Внутренний диалог рассказ

                «Без приключений –  что за погулянка?
                О ужас возвращения домой!»
                Николай Колычев               



ВНУТРЕННИЙ ДИАЛОГ 
  (рассказ)

Она 

  « Мы сидели в баре. Я спросила: «ты вспоминаешь?», он ответил «да», но так неискренне, будто бы под нажимом, что я сразу же сникла, внутри насторожилась, растеряла, как-то постепенно, вдруг оживший вспыхнувший интерес… Мы выбрались с дочкой в этот город, областной центр, чтобы хоть развлечься, немного расслабиться, отдохнуть, а он тут как раз, кстати, позвонил, и я сказала, чтобы он там ждал, у ресторана…
    Развод мой, долгий, длинный, изматывающий, в течение почти пяти лет, наконец-то, совершился… И теперь кажется мне, что брак этот,  скороспелый, суматошный, перед уходом его  в поход, так и остался, пустой, ненужный. Бедовый мой муж, теперь уже бывший, так и не смог стать мне родным, с его туповато-хамским отношением, солдатчиной, даже оборотами речи, раздражающий его воспитанием средь  военных…
    Но вот теперь этот звонок, и будто  я возвратилась в то  время, когда была «еще», но «уже», хотя продолжала жить, по инерции, надеждами, что всё образуется, восстановится, и я снова стану желанной, любимой женщиной , манящей. Но все куда-то уходило, безвозвратно, в песок, неделями, месяцами,  годами, и возвращаться  было  бессмысленно и нереально. Так и пронеслись эти  пять лет до развода и вот такой же срок нашей поездки с ним, когда я стала почти свободна, который позвонил…
  Случайно подвернулась эта поездка, да не в очередные Гагры или Сочи, а зарубежная, в страны неведомые, хоть и соцлагеря, но все же другие, с высоким уровнем жизни, с дешевыми шмотками,  вкусной едой, И недорого. Как раз  нашлись и деньги.
   В день, когда отходил поезд, вечером, как раз мне исполнилось тридцать девять, и дальше я уже расти не могла, не имела права. Себе я  наказала,  кого-то  непременно отыскать, не больше-не меньше. Так и вышло. Нрав мой веселый, располагающий, лицо не страшное, даже миловидное, фигура лишь  чуть полноватая, но без жирка, сама невысокая. В общем, для любви   вполне подходящая…
   На перроне, где встретились и шли  в одну сторону, он шутил и разговаривал, оценивающе так,  измеряя взглядом, и я тоже отвечала,  улыбалась его шуткам. Он спросил: «Вы тоже за границу? С таким  чемоданом не пустят...» Я – смеялась.
     Мою натуру, ответственную, деловитую, сразу же раскусила руководительница группы,  потолще меня раза в два и годами постарше,  и естественно, – коммунистка. Она директорствовала на молочном комбинате,  ехала бесплатно, за счет фондов комитета по туризму. И очень важничала. Обронила как-то, что «старая большевичка». Расположились  с нею вместе в купе, она меня и взяла в оборот. На станциях, по пути,  из  нашей группы должны были подсаживаться, и нужно было сверять прибывших, по списку, и эту работу она поручила мне. Я с нею справилась. Но то, что искала, что  было нужно мне, не нравилось. Мужчин оказалось совсем немного, всего около трети, да, всего  девять, причем трое из них с женами. Оставались,  таким образом, шесть. Но двое  были совсем молодыми. Остальные в общем, приемлемые. Возрастом 33, 36, 40, 44. Шофер, сантехник, пекарь, токарь. Ни одного инженеришка, или хотя  бы торгового работника. И  кто из них был женат, – непонятно. В списке такие сведения не давались. Не густо. Стала  присматриваться. К концу первых суток, когда  уже приближались  к  Москве, я выключила из «своего» контингента шофера и сантехника. Первый напился, а другой ходил  небритый, и все время спал. От него я  и слышала, как он хвастался, что в Москве водку он найдет обязательно. Год был  ущербный по этой  части, в мае приняли безалкогольный закон. Но пьяным  его я не видела, хотя водку он действительно достал, в столице  помогли жившие там его родственники. Невольно стала за ним наблюдать, и вот увидела такой случай. На одной из станций, уже  перед границей, поезд  как- то тихо, без предупреждения  по трансляции, покатился и пошел, все набирая скорость, и он не ринулся первым, а  впустил  всех впереди  стоящих женщин и сам после  побежал, да так ретиво,  что остался без мешавших ему тапочек, но в вагон успел… Но вот кто-то дернул стоп-кран, кто-то выскочил, так  что тапочки ему возвратили, закинули… Захотелось  с этим небритым сантехником поговорить. Он оказался не тем, за которого себя выдавал… Случайно, в последний момент, купил горящую путевку, действительно предназначавшую сантехнику, который поехать отказался.  Сам он оказался высшего образования, интеллигентен, культурен, прекрасно разбирается в искусстве, музыке, литературе, театре. Говорил о Генделе, Набокове, Любимове… Я прям обалдела, когда мы неожиданно так, разговорились, в коридоре вагона. Сама я , из-за раннего замужества всё потом наверстывала, закончила политех, но работала простой чертежницей. Лишь в последние несколько лет стала преподавать, молодым солдатикам, основы строительного дела.
 
     В первый заграничный город прибыли ночью. В холле гостиницы распределяли номера. Он сказал: «давай один на двоих». Внутри у меня как- то затрепетало, представила на миг серьезность его шутки… За первым городом пошли второй, третий. Не хватало общения, в барах или  ресторанах  тратить  драгоценную валюту  не хотелось, и мы собирались, по вечерам, после экскурсий, пили привезенный из Союза чай, заваривали его от кипятильников. Смеялись, пели, рассказывали анекдоты. И вот, как-то остались мы  в моем номере после всех вдвоем…  И он стал читать своих  любимых Есенина, Рубцова, Лермонтова. Расхаживал, в такт рифмам. Я сидела застывшая, оцепеневшая. И вдруг он остановился и погрозился, что поцелует меня. У меня вырвалось дерзкое и призывное, «попробуй!». Он стоял сзади, и вдруг обнял мою голову, развернул к себе, прильнул устами… В дверь постучали… Он оторвался. Я встала, чтобы открыть, но за дверьми никого не оказалось, уже ушли.  И он снова уже, стоя прямо и близко передо мной, на выходе, захотел прильнуть ко мне. Я не позволила…
     Следующим утром, на завтраке, он со мной не разговаривал, демонстративно проходил мимо,  не глядя в мою сторону. Мы поехали на горный перевал, смотреть там музей обороны, который впечатлил. Впервые, неплохо, однако, разбираясь в истории,я узнала, что вместо запланированных командованием  трех недель на прорыв, топтались  тут  полгода… Дукла…
     Вечером того же дня  повезли нас на загородную виллу, местной компартии. Там пили, гуляли,– до полуночи. Он даже, вспомнив театральное свое прошлое, пытался  читать об Игоревой битве, тысячелетней давности, в современном переводе . Но водка лилась рекой, и… бесплатно(!), на  него мало кто обратил внимание. Но я заметила,  что он почти не пьёт, хотя  сидела  далеко от него, на другом конце огромного П-образного стола. Руководительница   наша  перебрала, но  все-таки сообразила мне  поручить посчитать всех входящих  в автобус. Я подстроила так,  что мы оказались вместе, на переднем сиденье. Мы  еще подвезли, до одного городка,  несколько словаков, они вышли, дальше  уже   ехали как бы  одни,  до города, где  была наша гостиница, в одиночестве, впереди  всех  остальных, на задних рядах.  Ехали долго, полтора часа, и поскольку настроение у всех  было веселое,  стали петь песни. Поначалу нестройно, куплетом, отрывками, но вот я вышла перед всеми,  взяла  в руки гидовский микрофон, и затянула «Любовь и разлуку», из недавнего фильма, «Нас венчали не в церкви», а потом – популярный хит, «Комарово», да  так чисто  и звонко, как никогда, потому что  ловила его восхищенный взгляд… И вот мы перед комнатой, моей, где я одна. Он медлит с расставанием, не решается произнести эти пожелания на ночь.  Я тоже, вся в растерянности, завтра переезд, в другой город, там неизвестно что, может, поселят меня не одну, но у меня… последний день, еще есть сгустки… И ему, неожиданно для себя, все  рассказала, объяснила, он согласился. Остался… И вот мы в постели,  я с полотенцем под себя, и сразу, после в ванную, рядом… И ни сожаления , ни разочарования, или там угрызений, – ведь не жила с мужчинами уже  более полугода, – не было. Просто долго ожидающая эта телесная сладость, от внедрения чужого поначалу тела, но и освобождения, раскрепощение от условностей, банальностей, неодолимости желания… Все хорошо, наконец-то, – страхи,  и сомнения преодолены, позади… Целовал он меня всю, от шеи  и  подмышек,  и дальше вниз, по животу, и в самую суть... Такого у меня еще не было… Никогда.      

   Естественно, связь нашу, мы держали в тайне. И в следующем городе, когда распределяли номера, я подстроила так, имея список одиночных и двойных  номеров на руках, будто бы случайно, выделила «однушку» уже не себе, а ему. Но произошла тут сшибка, наша недоработка наша,  да просто легкомыслие. Мы задержались в гостях у одной  местной семьи, адрес  получили еще в предыдущем городе, от милых  и добрых там знакомых. Нас оставляли ночевать, уверенные, что мы супруги, но мы, опасаясь чего-то , отказались, и добрались до отеля уже за полночь. Нас, конечно, впустили, это не совковские гостиницы… Но тут-то всё и раскрылось. В  холле нас встретила ожидавшая и разгневанная руководительница, которая сказала, что мы задержались на  целых  на  пять часов  и завтра же, срочно,  будем отправлены на Родину, в Союз… Положение   было серьезное, могли быть разбирательства на работе, санкции. Так и просидели до утра в холле, раздосадованные, утомленные,  ошеломленные,  что нам предстоит, грозит. Наутро я вошла к  начальнице,  проговорила , покаялась, проплакалась . Та –простила. Да и понятно – ей тоже пришлось бы держать ответ, что так распустила  туристов…»

Он

«Нет, непонятно,  – что она хотела, чего добивалась? Но ведь волнуется. Курит много, почти беспрерывно. И зачем я напросился? Стоял у входа, на  этом февральском холоде, среди толпы… Она с дочерью прошла беспрепятственно, на заранее заказанные места, а в мою сторону она лишь взглянула,  даже не остановилась. Так я и остался снаружи. Злость распалила меня и  я решил, во что было ни стало, проникнуть внутрь. Вход со стороны гостиницы перекрывала решетчатая дверь, и вот через неё-то я  узрел одну знакомую, она была подругой моего приятеля, шофера «скорой».  Она открыла щеколду, озираясь, и я  шмыгнул за дверь, но двинулся не наверх по лестнице в основной зал, а побоку, к бару… Там она и сидела, брошенная и одинокая, дочка убежала плясать, и даже не удивилась, когда  я появился перед ней, восприняла обыденно. На столике  стояла только недопитая чашечка кофе и ютилась ополовиненная пачка «Космоса»… Я вытащил свою. И заказал вина. Средств у меня хватало…
     Она постарела, действительно, и на лбу уже явственно проступили глубокие морщины,  на шее просматривались стяжки.  Так-то еще смотрится, но по сравнению с дочерью, чистой, свежей, конечно – поблекла. Особенно выделялась «морщины смеха». Две продольные, срединные складки, при улыбке или повороте головы угадывались четко,  и предательски безбожно. Ей уже  за  сорок пять, но вот ягодка ли она? Тогда, в поездке, шесть лет назад, она излучала молодость, старше мне не казалась, не чувствовалось. Она ведь всегда улыбалась, глаза ее светились всегда, и губы, большие, сочные – растягиваясь, расплывались.  К ним хотелось прильнуть, забыться, наполниться счастьем и радостью. Тогда, к той обвальной странно-необходимой похотливой нужде, из-за обстоятельств, условий, подмешалось, как в пиво водка, то хмельное чувство духовной близости, раскрепощения, распятия души, взаимопроникновения внутренних миров. Тогда о годах не думается, одно  только  счастье обволакивает, как вдруг открытие вдруг чего-то, нового, неизведанного… Одно только это свалившееся счастье в закостенелой, опостылевшей и душной атмосфере суеты повседневности, быта… Исподволь, накапливаясь, чувство это захлестнуло в тот поздний вечер в том последнем, уже столичном городе, когда сбежали из захолустной как всегда, гостиницы ночью, шли по длинной полутемной окраинной улице, к центру, пока не наткнулись на пивную, довольно просторную, но полутемную и полупустую, где нам принесли  пенистый золотистый напиток в больших кружках, и мы сидели, едва различая  лица, улыбались будто беспричинно, излучая эту непонятную восторженную, и нахлынувшую радость, которая влекла, звала и не могла остановиться, не насладившись друг другом, уже под утро, в номерной, выделенной  нам уже открыто, комнате. Следующим поздним вечером и ночью был прощальный вечер, заключительный праздник, – ужин в отеле «Интернационал». Мы туда поехали уже поздно, в темном, с выключенным, в салоне,  освещением, вовсе не желая поначалу там присутствовать, а насладиться бы, остаться наедине, за два «голодных» дня насытиться, в гостинице, когда  там не будет никого, но отказаться было неудобно, неловко, невозможно. Она  сидела  рядом, молчала, повернув голову к  темному окну,  бликам за ним огней… А «Икарус», мчался в  другую окраину Праги,  и мы неслись в нем, будто в звездолете, среди мелькающих будто звёзд… Сидели, конечно,  вместе, рядом,  за изысканно убранным столом, смотрели концерт столичной эстрады,  и казалось, от нетерпения, готовы были умчаться сразу же,   и так   все-таки сделали, решились, и уехали на такси, потратив оставшуюся  местную валюту. А потом была полная безумия и страсти полу-ночь. Она договорилась с соседкой, выторговала у нее два часа уединения, и я «кончил» за это отпущенное время два раза, почти подряд, и впервые ощутил  зажатость ее,  искусственность  даже, ей «не понравилось», было хуже чем всегда, в такой спешке… Не стоило, значит, было, затевать эти купленные для любви 120 минут… В половине  второго ночи зазвонил телефон на ее столике, я встал, пошел в ванную, и стал потом одеваться…»

 И снова  она

     «Снова мы встретились месяца через два. Да, это был  уже конец зимы или даже  в начале весны, в марте. Чесался мой пах, я и высказала ему, спросила, отчего – он объяснил. Оказалось, он там  встретился еще с одной, в самом начале, а эти  бессовестные вошки не проявлялись, пока не развелись. Слава Богу, избавиться было не трудно… Но и отчуждение закралось. Хотя он был один, жил без супруги, та уехала, рожать, растить малыша… Это тоже меня подкосило… Зачем встречаться и мучиться? Но пролетела так вся весна, подступило лето, начался июнь. Я и ездила, доставляла ему радость, себе удовольствие. Все-таки  как будто бы не одна. Но тут бывший пришел из похода, заявился с цветами, шампанским, стал каяться, проситься обратно… Я уступила. Куда было деваться. Дочка только поступила, на престижную учебу. Сын заканчивал восьмой, и надо было определяться, учиться дальше где-то или продолжать образование  в школе. Мы поехали вместе  в отпуск. Море, фрукты, вино. Но снова пошли нелады, разлады, старые обиды, непонимания… Возвращались, уже к началу сентября, совершенно чужими. Нет, видно разбитую чашку не склеишь. Снова я оказалась на распутье…

   Ему не давали отпуска на лето, он все эти почти три месяца работал, на дикой и раздирающей работе врача скорой помощи. Я пожалела его, мы снова встретились. Один из его друзей, врач, оставил ему ключи от своей квартиры. Там были удобств побольше, не то, что в его халупке. Да и  добираться ближе. Мы  даже спокойно могли прогуливаться. Мы бродили по этому милому городку-предместью, в ту золотисто-красную осень, под шуршащими  листьями. Было еще тепло, дышалось легко. Какое-то безумие было наше в постели… Перехлест через край. И так  продолжалось и месяц, и два, и третий… А в декабре я  почуяла… зарождающуюся в себе жизнь. Обмануться не могла. Было ведь и раньше, не раз. Всё сходилось… И вот перед Новым годом ему объявила. Он не то, чтобы удивился или воодушевился, но как-то сник, примолк. Мы опять были в том городке, лежали, разморенные после сближения,  этого  отчаянного сумасшествия, очередной недельной разлуки…»

Опять он

    «Несколько дней я ходил как прибитый. Ведь жена уехала в Питер рожать, а тут еще такое от неё, что можно было стронуться умом. 
     Но подошли тут праздники новогодние, я ей звонил с поздравлениями, а она плачет, – в доме отключили отопление и она не знает, куда деваться. Разговор шел в  помещении  «скорой»  в присутствии  там сотрудников, и  уже в запале  ничего не боялся, ни толков-ни кривотолков, но как я ее не звал приехать,  она не согласилась. Появилась только 5 января. Мой друг отмечал  день рождения, она привезла  деликатесов, вместе мы состряпали угощение, соорудили стол, и я даже пел на гитаре, что очень редко со мною в последнее время случалось. Однако, нужно было что-то думать, соображать, решать. Но всё само собою разрешилось, она сделала втайне, и не посоветовавшись, себе освобождение.  Это меня еще не то, что удручило, но… задело. Сдвигалось, постепенно, сознание, что мы друг другу становимся не нужными. Но привычка инерции действовала: я продолжал  жить один, она тоже – без мужа. Но как-то, постепенно, встречи наши сместились в сторону «культурного досуга».  Мы как бы съезжались в областной центр с двух сторон – она из своего городка, я из поселка. И  направлялись в театр, кино, на мероприятия. Я  вытащил её  как-то в кафе, где собирались литераторы. Новации времени разворачивались вширь и вглубь, слова обличали, обнажали суть перемен. Мы оказались за столиком с  известным, на слуху, поэтом. Он недавно перевел местного, немногочисленного народа самобытную поэтессу, был на устах, популярен. И вот моя пассия, гостья того скромного праздника, у меня на глазах откровенно и бессовестно флиртовала, чуть ли не предлагая себя. Мне стало неловко,  я заявил, что срочно  спешу  на смену, мол, пора, не успею. На самом деле мне нужно было к девяти. Вечер начался в шесть и на пару часов пребывания я  и рассчитывал. Но тогда какая-то злая сила, неведомая воля,  заставили меня вытащить ее из-за стола и буквально вытащить наружу, – вывести. Она и не сопротивлялась, а поэт раздосадовано смотрел ей вслед...
   
   Потом, летом, она уехала в отпуск, с мужем. Я  даже подглядел как те сидели в аэропорту, улыбчивая и счастливая она, и жгучий  статный брюнет, с военной выправкой, пока еще её муж… И ровно снова почти через год,  тоже летом, мы с ней  встретились опять, в её военном городке, у неё дома. Она уже развелась. Жила она одна, в шикарной трехкомнатной квартире, оставленной бывшим, пока без детей, – дочка поступала в МИМО, сына отправила  к бабушке. Я в городе очутился по пропуску, проездом, к месту отбывания военных сборов. Сухое приветствие после звонка в дверь, даже без намека на радость, дежурный чай с бутербродом, недомолвки, нескрываемое  недовольство и дальше – экскурсия по квартире. Перед просторной тахтой она чуть, слегка, шутливо вроде,  подтолкнула меня на матрац… Удовлетворившись, она вообще перестала  меня видеть, замкнулась окончательно и я понял, что надо её покидать, расставаться теперь уже навсегда. Самка насытилась. Мавританка сделала свое дело.
   Но я уезжал по тряской летней, утрамбованной гравием дороге, подпрыгивая на ухабах, довольный и не  разочарованный. Хотя  еще не мог знать того, что с нелюбимой женой предстояло мне  жить ещё долгих  пятнадцать лет…».

 1990, 2018. Мурманск