Длинный День воскресенье

ВОСКРЕСЕНЬЕ
ІІ

   Обычное воскресенье для курсантов – спортивный праздник: после построения старшина отправляет любимчиков командира, (естественно тех кто добросовестно отличился в боевой и политической подготовке), в увольнение, а остальные на спортплощадку, соревнования между взводами и ротами. Я в увольнения не ходил, но всё равно – любил воскресенья.
   Вообще – наш взвод значительно и во всём отличался от других взводов части. Мы всегда побеждали по всем показателям и в строевой, и в боевой, и в физической подготовке. В некоторой степени в этом была и моя заслуга, например, когда мы разучивали взводную песню, я орал громче всех, хотя и не попадал в ноты. Постепенно ребята как-то прониклись моим желанием поорать во всю глотку, это снимало общее напряжение, что ли, общую усталость от службы. Особенно на вечерней прогулке наорешься бывало – и легче как-то, и спать спокойнее, нервное напряжение исчезает. Потом оказалось, что во взводе есть парни с хорошими голосами и нормальным слухом. Они даже стали просить меня не сбивать их, и петь вполголоса, прислушиваясь к другим. За то, на строевом смотре, мы заняли безоговорочное первое место, а это означало большую квоту на увольнительные записки. Вот и в столовую мы ходили под барабанный бой. Все три барабана звучали как дырявые корыта. Потом оказалось, что у нас есть нормальный музыкант, которого перевели к нам из военного оркестра. Он просто настроил барабаны и взял палочки в руки. Теперь мы ходили в столовую не как в пионерском лагере, а под настоящую барабанную музыку. Мы были лучшими.
   Случился Большой Спортивный Праздник. Эстафета четыре по четыреста, перекладина и гири – по три курсанта от взвода. Некоторые спортсмены совершенно случайно, именно в этот день оказались в увольнении. На каждый вид нужны были участники, а в нашем взводе хороших спортсменов не осталось. Ставить любых – проиграть, а проигрывать мы не любили. Я решил заявиться на все виды. Конечно же было страшновато: после бега не останется сил на перекладину, а после перекладины гиря – вообще смерти подобно. За каждый вид начислялись баллы взводу и, соответственно – роте. Прекрасно помню, как бежал, как подтягивался и самое странное – гиря. Вообще пробежали мы не плохо; на перекладине, хотя личный результат для меня не был лучшим, я занял ожидаемое первое место в части; но я не занимался гиревым спортом, хотя иногда и баловался на спортплощадке ради интереса. Ещё более странным было то, что нас не делили на весовые категории, а я, как говорится, не высокий и худощавый... Чтобы взвод остался в призах, нужно было толкнуть гирю более тридцати раз. Я боялся гири, боялся подойти и опозориться. Тридцать два килограмма давили на мою психику каждым миллиграммом, на каждый миллиметр моего несчастного тела. Даже мандраж помню, как в школе, на областных соревнованиях перед стартом.
   Я толкнул гирю больше тридцати раз, это было пятое место в личном зачёте и вытаскивало взвод на третье место, а роту на первое. Помню, как вручал грамоту командир части и с каким восхищением смотрел на меня старлей, начальник физподготовки. Помню, как радовался и поздравлял меня наш взвод, как благодарили за ещё одну порцию увольнительных на следующую неделю.
  После обеда – свободное время: можно смотреть телевизор, играть в шахматы в комнате отдыха или в клубе на гитаре. Офицеров нет, кроме дежурного по части – отдыхай не хочу.
   Ко мне подошел почтальон и протянул телеграмму – вызов на переговоры. Я не ждал никаких телефонных разговоров и не выпрашивал увольнение. Я вообще не мог понять, с кем мне разговаривать: родственников, которые могли позвонить, у меня не было, с любимой мы расстались, друзья – тоже не вариант. Разве что-то с мамой случилось, но ей неоткуда было звонить, самое страшное – она могла написать в телеграмме, мол приезжай, то-то и то-то. У меня не было вариантов, кто мне мог позвонить, от этого переговоры казались ещё более важными, срочными и обязательными. Я побежал к дежурному по части, у него всегда на экстренные случаи оставляют пару пустых увольнительных. Дежурным оказался тот самый начфиз. Он выслушал меня и скомандовал: "Кру-гом, ша-гом марш! И чтоб я тебя здесь не видел, ишь, герой дня!"
   Я не мог поверить своим ушам: как же так, ведь я никогда ни о чём не просил? Как же так, ведь мне очень надо?! Ноги дрожали и подкашивались, горло обволокла обида и презрение. Я едва вышел из дежурки на воздух... в глазах стояли слёзы и пустота...
   Я так никогда не узнал, кто же тогда звонил. С мамой было всё в порядке, друзья отнекивались. В соревнованиях я больше не участвовал, находил причину или заступал в наряд. И только перед сдачей выпускных экзаменов, чтобы взвод не оказался последним, я три тысячи метров тащил за руку самого тяжёлого и медлительного здоровяка. Взвод сдал кросс на пять.