1. 2 Шут

Зна­ет о том, что при­носит нес­частья, но пом­нит свои дол­ги... ©

Ру­ни Олаф­сен от­крыл се­ро-го­лубые гла­за и тут же зак­рыл их.

Каж­дое дви­жение от­да­валось в го­лове ту­пой, пуль­си­ру­ющей болью, от че­го юно­ша по­мор­щился и не сра­зу ре­шил­ся сно­ва под­нять ве­ки. По­лежав так еще с ми­нуту, нор­ве­жец уси­ли­ем во­ли сно­ва от­крыл гла­за, пре­одо­левая неп­ри­ят­ное жже­ние сли­зис­той и го­лов­ную боль, ко­торая, ка­жет­ся, пы­талась рас­кро­шить его че­реп. Ру­ни не мог по­нять, от че­го его го­лова бо­лела силь­нее: от яд­ре­ного эля или от...
Толь­ко сей­час к Ру­ни приш­ло осоз­на­ние то­го, как для не­го за­кон­чился вче­раш­ний ве­чер, и что те­перь он во­об­ще не зна­ет, где на­ходит­ся. И на­до бы­ло это­му Лен­нарту ог­реть его по го­лове сво­ей ог­ромной ла­пой, да и за­чем во­об­ще? Этим воп­ро­сом нор­ве­жец ре­шил за­дать­ся поз­же и, же­латель­но, с са­мим дат­ча­нином, хо­тя в пра­виль­нос­ти пос­ледне­го ре­шения он не был уве­рен. Сей­час юно­ше бы­ло важ­нее по­нять, где он на­ходит­ся и по ка­кой при­чине.
Мор­гнув нес­коль­ко раз, Ру­ни сфо­куси­ровал взгляд на нез­на­комом по­тол­ке. Су­дя по его стран­ной тре­уголь­ной фор­ме, по­меще­ние яв­ля­лось ни чем иным, как чер­да­ком. В ком­на­те ца­рил по­лум­рак, и гла­за Ру­ни это не мог­ло не ра­довать. Лишь ред­кие лу­чи про­бива­лись сквозь ще­ли меж дос­ка­ми и не­боль­шое ок­но в кры­ше, воз­ве­щая о том, что на ули­це уже свет­лое вре­мя су­ток. 
На­конец-то, мед­ленно сев, нор­ве­жец об­на­ружил се­бя на прос­той де­ревян­ной кро­вати, ря­дом ле­жали все его ве­щи, а нап­ро­тив, у дру­гой сте­ны, сто­яла еще од­на та­кая же кро­вать. Это ему ма­ло о чем ска­зало, за­то хоть ве­щи бы­ли при нем, и то хо­рошо.
Нем­но­го по­мед­лив, юно­ша под­нялся на но­ги и не сра­зу за­метил, что ря­дом с его кро­ватью сто­ял не­боль­шой де­ревян­ный бо­чонок с во­дой. Он нак­ло­нил­ся к не­му и, взгля­нув на свое от­ра­жение, ужас­нулся: чер­ные кру­ги под гла­зами, ли­цо опух­шее и ка­кое-то се­рова­тое, а пла­тино­вые во­лосы, обыч­но до­ходя­щие длин­ной до се­реди­ны ушей, сей­час вскло­коче­ны и сто­ят в раз­ные сто­роны. Ру­ни на мгно­вение по­каза­лось, что вче­ра им мы­ли по­лы той са­мой та­вер­ны, по­ка он был без соз­на­ния. Не­дол­го ду­мая, Олаф­сен наб­рал в ру­ки нем­но­го во­ды и умыл­ся. Жи­витель­ная вла­га при­ят­но кос­ну­лась его ли­ца, и, ка­жет­ся, да­же го­лов­ная боль нем­но­го от­сту­пила. Кое-как при­ложив мок­рой ру­кой не­пос­лушные ло­коны и по­мор­щившись, об­на­ружив шиш­ку, юно­ша взял свои ве­щи и ос­мотрел­ся, пы­та­ясь най­ти вы­ход. Как и ожи­далось, он был в по­лу в ви­де ма­лень­кой двер­цы не так да­леко от спаль­ных мест. Ру­ни уже бы­ло хо­тел по­дой­ти, но вдруг от­ку­да-то сни­зу пос­лы­шались кри­ки зна­комо­го го­лоса. Где-то там по ка­кому-то по­воду над­ры­вал­ся Лен­нарт.

Су­дя по со­дер­жа­нию кри­ков, нек­то не­из­вес­тный сно­ва ук­рал со скла­да ки­лог­рамм мор­ковки пря­мо пос­ре­ди дня, из-под но­са Лен­нарта, и в дан­ный мо­мент пы­тал­ся убе­жать с за­дор­ным сме­хом и, как ни стран­но, из­ви­нени­ями. 
—Это Фер­ди­нан­ду, не сер­чай! — ра­дос­тно прок­ри­чал над­ло­ман­ный, маль­чи­шес­кий го­лос, и в от­вет дат­ча­нин раз­ра­зил­ся все­ми воз­можны­ми ру­гатель­ства­ми. Пос­лы­шал­ся гро­хот, су­дя по все­му, по ниж­не­му по­меще­нию что-то про­лете­ло, но за­дор­ный хо­хот не за­тих, а зна­чит это неч­то, к счастью или нет, не по­пало в свою цель.
Смех на­чал уда­лять­ся из по­меще­ния и пе­рехо­дить на ули­цу, а сле­дом за ним и ру­гатель­ства Хем­мин­гсе­на, ко­торые еще дол­го бы­ли слыш­ны всей ок­ру­ге, до тех пор, по­ка не сли­лись с мо­нотон­ным го­вором го­рожан. Нас­та­ла ти­шина. Ру­ни, ре­шив­ший, что не­понят­ная бу­ря утих­ла, по­дошел и от­крыл двер­цу в по­лу.

Спус­тившись вниз, нор­ве­жец уди­вил­ся. Пе­ред ним пред­ста­ла вче­раш­няя та­вер­на, толь­ко сей­час она бы­ла пус­той и, по­мимо Брун­гиль­ды, ко­торая с усер­ди­ем уби­рала по­меще­ние, тут боль­ше ни­кого не бы­ло. Воз­ле вход­ной две­ри ва­лял­ся стул, и Олаф­сен по­думал, что это, на­вер­ное, он ле­тел в сто­рону мор­ко­воч­но­го во­ра под раз­но­об­разную ру­гань Лен­нарта. Взгляд нор­вежца не­пони­ма­юще пе­реки­нул­ся на Брун­гиль­ду, ко­торая как раз по­дош­ла этот стул под­нять, что­бы от­нести его на мес­то.
— Из­ви­ни за бес­по­рядок, — с улыб­кой отоз­ва­лась жен­щи­на, уви­дев не­мой воп­рос, зас­тывший на ли­це Ру­ни, — се­год­ня опять на­ведал­ся во­риш­ка Ос­кар, по­хоже, нас­тро­ение Лен­нарта ис­порче­но на весь день!
Жен­щи­на вздох­ну­ла, нап­равля­ясь к стой­ке вмес­те со сту­лом. От­ста­вив пред­мет ме­бели по­даль­ше, что­бы тот сно­ва не от­пра­вил­ся в по­лет, Брун­гиль­да взя­ла тряп­ку и на­чала про­тирать стой­ку. Ру­ни, сна­чала прос­ле­див взгля­дом за ее дей­стви­ями, выж­дал па­ру не­уве­рен­ных се­кунд и толь­ко пос­ле то­же по­дошел к стой­ке. В его го­лове ро­дилось мно­го воп­ро­сов, нап­ри­мер, как ско­ро вер­нется Лен­нарт, что про­изош­ло пос­ле то­го, как оный лю­без­но от­пра­вил его "от­ды­хать", ка­кой еще Ос­кар, и не­уже­ли вся эта та­вер­на при­над­ле­жит ей? Ему хо­телось спро­сить все и сра­зу, но он от­влек­ся, зас­мотрев­шись на са­му Брун­гиль­ду.
Сей­час он мог раз­гля­деть эту жен­щи­ну го­раз­до луч­ше, чем вче­ра, ког­да она по­яви­лась и тут же упор­хну­ла вы­пол­нять на­каз Лен­нарта. По­жалуй, в тот мо­мент она ин­те­ресо­вала его мень­ше все­го, или ему так хо­телось ду­мать в от­вет на кол­кости дат­ча­нина. Но сей­час, при днев­ном све­те, она выг­ля­дела го­раз­до сим­па­тич­нее и при­тяга­тель­нее, осо­бен­но рос­кошны­ми ка­зались ее вол­нистые ры­жие во­лосы, в дан­ный мо­мент за­вязан­ные в пу­чок ка­ким-то не­во­об­ра­зимым для Ру­ни об­ра­зом. Она выг­ля­дела чуть стар­ше Лен­нарта, но это ни­чуть не де­лало ее ху­же, воз­можно, да­же на­обо­рот. Брун­гиль­да за­мети­ла, что юно­ша рас­смат­ри­ва­ет ее и от­влек­лась от ра­боты, пе­реве­дя на не­го изум­рудный взгляд. Ее улыб­ка зас­та­вила нор­вежца оч­нуть­ся и по­чувс­тво­вать лег­кое стыд­ли­вое жже­ние на ще­ках и ушах. Он да­же за­был, за­чем по­дошел.
— Не­важ­но выг­ля­дишь се­год­ня, знат­но те­бе вче­ра дос­та­лось, — под­ме­тила жен­щи­на.— Лен­нарт ска­зал, что на ули­це у те­бя на­чалась бе­лая го­ряч­ка, а по­том ты по­терял соз­на­ние. Я ви­дела, как он та­щил те­бя че­рез весь зал, все мес­тные во­яки те­бе со­чувс­тво­вали, —Брун­гиль­да ко­рот­ко хо­хот­ну­ла, — но я знаю, что слу­чилось на са­мом де­ле, и про Бе­лоп­ла­мию то­же знаю, — с бо­лее ров­ной ин­то­наци­ей до­гово­рила жен­щи­на и про­дол­жи­ла де­лать свою ра­боту.
Ру­ни нах­му­рил­ся и сму­тил­ся. Так вот, что вче­ра про­изош­ло: Лен­нарт от­пра­вил его в за­бытье и ра­зыг­рал с ним сце­ну про бе­лую го­ряч­ку, тем са­мым спа­сая ре­пута­цию и се­бе, и ему.
— Ум­но, — про­бур­чал Ру­ни под нос, на что жен­щи­на вновь под­ня­ла на не­го взгляд.
Су­дя по все­му, она не рас­слы­шала, что он ска­зал, и сей­час пыт­ли­во и не­от­рывно смот­ре­ла на не­го, ожи­дая объ­яс­не­ний. Ру­ни за­мял­ся и ре­шил не­мед­ленно сме­нить те­му.
— Эта та­вер­на при­над­ле­жит те­бе? — во­об­ще-то Ру­ни хо­тел спро­сить сна­чала, как ско­ро вер­нется Лен­нарт, но в па­нике этот воп­рос по­чему-то вы­летел пер­вым.
— Нет, она при­над­ле­жит Лен­нарту, а я прос­то ему по­могаю. Он при­ютил ме­ня, ког­да мне не­куда бы­ло ид­ти.
И тут Ру­ни вспом­нил про вто­рую кро­вать, ко­торую ви­дел на чер­да­ке. Он ре­шил для се­бя, что Брун­гиль­да — жен­щи­на Лен­нарта, и сра­зу же ото­шел по­даль­ше, ма­ло ли что. Его ли­цо и уши на­лились крас­кой пу­ще преж­не­го, и юно­ша сос­тро­ил стран­ную гри­масу, вы­пятив ниж­нюю гу­бу и сдви­нув бро­ви. Брун­гиль­да, за­метив это, сна­чала не­пони­ма­юще под­ня­ла бровь, а по­том, уви­дев ли­цо нор­вежца, хо­хот­ну­ла.
— Ну и ли­цо, Ру­ни! — без­злоб­но под­ме­тила она, —с та­ким вы­раже­ни­ем ты на­поми­на­ешь мне од­но­го во­ина, ко­торо­го я зна­вала в прош­лом, он то­же так гри­мас­ни­чал, это бы­ло очень тро­гатель­но, — жен­щи­на сно­ва зас­ме­ялась, и при­мер­но в этот же мо­мент дверь в та­вер­ну рас­пахну­лась, и в по­меще­ние во­шел за­пыхав­ший­ся Лен­нарт, ви­димо, так и не дог­навший Ос­ка­ра. Как и го­вори­ла Брун­гиль­да, нас­тро­ение его бы­ло ис­порче­но, он хму­ро ос­мотрел по­меще­ние, бук­валь­но про­дав­ли­вая тя­желым взгля­дом каж­дый сан­ти­метр прос­транс­тва. И, ког­да этот взор ос­та­новил­ся на Ру­ни, тот ре­шил, что не бу­дет предъ­яв­лять ни­каких пре­тен­зий нас­чет вче­раш­не­го, и во­об­ще он очень бла­года­рен.
Шум­но вы­дох­нув, дат­ча­нин приб­ли­зил­ся к нор­вежцу и вод­ру­зил свою уве­сис­тую ру­ку на его пле­чо, из-за че­го юно­ша нем­но­го нак­ре­нил­ся вбок. Ру­ни вновь ис­подлобья пос­мотрел на сво­его но­вого зна­комо­го, ожи­дая ка­кого-ни­будь вы­пада, но тот, к удив­ле­нию Олаф­се­на, улыб­нулся, и его нас­тро­ение не­ожи­дан­но сме­нилось на доб­ро­душ­ное.
— Ма­лец, ты прос­нулся, а я уж на­чал пе­режи­вать, что пе­ребор­щил вче­ра, — хо­хот­нул дат­ча­нин и па­ру раз хлоп­нул нор­вежца по пле­чу, зас­тавляя нак­ре­нить­ся еще боль­ше. — О, а ты всег­да тас­ка­ешь за со­бой все свои ве­щи? Ес­ли что, так уж и быть, мо­жешь ос­та­вить их на­вер­ху, — под­ме­тил дат­ча­нин с яв­ной из­девкой в го­лосе и сно­ва зас­ме­ял­ся, хло­пая по мно­гос­тра­даль­но­му пле­чу.
— Так уж и быть, я от­не­су, — рез­ко фыр­кнул юно­ша, час­тично пе­ред­разни­вая муж­чи­ну, и, ра­зом взяв все свои ве­щи, от­пра­вил­ся на чер­дак, по­пут­но нес­коль­ко раз сме­рив дат­ча­нина сво­им собс­твен­ным про­жига­ющим взгля­дом. Тот сно­ва доб­ро­душ­но рас­сме­ял­ся, под­ме­тив, что та­ким взгля­дом он мог бы спуг­нуть це­лое ан­глий­ское вой­ско, на что Ру­ни про­бур­чал что-то нев­нятное и окон­ча­тель­но скрыл­ся на­вер­ху. Там он пос­та­рал­ся как мож­но силь­нее рас­ки­дать свои ве­щи, что­бы за­нять боль­ше мес­та, наз­ло дат­ча­нину. Удов­летво­ритель­но кив­нув от хо­рошо про­делан­ной ра­боты, юно­ша сно­ва спус­тился вниз, где Брун­гиль­да ука­зала ру­кой на сто­ящий на сто­ле зав­трак в ви­де мо­лока и скан­ди­нав­ских ле­пешек, за­бот­ли­во при­готов­ленных ею для Ру­ни. От ви­да еды в же­луд­ке юно­ши все стя­нуло и за­бур­ча­ло, все-та­ки не ел он со вче­раш­не­го ве­чера, а эль ед­ва ли мож­но бы­ло наз­вать нор­маль­ной пи­щей. С охо­той усев­шись за стол, нор­ве­жец на­чал есть свой зав­трак под воз­му­щен­ные рас­ска­зы Лен­нарта о том, как он ге­ро­ичес­ки пы­тал­ся пой­мать во­ра, но ему это не уда­лось. За­кон­чив тра­пезу, юно­ша поб­ла­года­рил Брун­гиль­ду и, под­пе­рев го­лову ру­кой, еще нес­коль­ко ми­нут слу­шал гром­кие при­чита­ния дат­ча­нина все о том же за­гадоч­ном Ос­ка­ре.
— Кста­ти, Ру­ни! — не­ожи­дан­но вос­клик­нул муж­чи­на, да так, что юно­ша сра­зу же вып­ря­мил­ся и нап­рягся, — тут не­дале­ко яр­марка при­еха­ла, она всег­да при­ез­жа­ет в кон­це не­дели, там очень мно­го ин­те­рес­ных и по­лез­ных ве­щиц! Я хо­тел ку­пить там но­вую по­суду для та­вер­ны, и, так как ты все рав­но ни­чем не за­нят, мо­жет, схо­дишь, а, ма­лец? День­ги я те­бе дам и, как за­кон­чу с бар­да­ком в под­ва­ле, да­же при­ду к те­бе! — и Лен­нарт в под­твержде­ние сво­их слов хлоп­нул в ла­доши.
Ру­ни по­жал пле­чами и кив­нул, вы­бора у не­го все рав­но осо­бо не бы­ло, да и от­ка­зывать Лен­нарту сов­сем не хо­телось, он и так был в пло­хом нас­тро­ении. По­дой­дя к муж­чи­не, юно­ша взял ме­шочек с день­га­ми и вы­шел из по­меще­ния, под на­путс­твие Лен­нарта быть вни­матель­ным с эти­ми са­мыми день­га­ми и выб­рать по­суду на собс­твен­ный вкус.

Тем не ме­нее, ока­зав­шись в са­мом эпи­цен­тре тол­пы, нор­ве­жец ты­сячу раз по­жалел о том, что сог­ла­сил­ся на это. Его тол­ка­ли со всех сто­рон, кто-то пе­ри­оди­чес­ки ру­гал его за мед­ли­тель­ность, и все это так раз­дра­жало Ру­ни, что оный что-то не­доволь­но бур­чал се­бе под нос, а тем вре­менем внут­ри не­го рос­ла и тем­не­ла боль­шая лип­кая тре­вога. По­суду он все ни­как не мог най­ти, к то­му же, к каж­до­му куп­цу при­ходи­лось про­бирать­ся че­рез си­лу, что­бы хо­тя бы уви­деть, что он про­да­ет, од­новре­мен­но с тем кон­тро­лируя ме­шочек с день­га­ми Лен­нарта, при­вязан­ный к по­ясу шта­нов. Ру­ни ка­залось, что с каж­дым ша­гом и уси­ли­ем тол­па все силь­нее сжи­ма­ет его и пы­та­ет­ся раз­да­вить. От все­го это­го юно­ше ста­ло труд­но ды­шать, и в гор­ле зас­трял ту­гой бо­лез­ненный ком. Пло­хие вос­по­мина­ния из детс­тва на­вали­лись на не­го с ог­ромной си­лой, де­лая го­лову чу­гун­ной и тя­желой. Воз­ду­ха ка­тас­тро­фичес­ки не хва­тало, и при­чиной то­му бы­ла вов­се не по­года. Ско­пище лю­дей ка­залось бес­ко­неч­ным, и Ру­ни уже не смот­рел, ку­да идет, ему бы­ло важ­нее прос­то вый­ти от­сю­да, выб­рать­ся из нут­ра это­го мно­голи­кого чу­дища и бе­жать, бе­жать прочь, как мож­но быс­трее. Он и сам не за­метил, как ока­зал­ся на до­воль­но сво­бод­ном ку­соч­ке зем­ли, ря­дом со стран­но­го ви­да куп­чи­хой, око­ло ко­торой, по ка­кой-то при­чине, поч­ти ни­кого не бы­ло. Нак­ло­нив­шись и упер­шись ру­ками в ко­лени, нор­ве­жец от­ды­шал­ся и толь­ко по­том пе­ревел взгляд на эту не­обыч­ную жен­щи­ну. Нап­ро­тив не­го, на низ­кой та­бурет­ке си­дела уди­витель­но ма­лень­кая ста­руш­ка и вы­реза­ла что-то из де­рева. Ли­цо ее, как, впро­чем, и все те­ло, бы­ло зак­ры­то тем­ным пла­щом с ка­пюшо­ном, так что раз­гля­деть мож­но бы­ло толь­ко очень смор­щенные ру­ки. Пе­ред ней ле­жала ткань, на ко­торой бы­ли вы­ложе­ны раз­но­об­разные фи­гур­ки, вы­резан­ные из де­рева, по­ража­ющие сво­ей кра­сотой и точ­ностью. Боль­ше все­го бы­ло жи­вот­ных, осо­бен­но ко­шек и ры­сей. Нем­но­го ус­по­ко­ив­шись, Ру­ни об­ра­тил осо­бен­ное вни­мание имен­но на ры­сей, ко­торых, как ему по­каза­лось, он уже где-то ви­дел, вот толь­ко ни­как не мог вспом­нить, где имен­но.
Ста­руш­ка, за­метив за­ин­те­ресо­ван­ный взгляд юно­ши, про­тяну­ла ру­ку к сво­им из­де­ли­ям и ти­хо, ед­ва слыш­но в гу­ле тол­пы, за­гово­рила:
— Вы­бирай, сы­нок, мо­жешь взять и пос­мотреть, не стес­няй­ся, — ее го­лос был нем­но­го хрип­лым, но, нес­мотря на свою сла­бость, очень глу­боким, — или ты хо­чешь, что­бы ба­буш­ка Ма­рия вы­реза­ла что-то осо­бен­ное лич­но для те­бя?
Ру­ни, как за­воро­жен­ный маль­чик, прос­ле­дил за ее ру­кой и не­уве­рен­но про­тянул свою ру­ку к фи­гур­кам ры­си, но так и не ус­пел рас­смот­реть ни од­ну из них, по­тому что се­кун­ду спус­тя кто-то вре­зал­ся в не­го и ед­ва не сбил с ног. Юно­ша по­шат­нулся и сде­лал нес­коль­ко ша­гов, что­бы удер­жать рав­но­весие, пос­ле че­го хму­ро на­чал ис­кать гла­зами то­го, кто так бес­це­ремон­но прер­вал его. Взгляд се­ро-го­лубых глаз не­доволь­но упер­ся в наг­ле­ца, и им ока­зал­ся ка­кой-то бе­лоб­ры­сый маль­чик. Оный, как толь­ко опом­нился, сра­зу же на­чал из­ви­нять­ся за та­кой пос­ту­пок, и ка­залось, что вот-вот он бук­валь­но вста­нет на ко­лени.
— Прос­ти-прос­ти, не за­метил, — бес­пре­рыв­но пов­то­рял он, при этом от­хо­дя все даль­ше от Ру­ни, а по­том и вов­се раз­вернул­ся, и хо­тел уже бе­жать прочь, но ему по­меша­ло не­кое пре­пятс­твие.

Маль­чик с раз­ма­хом вре­зал­ся в ши­рокую грудь по­дошед­ше­го Лен­нарта и, су­дя по хлы­нув­шей кро­ви, ка­жет­ся, умуд­рился раз­бить се­бе нос.

По­ка нез­на­комец был в за­меша­тель­стве, его гру­бо схва­тили за ши­ворот и ед­ва не при­под­ня­ли над зем­лей.
— Так-так, кто тут у нас? — поч­ти про­пел Лен­нарт от ра­дос­ти и трях­нул дер­жа­щего­ся ру­кой за нос и ску­ляще­го маль­чиш­ку, — Ос­кар! Вот это я по­нимаю, по­дарок бо­гов! Как там бы­ло? На лов­ца и зверь бе­жит? — и муж­чи­на рас­хо­хотал­ся.
Ру­ни, ус­лы­шав это имя, удив­ленно при­под­нял бро­ви. Мор­ковным во­ром дей­стви­тель­но ока­зал­ся все­го лишь ка­кой-то маль­чиш­ка, как на то и на­мекал его над­ло­ман­ный го­лос чуть ра­нее, в та­вер­не. А сколь­ко шу­ма из-за не­го бы­ло!
— Кста­ти, ма­лец, я го­ворил те­бе быть вни­матель­ным с день­га­ми? — пе­рес­тав сме­ять­ся и не­ожи­дан­но став серь­ез­ным, за­гово­рил муж­чи­на и выр­вал из ру­ки Ос­ка­ра свой ме­шочек, де­монс­тра­тив­но по­махав им пе­ред ли­цом Ру­ни.
У то­го бро­ви по­пол­зли еще вы­ше, хо­тя, ка­залось бы, уже и не­куда. Для уве­рен­ности он да­же ос­мотрел се­бя и ощу­пал, ме­шоч­ка на по­ясе и прав­да не ока­залось, а ведь он был нак­репко при­вязан очень за­путан­ным уз­лом.
— Как же так... — про­бур­чал Ру­ни и пос­ле сно­ва пе­ревел взгляд на Ос­ка­ра.
Маль­чиш­ка же, тем вре­менем, на­чал пред­при­нимать по­пыт­ки выр­вать­ся и при­нял­ся пи­нать Лен­нарта бо­сыми но­гами, что его толь­ко еще боль­ше ра­зоз­ли­ло.
— От­пусти ме­ня, жирная лососина! — взвил­ся маль­чиш­ка, как пой­ман­ный за шкир­ку бро­дячий кот, и, по­мимо все­го про­чего, на­чал еще и из­ви­вать­ся ужом, од­новре­мен­но с тем про­дол­жая пос­ку­ливать от бо­ли в но­су.
— Уго­монись! — ряв­кнул дат­ча­нин и трях­нул Ос­ка­ра, на что тот от­ре­аги­ровал са­мым сви­репым взгля­дом, что толь­ко мог про­демонс­три­ровать, ко­торый на де­ле ока­зал­ся лишь взгля­дом оби­жен­но­го и об­де­лен­но­го ре­бен­ка, не име­юще­го боль­ше воз­можнос­ти про­каз­ни­чать. Ру­ни же наб­лю­дал за этой сце­ной с по-преж­не­му при­под­ня­тыми бро­вями, а один раз да­же улыб­нулся, ус­лы­шав ос­кор­бле­ние маль­чиш­ки. Эти двое ве­ли се­бя так, слов­но бы­ли зна­комы уже очень дав­но и на­до­еда­ли друг дру­гу то­же дос­та­точ­ное ко­личес­тво вре­мени. 
Тем не ме­нее, Ру­ни бы­ло жаль Ос­ка­ра, так как, су­дя по его бо­сым но­гам и обор­ванной одеж­де, во­ровал он не от удо­воль­ствия, а по не­об­хо­димос­ти. И ка­ким толь­ко чу­дом ему уда­валось пе­режи­вать су­ровые скан­ди­нав­ские зи­мы? Нор­ве­жец толь­ко не мог по­нять, по­чему Лен­нарт не взял его к се­бе в та­вер­ну, как пос­ту­пил од­нажды с Брун­гиль­дой, ко­торой "не­куда бы­ло ид­ти", с ее же слов. Тог­да бы у Ос­ка­ра бы­ла еда и, воз­можно, кров, и не при­ходи­лось бы во­ровать.
— Те­бе при­дет­ся от­ра­ботать то, что ты взял! — за­явил дат­ча­нин, на что Ос­кар още­рил­ся.
— Я не бу­ду на те­бя ра­ботать, задница лося!
Ру­ни нах­му­рил­ся, и у не­го сра­зу же от­па­ли все воп­ро­сы ка­сатель­но ра­боты Ос­ка­ра в та­вер­не. Вмес­те с тем, он ти­хо вос­хи­щал­ся крас­но­речию, с ко­торым маль­чиш­ка сно­ва и сно­ва об­зы­вал Лен­нарта.
Ус­лы­шав про ло­ся, муж­чи­на про­роко­тал что-то нев­ра­зуми­тель­ное и по­тащил маль­чи­ка за ши­ворот в сто­рону та­вер­ны, ка­жет­ся, сов­сем по­забыв о по­суде, ко­торую он хо­тел ку­пить. Ру­ни не­замед­ли­тель­но ри­нул­ся сле­дом, с об­легче­ни­ем вы­дыхая и ра­ду­ясь то­му фак­ту, что они на­конец-то ухо­дят прочь с этой прок­ля­той яр­марки. Толь­ко прой­дя мет­ров двад­цать, юно­ша вспом­нил про ста­руш­ку и ее фи­гур­ки из де­рева. Он обер­нулся и ед­ва на­шел ее взгля­дом сре­ди мель­те­шащих пе­ред гла­зами лю­дей, пос­ле че­го хмык­нул, при­метив, что ста­руш­ка, су­дя по по­вер­ну­той го­лове, все это вре­мя смот­ре­ла в их сто­рону и про­вожа­ла взгля­дом. Тем не ме­нее, вер­нуть­ся к ней он так и не ре­шил­ся и, при­выч­но сдви­нув бро­ви, пос­пе­шил наг­нать Лен­нарта и Ос­ка­ра.

— Ну возь­ми­те ме­ня с со­бой! Возь­ми­те в Бе­лоп­ла­мию! — уже ко­торый час бле­ял Ос­кар, на­ходив­ший­ся в уг­лу, свя­зан­ный по ру­кам, но­гам и все­му ту­лови­щу и по­хожий на боль­шую зе­леног­ла­зую гу­сени­цу. — Ну по­жалуй­ста, по­жалуй­ста, по­жалуй­ста, — про­дол­жал маль­чиш­ка, ле­жа на по­лу и пе­ри­оди­чес­ки пе­река­тыва­ясь из сто­роны в сто­рону. А все по­тому, что Лен­нарт имел не­ос­то­рож­ность упо­мянуть при Ос­ка­ре Бе­лоп­ла­мию, мол, не дай Один, они из-за не­го за­дер­жатся со сво­им ве­ликим по­ходом, и с то­го мо­мен­та мор­ко­воч­ный вор не уни­мал­ся, а Ру­ни уже вто­рой раз за день про­жигал дат­ча­нина взгля­дом и во­об­ще не по­нимал, ра­ди че­го по­надо­билось та­щить сю­да это­го маль­чиш­ку. Сам же Хем­мин­гсен уже мно­го раз по­жалел об этом сво­ем ре­шении, но ни приз­на­вать это­го, ни от­сту­пать не хо­тел, по­это­му, за­нима­ясь де­лами, он ста­ратель­но пы­тал­ся по­давить в се­бе все на­рас­та­ющее раз­дра­жение.
— Еще нем­но­го, и я, ка­жет­ся, ста­ну де­то­убий­цей,— бур­кнул муж­чи­на сквозь зу­бы.
А вот сам Ос­кар, не осо­бо дру­жащий с ин­стинктом са­мосох­ра­нения, ка­жет­ся, чувс­тво­вал се­бя прос­то прек­расно и про­дол­жал бле­ять и ка­тать­ся по по­лу. Да­же его нос был в прак­ти­чес­ки аб­со­лют­ном по­ряд­ке и не сло­ман, во вся­ком слу­чае, так за­вери­ла Брун­гиль­да, ко­торая ос­мотре­ла его и за­бот­ли­во вы­тер­ла с ли­ца и рук кровь. И толь­ко она, су­дя по все­му, во­об­ще не об­ра­щала ни­како­го вни­мания на вы­ход­ки юно­го во­ра, про­дол­жая под­го­тав­ли­вать та­вер­ну к от­кры­тию, как ни в чем не бы­вало. Сталь­ным нер­вам этой жен­щи­ны Ру­ни за­видо­вал все­ми фиб­ра­ми сво­ей ду­ши, хо­тя че­го еще мож­но бы­ло ожи­дать от че­лове­ка, жи­вуще­го с Лен­нартом?
— Я мо­гу стать цен­ной бо­евой еди­ницей про­тив тех, кто ре­шит встать у нас на пу­ти! — во­оду­шев­ленно вос­клик­нул Ос­кар, и тут нер­вы Хем­мин­гсе­на уже не вы­дер­жа­ли.
Он мет­нул на маль­чиш­ку тя­желый взгляд, и ноз­дри его за­мет­но раз­ду­лись, за­гоняя в лег­кие дат­ча­нина по­боль­ше воз­ду­ха, что­бы ох­ла­дить его пыл.
— Да?! — вос­клик­нул муж­чи­на. — И что же ты сде­ла­ешь с те­ми, кто вста­нет у нас на пу­ти? Ге­ро­ичес­ки убе­жишь от них, как се­год­ня ут­ром от ме­ня? Или, мо­жет, рас­сме­шишь их сво­ей не­лепостью и не­ук­лю­жестью? — ста­ра­ясь под­чер­кнуть каж­дое сло­во, до­воль­но рез­ко от­че­канил Лен­нарт.
Ос­кар за­мол­чал от столь не­ожи­дан­ной сло­вес­ной ата­ки и вы­пятил ниж­нюю гу­бу, слов­но вот-вот рас­пла­чет­ся, но, су­дя по нап­ря­жен­но­му ли­цу, он ста­ратель­но дер­жался.
— А, знаю, на­вер­ное, ты нат­ра­вишь на них Фер­ди­нан­да, и он их всех рас­топчет! — не ме­нее яз­ви­тель­но до­бавил Хем­мин­гсен и ус­мехнул­ся. — Нет, Ос­кар, ни­какой Бе­лоп­ла­мии!
— Фер­ди­нан­да? — пов­то­рил Ру­ни, по­няв, что се­год­ня ут­ром уже слы­шал это имя.
— Да, Ру­ни, у не­го есть бе­лый осел, ко­торо­го зо­вут Фер­ди­нанд! — по­яс­нил Лен­нарт и мах­нул на Ос­ка­ра ру­кой, как бы го­воря этим жес­том, что все с ним яс­но.
Ру­ни пе­рес­тал про­жигать взгля­дом дат­ча­нина и ед­ва за­мет­но улыб­нулся, пы­та­ясь взять в толк, где во­об­ще мож­но бы­ло умуд­рить­ся дос­тать ос­ла, да еще и бе­лого. Маль­чиш­ка же, тем вре­менем, сно­ва за­ер­зал на по­лу.
— Фер­ди­нанд не прос­то осел, он — мой друг! — хму­ро про­вор­чал мор­ковный вор и пе­река­тил­ся так, что­бы оби­жен­но от­вернуть­ся ли­цом к сте­не.
— Ме­ня не вол­ну­ет. Нет, зна­чит, нет, а ес­ли в мое от­сутс­твие ты сно­ва при­дёшь сю­да, что­бы про­кор­мить сво­его ос­ла, я...
— Ус­по­кой­ся, Лен­ни, — не да­ла дат­ча­нину за­кон­чить Брун­гиль­да, — ина­че ско­ро пар из ушей пой­дет. Нель­зя так раз­го­вари­вать с деть­ми, — го­лос ее был та­ким же спо­кой­ным, как и рань­ше, а на ли­це чи­талась аб­со­лют­ная не­воз­му­тимость и снис­хо­дитель­ность к каж­до­му в этом по­меще­нии, слов­но ре­бен­ком здесь был не толь­ко Ос­кар, но и Ру­ни с Лен­нартом.
Дат­ча­нин раз­дра­жен­но фыр­кнул.
— Вот и раз­го­вари­вай с ним са­ма, но се­год­ня ве­чером он дол­жен ус­тро­ить во­якам шу­тов­ское пред­став­ле­ние в ка­чес­тве пла­ты за то, что он сво­ровал, — соз­дав ил­лю­зию спо­кой­ствия, про­гово­рил Хем­мин­гсен на низ­ких, поч­ти ро­котав­ших то­нах, пос­ле че­го вы­шел из та­вер­ны, гром­ко хлоп­нув за со­бой дверью.
— Хо­рошо, — так же не­воз­му­тимо про­мол­ви­ла вслед Брун­гиль­да, и Ру­ни в ко­торый раз мыс­ленно по­разил­ся внут­ренней си­ле этой жен­щи­ны.

Ры­жая, как и обе­щала, по­гово­рила с ма­лень­ким во­ром и убе­дила его, что ему не­об­хо­димо вы­делить все­го па­ру ча­сов на шут­ки для гос­тей та­вер­ны, пос­ле че­го он бу­дет неп­ре­мен­но ос­во­бож­ден. Ос­кар с охо­той по­шел на кон­такт с Брун­гиль­дой; в от­ли­чие от вспыль­чи­вого Лен­нарта, эта спо­кой­ная доб­ро­жела­тель­ная жен­щи­на нра­вилась маль­чиш­ке, хо­тя и она не мог­ла сгла­дить со­жале­ние Ос­ка­ра о том, что его не возь­мут в боль­шое прик­лю­чение под наз­ва­ни­ем "До­рога в Бе­лоп­ла­мию". Тем не ме­нее, Брун­гиль­да ис­полни­ла то, о чем ее поп­ро­сили, и ве­чером, поч­ти ночью, ког­да в та­вер­не уже бы­ло мно­го на­рода, Ос­кар вы­шел пе­ред все­ми и с лег­костью про­фес­си­она­ла на­чал осы­пать лю­дей шут­ка­ми, от ко­торых у мно­гих сво­дило жи­воты из-за сме­ха. Да­же Ру­ни нес­коль­ко раз ти­хо зас­ме­ял­ся. Все-та­ки, по­мимо во­ровс­тва, Ос­кар был и та­лан­тли­вым шут­ни­ком, Лен­нарт, вер­нувший­ся к на­чалу пред­став­ле­ния, яв­но не ошиб­ся, дав ему та­кую ра­боту. Сам же он по воз­вра­щении не за­гово­рил ни с Ру­ни, ни с Брун­гиль­дой, ни тем бо­лее с мор­ко­воч­ным во­ром, пред­почтя ком­па­нию ка­ких-то во­инов, с ко­торы­ми он ув­ле­чен­но ме­рил­ся си­лами.
Сна­чала все шло хо­рошо, и Ру­ни да­же уди­вил­ся то­му, нас­коль­ко теп­лой мо­жет быть ат­мосфе­ра в ка­кой-то та­вер­не, где так мно­го лю­дей и не­веро­ят­но шум­но. Но в один мо­мент все рез­ко из­ме­нилось, ког­да груп­пе ка­ких-то вы­пив­ших во­як уже бы­ло не­дос­та­точ­но прос­то шу­ток, и они на­чали ки­дать в маль­чиш­ку круж­ки и та­рел­ки, смот­ря, как тот уво­рачи­ва­ет­ся, и за­лива­ясь гнус­ным хо­хотом. Кто-то под­хва­тил эту идею и то­же на­чал ки­дать в ед­ва уво­рачи­ва­юще­гося Ос­ка­ра все, что по­пада­лось под ру­ку, от­пуская уже в его ад­рес от­вра­титель­ные пь­яные шут­ки. Маль­чиш­ка же не знал, что де­лать. Убе­жать из та­вер­ны он не ус­пел бы, по­тому что его на­вер­ня­ка пе­рех­ва­тили бы эти во­ины и, мо­жет быть, да­же из­би­ли бы ра­ди за­бавы, а ки­дать­ся чем-то в от­вет бы­ло во­об­ще са­мым пло­хим из воз­можных ре­шений. Взгляд Ос­ка­ра стал ис­пу­ган­ным и заг­нанным, и у Ру­ни, на­чав­ше­го вол­но­вать­ся, что-то сжа­лось внут­ри от это­го взгля­да, по­тому что он уз­нал его. Уз­нал этот взор уни­жен­но­го и заг­нанно­го че­лове­ка, а об уни­жении и го­нени­ях он знал луч­ше ко­го-ли­бо еще, ведь имен­но это тол­кну­ло его уй­ти из до­ма, от дес­по­тич­но­го от­ца, в сто­рону Бе­лоп­ла­мии. У нор­вежца пе­рех­ва­тило ды­хание от пред­став­шей кар­ти­ны и воз­му­щения, ко­торое тя­гуче за­бур­ли­ло в жи­лах. Юно­ша ус­лы­шал крик Брун­гиль­ды, но ник­то из во­як ее не пос­лу­шал, да и кто бу­дет слу­шать ка­кую-то жен­щи­ну, к то­му же, все­го лишь раз­носчи­цу еды? Ру­ни не знал, что за си­ла тол­кну­ла его впе­ред, к Ос­ка­ру, в на­деж­де вы­дер­нуть его из этой жут­кой ло­вуш­ки, нес­мотря на то, что на не­го мог­ли на­кинуть­ся всем ско­пом. Он сде­лал не­реши­тель­ный шаг впе­ред, чувс­твуя ед­ва кон­тро­лиру­емую дрожь в ко­ленях...

Как вдруг кто-то боль­но схва­тил его за пле­чо и поч­ти от­швыр­нул на­зад, пре­секая по­пыт­ку Ру­ни спас­ти Ос­ка­ра.