Предстояние

  Первые лучики света беззаботно играли на плотном слое снега, укрывавшемм широкое спящее поле. Густой лесной массив, расположенный неподалеку, потрескивал от сковывающего мороза. Редкие порывы ветра эхом отдавались по всей округе. Со стороны казалось, что все живые существа покинули это пространство или навечно растворились в бескрайнем ледяном королевстве, созданным самой природой. Однако, на отдаленном холме к западу от леса люди сумели нарушить покой окружающего их безмолвия и забвения. Петухи звонко воспевали рассвет, дым кирпичных труб выписывал причудливые фигуры на фоне девственного голубого неба. По единственной улице, проходившей через всю деревню и делившей ее на две части, подволакивая ногу, спешил Мишка – мальчишка пятнадцати лет, укутанный в военный отцовский тулуп, ушанку, валенки и ватные штаны цвета хаки. Бессонная ночь далась ему тяжело – синяки под глазами выделялись на фоне бледного лица, а сознание отключалось на ходу. Именно из-за этого он поскользнулся у крыльца и сильно ударил ногу. Но, несмотря на свое состояние, Мишка стремился как можно быстрее оказаться у въезда в деревню, где маленькая улица перетекала в широкую просёлочную дорогу, проходящую через два огромных поля и густо засаженный лес, простирающийся в необъятное небо. И только где-то в дали едва улавливались отзвуки проезжающих машин по скоростной трассе. Правда, в это время года от дороги оставалось лишь направление – трактора тут никогда не было, а единственная на все поселение «Нива» восемьдесят шестого года на огромных грузовых «котках» третий месяц стояла с разобранным двигателем. Ее владелец ушел в очередной длительный запой и возвращаться пока не собирался. Раз в неделю сюда приезжал вездеход ГАЗ-66 - передвижной магазин, доставляя лишь самое необходимое – хлеб, спички, крупы и т.д. Вместе с ним привозили корреспонденцию и пенсию. О скорой помощи, пожарных, спасателях здесь никто не говорил – немногочисленное население, состоящее в основном из пожилых, рассчитывало только на собственные силы. Не было даже церкви – полуразрушенный храм стоял на окраине, ожидая своей очереди в списке на восстановление. Но один батюшка из Храма Успения Пресвятой Богородицы, находившемся в деревне за шесть километров отсюда, по личному волеизъявлению и, безусловно, благословлению местного архиерея, периодически совершал божественную литургию в самой большой избе, принадлежавшей Марье Егоровне Потёмкиной, которая пользовалась непререкаемым авторитетом местных. Именно из этой избы пять минут назад выбежал Мишка и сейчас, стоя на заснеженном холмике, беспокойно вглядывался вдаль. Через пару минут усталое лицо мальчишки озарила улыбка – по заметенной дороге к нему постепенно приближалась маленькая черная фигура человека.
  Отец Серафим изо всех сил старался поддерживать взятый им в начале пути темп. Пожилой священник на лыжах с черным рюкзаком за спиной смотрелся сюрреалистично на фоне ледяной пустыни, хотя здесь никто этому не удивлялся. Лыжи были единственным способом относительно быстро добраться до деревни от трассы, на обочине которой батюшка оставил свои видавшие виды «Жигули». Возраст давал о себе знать, но отец Серафим, беспрестанно повторяя про себя Иисусову молитву, уверенно продвигался вперед. Этот человек производил на посторонних двойственное впечатление. С одной стороны, его высокая, худощавая фигура в старой, местами дырявой рясе, в плохо освещенном храме пугала новых прихожан и случайных путников. Пронизывающий взгляд исподлобья, а также строгие напутствия своей пастве усиливали отрицательное впечатление. С другой стороны, люди, знавшие отца Серафима много лет, характеризовали его как человека справедливого, мудрого и, что самое важное, крайне милосердного. Каждое слово пожилого священника воспринималось ими как безоговорочная истина, причем то была истина, пропитанная непоколебимой верой, неземной любовью и применяемая в повседневной жизни. Отец Серафим всегда говорил простыми словами и фразами, изредка прибегая к притчам, цитатам из Библии или писаниям Святых Отцов. В любое время дня и ночи он был готов покрестить, отпеть, исповедовать нуждающегося. Вот и сейчас батюшка спешил на встречу своему священному долгу. Уже на подъезде к деревне он разглядел правнука Марьи Егоровны, махающего ему рукой.
  - Здравствуйте, отец Серафим! Пойдемте быстрее, ей ночью совсем плохо стало, вас звала. Пойдемте!
  Молча кивнув, священник снял лыжи и последовал за мальчиком.
  - Что с ногой?
  - Вас бежал встречать, споткнулся на крыльце и упал.
  - Куда спешил-то? Я дорогу знаю, а бабушке своей этим не поможешь.
  Мишка промолчал. Он не понимал, как этот старик может оставаться спокойным в такие тяжелые моменты.
  Через несколько минут они были на месте. За приездом батюшки наблюдала вся деревня. Кто-то вышел на улицу, остальные с любопытством выглядывали из окон.
Оставив лыжи с палками у порога, священник прошел за Мишкой на крыльцо, а затем, разувшись и перекрестившись, ступил на скрипучие по-ловицы старой террасы, где его встречала Светлана – мама Миши и дочь Марьи Егоровны. Миловидная блондинка сорока четырех лет с заплаканными глазами стояла у приоткрытой двери.
  - Отец Серафим! Слава Богу, я уж думала, что не успеете. Проходите скорее, она долго не протянет.
  Перекрестив женщину, священник прошел по маленькому темному коридору в угловое помещение. Несмотря на почтенный возраст как комнаты, так и всей избы, состояние ее можно было назвать великолепным. Намытый до блеска линолеум, отсутствие пыли, чистая скатерть на примитивном дубовом столе, хорошо сохранившиеся книги на полках свежевыкрашенного шкафа говорили о безупречной аккуратности хозяйки. Отец Серафим, регулярно посещавший этот дом, привык к идеальному порядку в жилище Потёмкиной, но в угловой комнате он оказался впервые. Все мероприятия Марья Егоровна проводила в гостиной, а свою «коморку» всегда запирала на ключ.
  На железной кровати, укутанная в белое одеяло, едва слышно дышала отходившая в иной мир пожилая женщина. Близость смерти часто меняет внешний облик человека, иногда до неузнаваемости. Изменилась и Марья Егоровна, правда, не сильно. Лишь грубоватые черты лица стали еще более выделяющимися. Душа уже покидала увядающее тело, а сознание не реагировало ни на какие стимулы.
  Отец Серафим шепотом попросил Светлану с сыном выйти из комнаты и не входить без его разрешения. Закрыв за ними дверь, он расположил необходимые предметы на столе и, совершив молитву, приготовился к таинствам. Внезапно, позади него раздался вкрадчивый, насмешливый голос.
  - Говорил же, старый, встретимся еще!   
  Священник медленно повернулся. На стуле в противоположном конце комнаты сидел очень красивый молодой человек в дорогом английском костюме и лакированных туфлях. В его руках красовалась деревянная трость с набалдашником в форме змеиной головы. Светлые волосы, убранные назад, открывали высокий лоб и бесстрастный взгляд ярко-голубых глаз.
  - Зачем ты здесь? – спросил отец Серафим ровным, спокойным голосом.
  - Да из-за тебя! Хотели другого послать, но переживать стали, что он не сможет достойно представлять наши интересы, так что пришлось мне. Занятная, конечно, старуха, но уровень все-таки не мой, не привык я к такой обстановке. Все дряхлое, дешевое – тоска! Не то, что на отпевании губернатора десять лет назад!
Откинувшись на спинку стула, молодой человек звонко рассмеялся. Священник стоял молча, сложив руки перед собой.
  - Ладно, ты, как всегда, не в настроении. Начнем, пожалуй? – незнакомец перевел взгляд на умирающую и его зрачки стали черными. - Итак, Потемкина Марья Егоровна, пятидесятого года рождения, вдова. Нда, всё как всегда. Религиозна, неверующая. Труслива, завистлива…
  - Не нам судить.
  - Скорее, не тебе, я-то имею полное право.
Отец Серафим хотел было возразить, но юноша примирительно поднял ладонь вверх.
  - В любом случае, многое зависит от нее самой.
  Отец Серафим закрыл глаза и в этот момент комната резко преобразилась. Окружающие предметы теряли свои четкие пропорции, расплываясь в густом белом тумане. Вопреки всем физическим законам, время и пространство застыли в одной точке бытия, открыв присутствующим удивительную картину трансформации души в ее начальное состояние.
  Воспарив к центру этой циклорамы, созданной самим Творцом, Марья Егоровна ощутила необыкновенную легкость, сочетающуюся с чувством неземного спокойствия и единения. Освободившееся сознание начало воспроизводить ее земную жизнь, не упуская ни одной подробности или эмоции. Позади, на некотором расстоянии от себя, женщина заметила очертания двух силуэтов – темного и светлого, однако, сама не зная почему, не придала этому никакого значения. Она просто знала – все так, как должно быть.
  Детство Марьи Егоровны было самым обычным для послевоенного времени – тяжелым, но счастливым. Ей повезло – за весь период пребывания в доме родителей она ни разу не стала свидетельницей ссор между взрослыми. Единственную дочь всегда окружала ласка и забота. Учеба давалась легко, так что она без труда поступила в медицинский в Москве.
  Погрузившись в воспоминания, Марья Егоровна почувствовала, что понемногу поднимается выше, ощущения легкости, умиротворения усиливались.
  Внезапно картина изменилась и возник тот момент, который она давно похоронила в своей памяти. Во время письменного вступительного экзамена девушка, сидящая рядом с ней, запамятовала элементарное биологическое определение. В надежде на помощь соседки, она потихоньку обернулась к Марье Егоровне. На все остальные вопросы девушка ответила верно, а самые простые знания на нервной почве вылетели из головы.
  С ранних лет воспитанная в том, что все должно быть по справедливости и установленными обществом правилам, Марья Егоровна молча прикрыла свой листок рукой, а при сдачи работ сообщила преподавателю, что «вот она» пыталась подсмотреть ее ответы. В итоге, Зина – так звали разволновавшуюся абитуриентку - не поступила.
  Сначала Марья Егоровна не поняла, почему этот незначительный эпизод «всплыл» в ее памяти. Но вдруг она оказалась в белой больничной палате. На грубой, железной кровати, связанная по рукам и ногам, лежала та самая Зина. Завалив экзамен, к которому она так тщательно готовилась, девушка получила серьезнейший нервный срыв и пыталась покончить собой, повесившись на бельевой веревке в комнате. Ее спасла соседка, вернувшаяся раньше, чем планировала. Словно в быстрой промотке, Марья Егоровна просмотрела последующую жизнь Зины – недолгую, одинокую и несчастную. Окончила она ее так же в больнице – слабое сердце не выдержало постоянных потрясений на фоне прогрессирующей депрессии.
  Несклонная при жизни к ярким проявлениям как позитивных, так и негативных эмоций, Марья Егоровна почувствовала невыразимую боль. Сказать, что она была сильной – не сказать ничего. Любые пытки плоти казались никчемными по с равнению с полыхающим в ее душе огнем. Он поглощал несчастную женщину, сжирал ее изнутри. Ей хотелось испустить дикий рев, похожий на тот, который время от времени слышен в дикой природе. Так кричит загнанный охотниками волк, осознавая неизбежность страшной кончины. Но она не могла. И от этого истязание становилась еще страшнее.
Отец Серафим и молодой незнакомец молча наблюдали за происходящим. Священник сосредоточенно молился о новопреставленной душе, его оппонент, наоборот, был расслаблен, изредка ухмылялся.
  Тем временем все новые и новые воспоминания разных сортов то пытали истерзанную душу Марьи Егоровны, то врачевали свеженанесенные ожоги. Каждую секунду ее силуэт на белом фоне расплывался в темных, постыдных деяниях, погружаясь в массу бледно-серых созданий, однако, затем, возвращался обратно в свет, поддерживаемый яркими, светящимися сферами. Автор не хотел бы описывать каждый поступок отходившей женщины, так как сам, являясь простым человеком, слабым и грешным, не вправе судить о верности либо низости совершенных ею действий. Вышеприведённый инцидент с поступлением в ВУЗ истолкован детально лишь для примера и общего описания терзаний человеческой души на пути к ее невидимому пристанищу. Остается добавить, что «пережив» последнее негативное воспоминание произошло следующее: светящиеся силуэты расступились в две стороны, образуя между собой яркий, стремящийся ввысь коридор. Немного помедлив, Марья Егоровна вступила на него и начала понемногу растворятся в бликах небесных софитов.
  - Вот чёрт, только время зря потратил!
  Отец Серафим открыл глаза. Перед ним лежало покинутое душой тело. Он обернулся. Стул, на котором восседал незнакомец оказался пуст. Священник прошептал благодарственную молитву, собрал свои вещи и, перекрестившись, вышел из комнаты.