Роман про ампутантов

Дочитала роман Славниковой «Прыжок в длину». 
Прежде одна из цитат книги – про меня: «Втайне стыдясь своего интереса, Ведерников выискивал в сети истории ампутантов. Ему хотелось знать, кто как справляется».

А теперь сюжет: многообещающий спортсмен, чуть ли не обладающий начатками левитации, подбирающийся к мировому рекорду по прыжкам в длину, благодаря этой своей умелости спасает из-под колес джипа пятилетку, побежавшего на дорогу за мячиком. Сам остаётся без обеих ног – одна до бедра раздроблена, вторая – в лодыжке. Двойной ампутант. Мать – бизнесменша, обеспечивает сына всем, чем только можно – протезы, отдельное жильё, служанка-массажистка, довольство в размере 2000 евро ежемесячно.
Жизнь после операции складывается так: семья мальчишки прилепляется к спасителю, спаситель – раз из самого ничего не получилось – начинает курировать спасённого, пока не убеждается, что растёт (и вырос) очень не годный человек, да ещё обладающий способностью приносить несчастье тем, кто с ним сближается.

 «Плохо, если у человека есть талант, плохо вдвойне, если талант растет, замещает собой ординарные, простым питанием занятые ткани: вычти талант, и от человека останется огрызок, а то и вовсе дыра. А вот Женечка, из которого вычитать нечего, при любых обстоятельствах сохраняет полноценность. Он, человек, он имеет права, он — священный объект всей гуманистической культуры и нынешней пост-культуры, поставившей человека-женечку выше всех институций, традиций и прочей фигни. Если человек-женечка в беде, его надлежит спасать, бросить все силы и заплатить любую цену, потому что утрата священного объекта неприемлема. «Диавол», — все нашептывал Ведерникову на ухо настырный торговец водкой».

Рассуждение автора о таланте несколько странное и мне не понятное, но после осуждения наличия в человеке таланта, Славникова переходит к личности спасённого Женечки, и становится понятным, что имеет она в виду талант не общественно-полезный, а направленный на устройство его носителя в обществе – самое удобное и комфортное, часто за счёт окружающих или даже случайно к носителю приблизившихся.

О том, что спасённый мальчуган оказывается вроде бы избранником тёмных сил в романе не раз и не два подчёркивается: «Он <картёжный катала>и сам уже понял, что из юнца <Женечки>не выйдет профессионала. То, что помогало юнцу в игре, было не тактильным навыком и не умственным расчетом: то была глубокая убежденность в своем праве на выигрыш, и такое редкое свойство надлежало уважать. Также надлежало это свойство использовать».
И ещё: «...в жизни при ампутанте Женечка улавливал некую благую выгоду, защиту от покушений рока. Он чуял всеми своими душевными потемками, что всякий инвалид продуцирует около себя особую зону, обладающую неэвклидовыми свойствами, и любой человек, в этой зоне проживающий, повышает свою ценность вдвое. Ценность собственной персоны Женечка любил, всячески о ней пекся, готов был и хлопотать, и платить».
Вот даже как! Что это за вывод Ольги Славниковой, на каких он основан наблюдениях – даже и пытаться не стоит предполагать. Быть поближе к инвалиду, чтобы подняться в цене – подумать только!

И ещё – философия якобы ампутантов (не говорю про всех инвалидов), изложенная полу-актёром, полу-бандитом Корзинычем: «…есть и наши внутренние инвалидские дела. Мы между собой государство в государстве. Никто не знает, как мы маемся, безногие. Как воем по ночам, как ноги свои отрезанные щупаем. Как жить устаем. Над нами нет закона, как над другими-прочими. То есть закон, конечно, есть в виде суда и полиции. Но не в виде совести. Чтобы еще и совестью мучиться — пускай-ка выкусят!» — с этими словами разгорячившийся Корзиныч свернул похожую на клубень коричневую дулю и потряс ею в пыльном, взбаламученном пространстве…». Гипертрофированное, искорёженное представление о себе? А что если эту сентенцию читатель воспримет всерьёз!..
 
Дальше сюжет спойлерить не стану, а обращусь к той теме романа, которая меня и тронула  – ампутанты.
Их там несколько – главный герой Олег Ведерников, главная героиня Кира Осокина и несколько персонажей из кратковременного кружка «баскетболистов-колясочников», куда было затащил Олега бывший его тренер.
 
Про персонажей кружка судить не берусь – там своя специфика, коляски, мужчины и прочее. Хотя кое-что характерное именно для инвалидов-опорников в тексте нет-нет да встречается: «Корзиныч был главный пропагандист идеи, вдохновлявшей баскетболистов-колясочников: «Мы не хуже других, мы лучше других». В каком-то смысле так и было: себестоимость всякого действия, вот хоть посещение душевой, оснащенной разными перекладинами и поручнями и после тренировки напоминающей одновременно коробку с насекомыми и орбитальную станцию, настолько превышало затраты на то же самое у целых организмов, что любой здоровый ужаснулся бы и остался грязным. Классификация, сводившая сумму увечий игроков к четырнадцати баллам, не учитывала болевых ощущений, что было специально прописано в правилах. Но боль была, она была реальна, и гримасы свирепости, искажавшие на площадке потные лица игроков, на самом деле выражали ее, боль. Боль во многом вылепила эти совершенно разные мужские физиономии, проложила свои морщины, ставшие у каждого члена команды в буквальном смысле главными чертами лица; из-за этих характерных морщин лица баскетболистов, даже когда они в расслабухе тянули пивко, напоминали морды тигров».
Боль!.. Она ещё раз возникает, но в странном контексте: «Тесные лаковые туфли морщились на каждом шагу, строили ужасные гримасы, виртуальные ступни были, будто жабы, покрыты натертыми волдырями, боль от них с каждым ударом крови отдавала в затылок» (это Ведерников, инвалид без обеих ног, якобы чувствует. А вот про фантомные боли – ни гу-гу). 

Есть и другие откровения для не вовлечённых в мир ампутантов людей, например: «Еще одним врагом колясочников, едва ли не страшнейшим, было государство. Все баскетболисты пребывали на разных стадиях одной и той же борьбы за свои инвалидные льготы, собирали справки, писали в прокуратуру, обращались в суды. Некоторые таскали с собой в рюкзаках пухлые папки с ветошью документов — летописи судьбы на одинаковом для всех канцелярите — и вслух зачитывали перлы обтекаемой подлости, получаемые в ответ на свои законные требования. Чернобровый Аркаша, например, имел неосторожность, поскольку в социальном фонде долго не было денег, сам купить инвалидную коляску, полагавшуюся ему бесплатно. Теперь фонд социального страхования не желал компенсировать траты по чеку, потому что Аркаша приобрел слишком дорогой экипаж, тогда как ему следовало быть гораздо скромней. На самом деле коляска, о которой переписка шла точно о представительском лимузине, была брезентовым стулом на визгливых громоздких колесах, причем подножки, напоминавшие железные педали слива в общественных туалетах, регулировались только теоретически. Как во многих гражданских изделиях российского производства, в этой коляске было что-то армейское, грубое, солдатское, требующее стойко сносить тяготы службы. То же самое относилось к бесплатным протезам, изготовители которых, казалось, держали в уме не человеческую ногу, а винтовку Мосина». (Это, по опыту, сотая, если не тысячная, проблема во взаимоотношениях государства и инвалида)
 
Сосредоточусь на главных героях – они мне ближе.
Откуда Славникова черпала сведения об устойчивости ампутантов-опорников – Бог весть. Что ампутанта для устойчивости можно поддерживать под локоть – это на её совести: похоже, ей ни разу эту процедуру провести не пришлось, иначе бы любой облагодетельствованный таким жестом отвёл руку из-под своего локтя и в лучшем случае предложил  просто протянуть её как опору, а уж облокотится на неё он сам – с той стороны и с такой силой, которые выберет неустойчивый организм.
Возьмём Олега Ведерникова. Нет обоих ног. Тут протезы надеть – уже целая повесть с приключениями. Я надеваю свой, стоя на здоровой ноге. И то – надела, покачалась, утрамбовалась, тогда делаю шаг. Ему же искусственные ноги надо надевать сидя или лёжа, потом приноравливаться стоя, чтобы сбалансировать тело и тут же не свалиться. Потом шаг, другой. Были бы обе ноги до колен ампутированы, а то ведь одна – бедро, то есть коленка чужая, её усилием мышц не согнёшь-не разогнёшь, только культёй, а той упор нужен, которого ни сидя, ни лёжа не достигнешь... Ну и без трости двойному ампутанту спешить-скользить по истёртому дырявому ледку – это уже из снов.
Или сцена, когда он с Кирой (с одной живой на двоих ногой) переплетаются перед постельной сценой – тут я пасс. Свалиться должны ещё у порога и разве ползти к постели на руках.

Про достижения Олега на карбоновых спортивных протезах ничего не могу сказать – можно ли управлять неживыми ногами лучше живых: он ведь почти к прежнему рекорду приблизился. В скобках сказать – у обоих главных героев протезы явно не через ФСО заказаны, новейшие. Кира на них даже на горных лыжах мастерски катается, «балансирует на шпильках» в телестудии и вообще безногой только называется, потому что внешних признаков – никаких.

Теперь Кирин успех и поклонники. По себе знаю – стать надолго любимицей публики ампутантке в России, "бегать" от фанатов, раздавать автографы, иметь (поэтому) мощнейшую поддержку спонсоров – это… Может быть настали новые времена?
Ну не такая у массового российского зрителя ментальность – у нас инвалидов не приемлют. Стараются наиболее продвинутые с собой бороться, обвиняют в чёрствости тех, кто открыто выражает неприятие (да и брезгливость), но простейший тест – как бы ты отнёсся, если бы твой близкий связал свою жизнь с инвалидом - тут же всё прояснит: ни за что! Пусть кто угодно на это решается, но подальше от меня.
Родная мать Ведерникова от сына дистанцировалась (что тоже не слишком реально – редкая мать передаст изувеченное дитя служанке и сама уйдёт на другую квартиру), а уж согласиться в семью принять инвалида!.. Это же рассориться насмерть с криками: «Живи, как хочешь. Ноги моей в твоём доме не будет!»

Потому что все понимают – семья – это труд и труд. А если оба физически не полноценны, то часть труда ляжет на плечи родственников. Если материально ты не владеешь пароходами, конечно...

Теперь лиричные и романтические взаимоотношения…
Инвалиду мало своего уродства, чтобы он потянулся к такому же?
Ну, разве если больше в окружности нет никого. Кира же утопает в обожании кого только не… У Ведерникова – Лида. Пусть не конфетка, но всё же не безногая. Да и про Ведерникова по книге нельзя сказать, что он равнодушен к «нецелости» других: «Существовали всякие специальные тренинги и группы поддержки, где обрубки располагались — иные подобно нормальным людям, иные подобно живым рюкзакам — на стульях, составленных в кружок, и по очереди выступали с наболевшим, а потом все вместе угощались крашеными соками и выпотрошенными из упаковок ломкими печеньями. Мать несколько раз пыталась внедрить Ведерникова в такую группу, но он отбывал повинность молча, угрюмо глядя в пол и вздрагивая, если в поле зрения попадали чужие непарные ноги».

(Заметим, как походя  и безжалостно, без реверансов, Славникова определила  суть физического инвалида - "обрубок". Это и есть квинтэссенция отношения у нас к инвалиду.

В общем, мало книг у нас про ампутантов (а от них ждёшь «обмена опытом), но и «Прыжок в длину»- это тоже сказка. Особенно, если герои живут в России.
Ну, а история интересная, читать не скучно.