Дважды грешник Часть 1. Гл 8. На арийской стороне

    К оглавлению: http://www.proza.ru/2018/07/07/573
    Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2018/07/01/456
 
                Станислав

    Пани Кристинская надолго замолчала.
    - Пан доктор, извините, что-то я сильно устала. Я посплю, а вы приходите ко мне еще, и я продолжу вам рассказывать про мою Эву.

                * * *

    Я возвращался домой к своей Ядзе, а в голове прокручивались картины того, о чём рассказывала пани Хана Беркович. Я будто был там, за Стеной в гетто, среди этих странных людей, называемых евреи. В голове просто не укладывалось, насколько у них были смещённые понятия о жизни и смерти, о добродетели. Знали ли они о Десяти Заповедях, которые мы, поляки, впитали с молоком матери. Они на каждом шагу нарушали их, и пустым звуком становились "не убий", "не укради", "не прелюбодействуй", "не возжелай жены ближнего своего".
    Мои товарищи по борьбе, и мужчины и женщины, никогда бы так себя не вели. Мы сражались, мы отстаивали свои убеждения, свою жизнь, свои права. И вдруг я вспомнил ту листовку, которая откуда-то взялась у пани Янки:

                "Братья!
Призываем вас к сопротивлению. Не верьте в то, что вам говорят! Знайте, никто из ваших близких, вывезенных из Варшавы, не остался в живых! Все были сожжены в крематориях Треблинки, Бельца, Майданека! Братья, не давайтесь покорно отправлять вас на смерть, сопротивляйтесь. Вы должны защищаться, хотя бы для того, чтобы, умереть с честью! Смерть палачам!
                Еврейская организация сопротивления».

    Выходит, что я ошибаюсь? Что они тоже сражались. Но как могли сражаться дети, старики, или вот такие девочки, как Ханына подруга Эва? Причем в нечеловеческих условиях жизни.
    Ночью мне снилась эта девочка. В её лице было что-то знакомое, но как только я начинал в него вглядываться, оно расплывалось.
   
                Хана Кристинская

    Всю ночь я не могла уснуть. Перед глазами стояло гетто, наша "выставка товара" на дешёвой распродаже. Я никогда еще ни одному человеку не рассказывала о том, что там было. И сейчас тоже не могу понять, почему я вдруг вывалила всю эту грязь, страх и отчаяние перед этим доктором. Почему? Какое отношение имеет этот поляк к тому еврейскому гетто? Мало того, вполне возможно, что он антисемит. А может и сам принимал участие в той антисемитской компании, той волне юдофобии, поднявшейся в послевоенной Польше и даже приведшей к еврейским погромам.
     Но начав рассказывать, я вдруг поняла, что тот нарыв, который созрел внутри меня, должен наконец прорвать. А если не прорвёт, то я погибну от заражения всего организма.

    На обходе мой лечащий врач доктор Богуслава сказала, что меня скоро переведут в общую палату. Неужели, я так и не успею окончить свой рассказ доктору Станиславу?
    Ну что же он не идёт? О, вот он...

    - А я думала, что вы не придёте. Знаете, а ведь я никому-никому не рассказывала о гетто. Даже своему мужу. Да и не расскажу никогда.
    Тогда в гетто мне было плевать на всех. На тех, кто пользовался моим телом, на тех, кто продавал меня как товар, на евреев, на немцев, на поляков... Я никогда не думала о будущем, и никогда не думала, что именно в будущем, которое стало настоящим, меня вдруг настигнет весь ужас того, что там происходило, и что там, пусть и для того, чтобы выжить, творила я, творили другие "девушки" в нашем и в соседних "заведениях", того, что творила Эва. Хотя Эва была замешана намного меньше каждой из нас. Во-первых, потому что ей удалось оттуда вырваться, а во-вторых, потому что она была ослепительно красивая. И её красота привлекла к ней постоянного клиента. Это был еврей интеллигент по фамилии Бергман, он даже стихи ей посвящал, хоть она и рвала их.
    Пан доктор. Вы даже представить себе не можете насколько по-разному ты себя чувствуешь, когда в течение дня ты как какая-то мясорубка в которую пихают и пихают новые куски мяса. Когда ты отдаёшь своё тело в руки тех, кто полностью опустился, кто оторвал от своей семьи "вдовий грош", как мы это называли, чтобы принести его проститутке ради пятнадцати минут удовольствия посреди беспросветной черноты жизни, или в руки грязного извращенца, которому наплевать на твою боль, в руки толстых и тонких, превращающихся в пёструю ленту. Насколько это отличается тогда, когда у тебя один единственный, уважаемый пан клиент. Который заботится о тебе и твоих чувствах, который скучает по тебе, который не относится к "своей" девушке, как к куску мяса.
   Но даже и он у Эвы не задержался, хотя однажды это сыграло с Эвой злую шутку.
   Иногда в нашем "пролетарском" борделе появлялся эсэсовец. Мы звали его Смеющийся Отто, и боялись как огня. Потому что он разозлившись на кого-нибудь, или даже просто так, ради смеха, мог застрелить любого. Специализировался он на том, чтобы ловить тех, кто рискуя жизнью выбирался за Стену для осуществления своего мелкого гешефта, или имея неплохие прибыли не делился ими с теми, кого Смеющийся Отто брал под своё крыло. За день, до того момента, когда он приметил Эвочку, он выстрелил прямо в лоб подростку лет одиннадцати, за то, что тот либо что-то украл, либо пытался вынести на продажу. И мальчишка с наполовину снесённой головой ещё долго валялся неподалеку. Пока в санитарный день его не вывезли на свалку.

    Смеющийся Отто выкупил Эву у нашего шефа. И шеф лично сам пришел за Эвой, чтобы отвести её в комнату для VIP - персон, позади комнаты администрации. Я обмерла от страха, боялась что Эва может оттуда и не вернуться. Но она вернулась. Когда мы после "смены" уже были дома, дрожащими руками налила нам самогона, а потом выпив, со смехом рассказывала, как по какому-то наитию повела себя как "хозяйка". А когда эсэсовец предложил ей шампанского, гордо отказалась и приказным голосом сказала тому на немецком: "раздевайся". И хотя разделась сама и широко раздвинув ноги сидела перед уродом, у того вдруг не встал, простите меня за подробности. Оттого, что почувствовал себя униженным. А она каждую секунду боялась, что вот сейчас он вытащит пистолет и...
    Смеющийся Отто стал завсегдатаем нашего "заведения", но в общем зале с тех пор, ни он ни Эва не появлялись. Он одел Эву в шикарные платья, купил ей норковую шубу и норковую муфту, красивые полуботинки на высоком каблуке, туфли... Правда теперь Эва не отказывалась от шампанского и частенько возвращалась домой крепко подшофе. Все та же стратегия "хозяйки" превратила немца в импотента. И всё, на что он был способен, это обнимать Эву, или уткнувшись ей между ног, целовать там.
    Эва прекрасно владела немецким и однажды даже прочитала этому придурку стихи Гёте, а когда Отто спросил чьи это стихи, рассмеялась и заявила, что он неполноценный немец, раз не знает выдающегося поэта собственного народа.
    Дошло до того, что Смеющийся Отто настолько слетел с катушек, что предложил Эве выйти за него замуж. А Эва спросила, а разрешит ли ему его фюрер жениться на грязной еврейке.
    И тогда Отто сделал для неё кеннкарту (удостоверение личности в Третьем Рейхе) на имя какой-то расстрелянной польки и снял ей квартиру за пределами гетто. И однажды вывел Эвочку за Стену. В целях конспирации, он не сам пошел с ней, а поручил другому фашисту вывести её из гетто и проследить за девушкой.

                * * *

    В палату вошла медсестра и вкатила тележку с лекарствами.

    - Ну, мне пора, - сказал доктор Ковальчик. - Вы, Хана, отдыхайте, а я попозже ещё загляну к вам.

    Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2018/07/02/501