Мои детские годы. Польша. Украина

                Моё детство. 1946 – 1953 г. г.
 

                1. Польша (из рассказов мамы).

   Польша – это страна, где я родился и прожил вместе с родителями четыре года, но почти ничего не помню. От этого периода у меня остались только отрывочные, смутные, но тёплые воспоминания о моём отце. Поэтому Польша для меня - это страна моего отца (по-немецки Фатерланд), а Украина это родина моей матери (называю это Муттерланд). В паспорте у мамы было написано -  украинка. А для меня Польша и Украина всего лишь страны моего недолгого проживания.
   
   Мама сказала, что я родился 14-го июня 1946 года в городе Штеттин (после передачи его Польше он стал именоваться Щецин). Поскольку в роддоме весь медперсонал был ещё немецкий, а польский писарь пришёл только на следующий день, поэтому в справке о рождении написали 15 июня 1946 года. Но ошибка в один день не принципиальна даже для девочки. Так с друзьями детства я всегда праздновал свой день рождения тогда, когда мне его устраивала мама, т.е. 14 июня.Когда я стал работать, то на работе мой день рождения, конечно, отмечали по паспорту - 15 июня. Поэтому праздник растягивался.
 
   Вообще-то, я считаю, что мы, дети, родившиеся в 1946-ом году, имеем право именоваться «Дети Победы». Наши родители, воодушевлённые победой над фашистской Германией, хотели жить, хотели любить и с радостью рожали нас. Как сказала мама, если бы мы (Советский Союз) не победили немцев, то вряд ли она с моим отцом смогла бы пожениться. Та победа Советского Союза была такой внушительной, что вот уже более 70 лет на российскую землю не ступала нога вражеских солдат.
 
   Мои родители познакомились там, в немецкой деревне, где они работали, как интернированные (насильно пригнанные) рабочие. В сентябре 1939 года немцы захватили Польшу, а отцу, как раз, тогда исполнилось 18 лет и его сразу немцы забрали на принудительные работы в Германию. Осенью 1941 года немцы захватили Харьков и весной 1942 года мою мать с её сестрой Мусей (официальное имя Мария) увезли в Германию. Маме и её сестре исполнилось в апреле 1942 года по 18 лет - они близнецы. Моя мама рассказывала, что они тогда в 1942 году думали, что они навечно останутся в Германии, такими непобедимыми  им тогда казались германские войска.
 
     Но через 3 года, в мае 1945-го, немцев разгромили и для моих родителей наступило освобождение. По рассказу мамы, уже 10 мая 1945 года к ним в немецкую деревню, расположенную недалеко от Ганновера (это Западная Германия), приехали американцы в сопровождении немецких полицейских. Они вызвали старосту деревни, с ним обошли все дворы, переписали и пересчитали всех интернированных работников. Через два-три дня американцы в присутствии старосты стали всех работников по одному вызывать и спрашивать,  кто, куда хочет уехать. Мамина сестра Мария решила ехать назад в Советский Союз, на Украину, домой в Харьков - к матери (отец у них умер в 1942 году от болезни). А мои Мама и Папа сказали, что они хотят пожениться, написали заявление деревенскому старосте с просьбой зарегистрировать их брак. Староста их письменно зарегистрировал, представитель американской администрации тоже подписал это заявление и записал, что они (мама и папа) как супружеская пара изъявили желание уехать в Польшу, на родину супруга. Их передали представителям  Польши в Германии.  Польское представительство официально зарегистрировало брак моих родителей на польском документе и направило их на поселение в новые польские (бывшие немецкие) земли, в город  Щецин - тогда он ещё именовался по-немецки: город  Штеттин.

   Как рассказывала мама, в Штеттине местные польские власти сразу предоставили отцу работу переводчиком (с немецкого - на польский язык) и сразу предоставили квартиру, из которой ранее выселили немцев. Через некоторое  время и маму пригласили на работу в польскую администрацию  города Щецин в качестве переводчика с польского на русский и с польского на украинский языки.  Ещё через год отца перевели в Варшаву на работу  в польскую службу государственной безопасности. На новой работе отцу предоставили трёхкомнатную квартиру недалеко от центра города.
 

                2. Мои воспоминания из польского периода.

   Моя собственная память сохранила несколько эпизодов ранних детских воспоминаний,  как из польского периода, так и из украинского.
 
   Первое воспоминание. Наверное, это было уже в Варшаве. Лето, большая площадь. Мне было, наверное, года три.  Я бегаю вокруг родителей и вокруг  цветочной клумбы. Папа говорит, пошли, купим мороженое и я с радостью побежал к киоску. Папа купил мороженое мне, маме и себе. Все довольны, всем радостно. Осталось ощущения добра и теплоты.

     Ещё одно воспоминание. Мы сидим дома, обедаем, окна открыты. Вдруг с улицы  слышится сильный грохот. Папа говорит, наверное, русские танки идут. Мы все вышли на балкон, смотрим: под нами по улице едут большие зелёные танки с красными звёздами.
 
     И последнее моё польское воспоминание. Мы с мамой едем в поезде, напротив сидят чужие дядя и тётя.  Я спрашиваю: «Мама, а куда мы едем?» Она отвечает: мы едем к бабушке в город Львов. Мама, а почему папа с нами не поехал? Папе надо ещё несколько дней поработать, доделать свою работу. Потом он приедет к нам. Как я потом узнал – это шёл 1950-ый год.
 
    А к этому времени, как рассказывала мама, её стало тянуть на родину (говорят, эта странная русская национальная болезнь называется красивым словом: Ностальгия).  Она убедила моего отца, что им лучше переехать в СССР, на Украину. Отец, якобы согласился, но на работе ему назначили шесть месяцев на погашение секретности.
 
   
                3. Воспоминания из украинского периода.

    Мы с мамой стали жить не во Львове, а в городе «Станиславе» (позже он был переименован в Ивано-Франковск), это примерно в 150 км от города Львова. Как потом выяснилось, бабушка сразу после войны переехала из Харькова жить во Львов вместе с дочерью Еленой и её мужем, советским офицером, которого направили служить во Львов.
 
   Летом 1945-го года, когда тётя Муся вернулась из Германии, она сначала тоже приехала к ним во Львов. Потом они с бабушкой переехали из Львова в соседний город «Станислав», где тёте Мусе дали работу на местной швейной фабрике. Они с бабушкой сняли отдельную небольшую квартиру на первом этаже в центре города. Поэтому мы с мамой, как она рассказывала, заехали сначала на пару дней во Львов к тёте Лене, а от неё уже переехали  в город Станислав, который вскоре переименовали в "Ивано-Франковск".
 
   От этого города у меня осталась в памяти очень неприятная картина:  вечер, большая комната, мама, бабушка и тётя Муся. Пришли какие-то дяди в военной  форме, что-то сказали маме, она оделась и ушла с ними, а бабушка и тётя Муся стали плакать. Потом ещё помню:  бабушка  и тётя Муся куда-то собираются, бабушка всё время плачет. Они ушли. Началась гроза. Я от страха реву и зову маму, залез под кровать. Потом просыпаюсь – меня тётя Муся вытаскивает из-под кровати. Я стал спрашивать, когда мама придёт, а бабушка сказала, что мама не придёт, её посадили  в тюрьму.
 
   Как потом рассказала мама, ей предъявили обвинение, что она в Германии не просто работала на немецкой фабрике, но и, якобы, сотрудничала со спецслужбами Германии и потом со спецслужбами США и что она агент западных спецслужб и ведёт здесь вражескую пропаганду. Мама рассказала, что на работе (на той же швейной фабрике, где и тётя Муся работала) она имела неосторожность (глупость) сказать: «В какой-то вшивой Польше карточки отменили ещё в 46-ом году, а в великом Советском Союзе до сих пор карточная система». Кто надо тут же донес это куда надо и уже вечером  за мамой пришли. Ну и получила она за это 10 лет по политической 58-ой статье.

   Ещё одно моё воспоминание: поехали мы с бабушкой и тётей Мусей во Львов погостить к тёте Лене и дяде Мише. Они жили на окраине города в двухэтажном доме на втором этаже. В этом доме жили ещё несколько семей советских военнослужащих. Мы погостили у тёти Лены несколько дней, а потом бабушка и тётя Муся стали спешно собираться домой. Я слышал, как они встревоженно говорили, что на первом этаже бандиты залезли в квартиру, изнасиловали и зарезали жену дяди Вити. Я спросил бабушку, а что такое изнасиловали?  Тётя Лена мне объяснила: «Живот ей разрезали и туда муравьёв натолкали». Какой ужас. Бабушка сказала, что надо скорее уезжать от этих бешеных  «западэнцэв»  назад в спокойную восточную Украину. Как потом рассказывала тётя Муся, они тогда решили переехать не в свой родной Харьков, а в самый дешевый  украинский городок  – в Мелитополь.
 
   В Мелитополе мы поселились на окраине города в частном доме, рядом с сортировочной железно-дорожной станцией. Хозяин дома Дим Димыч (как называла его бабушка) предоставил нам свой старый деревянный домик  из двух маленьких комнат и кухни, а сам он со своей семьёй уже поселился в новом, тоже деревянном, но большом доме, метрах в десяти от нашего дома, глубже во двор. Семья у них была большая: сам Дим Димыч, его жена (не помню имени), старший сын Димка примерно  16-ти лет, дочь Светка примерно 14 лет, Витька (лет  7) и Сашок на год младше меня. Витька и Сашок стали  моей компанией, а мне уже было 5 лет, это был 1951 год.

   От Мелитополя у меня остались очень тёплые детские воспоминания:  там всё время было тепло, мы бегали в трусах, ватага сверстников, ароматные дыньки, сладкое дерево тутовица. Рядом стоят разные вагоны, гудят паровозы, проезжают поезда. Тётя Муся (официально - Мария Евгеньевна) поступила в пединститут на вечернее отделение и устроилась работать в школу. Бабушка завела свинью и гуся. Когда подошло время, бабушка решила зарезать гуся, но не смогла полностью перерезать ему горло и пока она ходила звать на помощь Дим Димыча, гусь встал и пошёл по двору с висящей вниз головой – бабушка увидала его и упала в обморок.  Дим Димыч крикнул свою жену, та стала поливать на бабушку водой, а Дим Димыч тем временем поймал гуся и отрезал ему голову окончательно. А когда пришло время колоть свинью, то Дим Димыч пригласил для этого какого-то знатока, а бабушка со мною заперлась в доме. Помню, свинья сильно визжала, а вечером бабушка с женой Дим Димыча прямо во дворе крутили фарш на большой мясорубке, тут же делали колбаски, жарили их на летней плите и мы всем двором их ели. Дим Димыч с дядей-знатоком что-то пили, закусывали колбасками и пели хохляцкие песни.

   А ещё помню, как я у бабушки с кухонного стола стащил коробку спичек, позвал Сашку и мы пошли с ним за сарай. Там у стены  стоял самодельный деревянный верстак, Дим Димыч часто строгал на нём свои доски. Внизу под верстаком накопилось много опилок. Я сказал Сашке, что нам надо поджечь фашистский штаб. Через пять минут опилки дружно заполыхали, над сараем поднялся густой дым. Прибежал Дим Димыч со старшим сыном Димкой, вылили пару вёдер воды на костёр. Сашке своему Дим Димыч дал лёгкий подзатыльник, а меня оттащил к бабушке и сказал ей, что он нас выселит, если она меня не перевоспитает. Бабушка меня очень крепко отлупила ремнём.
 
   Ещё помню, как мы с тётей Мусей ездили в Сталинград (ныне Волгоград), где мама сидела в лагерях и где они строили Волго-Донской канал. Это был, наверное, 1952-ой год. Тётя Муся везла маме швейную машинку и взяла меня с собой показать маме. Саму встречу я смутно помню: дяди и тёти в военной форме, какая-то чужая тётя меня обнимает и целует, а тётя Муся мне говорит, что это моя мама.  В памяти осталась только ужасная жара, пыль, деревянные заборы с колючей проволокой  и что тётя Муся очень часто плакала. Уже потом мама мне рассказывала, что она в тот вечер тоже безутешно рыдала в подушку от того, что я её не узнал, не хотел с ней целоваться и она с ужасом думала, что же будет через восемь лет, когда она выйдет из тюрьмы.
 
   Осенью тётя Муся вышла замуж за дядю Женю. Он стал жить у нас. Я бегал по двору и всем кричал, что у меня теперь тоже есть папа. Бабушка и тётя Муся мне объяснили, что дядя Женя не может быть моим папой потому, что он  муж тёти Муси, а не моей мамы, а моя мама будет ещё долго сидеть в тюрьме, а мой папа живёт далеко в Польше и приехать ко мне не может. Я попросил их отвезти меня к папе, а они сказали, что к папе тоже нельзя.
 
   Вскоре тётя Муся с дядей Женей уехали жить в город  Запорожье. Мы с бабушкой остались одни. Бабушка печально сказала, что я теперь круглый сирота. Видимо, от этого у меня произошёл нервный срыв, потому что я сильно заболел. Помню, я лежу на кровати в больнице, сил нет двигаться, глаза мои почти закрыты. Бабушка сидит рядом. Слышу, как врач говорит бабушке, что  у меня неизлечимый порок сердца и что я умру дня через три, максимум дней через пять. Потом бабушка куда-то уехала, а я вскоре увидел в больничном окне большую светящуюся как солнце мужскую фигуру с крыльями, этот дядя назвал меня по имени и сказал, что все мои болезни прошли и я теперь могу встать и играть с другими детишками. Я вскочил с кровати и стал ловить с девочкой  «зайчика» от зеркала. Медсестра кинулась ко мне, причитая, что я тяжело больной мальчик и мне нельзя прыгать, а можно только лежать. Но я закричал, что мне дядя сказал, что я уже здоров   и что мне можно прыгать и бегать. Какой дядя? А большой такой дядя в жёлтой одежде, там в окне. Сестра позвала врача, та усадила меня на кровать, вынула стетоскоп и стала прослушивать меня спереди и сзади и потом сказала: «Чудеса! Я не слышу никаких признаков порока сердца, как будто его и не было, но он же был!».  Лет через двадцать бабушка мне рассказала, что она тогда ездила в церковь, очень долго  молилась и просила Господа Бога спасти её единственного внука. У неё получилось.
 
   Ещё одно воспоминание детства. Весна, середина дня, солнечно, тепло.  Мы с соседскими  мальчишками играемся на низкобортном грузовом вагоне с песком. Вагон стоял на ближайших путях прямо напротив нашего дома. Вдруг раздался сильный долгий гудок и сразу же все паровозы вокруг начали гудеть. Мы, пацанята, пришли в восторг от этого и стали прыгать на этом вагоне с песком  и кричать: «Ура, ура, ура»! Вдруг со двора выскакивает Дим Димыч, страшно орёт на нас, сгоняет всех с вагона, а нас с Сашкой хватает за шкирки  и затаскивает во двор и кричит моей бабушке: «Мария Яковлевна! Закройте Стаську в доме, чтоб его до конца дня никто не видел и не слышал, а то и вас в тюрьму посадят». Потом я от Бабушки узнал, что это был день похорон Сталина.
 
   В конце лета 1953 года бабушка решила переехать из Мелитополя  в маленький  городок Мерефу, это в 30 километрах от Харькова. Там  жила её младшая сестра Лена с мужем, который работал главным хирургом в городской больнице.  У них был сын Олег на 10 лет старше меня. Когда мы к ним приехали, тётя Лена  мне сказала, чтобы я их называл: «тётя Лена»,  «дядя Женя», а Олега - братом.  У них был свой большой кирпичный дом из пяти комнат. А мы с бабушкой поселились в пяти минутах ходьбы от них в одной из комнат трёхкомнатного частного дома. В двух других комнатах жили одинокие пенсионерки, бывшие учительницы.
 
  Там в Мерефе в 1953 году я пошел в первый класс в украинскую школу. Но это уже другая история – это уже мои школьные годы.
                Станислав Жемповский
                04.07.2018.