Бег страуса под луной. Глава III

Глава III. Маньяк.

 Пророчество из детства – Встреча с потрошителем – Вопль из гаражей – Родственники в полиции – «Нет бога, кроме доллара» – Удержание странника.

В городе объявилось чудовище – серийный убийца и педофил. На той лесной дороге он подкараулил троих детей. Угрожая зарезать одного, приказал другим идти глубже в лес и привязать себя к дереву верёвкой, которую дал сам. Над двоими он надругался, задушив первого, затем зарезал остальных, нанеся несчётное количество ударов ножом и страшно изуродовав лица ножом помельче. По телевидению лица, конечно, закрыли. Но те, кто прорвался к месту происшествия силой, с криком ужаса теряли сознание. Произошёл один разрыв сердца.  Маньяк после удовлетворения похоти стремился извлечь из детей как можно больше крови. Он ударял ножом просто, чтобы вытекала кровь, и только под конец резал сонную артерию.

Пётр Пухов в этот день… снова странствовал. Только подальше от того места. Похолодел он от ужаса, только включив вечером телевизор. Помимо обычного для всех людей шока, Пётр испытал также какую-то боль от унижения. Ведь это нечеловечески жуткое явление произошло в его городе, где с детства всё так близко и знакомо, где он открыл истину странствования. Парень сначала изо всех сил питал надежду, что, может, маньяк не из  Веснянска, может, он заезжий, тем более, что район, где произошёл этот ужас – Привокзальный. Невозможно было пока ни подтвердить, ни опровергнуть, что чудовище родилось в Веснянске. Ночью Пётр не спал в ожидании новой информации и к утру получил новый удар – по фотороботам был опознан именно уроженец Веснянска. Всё существо Петра пронзила боль. Было уничтожено всё самое святое для него тем фактом, что маньяк был родом из Веснянска. С чем можно было хоть приблизительно сравнить боль и ужас Петра? Будто убитые и изуродованные дети были его собственными детьми. Будто маньяками стали его родители. Будто на знакомом и милом лице, каковым было лицо Алины, сквозь маленькую родинку проросла нестерпимо страшная гигантская опухоль. Будто мир отныне стал устроен по-другому – детей рождают на свет затем, чтобы съесть их. Будто Земля сошла с орбиты и попала в чёрную дыру. Словом, Пётр Пухов сам стал жертвой маньяка. Ему вдруг стало неважно – жив он или нет. Главное, что всё было кончено. Он не чувствовал себя странником, а чувствовал одновременно и маньяком и его жертвой. Потому что весь Веснянск был в нём, в его сердце. Чудовище в Веснянске – это чудовище в глубине его существа, о котором он не подозревал. Не мог Пётр отделаться от ощущения, что на его собственных руках засохла детская кровь. Как он проглядел появление в Веснянске  нелюдя? Как мог не заметить, откуда он появился, из какого двора? Как не заметил его ещё в детстве? Вдруг парень соскочил с места. «В детстве?! В детстве была та страшная машина «Москвич» с вынутыми фарами! Да, вот то пророчество города, о котором он вспомнил только сейчас. Страшный вид машины, от которого он старательно отворачивался в детстве, являл собой пророчество. Теперь такой же страх объял весь город, какой тогда охватывал маленького Петю вблизи той машины. Тогда была машина с вынутыми фарами, теперь – дети с вырезанными глазами. И позавчера, после захода солнца Пётр всё же увидел, почувствовал, что произойдёт в том месте на следующий день. Но он сам перепугался и пустился бежать, спасая свою собственную шкуру.  А надо было остаться на ужаснувшем его месте, простоять там всю ночь и весь последующий день, чтобы не дать совершиться невиданному на планете злодеянию. У парня был не просто ужас, а такой ужас, за который он чувствовал себя ответственным. Он ходил по всему городу, всё видя, всё чувствуя и получилось, что он допустил появление маньяка в своём городе. Парня душило ощущение ответственности за это. Ему даже не вспоминалось тёплое и трепетное свидание с девушкой в парке, бывшее всего три дня назад… Абсолютная чёрная дыра…  В неё превратился чёрный провал в чёрном радиаторе той машины на месте вынутой фары. Чувство ответственности невыносимо давило Петра, пока он не нашёл выход. Если он раньше не распознал в городе маньяка, то он может… встретиться с ним теперь. Встретиться, чтобы узнать у него самого: зачем он убил и изуродовал трупы детей и как превратился в такое чудовище? И ничего, если сам Пётр попадёт ему под нож, главное – любой ценой избавиться от ощущения причастности к злодеянию, исправить ошибку. Испытанный шок довёл Петра до поистине безумного, самоубийственного решения – найти маньяка в сумерках, в темноте и… поговорить с ним, выяснить, почему он стал маньяком…

А вот Алина вообще не смотрела телевизор и даже ничего не знала о маньяке. Когда у Петра всё оборвалось, она продолжала беззаботно прогуливаться после работы, даже отказавшись временно от своей машины. Она хотела приехать к Пете, по данному им адресу, на такси. Вот, наконец, удалось поймать одно, только водитель смотрел как-то странно – с испугом и недоумением.

– Добрый вечер, – приветливо сказала Алина, садясь в такси на заднее сиденье. – Меня, пожалуйста, на улицу Водопроводную.

Тут с водителем произошло совершенное нечто – он мгновенно обернулся и посмотрел на Алину с настоящим ужасом.
– Вы что, девушка?

Она смогла только молча открыть рот.

– Зачем вам на Водопроводную, жить вам что ли надоело?!

Алина поперхнулась.

– А-а?.. Что там?
– Да что значит «что там», как вы можете не знать, что в Веснянске орудует маньяк-убийца?
– Да-а?
– Ой! Да что с вами, девушка?! Весь город в страхе, а вы так запросто прогуливаетесь, такси ловите, да ещё на Водопроводную! У него вчера было три жертвы в Привокзальном районе, а сегодня он перебрался уже в Весенний – одна жертва. Где вы были, девушка, я не понимаю?! Кто у вас там на Водопроводной?
– Там же… Петя… Вот дурачок-то, всё ходит!
Алина выскочила и устремилась к своей машине «Хонда».

… Пустынные детские площадки и скамейки, почти полностью безлюдный квартал на Водопроводной, где проживал Пётр Пухов. На улицу выходят изредка разве что крепкие мужчины и кто-нибудь в их сопровождении. И так во всём Веснянске. Обычные горожане выглядывают из подъездов, затем пулей устремляются в свои автомобили (тоже некая разновидность жилища). Передвижение по городу исключительно на них. Одно-единственное двуногое существо, не имеющее права называться человеком, вогнало в такой страх город с четвертьмиллионным населением. Нелюдь собственноручно сократил это население на четыре человека за двое суток. Ещё одной жертвой за вторые сутки стала девушка постарше, лет двадцати, уже гораздо ближе к дому Пухова.

Горожане собирались толпами по нескольку десятков и перекрыли движение по главным улицам Веснянска – улице Мира, Октябрьскому и Трудовому проспектам – с требованием к властям немедленно найти и расстрелять нелюдя, а ещё лучше – отдать им на растерзание. «На замлю явился сам дьявол!! Его нужно срочно вернуть обратно в ад!!!» – такие раздавались возгласы.

Вот и сумерки опустились на страшный город. В безлюдном дворе на улице Водопроводной появилась человеческая фигура. Причём, вовсе не крепкая, а худощавая и абсолютно одинокая. Это был Пётр Пухов, выискивающий потрошителя. «Постою ещё немного», – подумал он. Из глубины двора появилась и вторая фигура, подошедшая к нему вплотную. Пётр вгляделся и остолбенел – такой же тип лица, как и у другого потрошителя – Чикатило. Круглая голова, волосы – седым ёжиком, длинный свисающий нос, большой оскаленный рот, мелкие, глубоко посаженные, но прожигающие глаза.

– Здравствуйте! – сказал Пётр от ужаса.
– Что-что ты сказал, мальчик? – раздался леденящий шёпот, людоедски любопытный и вкрадчивый.
– Я… я говорю «здравствуйте».
– Как это ты мне решился такое слово сказать? От меня все попрятались, деток своих забрали, друг друга обзванивают, интересуются – живы ли. Напоминают обо мне!  Правда, здоровский способ стать звездой?
– Так это… ради известности?
– Что-что, мальчик?
– Ради известности своей вы всё это делаете?
– Ой! А что это ты такой любопытный, мальчик? Какое твоё дело и кто ты такой, что задаёшь мне вопросы? Что ждёшь меня для этого?
– Я – странник.
– Кто-кто?
– Я странствую по этому городу, чтобы всё знать: что в нём происходит и почему.
– Этот город теперь мой!! Понял ты, мразь?
– В общем-то понял!
– Ты меня уже раздражаешь! Торчишь тут как прыщ, …ные вопросы задаёшь! – стал показывать маньяк свою звериную натуру. – Хотя… Может, тебя поблагодарить надо за то, что хочешь стать добровольной жертвой! Заодно я перейду на мальчиков для разнообразия. А что, в Европе же, в цивилизованном мире давно все переходят на мальчиков? Так что давай, спускай штанишки.

Маньяк приподнял рубашку и достал из-под ремня огромный нож мясника.
– Давай-давай, гнида. Так и быть, перед тем, как кончить тебя, кайф доставлю, раз напрашиваешься.
– А без этого кайфа нельзя?
– Зарезать тебя? Можно! Одному себе кайф доставлю, ты уже не ощутишь. Главное, что всех я буду резать как капусту, всю вашу страну треклятую! Все ваши города с землёй сравняются, ублюдочный русский народ истребится! И земля эта заселится достойными людьми, которые установят царство свободы и денег! И меня они сделают крутым бизнесменом…
– Так значит всё ради денег? – произнёс Пётр с выражением предсмертного открытия.
– Кончай вопросы, тварь! Или спускай штаны, или так сдохнешь! Не жди, что кто-то из этих людишек выскочит тебя, …, защищать.

Бывает, в моменты висения жизни на волоске с людьми происходит странное. Именно в такой момент Пётр вдруг… развеселился, вспомнив вдруг давние слова, шутливое предостережение бывшего однокурсника Саши Каргина.

– А вас случайно зовут не Абдула?
– Кривляешься перед смертью? Молодец! Запомню тебя как самую достойную жертву!

В тёмный двор с выключенными фарами въехала Алина и тут же похолодела. Сразу же, в ближайшем промежутке между домами она увидела в темноте две фигуры. Один из них был… её Петя! А кто второй? У него в руке ножище! Некогда думать! Она решила рвануть с места и, разогнавшись до ста (её машина была на это способна), смести с земли этого нелюдя, спасти Петю, освободить город и очистить землю.

Пётр был готов умереть, и вдруг – слева что-то несётся на его палача. Тот, со звериным криком – на него, выставив нож. Пётр отшатнулся в сторону и запнулся об ограду цветника. Придавил несколько цветов, но остался жив. Спугнутый маньяк полетел с нечеловеческой скоростью к глухой стене гаражей и перемахнул через неё.

Петра оглушил сначала визг тормозов, затем истошный крик Алины:

– Петя! Что же ты делаешь, ты цел?!

Тот поднялся в цветнике.

– Цел, вроде.
– Что ты за человек, Петя?! В городе маньяк, а тебе – лишь бы бродить. Тебе уже лечиться надо, понятно? Я тебя вылечу… – несколько секунд она посмотрела в глаза парню молча и напряжённо, затем последовали судорожные объятия и рыдания – …Вылечу, потому что люблю тебя, Петя. Ну, зачем ты такое делаешь? Ты скольким боль решил причинить, под нож подставившись, Петя! Ты не видишь, что все дворы пусты?!

Алина отстранилась от объятий и пришла в какое-то бешенство:

– Где эта тварь? Куда она делась?
– Туда, в гаражи побежала, – в полуобморочном состоянии отвечал Пётр.
– Ой, как я жалею, что не сбила его! Я представить не могла, что захочу кого-то убить. Но эта мразь – не человек, он переступил через всё человеческое. Как же я хотела отомстить за всех несчастных родителей! – и девушка стала рыдать с подвываниями. Пётр ещё не вышел из остолбенения, не веря тому, что жив, и не мог предложить куда-нибудь отойти.

С той стороны, куда убежал маньяк раздался душераздирающий протяжный вопль.

– Ой, ещё одна жертва! Страшно представить, что он с ней делает! – Алина резко обернулась к Петру. – Ну-ка, без разговоров садись в машину!

Она открыла дверь и буквально затолкала его. Пётр не ожидал столько силы от такой, казалось бы, хрупкой девушки. В экстремальных ситуациях это возможно.
– Так, звонить, сообщать в полицию, только сейчас дошло!

Алина достала мобильник.

– Алло, полиция? Был обнаружен маньяк на улице Водопроводной, дом… какой там?
– Шесть, корпус два.
– Шесть, корпус два! Он убежал в сторону гаражей, после чего оттуда – нечеловеческий крик. Боже, когда же это кончится… Да-да! Что? Я… ехала к знакомому, сейчас он рядом со мной, в машине. Что? Явиться? Хорошо, сейчас явимся…  Всё, Петя, надо нам срочно давать показания в УВД. Спать, возможно, не придётся, раз ты сам лишил сна и себя, и меня.
– А ты не врежешься?
– Не врежусь, только помалкивай! Я пока не разговариваю с тобой – надо тебя хоть как-то наказать за твоё сумасбродство.

Маньяк бежал среди гаражей в самый глухой угол. Там он уже обосновал своё логово. Но оно теперь было занято. Там был его сын.

– О! Андрюшка! Ты вместе со мной?
– Толпа горожан хочет растерзать и тебя, и меня. Но я здесь ни при чём.
– Как это так? Ты же – сын мой! – насмешливо произнёс папаша-маньяк.
– Больше не сын. Ты мне больше не отец. Я сам с тобой рассчитаюсь за всё.
– Что… ах ты!..

Со звериным рычанием маньяк взмахнул ножом, но… Его опередил умелый удар ногой в грудь, и тот свалился в угол, зажатый между гаражным боксом и стеной свалки. Это было ещё не всё. На него было вылито целое ведро солярки, специально приготовленное. Сын маньяка, отвернувшись, поджёг зажигалкой газету. До потрошителя дошло, что сейчас с ним будет, и он заговорил иначе:

– Ты что, сыночек, сыночек!..

Андрей развернулся и бросил горящую газету. Маньяк превратился в живой факел, бьющийся в углу огненный сгусток. Всю окрестность огласил диким воплем полыхающий серийный убийца и насильник.


Тёмным вечером разошлась толпа, перекрывшая Октябрьский проспект, и по нему проехали Алина с Петей.

– Так, где-то здесь УВД, на Октябрьском, так?
– Ну да, где-то здесь.
– «Ну да», «ну да»! – раздражённо повторила девушка – Всматривайся теперь в темноте, раз устроил мне этот ужас.
– Вот, кажется, – пробормотал Пётр, не выходя из заторможенного состояния.

«Хонда», наконец, остановилась. Алина не только подсадила, но так же и вытащила Петю из машины и повела как своего маленького ребёночка. Она чётко сказала в домофон в воротах:
– Здравствуйте, нас вызвали сюда, в следственный отдел – меня и молодого человека, минут пятнадцать-двадцать назад! Мы с ним воочию видели маньяка.

Из домофона прозвучали указания, куда и как пройти. Под звуковой сигнал открылась дверца в воротах. Петя так и не пытался высвободить руку, пока Алина, уже в коридоре здания, не сказала:

– Ты хоть сам идти сможешь или тебя так и тащить за ручку?
– Смогу, – вздохнул Петя.

Алина отпустила его, ринулась вперёд, затем резко встала и обернулась.

– Иду-иду! – подтвердил Петя.
Наконец, они добрались до нужной комнаты на третьем этаже, отметившись перед тем на семи камерах.
– Товарищ старший лейтенант, пришли свидетели! – доложил подчинённый за окошком с узорчатой решёткой.
 – Хорошо, пусть заходят!
– Заходите!

В комнате из-за ширмы вышел старший лейтенант веснянского УВД.

– Итак, вы, девушка, утверждаете, что вместе с молодым человеком видели маньяка?
– Так! – ответила Алина.
– Так! – чуть придя в себя, повторил за ней Петя.
– Серийного убийцу и насильника Владимира Тормахина? – полицейский поднял со стола его фоторобот.
– Ой! – в ужасе отвернулась Алина. – Никакой Кощей Бессмертный с ним не сравнится по жути! Бывает, что лицом не выходят, но это – отражение на лице всех его дел!
– А вот и не всегда так, девушка. Не всегда по лицу определяются дела. Но всё-таки, это он?
– Да, я его в профиль видела. Главное, в руке был нож огромный, которым туши разделывают. Петя, ну зачем ты это сделал?

За этим вопросом последовало неожиданное. Девушка со всей силы ударила парня кулаком в плечо и заплакала.
– Так, это что? – строго спросил офицер.
– Понимаете, меня угораздило полюбить вот этого дурачка! И вдруг из-за него столько ужаса и боли пережить пришлось! Он сам сунулся под нож маньяку, понимаете – сам! И ведь знал, как я его люблю, придурок! Что вот теперь…
– Так! – категорично прервал Алину офицер, выставив вперёд ладонь – Надо, девушка, убавить эмоции! Меня не интересуют ваши взаимоотношения с молодым человеком! Я попрошу докладывать только оперативную информацию – где, когда, при каких обстоятельствах вы видели маньяка, куда он убежал. И вообще, для начала оформим ваш протокол. Назовите фамилию, имя-отчество.
– Свои?
– Ну, конечно, девушка, я же к вам обращаюсь. А протокол молодого человека будет потом, отдельно. Итак?
– Бурмистрова Алина Сергеевна.

Последовал подробнейший рассказ Алины о пережитом ужасе, начиная с момента, когда она, ни о чём не подозревая, поймала такси. Оказывается, леденящие кровь сведения о делах маньяка она получила уже сев в свою машину, по телефону от подруги, которая также набросилась на неё за неведение. Таким сумасбродством её заразил Петя.

– Хорошо, Алина Сергеевна, благодарю за показания. Держите свою визитку да смотрите – не теряйте! Звоните в случае чего. Можете подождать молодого человека. А спать, кстати, не хотите?
– Да какой уж тут сон!

Алина посмотрела в визитку с удивлением, подняв глаза и на Петю, и на старшего лейтенанта. Она, видимо, хотела что-то сказать, но ей не дал офицер.

– Так, теперь вы, молодой человек, быстрее садитесь оформлять протокол.

Петя, как когда-то в больнице, назвал фамилию, имя, отчество. Старший лейтенант, глядя в сторону, странно улыбнулся.
– Итак, Пётр Павлович, вы действительно хотели непосредственно встретиться с маньяком?
– Да, я хотел выяснить…
– Ой, мне противно это слушать! – воскликнула Алина – Вы не позволите мне выйти, товарищ старший лейтенант?
– Конечно.
– Просто совсем не могу это слушать!

И она даже не вышла, а выскочила из кабинета.

– Да. Мягко говоря, эмоциональная девушка. Но и ваше поведение тоже странно. Я ещё, между прочим, скажу, что вы, Пётр Павлович, оказывается, мой племянник.

С Петей произошло нечто.
– Дядя  Серёжа! – восторженно воскликнул он. – А я-то думаю: отчего вы так на отца моего похожи?
– Тихо-тихо! Здесь нет никаких «дядей Серёж», здесь только товарищ старший лейтенант.
– Простите, я не ожидал, что вы уже в таком звании.
– Перейдём к показаниям.
– Хорошо, я только добавлю, что очень рад за вас, дядь Серёж, простите, товарищ старший лейтенант, я всегда вас так уважал за вашу справедливость, смелость!.. Простите…
– Перед вами старший лейтенант Пухов, который ждёт ваших показаний. И вы для меня – не Петя, а Пётр Павлович. Дача показаний есть дача показаний.

И Петя начал из далёкого далека, снова толкуя про своё странничество.
– Ближе к делу, Пётр Павлович. Каковы были ваши побудительные мотивы для встречи с маньяком?
– Совесть! Меня мучила совесть!
– Как это понять? Вы что, помогали маньяку, подстрекали его?
– Нет, ну что вы, дядь… товарищ старший лейтенант. Я просто, зная и чувствуя свой город, не смог вычислить, что такое произойдёт.

Дядя-полицейский вздохнул.

– Как вычислить, по расположению звёзд? Или по какому-нибудь гаданию?
– По предчувствию!
– О своих предчувствиях надо сообщать не в полицию, а психиатру. Полицию могут интересовать только конкретные сведения – о конкретном человеке, с конкретными, ясно выраженными преступными намерениями. А на предчувствия всякие, галлюцинации и сны просьба жаловаться в другое место.
– Но ведь как страшно сбылось предчувствие!
– Ещё раз объясняю, Пётр Павлович! Если бы вы позвонили в полицию сообщить о своём предчувствии, то вас бы, мягко говоря, никто не стал бы слушать. Вы же, взглянув на этот лесок, ничего не увидели, кроме деревьев?
– Глазами – да. 
– Вот именно, что глазами. Полицию интересует только то, что вы видели исключительно глазами. А не сердцем там, умом, желудком и прочим. Это – уж точно не для протокола.
– Что же получается, совсем на мне вины никакой?
– Я хоть и не психолог, но могу точно сказать, что у вас всплеск депрессии. С каким-то бредом самоуничижения, раз вы на пустом месте разделяете вину в изнасилованиях и убийствах.  Конечно, в Веснянске никто не мог предположить ничего подобного, весь город шокирован, как и вы. Но никто больше не винит себя – вот в чём дело!
– А родительское предчувствие есть, бывает?
– Всё, Пётр Павлович, о всяких предчувствиях разговор окончен! На уровне протокола, а не на каком-то астральном уровне мне ясны ваши мотивы к встрече. Также ясны и мотивы маньяка – доходящая до зверства русофобия, жажда денег и славы. На этом я…

Зазвонил телефон.

– Старший лейтенант Пухов! Что? Сын маньяка? А это точно его… уничтожили? Ах, экспертиза! Уже здесь? Хорошо, встречу!

Трубка была повешена. 
– Ещё одна новость по поводу вопля из гаражей. Появились сведения, что, возможно, сам маньяк уничтожен. Но надо проверить, он ли это. Экспертиза нужна генетическая.  А то, может, отвлекающий манёвр. А вы, Пётр Павлович, можете идти с Алиной… (он посмотрел в протокол) Сергеевной. 
– А что, сожгли что ли его?
– Как вы догадались?
– Если нельзя опознать, экспертиза нужна, да и вопль.
– Верна ваша догадка.

Полицейский встал и близко подошёл к Петру, положив руку на плечо.
– Ладно, Петь, иди домой и кончай уже странствовать. Видишь, до добра это не доводит – дважды жизнью рискнул. С машиной и с маньяком.
– Зато девушку встретил!
– Это да, – призадумался старший лейтенант. – Но её же и довёл вон до какой истерики! И опять же дважды!
– Разные стороны одного явления.
– Я отцу твоему не буду ничего говорить – слишком буйный у него нрав, с детства знаю. Такое тебе устроит – третий раз жизнью рискнёшь! Вон, когда я к отцу твоему в числе проверяющих на склад явился, с тех пор и знать обо мне не особо хочет. «Тебе начальство, – говорит, – дороже брата родного», – и так далее. Ладно, об этом – всё, к слову пришлось. Но и я тебя просто попрошу, по-человечески – ни к чему твои странствия не приводят хорошему… Уже не приводят. Может, завяжешь с ними?
– Ладно, подожду, пока всё уляжется.
– Ты же девушку уже встретил! Может, пора и завязать с хождением? На этой ноте?
– Три дня посижу, да и с девушкой… чувства проверить надо, не так всё скоро делается.
– На ходу что ли чувства проверить?
– В её понимании странничества!

Сергей Николаевич Пухов глубоко вздохнул. Племянник продолжал:

– Для меня веснянцы – человечество в миниатюре. Я по Веснянску хожу и всё человечество начинаю любить. Я могу связать жизнь особым образом с Алиной, но только если это не отделит меня, не замкнёт в отдельный мирок. Моя цель – опровергнуть проклятый закон глобализации «каждый сам за себя», когда люди, как атомы или, немногим лучше, как семейные молекулы.
– Всё ясно, Петь, ступай, спокойной ночи.

В коридоре раздался дикий крик.

– Его больше нет!! Вы слышите?! Потому что я его сжё-о-о-аг! Живьём! Ой, как вопила эта мразь! Как скорчилась обугленная рожа!

Пётр выглянул и увидел парня примерно своего возраста, ведомого под руки полицейскими и вырывающегося от них. От крика у него багровело лицо, выкатывались глаза, надувались сосуды на шее, выворачивались губы. Под этот крик Петя быстро подошёл к Алине, ждавшей его в коридоре.

– Он меня на цепи воспитывал, заставлял на четвереньках ползать! Колючий ошейник на меня надевал. А мамы не было – он её задушил и закопал, я её не видел даже. Я не с ним, люди, я с вами! Потому я его и сжё-о-ог! Я вас всех освободил! Будьте свободны! Не надо меня растерзывать, я сделал, что вы хотели, я тоже этого хотел, я с вами, люди, с вами, веснянцы! Вот все мои показания, какие нужны ещё? Зачем бумажки, я всё сказал!

Но Андрея Тормахина под эти вопли всё-таки усадили перед старшим лейтенантом Пуховым. 

– Ой, у-ужас, – прошептала чуть не падавшая в обморок Алина.
– Надо ещё выяснить, маньяк ли уничтожен или нет – отвлекающий манёвр. Ладно, посижу дома.
– Петя! Да неужели до тебя эта мысль дошла, наконец?
– Ну, пока посижу.

Снова слёзы, а в машине – судорожные объятия. Алина с Петей поехали теперь в сопровождении патрульной машины.

Экспертиза ДНК показала, что обгорелый скелет (обгорелый труп был вторично подожжён с помощью солярки) действительно принадлежит Владимиру Тормахину, веснянскому потрошителю. В отношении его сына Андрея мнения горожан разделились. Одни по-прежнему хотели его расстрела или, как минимум, пожизненного срока, полагая, что он соучаствовал в кровавых делах. Сожжение заживо отца-маньяка они принимали только лишь за продолжение его изначального зверства. Другие верили протоколу Андрея и считали героем, избавившим город от непрерывного дикого ужаса. Третья точка зрения была нейтральной – Андрей Тормахин не выбирал себе отца, был им подавлен и совершил страшную расправу, поняв, что его ждёт как от горожан, так и от него. Он предпочёл веснянцев и всё человечество так называемому «отцу» и обозначил свою позицию столь жутко. Правы оказались последние, так как Андрею не дали ни пожизненного срока, ни награды. Он был отправлен в психиатрическую больницу областного центра. Через месяц с чем-то он там умер от обширного кровоизлияния в мозг…

В школьные годы Андрей Тормахин был абсолютным, как это называют, «лузером» и «аутсайдером», совершенно забитым ребёнком. Наилучшей в школе политикой в отношении него было не замечать его. Так делали не только сверстники, но и учителя. У Андрея только лишь проверялись тетради, его вызывали к доске, но относились при этом как к незнакомцу. В начальных классах ребята стремились заводить новых друзей, стремился к этому и Андрей. Но никто и представить не мог, каким пыткам он подвергается дома за то, что, по мнению папаши, общался «не с теми». За это его ждала плётка, ночное лежание на битом стекле и красный перец во рту. С этим красным перцем он должен был прокричать: «Я больше никогда не буду общаться с Поповым, Гроздиным, Пилипчуком и всякими девчонками!» – и только после этого мог выплюнуть то, что жгло огнём весь его зёв. Матери у Андрея не было. Но не было и доказательств, что она задушена. Скорее всего, умерла от болезни вскоре после родов. Но всё дело в том, что папаша изображал произошедшее именно так, с гордостью возвещал, что, задушив её, «избавил жизнь сына от соплей». В школу же папаша приходил, корча из себя отца заботливого, интеллигентного и улыбчивого. Но только улыбка этого, как его называли, Владимира Викторовича, никому не нравилась, уже тогда казалась каким-то людоедским оскалом. В девяностые годы в той школе мало кто интересовался обстановкой в семьях учащихся. Серьёзность педсоветов и родительских собраний ушла в прошлое, в советское прошлое. Это позволяло отцу-извергу втихомолку от всех выращивать из Андрея безмолвного раба и бездушного зомби. Папаша уверял, что любая его воля – это воля «великой и святой перестройки». Он учил Андрея ненавидеть весь окружающий народ – русский народ. Себя вместе с сыном он относил отнюдь не к русским, а к «новой расе Земли», которая очистит Землю от «русни» и установят на ней «царство свободы и денег». Под страхом физической расправы мальчик повторял при каждом подъёме и отбое такой «символ веры»: «Нет бога, кроме доллара, и мой отец – пророк его». Вскоре папаша стал вмешиваться и в посещаемость Андреем отдельных предметов. Например, стало запрещено посещать и изучать историю, поскольку там «в героическом свете выставляется ублюдочное племя русских». Вскоре запрет распространился и на литературу с граждановедением. Это были те  предметы, которые могли развить патриотизм, гражданственность и просто  различные нравственные чувства. Из развлечений у Андрея допускался только лишь просмотр самых тупых и кровавых боевиков, доступных в девяностые годы в изобилии. И то папаша истолковывал их по-своему. Подлинных злодеев он называл «врагами обогащения», а так называемых «положительных героев» – «нашими людьми, новой расой». Всю свою жестокость папаша объяснял интересами перестройки, которая за отступничество сжигает живьём на костре, и стремлением вырастить «достойного сына новой расы». В случае вопросов со стороны учителей, Андрей отвечал: «Так хочет мой отец», – вкладывая в последние два слова животный ужас, от которого всем становилось не по себе.

Такое воспитание, наконец, довело Андрея Тормахина до осуждения в колонию для несовершеннолетних. Стремление класса, как они говорили, «растормошить Тормахина», разговорить его, привело его к преступлению. Андрей несколько раз пырнул шилом в низ живота одного особенно разговорчивого и любопытного товарища. Тот кое-как выжил. У Андрея же была одна мысль – что этим будет доволен его отец.

Как ни парадоксально, но именно в колонии у Андрея начались повороты в светлую сторону. Он не находил у сокамерников замкнутости и озлобленности, у большинства он видел нечто невообразимое ранее – сожаление, раскаяние в преступлениях. Заключённые с нежностью вспоминали девушек, обоих родителей и просто весь мир за пределами колонии, с его чарующей природой, землёй и небом, рассветами и закатами и со всеми самыми простыми явлениями, в которых заключалось, оказывается, всё их существо, но они только здесь открыли это. Именно среди всех этих несовершеннолетних заключённых Андрей впервые ощутил себя чудовищем.

– Вы знаете, ребята, я – такое чудовище, что мне и рассказать вам не о чем, кроме разве что… – тут он содрогнулся – Нет, совершенно не о чем!

Он ужаснулся собственному намерению рассказать про так называемого «отца». Вдруг тот узнает и поджарит на медленном огне.

Папаша встретил его из колонии, сказав, что горд им и при этом ударив в подвздошную область за то, что тот не до конца убил одноклассника. Жениться Андрею строжайше запрещалось, он только имел «девочек по вызову», с которыми занимался опять же под страхом смерти. Тем же отец-нелюдь угрожал и проституткам.

Наконец, у папаши приближалась пора самого-самого выхода на дело – «очищения Земли от русни». С представителями «русни», по словам маньяка, нужно было делать только два действия. Первое он называл нецензурно, второе – убивать. Перед началом «священного акта» он безвыходно засел в квартире на три месяца (тогда ещё Пётр Пухов не начал странствовать), и, конечно же, вместе с сыном. Андрею он запретил даже излишние передвижения по квартире с использованием более изощрённой угрозы – перейти с «доступных девочек» на него самого. Чудовище выжидало, когда его подзабудут, чтобы начать действовать. И когда веснянский кошмар начался, Андрей узнал из новостей, что разъярённая толпа горожан хочет растерзать и его вместе с отцом. Действительно, можно найти в архиве криминальных сводок и его преступление – Андрея Владимировича Тормахина – как он когда-то чуть не убил шилом одноклассника.

…В тех гаражах Андрей сначала хотел совершить самосожжение. Но потом подумал: он же ничего в жизни не выбирал сам – ни отца, ни того, с кем общаться и прочее. Он всего лишь подчинялся одному чудовищу, которое, помимо прочих зверств, ещё называется его «отцом». Подчиняясь ему, он сам становится врагом человеческого рода. И итог стал иным…

Такова история жизни в Веснянске самого дьявола, самого абсолютного зла. Горожанам было жутко говорить о нём даже в прошедшем времени. Даже в безусловно прошедшем.


Сидя теперь дома, Пётр Пухов узнавал всё это из документальных фильмов. Теперь уж он окончательно убедился, что невиновен в каком-то «упущении» маньяка.  И снова парень испытывал сначала смутные, затем всё более настойчивые порывы к продолжению странствований. Маньяка-то больше нет, и сын его помещён в психбольницу. При этих мыслях в квартире раздался звонок…. В первую секунду Петру показалось, что на пороге его дядя, старший лейтенант полиции. Но нет – слишком разъярённым было лицо. Это был не дядя, а отец.

– Привет, пап!..
– Сейчас же говори – шлялся в эти дни?!
– Ну, так…
– Скотина! – Павел Николаевич резким движением обхватил сына за голову и потащил за порог. – Родных отца и мать готов в гроб вогнать! Идиот! Никчёмный бродяга! А ну пошли – будешь теперь с нами жить!
– Пап, потише, а то подумают, будто это ты маньяк.

Тут Павел Николаевич осёкся – замечание сына было более чем уместным.
– Умник выискался! – тихо выдавил он из себя и схватил сына теперь за руку.
– Ну, можно хоть телевизор выключить и прибраться?
– Давай! Две минуты даю! Хотя нет, незачем две, минуту даю!
Пётр быстро управился.
– Теперь пошли, с нами будешь жить. С родителями, которых совсем извёл, идиот бесстыжий! До сих пор не пойму, кто из тебя вырос?
– По крайней мере, не маньяк.
Последовал подзатыльник.
– Какой ты хитромудрый у меня! Говорун, умелец выкручиваться! А полезного-то от тебя что?
– Дети дорогу переходили, по мне ориентируясь, и ещё я мог…
– Всё, заткнись! Будешь с нами жить, раз отдельно не способен, не повзрослел ещё! Только вырождаешься!  А эта квартира тебе абсолютно незачем, мы её продадим скоро. Как купили тебе, недоразвитому – так и продадим! Ох, как у меня руки чешутся за ремень взяться! Взаперти у нас будешь сидеть!
– А как же мне, ты говорил, на работу устраиваться, не выходя из дома?
– Какая работа, когда ты недоразвитый! Через год если увидим, что ты, наконец, повзрослел – начнёшь искать работу, гадёныш!..

Павел Николаевич никак не унимался до выхода из подъезда с последнего, пятого этажа и посадки в машину. Они поехали с улицы Водопроводной на улицу Весеннюю.