Длинный День показуха

ПОКАЗУХА
ІІІ

    Дождь то усиливался, то затихал, будто тучи налетали широкими волнами закручиваясь и перемешиваясь необъяснимыми и необъятными шматками ваты. Наверное кто-то огромный шагал по колено в густом тумане и после каждого шага оставалась реверсивная полоса, которую наблюдали мы снизу. В кромку плаца вросло несколько елей, старых могучих елей. Казалось, что они наверняка помнят наш взвод, наши барабаны. Деревья цеплялись за куски неба как за дирижабль, пытаясь ухватиться и остановить его, но когда касались туч, то разрывали их, словно разрезали оболочку аэростата, и тогда дождь усиливался.  Плац отблёскивал огромным чёрным начищенным зеркалом, в котором вот-вот должен отразится чей-то облик.
    Командир, поздравляя военнослужащих, говорил медленно, тщательно подбирая нужные слова, возможно в голове переводил на украинский. Он желал сослуживцам здоровья, победы и прочих нужностей, которых желают в таких случаях. Потом, как обычно вручали награды, премии, грамоты, объявляли благодарности. Но лица не сияли особой радостью. Люди улыбаясь, говорили нужные слова, но глаза, – глаза оставались грустными. В глазах были те широкие волны, которые стоит только зацепить и начнётся дождь.
   
    Машину подогнали прямо к дверям штаба. Мы быстро погрузились, и хотя практически не успели намокнуть, этого было достаточно чтобы стёкла запотели. Выезжая из части я уже не видел происходящего вокруг, я смотрел только вперёд. Ни радости,  ни грусти я не испытывал: был дождь.
   Показательные выступления намеревались отменить, но тучи стали менее тяжёлыми, дождь ослаб, а дети, специально приглашенные на праздник, только и мечтали, когда можно будет собирать отстрелянные гильзы. Сам концерт занимал не много времени: всё те же награждения, только теперь от города и общественных организаций; несколько песен артистов Дворца культуры, пару цирковых и танцевальных номеров и три мои песни. Зал был полон и встречал все выступления добродушно аплодисментами. Закончив выступление, вполне доволен собой, я вышел в фойе. У столиков напротив буфета, разложив стрелковое оружие как на стенде презентации, стояли двое военных в снайперском облачении. К ним то и дело подходили фотографироваться, желающие запечатлеть сегодняшнее событие. Мы с Наташей заказали в буфете чай и расположились в пластиковых креслах у свободного столика возле буфета. Недалеко от нас повар раздавал солдатскую кашу, к нему подходили в основном мамы с детьми, потом занимали свободные места рядом с нами, чтобы накормить своих чад, да и самим перекусить.
    Я часто выступаю со своими стихами и песнями в школах. Особенно люблю бывать в младших классах, потому что малыши как-то легко с первых слов начинают мне доверять, петь вместе со мной, договаривать мои стихи, там где понятно по смыслу, задавать мне любые вопросы. Я у них свой.
    Девочку звали Лиза. Ей очень шли её каштановые волосы – длинные и волнистые. Не люблю сравнивать людей с братьями нашими меньшими, но здесь был именно тот случай, когда на слегка вытянутом лице ребёнка, – возможно из-за такой её причёски,  поселились глаза, напоминающие глаза газели – тёмные и большие. Они не выделялись непропорциональностью, они были живыми и слегка напуганными. Двери на улицу не закрывались. Я наблюдал, как солдаты готовятся к выступлению, как суетятся вокруг малышня и взрослые. Мама Лизы просила девочку хотя бы попробовать кашу, называя её по имени, но как-то особенно ласково и нежно, а та смотрела в дверной проём и всё сильнее прижималась к маме. Совершенно неожиданно раздались разрывы шумовых пакетов и зазвучали автоматные очереди. Я догадался, что имитируется бой со стрелковым оружием, потом буде рукопашный бой, захват "пленных"... Лиза просто вжалась в свою маму, закрыв руками уши, а в широко открытых глазах стоял такой ужас, что мне не задумываясь, хотелось броситься на помощь. Стрельба прекратилась, но Лиза не отпускала рук и не верила тишине.
   – Всё, Лиза, всё. Больше не будут стрелять, я знаю. Всё закончилось. – Я уверенно попытался успокоить ребёнка, повторяя ещё и ещё, – это только игра такая, больше не будет выстрелов.
    Лиза несколько долгих секунд серьёзно смотрела на меня, как бы оценивая, могу ли я говорить правду, потом уверенно опустила руки. Именно в этот момент раздались новые взрывы и автоматные очереди. Девочка  всем своим телом, своим дрожащим комочком вжалась в маму. Она снова приложила ладошки к ушам, но смотрела на меня так, что я готов был сгореть на месте, смотрела так, будто я предал её, не просто обманул, а специально подстроил предательство, спланировал её боль и ужас, и не могла понять почему, за что я с ней так поступил. Её щеки были в слезах, глаза смотрели на меня не моргая. Я не знал, куда себя деть. На меня навалилась вся нескончаемая тяжесть её страха, её переживания, нет – её беzконечного отчаяния. На какое-то мгновение показалось, что пластиковое кресло развалилось подо мной и я всем телом шлёпнулся на кафельный пол, шлёпнулся так, чтобы уже никогда не встать.