Бег страуса под луной. Глава IV

Глава IV. Флешмоб.

Тяжёлое возобновление пути – Жажда кругосветного круиза –  Мирок против мира – Новое расставание – Олицетворение странничества – Страус Платон – Бег толпы в полнолуние – Последняя проповедь – Желание спать.

Оставшись в квартире одна, Лариса Борисовна беспокойно ходила туда-сюда, один раз вышла из подъезда и, наконец, позвонила.
– Алло, Паша!
– Да, Ларис, вот он, рядом со мной едет живёхонек, только нас с тобой извёл до полусмерти! Всё! В дороге нельзя говорить!
– А ему дашь телефон?
– Да будем мы через пару минут. Вот уже перекрёсток с Весенней. Всё!

Расстояние было всего ничего. Но по закону субъективного восприятия времени Ларисе Борисовне отъезд мужа за сыном казался невыносимо долгим. И обещанные две минуты показались минимум десятью. Заскрежетал замок, и мама Петра устремилась к двери. Дверь открылась. Не успела Лариса Борисовна, увидев сына, издать радостный возглас, как Петя упал на неё, прижав к холодильнику. Произошло это от толчка в спину, сделанного отцом.
– Вот и целуйся теперь с ним.
– О-ой, сыночек, Петенька…
– Безмозглый сыночек, вот в чём беда-то!
– Зачем ты, Петенька, так делаешь?

Лариса Борисовна отвернулась в слезах. Снова подал голос Павел Николаевич.

– Вот и полюбуйся, до чего ты родную мать довёл! Твоя это мать или нет? Или другую нашёл, «мать-природу» какую-нибудь?
– Да, это моя мама. – Сказал Пётр с глубоким вздохом.
– А если твоя, то что ты с ней делаешь? – отец дал новый подзатыльник.
– Ой, да ладно, Петя… Паша то есть…
– А сказать родителям хоть что-то надо, после того, что ты сделал, поросёнок?
– Надо. Простите, пожалуйста, мама и папа!
– Вот! Нет, Ларис, вот скажи, прямо сейчас давай решим: что нам с ним делать, с нашим мучителем?
– Да ничего особо… Уговорим больше так не делать. А то забудем как страшный сон.
– Так, ну-ка, говори, идиот, чего ты больше не будешь делать?
– Я больше не буду странствовать…
– Вот!
– …Когда в городе орудует маньяк.
– А это ты зачем добавил? Ты вообще из дома не будешь выходить целый год! Послушай хоть, что тут было у нас, что родители твои пережили! Я ведь был уверен, что у тебя хоть одна извилина в мозгу найдётся, и ты не будешь бродить, когда в городе серийный убийца. Ну, не мог я поверить, что такой клинический идиот у нас вырос! Так нет – у матери, как всегда, предчувствие. Ой, как она меня уговаривала позвонить, как убивалась, ты слышишь, урод?! И что ж – снова права оказалась со своим материнским предчувствием! Сама убивалась, меня изводила: «Позвони, позвони!» Я позвонил, и что? Какой-то такой уклончивый ответ: «Стараюсь быть дома» – и гудки! И даже я заподозрил неладное! Теперь чувствуешь, какая ты скотина?
– Паша, хватит его так обзывать!
– Я всё чувствую! – заговорил сам Пётр. – Можно уже разуться?
– Ах, тебе поскорее бы разуться.
– Нет, разуться и умыться – не главная цель моей жизни. Просто я слишком долго стою обутый в прихожей.
– Острит опять.
– Хорошо, давай до ночи буду стоять.
– А давай-ка ещё раз прощения попроси.
– Хорошо, могу на коленях, – парень опустился на колени, – Простите меня пожалуйста, дорогие мама и папа, за то, что я причинил вам столько беспокойства, ужаса, ходя по городу, когда в нём был серийный убийца.

Смотрел Пётр, в основном, на маму, замечая прощение только от неё.
– Ладно, вставай, – пренебрежительно ответил отец. – Надо было на тебя просто всё до конца выплеснуть. Разувайся, проходи, но только со мной не разговаривай! А сидеть будешь целый год! Я держу слово, как все Пуховы, настоящие Пуховы, до тебя, дегенерата.
– А можно Алине позвонить, сказать, что я под домашним арестом и где?
– Какой?.. Ах, да, ещё бедная эта девушка, не знающая, с кем связалась! Кто с ним не свяжется – всех он покоя лишит. Тебя вообще изолировать нужно от общества.
– Но от неё не изолируешь! Мы с ней… любим друг друга.
– Если это правда, пусть приходит к нам сюда, если ты её действительно так чем-то зацепил.

И вечером состоялся звонок Алине, в котором Петя всё разъяснил. В оставшуюся часть дня Павел Николаевич немного пришёл в себя. На следующее утро тоже поговорил на другие темы – о своём складе стройматериалов, поставщиках, заказчиках и комплектовщиках и вообще о мировой экономике. Но вот он снова решил зайти к Петру.

– Ну что, звонил своей, как её…
– Алина! Звонил, она всё прекрасно понимает.
– Да! Такая разумная девушка и такой несмышлёныш-переросток. Интересно мир устроен… В общем, она пусть приходит сюда, если действительно… интересуется тобой. Но! Помни, придурок – если ты задумаешь из дома хоть как-то дёрнуть – я тебя просто при-ду-шу! – отец угрожающе выпятил нижнюю челюсть. – Понял?

Пётр дал такой ответ, который стал точкой невозврата в очередной драме.

– То есть умру если не от рук маньяка, то от твоих рук? – ухмыльнулся он.
– Что-о? Ты… Родного отца… Наравне с маньяком… Ой! Сволочь, поганец, мерзкий гадёныш – отец со всего размаха дал оплеуху, Пётр упал на диван, и у него потемнело в глазах. – Изничтожу тебя, выродка, не сын ты мне больше!

Под эти крики в комнату ворвалась Лариса Борисовна.

– Чего ты кричишь?!
– Да не сын он мне больше, проклинаю его! – и Павел Николаевич сделал попытку ещё раз ударить по лицу. Лариса Борисовна бросилась заслонять.
– А ну, пошёл вон, зверюга!

Супруг на пару секунд остолбенел.

– Как это ты меня, жёнушка, назвала?
– Как заслужил!
– Это после того, как я тебе столько шуб покупал, украшений, вообще обеспечивал тебя, домохозяйку?
– А теперь, когда сына нашего проклинаешь и избиваешь, мне ничего не нужно! Можешь забрать все шубы с украшениями и Ленке отвезти! (Имелась в виду сестра).
– Ну и живите, твари! Посмотрим, как без меня сможете! Связался с тобой, институточкой скромненькой, вон какой от тебя выродок получился, наш род Пуховых позорящий!

Включился Пётр.

– У тебя, пап, какие-то средневековые понятия.
– Я тебя убью!
 
Павел Николаевич снова сделал попытку наброситься на сына, но жена подбежала и закричала не своим голосом:

– Вон пошёл, изверг!
– Ну, так и будьте же вы оба прокляты! Знать вас не желаю, проклинаю вас! Можете хоть сдохнуть! – Павел  Николаевич бросился одеваться. – Ни разу в жизни вас больше не вспомню! Я холост и бездетен! Подыхайте от голода!

Точка была поставлена громким хлопком двери.

В квартире на два часа воцарилось молчание. Лариса Борисовна на кухне почти беззвучно утирала слёзы. Пётр вовсе застыл на диване с каменным лицом. Первой пришла и заговорила мать.

– Вот как, Петя, получилось.
– Ну, ты, мам, простила меня?
– Да простила, но вот с отцом видишь что. Это уж, поди, навсегда. Он действительно слово своё держал. Бывало, конечно, буйствовал, слишком резок был, но такого точно не было. Надо мне куда-то устраиваться. Может, учтут давний педагогический стаж, в какую-нибудь школу там пристроюсь.
– Эх! Ещё же Алина готова была прийти. Но ничего, может с нами двоими за столом посидеть, с тобой получше познакомиться. А про отца скажем – работы у него много.

Вечером так и произошло. Алина впервые пришла в гости к Пете и весьма даже приглянулась Ларисе Борисовне своим живым умом, внимательностью и чуткостью, а также и проблёскивающей иногда в глазах решительностью, которая не всегда и у мужчин бывает. Симпатия оказалась взаимной. Алина высказалась в сторонке:

– Ой, Петь, мама у тебя чрезвычайно нежная, такие всё реже встречаются.

Вскоре и кошмар с веснянским маньяком был забыт, и Петя стал выходить из дома, прогуливаться с Алиной. Позже Лариса Борисовна согласилась и на возвращение сына в свою квартиру на Водопроводной улице. Пётр привёл аргументы, что все люди в городе стали ходить по улицам, как и раньше, а маньяк – уничтожен, экспертиза точно установила, что скелет – его, сын его надёжно упрятан в «психушку» областного центра.
– Вот только я знаешь, чего боюсь, – говорила мама по телефону, – вдруг отец твой вернётся?
– Да как он может вернуться, когда он нас с тобой совсем проклял! Что может быть больше – только убить меня?
– Ой, не говори так!
– Что же он, совсем что ли вместо маньяка стал?
– Ой, сынок, Петенька, хоть и страшные ты вещи говоришь, но с долей правдоподобия.
– Сейчас, с наибольшей долей вероятности, он на даче. Ему запросто будет нанять строителей, которые к лету ему выстроят новую, а где – мы с тобой даже догадываться не будем. Может, и вернётся, опомнившись, хотя ждать всё равно придётся немало…

На только пришедший в себя от шока город Веснянск начал падать снег. Он падал очень осторожно, как бы стесняясь и спрашивая разрешения. «Да падай, падай смелее, настала тебе уже пора» – мысленно говорил снегу Пётр Пухов. Под этим первым, еле заметным снегом он присел на скамейку в своём дворе вместе с Алиной.

– Вот, нас вместе застал снег, хороший знак? – спросил парень.
– Ой, ты всё какие-то знаки выискиваешь! Для меня главное, Петя, что рядом – ты, а под снегом ли, дождём, градом, палящим солнцем – неважно.
– Нет, просто, Алин, этот снежок создаёт в данный момент какой-то особый уют для нас. На его фоне отчетливее выделяется то тепло, которое внутри нас, испытываемое нами друг к другу.
– Ох, Петюнь, опять ты в поэзию вдался. Но только она – устная.
– И не рифмованная, к тому же.
– Это не столь важно – ответила девушка со смехом. – А мне на работе вполне могут дать премию.
– Да ты что! Так хорошо карты составляешь? Денежная премия?
– Петь, как это пошло – денежная… – улыбнулась Алина. – Могут дать путёвку в круиз!
– Тебе? Ой, поздравляю, девочка моя!..
– Подожди! – отстранилась Алина – Одно препятствие пока есть, хотя, я думаю, легко устранимое.
– И я могу помочь?
– Ещё как можешь.
– Ну так выкладывай скорее!
– Круиз, слов нет, шикарный, кругосветный. Но вот путёвки в него в качестве премий дают только… супружеским парам… С малых лет же мечтала всю Землю объехать…

Алина мечтательно засмотрелась в сторону от Петра, затем резко повернулась к нему. А на его лице улыбка вдруг ослабла, закисла.

– Петя! Что это у тебя за реакция?
– Я боюсь, я пока не дозрел для того, на что ты намекаешь.
– Да как это «ещё не дозрел», Петя! Мы же столько с тобой вместе пережили, в том числе ужаса настоящего! Прямо вот в этом дворе!
– Ну да, я ж всё забываю, что ты мне просто жизнь тогда на машине спасла! Спасибо, золотце.
– Ладно… Но что у тебя теперь за препятствие какое-то? Неужели это хождение, странствие не отпускает? Кругосветный же круиз – сразу весь мир обогнёшь, а не по Веснянску будешь топать туда-сюда.
– Во-первых, Алинушка, передвижение вокруг земли будет техническим.
– Ну, естественно, а как ты хотел, по воде пешком? Ты же не Иисус Христос! Да и по земле пешком не обойдёшь планету.
– А вот теперь «во-вторых», и это главное. Я понимаю – увидеть весь мир и запечатлеть его в себе…
– Ну так? – нетерпеливо перебивала Алина.
– …Но это только затем его увидеть, чтобы заключить в мирок, втиснуть его в мирок.

На несколько секунд девушка онемела.

– Ох, Петя, что-то я перестаю тебя понимать. Где какой мирок?
– Серьёзные отношения, на которые ты мне намекаешь. В случае их скорого наступления мы окажемся заключены в отдельном мирке, а мир станет безразличен.
– Так, это в твоей философии что, есть вражда к супружеству?
– Не к супружеству вообще, а к навязанным человеческим обществом нормам и установлениям.
– Нет, совсем престаю тебя понимать. Хочешь сказать, что я тебе сейчас навязываюсь?
– Успокойся, Алин! – Петя поднял руку. – Не ты навязываешься, у тебя желания понятные. Тебе они кажутся естественными, но сейчас, в данный момент, они навязаны тебе самой. Нужно время, чтобы твоё желание обрело подлинную естественность.
– Из твоих философских дебрей я поняла только то, что для тебя ещё рано – нужно ещё время. Но какое ещё время, Петя? Нет, чтобы поскорее забыть веснянский кошмар! Как для этого важен круиз!
– Сначала круиз, а затем – жизненные рамки в виде скорого брака. Мир ради мирка. А нужно наоборот. Мы должны найти себя на фоне мира, большого мира, а не отдельного искусственного мирка, исполненного тщеславия и показного благополучия, показухи. И свои отношения мы должны посвятить большому миру. Когда это произойдёт, тогда и возможен полноценный круиз.
– Да не будет уже круиза, путёвки – вот они, горящие. Ой, что ж ты, Петя, делаешь? Ведь так близко было наше счастье, а ты ни с того, ни с сего сам же какие-то препятствия устраиваешь, в которых никто не разберётся! Что за «большой мир»? Под открытым небом что ли нам жить?
– Не жить под небом, а помнить, что оно есть. И что есть люди, живущие под этим небом. Что бывает у людей разнообразное горе, как и разнообразная радость. Тончайшие переходы чувств создают этот мир, а у отдельных мирков строение примитивное: «Вот – я. Вот – моя жена, дети, мама, папа, мой дом, моя работа, мои круизы, моя машина, моя… не знаю… собака. Всё так замечательно – смотрите, завидуйте».  Так устроен каждый мирок, а разве можно подобное сказать про мир? В мире ничто ни над чем не превозносится, а всё во всём отражается, всё друг друга дополняет.
– У меня голова кругом. Думала, у тебя временные философские порывы, а они всё не проходят, заставляют от счастья отказываться. Я-то познакомилась уже с твоей добрейшей мамой, теперь тебя хотела познакомить с моими родителями, они давно интересуются тобой. Тебе круиз не нужен, тебе нужен этот город, где ещё запах крови да жареной человечины не выветрился. И в наступающей лютой зиме ты хочешь закоченеть!
– Вот, пожалуйста, Алин, ты говоришь «этот город», вместо «наш город». А это у тебя уже наклонность к обособлению от мира.
– А сам город – не мирок?
– Нет, город – часть мира, а часть связана с целым. Мирок же отделён от мира наглухо.

Девушка решила прибегнуть уже к шоковому методу.

– Слушай, Петя, если ты не захочешь жениться – я покончу с собой!
Эффект был достигнут. Пётр раскрыл глаза в ужасе.
– Не делай этого, Алина! Слышишь, не надо этого делать! Я когда-нибудь дозрею, устроюсь на работу, и снова мы когда-нибудь заработаем кругосветный круиз.

Алина отвернулась, чтобы скрыть улыбку от удавшегося эффекта. 

– В общем, такая от тебя благодарность за то, что я тебе жизнь спасла?
– Просто жизнь сложно устроена, в ней ничего не вычислишь. Перед тем, как жизнь мне спасти и познакомиться со мной, ты меня машиной сбила.
– Что? Вон что ты решил вспомнить?
– Нет, Алин, я не то хотел сказать! – сам Петя испугался, как это у него вырвалось.
– Вот ты чем решил меня попрекать! Ах ты бесстыжий!
Алина хотела ударить его в плечо, как раньше, но он неудачно резко повернулся, и удар пришёлся прямо в нос. Капнула кровь.
– Как сначала подумала про тебя, что это псих какой-то под колёса мне кинулся – так и оказалось. Верное было предчувствие.
– Да! Как сначала мне кровь пустила, так и теперь! – и Пётр показал разбитый нос, до того пряча его.
– Ой, да что же это?! Я не хотела, Петенька прости! Пойдём, может, в аптеку за тампоном, перекисью какой-нибудь.
– Ладно, так засохнет. Тем более, холодно уже, – он прислонил платок. 
– Петенька, но, может, ты одумаешься? Ведь от чего ты отказываешься? Когда ещё возможен такой круиз? Выветри ты этот странническо-философский туман из головы, и ты ясно увидишь, что будешь счастлив. Что это, какая-то высшая сила тебе повелевает топать по городу куда попало? Ты её ощущаешь? Это Бог что ли?
– Пока не знаю. Просто чувствую в себе порывы. Порывы истину мира находить в естественном и свободном движении по нему. Буду двигаться – может, мне откроется, что Бог есть и порывы эти – от Него.
– А что  со свадьбой и с круизом, скажешь окончательно?
– Ладно, скажу проще. Ты хочешь в этом круизе себя показать за счёт меня. Показать, что ты можешь совершить круиз, потому что у тебя есть муж, который может своеобразно рассуждать и высказываться. Словом, сплошная показуха в этом круизе!
 
У Алины ни разу ещё при Пете не было такого лица – со стиснутыми губами и яростными глазами.

– Ты мои самые сокровенные чувства так треплешь? Так знай же, что ты моральный урод! – прокричала она сквозь слёзы.
– Да узнал я уже позавчера от отца нечто подобное.
– А теперь и от меня узнай! Кончено у меня с тобой всё! Можешь ходить-бродить хоть до старости! – девушка сорвалась было со скамейки, но потом повернулась – докончить, – Только знай, если превратишься в маньяка очередного, то я сама тебя убью и сделаю это с удовольствием!

И Алина направилась к машине. Её остановил молодой мужчина, заметивший её заплаканный вид.

– Вон, у него спросите, что со мной!! – ткнула Алина пальцем в сторону Пети.
Субъект подошёл и к нему.
– Ты чего это девушку обижаешь?
– Да не хотел я. Просто хотел объяснить, почему я странствую и в чём суть этого.
– Ясно, – поспешно отошёл тот, подумав, что с таким связываться незачем.

На следующий вечер произошёл телефонный звонок. Совершил его Петя.

– Ну, что тебе ещё?! – дрожащим голосом ответила Алина. 
– Так ты и не поняла моего странничества? – спокойно спросил парень.
– Да поняла! Странствуй, куда хочешь! Хоть на Луну и на Альфа-Центавру лети, руками взмахивая. А меня забудь! Я-то тебя, оказывается, скую всего по рукам и ногам! Прощай!

Последовали гудки… Пете осталось только лишь ухмыльнуться остроумию своей теперь уже бывшей девушки.


Ещё на следующий день Пётр навестил маму и всё рассказал. И Ларисе Борисовне вновь пришлось прослезиться.

– Ох, сынок-сынок… Что с тобой всё время происходит? Ладно, отец психованный… А то ведь такая девушка была, успела мне так понравиться! И улыбчивая, нежная, и в то же время бойкая, практичная, тебя бы растрясла, заставила бы конкретным делом заняться. Ой, Петенька, ты и вправду дурачок какой-то у меня. Хороший дурачок, как Иванушка в сказке. Добрый, но ничего не понимающий. Я, как мать, чувствую в тебе потенциал добра и человечности, но не знаешь ты, как его использовать, и тебя, отсюда, никто не поймёт.
– Значит, мама, ты у меня одна осталась.
– О-о-ой! Да ты же… Свет ты мой ясный, Петенька…

Пётр был зажат в небывало крепкие объятия. Ни разу в жизни спокойная Лариса Борисовна не причитала так громко и долго.

– У меня просто всё набело начнётся, что подтверждает белый снег за окном. Ещё чуть-чуть, и я достигну таинственной цели, от которой весь обновлюсь. Весь! Я это чувствую, научившись не познавать, а чувствовать. После этого, может, с Алиной отношения восстановятся, может даже с папой… Может быть… А может и не быть… Посмотрим… Чувствую только, что близится какой-то духовный рубеж в моих странствиях.


У Ларисы Борисовны глаза не просыхали до ночи. А Петя, вернувшись в свою отдельную квартиру, видел однажды ночью сон.

Там он опять же ходил по городу – он это делал совершенно одинаково, что наяву, что во сне. Шёл он по кварталу кирпичных четырёхэтажек между улицами Берёзовой, Ромашковой и Мира. Была уже ночь и полная луна, но страшно уже не было. Петра привлёк разговор двух стариков во дворе перед аркой. Один из них был в окне первого этажа, какой-то профессор похожий на Эйнштейна. Второй – на улице, но тоже солидный. «А знаете ли вы, – говорил Эйнштейн в окне, – сейчас здесь пробегала одна птица» – «Пролетала, хотите сказать?» – «Нет, именно пробегала! Быстроногая птица нездешних краёв» – «Ах, так это страус! Загадками говорите! Только как он у нас оказался при нашем-то климате?» – «Об этом надо порассуждать…». Пётр стал заходить в арку, и до него донеслось: «Вон тот молодой человек может догнать страуса, если захочет!».

И он проснулся. «А действительно, откуда в Веснянске мог бы взяться страус? – задумался он уже наяву. – Из зоопарка сбежать какого-нибудь? Иногда заезжают с живым уголком, где палатки и на Пироговскую. Интересно было бы наткнуться".

И Пётр Пухов снова зашагал по городу, теперь уже заснеженному. Он, как сказал матери, хотел начать жизнь набело на фоне белого снега. Город опомнился от шока, но был каким-то вялым, казался снежным сонным царством. Даже рассвет в городе выглядел ленивым под тяжестью туч. Не хватало городу встряски, теперь уже другого свойства – хорошего, жизнеутверждающего. Луна сделалась почти такой же полной, как во время событий, о которых не хотелось вспоминать.
 
Направился в итоге Пётр в Привоказальный район, в ту его часть, где ещё не был – по ту сторону Трудового проспекта. Там был большой каток, а дома были совсем старые, построенные ещё до войны или сразу после. Пётр ступил на каток, и его ноги, естественно, сами дёрнулись вперёд. Он поскользнулся, но умело, перевернувшись лицом вниз и проскользив некоторое время на руках. Теперь нужно было подняться с колен, что было не очень легко. Но на некоторое время ему… расхотелось вставать. Чьи это лапы? Парень не шевелил ничем, только поднимал до предела голову. На двух внушительных лапах держалось небольшое оперённое туловище. Выше Пётр не вдел – светил прожектор. И всё-таки надо было подняться. Опираясь на колено и выставив руки, он это сделал. Снова задрав голову, Пётр разглядел, наконец, длинную шею, оканчивающуюся причудливой, сплюснутой, но симпатичной головой с клювом.

– Здравствуй, страус! Ты откуда у нас, в Веснянске? И вообще, в нашей холодной стране?

Страус что-то крякнул. Парень расшифровал: «Я родом из жаркой саванны. Но что-то меня сюда привело. Это ты! Я почувствовал, что ты странствуешь, как и я, и решил показать, как странствую я».

– И к себе меня пригласишь, в тропики, в саванну?

«Там уже слишком жарко для тебя. Как и для меня здесь холодно».

– Ну, раз уж ты ради меня путь такой проделал, в такой холод, то и я за тобой пойду туда, где жарко, и вообще, куда угодно за тобой пойду. Ты – олицетворение моих странствий.

«Но предупреждаю – за мной трудно угнаться».

– Знаю-знаю, ты и все твои сородичи славитесь бегом. А кстати, если мы с тобой подружились, то у тебя должно быть имя или что-то наподобие – прозвище. Меня зовут Пётр. А в моём полном имени целые три заглавные «П». У тебя должно быть четвёртое. Ах да, был же великий мыслитель Платон! Хочешь быть Платоном?

Страус радостно закурлыкал. Петя всё рассказывал про себя Платону. Прохожие сторонились, видя человека, оживлённо беседующего с кем-то невидимым. 

– Ну ладно, Платон, домой уж мне пора. Ты сейчас куда? А, на теплотрассу, правильно! Давай, до встречи на том же месте! Или не совсем на том, каток – он скользкий. Упаду и два часа буду вставать на ноги. Где-то рядом возле восьмого дома, давай?.. Отлично, друг, спокойной ночи, Платош!

Следующая встреча началась такими словами Петра:

– Да, вот ты какая «быстроногая птица нездешних краёв»! – на лице его было умиление.

Когда Пётр шёл с Платоном по большой улице Мира, со стороны, с улицы Строительной, подошёл ещё кое-кто. Уже человек. Он уже встречался в начале осени. Это был товарищ Петра по институту Александр Каргин.

– О! Саня! Каргин! Давненько не виделись, здорово, поди сюда.
– Ну, здорово, Питер Пух! Гибрид Питера Пэна и Винни Пуха!
– Редко встречаемся, да метко! Смотри, луне уже на диету пора – как располнела!
– Ну да, – усмехнулся Саня.
– И вот ещё самое главное – знакомься!
Лицо Сани выразило оторопь.
– С чем?
– Да не «с чем», а «с кем». Вот – друг мой, страус. Его зовут Платон!

Саня отвернулся, чтобы скрыть выкатившиеся от ужаса глаза. Он не знал, что сейчас делать – бежать ли, орать, набирать ли в мобильнике «112» или попробовать пройти дальше. Предпочёл последнее, а то если ещё внимание привлечь – этот выхватит что-нибудь наподобие бритвы. Петя же продолжал как ни в чём ни бывало:
– Теперь я вместе с ним странствую. Он из жарких мест, из саванны прибыл, чтобы мня поддержать.
– Да… Я подозревал, Петрух, что странствия твои… приведут к чему-то… такому… интересному…
– Знаешь что? Платон предлагает нам побегать за ним. Неплохой способ согреться?
– Неплохой, но.. может, завтра? Настрой же надо иметь.
– Ну, хорошо, Сань, имей его завтра.
Тот неожиданно для себя самого оживился. 
– Я ещё остальных наших обзвоню, из института. И ещё знакомых!
– Молодчина ты, Саня. Как же мы с Платошкой тебе благодарны! Слышишь, как гогочет?

Саня слышал только звук улицы, но в целях безопасности кивнул.
– Значит, замётано, вон на том месте, чуть подальше места нашей встречи, на Вокзальной, у катка! Идёт?
– Да!  – постарался почётче произнести Саня.

Самое интересное, что Саня Каргин, ясно видя отклонения у бывшего товарища, всё-таки действительно всех обзвонил. Он решил устроить флешмоб – воображаемую погоню за страусом. Чтобы никого не шокировать, Саня говорил про Петю, что тот именно вообразил страуса, забежавшего в зимний Веснянск с целью пробежки.

Сам Пётр был немало удивлён, когда на условленном месте оказалась такая толпа. Он думал, что его посчитают свихнутым, как он поначалу хотел. Но так даже лучше. Начинало темнеть.

– Итак, друзья мои, сейчас он появится вон из того двора! Да, вот он, друг! Пока мы потихоньку тронемся. Платон всё понимает, он не припустится сразу же во всю прыть. Иначе его разве что только на гоночном болиде догонишь.

С улицы Вокзальной толпа переместилась на улицу Мира, пересекающую весь город. Правила дорожного движения соблюдались, но прохожие мало что понимали. Кто-то испуганно сторонился, кто-то задавал вопросы:
– Что случилось, ребята, куда вы бежите?
– Мы догоняем страуса. Он такой мудрый, что его зовут Платон.

Получился образцовый молодёжный флешмоб. Сведения о нём были быстро донесены до редакции газеты «Вестник Веснянска». Там стал набираться материал с такими словами: «Веснянская молодёжь решила забыть недавний кошмар с помощью необычного развлечения – погони за воображаемым страусом. В момент набора этого текста они бегут по улице Мира. Это действо относится к разряду того, что именуется на англоязычный манер «флешмоб» – собрание множества людей, которые предварительно договорились для совершения странного, непонятного всем остальным, «непосвящённым», действия». Далее сведения о «беге страуса» дошли уже до органов областной печати. Разве только до Москвы не дошли – в Москве хватало своих чудаков, ей было не до глухой провинции.


А на самом деле кончилась всё так. Страус свернул с улицы Мира и побежал дворами, теми самыми, где происходили страшные вещи ещё менее месяца назад. Далее – к мостику, означавшему границу городской черты. На нём когда-то стоял Петя, глядя в обе стороны и думая, где лучше.

– Мы явно отстаём, друзья. Если на том мостике упустим его – всё.

Саня Каргин, между тем, давно отстал, чётко проговорив:

– Эх, Петруха, что философ, что бегун из тебя – так себе.

Было скользко. Кончилась погоня тем, что Петя решил проскользить по льду боком, да всё-таки въехал в сугроб, погрузив руки в обжигающий холодом, ломящий пальцы снег. Исчезла всякая надежда догнать Платона – ещё бы, он же страус!

– Всё, друзья мои, за ним уже не угнаться! На то он и страус. Давайте просто посмотрим ему вслед!

После этих слов с Петром произошло нечто совсем неземное. Так заныло и содрогнулось всё его существо! Он мысленно видел страуса, бегущего по петляющей тропе на снегу, взметающего своими лапами белый искрящийся туман, пробегающего через мостик с горящими фонарями и всё дальше, дальше, в неведомый и сказочный простор искрящейся под луной заснеженной земли. От Пети убежало самое родное и близкое, что у него было. Убежало, оставив его наедине с толпой. Он расплакался, разрыдался как малое дитя, продолжая стоять на коленях в сугробе. От него убежал замысел новой жизни, от него убежал его же собственный бег. Убавилось значение города Веснянска, убавилось значение всего этого мира. В нём осталась всё привычное, обычное, повседневное, механически упорядоченное.

Петя не внимал репликам стоящей позади него толпы. Только лишь высказывание какой-то девушки нежным голосом: «Ну, куда же ты, Плато-оша!»– он заметил, что только усугубило его плач. Наконец, Петя решил встать и обернуться к тем, кого сам сюда сманил.

– Да! Он убежал!

Тут многие содрогнулись, увидев Петра в слезах – не думали, что у него всё так серьёзно.

– Он убежал! – ещё раз, утерев слёзы, провозгласил Петя. – И я могу объяснить, почему он убежал! Потому что вам – да-да, всё дело именно в вас! – вам нужно было только зрелище. Как вам хотелось понаблюдать долбанутого человечка, который гонится за каким-то страусом, когда никакого страуса нет! Да-да! Я сам понимаю, что его нет, я просто сделал вид, что у меня глюк. Хотели шоу – получите его! А плачу я не о Платоне, я плачу о вас! От вас убежал не Платон, от вас убежала ваша же человеческая суть! Вы превратились в тех самых рабов, которым в Древнем Риме не нужно было ничего, кроме хлеба и зрелищ. Вы – рабы глобализации и электроники. Рабы! Вам только и нужно, что офисного «хлеба» и зрелищ, подобных тому, которое вы только сейчас видели. Странный человек с его фантазиями вам может послужить только в качестве шоу, развлекухи, наряду со всякой телеклоунадой!  Ну, плюс ещё была сейчас возможность побегать, размяться на морозе.

Петя говорил сквозь какое-то облако, образованное своим же дыханием.

В толпе начали переговариваться.

– Не волнуйтесь, я скоро кончу. Не надо мне никаких «скорых». Закончу да пойду вместе с вами домой, спать. Буду «как все», буду «нормальным» в самом убогом смысле этого слова. Не можете вы воспринимать человека, мыслящего по-иному, я в этом только что убедился. Вы замкнулись в ваших искусственных мирках, где вместо солнца, луны и звёзд вам светят мониторы, смартфоны и прочие электронные прибамбасы. Просторы интернета для вас заменили просторы истинного мироздания, как та снежная даль, в которую убежал от вас, да и от меня (и потому я теперь – часть вас!) страус по имени Платон! Но его, повторю, и не было. Он нужен был мне как образ того возвышенного, что могло бы быть в вас и было во мне, что порывает рутину и виртуальные путы. Сейчас вы хорошо пробежались по морозному воздуху, а куда бы бежите вообще, по жизни? Ваша жизнь несётся в пургу, но пурга эта – не снежная. И не песчаная. Она вообще не материальная, а ментальная. Она состоит из оборванных мыслей, недосказанных слов, невыраженных чувств, компьютерных команд, всяких блёсток, мишуры, стоп-кадров нашей жизни. Всё это закрутится в пургу и не будет никакой опоры, никакого ориентира, указателя. В этот хаос вы попадёте, когда хоть чуть выглянете за границы своего мирка, которые так тесны, что придётся вам выглянуть. Вижу, многие уже уходят – что ж! На этом позволю себе закончить. Я начал это шоу с погоней за страусом, я же его и заканчиваю.  И становлюсь таким, как вы, по крайней мере, попробую стать. Так что спокойной ночи! Разрешите пройти!

Толпа, в которой остались самые внимательные слушатели, расступилась.

Придя домой, Петя Пухов сразу направился в постель и уснул, еле успев положить голову на подушку.

А наутро стал искать работу.