Эскорт. 1. 7. Полемично, но логично

Эскорт. 1. 6. Непредвиденные расходы
<< http://www.proza.ru/2018/06/30/1226


     Войдя внутрь, он с ужасом обнаружил, что Настя уже проснулась и, сидя с ногами в кресле, читала Булгакова. Увидев Женю, она опустила ноги на пол, поправив задравшееся платье и встревоженно посмотрела на него.

     - Доброе утро, - споткнувшись о её взгляд, он вмиг растерял свои логически и кропотливо выстроенные мысли. - Как поспали?
     - Очень хорошо, - улыбнулась она. - Только зря вы меня не разбудили...
     - Я будил, - мягкость её света, изливаемая из глаз, словно взяв в тёплые ладони очерствелое Женино сердце, вновь наполнило его сладостью. - Но вы не просыпались.
     - Да? - её глаза простодушно распахнулись. - Простите, со мной такое впервые.
     - Ничего, - он стоял, не двигаясь, боясь вспугнуть это сияние и жадно пил его.
     - Ну что? - мягко сказала она, внимательно всматриваясь в него.
     - Что? - Женя не понимал, о чём его спрашивают; он хотел лишь одного - чтобы это никогда не кончалось.
     - Вы как, настроены ещё? - Настя сидела как на экзамене, теребя край платья. - Или передумали?
     - В смысле? - он оглянулся на полку, где среди книг был спрятан пистолет.
     - Ну, мне как? Уходить или остаться? - поднявшись с кресла, она осторожно шагнула к нему. - Я могу вернуть вам деньги...
     - Вы об этом?! - улыбнулся Женя. - Нет-нет, оставьте, - и, приподняв руки, несмело остановил её. - Вы знаете, я...
     - Что? - стоя от него в одном шаге, она не знала, что делать: деликатность темы заставляла прислушиваться к чувствам и пожеланиям клиента, но она не понимала его.
     - Хотите кофе? - сомнения вновь обступили его: с одной стороны ему совершенно не хотелось отпускать от себя Настю, с которой он оживал с каждой секундой, наполнялся смыслом, энергией, а с другой - уж слишком высока была цена её присутствия.
     - Да, - успокоившись, что её не выгоняют, она повеселела. - У вас он очень вкусный получается.
     - Не знаю, - Женя пожал плечами. - Кофе как кофе. Бывает и лучше.
     - Может быть, - согласилась она, наслаждаясь движением его сильных и гибких рук. - Но всё равно, мне очень понравился, - внутри её уставшего не по годам сердца от бесконечных тревог за судьбу своей младшей сестры заиграл согревающий душу огонь от его бережной заботы её сна, от того, что варил для неё кофе, просто так, не требуя ничего взамен. - Вы хотели мне что-то сказать?
     - "Или просто почудилось это", - пропел Женя. - Вам нравится Булгаков? - он не пел с тех пор, как ушла Аня: не потому, что рыдал, рвал на себе волосы или выл по ночам, а как-то вдруг просто расхотелось петь.
     - Да, - восхищённо улыбнулась Настя: приятный баритон его голоса успокаивал её, убаюкивал в своей бархатной колыбели. - А вам разве нет?
     - Только сегодня открыл, пока вы спали, - признался он - она помимо воли вызывала его на откровение. - Раньше как-то не доводилось...
     - Ничего себе! - поразилась она. - А по вам так и не скажешь! - впервые перед ней мужчина не распускал пальцы веером, не раздувался пузырём. - А вы знаете, что очень похожи на него? - Настя села в кресло, поджав под себя ноги и обняла колени: она любила так сидеть, ей было очень комфортно, уютно, она словно оказывалась в беззаботном детстве, когда за тебя принимают решения, когда готовят, ухаживают за тобой, когда тебя любят только потому, что ты есть.
     - Кто на кого? - Женя загляделся на ажурный край чёрного чулка, показавшегося из-под короткого платья, цветочные узоры которого нежно охватывали её бедро.
     - Вы. На Михаила Афанасьевича, - она смотрела на черты его лица, стараясь понять, разгадать его, его желания, его жизнь.
     - На кого? - он с усилием оторвался от магнетического узора.
     - На Булгакова, - Настя открыла страницу в книге с фотографией автора.
     - Да? - Женя чувствовал, как волнение, вызванное краем чулка, быстро распространялось по телу, разжигая давно угасшую чувствительность, разжигая в нём желание, не обычное желание совокупиться, унять беспокойный зуд, а нечто большее - в нём родилась неодолимая тяга, потребность отдавать, отдавать всего себя, целиком, без остатка.
     - Очень, - она видела, как менялось выражения его лица, приписывая это обычному плотскому вожделению.
     - Не знаю, - он попытался остановить неуправляемый процесс, схватить его, пережать ему глотку. - Я так не думаю.
     - А я думаю, - настояла она и удивилась своей смелости. - И как он вам показался? Роман? - ей хотелось как можно дольше продлить этот миг, это чувство защищённости, детского блаженства. - Это же ваша закладка?
     - Ну да, - глянув на сложенный пополам лист, он понял, что проиграл эту битву: откровение и боль неизвестного человека, возможно уже умершего, перехватили ему дыхание, припёрли к "стене плача" - шлюзы омертвелого сердца заржавело скрипнули, открывая поток скопившихся за долгие годы слёз. - Забавно, - Женя отвернулся, оторвав бумажное полотенце и, изображая насморк, стирал бегущую по щекам соль.
     - И всё? А что конкретно?
     - Интересную тему поднял.
     - Какую?
     - Бесовщины, продажности, оскудения человеческих душ, духовной слепоты, духовного вакуума, охватившего всю страну, - с каждой мыслью он в буквальном смысле высмаркивал из себя стронувшиеся с места шлаки заскорузлой души. - Да много чего!
     - И всё это вы увидели в трёх главах?
     - А вы нет? - Женя, схватив рулон, вышел в маленький коридор и постарался привести себя в порядок.
     - Обычно восхищаются добротой и бескорыстностью тёмных сил...
     - Тёмные силы априори не могут быть добры и бескорыстны, - он вгляделся в своё отражение. - Они стараются казаться такими, чтобы как можно больше поймать людей в свои сети...
     - Вы верите в тёмные силы?
     - А вы?
     - Я верю в Бога! - твёрдо заявила она.
     - Да? - удивился он, не понимая, как в ней могло всё это совмещаться. - Как интересно.
     - А вы разве нет? - смутившись его улыбкой, она поджала губы.
     - Не знаю, - остановившись около стола, где кипела кофеварка, он посмотрел на небольшую икону Богородицы с младенцем: икона была старой, в деревянном обкладе, покрытой по периметру бронзовым орнаментом; он украл её много лет назад у маленькой старушки на Блошином рынке, курсе на третьем, когда искали реквизит для спектаклей; старушке, казалось, шла вторая сотня лет, она не слышала его вопросы, не понимала, что он хотел от неё, когда пытался сбить цену, что-то шамкала в ответ беззубым ртом; он несколько раз отходил от неё, потом подходил снова и когда старушка отвлеклась, Женя стащил у неё икону; денег тогда едва хватало на еду, а ей, старухе, они уже были ни к чему.
     - Не знаете, верите в Него или нет?
     - Я ни во что не верю, - отвернувшись от образа, с грустью глядевшего на него словно родная мать из окна старого дома, он нахмурился.
     - Так не бывает, - она видела, что его что-то мучит. - Каждый человек во что-то верит.
     - Может быть, - нехотя ответил он.
     - Вот что для вас, например, самое важное в жизни? - она хотела ему помочь, отблагодарить его. - Что составляет предмет ваших желаний?
     - Не знаю, - разливая по кружкам кофе, он постарался сменить тему. - Хороший кофе.
     - Ну, вряд ли ради кофе вы пойдёте на смерть, - она вдохнула горький аромат подгоревшего повидла; на какую-то долю секунды на неё обрушилось короткое воспоминание далёкого детства, как её любимая бабушка доставала из старой газовой плиты противень с дышащими жаром пирожками, из которых застывшей лавой на железное днище соблазнительно манило к себе вытекшее из пирожков яблочное повидло; как она, еле дождавшись, когда бабушка неторопливо снимет с противня все пирожки, тыкала, обжигая пальцы, в быстро твердеющую лаву, пытаясь ногтем сковырнуть кусочек горькой сладости, но расплавленная карамель упрямо не давалась ей, крепко держась за дно противня и она, пыхтя от напряжения, всего лишь могла, послюнявив палец, потереть сладкий пригарочек.
     - А почему я должен умереть ради кофе? - ставя на стол кружки, он сел рядом с ней, закидывая ногу на ногу.
     - Ради него вы не должны умирать, - благодарно улыбнулась Настя. - Но если вы зададите себе вопрос: ради чего я живу, чему служу, во что верю, в чём смысл моей жизни, стоит ли жить и верить в то, чем я живу и верить в то, во что я верю... И если честно ответите, что стоит, то за это стоит бороться и умереть. То, что не стоит смерти, то не стоит ни жизни, ни веры! - она замолчала, осторожно отпивая горячий кофе.

     - Похоже мы догнали Японию по части гейш, - подумал Женя, ошеломлённо на неё глядя. - А может даже и ушли далеко вперёд, - он был потрясён её логикой, тем, что она говорила, какие задавала вопросы. - Это что, у нас теперь все такие начитанные проститутки? Понятно, почему она таким пользуется спросом.

     - Простите меня, - прервала молчание Настя. - Я такая болтливая.
     - Вы меня, мягко говоря, озадачили, - её мысли подтвердили его сомнения, выбили последнюю опору из-под ног.
     - Я не хотела, простите, - одной рукой она держала кружку, другой - накручивала на палец волосы; с одной стороны она ругала себя за болтливость, с другой - ей хотелось с ним говорить; говорить о том, что её волновало, что беспокоило; говорить потому, что если она не будет этого делать, то задохнётся, умрёт от тоски.
     - Вы что, учитесь где-то? - Женя чувствовал, что она что-то знает такое, чего не знает он или, возможно, просто забыл, то, что сейчас ему было необходимо как воздух.
     - Да. А что? - Настя посерьёзнела, ожидая череду нравоучений.
     - Ничего. Я просто... - растерялся он. - А где, на кого?
     - Можно я не буду отвечать? - тихо проговорила она, опустив глаза.
     - Конечно, ваше право. Но... - он хотел продолжить этот необычный разговор о вере, о смерти.
     - Пожалуйста, не спрашивайте меня, - она почувствовала, что начинает краснеть, но не от стыда - ей не в чём перед ним оправдываться.
     - Ну хорошо, - смирился он и молча отпил из кружки, безжизненно перед собой глядя.
     - Спасибо, - Настя, заметив что обидела его, положила ладонь на его руку, прося у него прощения. - У вас правда очень вкусный кофе.
     - Нет, это не кофе, - её рука вернула Женю из Запустотья, куда он провалился, на мгновение потеряв едва забрезжившую надежду осмыслить свою жизнь.
     - Вот в следующий раз я угощу вас настоящим, - и, поняв, что сказал глупость, что никакого следующего раза не будет, он посмотрел на Настю с болью сожаления.
     - Хорошо, - её ладонь словно прилипла к его руке и не было ни воли, ни желания убрать её.
     - Вы угощайтесь шоколадом, не стесняйтесь, - он чувствовал, как через левую руку из её руки прямиком в сердце словно кто-то проложил кабель и теперь тот гудел, передавая ему тонны мегаватт. - Только осторожно ешьте его. Он...
     - Опасный? - она не понимала, почему просто сидела и ничего не делала: обычно за этим жестом она садилась мужчине на колени и всё шло по накатанному сценарию.
     - Да, - улыбнулся Женя, вспоминая, что чуть не умер от него, пока спала Настя.

     В тишине громко пробурчал Настин живот. Она отдёрнула руку, пытаясь прикрыть ею предательский, неуместный для этой ситуации, совершенно животный звук голодного желудка.

     - Простите, - смущаясь перед ним за свою профнепригодность, другой рукой она прикрыла глаза. - Не найдётся ли у вас что-нибудь поесть, кроме шоколада? - робко, почти шёпотом произнесла она. - Я очень сильно проголодалась... Вчера нормально не ела, а сегодня ещё не завтракала... - и, видя, что он растерянно смотрит на неё, поспешно добавила. - Можно просто кусок чёрного хлеба.
     - Хлеба? - переспросил Женя, вскочив с кресла. - Как назло ничего нет. Только молоко и... А хотите я вам кашу сварю?
     - Кашу?
     - Ну да, овсяную, - он достал пачку "Геркулеса", показывая ей. - Будете?
     - Сто лет не ела овсяной каши! - Настя чуть не расплакалась от его заботы, от забытых далёких воспоминаний, от пришедшего к ней чувства "Я - дома".
     - Вот и отлично! - на маленьком пространстве, отведённом в жилой комнате для кухни, бурно закипела жизнь. - Я прямо здесь, в мультиварке, - он словно шестирукий индийский бог в одно и то же время грел в микроволновке молоко, отмеривал на весах хлопья, засыпал сахар, выливал в чашу горячее молоко, параллельно ставя греться холодное. - Через десять минут будет готова. Ничего? Доживёте?
     - Постараюсь! - улыбнулась она: для неё так давно никто ничего не делал. - А можно вопрос? По Булгакову?
     - Задавайте, - Женя торопился как мог, спасая умирающую от голода девушку.
     - Я про главу Пилата и Иешуа, - Настя открыла вторую главу романа.
     - Прекрасная сцена, - закинув в мультиварку всё необходимое и пропищав кнопками до нужного режима, он стал рыться в посуде, выбирая ту, что могла бы ей понравиться.
     - А меня она смутила.
     - Чем?
     - В ней Христос какой-то странный, отстранённый что ли, индифферентный ко всему. Это больше похоже на пародию, это грубая подделка, это... - она говорила несмело, словно боясь высказать перед ним свою точку зрения. - Это - анти-Евангелие!
     - А это так и есть.
     - В каком смысле?
     - Кто и кому рассказывает о Христе?
     - Воланд, - неуверенно запинаясь и перелистывая страницы назад, она искала нужное место. - Берлиозу и Бездомному.
     - А кто такой Воланд?
     - Иностранец? Профессор чёрной магии? Дьявол! - радостно воскликнула она.
     - Так, - он заражался её радостью, радовался её открытиям. - А кому он говорит? Кто такой Берлиоз?
     - Редактор журнала, - она снова стала перелистывать страницы.
     - Советского, антирелигиозного, не забывайте, - он несколько раз ткнул пальцем в разные места на первых трёх листах, подкрепляя этим свои выводы. - А Иван Бездомный?
     - Поэт, - недоверчиво произнесла она.
     - Советский, заметьте. До появления сатаны о чём они говорили?
     - О поэме Бездомного. О Христе. О том, что его никогда не было, - Настя смутно чувствовала, куда он ведёт, в какую сторону, но не могла самостоятельно сделать и пары шагов: мысль путалась и сбивалась.
     - Правильно! - воскликнул Женя. - То есть сатана появляется в тот момент, когда "почва" уже подготовлена, - он подбежал к мультиварке и помешал кашу, чтоб не подгорела. - И он просто повторяет слова Берлиоза, приводит его же аргументы. И на просьбу редактора к Бездомному, чтобы тот сделал в своей поэме так, будто Христа никогда не существовало, Воланд в ярких красках повествует им "свою" историю. Историю про обычного человека. Не Иисуса Христа, а про несчастного философа-бродягу Иешуа Га-Ноцри, не помнящего, кто он, откуда родом, кто его родители. Сатана как бы программирует Ивана, простодушного доверчивого Ивана-дурачка, подсказывает, как ему писать. Он как бы дарит ему эту историю, бескорыстно, от всей души. И Ивану остаётся лишь облечь эту историю в стихотворную форму, для лучшего запоминания народными массами. То есть Воланд использует талант, энергию человека-творца, энергию его души и разума для своих коварных замыслов. Сам-то он ничего не может создавать. И эпиграф к началу романа о том, что он "часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо" - ключ к пониманию всего произведения! Дьявол - отец лжи. Ни одно его слово не заслуживает ни внимания, ни, тем более, доверия. Вступать с ним в диалог и спор бесполезно и очень опасно. Помните, как Марк Твен говорил: "Никогда не спорьте с идиотами. Вы опуститесь до их уровня, где они вас задавят своим опытом". А сатана не идиот. Он дьявольски умён, хитёр и коварен.
     - А зачем тогда Булгаков называет философа созвучным именем - Иешуа? Мог бы любым другим его назвать, чтобы не сбивать читателя с толку.
     - А в этом - вся суть! - он пожал плечами на очевидную истину. - Ложь должна на триста процентов походить на правду. Иначе кто ей поверит? А потом выдать за искажения переводов, за налёт времени...
     - Может быть, - согласилась она. - Но всё-таки, странный выбор формы.
     - Ничего странного, - Женя сел в кресло и взял у неё книгу. - Булгаков пишет о последних временах. По крайней мере, так ему казалось, я думаю, - листая роман, он понял, что совершенно не ориентировался в нём дальше третьей главы и громко захлопнул том. - Что к власти пришёл Антихрист. Тогда многие восприняли приход большевиков к власти во главе с Лениным, а потом - со Сталиным именно с этой позиции. А Булгаков пошёл дальше. Он словно заглянул за завесу обыденности, за завесу бессмысленной, охватившей всю русскую землю, жестокости и увидел, кто за всем этим стоит. Кто, так сказать, рулит власть предержащими, кто нашёптывает им на ухо безумные планы, кровожадные приказы...
     - Простите, что перебиваю, - Настя положила руку на книгу, смущаясь и краснея. - Не подскажите, где у вас можно сходить в туалет?
     - Туалет?
     - Да.
     - Прямо по коридору, в самом конце. Вас проводить?
     - Спасибо, я сама, - Настя поднялась с кресла и, одев тапки, поспешно вышла из комнаты.


Эскорт. 1. 8. Баллада о любви
>> http://www.proza.ru/2018/07/06/734