-то что?– возразил клерк. – Вы оторвали всех от работы, чтобы нам показать нашего руководителя? Мы его и так видим каждый день. Носим, знаете ли, бумаги на подпись. 
– Это шутка? – рассердился Ян. – Вы говорили, что любите своего начальника.
– Да. Любим. Со всеми достоинствами и недостатками, которых у него кстати нет.
– Нет недостатков, – уточнил чиновник. – Мы от него не слышали ничего плохого, он никогда на нас не кричал, кому ещё так повезло!
– Вы не замечаете, что любимого начальника подменили?!

Все переглянулись.

– Это ещё надо доказать. Может, никто никого не подменял. Откуда вы знаете!
– Но вы-то как раз и знаете! Пусть я его сегодня увидел впервые в жизни, однако из отдела заходят сюда каждый день и могут понять, где человек, а где манекен!
– Мы, в отличие от некоторых, работаем, а не пялимся по сторонам! – воскликнул мужчина, – личная жизнь руководителя нас не интересует, кто он, это его дело. Он выполняет свою работу, а остальное неважно. Спрашивать, не манекен ли вы? В ответ он в лучшем случае промолчит. Он и сейчас молчит. Да и в чём вообще проблема? Люди и манекены достаточно похожи. Вы что, манекенов никогда не видели? Про людей мы и не говорим.
– Видел, – признался Ян. – Но они занимались другим, более лёгким трудом. Как они могут подписывать документы? 
– Согласно инструкции, заместитель начальника может как поставить роспись, так и не делать этого. Суть не меняется, работа выполнена.
– Вы, – продолжил чиновник, – просто завидуете ему. Он многого достиг, занимает высокий пост и руководит большим коллективом уже столько лет. Вместо того, чтобы переосмыслить свою жизнь, задать себе неприятные вопросы, понять, что делаете не так, вы тратите силы на поиск недостатков других. Да, обвинение посторонних людей или ещё кого-то в собственных промахах позволяет чувствовать себя лучше, но жизнь в социуме накладывает ограничения.
– Многого достиг, говорите. Ну хорошо, тогда попробуем нечто совсем другое, – угрюмо произнёс Ян, снял с манекена голову и положил на стол.
– Что теперь скажете?

Толпа ахнула и зашепталась. Голова надменно смотрела вперёд. Мужчина нахмурился.
 
– Оставьте свои балаганные проделки. Это глупо. Вы разговариваете с образованными людьми, а не с клерками третьего класса, поэтому не сводите дискуссию к метафизике. Аргументация подобного рода говорит скорее о вас, чем о нашем руководителе. Вы – сомнительная личность, ничего не пытаетесь предложить, а лишь несёте хаос и разрушение. 
– Зависть – причина вашей агрессии, – изрекал чиновник. – Вы эгоистичны и не умеете радоваться за других. Между тем, возможность гордиться начальником – одна из основных человеческих потребностей. Надо уметь подчиняться, это целая наука. Смирение и покорность движут цивилизацию вперёд! С точки зрения формальной логики униженность перед достаточно большим начальником не является таковой, а даже наоборот, возвышает, и это подтверждено практикой. Для подчинённого престиж начальника – его личный престиж! Кто мы в сравнении с ним? Неужели мы допускаем, что прочитав несколько книг о логике, станем способными распознавать истину своим непослушным умом? Как можно дерзать подчиняться Министерству, когда не научился подчиняться даже маленькому начальнику? Мы что, считаем себя лучше Министерства, рассуждая о недостатках заместителей начальников отделов? Если их назначили, они умнее других, ну или вроде того. Разве подчинённый может требовать ответа у руководителя? Мы, если на то пошло, обязаны отдавать ему всё, и благодарно довольствоваться тем, что он нам даст от своей милости. Хотите сказать, это несправедливо? Но если назвать несправедливость традицией, она сразу перестанет быть несправедливостью. Вся власть от начальника! Хороший начальник не тот, который должен народу, а тот, которому должен народ. Нам давно везёт с начальниками! Если ты не инфантилен, то непременно мечтаешь слушаться кого-то строгого и харизматичного, кто будет решать за тебя все твои проблемы, требуя в качестве платы сущие пустяки. Именно в беспрекословном служении руководству и кроется тайна величия Министерства. Покорность – часть нашей великой культуры, или даже не часть! 

– А как же свобода, – спросил Ян. – Она не нужна? 
– Вы неправильно понимаете её. Свобода – способ что-то получить. «Скажи, зачем ты свободен!» Но обычно она лишь отдаляет желаемое. Без неё можно приобрести гораздо больше, что легко доказать на примерах, поэтому логично заявить, что она есть её отсутствие. Зачем свобода, если начальник всё делает правильно? Почему бы не подчиниться  хорошему человеку?    

Ян на секунду закрыл глаза, собираясь с мыслями.

– Давайте вернёмся к вашему руководителю. По-вашему, голова на столе – мелочь?
– Начальник не идентичен своей голове! Основная часть его в кресле! – парировал толстый.
– Но он связан с ней! – возразил Ян.

Они посмотрели на стол и замолчали. Последние фразы немного запутали спор, а этого не хотелось никому. Ян и его собеседник обменялись понимающими взглядами и так договорились использовать более простые доводы, чтобы нечаянно не поддержать мнение оппонента.

– Вот, – указал Ян. – Листы бумаги. Видите пятна? Похоже на кровь. Я боюсь, что с вашим начальником случилась беда.   
– Как вы такое говорите? Вот же он, – произнёс клерк и покосился на лежащую голову. – Предположение об убийстве заведомо противоречиво, поскольку кто-то находится в кресле, и с ним всё достаточно хорошо. С точки зрения логики «А» есть «А», невзирая на некоторые шероховатости. И почему манекен не может руководить? Он точно не навредит, просто не сумеет, это мало у кого получается, и выходит, что он очень успешен на своём посту. А кровь… ну, рассказывали, что кабинет раньше принадлежал отделу проверок. В белых перчатках такую работу не делают, отсюда и кровь. Если покопаться в шкафах, можно много чего найти, и не все находки лежат в банках с формалином. Из отдела проверок редко приходят не окровавленные документы, а если и приходят, то от удивления аж сердце сжимается, думаешь, наверняка что-то стряслось. Хорошо, что отрезанные головы по почте не пересылают, хотя пару раз всё-таки пересылали. Шутка, хахаха. Шутят они так. 
         
– Значит, начальник – переменная? – догадался Ян. – Что же вы мне сразу не сказали. Он тот, кто сейчас сидит на этом месте, кем или чем бы он ни был. Его-то вы и обожаете изо всех сил. Появился откуда-то другой – о старом забыли, неважно, что произошло, и полюбили нового. Восхитительно.
      
– Вы начинаете понимать! – с гордостью подтвердил мужчина, шагнул впёред и погладил лежащий череп рукой. – Немного упрощённо, но суть уловили. Разве не здесь скрывается мудрость? Разве так не удобнее? Но мы, конечно, любим начальника, пока он нами управляет, очень искренне. А как же иначе? Покорность – серьёзное подспорье для карьеры. Если у вас есть какие-то амбиции и самоуважение, извольте вести себя подобающе. Умный и образованный начальник обожает преклонение перед ним, это подробно описывается даже в древних свитках. И без начальника нельзя! Если его нет, то получается, что можно всё. Посмотрите на нас и представьте, что бы мы тогда натворили! Не слышали, как в одном из отделов, узнав об отсутствии начальника, сразу предались в кабинете всем смертным грехам одновременно? Хотя если он есть, то тоже можно всё, если как-то связать свои поступки со служением ему. Вера в его существование неминуемо создаёт выбор между ним и людьми, и угадайте, кем мы пожертвуем. Мы за гуманизм, пока он не отличается от желаний начальника, а он постоянно отличается!
– Но, – сказал после паузы Ян, – полагаю, что с точки зрения логики достаточным основанием для…

Чиновник вдруг сердито и невежливо его перебил.

– С точки зрения формальной логики достаточным основанием может быть что угодно. До свидания, у нас полно работы.

И толпа стремительно и бесшумно просочилась в дверь, оставив Яна наедине с безголовым манекеном.

                4.7.

Через минуту из коридора донёсся какой-то звук. Отчасти он напоминал заговорщицкий свист, но тот, кто свистел, не слишком умел это делать. Ян выглянул и заметил прячущийся от света силуэт. Человек взмахнул рукой, подзывая его ближе. Ян подошёл и увидел незнакомого испуганного чиновника. Он быстро оглянулся и приложил к губам палец.

– Чего вы боитесь? – негромко спросил Ян. 
– Я? Ничего, – ответил клерк. – Это беспричинный экзистенциальный страх. Вы образованный человек и понимаете, о чём я говорю, тем более, насколько могу судить в темноте, вы чувствуете то же самое. Приятно встретить единомышленника. Но я здесь не за этим. Я знаю, что случилось, и хочу сказать, что нахожусь на вашей стороне. А от этих жалких приспособленцев не будет никакой пользы! – он презрительно посмотрел вслед ушедшей толпы, – хотя тут всё зашло недалеко, видели бы вы, что творится в других отделах. Они, конечно, холуи, но из умеренных, способных к диалогу. Я немногое могу рассказать, но знаю, кто осведомлён гораздо лучше. Анна, любовница начальника. Последнее время она часто заходит сюда. 
– Как она может быть его любовницей, объясните? – воскликнул Ян, – или вы все издеваетесь надо мной? Что это за цирк?!
– Я поражён не меньше вашего, – сказал клерк. – Но она такая талантливая, со всеми начальниками находила общий язык. Не каждому это дано. Я пробовал, у меня ничего толком не получилось, и теперь я в оппозиции и очень недоволен. Кабинет пятый слева. Найдите её, никто не знает о начальнике больше. Но это и неудивительно.

Внезапно невдалеке послышались шаги. Лицо человека перекосилось, он взмахнул на прощание рукой и убежал.

Ян постоял в коридоре и направился к указанной двери. Постучав, он заглянул в комнату с парой столов. За одним из них сидела светловолосая девушка в очках, и медленно и неумело, даже медленнее человека в подвале, нажимала ухоженным пальцем на клавиши печатной машинки, зажмуриваясь от щелчков букв по бумаге.

– Извините, вы Анна? – спросил Ян. 
– Нет, она куда-то ушла и до сих пор не вернулась. А я не смогу вам помочь? Говорят, мы похожи, – кокетливо произнесла девушка и сняла очки.
Ян молча вышел.
 
                4.8.

В коридоре он заметил окно, выходившее на противоположную от улицы сторону. За стеклом виднелся двор, тёмные от дождя кирпичные стены, и Ян решил спуститься. Скоро он отыскал двери и очутился позади Министерства, там, куда ещё никогда не заходил.

Двор был вымощен камнем и кое-где занят различными пристройками. Поодаль стена здания несколько раз свернула, образовав маленький неприметный дворик в несколько метров шириной. Вода почти полностью залила его, лишь по краям вдоль стен оставались узкие, словно карнизы, участки мостовой. Далеко над ними выглядывали редкие окна. 

У края воды на стульях неподвижно сидели три чиновника в пальто и шляпах; тот, кто был слева, читал газету. Наверное, у них выдалось немного свободного времени, и они решили провести его здесь, подальше от пыльных кабинетов.   
 
Ян зажмурился и понял, что посреди дворика не обычная лужа. Это было просто невозможно, неправильно из-за уходящих на невероятную высоту стен и далёкого неба.

Под ними должна прятаться наполненная водой бездна.

Затем он открыл глаза и увидел, что два клерка держат тонкие рыболовные удочки с заброшенными в воду лесками.

Если это не видение, то рано иди поздно что-то попадётся на крючок и тогда он окажется прав. Здесь безмерно глубоко.

Некоторое время Ян молча стоял и смотрел на них, но ничего не происходило, и он разочарованно пошёл к двери.

И вдруг услышал всплеск и обернулся.

В руках у одного из клерков билась огромная серебристая рыба, однако человек по-прежнему оставался неподвижен и сидел со спокойным отрешённым лицом.

Остальные не обратили на рыбу никакого внимания. Один читал газету, второй замер, глядя на ровную поверхность воды. 

Ян снова пошёл к выходу.

                4.9.

На другой день, ближе к вечеру, когда Ян, всё ещё не приступив после ремонта к использованию арифмометра, пересчитывал цифры на бумаге, послышался осторожный стук в дверь. Затем она приоткрылась, и из-за неё выглянул гость – мужчина, который представлялся Адамом. Он с немного виноватой, но хитрой улыбкой посмотрел на Яна, шагнул в кабинет и аккуратно закрыл дверь.

– Я пришёл помириться, – сказал мужчина. – Надеюсь, вы меня сразу не выгоните.
– Мы и не ссорились, – мрачно ответил Ян и продолжил записывать числа.
– Мне показалось, что вы на меня злитесь. Вероятно, я что-то неправильно сделал?
– Я не мог злиться, потому что вчера увидел вас впервые в жизни.
– Прекрасно, – заметил мужчина и улыбнулся. – Скоро мы снова станем друзьями. Вы уже не держите зла. Это хороший знак.

Ян почувствовал, как в нём просыпается раздражение.

– Скажите, кто вы, или уходите.
– Пожалуйста, успокойтесь.

Мужчина подтащил ближе ещё один стул и сел. Он по-прежнему улыбался.

– Даже если вы считаете, что произошла какая-то ошибка или недоразумение, то необходимо разобраться, а не рубить с плеча. Надо делать навстречу друг другу маленькие шаги. Поверьте, я не меньше вашего заинтересован в благополучном разрешении ситуации. Я не буду вас ни в чём убеждать, но полагаю, стоит чаще думать о пользе того, чтобы я действительно оказался Адамом, а логика исполнит ваши желания, даже если ей для этого придётся себя отбросить. Рано или поздно так неизбежно случится. Закон природы! Для этого я с сегодняшнего дня постараюсь к вам заходить почаще. Будем пить чай и беседовать о всякой ерунде. Чтобы поверить в то, что я – Адам, вам надо привыкнуть ко мне. Я не хочу доказывать свою правоту; лучше заставить оппонента чувствовать неабсолютную надёжность его аргументов и создать некое смутное пространство, где может зародиться что угодно. Любой спор можно довести до точки неопределённости, за которой нет истин, а есть лишь предпочтения. Даже опровергнутое или просто нелепое утверждение живёт тайной жизнью в памяти и неспешно источает невидимые сомнения, делая призрачным всё, к чему прикасается. Психология – точнейшая из наук!   

Он откинулся на спинку стула и заложил руки за голову.
   
– Для начала называйте меня Адамом хотя бы мысленно. Вам будет удобнее, а я не смогу это проверить и посчитать вашим поражением.
– И не собираюсь, – угрюмо проворчал Ян, на что Адам лишь усмехнулся.
– У вас уютный кабинет, – сказал он. – Я ведь к вам раньше, помню, не заходил. И потолки высокие, отсюда и не разглядеть. Престижно! Никогда не лазали наверх? По полкам, как по лестнице? Я бы залез непременно. Интересно всё-таки, что там. А вдруг потолка не существует? Звучит нелепо, но всё же! Представьте, карабкаетесь ввысь, и получается очень легко, как во сне. Кабинет где-то далеко внизу, а потолка всё нет и нет. Удивительно!

Адам захохотал, увидев растерянное лицо Яна.

– И лампа у вас потрясающая, – продолжил он. – А вы, похоже, никогда не уделяли ей внимания! Светит и пусть светит. Но хотите, я покажу фокус?

Он вытянул руку, и у неё появились на столе две резкие извивающиеся тени.
 
– Это нетрудно. Надо только верить в себя. Вы же верите в себя?

Адам наклонил голову ближе.

– Кстати, я узнал о том, что вы ходили на приём к начальнику. Вы смелый человек! И наблюдательный. Замечаете то, что не видят или не хотят видеть другие. Но зачем? 

Ян взглянул на его тень. Она подняла руку, держащую за хвост неподвижный силуэт мыши, откинулась назад, и уронила мышь в широко открытый рот. Адам в это время, не шевелясь, пристально и смотрел вперёд  и улыбался. Ян ничего не ответил, и Адам встал со стула.

– Ах да, я совсем забыл. Мне нужно сказать, кто я такой, или проваливать. Так вот. Я – Адам. А теперь позвольте вас покинуть. Много работы. Мы на сегодня поговорили достаточно.

Адам шутливо поклонился и вышел. 

                4.10.

В середине следующего дня вновь прозвучал тихий стук.

– Не помешаю? – с улыбкой спросил Адам. – Я просто так заскочил, безо всякого дела. Общение с вами очень приятно.
– Проходите, если пришли, – стараясь придать голосу безразличие, ответил Ян. Адам снова уселся перед столом и завертел головой.
– Погода ужасная, – сказал Адам. – Дождь, сырость. Навевает тоску.

И засмеялся.

Ян с тревогой понял, что никак не может вспомнить смех того, прошлого Адама.

– Если вы действительно Адам, тогда напомните, о чём мы с вами беседовали, – с нарочитой иронией попросил он.

Адам ухмыльнулся.

– Естественно, напомню. Правду говорить легко и приятно. Я готов представить любые доказательства того, что я – это я! Я расскажу вам даже то, о чём не успел! О суде, например. Пообещал, и не выполнил. Целиком моя вина.

Он на секунду удручённо опустил голову.

– А хотите, я объясню, почему возникает бюрократия?

Не дожидаясь ответа он выпрямился, и словно лектор забубнил:
– Одной из главных причин является ограниченность сотрудников. Они видят лишь кусочек реальности, то, с чем лично сталкиваются на работе, не желают понимать его настоящего смысла, и оно вытесняет остальное, становится самоцелью, бездумным и разрушительным бумажным механизмом. Разве вы этого не знали? Не говорили так, но ведь знали! 
– В Министерстве всё несложно, – сказал Адам. – Вы слишком рациональны, так и норовите давать имена и названия. Доверьтесь ощущениям, и вопросы исчезнут. Вспомните отдел проверок. Зачем рассматривать их? Что искать? Лучше закройте глаза и почувствуйте главное. Суть. Но я не хочу сказать, что мне не нравятся их лица! Они восхитительны, не находите? Они отличаются друг от друга, и пусть различия жутковаты, именно в этом заключается индивидуальность. Все порядочные граждане похожи, порой идёшь по коридору и кажется, что за каждым поворотом видишь одного и того же человека, а одинаковые лица пугают больше, чем самые страшные.

Он расхохотался.

– И мы очень ценим их труд. Кто, кроме них, поддержит дисциплину и не даст нам сползти в хаос? На себя надежды нет, да и просто приятно, когда тобой кто-то управляет. Можно успокоиться, ни о чём не думать и почувствовать себя гораздо свободней. Кстати, вы не желаете поработать в отделе проверок? Они, хоть и тоже клерки второго класса, но считаются элитой. Элитой второго класса!
– Вы с ума сошли. Нет, конечно. Ни за что! Как вы себе это представляете?
– Смешно, но все поначалу так говорят. Мол, так низко не опустимся. Хаха! У вас хорошо получится. Вы же презираете этих жалких обывателей? Пожалуйста, не обманывайте себя! И вы не откажетесь подшутить над кем-нибудь из них, верно? Неожиданно выйти из темноты и напугать до полусмерти? Он пишет бумаги и не знает, что позади него. У каждого кто-то или что-то незаметно стоит за спиной, и некоторые об этом догадывается.

Ян отложил ручку и пристально взглянул на Адама.

– А вы, значит, не обыватель.
– Я? Да как вы могли такое сказать! Самый настоящий! И этим горжусь! На таких, как я, всё и держится!
– И как вам удаётся презирать и гордиться одновременно?

Адам с серьёзным видом поводил плечами.

– Как и другим! При желании это легко. Как известно, человек получает деньги скорее не за работу, а за исполняемую в обществе роль. Тот, кто убедил себя в её необходимости, смог вжиться и потому играет хорошо, с удовольствием, и нелепость происходящего – неотделимая частью спектакля. Пусть наши роли фальшивы, но как естественна игра! И за неё платят! И порой неплохо! У статистов собственная гордость!

Ян поморщился.

– Если вы настолько высокомерны к своим коллегам, про то, как вы относитесь к так называемым клеркам третьего класса, не стоит и спрашивать. 
– Ха! По-вашему, они сильно различаются? Хотя кое-кому, естественно, нравится так считать, и для этого изобретают сложные логические конструкции, по сравнению с которыми доказательство того, что два плюс два равно пяти, выглядит детской шалостью. Но, как говорит пословица, поскреби клерка второго класса, и под ним найдёшь клерка третьего класса. Они, кстати, в свою очередь, смотрят свысока на тех, кто обитает в Министерстве наверху. Почему нет? Высокомерие просто и общедоступно, и здесь это общепринятая норма. Каждый презирает каждого, причём настолько сильно, что почти не нуждается в обосновании своего мнения. Ему так нравится, какая логика? А теперь признайте, что со мной интересно беседовать.

От последней фразы Ян вздрогнул и нахмурился. Самым неприятным было то, что Адам оказался прав. Соглашаться с ним не следовало, но его слова выглядели любопытно, хотя и цинично, и реальность в них отражалась, пусть как в очень кривом зеркале, но всё-таки отражалась. Однако Ян смог собраться с силами.
– И, тем не менее, кто вы? И зачем это говорите? Неужели не боитесь?

Адам грустно покачал головой.
– Думаю, мне пора.

Он встал со стула.

– Завтра увидимся. У нас ещё уйма времени. Я никуда не пропаду!

А потом улыбнулся. Его рот, будто сделанный из резины, растянулся настолько, что Ян спросил себя, действительно ли человек может так улыбаться. 

                4.11.

Ян лежал на кровати и смотрел телевизор. Испуганная девушка стояла в комнате около двери в квартиру. С другой стороны двери был мужчина в чёрном костюме. Он что-то медленно и властно говорил, наверное, требуя впустить. Его усмешка не предвещала ничего хорошего.

Скоро девушка от страха откроет замок, и что тогда случится, неизвестно.

                4.12.

Адам заявился и на следующий день, и постучался он куда менее осторожно, как к старому приятелю, который точно будет рад его видеть. Войдя, он сразу упал на стул и закинул ногу за ногу.

– Вы не курите? – спросил он. – Почему-то я никогда не спрашивал.
– Нет, – ответил Ян, – не курю. Странно, что вы с вашей проницательностью не догадались.

Адам неопределённо хмыкнул.

– Я обдумываю серьёзное решение. Хочу поменять место. Недавно за кружкой пива познакомился кое с кем из людей, во власти которых помочь мне с переводом, и он вряд ли вызовет затруднения. Отдел регистрации – натуральное болото. Как я проработал там столько лет, не понимаю.
– И куда вы хотите перейти? – удивился Ян.
– Отдел заявлений! – Адам щёлкнул пальцами. – Работа мечты любого сотрудника. Она намного интересней. Вы же сталкивались в Министерстве с просителями? Принимать от них через окошко документы, находить ошибки и отправлять обратно, согласитесь, лучше, чем целый день ставить дурацкие штампы. Приятно наблюдать за теми, кто ниже тебя статусом. А поскольку различные унижения и оскорбления со стороны руководства будут неизбежны, их всегда можно выместить на просителях. С точки зрения формальной логики унизивший другого сам униженным быть перестаёт! Для человека с чувством собственного достоинства это очень важно! 
– Вы произносите безумные слова, – воскликнул Ян, – Вам самим не отвратительно? 
Адам скорчил разочарованную гримасу.   
– Полагаете, мне приятно так говорить? Конечно, нет! Но я отдаю себе отчёт о том, что прячется в подсознании. У любого из нас! Пытаться изменить себя – просто загнать проблему глубже и притвориться, будто её нет, поэтому даже пробовать не стоит. Признать, смириться и жить в согласии с собой – вот что необходимо. Психология – точнейшая из наук! И это общепринятая норма, так делают все. Традиция! А если нечто безумное является традицией, то оно вроде как уже и не безумное.

Он довольно засмеялся.

– Я, по крайней мере, честен, и в отличие от других не пытаюсь одеть маску. Не надо рассказывать об идеализме, он свойственен лишь юности, а мы взрослые люди, познавшие жизнь, пусть и не выходя из кабинета. Точнее, идеализм присущ и нам, но он со временем изменился, учёл жизненные реалии и стал трезво смотреть на вещи.
Адам улыбнулся и погрозил пальцем.
– Не льстите себе, – проговорил он. – Не поднимайте чрезмерно самооценку. Клерк с высокой самооценкой страшен.
– Интересно, что я слышал это как раз про низкую. Какая же, по-вашему, она должна быть, средняя?

Адам замахал руками.
 
– Что вы! Увидев в тёмном коридоре согласного с тем, что он серость, нужно немедленно убегать! Логика вас опять подводит. В Министерстве она работает своеобразно, поэтому не бойтесь шагнуть в сторону. Самооценка обязана быть больной. Спросите, почему? Да потому что другой нет. Ей надлежит подскакивать и падать, как при лихорадке, только тогда она реалистична и не выдумана. Высокомерие чередуется с униженностью, превосходство с подобострастием, гордость от того, что на таких как ты и держится Министерство, с презрением к себе как к части безликой и бессмысленной серой массы. Практика свидетельствует о моей правоте. 

Потом он отвернулся и почти минуту о чём-то размышлял.

– У вас, насколько мне известно, начальник – Борис? Забавный парень. Любитель иносказаний. Считает, так безопаснее. Хаха! Когда же его, наконец, утвердят, может тогда он угомонится и начнёт вести себя как подобает.

Адам вдруг ойкнул и как бы с испугом посмотрел на Яна, но через пару секунд засмеялся.

– Ничего, что я так отзываюсь о столь большом руководителе? Но вы ведь ему не скажете! Вам можно доверять!

Затем он в очередной раз улыбнулся.

– Не правда ли, мы с ним похожи?

Он застегнул воротник, поправил несуществующие очки и нарочито посерьёзнел. Черты лица разгладились, и он стал действительно немного похож на Бориса. Во всяком случае, куда сильнее, чем на когда-то встреченного в архиве Адама. 
Отличались только руки. Пальцы, длинные и тонкие, под стать своему владельцу, жили независимо от него – шевелились и двигались, будто вели друг с другом какой-то неведомый диалог.   

– Вы любите играть в странные шахматы на бесконечной доске без чёрно-белых квадратиков, где очертания фигур непонятны, а правила неустойчивы? – спросил Адам.
– Не знаю, – ответил Ян.
– Тогда я скажу иначе. Вам по-прежнему необходимо знать, кто я, или это потихоньку уходит на второй план?
– Никуда не уходит, – спохватился Ян. – Кто вы?

Адам всплеснул руками.
   
– Вы просто не хотите, чтобы я оказался Адамом. И что мне делать?

Он грустно вздохнул.

– Я пошёл работать. Если появится время, сегодня зайду к вам ещё.

                4.13.

– Как вы считаете, почему сотрудники Министерства столь добропорядочны и благочестивы? – вдруг спросил Адам.

Ян от удивления даже рассмеялся.

– Наверное, им нравится быть такими.
– Вы правы, – воскликнул Адам, – клерки очень стараются выглядеть приличными людьми! Но одного желания здесь мало, надо учитывать законы психологии. Как известно, единственный способ справиться с тёмной стороной души заключается в том, чтобы спрятать её как можно глубже, где-нибудь в далёких комнатах, куда никто не заходит, и дать ей там свободно проявить себя. Разрушить её сложно, а осколки ещё опаснее. В Министерстве есть забытые двери, и за ними скрывается много любопытного! Некоторым кабинетам при инвентаризации почему-то не дали учётные номера (те, что написаны на табличках, не совсем учётные номера), они остались безымянными и значит ирреальными, несуществующими. Логично предположить и нереальность того, что в них внутри. Там можно делать всё что угодно, это не считается, тебя никто не осудит. Юридически это тоже прописано. Чиновники постоянно возвращаются к ним. Почему нет? То, что немыслимо наяву, легко допустить в кабинетах без номеров. Там оно невинно как сновидение, как случайная фантазия. Полёт бабочки, узор на крыльях которой сложился в непристойный рисунок. Это не грех, за него не накажут, ибо как наказать за желания, от которых избавился? И чем больше они позволят себе, тем станут высоконравственнее в жизни. Зайдут на пару часов, и потом долго ничего не мешает работать. Дело того стоит. Несколько дней невинен как дитя, а когда завод заканчивается, можно и повторить. Часто там происходят игры. Самые разные, в Министерстве умеют придумывать. Например, расставляют стулья по кругу, посередине на пол сажают кого-то, обычно самого слабого и низшего по должности, и… 
– Я не хочу этого слышать, – перебил его Ян. 
– Успокойтесь, со временем вы начнёте относиться по-другому! Брезгливость характерна только для новичков. Или вот ещё. Чиновники заранее собираются в кабинете, и кто-то как бы рассеянно заходит с бумагами, дескать, ошибся этажом, извините, но дверь-то захлопнулась, он пробует её открыть, но ничего не получается. Клерки с улыбкой смотрят на него, они рады нежданному гостю, а потом встают со своих мест, медленно и молча, растягивая удовольствие, подходят всё ближе и ближе, дверь, словно в мышеловке, никак не открывается, незадачливый посетитель в ужасе пытается что-то объяснить, договориться, но его не слушают, мягко улыбаясь, подходят, и вот они рядом, трогают его сначала за одежду, а затем…
– Адам, прекратите! – Ян чуть не закричал.

Тот покачал головой и засмеялся.

– Почему вы так разволновались? Это происходит в какой-то мере добровольно, и всё быстро заживает, хотя игры, конечно, основаны на реальных событиях. Путь к нравственности сложен и извилист, нужно искать способы обхода. Нередко игры используют для карьерного роста. Очень удобно! Глупость – серьёзный плюс, но конкуренция велика, а при равенстве интеллектов начальник повысит того, кто доставит ему большее удовольствие. Разумный выбор! Вот и приходится изыскивать внутренние резервы. Думаете, это отвратительно? Нет, так как случается постоянно. Происходит и куда более жуткое, однако и оно в порядке вещей! Лучший способ борьбы с чудовищным – сделать его привычным, ведь привычное не может быть чудовищным. И вы не видели действительно ужасного! Например, конкурса художественной самодеятельности. Это нечто вроде соревнования в том, кто более странно прочитает стихотворение, станцует или споёт. Если вам снится кошмар, не спешите просыпаться, наяву может оказаться ещё страшнее.   
 
Адам вздрогнул от воспоминаний.

– Один из крупных начальников, однако, это очень любит, ну и мы вслед с ним. Деваться-то некуда. Сердцу не прикажешь! Представление напоминает песню сирены, с отличием в том, что её верхняя часть туловища и песня были всё-таки прекрасными, а здесь очень целостный образ.
– Занявшего последнее место по традиции съедают, – добавил он.
– Что делают?! – переспросил Ян.

Адам расхохотался.

– Вы надеетесь, что есть какие-то границы? Отбросьте наивные мечты! Интересный вопрос, кстати. Ну, хорошо, для вашего спокойствия скажу, что пошутил. Немного преувеличил. Хотя, если задуматься, кому он нужен, этот неудачник!

Адам закинул руки за голову и с удовольствием потянулся на стуле.

– Зачем вы не верите? Вы признаёте возможность жуткого, но лишь до некой черты. Давайте быть последовательными! Почему эта линия именно здесь? Кто её провёл? Нереальность существующего за ней основана только на стечении обстоятельств, и когда события захотят передвинуть её дальше, сопротивляться никто не будет. Если что-то произойдёт, то лучше с ним согласиться и жить по новым правилам. Иных желаний, кроме комфорта и безопасности у большинства нет, а значит, устойчивых границ тоже нет. Почему не спуститься по эволюционной лестнице, когда польза от этого очевидна? И не нужны никакие гипнозы, наркотики или сапоги на лицо! Зачем ещё что-то, если всё уже есть? Худший из людей – такой же, как все. Он пока не совершил в жизни ничего плохого, сидит, тихо пишет бумажки и ждёт. Расстояние между большим и незначительным очень мало. Допуская одно, допустишь и другое. Теория разбитых окон верна, даже если окна с виду целы. Для появления не очень чудовищного не требуется ничего особенного, а не очень чудовищное не очень отличается от по-настоящему чудовищного. Цивилизованные люди способны на многое! Чем они хуже туземцев с диких островов? Если съесть мозг коллеги, к тебе перейдёт его умение работать с документами. Хахаха! Шучу, конечно. Не перейдёт, ну или совсем чуть-чуть.

Он в очередной раз усмехнулся.

– Принципы, даже когда о них много говорят, легко изменить. Сегодня выгодно то, завтра – иное. Такие действия научно называют проституцией, а чтобы они не казались отвратительными, психологическая защита скрывает понимание в глубине, и большую часть времени ты не чувствуешь, кем, собственно, являешься. А если и чувствуешь, что с того? Прикажете опустить руки? Серия научных опытов доказала, что проституция убеждений менее опасна для общества по сравнению с традиционной, и потому не так отвратительна. А если учесть, что позволяет заработать деньги, и вовсе не отвратительна! Хотя различия этих двух видов общественной деятельности условны, зыбки и субъективны, как грань между физическим и психологическим, изучаемая наукой психофизикой. Одно незаметно переходит в другое, не специалист и вообще может не отличить. Достижения в перемене взглядов зависят от прочих талантов, и успешные люди весьма разносторонни! Чтобы хорошо рисовать, надо пробовать держать кисть ещё и левой рукой, развивая и иные части тела; поэтому для улучшения навыков в основной деятельности стоит уметь произносить то, за что платят. Однако заговорились мы с вами. Приятно, когда тебя называют по имени. Огромное спасибо! А теперь прощайте. Пойду регистрировать документы.

                4.14. 

– Я не понимаю вас, – отложив карандаш, сказал Борис. – Вы говорите, пропал человек, но кто тогда к вам приходит?
– Неизвестно. Самозванец. Зачем он это делает, не знаю, и боюсь даже подумать. Самое страшное, что он в своих ошеломительно наглых заявлениях потихоньку оказывается прав, с ним любопытно общаться, его убеждения ужасны, но заманчивы, а ко многому у нас, стыдно признать, похожее отношение. К происходящему быстро привыкаешь. В чём-то он превосходит прошлого Адама, более откровенен, хотя и очень циничен. Даже если он неправ, то, что он говорит, связано с реальностью. Временами я почти готов согласиться с некоторым разрушением логики – пусть он и Адам, и не Адам, но дело в том, что он не похож и на них двоих, а это совсем никуда не годится. Частица «не», разделяющая понятия, обрела странную форму, кривляется и подмигивает. Надо предпринимать какие-то шаги, я чувствую, что приближаюсь к краю пропасти.
 
Борис снял очки.

– Не знаю, что вам посоветовать. Логика не говорит о том, как узнать, действительно ли перед нами противоположности, поэтому решайте сами. Мне лично кажется, что второй Адам в достаточной степени первый Адам, чтобы считать его Адамом в целом. Всякая мысль должна быть тождественна себе. Схожее не противоположно. Не важно, что это, важно, как оно называется. Мы, как-никак, образованные люди! 

Затем оглянулся, будто проверял, нет ли кого сзади.

 – Исчезновение людей в Министерстве – серьёзная проблема, но вслух говорить о ней в наше время банально и неприлично. Всё уже давно обсудили, и вас просто поднимут на смех! А большинство подобными вещами и вовсе не интересуются. Это как пропажа бумаг, естественный феномен. Часть традиций, если хотите. Когда много документов, они могут теряться, и не стоит искать, проще написать новые. Критика существующих порядков привычна юности, а мы с вами взрослые люди. Сегодня вы недовольны тем, что исчезают ваши знакомые, а завтра отправитесь на баррикады! Так, получается?! По моему мнению, вы придираетесь к мелочам. Хотели вернуть человека, и Министерство пошло вам навстречу. У него другая логика, и получилось то, что мы видим. Но это лучше окончательной пропажи! Что-то же осталось! Люди меняются со временем! И почему вы боитесь, что привыкните? Именно это и необходимо! Ничего страшного здесь нет. В достаточно глубокую пропасть можно падать бесконечно.
 
Он взмахнул руками.
 
– Мне бы ваши проблемы. У меня скопилась гора отчётов, и что с ними делать, неизвестно, – сказал он и с ненавистью ударил кулаком по стопке бумаг, – соединённое с чем-то – его часть, и я связан с ними настолько, что меня тоже можно считать отчётом. Шутка. Не вмешивайте меня в истории с исчезновениями, то есть с появлениями. Если что-то произошло, так на то воля организации. Вы слишком сочувственно относитесь к людям, а между тем куда проще и выгоднее любить Министерство. Так поступают все! Экономия огромна. Продажа индульгенций никуда не уходила, она лишь немного изменилась по форме. Добродетельным сотрудником быть нетрудно, для этого даже не обязательно хорошо работать, любовь к Министерству делает тебя им, невзирая на преступления. Доброта не есть то, что есть доброта, а то, что называют добротой. Министерство важнее человека, хотя эта фраза и неотличима от ритуального жертвоприношения, абсолютно недопустимого в современном мире в прошедших инвентаризацию кабинетах. Не Министерство ради людей, а люди ради Министерства! Великое целое состоит из жалких ненужных частей! Поменьше внимания тому, чему не следует! Обзаведитесь семьёй, наконец.
– А вы-то сами женаты? – огрызнулся Ян.
– Да, несомненно, – сказал Борис и отвёл глаза.

                4.15. 

– А не сделать ли мне несколько запросов, – вслух думал Ян, мрачно щелкая выключателем лампы. – В детективах часто пишут запросы, пусть и далеко за кадром, чтобы не отвлекать зрителя от перестрелок.   
– Например, в архив. «Прошу сообщить, сколько у вас пропало людей под бумажными лавинами за последнее время, и какие у них были имена, если они вообще были». Увы, что мне ответят, я примерно знаю. Что-то вроде «норма не превышена, все хорошо». Или в подвал отправлю. «Не заходил ли к вам какой-нибудь Адам, и что случилось после того, как он совершил эту глупость?» Но в ответе будет напечатано «К сожалению, ввиду неграмотности не можем прочитать ваше письмо. С уважением, счастливые обитатели подвала. Пишите еще». Или в отдел проверок. «Не задерживался ли чиновник по имени Адам за какое-нибудь преступление, неважно, совершенное или несовершенное, и не случилось ли с ним в соответствии с законом что-то нехорошее?». А они в ответ пришлют посылку. Средней тяжести, небольшую, квадратную. Как раз, чтоб голова помещалась. Мы тоже умеем шутить, дескать. Открой, друг, этот черный ящик, не пожалеешь. И куда я потом дену содержимое, даже если оно не связано с Адамом?   
Посидев так с полчаса, Ян все-таки решил сходить в архив. 
Расписался в журнале, прошел в зал и начал спрашивать у чиновников, не встречали ли они здесь Адама, но те лишь недоуменно смотрели на него. Постепенно Ян заходил в архив все дальше, пока за очередным поворотом не увидел большую группу клерков, скорбно замерших с непокрытыми головами около выкопанной в бумагах пустой прямоугольной ямы. Ян, преодолев неловкость, подошел и к ним, однако и они в ответ на вопрос об Адаме молча пожали плечами. Тогда Ян поинтересовался, неужели здесь кого-то хоронят, на что они грустно заулыбались, закивали и начали мягко и доброжелательно сталкивать его в яму, словно объясняя, для кого предназначена эта могила, однако Ян сумел пробиться сквозь вязкую толпу и убежать.
Преследовать его никто не стал, клерки печально смотрели ему вслед, разочарованные его поведением.   
– Я обращусь в полицию, – решил Ян, открыв дверь своего кабинета, – кому еще искать Адама, если не ей. 



                V. Коридор
               
                5.1.

Здание полиции располагалось недалеко от Министерства. Ян заметил его, возвращаясь однажды домой. Это был старый и невзрачный одноэтажный дом с маленькими зарешечёнными окошками. Казалось удивительным, что здесь трудятся полицейские, однако вывеска у входа свидетельствовала именно об этом. Помимо прочего, в ней сообщалось, что полиция работает круглосуточно, и вечером Ян сразу поспешил подавать заявление с требованием найти пропавшего человека. Текст он написал заранее, это было непросто, мысли путались, бумагу пришлось несколько раз выбрасывать и начинать заново.   
 
 Когда Ян подошёл к зданию, уже совсем стемнело. Он постучал, открыл тяжёлую дверь и очутился в длинном узком коридоре без окон, в конце которого виднелась неяркая лампочка и ещё одна большая дверь с поблёскивающим стеклянным глазком.

Путь к ней был странно долгим, коридор выглядел гораздо длиннее самого здания. Только когда Ян подумал, что никогда до неё не доберётся, она неожиданно оказалась рядом, буквально в нескольких шагах. Он постучал и попробовал её открыть, но ничего не вышло. Ян постучался ещё и ещё, и всё без толку. 
 
И вдруг за ней послышалось чьё-то дыхание. Тяжёлое и взволнованное, а потом к нему присоединилось ещё одно, будто за дверью прятались двое мужчин и ни в коем случае не хотели открывать. Ян сначала в это не поверил, но увидев, как мигает свет в стекле глазка, понял, что там действительно стоят люди, сейчас они по очереди рассматривают его, и их почему-то очень хорошо слышно.

– Скажите, а вы точно уверены, что он нас не слышит, – произнёс голос. Судя по всему, говорил грузный мужчина лет пятидесяти пяти.
– Конечно! Когда мы сегодня устанавливали эту дверь взамен старой, то тщательно её испытали. Крик из коридора можно было лишь увидеть через безумно искажающий очертания глазок. Она полностью непроницаема для звука.
Второй голос принадлежал человеку намного моложе, высокому и худощавому. Голоса казались настолько ясными, будто звучали над ухом, а то и ближе. Ян почувствовал себя неловко, словно он подслушивал чужие разговоры.    
– Эй! – громко сказал он. – Я вас прекрасно слышу!

По ту сторону двери переполошились.

– Вы видели? – застонал толстый. – Он явно что-то говорил. Даже, наверное, кричал. Я могу поклясться, что видел крики. Что люди обычно кричат из-за двери? Посмотрите сами.
– Я ничего не заметил, поскольку у глазка находились вы, но у меня нет оснований не доверять вашему опыту. Позвольте…

Судя по звуку, теперь уже он приник к стеклу.

– Вы что, вообще меня не слышите, – завопил Ян. – Хватит притворяться, открывайте, мне нужно подать заявление!

Возникла тишина, потом её прервал голос первого:
– Ну, что там?
Молодой полицейский помолчал и задумчиво произнёс:
– Он действительно кричит. 
Толстый схватился за голову.
– А я говорил, что не нужна такая звуконепроницаемая дверь. Я не ретроград, но с подозрением отношусь к техническим новинкам. Наверняка при установке где-то напортачили. А раньше было легко подойти тихонько на носочках, послушать, как возмущаются люди оттого, что их не пускают, и узнать, сколько ещё они намерены стучать и когда решат, что здесь никого нет, и уйдут! А что за бумага у него в руках?
– Полагаю, заявление.
– Заявление? Вы понимаете, что это значит? Ну вы, положим, понимаете, а другие нет!

С этими словами он стукнул кулаком по двери, отчего в коридоре прокатился раскат грома и затрепетал свет лампы.

– Своим заявлением он нарушит нам всю статистику! Только в кино полицейские целыми днями ловят злодеев, а в реальной жизни основное время отнимают бумаги. Раскрыть преступление может каждый, но попробуй отчитайся об этом! Вот где подлинное мастерство сыщика! Мы почти закончили квартальную сверку, а теперь придётся начинать заново. У него отсутствует совесть, он неспособен отличать то, что действительно ценно от ежедневных мелочей. Эх, нет существа несчастней, чем полицейский, а если и есть, то оно всё равно как-то связано с полицией. 
– Скажи, зачем ты пришёл, – под конец устало добавил он. Дверь делала вопрос риторическим, но Ян всё же ответил:
– Пропал человек, и это важнее квартального отчёта, хотя я могу вас понять! 
– Ну вот, он опять кричит, – вконец расстроился толстый. – Вам не кажется, что в глубине души мы ждали, что он сегодня придёт?
– Не знаю. Может и так.
– И что нам делать?
– Ничего, так безопаснее.
– А если он не уйдёт?
– Будем ждать.
Они замолчали.
Потом толстый полицейский снова заговорил.
– Как вы считаете, он нас видит?
– Нет, разумеется. Между нами дверь!
– Но тогда он нас представляет?
Молодой кивнул и закрыл глаза.
– Пожалуй, именно так.
– Тогда мы существуем в его голове?!
 Полицейский спешно успокоил коллегу.
– Но, может, он неплохой человек.
Эти слова подействовали. 
– Будем надеяться, – проговорил толстый. – Правда, через глазок он выглядит чудовищем.
Но затем опять разволновался.
– А вдруг это сон? Давайте думать, что сон!
– Вряд ли, хотя граница между сном и явью темна и расплывчата. Раньше я их частенько путал, но недавно нашёл оригинальный метод, и теперь почти не ошибаюсь. Это не сон, ну разве что чуть-чуть, ведь полностью отделить одно от другого невозможно.
– Расскажете… когда всё закончится.
– Конечно.

Ян совсем рассердился. Полицейские явно намеревались не пускать его, ожидая, что он сдастся. Но этого не будет! Что они себе позволяют?

– Открывайте! – закричал Ян. – Я никуда не уйду, не надейтесь! Человек важнее бумаги, пусть ненамного, но всё же! И не спорьте со мной!

Он стал бить в дверь ногой. Коридор наполнился грохотом.

– Что он делает? – сказал толстый, посмотрев в глазок.
– Он стоит очень близко, и судя по тому, как вследствие невидимых физических усилий искажается его и так искажённое в глазке лицо, могу небезосновательно предположить, что он пинает дверь ногами.
– Он не уйдёт, – обречённо проговорил толстый.
– Вы правы, – вздохнул второй.
– И что нам остаётся?
– Сохранять чувство собственного достоинства перед лицом неизбежного. Мы сделали всё что могли.
Толстый угрюмо задумался. 
– Хорошо. Я старше, поэтому я и открою. Согласно инструкции, заявителей требуется встречать радостной улыбкой. Помогите мне. Жаль, здесь нет зеркала.

Несколько минут из-за двери раздавалось шуршание, малопонятная возня, стуки и даже металлический лязг. Кто-то несколько раз падал, но затем всё успокоилось.

– Вот так, кажется, нормально, – устало сказал молодой полицейский. – Лицо полно искренней доброжелательности и излучает уверенный оптимизм.
– Теперь бегите, – ответил толстый. – Вас он точно не должен видеть.
Раздались поспешные шаги, и когда они стихли, замок щёлкнул и дверь открылась. На пороге стоял одетый в форму полицейского тучный мужчина лет пятидесяти пяти. Улыбка на его лице была полна искренней доброжелательности и излучала уверенный оптимизм.
– Здравствуйте! – он заискивающе поклонился. – Мы вам безумно рады! Надеюсь, недолго ждали?
 
Ян подумал, что столь искреннюю улыбку будет сложно долго удерживать, и оказался прав. С левой стороны радостное выражение сохранялось, но справа оно быстро исчезло и превратилось в кошмарную гримасу озлобленности и страха. Полицейский это понял, попробовал пальцем вернуть улыбку, получилось плохо, и он разочарованно махнул рукой и оставил всё как есть.

– Проходите, пожалуйста, – тем не менее, вежливо продолжал он. – Что у вас произошло? Мы непременно поможем, такова наша обязанность.
– Пропал человек, – ответил Ян, стараясь не смотреть на его правую часть лица. – Полиция ведь ищет пропавших без вести?
– Конечно! – воскликнул полицейский. – Мы немедленно начнём поиски! Вы пока ступайте вон туда и подождите. К вам подойдёт ответственный за розыск сотрудник.
Ян прошёл в тёмный пустой кабинет. Свет не горел, и он освещался лишь из коридора. Внутри не было даже мебели, только вдоль стен стояло несколько некрашеных деревянных лавок. Ян осторожно сел на край одной из них поближе к выходу.

Внезапно под потолком вспыхнула лампочка, и он увидел, что в углу на другой лавке спит, накрывшись шинелью, какой-то мужчина. Ему было около тридцати лет; небритый и одетый в помятый костюм, он странно напоминал сотрудника полиции, однако Ян решил, что это, наверное, задержанный преступник, который ожидает отправки в тюрьму. Но почему его оставили одного? Неужели считают, что он не убежит? Очень непонятно.

Вскоре зашёл какой-то полицейский (лицо у него было совершенно безразличным), и позвал спящего. Тот вскочил, испуганно моргая, очевидно, не сообразив в первые секунды после пробуждения, где он, затем успокоился, взял шинель и скрылся за дверью. 
   
Потом заглянул ещё один полицейский и спросил: 
– Это вы пришли писать заявление?
– Да, – обрадовался Ян. – Оно у меня готово, я могу отдать его вам.
– Нет, не надо. Поиском пропавших занимается другой, а я всего лишь хотел посмотреть на того, кто испортил нам квартальную статистику.
– Извините, – сказал Ян, – а что оставалось делать? Исчез человек, и это очень плохо.
– Так часто бывает, – флегматично ответил сотрудник, – из-за нежданных заявителей мы ещё не составили документы десятилетней давности. Постоянно приходится что-то менять. Нет в мире ничего более туманного и неустойчивого, чем квартальный отчёт.
– Скажите, – спросил Ян, – это не моё дело, но кто спал на лавке? Полицейский или преступник?

Мужчина рассмеялся.

– Эти понятия не настолько противоположны, как кажется. Здесь можно говорить как одно, так и другое, оба утверждения сразу или отбросить подальше их все. Он полицейский, которого временно отстранили от исполнения служебных обязанностей за двухминутное опоздание. И теперь он ходит на службу, получает зарплату, но не работает. Если вы считаете, что переносить безделье тяжело, то можете ему посочувствовать. Если же нет, то, наверное, не стоит. Выбор целиком за вами.
– А сам он как думает? 
– Говорит, не разобрался в своих ощущениях. Просит предоставить дополнительное время. Кстати, коль разговор начался, хочу вам сообщить, что есть вещи, куда сильнее различные между собой, чем так называемые противоположности. Я это заявляю как человек, который проработал в полиции долгие годы и кое-что повидал. 
– Суда над ним не будет?
– Будет, но вот когда, неизвестно. Бюрократические процедуры довольны долги. Есть опасения, что суд затянется, и подсудимый успеет благополучно умереть от старости, но и смерть не спасёт его от заслуженного наказания. Не тревожьтесь, отделается штрафом и будет работать дальше.   
– И ещё… – Ян смутился, – скажите, а полиция как-то связана с Министерством? С большим зданием неподалёку? 
– Сложный вопрос. Схожее взаимосвязано, но являются ли два взаимосвязанных объекта частями одного целого? И вдруг то, что кажется зданием – на самом деле целый мир? Затрудняюсь ответить, ведь я всего лишь простой полицейский второго класса. Чтобы раскрыть преступление, надо мыслить, как преступник, а поскольку их в основном совершают маргинальные слои населения, которые думают мало и примитивно, то интеллектуальная деградация стала в полиции профессиональным заболеванием. Но это и не плохо, так как знания неизбежно влекут за собой печаль. Подождите ещё, за вами придут.

Он ушёл, Ян встал со скамьи, осмотрелся, и ничего интересного не увидел. Серые стены, забранное решёткой окно и маленькая лампочка под кривым потолком.

Любопытным оказалось только то, что в стене обнаружился дверной проём, заложенный стоявшим в соседнем кабинете шкафом, тыльная сторона которого была вровень со стеной и по цвету от неё почти не отличалась. Подойдя ближе, Ян услышал из-за шкафа тихие голоса.

– У меня новость, – сообщил кто-то, – к нам поступило новое Полицейское Наставление. Главная книга каждого сотрудника полиции, и секретная для непосвященных. Теперь, соответственно, будем работать по-другому.
– Не думаю, что многое изменится, – произнёс второй. – Полицейское Наставление как основополагающий документ несёт в себе лишь общие принципы, а про то, как раскрывать преступления, там нет ни слова. 
– Нет, я не критикую Наставление, – испуганно опомнился он. – Наши действия следуют из него, как частное из общего. Нам ничего не нужно от руководства, кроме основных идей, от которых мы и будем отталкиваться в повседневной практике.
– Процитируйте что-нибудь, – проговорил ещё один. – Громко, с выражением, как и подобает читать такие книги, и желательно из середины, чтобы мы ощутили некое эмоциональное потрясение от того, что не до конца понимаем написанное. Посторонние нас не услышат, а если и услышат, то не сообразят, откуда это и что оно означает.
– Хорошо, – ответил ему кто-то, судя по шуршанию бумаги, перелистывая страницы.
– Да, очень обобщённо, – сказал он. – Вот, например: «полицейский не может мыслить ничего нелогического, так как для этого ему пришлось бы нелогически мыслить».
– Интересно, – произнёс другой голос. – А что ещё там есть?
– «Нельзя сказать о каком-нибудь нелогическом мире, как он выглядит».
– Это да, – задумчиво подтвердил кто-то. – Поразительно точно. Вспомните тот жуткий случай, когда…

Дослушать Ян не успел, его окликнули из коридора.

– Вы заявитель? Пройдите в первый кабинет.
– Да, иду, – ответил он, но на секунду задержался у шкафа.
– А вы говорили, что Наставление оторвано от жизни! – донеслось оттуда. – Сравните со старым, там не было вообще ничего, кроме фраз, что полицейский обязан опрятно одеваться, соблюдать законы и тому подобного. 
 
                5.2.

В кабинете за столом сидел худощавый интеллигентный полицейский и что-то писал. Ян, заглянув в открытую дверь, спросил:
– Вы, как сказали, занимаетесь розыском пропавших людей? Вот моё заявление.
– Нет, поиск не моя работа, однако вы правильно зашли ко мне. Подойдите, пожалуйста, вон туда.

Ян увидел на стене нарисованную линейку, высотой почти до потолка. Он удивился, но послушно стал рядом.

– Скажите, а зачем это?
– Я вас сфотографирую, буквально одна секунда. Ваше, имя, кажется, Ян?
– Совершенно верно, – подтвердил Ян, пытаясь вспомнить, кому он здесь его говорил.
– Очень хорошо.

Полицейский взял чёрную деревянную табличку, мелом крупно написал «Ян» и передал ему в руки.

– Держите перед собой.
Он выкатил на середину комнаты треногу со старым громоздким фотоаппаратом и погасил свет. Накрыв в темноте голову тканью, велел не моргать, и с помощью магниевой вспышки сделал несколько снимков.

– Почему вы меня фотографируете, – спросил Ян. – Я считал, так поступают с преступниками. 

Полицейский улыбнулся.

– А вдруг вы когда-нибудь совершите преступление? Я, например, тоже раньше не предполагал, что буду работать в полиции. Совершите – а у нас всё готово. Для вашего же удобства! И кстати, вы уверены, что знаете все законы? Их столько, что это невозможно, а незнание не освобождает от ответственности. К тому же они часто нелепы, несправедливы и жестоки. Законопослушность – следование законам, которые власть приняла, чтобы не грабить вас незаконно. Для выживания придётся их нарушать, но тут-то мы вас и встретим! Работа такая, никуда не денешься. 
 
И, как бы извиняясь, развёл руками. 

Его слова заставили Яна задуматься. И пока он думал, полицейский не спеша снял у него отпечатки пальцев, а потом, засунув его голову в отверстие чёрного ящика и покрутив торчащие по бокам длинные винты, немного болезненно измерил строение черепа.

– Ну вот, – торжественно сказал полицейский. – Теперь вы занесены в картотеку. Поздравляю вас. Такое событие происходит раз в жизни. Скажите, что вы сейчас чувствуете?
– Пока не знаю, – ответил Ян. – Спутанные ощущения. Всё произошло так неожиданно, я должен привыкнуть. А где тот, кто ищет пропавших?
– Тут есть проблема, – объяснил сотрудник полиции. – Как известно, человек постепенно становится похож на свою работу, которую дедуктивными методами нетрудно определить, увидев его лицо. Это умеют даже полицейские. Но розыск исчезнувших специфичен, и все, кто им занимался, постепенно сами исчезали.

Он покачал головой. 

– Против природы мы бессильны.
 
Ян ахнул от разочарования.

– Значит, никто не будет искать?!

В ответ полицейский загадочно прищурился.

– Вы нас недооцениваете. Мы нашли выход из положения, и теперь у нас очень хорошие служебные показатели. Заполняя отчёт, даже чувствуешь гордость. Пройдите по длинному тёмному коридору в кабинет номер четыре, там всё разъяснят. 
 
                5.3.

Четвёртый кабинет оказался пустым, почти без мебели. В углу располагался стол, за которым молодой, не старше Яна полицейский читал книгу. Увидев посетителя, он отложил её в сторону, поздоровался и вежливо указал на стул.

– Присаживайтесь. Расскажите, что произошло, и я попробую вам помочь.

 Ян сел и восхищённо посмотрел на него. Человек работает здесь, невзирая на судьбу предшественников и ничего не боится. Удивительно. Но потом взгляд упал на книгу, которую тот листал перед его приходом, и кое-что прояснилось.

Она была огромная, толстая, в потрёпанном замшевом переплёте, и на обложке крупными буквами красовалась надпись: «Учение о солипсизме. Том четвертый». Из середины книги торчала бумажная закладка.

Ян усмехнулся.

– А вы точно занимаетесь розыском пропавших людей?
– Да, и давно. До меня на этой линии надолго не задерживались.
– И находили вы кого-нибудь?
– Нет, но поиски продолжаются. Главное – воспринимать реальность такой, какая она есть, и тогда успех неминуем. То, что я никуда не исчез, для отчётности уже прекрасно. Раньше никто не мог этим похвастаться.
Затем он увидел, как Ян то и дело украдкой поглядывает на лежащую книгу.
– Что вас так удивляет, не понимаю, – сказал он.
– Вы действительно верите в это? – спросил Ян.

Полицейский кивнул.

– А почему нет? Служба в полиции этому очень способствует! До меня тут работало множество людей, найти толком никого не могли, через месяц – другой пропадали без вести сами, а я здесь уже несколько лет. Это ли не доказательство?
Вдруг он взглянул на Яна обеспокоенно.
– А вы тоже разделяете эти убеждения?
– Нет, – ответил он. – Иначе бы я не пришёл к вам с просьбой о розыске исчезнувшего человека.
– Очень хорошо. Поговорить с единомышленником приятно, но не в этом случае.

Потом он посмотрел с некоторым извинением.

– Не обижаетесь на меня за то, что я к вам так отношусь? Вы понимаете, о чём я.
– Да нет, всё хорошо, – сказал Ян, – меня это совершенно не волнует. Последнее время кажется, что вы во многом правы.
– Прекрасно! – обрадовался полицейский. – Но если у вас всё же появится какая-то обида, скажите мне, я схожу к своему психоаналитику, и она быстро исчезнет. У меня хороший психоаналитик, если это так можно назвать. Он помог разобраться в себе и наладить контакт с коллегами, что по сути одно и то же. Психология – точнейшая из наук!
– Всё нормально, – уже устало проговорил Ян. – Думайте, как хотите, только возьмите заявление.
– Извините, но вы не знаете работу полиции. Я отвечаю за розыск, а заявление принимают другие. Пройдите, пожалуйста, ещё дальше по коридору.

Ян тяжело встал и пошёл к выходу.

– Желаю успеха, – сказал полицейский и открыл книгу.

                5.4.

Однако за следующей дверью обнаружился лишь манекен. Он сидел на стуле, был связан и избит, то есть на нём  были нарисованы синяки и царапины. Он смотрел на Яна умоляющим взглядом, но во рту у него был кляп, и сказать Яну он ничего не мог.

В другом кабинете не оказалось и манекена  – лишь обведённый мелом силуэт человека на полу.

За третьей дверью были люди, Ян им очень обрадовался, и они тоже очень обрадовались Яну, вскочили из-за столов и, оскалив зубы, бросились к нему, словно клерки в подвале Министерства, но Ян, перестав радоваться, с неожиданной для самого прытью успел выбежать за дверь.

Из-за четвёртой двери он удрал ещё быстрее.

Там стоял мужчина постарше него, полный и улыбчивый, с мягкими женственными манерами. Агрессии он не проявлял, но направился к Яну с нескрываемым желанием заключить того в объятия. 

Еще в одном кабинете двое одетых в форму для разгона демонстраций полицейских  развлекались, по очереди лёгонько тыкая друг друга по бронированным животам концами резиновых дубинок; они смеялись, поглаживали дубинки, вздрагивали от удовольствия и были настолько увлечены, что и не посмотрели на Яна. 

За одной дверью Яна настойчиво уговаривали застраховать свою жизнь, причем от того, что его съедят.
– Подумайте, – убеждал страховой агент в фуражке полицейского, – сейчас это самый модный вид страхования! Вам, судя по всему, он точно пригодится. Хоть денег получите! Кто вас съест? Да кто угодно! Проще перечислить тех, кто этого не сделает. Перечисляю – нет их! Наши люди трезво смотрят на вещи и друг на друга. Не переоценивайте свои силы. Сегодня вы, завтра вас. Не может все время везти! Потом придете, да поздно будет.
– А кому отдадут деньги? – спросил ошарашенный Ян, – родственников у меня нет, был один друг, но и он пропал.
– Хаха, – засмеялся клерк, – тот, кто вас съест, в какой-то мере станет вами, поэтому ему и полагаются выплаты!
– Очень странно, – сказал Ян.
– С позиций здравого смысла может и странно, но юридически не подкопаешься! Вы мало знакомы с судебной системой, поэтому и удивляетесь. Судебная логика победила здравый смысл с разгромным счетом!
– А вы не боитесь разориться? Не спровоцируете ли так маргинальное большинство на определенные поступки?
– Полиция не разорится никогда! Нельзя придумать общество, в котором полицейский не сможет добыть себе пропитание. Мы, кстати, сейчас и добываем. Видите гражданина у стены? – он показал на толстогубого и неопрятного мордоворота в мясницком переднике, который, услышав, что о нем разговаривают, стянул картуз, заулыбался щербатым ртом и слегка поклонился Яну, – у нас с ним соглашение, все по-честному, деньги пополам. Заключите договор, и он проводит вас домой через глухой темный переулок.
– Я подумаю над вашим предложением, – вздохнув, ответил Ян, – но пока все-таки нет. Что-то в глубине души меня останавливает, не пойму, что именно. Возможно в детстве я случайно увидел кусочек фильма для взрослых с участием группы мускулистых судей и юриспруденции, и хотя я восхищаюсь ее специфическими талантами, использовать их пока не хочу. Не подскажете, в каком кабинете принимают заявления?
Однако огорченный Яном клерк не знал или не хотел говорить.

Недалеко виднелась другая дверь, там взъерошенный сотрудник, сняв китель, печатал на машинке, наверное, тот самый квартальный отчёт. Полицейский бегал вокруг стола в поисках вдохновения, что-то восклицал, злился, несколько раз рвал бумагу и начинал заново.

Яна он заметил не сразу, немного смутился и сказал, что по слухам, заявление надо отнести в тридцать первый кабинет.

                5.5.

Кабинет под номером тридцать один, большой и полутёмный, очень напоминал Министерство. Внутри находились по меньшей мере три десятка человек, и Ян заметил несколько дверей в соседние помещения.

 Он остановился у входа. Поначалу на него никто и не смотрел, но когда он вытянул руку с листом бумаги и громко сказал, почти прокричал «у меня заявление», к нему подошёл какой-то сотрудник и отвёл к своему столу. Наверное, из-за Яна он был хмурым и расстроенным. Он сказал, что его зовут Владислав, сел и предложил стул рядом. Потом на несколько секунд отвернулся для создания на лице подобающего выражения, и когда снова поднял голову, то выглядел уже серьёзно, доброжелательно и оптимистично. Конечно, не настолько, как полицейский в коридоре, но всё же.

– Итак, что у вас произошло? – положив руки на стол и подавшись вперёд, спросил он.
– У меня ничего, – ответил Ян, – но пропал мой коллега по имени Адам. В заявлении подробно написано.
– Ага, – сказал полицейский и задумался. – Я с вами полностью согласен. Ваши слова ещё раз подтверждают хрупкость бытия. Неужели вы хотите, чтобы полиция с этим боролась? По-вашему, в её силах победить природу? Изменить мир? Мы полицейские, а не революционеры! Может, вам лучше обратиться в другой кабинет?
– Так много я не прошу, и помочь мне полиции вполне по силам.
Владислав почесал затылок и опять задумался.
– А раньше он был? – спросил он. – Этот человек?
– Да, никаких сомнений, – ответил Ян.
– А исчезновение кого-либо, или несуществование, сильно отличается от привычной жизни?
– Вероятно, всё-таки отличается, несмотря на явное сходство. Особенно если верить, что различия где-то есть.
– Вы считаете, что существуете?!

Ян удивился.

– Не знал, что меня об этом будут спрашивать в полиции, но надеюсь, что да. Если вы полагаете иначе, то я готов к дискуссии.
– Нет-нет, это стандартный вопрос заявителю. О себе я думаю примерно также.

Владислав опять принялся напряжённо размышлять.

– А он был хорошим человеком? 
– Неплохим. А как это связано с поисками?
– Очень сильно. Хороший человек – особая примета, позволяет легко распознать его в толпе.

Ян увидел, как улыбка на лице собеседника потихоньку уступила место разочарованию.

– Неужели прямо вот так и пропал? – сказал Владислав. – Что-то ведь наверняка осталось?
– Пожалуй, да.
– И что же?
– В каком-то смысле он сам.
– Любопытно! – полицейский оживился. – Хотите поговорить об этом?
– Хочу. Обстоятельства развивались так. Он исчез, долго не было никого, а потом появился некий человек и сказал, что он – это он.
– Интересно! И как его зовут?
– Кого?
– Появившегося?
– Адам, но он не Адам.
– А вы как называете его?
– Тоже Адам, но исключительно для удобства. Любое имя – компромисс.
– То есть другие тоже называют его Адамом? – не отставал полицейский.
– Да. Но с их стороны это не компромисс, а основанная на страхе убеждённость. Они боятся и не желают вмешиваться, хотя, наверное, здесь не всё так просто. Когда части утверждения уничтожают друг друга, что-то всё-таки остаётся. 
– А он что говорит?
– Кто?
– Адам.
– Он говорит, что он – Адам.
– Как вы считаете, он прав?
– Нет. И неважно, что его так называют. Неправы все, и я в том числе. Надо не обманывать себя, – сказал Ян.
– Почему вы не доверяете им?
– Кому?
– Тем, кто называет Адама Адамом.
– Трудно объяснить. Он не похож на Адама.
– А тот, прошлый, где он сейчас?
– Неизвестно. За этим я и пришёл в полицию. Но я понимаю, к чему вы клоните. Вы хотите сказать, что он, будучи воспоминанием, существует лишь внутри моей головы, а этот, настоящий, куда реальней, но вы не совсем правы.
– Но, может, есть достаточные основания утверждать, что новый Адам и есть старый Адам?
– Достаточным основанием может быть что угодно, – ответил Ян.

Полицейский наморщил лоб.
 
– А вы любите Министерство? – неожиданно спросил он.
– Не знаю.   
– Я бы на вашем месте любил. Это несложно! Любите Министерство как оно вас… хотя нет, так ему вряд ли понравится. Но мы отвлеклись. Скажите, люди меняются со временем?
– Да, но не настолько. Он теперь на полметра выше и на десять лет моложе.
– А вдруг у него имелись причины так поступить?
 
Ян вздохнул. Он уже очень устал, внимание рассеивалось.

– Нет. Он выглядел довольным жизнью и не собирался ничего менять.
– А какой Адам, скажем так, более живой?
– Не знаю. Они оба весьма живые, пусть и по-разному. Возможно, единственные более-менее живые люди во всём Министерстве. Это необычно, даже я почти принял правила игры.   
– Вы согласны, что появление двойника мистично?
– Согласен. 
– Вы хотите сказать, что полиция должна заниматься мистикой?!
– Это мистицизм особого рода, в нём есть что-то научное. Извините, но мне кажется, что вы пытаетесь загнать меня в ловушку, и я постепенно прихожу в отчаяние.
– Нет-нет, я наоборот хочу договориться. Между противоположностями находится много чего, неужели что-нибудь нас не устроит? В конце концов, если не получается изменить реальность, можно поменять отношение к ней! Мы же образованные люди! Я предлагаю отойти от вульгарного разделения «он – не он». Сформулируем проще. Достаточно ли он отличается от самого себя, чтобы это уверенно утверждать? Будучи сотрудником полиции, я могу вам предложить элегантный, как все компромиссы, выход из тупика – не считать этого человека как Адамом, так и не Адамом, то есть искать сходство с кем-то третьим. И вообще, зачем вы сюда пришли? У вас ведь всё хорошо. Что вам не нравится? Работа нетрудная. Зарплата хоть и маленькая, но её хватает. Квартира есть! Вы, можно сказать, достойный член общества. На таких, как вы, всё и держится. Гордиться надо, а не бегать по сомнительным кабинетам! Кто-то пропал? Ну, знаете ли! Самим-то не стыдно? Ещё скажите, мол, недовольны тем, что чего-то не понимаете.   

Ян посмотрел по сторонам. 
 
– Давайте, я оставлю заявление и уйду. Я устал от споров, и если не остановиться, то легко сойти с ума. Не думал, что будет так непросто.

Полицейский язвительно оглядел его. 

– А почему вы решили, что можете отдать мне заявление? По инструкции мне полагается только обсудить проблему, но не дать делу формальный ход, без которого, как вы догадываетесь, поиск никогда не начнётся.
 
Ян вскочил со стула.

– Вам, по-видимому, доставляет удовольствие издеваться надо мной! И кто должен забрать бумагу?
– Точно неизвестно. Наверное, вам стоит пройти по коридору в кабинет пятьдесят шесть и всё подробно объяснить. Там у вас либо примут заявление, либо после содержательной беседы подскажут, куда идти дальше, причём второе, как вы убедились, вероятнее.
– Я никуда не пойду, – твёрдо сказал Ян. – Есть достаточные основания полагать, что коридор бесконечен, и я буду до конца жизни бродить из кабинета в кабинет.
– Предположение о бесконечности коридора ничем не подкреплено, хотя опровергнуть его мы не можем, никто из нас так далеко не заходил. Но нельзя исключать, что ваши слова подтвердятся во время пути. Как знать!
– Я останусь здесь, пока вы не заберёте бумагу. 

Ян сдвинул стул на середину и с отчаянным видом уселся на него.

– Я не уйду. Делайте что хотите.
– Это бунт, – тихо произнёс полицейский. – Вы отрицаете установленный свыше порядок. Только нигилист способен поставить стул посреди кабинета и сидеть на нём с мрачным выражением лица. Неужели вы всерьёз надеетесь, что имеете на это право?
 
Ян молча отвернулся. 

Владислав вздохнул.

– Ну, хорошо.

Он встал, поднял руки и громко сказал:
– Этот человек считает, что нам надо принять у него заявление!

Отовсюду послышался дружный смех. Полицейские бросили работу и с любопытством подошли ближе.

– Он обвиняет нас в том, что мы не хотим его взять, выдумывая не имеющие логических обоснований отговорки и заставляя идти дальше по коридору! Он пытается одним движением перечеркнуть то, что создавалось веками, я говорю о правилах подачи жалоб и заявлений. За этим скрывается нечто большее, чем кажется, он хочет нарушить сокрытый в полицейских приказах нравственный принцип и таким образом стать на путь анархии и разврата. Сможем ли мы остановить его? Конечно же, нет. Но его остановит спрятанный где-то внутри его головы, под шляпой, присущий всем моральный запрет, который подобно тяжёлому амбарному замку не позволит открыть дверь и презрительно покинуть общество, каковым бы оно не являлось. Психология, как известно, точнейшая из наук, и чтобы поставить точку в споре, я предлагаю осуществить научный эксперимент, результаты которого окажутся вдвойне достоверными из-за того, что его проведут полицейские.

– Заключается опыт в следующем. Этот гражданин, – он повернул голову к Яну, который почему-то растерялся от прозвучавшей речи и неожиданно для себя встал и смущённо кивнул, – попробует отдать заявление одному из наших сотрудников. Вторым участником эксперимента будет… – он посмотрел вокруг, – им будет Оскар.

Он показал на молодого полицейского с бледным как у мима лицом. Тот под аплодисменты несколько раз гибко поклонился, поставил стул рядом с Яном, молча сел и замер.

– Значит, так. Этот человек, точнее, заявитель, его зовут Ян, преступив закон, попытается передать документ Оскару. Если у него получится, Оскар заберёт заявление, – при этих словах Оскар вытянул руку и изобразил, как что-то хватает в воздухе, – прочитает, – Оскар поднёс к лицу невидимый лист бумаги и поводил головой из стороны в сторону, перечитывая его, – и зарегистрирует в журнале, – тут он словно раскрыл несуществующую книгу, извлёк из ниоткуда карандаш и размашистыми движениями что-то в ней записал.
– То есть формальности будут соблюдены. Мы умываем руки. Что же скоро случится? Восторжествует хаос или нравственные страдания предотвратят падение нашего гостя в достаточно глубокую пропасть? Делайте ставки, господа.
В тишине он торжественно хлопнул три раза в ладони.
– Все готовы?

Оскар кивнул, и Ян неуверенно тоже.

– Приступим!

Полицейские окружили их стулья, выстроившись в три ряда. Первый ряд присел на корточки, за ним наклонился вперёд второй, а потом уже стоял третий. 
 
Все широко улыбались. Чтобы было лучше видно, свет погасили. Осталась лишь неяркая лампа на столе неподалёку и в воздухе поблёскивали улыбки.
 
Взгляды были прикованы к Яну, глаза горели, рты в предвкушении раскрылись, искажённые в темноте лица словно принадлежали голодным ночным чудовищам, собравшимся около пойманной добычи.

Жуткая картина.

Ян снова посмотрел на Владислава. Сейчас тот даже показался ему союзником, эдаким непредвзятым судьёй. Он скрестил на груди руки и гордо выпрямился, возвышаясь над схваткой, убеждённый в торжестве науки и справедливости.

Воротник вдруг стал Яну очень узким, он попытался его расстегнуть, но пуговица застряла. Он потерянно обернулся на толпу, и та, почуяв страх, пододвинула лица на шаг ближе и ещё сильнее растянула в улыбке рты.

Ян вытер со лба пот, покосился на Оскара, и тот плавным жестом вытянул к нему руку. Она повисла в воздухе совсем недалеко, Ян вздрогнул и медленно протянул к ней заявление, чувствуя, как внутри нарастает страх и неуверенность.

С каждой секундой движение давалось всё с большим трудом, рука задрожала, будто охваченная судорогой, и, наконец, полностью одеревенела и остановилась. До ладони Оскара осталось немного, но она дальше не двигалась и скоро упала без сил.
 
Толпа завопила от радости, полицейские бросились обниматься и поздравлять друг друга, однако Владислав призвал их к тишине.

– Для достоверности необходимо повторить эксперимент.

Все вернулись на свои места, в темноте снова повисли кошмарные улыбки. Ян попробовал отдать заявление ещё несколько раз, но всё закончилось также неудачно.
Оскар встал со стула, поклонился и под аплодисменты ушёл. Полицейские вновь кинулись обниматься и даже затянули какую-то песню.

Ян смотрел вокруг, не зная, что делать.

Владислав положил руку ему плечо.

– Экая неудача, – сказал он. – Но так и должно быть! Разве вы заявление хотели подать? Вы хотели нарушить принцип, но остались на этой стороне! Не расстраиваетесь, вы приобрели знания о человеческой природе, важнее которых нет ничего.

                5.6.

Наступила ночь. Ян, опустив голову, плёлся домой. После приключений в полиции он чувствовал себя совершенно измотанным. Пройдя несколько кварталов, он достал из кармана заявление, свернул из него бумажный самолётик и бросил вперёд, вдоль пустой улицы. Он пролетел несколько метров, затем его подхватил ветер и унёс в темноту.

Через несколько минут Ян вдруг услышал за спиной шаги, оглянулся и обнаружил неподалёку мужчину в тёмном пальто и шляпе. Увидев, что Ян на него смотрит, тот остановился, поднял воротник, сделал безразличное лицо и отвернулся. Больше ни одного человека на улице не было.
 
Ян удивился странному попутчику, пошёл дальше, и мужчина тоже возобновил шаг. Ян снова остановился, и незнакомец также перестал идти и куда-то посмотрел.
После того, как человек остановился одновременно с ним в третий раз, Ян не выдержал и подошёл к нему.

– Что вам от меня нужно? – спросил он. – Зачем вы идёте следом? На грабителя вы не похожи, значит, вы шпик и тайно наблюдаете за мной, но я не могу понять, чем заслужил такое внимание и почему вы делаете это столь открыто!

Мужчина криво усмехнулся. 

– Я имею право не отвечать на вопросы. То, что я слежу за вами, лишь ваша догадка, и не более того; а почему столь открыто, то сами понимаете, затеряться в толпе на пустынной улице очень сложно. Я лично не знаю, как это сделать. Может, вы знаете?
– Тоже не знаю, – произнёс Ян. – И как нам быть?
– Вам надо, вы и думайте, – сказал мужчина.
– Вы не находите происходящее немного странным? – спросил Ян.
– Странность – понятие субъективное, – возразил незнакомец. – Привыкнешь, и уже не странно. Подождём чуть-чуть. Вы курите? Нет? Тогда я с вашего позволения покурю.

Мужчина достал сигарету, чиркнул зажигалкой, затянулся, и они несколько минут молча стояли на перекрёстке. Потом он выбросил окурок в лужу у дороги.

– Ну что, привыкли?
– Нет, – хмуро отозвался Ян.
– Вы не хотите ничего менять и надеетесь, что всё произойдёт само собой. Ну, хорошо. Давайте отправимся каждый своим путем.
– Давайте, – согласился Ян.

Однако человек опять последовал за ним, правда теперь, когда Ян оборачивался, он убегал за фонарные столбы и выглядывал оттуда, дожидаясь, что Ян отвернётся.

Через некоторое время Ян снова подошёл к нему.

– Так лучше? – осведомился мужчина, высунув голову из-за столба.
– Нет, – ответил Ян. – Ещё глупее.
– Глупость – понятие субъективное, – уверенно произнёс незнакомец. – Привыкаешь, и уже не кажется глупым. Постоим, покурим?
– Не думаю, что это поможет, – сказал Ян. 
– Я совсем запутался, – воскликнул мужчина. – Что мне делать, скажите? Это вас не устраивает, то вас не устраивает, идёшь вам навстречу, соглашаешься на любые компромиссы, и опять что-то не так. С другими было намного проще, они прекрасно всё понимали и даже оказывали посильную помощь. Из-за вашего несерьёзного отношения ситуация стала нелепой.
– Может, вам просто не идти за мной? – спросил Ян. – Мне не нравится слежка. В конце концов, это нарушает мои права.
– Извините, но я тоже свободный человек и могу идти куда захочу, даже если наши дороги случайно совпали, – возмущённо ответил собеседник. – И работу необходимо выполнять, невзирая на трудности. Права его, видите ли, нарушены. Скажите, вы считаете себя порядочным гражданином?   
– Наверное, да, – сказал Ян.
– Думаете, вы докажете в суде то, что я шёл именно за вами, а не прогуливался, особенно учитывая вашу либеральную презумпцию невиновности и прочие юридические штучки?
– Наверное, нет.

Мужчина самодовольно улыбнулся.

– Порядочный гражданин не должен даже в мыслях предполагать того, что он не сумеет доказать в суде!
– Спорить не о чем, – добавил он, – но если хотите, я могу сказать, например, ещё и то, что быть гражданином означает мыслить как гражданин, напомнить о долге перед обществом, ну и так далее. Продолжать или хватит? Вот о чём нужно думать, увидев, что за вами ночью кто-то крадётся. А можно попробовать ещё один способ. Я буду почти в двух шагах, а потом внезапно отойду подальше, и вы почувствуете огромное облегчение, после чего преследование на расстоянии в полтора десятка метров покажется вполне терпимым. Но по вашему лицу я вижу, что и это не сработает. Отчего, не знаю. Психология – точнейшая из наук, но многое и она не в силах объяснить.
– Скажите, а почему за людьми тайно следят? Я не о вас, конечно, – спросил Ян. 
– Когда полицейские получают информацию о таинственном исчезновении человека, необходимо начинать розыски, а если это невозможно из-за отсутствия заявления, то надо проследить за кем-то из его близких или по меньшей мере похожих на него и на том закончить. Считаете, что это нелепо? Тогда что вы предлагаете, обвинить кого-нибудь из них в причастности к этому преступлению, как делалось раньше для повышения раскрываемости? Нет доказательств? Не бойтесь, их вам подбросят, и они будут настолько убедительны, что вы даже сами немного поверите. Истина – лишь феномен языковой игры, и этот постулат с успехом используется полицией. Если утверждение «дважды два равно три» приносит выгоду, то почему его не применить? Если ошибка облегчит жизнь, то какая же это ошибка? История оправдает мои слова, хотя фраза «такое было время» означает, что такое время возвращается, а ваше разрешение на подмену событий историками неизбежно продолжится разрешением власти на подмену содержимого ваших карманов полицией. Почему нельзя? Нехорошо? А кто вы такой, чтобы учить, что хорошо, а что плохо? Указывать, что мне делать? Нераскрытое преступление грозит полицейским неприятностями. Почему я должен лишаться работы только из-за того, что вы невиновны? Но пока – лишь скрытое наблюдение, хотя и ждём перемен. Инструкция номер… но откуда мне знать полицейские инструкции. Формальности никто не отменял, в предложении обязана стоять точка, причём не слишком важно, понимает ли человек, что за ним идут. Порядочный гражданин этим не интересуется. Он же не преступник, что ему скрывать. И ещё! Мне неудобно говорить, мы не очень давно знаем друг друга, но я по-товарищески советую вам обратиться к опытному психоаналитику. Что здесь такого? Многие так делают. Вы мнительны, склонны к подозрительности и совершенно не доверяете незнакомым людям, которые, по их словам, желают вам добра. Хороший психоаналитик сумеет подкорректировать вашу гражданскую позицию, ведь её изъяны куда опаснее прочих неврозов и комплексов. Однако вы по-прежнему недовольны? Хорошо, я удаляюсь. Но вы еще пожалеете, столкнувшись с теми, кто придет на смену. Абсурд познается в сравнении!
Он ушел, а Ян, всерьез озабоченный его последними словами, спрятался в тень. И правильно сделал, поскольку взамен того человека примчались два кругломордых амбала, будто сошедших с картины о жизни грабителей. В поисках Яна они начали злобно рыскать по окрестностям, очевидно затем, чтобы поймав его, установить за ним скрытое наблюдение.
Видя это, Ян тихонько убежал, стараясь не выходить на освещенные участки тротуара. 


                5.7.

На другой день Ян, стараясь не думать о том, что произошло в полиции, вспомнил про арифмометр. Он не пользовался им со дня ремонта, а значит, времени истекло достаточно. Ян сел за стол, набрал «два плюс два», и крутанул ручку. В окошке замелькали и остановились цифры.

Восемь.

А раньше было девять.

Ян ещё несколько раз крутил ручку, и всегда выпадала цифра «восемь».

Он скрестил на груди руки. Наверное, починка прошла успешно. Арифмометр улучшил результат и начал его стабильно показывать. Ремонтники не обманули, перемена номера действительно повлияла на механику, правда, Ян рассчитывал на гораздо большее. Но, может стоит радоваться и этому?

Он продолжал смотреть на устройство, и внезапно его лицо скривилось, он схватил арифмометр и швырнул вниз. Тот с грохотом ударился об пол, отскочил к полкам и замер. Ян поднял его, стряхнул пыль и поставил на стол. Повреждений с виду почти не было, даже стеклянное окошко осталось целым. Ян снова набрал «два плюс два» и покрутил ручку.

Семь.

Он злорадно усмехнулся. Выяснилось, что на вещи можно влиять и так.

Ян бросил его на пол ещё раз. Теперь на корпусе появились вмятины, а стекло покрылось трещинами. Но, вопреки всему, арифмометр показал лучший результат за всё время – два плюс два, по его мнению, стало равно шести.
 
Ещё одно падение. Стекло разбилось, однако цифры по-прежнему вращались.

Пять.

Ян почувствовал, что такой ремонт его очень увлекает. В отличие от переименования способ выглядел ненаучным, но куда более быстрым и эффективным. За минуту удалось добиться прогресса, на достижение которого традиционными методами наверняка отводится несколько дней, и безо всякой гарантии успеха.

Он снова поднял арифмометр над головой и кинул вниз. От удара выскочили оставшиеся осколки стекла. Ян вернул прибор на стол и дождался итогов вычислений.
 
Четыре с половиной.   

Дрожащими руками он расстегнул воротник.

– Надо мной просто издеваются.

Он опять бросил арифмометр. Повреждения стали совсем заметны, внутри что-то начало греметь и позвякивать.

Но числа в разбитом окошке вновь завертелись, и скоро Ян увидел итоги вычислений.

К ним он оказался не готов.
 
Вместо цифр возникли буквы, и они сложились во фразу «столько же».

Разъярённый Ян изо всех сил швырнул прибор на пол. Ручка погнулась, корпус разломился, оттуда высыпались детали и словно механические жуки медленно поползли прочь.

                5.8.

– Ты не должен сдаваться, – сказал Ян.

Он взял зеркало.

– Не должен, слышишь?! 

Потом сел и задумался.

– Я найду начальника Министерства и спрошу, что случилось с Адамом.



                VI. Закрытые двери

                6.1.

Через несколько минут Ян спросил у Бориса, как найти кабинет Министра, и этим его страшно перепугал. Он едва отыскал силы сказать, что ничего не знает и советует ему поступить также.

В коридоре Ян поспрашивал об этом нескольких проходивших мимо чиновников, но и те сделали недоумённые лица, сообщили, что никогда такими вещами не интересовались и убежали прочь.

Тогда он решил обходить кабинеты подряд в надежде, что кто-то всё-таки подскажет, где искать Министра. Однако люди со страхом и недоверием отвечали, что не знают и им некогда разговаривать. Однажды какой-то чиновник испуганно, хотя и самоуверенно попытался доказать Яну противоречивость его вопроса.

Скоро Ян понял, что весть о поисках разнеслась по Министерству и теперь кабинеты перед ним стали замыкаться изнутри. Один раз невдалеке чья-то лохматая голова на секунду высунулась в коридор, но когда он подошёл к двери, та оказалась закрыта, и на стук никто не отозвался.

Затем ему повезло больше. Из-за угла он увидел, как почти рядом с ним какой-то клерк входил в кабинет. Тот заметил Яна, быстро влетел внутрь, но запереться на ключ времени не осталось.

За дверью Ян никого не обнаружил, но из-под стола донёсся тихий шорох. Что там шуршало, увидеть со стороны входа было невозможно, поэтому Ян шагнул к столу и лёг на него, свесив голову.

На полу, скрючившись, сидел чиновник и с карандашом в руке сосредоточенно рассматривал документы. Испуг у него уже пропал, лицо выглядело серьёзным и занятым.

Некоторое время он упрямо ничего не замечал, но потом не спеша отложил бумагу и снисходительно, с лёгким неудовольствием посмотрел на перевёрнутое лицо Яна.

– Слушаю вас.

Ян хмыкнул.

– Разрешите полюбопытствовать, что привело вас под стол? Или нет, не подсказывайте, я сам догадаюсь. Наверное, мизантропия? Неодолимое желание спрятаться от людей?

– Интересно, как вы узнали, но всё, разумеется, так и есть. Где ещё в наше время можно скрыться? Каждому необходимо уединение, и если вы этого не понимаете, мне вас искренне жаль. Вы тогда человек толпы, лишённый индивидуальности и собственного «я», сознательно растворивший себя среди таких же двойников. Да, так комфортнее, но я никогда не променяю свою жизнь, полную горестных знаний, на это беспечное существование.

- А порядочный гражданин может быть мизантропом? Согласитесь, важный вопрос?

- Достаточно порядочному гражданину разрешается и не такое, но он это честно заслужил. А как иначе? Без хорошей мотивации законопослушность нелепа. Бесплатно пусть соблюдают законы клерки третьего класса. И потом, чем дальше ты от людей, тем проще их любить, ведь они не мешают тебе это делать. Любовь вследствии отдалённости ничуть не хуже любви, вызванной страхом. 

– А сколько будет дважды два, вы не знаете?

– Никогда не думал об этом. Только нигилисты ищут ответы на такие вопросы, а я не нигилист. Вы много видели приличных людей, которые пытаются узнать, сколько будет дважды два?

– И где Министр, вам тоже неизвестно?

– Разумеется, нет. Как вы понимаете, я не могу его снять и назначить нового, а порядочный гражданин не интересуется тем, на что не может повлиять. Да и зачем вам эта встреча? Даже начальники отделов не разговаривают с простыми смертными. А что сделает Министр, увидев вас? Можно только предполагать, и все предположения будут одно страшнее другого.   

                6.2.

После того, как ещё несколько дверей не открылись, Ян изменил тактику и спрятался в темноте. Через пару минут он заметил поблизости суетливую тень и выпрыгнул из засады. Чиновник в ужасе всплеснул руками и поспешно скрылся за дверью, Ян заскочил вслед за ним и очутился в пустом помещении. Клерк куда-то пропал, под стол он не спрятался, а кроме стола в кабинете ничего не было, если конечно не считать огромного, высотой до потолка деревянного шкафа. 
   
Ян подошёл ближе, тихонько постучал, и изнутри нехотя раздался ответный стук. Судя по нему, человек в шкафу понял, что его нашли, не отрицал очевидного, но выходить наружу отказывался. Однако первый шаг к установлению контакта состоялся. Ян попробовал открыть створку, но её крепко держали изнутри.
 
– Слушаю вас, – прозвучал сдавленный голос.

Ян едва сдержал улыбку.

– У вас, вероятно, тоже приступ мизантропии?

В шкафу некоторое время молчали, раздумывая над ответом.

– В чём-то вы и правы, но ставить знак равенства между стремлением к уединению и высокомерным презрением к людям не стоит. Несомненно, за вашими словами стоит попытка обосновать внутренние проблемы внешними факторами и избавиться от постоянного чувства вины из-за неумения наладить диалог с собственным невидимым «я», но если вы будете откровенны, я смогу помочь.

Ян поднял брови.

– Для этого вы выйдете наружу?

– Во-первых, – уже уверенно произнёс голос, – утверждение, что вы якобы снаружи является унизительной формой дискриминации тех, кто сидит в шкафу. Расположение по ту сторону двери не даёт вам никаких видимых преимуществ, хотя ваш выбор также заслуживает уважения в обществе, как и любой другой, пусть даже и самый нелепый. Политкорректнее говорить, что снаружи находимся мы оба, если вы, конечно, как порядочный гражданин не захотите взять на себя ответственность, сказав, что внутри как раз вы. Теснота, кстати, понятие субъективное, и она ощущается скорее когда за ней наблюдаешь со стороны. Полагаю, если рассадить чиновников по шкафам, то высвободится много пространства. В помещении легко поставить с десяток шкафов, и посетитель будет переходить от одного к другому так же, как ранее проходил с бумагами по кабинетам. Во-вторых, психоанализ действеннее при отсутствии визуального контакта, поскольку тогда почти ничего не отвлекает и можно сосредоточиться на главном. Шкаф годится идеально, хотя, к сожалению, и пропускает звук, но это его единственный недостаток. Однако давайте без лишних проволочек перейдем к делу. Скажите, что вас волнует? С чем вы пришли сюда?

Ян пожал плечами.

– Я хочу найти своего знакомого.
– Здесь его нет, – сообщил голос. – Значит, логично предположить, что его нет и за дверью. Посмотрите, нет его там?
– Нет, – ответил Ян. – Я не вижу.
– Вот видите, – донеслось из шкафа, – вы сами пришли к выводу, что он был выдуман. Вами или кем-то другим.
– Все проблемы являются психологическими, – продолжал голос. – Даже те, которые существуют снаружи как физические объекты, несомненно, были когда-то вытеснены изнутри. Это известный метод бессознательной психологической защиты. Надо сказать, что все люди в какой-то мере выдуманы, ведь в представлении других мы немного иные, чем в своём представлении. Вопрос в том, насколько! Поскольку чёткого разделения нормы и патологии нет, будем считать патологией всё. Вам говорили, что психология – точнейшая из наук? Так вот, насколько вы его выдумали? Чем сильнее, тем проще решение проблемы. 
– Не знаю, – ответил Ян. 
– Предлагаю поступить так. Выдумывайте его и дальше, и тогда реальность превратится лишь в незначительную часть картины, из-за расплывчатости границ которой ваш друг станет практически полностью воображаемым, а от иллюзий легко избавиться, если они конечно ещё не успели обрести плоть и не начали сопротивляться. Метод прост и надёжен, можете не благодарить. Применяйте его ко всем! Допускаю, что друзья уже советовали вам сходить к опытному психоаналитику, и вы правильно сделали, послушав их.   
– Но мне не нужно его исчезновение! – возразил Ян. – К тому же Адама и так нет несколько дней. Я скорее пытаюсь его найти, чем выбросить из памяти, хотя и понимаю схожесть этих действий, ведь если что-то не получается отыскать, то от него, наверное, стоит попробовать избавиться. Поэтому вы случайно не подскажете, где кабинет Министра? 
– Нет, – твёрдо заявил голос, – не подскажу. Никто не подскажет! Не ввязывайте меня в это. Ответы на элементарные вопросы – самые коварные. Легче перемножить в уме многозначные числа, чем понять, сколько будет дважды два. Вы, кстати, даже не имеете права пытаться узнавать о таких вещах. Если ответ нельзя высказать, то нельзя высказать и вопрос. И отчего пропадают люди, тоже не знаю! Кто-то, допустим, не понравился Министерству и исчез. Это понятно, никаких претензий, так и должно быть. Но почему пропадают и другие? Реже, но всё-таки! Неприятно как-то! Люди – не еда, в конце концов! Мы на это надеемся! Очень обидно, да. Обожаешь власть, обожаешь, и тут – на тебе, за тобой пришли.   

                6.3.

Проходя по коридору, Ян увидел около двери заявителей. Невысокий мужчина, женщина с маленьким молчаливым ребёнком, из-за духоты медленно помахивающий газетой старик, и дальше в темноте несколько человек. Измождённые, плохо одетые, они сидели на лавках очень давно, и были готовы сидеть ещё столько же. В руках они держали какие-то документы, то и дело с беспокойством на них посматривая.
Ян вдруг понял, что дверь ненастоящая. Подделка, одна из многих в Министерстве. И сделанная куда хуже остальных. Вмурованный в стену кусок дерева, без замка и дверных петель.

Ян обернулся.

– Здесь ничего нет, – растеряно сказал он. – Уходите, это неправда, она только притворяется дверью.

Люди оцепенели, но страх быстро прошёл, на лицах появились улыбки, и раздался смех. Навзрыд захохотал мужчина, женщина залилась усталым смехом; глядя куда-то в сторону, беззвучно смеялся старик. Рассмеялся даже ребёнок, громко, заразительно, показывая на Яна пальцем. Хохот доносился и из темноты в отдалении.

– Почему вы смеётесь, – спросил Ян, но ему никто не ответил.
Он отвернулся и пошёл дальше.


                6.4.

В одном кабинете ему повстречался ранее незнакомый мужчина со всколоченными волосами. Он сидел за столом, со злобной ухмылкой что-то печатал и заметил Яна, лишь когда тот к нему подошёл. Чиновник поднял голову и немного безумно посмотрел на него, но затем успокоился.

– Это вы, – сказал он, – а то я испугался, что это они.
– Они – это кто? – спросил Ян.

Клерк замялся.

– Понимаете, у меня сейчас целая война.
– С кем?

Человек взмахнул руками.

– С мышами, с кем же ещё. Они отвратительны! Мелочны и коварны! Грызут документы, и не только их. Всё, что попадётся им на глаза! Съедают напрочь! В некоторые кабинеты опасно заходить. Мыши причастны ко многим исчезновениям документов, а чем занята полиция, непонятно.
– И как вы с ними воюете?
– Пишу жалобы с требованием привлечь их к ответственности. Ничего другого не остаётся. Я законопослушен! В пределах разумного, конечно.   
– И метод работает? 
– Честно говоря, не очень. Меня предупреждали, что жалобы почти бесполезны и лучше использовать юридические ловушки. Но не знаю, сохранились ли они на складе.
– Я пока не встречал здесь мышей, – сказал Ян.
– Я тоже, – произнёс клерк, – и это подозрительно! Они наверняка что-нибудь замышляют. А вот имён у них действительно нет, а если даже и есть, то это притворство. Они все одинаковы, отличия несущественны. Безликая серая масса! Мало что описывает так же хорошо, как отсутствие описания!

Он погрозил кому-то кулаком.
 
– Не ставите ли вы себя так на один уровень с ними? – усмехнулся Ян.
– Как раз это я и пытаюсь сделать! – серьёзно ответил чиновник. – Заставить себя уважать! Видели бы вы, как они высокомерны. Они гордятся своей мышиной сущностью, и нужно признать их правоту, поскольку именно они чувствуют себя в Министерстве особенно комфортно, ведь животное кое в чём превосходит человека, а в некоторых обществах эти качества являются наиболее важными. Сытое и обеспеченное животное намного выше человека, тем более что люди там, где так считают, обычно не сытые и не обеспеченные. Но для меня это ещё и игра, развлечение, и она не позволяет скучать. Ничем не хуже шахмат, такой же риск, азарт, эмоции, также надо продумывать свои действия на много шагов вперёд. Нелепое часто становится любопытным, если назвать его игрой, а удовольствие от игры не всегда зависит от её масштаба. И я добился успеха! Мышей явно стало меньше! Удивительно! Я одержал победу, причём на их бумажном поле! 
– А они на вас жалобы не пишут? – спросил Ян. Разговор его слегка развеселил.

Чиновник презрительно хмыкнул.

– Они не умеют это делать! Во всяком случае, так, как я!

Ян улыбнулся и посмотрел вокруг. Кабинет был маленький, пыльный, неубранный, всюду валялись бумаги, старые вещи.

– А вам неизвестно, где Министр? – поинтересовался он, собираясь уходить.
– Нет, – сказал клерк. – Но если найдёте, пожалуйста, сообщите мне, я и ему напишу жалобу.
Заглянув в еще один кабинет, Ян поначалу решил, что его хозяин отсутствует, однако, повернув голову, обнаружил, что он притаился за дверью и как-то странно протягивает к нему руки.
– Вы хотите на меня напасть? – удивленно спросил Ян, поскольку человек совершенно не походил на бандита, был худеньким и интеллигентным.
– Вовсе нет, – сконфузился чиновник, – то есть да. Не знаю, я совсем запутался.
– Однако, – сказал Ян.
Чиновник раздраженно махнул рукой.
– Если хотите, я все объясню. Моя история очень банальна. Кто-то ошибся, заполняя ведомости, и вписал меня как умершего. Да, по бумагам я мертв! Первое время я пробовал что-то объяснить, опровергнуть, писал прошения, ходатайства, оббивал пороги, но все напрасно. Как сказал один начальник, живые люди не пытаются доказать, что они живы, и мое поведение подозрительно. Поэтому со временем я смирился. Юридическую машину не победить, она живет в своем мире, и людям там нет места. Неприятно, когда ты умер, но ничего, и не такое переживали. Одного записали как манекена, вообще кошмар! Печатаю документы дальше, норму делопроизводства с меня не сняли, скидку на то, что я умер, никто не сделал. Сны, конечно, странные посещают. Хотите, я расскажу, какие сны снятся мертвым? Нет? Ну ладно, как-нибудь сами узнаете. И из комнаты меня выселили. Мертвым ведь комната не нужна, верно? Им другое подавай. Целая комиссия этим вопросом занималась. Похоронная. Соседи очень расстроились, узнав о моей смерти. Так мне и сказали, занимая мою жилплощадь. Зарплату мне теперь не дают. Зачем платить мертвым деньги? Думаю, когда Министерство разберется, что здесь можно сэкономить, на тот свет много кого переведут! Что поделаешь, такова жизнь. Конечно, когда ты мертв, на тебя это влияет. Есть, например, совершенно не хочется. Я уже с год не ел, но неожиданно возник такой вопрос. Мертвые, особенно если они более-менее ходят, должны нападать на живых! И поскольку я этого не делаю, значит, я какой-то неправильный. Отщепенец. Нарушаю инструкции, а это чревато выговором. Вот я и пытаюсь себя заставить. Пока получается плохо, хотя некоторые успехи есть.
– Я, пожалуй, пойду, – пробормотал Ян, пятясь к двери, – очень занят.
– До свидания, – вежливо кивнул чиновник, – заходите через недельку, возможно, что-то изменится. Я окончательно войду в роль и буду невероятно рад вас видеть.
Ян раскланялся и вышел в коридор.
– Интересно, – проговорил он под нос, – можно ли меня теперь еще чем-то удивить?
Оказалось, что можно.
В темном просторном помещении его встретили взглядом два чиновника, сидевшие за одном столом. Но, присмотревшись, Ян понял, что чиновник один, только двухголововый. Огромный и широкоплечий, одна голова под стать туловищу, а вторая – гораздо меньше, человеческих размеров. Большая голова приветливо улыбалась Яну, а другая наоборот, хмуро глядела куда-то в сторону.
– Вы, наверное, психоаналитик, – Ян вспомнил когда-то прочитанную записку.
Большая голова недовольно скривилась.
– Значит, если двухголовый, то сразу психоаналитик?! Обывательская точка зрения!
 Потом вздохнула и добавила:
– Да, я психоаналитик. Министерский психоаналитик второго класса. Ложитесь на кушетку и покайтесь, то есть расскажите о своих проблемах.
После этих слов голова потерла ладони и облизнулась.
– Зачем, – почувствовал неладное Ян, – отсюда все прекрасно слышно.
– Человек, не нарушай  установленных не тобой правил! Отринь непослушный разум, ощути зов сердца и приблизься!
– Ой, – сказал Ян.
– Приди, и я устраню твои проблемы с головой! Ты перестанешь чувствовать одиночество, а экзистенциальные кризисы вообще покажутся пустяками! 
– Что-то ваша вторая голова не выказывает радости, – проговорил Ян, – молчит, будто не хочет в чем-то участвовать. У нее какие-то проблемы? Комплексы и травмирующие воспоминания? 
– Она у меня молчаливая, – вздохнула первая голова.
– И не похожа на вас, – добавил Ян, – она родная или попала к вам позже?
– Сводная, – ответил психоаналитик, – мы так и не смогли подружиться.
После этих слов он смущенно закусил губу, будто ляпнул что-то лишнее.
–  Я, кажется, начинаю понимать, – сказал Ян, делая шаг назад, – вы не нашли общего языка со своей головой и хотите в очередной раз поменять ее на голову какого-нибудь незадачливого посетителя. У вас на столе даже катушка медицинских ниток валяется!
Услышав Яна, молчаливая голова горько усмехнулась и утвердительно закивала, несмотря на разгневанный взгляд первой головы. 
– Это невозможно технически! – воскликнул чиновник.
– Технически невозможно, – проговорил Ян, – но лингвистически – вполне. А поскольку мир является текстом…
Главное лицо психоаналитика злобно исказилось, он с грохотом отодвинул стул, вскочил, но Ян успел выбежать и захлопнуть дверь. 
 
                6.5.

Одна из следующих дверей также оказалась незапертой. За столом сидела молодая девушка, она прекратила печатать и тревожно посмотрела на Яна.

– Вы не знаете, как найти Министра, – негромко спросил Ян.
– Не знаю, – также тихо ответила она. – Наверное, вам надо зайти в кабинет пять тысяч сто пятьдесят четыре, к Якобу. Он старый, мудрый, хотя и, по слухам, мизантроп. А теперь уходите. Скоро придёт мой странный любовник, он не должен застать нас вместе.
– Простите, а вы случайно не Анна?   
– Нет. Я о ней слышала, но у меня ситуация ещё более запутанная.

                6.6.

Ян зашёл в просторный зал, освещённый несколькими почему-то стоявшими на полу электрическими лампами. С обеих сторон, слева и справа, поднимались и исчезали в сумраке бесконечные ряды закрытых ящиков картотеки. К одной стене была прислонена высокая и узкая металлическая лестница, её основание находилось точно посередине комнаты. Письменный стол покрывала грязь, им давно не пользовались.

Никого не было видно. Не раздавалось ни звука.   
 
Ян ещё раз огляделся и осторожно встал на нижнюю ступень лестницы.

И вдруг из темноты наверху прозвучал голос.

– Вы всё делаете правильно, – насмешливо сказал он. – Но не подумали о том, что лестница изначально могла стоять у противоположной стены, а затем упасть, оставив меня на шкафу и лишив возможности спуститься к обществу.
 
Ян заметил, что с другой стороны, высоко над полом у самой границы освещённого пространства выделяется тёмное пятно. Похоже, несколько ящиков отсутствовали, и оттуда говорил кто-то невидимый.

– Любопытно узнать причину вашего появления, – продолжал голос. – Вероятнее всего, отчаянный поиск ответа на некий научный вопрос.
– Именно так, – подтвердил Ян. – Скажите, где кабинет Министра?

Наверху ненадолго замолчали. 

– Поднимитесь ближе.
– Сейчас, – ответил Ян, перекинул лестницу к другой стене, полез по перекладинам, и через некоторое время добрался до самого края, к чёрной пустоте между ящиков. Оттуда, словно из вертикально поставленной поверхности воды на мгновение высунулась рука и исчезла обратно.

– Чего вы хотите, – сказал голос.
– Говорят, что вы знаете, где искать начальника Министерства.
– Вы недовольны им? Скажите честно.
– Да. Власть страшна, если допускает то, что происходит с людьми.
– На вопрос, кто страшнее, власть или народ, трудно дать точный ответ. Идут споры. Серьёзные аргументы как за одних, так и за других. И эти же доводы успешно используются обеими сторонами для своего оправдания. Но разделение на власть и народ ошибочно, у них одинаковое образование и культура, общая шкала ценностей, и хотя одни, пожалуй, порядочнее вторых, они считают, что это им развязывает руки. Не надо множить понятия без необходимости. Если назвать власть народом, то многое станет ясно. Да, власть критиковать легко и приятно, соблазн огромен. Что она вам сделает? А попробуйте усомниться в народе, и увидите, что будет.   
– Вы мизантроп, – ответил Ян.
– Разумеется! Стоит сказать правду, и тебя сразу объявляют мизантропом. Даже вы. Но меня не интересует то, что думает толпа, главным образом потому, что она вообще не думает. К тому же, случись что, на шкафу меня не найдут.
– И всё-таки я с вами не согласен. Власть лжёт и использует людей в своих целях. Даже стремление к ней отвратительно. 
 
Чиновник желчно улыбнулся.

– А что, по-вашему, отвратительнее, стремление к власти или стремление к подчинению? Диктатура – форма демократии, если её приняли добровольно. Зачем думать самому, когда это можно поручить другим? Тем, кто разбирается? Специалистам? Почему нет, если они, по их словам, тебя любят и уважают как личность? Народ относится к себе не лучше, чем власть к нему, что ещё раз подтверждает их единство. Люди не слишком упрекают начальство за обман и воровство, поскольку понимают, что их действия механически следуют из общепринятой системы норм и ценностей, Как могут не лгать и не воровать в обществе, где человек – далеко не самое важное? Это знаменитый закон перехода ценностей в поступки, согласно которому главная причина преступлений – лишь возможность извлечь из них выгоду.      
– Когда власть лжёт, это нормально, – продолжил он. – Но если начинает верить в то, что говорит, тогда действительно страшно. И нельзя называть обманом легко проверяемое. Доверие указывает на стремление верить в то, что тебе сообщают. Попробуйте согласиться с тем, что вам очень не по душе.  Получилось? Или изо всех сил цепляетесь хоть за что-нибудь? Обманутый почти всегда соучастник обмана. Нежелание думать – обдуманный выбор. Марионетка нетерпеливо оглядывается и дёргает кукловода за нити. Правит скорее не тот, кто отдаёт приказы, а те, кто их исполняет. Не власть придумала хамство, озлобленность и бесхребетность, хотя она их с брезгливостью культивирует в народе, ведь это позволяет ей оставаться властью, но поскольку эти качества являются надёжным социальным лифтом, она, оказывается, выращивает их ещё и в себе. Люди всегда делали только то, что им нравится, или, по меньшей мере, для них приемлемо. Когда что-то не устраивает, они ведут себя по-другому. Вспомните, какие усилия могут порой прилагать! Но когда происходящему подыскивают оправдание, то им более-менее довольны. Если кто-то не понимает элементарного, значит, он не хочет его понимать. Бывает, они протестуют против несправедливости, но это протест не против несправедливости, а против несправедливости по отношению к ним. Власть даёт людям то, что они хотят. Людям не нужна реальность, им требуется миф. Без мифов неуютно и страшно. Если выбросить мифы, от некоторых стран ничего не останется. Вы представляете народ, живущий в мире фактов? То-то! Мир фактов полон жутких чудовищ, а во сне им на смену приходят тоже кошмарные, но уже привычные видения. Всё, во что верит большинство, даже в лучшем случае является упрощением, и значит, тем же сном, а попытка пробуждения сделает сон лишь глубже и кровавее. Спящие жестоки. Обходите их стороной, людей с открытыми глазами они ненавидят.
   
Человек вздохнул, будто от необходимости разъяснять очевидное.
 
– Есть два вида диктатур: основанные на идеях, или, иначе говоря, на традициях, преследовании утопических целей, борьбе с какими-нибудь врагами и тому подобном, и диктатуры ценностей, где жизнь большей части населения совершенно неважна и приносится в жертву для того, чтобы кто-то мог спокойно существовать в роскоши или хотя бы в благополучии, а идеи используются лишь в роли убогой полупрозрачной ширмы, за которой всё и происходит. Так вот, диктатур идей не существует, потому что они, даже возникнув, быстро превращаются в пародию на себя, в желание любой ценой удерживать власть и перераспределять жизненные блага. Коммунистический атеизм и крикливые религиозные учения не противоположности, а инструменты для управления толпой, и они отлично уживаются в головах. Если шизофрения является идеологией, то это уже не шизофрения, а идеология! Когда государственные ресурсы тратятся на шикарную жизнь власти, а не на образование народа, сплотить общество может только его глупость из-за нехватки образования, и чтобы избежать раскола и революций, надо срочно ничего не менять. 
   
Человек перевёл дух. 

– Диктатур идей, повторю, не существует. Но! Их не существует, пока в дело не вмешается психиатрия, а та вмешивается быстро. Она, конечно, бывает полезна. Без серьёзных психических заболеваний трудно противостоять мировому заговору хотя бы из-за его отсутствия. Как перевести государство на военные рельсы, если вам никто не угрожает? Исторические параллели с событиями каменного века не очень убедительны. Поэтому не существует как раз диктатур ценностей, поскольку они, даже возникнув, скоро превращаются в безумную пародию на себя. Кое-где нет карикатуристов, их заменили фотографы. 
 
Он ухмыльнулся,  немного помолчал и добавил:         
– Правда, я давно сижу на шкафу и не помню, когда видел людей, но мои мысли имеют право на существование как некие абстрактные математические модели. Даже если они неверны, то всё равно как-то реальны. Зачем говорить истину, когда можно сказать что-то более важное? Кстати, ошибка считать, что обществу для забытья необходима демонстративная жестокость. Сильные опасны; сейчас они за тебя, но неизвестно, что придёт им в голову завтра. Лучше по-другому. Порядочный гражданин обязан быть не способен ни на что. Идеальный сон – безмятежный. Тот, кто всю жизнь тихо спал, тоже жил, не так ли? Не здесь ли где-то скрывается счастье? Разве это не понятно? Зачем вам Министр? Чтобы повторить то, что и так знаете? И есть ли он? Желания и знания – взаимосвязаны… желания того, кто создал что-то невероятно сложное, не могут быть столь нелепы и примитивны, как о них говорят. Не выдал ли древний переписчик свои фантазии за чьи-то слова? 
   
Ян покачал головой. 
 
– Я всё же хочу с ним встретиться. Я готов.
– Гм, – сухо проворчал голос. – Однако.

Он молчал с минуту, наверно, размышляя.

 – А готов ли он? Найдётся ли у него, что сказать? А если он не существует? Вы думали об этом?
– Много раз, – ответил Ян.– Если он не существует, то возможная встреча со мной не должна его сильно беспокоить. Но надеюсь, что он всё-таки есть, о чём свидетельствует множество странных доказательств.
– Как у вас всё просто! – ворчливо отозвался голос. – Зачем вы ищите простые ответы на сложные вопросы? Образованные люди обычно поступают наоборот. Вы случайно не клерк третьего класса? Нет? Тогда давайте я расскажу поучительную историю.

– Жил на свете человек по имени Франц. Жена у него умерла, и он переехал на другую квартиру, подальше от воспоминаний. И вот однажды вечером к нему постучали, но на пороге никого не было. Франц закрыл дверь, но на следующий день стук повторился, и вновь в коридоре никого не оказалось. Шуткой это быть не могло. Стук продолжался каждый вечер, пока Франц не распахнул настежь дверь и не сказал: "Проходи". И стук прекратился, и в квартире потом тоже ничего необычного не происходило. Вернулись тишина и покой.

– Ну, это ясно, – заметил Ян. – Там стояло «ничто», а когда его впустили, оно перестало проявлять себя. «Ничто» часто стучит к нам в двери, особенно с наступлением темноты.
– Вы снова упрощаете, – назидательно ответил голос. – И напрасно. Простые объяснения ненадёжны, одна сомнительная фраза и всё может разрушиться. А достаточно длинное доказательство всегда правдоподобно.
– Но я хочу спросить что-нибудь несложное, – сказал Ян, – например, сколько будет два плюс два.
– Вы думаете, он знает, сколько будет два плюс два? – иронично спросили со шкафа.
– Многие знают, сколько будет два плюс два.
– И вы причисляете себя к ним?
– Да, в какой-то мере.
– А если известен ответ, то зачем спрашивать? Зачем тревожить Министра, даже если он существует?
– Дело в том, что в последнее время случаются события, которые заставляют сомневаться и в очевидном, и поэтому хочется его подтверждения кем-то ещё. Подлинная уверенность основана не на увиденном своими глазами, а на чьём-то авторитетном мнении. Психология – точнейшая из наук, её законы надо соблюдать.
– Так вы говорите, многие заявляют о том, что знают, сколько будет два плюс два? – вновь с сарказмом поинтересовался голос.   
– Да, – ответил Ян.
– Глупцы, – проворчали на шкафу. – Жалкие самодовольные глупцы! Я не о вас, конечно. Вы идеалист, а это не всегда синоним глупости. Их ответ – подделка, хотя с ней и проще, чем с настоящим. Настоящие вещи требуют внимания и многое себе позволяют.

Человек опять вздохнул.

– Представьте чёрный ящик. Даже назовём его ящиком фокусника. Два плюс два означает, что в нём лежит два холодных целлулоидных шарика, и мы кладем ещё два. Однако если в ящик что-то попадает, сжимается пружина, и из-за стенки выкатываются другие такие же шарики. Сколько их всего окажется внутри, неизвестно. Но может, вы знаете?
– Нет, – сказал Ян, – не знаю.
– Сложение является процессом, и происходит он в незакрытой системе, вмешаться может что угодно. А если её кто-то якобы и закрыл, какие этому могут быть гарантии? Разумеется, никаких. Мир похож на такой ящик. Находящееся рядом с высказыванием может менять его реальность. Истинность слов зависит от их целей, и они временами отличаются от привычных, а иллюзии – самостоятельная часть мира, и они не обязаны ничему соответствовать. Тавтологии ненадёжны и по сути представляют собой такое же сложение. Арифметика незыблема лишь в сновидении, да и то, не в каждом. Большинство всегда неправо, хотя бы из-за своей привычки упрощать. Иногда мне кажется, что настоящая логика состоит только в описании фактов, ведь если они известны, то ничего другого уже и не надо, и можно предположить, что когда в игру приглашают логические термины, здесь что-то явно не так. Тавтологии должны показывать себя и без посредников. Если логика только описывает факты, то зачем она? А если нет, то тем более! И выходит, что логика – лишь часть несовершенства языка. Ему находят применение, не сомневайтесь! Подлинный новояз – не новые слова, а подмена реальности словами. Искать факты без помощи фактов означает накидать в ящик, где они спрятались, ещё больше бумаг. Да, с реальностью сложно, она непослушна, постоянно убегает за пределы игрового поля, и попробуй её поймай; поэтому взамен используют что-то более спокойное, но правы ли мы, так поступая?   
      
Человек невидимо развёл руками.
      
– Я долгие годы бьюсь над загадкой, однако не приблизился к ответу даже на пару метров. Но благодаря огромным усилиям и не отдалился! Мир – игра света и тени, причём тень преобладает. Не расстраивайтесь, два плюс два равно четыре или сколько-то ещё тоже в какой-то мере существует, например, как часть возникшей при сложении системы, проблема в том, что свойства части могут не иметь никакого значения. То, что между сном и явью, всегда ближе ко сну.   
– Впрочем, если хотите, ступайте к Министру, – затем изрёк голос. – Кабинет шесть тысяч четыреста тридцать два, дальше по коридору. Но, откровенно говоря, не думаю, что здесь есть смысл. Не стоит заходить так далеко, и вам предпочтительнее неудача в поисках. Если он действительно существует, то вряд ли ответит на вопросы; а если его нет, легко верить, что он когда-нибудь появится и что-то всё-таки скажет. Раньше и я хотел многое спросить, но это было очень давно. Теперь я не надеюсь получить ответы. Мои мысли – способ скоротать время. Когда сидишь всеми забытый на шкафу, развлечений мало. То, что я так длинно говорю, конечно, не означает, что я соскучился по общению… хотя, безусловно, означает и это.   
– Спасибо, – обрадовался Ян. – Помочь вам слезть?
– Благодарю, но пока не надо. И лестницу перекиньте туда, где она была до вашего прихода. Кстати, вы носите шляпу?
– Да, ношу…
– Правильно делаете, – сказали из темноты. – Тот, кто не носит шляпу, неспособен познать логику.
– А как поступить, если человек пропал? – спросил Ян.
– В его исчезновении нет никакой загадки, – ответил чиновник. – С точки зрения формальной логики обычное не страшно. У нас бывает, что целые кабинеты пропадают, и ничего, никто не удивляется. Шутка. Человек – его мысли, а не биография; без них все биографии одинаковы, поэтому задумайтесь, был ли он когда-то. Тоже шутка.
Он замолчал, потом скрестил руки и сказал:
– Но найти его несложно.

От неожиданности Ян едва не упал с лестницы. 

– И как это сделать?!
– Превратите розыски в многословную и неспешную интеллектуальную игру.
– Думаете, поможет?
– Нет, но позволит отыскать то, зачем вы ищите своего друга: иллюзию понимания, незамысловатое счастье и безмятежность, которые, несомненно, появятся во время игры. Её финал где-то очень далеко, и можно не торопиться. Попробуйте, вы же образованный человек.

6.7.

Несмотря на сумрак, Ян издалека увидел дверь под нужным ему номером, взволнованно подбежал и понял, что она ненастоящая. Никакого кабинета здесь нет, а тем более кабинета Министра. Старик на шкафу обманул. Ян остановился, не зная, что делать, но тут дверь открылась.

За ней оказалась крохотная вырубленная в стене ниша, в которой стоял письменный стол, и за ним сидел маленький грустный чиновник. 
 
Целиком стол в такое узкое пространство не поместился, и потому его часть отрезали. Линия разреза прошла по лежащим документам и даже через телефон, от которого осталась лишь половина, однако его рассекли настолько искусно, что он продолжал работать.

– Кто вы, – спросил Ян.
– Меня зовут Феликс. 
– Вы случайно не Министр?
Клерк не ответил, наверное, посчитав вопрос глупой шуткой.
– Почему вы здесь? – воскликнул Ян.
– Когда-то давно я надеялся перейти в отдельный кабинет с высоким потолком. Был ли кто-то счастливее меня! Когда маленький человек переходит в большой кабинет, он становится большим человеком, хотя большие люди по статистике обычно маленькие. К сожалению, перевод затянулся, поступали противоречивые указания и приходили разные бумаги, его то отменяли, то назначали вновь, а затем пришли к компромиссу, результат которого вы и видите. Теперь я существую только наполовину, и потому я точно не Министр. В реальный мир мне доступа нет. Не смейтесь.

– Я не смеюсь, – возразил Ян. – Мне сообщили, что за дверью под таким номером сидит Министр.

– Какое дело Министру, что у его кабинета есть двойник, или даже не двойник, а жалкое подобие двойника? Вам сказали правильно. Идите по коридору и не переживайте за меня. Помочь мне невозможно. Министерство отняло у меня всё, но я люблю его, ведь оно могло отнять ещё больше, и при удобном случае так и сделает. Любовь к родине не всегда от неё спасает. Как можно отнять больше, чем всё? Я верю в Министерство. Оно сумеет.   
 
Ян виновато попрощался и пошёл дальше. 

                6.8.

Скоро Ян очутился перед гигантской роскошной дверью из тёмного дерева. На блестящей медной табличке виднелась надпись «министр», однако номер кабинета действительно совпадал с прошлым.
 
Ян поправил волосы, застегнул все пуговицы и постучался. Никто не ответил, но Ян нажал ручку, замок скрипнул и дверь распахнулась.

Было очень темно, поэтому Ян зажёг спичку, вытянул её вперёд и увидел человека за громадным лакированным столом. От неожиданности Ян выронил спичку, огонь погас, но тут же щёлкнул выключатель настольной лампы, вокруг неё появилось световое пятно, и теперь Ян смог человека рассмотреть. Невысокого роста, в дорогом костюме, с тонкими грустными чертами лица, среднего возраста, но может и гораздо старше.

– Извините, вы Министр? – тихо спросил Ян.
– Пожалуй, нет, – помедлив, ответил мужчина. – Я его секретарь. Вы в приёмной.
– А где Министр? 
– Дверь к нему слева в темноте.
– Вы можете сообщить, что его ищут?
– Не знаю.
– Вы не знаете, у себя ли он?
– Дверь заперта, и она долго не открывалась.
– Заперта изнутри?
– Вопрос о том, кто внутри, а кто снаружи, очень скользкий.
– Но он не выходит?
– Да, его давно не встречали.
– Он умер у себя в кабинете?
– Вы чересчур категоричны в своих предположениях.
– Тогда он жив?
– Наверное, говорить так тоже будет преувеличением.

Ян задумался.

– Полагаете, что он выполняет должностные обязанности и его нельзя признать мёртвым?
– В какой-то мере, да. Он никак не показывает себя, но люди считают, что Министр постоянно трудится и зорко следит за всем, а мнение большинства так просто не выбросишь, какую бы глупость они не говорили. Им нравится так думать, и спорить с ними бессмысленно. Но в любом случае Министерству не нужен руководитель. Всё существует само по себе, и поэтому он справляется со своей ролью. Я могу легко это доказать. В доказательствах, как вы знаете, удобнее использовать неопределённые понятия.
– Для компромисса можно сказать, что он удалился, – продолжил незнакомец, – утверждать, что столь крупный чиновник способен умереть, означает принизить его статус. Даже заместители более-менее бессмертны, а уж он и подавно.
– Удалился, не выходя из кабинета?
– Совершенно верно!
– Но зачем он так сделал? Ему не нравилась работа?   
– Возможно, он не захотел нести ответственность за то, что происходит, и устал от бесконечных оскорблений.   
– Но кто его оскорбляет?
– Подчинённые, кто же ещё. Любимое развлечение толпы – стоять на коленях перед начальником и вопить о его величии, заявляя таким нехитрым способом, что он примитивен настолько, что счастлив от этого зрелища. Просьбу подняться они не понимают. Однако не волнуйтесь. Привыкнуть и найти здесь удовольствие несложно. Не человек получает власть, а власть получает человека. Они изменят вас по своему образу и подобию, даже если раньше вы никогда не были одним из них, а это бывает крайне редко. Толпа выбирает своих, а не тех, благодаря кому она может перестать быть толпой. Считается, что повелитель достаточно большой и могущественной толпы уже и не повелитель толпы, а нечто большее, хотя он в любом случае является её частью. Но я, наверное, выразился не совсем честно. Отношения начальника с народом – это танец. Не игра, а именно танец. Звучит старый патефон, и вы медленно вальсируете в грязном кабинете, среди поломанных стульев и разбросанных бумаг, смотрите друг на друга с любовью и отвращением, прижимаетесь небритыми щеками и изо всех сил стискиваете объятия, опасаясь, что кто-то решит остановиться и прекратить. Чем дольше длится танец, тем сильнее вы похожи, и скоро сами не поймёте, кто из вас кто, но не признаетесь в этом даже себе. Взаимопроникновение, выражаясь научным языком.
   
Незнакомец поморщился.
 
– Поэтому вы направились слишком далеко и не в ту сторону. Можно зайти в любой кабинет, отыскать там с десяток лиц, неотличимых от министра, и задать им свои вопросы. Если хотите понять власть, поймите маленьких смешных людей неподалёку.
– А вы видели Министра? Он вообще когда-нибудь существовал? – спросил Ян.
– Через долгое время воспоминания неизбежно сливаются с вымыслом, поэтому точно сказать не могу. Может, я его выдумал? Так же, как и себя? И вас? Но нет, вы реальны.
– Спасибо, – немного обрадовался Ян. – Мне такого никто не говорил.
– Он существует, – поразмыслив, сообщил мужчина, – хотя конечно меньше, чем наполовину.

Потом растерянно добавил:
– Если начальник существует менее чем наполовину, тогда насколько существует его секретарь?
– Не знаю, – ответил Ян. – Надо вычислять.

Они замолчали, каждый о чём-то раздумывая. Незнакомец вышел из-за стола, приблизился, и Ян заметил странную усталость на его лице.

– Власть – удовольствие простое. Очень простое. Вроде игры в солдатиков или в шахматы, когда на доске только твои фигуры. Чтобы счастливо повелевать толпой, нужно быть таким же, как толпа. Радость от золотых побрякушек чувствуют лишь бродяги. У люмпенов и элиты столько общего, что они могут без отвращения верить в эту игру. Придумать какую-нибудь теорию для оправдания нетрудно; сложнее не замечать её нелепости. Поэтому будь тем, кого презираешь, тем, кто далеко внизу. Другого пути к счастью нет. Не переживайте, ощущение собственного величия почти скрывает ощущение собственной ничтожности.   
– Извините, – ответил Ян, – но мне кажется, что вы и есть Министр, который прячется под маской своего секретаря.
– Кое-кто действительно так считает, – сказал мужчина. – Я с этим ничего не могу поделать. Мы очень похожи. А ещё возможно, что реальность соответствует смутному и загадочному ощущению, которое возникает, когда пытаешься представить фразу, говорящую о том, что верно и то, и другое. 
– А сами вы что думаете?
– Моё мнение о том, кто я, лишь одно из многих, – махнул рукой незнакомец. – Оно никого не убедит, над ним будут смеяться. Произносить его незачем. История человека, как и его лицо, скорее прячет, чем говорит. Внешнее – ловушка для глупцов. Настоящего никто не увидит, а если и увидит, то не отличит от притворства. Лицо ближе к маске, чем к лицу. «А» скорее не «А», чем «А». Если не верите, взгляните в зеркало.
 
Ян молчал. В лампе неслышно дрожал огонёк, на столе замерли причудливые тени.

– Пожалуй, не стоит ни о чём спрашивать. Я зря сюда пришёл.
– Возможно, – также помолчав, ответил незнакомец. – Решайте сами. Вы, я вижу, расстроены.
– Не знаю, – сказал Ян. – Наверное, я чего-то такого и ожидал. Я устал от поисков и вопросов, а вот к странным ответам как раз привык. Сдаваться я не намерен, но всё сложнее объяснять себе, почему я этого не делаю. Сомнения пока находятся за дверью, то есть рядом, но всё-таки за дверью. Хотя иногда мне кажется, что они в чём-то правы, я их слушаю, и это позволяет не совершить совсем опрометчивые поступки. Я всё-таки не сумасшедший. Сумасшедшие нервно реагируют на события, а я стараюсь принимать реальность, как и положено людям. Получается, конечно, далеко не всегда. Кто-то перемешал страшное и обыденное, а зачем он так сделал, не сообщил. Но даже если я и сумасшедший, то немного, в разумных пределах. Хотя вам, наверное, всё это неинтересно.
   
Человек посмотрел вниз.   

– Я хочу лишь забыться и ни о чём не думать. Я не могу вам помочь. Вы напрасно сюда пришли… а я напрасно здесь нахожусь.

Он опять развёл руками и улыбнулся.

– Заходите ещё. 

                6.9.

Через час почта принесла новую судебную повестку. Очень лаконичную, без места и исполняемой роли.

Видимо, из-за незначительности дела заседание проводилось в маленьком захламленном кабинете. К приходу Яна был незанят единственный стул в глубине сцены, куда он и прошёл, поскольку ничего другого не оставалось. 

Помимо него, там находились ещё несколько человек. С краю стояла железная клетка, а в ней сидел молодой парень и что-то торопливо записывал. Это выглядело настолько странно, что Ян не выдержал и обратился к одному из своих соседей.
– А кто это в клетке?
Мужчина хихикнул и прошептал:
– Секретарь суда. 
– А зачем его туда посадили?
– Для создания нужной атмосферы. Вина, наказание, всё это очень торжественно, мистично, и дополнительные загадочные элементы не помешают. Кого же ещё сажать в клетку? Преступника? – он почему-то смущённо посмотрел на Яна, – но это заезженный штамп, судью – тоже совсем простой образ, его за минуту расшифрует даже клерк третьего класса, а вот с секретарём в клетке придётся повозиться. Вы понимаете, что это означает? Нет? И я не понимаю! А он тем временем сидит! Замечательная находка! По-настоящему новое слово в юриспруденции.

Тут за трибуну вальяжно прошёл толстый мужчина. Он налил в стакан воды из графина и заговорил.

– Что есть идеальная юстиция? Безупречная, свободная и руководствующаяся лишь законом? Размышляя, мы неизбежно придём к тому, что она заключается в независимости судебных решений от обстоятельств дела. Факты не должны мешать правосудию! Рассматривая научные труды и приговоры, с любопытством сознаёшь, что достижения есть, мы вплотную приблизились к совершенству и ждём только последнего шага, который заключается в формальном признании уже существующего на практике. Прогресс не остановить, нас ждёт возврат к великим старым традициям! Несомненно, физическое отражение пытается сохранить со своим юридическим первоисточником некоторую связь, висит на нём, словно прикованное к лодыжке судьи чугунное ядро, и возникает вопрос – как поступить? Ответ очевиден. Надо разрывать эту связь! Уверенно говорить о её отсутствии! Игнорировать и нигде не указывать! Заявлять, что это к делу не относится! Всё изумительно просто! Зачем логика, если есть закон? Из любого факта следует любой вывод, который захочет сделать судья. Может ли он хотеть чего-то плохого? Нет, конечно. Никаких сомнений. Сначала докажите, а потом сомневайтесь. Справедливо не то, что справедливо, а то, что называют справедливым. За внешним абсурдом скрывается ещё больший абсурд, который, однако, устанавливает правила и потому абсурдом не является.

Выступление Яна не заинтересовало, нечто подобное он слышал уже неоднократно. Время тянулось медленно, и он решил ещё поговорить с соседом.
 
– Скажите, а кого сейчас судят? – спросил Ян.
 
Собеседник замялся, повёл плечами, однако ответил.
– Знаете, мне неудобно об этом говорить… но я скажу. Судят, прошу прощения, вас.

Ян оторопел, но быстро пришёл в себя.

– Вы уверены?
– Абсолютно. Вы сидите на стуле подсудимого.
Ян опустил голову и посмотрел на свой стул. Он не отличался от других, старый и деревянный, такой можно найти где угодно.
– Он специальной конструкции. Сидя на нем, обвиняемый чувствует вину. Чувствуете?

Ян замер и покачал головой.
– Нет.
– Попробуйте ещё.

Ян поёрзал на стуле.

– Ну, пожалуй, что-то есть. Смутное ощущение.
– Я же говорил!

Мужчина словно расцвёл от признания его правоты.

– А в чём я виноват?
– Какая разница? Каждый в чём-то непременно виноват. Разве вы не доверяете суду? Порядочный гражданин так себя не ведёт, а в вашем положении это совсем неразумно.
– Получается, если доверять суду, приговор будет мягок и справедлив?
– Конечно, нет.
– Тогда зачем это делать?
– Все так поступают! Лучше ещё и полюбить суд, хотя и это на результат не повлияет.
– И за что его любить?!
– За то, что он назначит вам наказание. По-вашему, этого мало?
– Но ведь суд, если разобраться, ненастоящий? – Ян вспомнил то, что ему когда-то рассказывали.
– Разумеется. Зато наказание настоящее! Чем более суд ненастоящий, тем тяжелее приговор, одно возмещает нехватку другого. Компенсация, сами понимаете. Законы психологии распространяются и на юриспруденцию, у них схожие комплексы подходов. Например, чувство собственного достоинства – наиглавнейший признак вялотекущего психического заболевания и опасного преступления против общественной морали и нравственности. Нормальные люди так не делают, они же не сумасшедшие! Не верите, походите по кабинетам. Что станет с обществом, если у всех вдруг появится это чувство? Доживёт ли оно до вечера, при условии, что всё начнётся в обед? Но сейчас я доволен, устои незыблемы, хотя, думаю, надо реже набирать судей из люмпенов и им подобных. На заседаниях порой даже как-то неловко. Мантия не всё может скрыть, голова ведь торчит снаружи!
– И какое будет наказание? – спросил Ян, ощущая, что его пробирает дрожь.
– Пустяки, – ответил чиновник. – Через секунду и не вспомните.
– А оглашать приговор когда начнут? 
– Не знаю. Никто не знает!
– Скажите, а я обязан сидеть здесь? – снова спросил Ян. – Почему-то нет никакого желания.
– Зачем, вас же не арестовали! И даже при аресте вы сможете идти куда угодно, его смысл в том, что арестованный человек становится другим человеком, осознавшим свою вину, смирившимся, его-то и судят, чтобы не судить невиновного. Любопытно, вы согласны? 
– Не очень. Я, наверное, пойду, – нахмурившись, сказал Ян и спустился со сцены.
– Стойте, – вдруг услышал он.

Ян оглянулся.

За трибуной стоял неизвестный ему чиновник. Наклонив голову, он пристально смотрел на него и улыбался.

– Последнее время в Министерстве появилось много лишних документов, – подмигнув, сказал чиновник. –  Плохих. Ошибочных. Ненужных. Зачем они нам? Думаю, от них надо избавиться. Да, избавиться! 
 
Чиновник изогнулся, захохотал и ударил кулаком по трибуне.

– Их надо уничтожить. Сжечь! Расстрелять! Скормить мышам! Проткнуть дыроколом! Забыть и никогда не вспоминать! Мы требуем этого! Да, мы все!

Раздались аплодисменты.

Ян отвернулся и прошёл сквозь зрительный зал в коридор. 

                6.10.

Он лежал в своей комнате и услышал, что на улице зашумел дождь. Ян открыл окно, выставил ладонь и вновь не достал до падающих с неба капель.

Он полностью вытянул руку. Бесполезно. Тогда он забрался на подоконник, и, держась за раму, наклонился над пропастью. Ещё немного…
 
Может, шагнуть вперёд? По-другому не получится?

Ян закрыл глаза, но потом мотнул головой и слез на пол.

                6.11.

На следующее утро в лифте привычно находилась всё та же семья. Ян нажал кнопку, кабина загудела и поехала. Он молча смотрел вниз, затем поднял голову.

Бледные и уставшие лица. Одни и те же. Каждое утро.

– Вы живете этажом выше? – помедлив, спросил Ян.

Люди от страха застыли, не зная, что ответить, а мальчик даже заплакал. Родители облегчённо бросились его успокаивать, с укоризной взглянув на Яна.

– Извините, – сказал он и отвернулся.

Спустя минуту лифт замер, и Ян вышел на улицу.

                6.12.

Едва он успел включить лампу и разложить бумаги, как зазвенел телефон. Звонил Борис и вкрадчиво, с подчёркнутой вежливостью попросил зайти, причём голос показался каким-то странным.

Ян постучал, и как обычно, не дожидаясь ответа, распахнул дверь. Однако подойдя к столу, за которым сидел Борис, он понял, что перед ним другой человек. Он, конечно, внешне напоминал того, прошлого, те же черты, очки на носу, но это ничего не значило. Никогда Ян видел у Бориса столь надменного взгляда и задранного подбородка. От него сквозило чем-то новым, чужим, страшным, это даже скорее можно было почувствовать, а не увидеть.
 
– Вас подменили, – тихо и растерянно сказал Ян. – Скажите, кто вы, и где тот, прошлый Борис, с которым несмотря ни на что можно было поговорить? Я понимаю, что для Министерства явление подмены весьма обыкновенно, но я требую ответа. Заранее предупреждаю, что ни в какие логические дискуссии вступать не намерен. Только примитивный здравый смысл, и ничего больше. 

Борис усмехнулся.   

– Нет, меня не подменили. Меня утвердили! Наконец-то! Сколько времени прошло, я потерял надежду… и вот документ. Теперь всё по-другому. Я стал тем, кем должен быть. Хотите спросить, что я чувствую? Счастье. Это словно… – он повертел в воздухе рукой, – словно нирвана. Да, именно так. Но, конечно, более искреннее и глубокое чувство. Вряд ли древние мистики переживали подобное, никого из них не назначали заместителем начальника отдела. Тебя уносит нескончаемая река, противиться немыслимо, да и незачем. Надо вверить себя течению, его глубоким чёрным водам, в которых тонут все иллюзии, всё ненастоящее. Признаюсь, раньше я часто размышлял о том, что делать, если меня утвердят. Необходимо будет вести себя иначе, так же, как и другие начальники. Вы понимаете, о чём я. Это казалось отвратительным. Неужели я когда-нибудь стану разговаривать так с людьми лишь оттого, что нахожусь ступенькой выше на этой безумной лестнице? Я однажды попробовал. Репетировал перед зеркалом. Сил хватило ненадолго. Оттуда выглянуло лицо… которое не было моим. Чужое. Жуткое. Омерзительное. Человеческая кожа, натянутая на мёртвый череп. Но пришла бумага, и всё закончилось. В дверь ворвался поток и унёс меня со всеми сомнениями. Я утонул. Сопротивляться бесполезно, да я и не сопротивлялся. В тех водах тонешь с удовольствием. Где тут моя вина? Разве я сделал так, что лицо перестало быть чудовищным? Кто только не прячется в зеркалах, не обращать же на это внимание.   Кстати, теперь мне нравится писать отчёты. Работа над ними подчёркивает статус, в чём единственно и заключается её смысл. Изумительно просто, но почему-то раньше не понимал. Думаю, сейчас я даже значительнее, чем начальник отдела. Кто его видел? А я реален! 
 
И для подтверждения схватил себя за руку. Потом он встал из-за стола, подошёл ближе, и Ян поразился воодушевлению на его лице. Удивительно не усталое лицо.

– Молчите и слушайте меня, – сказал Борис, – я буду откровенен. Внемлите голосу истины. Я вышел из-за своей спины. Власть – вот вершина человеческих ценностей, и мы, получив её, никогда с ней не расстанемся. Мы — жрецы власти, и нас занимает только она. Ни богатство, ни роскошь — только власть, чистая власть, правда, роскошь тоже очень неплохо. Неверно считать, что показную роскошь любят одни дикари, хотя любит ли кто-то ещё, неизвестно. Диктатуры существуют в обществах двух видов, удивительно различных между собой. Первые примитивны, архаичны, погрязли в средневековье или попросту безумные; зато вторые высокодуховны, свято оберегают культурные традиции, порой берущие начало со времён до появления человека, и успешны в противостоянии с врагами, чьи мечты – напасть и лишить несчастный народ доступа к жизненным благам даже ещё хлеще, чем нынешняя власть. Диктатура во втором случае диктатурой не является, ведь в битве с внешними и внутренними врагами без сильных и, конечно, хорошо обеспеченных лидеров не обойтись. При отсутствии диктатора-людоеда эти страны, увы, впадут в хаос и анархию, но менять в них ничего нельзя, ведь тогда граждане потеряют свою национальную идентичность, историческую память, и усомнятся в необходимости тех самых диктаторов-людоедов. Чтобы узнать, в каком из этих обществ ты живешь, прекрасном или жутком, лучше не тратить время на размышления, а напрямую спросить власть или людей, которых она кормит специально для ответов на такие вопросы, ведь желание ловить зубами сытные объедки с барского стола не позволит им солгать. Если вы умны, то усмехнётесь от этих слов, но если окажетесь ещё умнее, то перестанете смеяться и будете вести себя, как и большинство людей. Есть-то надо! И лучше жалкое место у кормушки, чем почётное внутри неё. Пытаясь выжить, вы всё равно сделаете так, как требуется, а чтобы не мучила совесть, стоит поверить в справедливость своих поступков. Очень неплохой метод! Те, чья мораль гибка и подвижна, имеют солидное преимущество перед остальными, хотя эти «остальные» уже, наверное, все исчезли. Эволюция, господа! Её законы не изменить, как бы нам не хотелось, да нам, в общем-то, и не хочется. А со временем вы научитесь верить в то, во что следует, автоматически, бессознательно, сами того не замечая. Психология – точнейшая из наук! И почему мы столь чувствительны? Почему некоторые слова так впечатляют? Если убийца поднял экономику, то не такой уж он и убийца. Если людоед накормил народ, то какой же он людоед? Идеология – обёртка, фантик, который прячет суть. Идеологий легко выдумывать по десятку в день, они почти одинаковы. Довольствуйтесь обёрткой! Она – названия, ярлыки, заключения, сделанные не тобой, но для тебя. Она яркая, блестящая, с красивыми картинками, но внутри факты, и поэтому не надо её разворачивать. Учитесь у клерков третьего класса, те хорошо это умеют. Специалисты! Говоря глупость, они не ошибаются – они прячутся за ней от реальности. Им не нужны факты, им нужны выводы. Они не способны думать, но любят обобщать. Или вы хотите пойти против нас? Не получится! Большинство по закону непобедимо! У клерков третьего класса тоже есть право голоса! И пусть никаких других прав нет, они на это согласны. Они доверяют власти и прощают ей многое в обмен на россказни о страшных врагах, хотя если кто-то у вас ворует, то можно предположить, что он вас ещё и обманывает. Но эта мысль для большинства слишком сложная. Пока существует демократия, диктатуры не исчезнут. Наступает новое время, в котором нет места разговорам. Да, эти времена возвращаются! Критика руководства – логическая ошибка, и за неё можно ответить. Достаточно большой начальник вправе быть примитивным, эгоистичным и обязывать себя любить, ведь так написано в законах, которые он сам и написал. Вечные страдания ждут того, кто, обладая хотя бы зачатками разума, в этом засомневается. Общество забыло тёмные лики средневековых истин и почувствовало себя гораздо лучше, но счастье окажется недолгим. Да придёт неизбежное! Да воспылают костры формальной логики! Я не остановлюсь ни перед чем. Что мне чужая боль, если я её не чувствую? В метре от меня может быть что угодно, меня это не касается. Вот и все объяснения. Зачем какие-то ещё? Как странно, что я когда-то тратил время на увещевания и опасался, что вы попадёте в беду. Теперь так не будет! Ваши проблемы из-за того, что мало забот, и я найду, чем вам заняться. И попробуйте не выполнить указания! С высшими силами я договорюсь. Независимо от того, существуют ли они. Только дурак с ними не договорится. Люди для них – инструмент для утоления желаний, очень похожих на мои. Помочь им в этом нетрудно, а мифологию надо использовать в любом случае. Если научить народ проглатывать совсем абсурдное, остальное пойдёт ещё легче. Я и сам не против поверить во что-нибудь. Тёмное и дремучее, что сидит в голове, проще кормить, чем прятать под замок. И не пытайтесь упрекать меня. Вы такой же, как я, но вам не повезло. Мне настолько приятно так думать, что я никогда не откажусь от этой мысли. Я не отвратителен, поскольку все вокруг тоже отвратительны! А теперь идите работать. И запомните, что если откроете дверь до того, как услышите разрешение, я вас накажу.   

                6.13.   

– И как мне быть, – сказал Ян, выключил лампу и спрятался в невидимой темноте.
– Убежать? Но куда? Есть ли что-то ещё? Как похожи все здания.… Не окажусь ли я в другом Министерстве, копии этого? И было ли прошлое, если оно неотличимо от настоящего?
– А может, я всего лишь боюсь одиночества, хотя страшнее одиночества только умение его не бояться. Когда ты один, тебя словно нет. Жаль, что в толпе чувствуешь себя так же.

– Нет, убегать не стоит. Лучше кошмарные сны, чем никаких. Надо идти на компромиссы. Мне кажется, я всё-таки нужен людям, да и Министерству. Даже самому безумному механизму требуется кто-то, ведь возможность откровенно поговорить приятнее слепого повиновения. Сложное не может быть примитивным… настолько примитивным. Сотрудники любят Министерство, но любовь, состоящая из послушания, не любовь. Она не спасаёт от одиночества. Если, конечно, Министерство способно чувствовать одиночество. Хотя если оно способно чувствовать хоть что-то, то и одиночество тоже чувствует.

– Поэтому надо продолжать. 
 
– Но при этом необходимо найти Адама. Думаю, после этого станет ясно и многое другое. Однако искать, наверное, придётся самому. По всем правилам детектива. В первую очередь нужно понять, где он был перед исчезновением, а затем хорошо собранная информация сама сделает выводы.

– Какие есть основные версии? Исчез по постановлению суда, был утащен сотрудниками отдела проверок, снова оказался под бумагами в архиве, зашёл в подвал и не вернулся, ну или его съели мыши. Все версии достаточно правдоподобны, особенно по сравнению друг с другом. Какую предпочесть? Люди обычно из списка возможного выбирают то, что им нравится, но это скорее касается взглядов на мироустройство. Читая детективы, они более осмотрительны.
 
– Не получится ли так, что во время расследования я потеряю больше, чем найду? Например, попытаюсь установить, был ли Адам в тот день в архиве, увижу росписи о выходе в журнале, и окажется, что почти все из них – подделки, которые заведующий ставит за людей?

– Посмотрю книгу учёта сотрудников в отделе кадров, и выяснится, что он в ней никогда не существовал? А старик схватит меня за руку и спросит, не слышу ли я сейчас чей-то крик? И я скажу – нет, не слышу?      
– Узнаю, что у Адама в тот день планировался суд, на котором он должен был выступить в роли обвиняемого, но он не пришёл, исчезнув даже раньше заседания. Может ли приговор иметь обратную силу, то есть действовать до вынесения? Или все приговоры таковы? 

– Я снова спущусь в подвал, сумею как-то доказать, что никому не причиню вреда, и спрошу, не заходил ли к ним кто-то, похожий на Адама, а мне ответят, мол, да, приходил, а потом почему-то убежал, выронив документы, и покажут мне письмо – то, которое меня просили передать.

– Приду в логово отдела проверок, а они окажутся милейшими людьми, предложат выпить чаю, поболтать по душам, перейти в их отдел, и я не смогу отказаться?
– А вдруг речь вообще идёт не о физической пропаже, а об исчезновении Адама как некой идеи? Но в таком случае он начал исчезать задолго до своего появления! 
– Здесь можно ожидать чего угодно. И тогда, вероятно, придётся искать не только Адама. Когда говорят, что восторжествовала логика, надо уточнять, какая. Торжество некоторых логик напоминает пир демонов в аду. Если все станет на свои места, то будут ли те места своими? 

Ян поёжился, словно от холода.       
 
– Для детектива, как и для любой игры, необходимы правила. А есть ли такие детективы, где главное найти не преступника, а правила поиска? Какая разница, почему это случилось, если допустить, что это могло случиться? Спрятанное в шкаф все равно существует!

Он опустил голову на руки. 

– Я уже устал думать. Вещи прячутся в темноте, даже когда на них падает яркий свет. Истина открывается лишь аутсайдерам, да и то почему-то не всем.

 Ян включил лампу, подошёл к зеркалу и долго смотрел на отражение. Потом убрал зеркало и сжал виски.

– Наверное, стоит попросить Адама мне помочь. Конечно, это очень странно, но он часто заявлял, что хорошо ко мне относится и что на него можно рассчитывать. Больше обратиться не к кому. До недавнего времени был Борис, однако он теперь похож на себя куда меньше, чем один человек на другого, и идти к нему совсем глупо. 

                6.14.

Через минуту или даже меньше дверь приоткрылась, и из-за неё выплыла знакомая вкрадчивая улыбка.

– Не помешаю? 
– Нет, – ответил Ян, – я как раз хотел вас кое о чём попросить.
– Клянусь, сделаю всё, что в моих силах! – вскричал Адам.
– Помогите узнать, как пропал Адам, – сказал Ян. – Для меня это очень важно.

Просьба застала Адама врасплох. Он покрутил головой, сложил на груди руки и задумался.
 
– Это будет некая игра, – ответил он. – Игра – хороший способ связать несоединимое, но если вы против, то можно назвать ещё как-то. 
– Нет-нет, я совершенно не возражаю.
– Тогда зовём происходящее игрой, но об этом сознательно не вспоминаем. Игра, во время которой не забываешь, что это лишь игра, вовсе не игра, а её жалкое подобие. Она не подходит для серьёзных целей. Я абсолютно уверен, что ничего страшного не случилось, я и есть Адам, ваш старый друг, который никуда не пропадал. Как вы считаете, надо ли для установления его последних минут перед исчезновением использовать классическую логику детектива и посетить архив, отдел кадров, а то и рискнуть и спуститься в подвал?
– Я размышлял об этом, но боюсь в итоге потерять даже остатки реальности, то есть правил игры, что совсем никуда не годится. Иначе я бы к вам не обратился, сами понимаете. 
– Да, наверное, вы правы, – нахмурившись, согласился Адам.

Но потом радостно вскочил.

– Я придумал! Вам нужно прийти сюда ночью! Как известно, в темноте видно гораздо лучше, так как всё мелкое и незначительное прячется и можно заметить то, что действительно важно!

Он оглянулся, проверяя, не подслушивает ли кто и шепнул Яну на ухо:
– Двадцать пятый этаж, в ста шагах справа от лестницы. Номер двери не помню. Приходите строго к полуночи. Я буду ждать вас внутри. 
– И что мы увидим?
– Ответы на все вопросы, – очень серьёзно сказал Адам.
– Откуда вы знаете, что они там, – вновь спросил Ян.– В Министерстве тысячи кабинетов. 

– Чувствую, – самоуверенно воскликнул Адам. – Интуиция, то есть логика, меня редко подводила. Надо верить, и тогда любая найденная мелочь послужит подсказкой, поразительно точно выводящей на след. К тому же все кабинеты не слишком различаются, а поскольку где-то разгадка существует, мы, по меньшей мере, встретим нечто на неё похожее, и этого будет достаточно. Если искать схожесть, её можно найти очень легко! Всё уже сказано, и новое лишь цитата. Мы же образованные люди!

– Хорошо, я приду, – сказал Ян.




VII. Суд

                7.1.

Ночью Министерство выглядело совсем жутко. Гигантская каменная глыба. Ни огонька, не светилось даже окно сторожа. Может, там никого нет?
 
Ян поправил шляпу и прикоснулся к двери. Она легко открылась.

В вестибюле, поскрипывая, вращался турникет. Ян осторожно пробежал мимо и зашёл в лифт.

Скоро он попал в длинный коридор с редкими лампами, и одна из них горела над нужной ему дверью.
 
                7.2.

  Это был зал суда. Огромный и тёмный, освещалась лишь пустая сцена и небольшой участок рядом с входом. Ян присел на свободный стул, посмотрел вокруг и обнаружил многих своих знакомых: Бориса, Эрнста, старичка из отдела кадров, выпавшего из двери чиновника и других. К сожалению, места в отдалении и люди на них были почти не видны.

Чья-то лысая голова в сумраке поразительно напоминала искусственный череп заместителя начальника отдела регистрации, хотя здравый смысл указывал на невозможность этого.

Однако Адама Ян пока не заметил.

Неожиданно на сцену вышел невысокий человек в судейской мантии, в руках он держал свёрнутый лист бумаги. Ян понял, что это клерк-слесарь, который когда-то менял у него номер на двери. Теперь он судья. Его так сильно повысили? А может, наоборот, разжаловали?

Пока Ян удивлялся, тот не торопясь развернул документ и торжественно прочитал:
– Исходя из вышеизложенного, руководствуясь законом, традициями, формальной логикой, инструкцией по делопроизводству 2025/61261 и пожеланиями сотрудников Министерства, суд, являясь судом очень высокого уровня, постановил назначить сотруднику отдела статистики по имени Ян, тому самому, которого не разбудил проводник, ведущему себя странно и непоследовательно, небольшой штраф, а также перевести его из кабинета с необычно высоким потолком на другую работу, более лёгкую, связанную с хранением документов в неосвещённой комнате за узким тёмным окном, сквозь которое ничего не видно, при этом, руководствуясь принципами гуманизма и человеколюбия, помочь ему исправиться и лучше выполнять новые служебные обязанности, в первую очередь сделать так, чтобы его ничего не отвлекало. Приговор подлежит исполнению незамедлительно. Копий не снимать.
   
Клерк скатал лист обратно в трубочку.

Ян увидел, что все повернулись и смотрят на него. Он оцепенел, потом медленно встал и кинулся к выходу. В зале раздались возмущённые возгласы, люди вскочили со своих мест и бросились следом.

                7.3.

Ян изо всех сил бежал по коридору, слыша за спиной рёв толпы. Скоро он очутился в тупике, путь преграждала стена с маленьким окошком. В ужасе Ян открыл первую попавшуюся дверь и заскочил в пустой кабинет, в котором не было ничего, кроме огромного шкафа. Ян прыгнул в него, мельком успев заметить нарисованный сбоку номер, кажется, сто один.

                7.4.

Через несколько секунд толпа влетела за ним в кабинет. Кто-то сказал «он здесь», после чего в шкаф тихонько постучали. Ян молчал. Почти парализованный страхом, он залез в угол и схватился за дверцу.

– Наверное, у него приступ мизантропии, – воскликнул кто-то, и в ответ захохотали.
– Или ему просто захотелось уединения!

Снаружи снова засмеялись, а потом с глухим стуком по полу что-то покатилось, вызвав ещё один взрыв хохота. Ян догадался, что это упала искусственная голова начальника из отдела регистрации. От смеха она соскочила с плеч, и теперь её подняли и прикрепляют обратно. Почему нет? Ведь манекен был в зале суда. Логично предположить, что здесь собрались все, кого он видел в Министерстве.
Неужели все, разочарованно прошептал Ян. И чьё присутствие удивительнее – Министра, манекена, головы из суфлёрской тумбочки или ещё кого-то?

Будто для подтверждения своих мыслей он услышал клерка, сидевшего за ненастоящей дверью. Сейчас его речь звучала звонко и счастливо.

– И полиция тоже здесь, – сказал Владислав, – охраняет закон. Если считаете, что ваши права нарушены, то после исполнения приговора можете подать заявление или жалобу. 

Опять раздался смех.

– Любопытно узнать, что он там представляет, – послышался ехидный голос предводителя отдела проверок.
– Он не может вообразить происходящего, – ответил Борис, – поскольку сильно ограничен здравым смыслом, а мы находимся далеко за его пределами.
– Что нам теперь делать, – сказал Эрнст. – То есть, понятно, что, но надо придумать способ реализации постановления суда. Он не должен оказаться чересчур кровавым, потому что тогда мы две недели будем плохо спать и мысленно возвращаться к событиям, ошибочно считая воспоминания муками совести, а то и сомнениями в правильности поступка.
– Две недели?! – ахнула толпа.
– Согласно инструкции, – пожал плечами Эрнст. – Как и все добропорядочные люди, мы боимся скорее не убийств, а крови, криков, фотографий в газетах. Без них, конечно, всё хорошо. Психология, если кто не знает, точнейшая из наук.
– Да, жестокость не подходит, – разочарованно воскликнул кто-то. – Две недели неприятных снов – явный перебор! Необходимо изобрести нечто гуманное, разумеется, только с виду.

Затем прозвучал другой голос. Знакомый, но кому он принадлежал, Ян понять не смог.

– Извините, а не можем ли мы поступить с ним как с занявшим последнее место на конкурсе самодеятельности? Не пропадать же добру! А за окошко бросим его удостоверение, они достаточно похожи.
– К сожалению, нет, – ответил кто-то. – Нам, законопослушным гражданам, надо держаться изменчивых границ правового поля. Этот человек совершил много ужасного, но в самодеятельности не участвовал. Интересно, жалеет ли он, что был так чужд романтики и поэзии. Ведь успех не главное, обществу нужны не только победители.
 
– Не волнуйтесь, впереди ещё немало конкурсов, голодными мы не останемся, – ободряюще добавил голос.

– Нет, вы не правы! Этому есть серьёзные юридические аргументы. Мы не погрешим против истины, если будем считать самодеятельностью всю работу Министерства, в которой он оказался аутсайдером. Неужели она не напоминает жуткий цирк? Разве мы не похожи друг на друга, как размалёванные комические актеры? Разве у власти не близкие к руководству ничтожества? Настоящих имён у нас, кстати, нет, и это тоже прекрасно! Если кто-то под хохот зрителей упадёт с канатов, его место сразу займёт другой, такой же, и значит, с точки зрения постороннего наблюдателя мы бессмертны. Несомненно, это не мешает нам гордится собой и Министерством, и даже напротив, очень тому способствует. Если есть надежда, то она в клерках второго класса!  Лишь иногда, во сне, мы видим свои роли иначе, и приходится успокаивать себя. Чтобы не выступать на конкурсе, говорим мы, хватит и желания, но где его взять? В нас его не вложили! Что с этим делать? Какой с нас спрос? Зато нам дали другие желания, в частности те, обоснование которым мы сейчас и подыскиваем. Возражать им бесполезно, потому что все решения принимаются где-то глубоко в подсознании, куда нам запрещён доступ, и услышав из-за двери строгий голос, остаётся лишь развести руками и спешить исполнять то, что велено. А потом мы просыпаемся, идём на работу, разговариваем с людьми, и наяву сомнения быстро исчезают, ведь они появляются только от одиночества, а во сне мы одиноки и беззащитны перед собой.  Но человек в шкафу покинул общество! Можем ли мы его простить? Нет, ни за что! Мы любим того, кто управляет нами, наказывает нас, отправляет на расстрел или хотя бы в тюрьму, но не тех, кто в стороне. Как хороша была бы жизнь без них! Нет, с конкурса уйти ему не позволим. В крайнем случае, проведём ещё один прямо здесь. Нас много, мы настроены творчески, а слой цивилизации тонок. Пусть каждый выразительно прочитает по стихотворению, и если от этого он не сойдёт с ума и не вылезет, я последовательно съем свою шляпу. 
Прозвучали аплодисменты.   

– Точно! – сказал кто-то. – Как мы сразу не догадались! Но, полагаю, читать стихи не стоит, останемся гуманистами. И всё-таки, как приступить к реализации решения суда и подведению итогов конкурса? Жаль, что нет такого механизма для исполнения приговора, который можно включать из тихого отдалённого кабинета, ведь тогда мы эмоционально не свяжем поворот рубильника и его последствия. И не думаю, что этот человек обидится на нас! Он должен понимать, что мы не душегубы, а обыкновенные приспособленцы, которым нужно кормить свои семьи. Ну и себя, конечно, тоже. Разве мы не люди? 

И тут заговорил кто-то ещё.

– Я предлагаю использовать канцелярские ножницы. Все к ним привыкли, они выглядят безобидно, а значит и безобидно то, что ими делаешь. Мы разрезаем бумагу каждый день, и ничего, никаких особых переживаний.
А чтобы ему не было страшно, совершим это с любовью и состраданием. Наши лица будут добры и улыбчивы, как экзотические деревянные маски.
– Замечательная идея!

Раздался смех, жуткие вопли, по шкафу застучали, кто-то потянул за дверцу, и она медленно приоткрылась, хотя Ян вцепился в неё что было сил. Он попробовал ухватиться получше, задел доску с тыльной стороны шкафа, и та свалилась, обнажив отверстие в стене. Оттуда потянуло затхлым холодным воздухом, и Ян без раздумий кинулся в темноту.

Согнувшись, он пробежал несколько метров по тоннелю, затем упал в невидимую дыру, покатился по наклонному полу и ударился о тонкую деревянную перегородку. От удара она проломилась, и он очутился в другом шкафу, таком же пыльном и заброшенном.
Ян распахнул дверцу и понял, что попал в свой кабинет, в тот самый пустой шкаф, вылез и зажёг лампу. В коридоре было тихо, наверное, никто пока не догадывался, где он.

И вдруг входная дверь заскрипела. Ян содрогнулся, но в комнату заскочил Адам и приложил палец к губам.

– Не шумите, – прошептал он. – Вас потеряли.
– Предатель, – сказал Ян. – Вы привели меня в ловушку.
– Я не мог такого предположить! – воскликнул Адам. – Думал, всё будет гораздо мягче и кое в чём вас наконец-то убедит. Откуда мне знать, что суд пройдёт в кабинете, избежавшем инвентаризации? 

Потом разочарованно вздохнул.

– Я забыл, что все суды проходят только там. Надо срочно менять отдел, я отупел от такой работы.

Он что-то нащупал в боковом кармане сюртука, достал и недоумённо поднёс к глазам. Канцелярские ножницы. Адам выругался и швырнул их на пол.

– Ненадолго поддался общему возбуждению, – сказал он и, извиняясь, развёл руками. – Толпе трудно сопротивляться. Меня можно понять!

Затем с минуту молчал.

– Но сейчас-то вам всё ясно? – после паузы спросил Адам.
– Нет, – упрямо ответил Ян.

– Неужели остались сомнения в том, что может произойти абсолютно всё, и на это не нужно обращать внимание? Если б вы так сделали, ничего бы не случилось. Но теперь пора думать, как избежать немедленного исполнения решения суда. Считаю, необходимо подать апелляцию, затянуть время, а там будет видно. Ничто так не успокаивает обезумевшую толпу, как грамотно написанная апелляция. Ритуальный каннибализм следует обжаловать установленным порядком. В приговоре наверняка есть процессуальные нарушения, и у нас хорошие шансы. И ещё, мой совет, говорите с ними спокойным голосом и ни в коем случае не бегите, это пробуждает в них инстинкты. Они сейчас крайне взвинчены, часто в таком состоянии из-за любой мелочи кидаются на кого-нибудь из своих и начинают бить, и тогда надо к ним присоединиться, демонстрируя, что вы такой же тихий обыватель. Чтобы мирно договориться, нужно поступать как-то так. А насилием ничего не добьёшься! Главное, не смотрите на них свысока, они могут забыть всё и в сущности если и бывают незлобны, то только из-за короткой памяти, но такое точно запомнят. Будьте снисходительны к ним! Они, конечно, вас ненавидят, но ведь делают это по закону! Подобное поведение обыкновенно в стае обезьян, хотя есть и важные отличия. Здесь, например, не одна переадресованная агрессия. Высшая форма дисциплины – даже не наброситься на кого-то по велению начальника, а искренне его возненавидеть. К тому же, как вы понимаете, агрессии без обвинения не бывает, почему бы не попытаться оправдать себя, для чего и нужен суд. Если сильно ненавидеть кого-то, то сложно допустить, что он не относится к тебе также, и тогда твоя собственная ненависть выглядит как самозащита. И да, совсем забыл, они так себя ведут, потому что обмануты. Кем? По всей видимости, друг другом. По очереди. Они люди хорошие, но доверчивые. Так бывает! Согласитесь, поверить в то, что каннибализм – норма, очень легко. Нет, не все этим довольны. Некоторые интеллектуалы не приветствуют поедание себе подобных. Их опасения, надо признать, не беспочвенны. Но что они предлагают взамен? Да ничего! Конструктивной программы пока не видно. Лишь огульная критика. Нигилизм! Мизантропия! Дешёвый пиар! Многие из них осознали просчёты и пошли на диалог. На праздничный фуршет то есть. Прячась в шкафу, слышали интеллигентное улюлюканье? Это они.
   
Адам замолчал. Повисла тишина. Ни звука. Показалось, что где-то капает вода, но потом им стало ясно, что это иллюзия.   
   
– Вы чувствуете усталость, – сказал Адам. – Бесконечную. Невыразимую. И хотите, чтобы всё поскорее закончилось.
– Нет, – возразил Ян. – Я устал, но не настолько.
– Я лучше знаю, – махнул рукой Адам, – в глубине души вы давно всматриваетесь в темноту и подыскиваете себе в ней место. Вы ведь не ушли и приняли почти все правила игры, не так ли? Да, что-то еще осталось, но тонка даже самая прочная ткань, и рвется она внезапно. Смиритесь и откройте тому, что стучится изнутри. Зачем терять нервы попусту! Убегать от кошмара надо в его сторону. Почему? Потому что все так делают.

И опять наступила тишина.

– А сколько будет два плюс два, – неожиданно спросил Ян.

Адам вздрогнул.

– Вы неисправимы, – тихо проговорил он. – Но мне не стоит винить себя, я сделал всё, чтобы вас спасти.

Он расстегнул воротник, сел на стул и закрыл глаза.

И вдруг улыбнулся и медленно посмотрел на Яна.
 
– Пойдёмте со мной.
– Куда?
– Не спорьте, надо спешить.

                7.5.

Они подошли к низкой незаметной двери под лестницей. Ян не мог вспомнить, проходил ли мимо неё раньше. Где-то наверху раздавался топот и гул голосов, вероятно, толпа в поисках бегала по этажам.

– Что там, – спросил Ян.
– Сейчас узнаете, – ответил Адам. – Ведите себя уважительно, хотя это и не имеет значения. Только дикари считают, что его можно оскорбить.

Они открыли дверь и оказались в крохотном и низком помещении без окон, которое и кабинетом-то нельзя было назвать. Вдоль стен стояли шкафы и полки с бумагами, а справа у входа, загораживая почти всё пространство, до потолка возвышались перевязанные верёвками пачки старых документов.
 
Ян шагнул вперёд и увидел Его.   

За столом сидел одетый в выцветший потёртый сюртук и нарукавники человек. А может, кто-то другой.

Он был очень маленький, тщедушный, с белой кожей, будто никогда не видевшей солнца, и огромной головой на тонкой шее. Он одновременно напоминал и ребёнка, и древнего старика. Не замечая гостей, склонив голову и приоткрыв рот, он старательно переписывал крошечной рукой какой-то документ. Рядом стояла поломанная печатная машинка, неслышно трепетал огонёк в лампе.
 
Ян заворожено смотрел на него. Существо за столом казалось странной квинтэссенцией всего, что он видел в Министерстве, настолько естественно оно выглядело за обветшалым столом, среди забытых временем бумаг. Люди были лишь его неудачными подобиями, жалкими подражателями, неуютно обитающими в тёмных углах Министерства. Оно походило на гомункула, который зародился здесь, словно в стеклянной реторте. Плоть от плоти окружающих бумаг, ящиков и полок.
 
А может, всё совсем иначе, подумал Ян. Или немного иначе. Кто знает. Не спрашивать же об этом?

Существо подняло голову и улыбнулось.

– Спрашивай! – произнесло оно дребезжащим голосом.

Ян содрогнулся, но нашёл в себе силы.

– Не хочу.
– Значит, ты всё понял? 
– Нет, – ответил Ян.
– Зачем же ты сюда пришёл?
– Меня привел Адам, – сказал Ян и оглянулся на него.

Однако тот странно замер за его спиной и стоял, не шевелясь и даже не моргая, словно манекен или восковая кукла. Наверное, уже целую вечность рассматривал бессмысленным взором шкаф с прозрачной дверцей.

Существо рассмеялось.

– Взгляни повнимательней. Кого он мог привести?!
– Меня, – сумел ответить Ян.
 
Существо скрестило на груди руки.

– Ну, хорошо. Тогда спросим у него.

После этих слов Адам ожил, зашевелился, поправил воротник и заговорил. Тихо и нерешительно. 

– Я прошу оставить его на прежнем месте работы.
– Ты уверен в этом? – сказало существо. – А если на новой должности он лучше проявит себя и обретёт долгожданное счастье?

– Может, есть какой-нибудь другой способ, – взмолился Адам. – Я очень прошу. Министерство милостиво!

– А ты хочешь остаться? – спросило существо Яна.

– Не знаю, – сказал он, вдруг ощутив безразличие к тому, что будет дальше. Единственное, что тлело в нём словно маленький уголёк в потухшем костре, так это упрямство, странное, ни на чём не основанное и уже бессмысленное, последний осколок прошлой самоуверенности и желания отстаивать свою правоту.

– Сколько будет два плюс два, – произнёс Ян.

– Это сложный вопрос, – помедлив, ответило существо. – Быстро не объяснишь. Хочешь, я расскажу одну историю? 

– Нет, – сказал Ян. – Не хочу. Я их достаточно слышал.
– Ну, хорошо. Пусть она останется нерассказанной, призрачной и растворится в пространстве. А значит, ей ничто не помешает соединиться с чем угодно, с любым мимолётным взглядом, забытым днём и стать ими. В ней всё, что ты видел, слышал, о чём думал или боялся думать. Поэтому ты знаешь эту историю. Когда ты приехал, то был готов ко многому. Почему же не сделать ещё один шаг? Последний! Ты хочешь найти Адама? Не лги себе. Ты ищешь своё счастье и ничего больше. Откуда взялись манекены, люди в лифте, и прочее? Да, они – подделка. Имитация жизни. Неудачная попытка существования. Заполненная графа в квартальном отчёте. Но ты, согласись, не против неё, твой упрёк лишь в том, что она грубая и некачественная. И поэтому довольствуйся такой. Как исчез кто-то? Не успел спрятаться в шкафу. Многие на самом деле не успели спрятаться в шкафу! Как затем появился? Выбрался из шкафа, когда все ушли. И пока там сидел, многое переосмыслил, что и повлияло на внешность. По-моему, неплохое объяснение. Достаточно рациональное. Всё, как ты любишь. Что странного в приходе голодной и озлобленной толпы? С судебным постановлением, разумеется! Она хочет тебя съесть по закону! Разве это не привычное явление, не часть традиций? Сам виноват, в конце концов! Нечего болтать! Не надо спрашивать, сомневаться, думать, и тогда будет больше шансов на то, что тебя не найдут. А если всё-таки явятся за тобой – смирись, признай свою непонятную вину и право общества на истину, ведь общества, обладающие узаконенным правом на истину, неизбежно пожирают и себя. Да, именно так. Чёрный зверь в берлоге гложет свои кости. Уже столько веков, но никак не насытится. Сколько будет два плюс два, или, по-другому, дважды два? Ты знаешь ответ. Тебе говорили его и Борис, и ремонтники, и человек на шкафу. Он звучал в каждой встрече, в любом предмете и слове, даже сказанном о другом. Я лишь повторю его. Два плюс два равно неважно сколько. Неважно – великое слово. Главное. Только в нём ответы на все вопросы. Другие истины – шары в ящике фокусника. Вот подлинная разгадка детектива. Что там находится? Неважно. Что случилось с ним? Неважно. Прав ли я? Неважно! Почему это происходит? Тоже неважно! Видишь, как просто! И с каждым повтором ты услышишь, как поворачивается ключ в замке ведущей к счастью таинственной двери, и почувствуешь, как спадают оковы сомнений. Министерство – огромный механизм. Вечный. Даже если его сломать, он не изменится. И он не безумен, поскольку сам решает, что есть помешательство. Нет ничего, кроме Министерства, потому что иное – тоже Министерство. Неважно, кто ты в нём. Все его части – лишь его части, но именно они принимают решения, пусть и не слишком понимая, что перед ними и с чем они молчаливо соглашаются. А кто же ещё, ведь любой механизм состоит из своих частей! Другого там ничего нет! А целое всегда похоже на свои части.

Существо улыбнулось и продолжило. 

– Ценности призрачны. Имена – иллюзия. Внешность – маска, которая исчезнет, если присмотреться. Люди – расходный материал для великих или эгоистичных целей. Идеи достаточно похожи на карикатуры, чтобы заявить об их полном сходстве и заменить одно другим. Кстати, таинственная дверь, о которой я говорил, конечно не откроется, но и это неважно! Слышишь шум? Это бегут по коридору люди, твои друзья, те, кого ты видел в Министерстве, с кем разговаривал или только догадывался об их существовании. Они ищут тебя. Ты нужен им. Однако ты их надменно отвергаешь, хотя на самом деле они выше тебя, ибо они счастливы, а ты – нет. Но все тебя давно простили и желают поделиться великой радостью. Министерство – рай, совершенство, утопия, поскольку лучше думать так, а попытки что-то изменить сделают всё ещё хуже. Да, этот рай жалок, но ведь любой рай жалок! Многие хотят родиться, но вместо этого гибнут окончательно. И нужно заботиться не только о себе. Куда бы ни качнулся маятник истории, влево или вправо, он неизбежно идёт до края, до хаоса и крови. Затем его отбрасывает назад, но лишь для того, чтобы всё повторилось с другой стороны. Не правильней ли ему остановиться? Поэтому иди и не бойся. Лучший способ спастись от толпы – стать её частью. Невозможно долго балансировать на краю, ты сам это понял. Не волнуйся, у тебя получится! Надо только верить в себя. Иди же. Сделай шаг. А у меня ещё много недописанных документов.

Ян хотел что-то сказать, даже возразить, но в костре погас тот крохотный уголёк и наступила темнота.
 
Всё стало неважно. А может, всегда и было. Как легко пришла ночь!
 
Ян кивнул.   

                7.6.

Он вышел в коридор и увидел людей. Адама, Бориса, Эрнста, и остальных. Ян никому не удивился. Они заметили Яна и подбежали, но лишь для того, чтобы дружески хлопнуть его по плечу и поздравить с тем, что он стал одним из них. 

Ян ощутил, что его робко и осторожно наполняет радость.
 
Его окружали улыбки, но теперь он не боялся их, и тоже потихоньку улыбнулся.

К нему подошла девушка, та самая, которую он когда-то встретил в архиве и потом не смог найти. По её лицу Ян понял, что у них всё будет хорошо, и тогда страх и сомнения окончательно исчезли. Поиски завершились, он словно очнулся от странного сна и стал по-настоящему счастлив.