Подорожная для предателя

Предупреждение: эта зарисовка - фанфик по книге "Дом для демиурга" Апраксиной и Оуэнн. И одновременно - проверка своих сил в "уползании", пользуясь терминологией ГП-фандома, тех убитых автором персонажей, которых уползти, сиречь спасти, в принципе невозможно. Судя по тому, что текст все-таки был написан, "невозможного" нет, чему лично я очень рада. Не могу сказать, что главный герой фанфика мне особо симпатичен, скорее уж, наоборот. Но вот то, как трагично закончилась история дружбы Алви Къела и Оуэла, меня сильно огорчало.
Постканон. Читать на свой страх и риск.



***


Первое, что услышал Алви Къела – плеск волн, бьющихся о борт. Потом, постепенно, словно нехотя, стали проявляться и другие ощущения: скрип снастей, мерное покачивание палубы, ноющая боль в стянутых за спиной руках, запах рыбы и просмоленной пеньки… Судя по мощности рыбного аромата, он находился где-то в трюме. Голова тупо ныла, словно на неё надели медный котёл и от души постучали по нему; запахи и ощущение уходящей из-под ног дощатой палубы исчезновению мигрени ничуть не способствовали. Во рту стоял гадкий вкус рвоты и, почему-то, прогорклого вина. Лёгкая дурнота, на фоне всего этого, не казалась таким уж серьёзным огорчением.
Алви попробовал на пробу шевельнуться – и понял, что связан не только в запястьях (которых он уже толком и не чувствовал), но и в щиколотках. Где он? Куда его везут? Что происходит? Последнее, что он помнил с большей или меньшей отчётливостью – скорбно-равнодушное лицо старенького священника и мелкие щепки, торчавшие из потемневшей от крови дубовой древесины. Неужели это Мир Воздаяния? Алви представлял его совсем не так. В нём должно быть…
На этом месте его мысли споткнулись в растерянности. Чего там точно не должно было быть, так это моря, рыбы и вполне себе терпимых ощущений живого (и даже не слишком дурно себя чувствующего) тела. Алви наконец открыл глаза. Собственно, можно было обойтись и без этого: в трюме – а это был именно он – было сумрачно и пусто, небольшая груда ящиков неподалёку от него была единственным, кроме него самого, содержимым тесного помещения.
Как должен выглядеть Мир Воздаяния, ожидающий после смерти предателей, Алви так и не вспомнил. Чрезмерной набожностью он никогда не страдал, в отличие от матушки, и вряд ли смог бы пересказать содержание хоть одного священного свитка. Но вряд ли в загробном мире могло пахнуть пенькой, рыбой и…
…И дорогим табаком. Этот запах возник неожиданно, вместе с лёгким шорохом откуда-то из темноты. И Алви каким-то десятым чувством понял, что уже не один. Он замер, прислушиваясь, и...
- Вовсе не обязательно изображать обморок, господин граф. Я вижу, вы, наконец, пришли в себя. Это хорошо. Я уже было подумал, что мои порученцы немного перестарались со снотворными зельями.
По доскам тихо стукнули каблуки, и между стянутых верёвкой кистей скользнуло холодное лезвие.
- Всего лишь предосторожность, - с прежним ироничным дружелюбием пояснил голос, избавляя молодого человека от пут, и Алви задался вопросом: где он мог его слышать? И совсем недавно. Один из генералов, которым его передали солдаты князя Долава? Кто-то из стражников в Шенноре?
Поняв, что запутался, Алви поморщился и, с усилием переведя тело в сидячее положение, принялся растирать ничего не чувствующие руки. Закусил губу, глуша невольный стон: по венам, казалось, потекло битое стекло вперемешку с жидким огнём. Сколько же его держали связанным?..
Незнакомец тем временем отступил в сторону и, судя по шороху одежды, прислонился спиной к ящикам. Алви неловко оглянулся, пытаясь понять, как далеко от стены находится он сам. Сидеть было неудобно, всё тело мелко подрагивало от чудовищной, словно он проспал целую девятину без пищи и воды, слабости. Увы, никакой опоры поблизости не наблюдалось, и пришлось просто нещадно изогнуть ноги в коленях, чтобы позорно не завалиться на спину. Развязать ноги неизвестный благодетель не потрудился, и молодой граф подозревал, что находится не в том положении, чтобы напоминать об этом.
Его собеседник между тем громко хмыкнул и властным, но не лишённым изящества, жестом сложил руки на груди. Граф (бывший граф – напомнил Алви себе) прищурился, пытаясь разглядеть неясный силуэт в темноте тесного трюма. Да, это действительно был трюм – судя по всему, расположенный на небольшом, скорее всего огандском, баркасе. Сквозь щель в потолке пробивалось несколько лучей света, но их явно было недостаточно, чтобы разглядеть загадочного гостя. Алви смог лишь отметить, что тот явно не страдал от излишней хрупкости: могучее телосложение и высокий рост были заметны даже при столь скудном освещении. И не похоже, чтобы этот человек был моряком. Голос, манера говорить – всё выдавало в нём благородного человека.
…Который тем временем уже какое-то время что-то говорил, не обращая внимания на то, что погрузившийся в свои мысли пленник его совершенно не слушает.
- …и без того достаточно натворили дел, - закончил, словно припечатал, неизвестный, и Алви невольно нахмурился, пытаясь ухватить обрывок фразы за ускользнувший хвост. Кажется, он пропустил какое-то нравоучение. Ну и Противостоящий с ним. Ему сейчас было совершенно все равно, что думает собеседник о нём и его поступках. Он вдруг понял, что ему… просто безразлично. И на слова незнакомца, и на собственную судьбу, и на загадочное не то посмертие, не то что-то иное… Внутри что-то отгорело, осыпалось мёртвым пеплом и застыло, подобно мутному кровавому льду на осенней реке.
Алви устало прикрыл глаза, чувствуя, как горчит невидимый никому другому пепел, оставшийся на месте некогда пылкого сердца. Какая разница, кем его считают посторонние? Важно лишь то, кем себя считает он сам: предателем и глупцом.
И… (на этом месте сердце всё-таки болезненно сжалось, перехватив дыхание) – убийцей единственного друга. Лучшего друга, что был у него за всю его, не такую уж долгую, жизнь.
И который погиб из-за его безрассудства.
Незнакомцу не было дела до метаний государственного преступника.
- Так и будете молчать? – с интересом уточнил тот у Алви, и молодой человек вяло пожал плечами, поднимая взгляд на собеседника. Помолчал, криво улыбаясь далёкой, безжизненной усмешкой. В душе был пепел, а в голове – пустота. Абсолютная.
- Кто вы? – безразлично спросил он спустя несколько минут, прерывая затянувшееся молчание. Не то, чтобы ему было действительно интересно… Но нужно же хоть что-то сказать. Собеседник тихо рассмеялся.
- Не имеет значения. Раз уж вы меня, господин граф, не узнали. Впрочем, если узнали, значения тоже не имеет. Вы не хотите задать вопроса о хм… некоторых странностях вашего положения?
- Странностях? - графа вдруг продрало ознобом. Стена безжизненного равнодушия дрогнула и пошла мелкими, пока еще почти незаметными, трещинами. Алви зябко встряхнул головой. Сон? Реальность? Нет, эшафот и давящая ненавистью толпа вокруг определённо не могли быть сном… Он поражённо впился взглядом в собеседника, пытаясь разглядеть невидимые в темноте глаза. - Это… действительно было?!
Голос слегка сорвался, и он резко замолчал. И вдруг понял, что не удивился бы, если бы глаза незнакомца вдруг засветились серебром, как на фресках, изображающих Противостоящего. А тот, явно довольный произведённым его словами эффектом, снова иронично хмыкнул:
- Смотря что вы понимаете под определением «было». Ваша казнь  - да, была. Да-да, господин граф… Точнее, уже не граф, - незнакомец с нажимом выделил слово «не», - Ваша казнь состоялась две седьмицы назад, тело предано земле согласно обычаю, как полагается государственным преступникам. Так что, юридически говоря, никакого Алви Къела больше не существует, но я надеюсь, вы простите мне эту небольшую вольность. Предпочитаю обращаться к вам привычным образом, а не тем именем, которое записано в ожидающей вас подорожной.
Это было какое-то безумие. Утихшая было мигрень вновь вцепилась в виски своими тупыми зубами, и Алви бездумно стиснул голову руками, пытаясь уложить в ней все то, что говорил этот странный человек. Казнь… предано земле… Но он совершенно не чувствует себя мёртвым! Или – это действительно предсмертный бред, и его голова сейчас валяется на помосте отдельно от тела, а весь разговор происходит исключительно в его сознании?..
- Не ощупывайте так свою голову, - насмешливо посоветовал ему незнакомец, от которого не укрылся жест молодого человека. - Не отвалится. Хотя, на мой взгляд, не велика беда, если бы и отвалилась.
- Но как?.. –пробормотал Алви. – Я же помню…
Он растерянно замолчал, оборвав фразу на половине. Тёмная фигура нетерпеливо шевельнулась; сверкнул тусклый блик на серебряной герцогской цепи.
- Неважно, что вы помните, сударь. Важно то, что сейчас вам придётся выслушать меня и запомнить всё, что я вам скажу. Вне зависимости от того, понравится ли вам это или нет.
Алви невольно отметил и изменившееся, применимое лишь к простолюдину, обращение «сударь», и властные нотки в спокойном голосе. И даже, кажется, разглядел выгравированный на цепи герб:  копьё на фоне щита. Скорринг? Но казначей уже в преклонных летах, а этот вызывает впечатление мужчины в самом расцвете сил, да и ростом он явно выше…
- Действительно… - пробормотал Алви, отвечая не то на слова собеседника, не то на собственные мысли. – В таком случае, чем могу служить… ваша светлость?
Скорринг неопределённо хмыкнул. После чего шагнул наконец вперёд, в луч света, давая рассмотреть своё лицо.
- Служить? Вы? Помилуйте, сударь, ваша служба мне совершенно без надобности. Более того: ваша неосмотрительность и безрассудство очень серьёзно нарушило мои планы, и, будь моя воля, я предпочёл бы вас видеть именно в том виде, в каком вы и должны находиться, в соответствии с законами природы: отдельно от головы.
Алви вновь замутило. Перед глазами мелькнуло выжженное в памяти видение: красная, в цвет крови, ковровая дорожка, безмолвное людское море, потемневшее дерево перед глазами. Он сглотнул, прогоняя тошноту, и прямо взглянул на собеседника.
- Тогда зачем?
И сам удивился усталой безучастности, прозвучавшей в собственном голосе. Герцог – похоже, действительно уже герцог, а не наследник (что же, помилуй Сотворившие, произошло в Собре?!) – легко пожал плечами.
- Боюсь вас огорчать, мой юный… увы, не могу назвать вас другом. Вы – всего лишь предмет моего договора с неким лицом, необходимым мне для осуществления неких, крайне важных для благополучия всего нашего мира, планов. Поверьте мне, если бы не ультиматум, выдвинутый мне одним молодым человеком… точнее, одно из условий этого ультиматума… я бы не стал трудиться и вытаскивать вас прямо из-под палаческого топора. Можете не сомневаться, это была непростая задача. Не трудитесь задавать вопросов: считайте это моей, - Скорринг сдержанно улыбнулся - красивой, но почему-то пугающей до озноба, улыбкой. – Моей профессиональной тайной.
Алви против воли передёрнулся и спросил более взволнованно, чем хотел бы показать этому опасному человеку:
- Что вам от меня нужно?
- От вас? Я уже сказал: от вас мне не нужно ничего. Но увы, один очень многообещающий молодой человек, к моему удивлению, относится к вашему краткому знакомству с большим трепетом, чем вы этого заслуживаете. И на сотрудничество со мной согласился крайне неохотно… и лишь на условии сохранении жизни вам.
- И что, в вашем праве было давать такие обещания? – резко бросил уязвлённый Алви… И тут же пристыженно замолчал. Скорринг тонко обозначил губами ироничную улыбку.
- Вероятно, да, раз вы сейчас можете задать этот вопрос. Но разговор сейчас не о моих возможностях… действительно, не слишком связанных с моими обязанностями при дворе. А о вас. Вы совершили много безрассудных и опасных – как для вас, так и для вашей страны – поступков. И, подозреваю, что в будущем продолжите эту печальную тенденцию. Мне бы очень не хотелось, чтобы из-за вас мне вновь пришлось спешно менять свои планы. Достаточно и того, что реформы в Тамере, на которые я возлагал такие надежды, теперь откладываются на неопределённый срок. Смена династии – последнее, что стоит предпринимать, но теперь выбирать не из чего. Законного наследника, благодаря вам, у Тамера больше нет.
Алви стиснул зубы. Даже сам удивился, как сумел ничего не сказать… и не завыть, отчаянно и слепо, как умирающий зверь. В сердце, казалось, вцепился целый выводок голодных крыс – так оно болело. Если бы он мог что-то изменить… Послушаться Долава, остаться в безопасности в тылу армии, вернуться в родительский замок и разделить судьбу своей семьи… В конце концов, покончить с собой - прежде, чем его безрассудная атака заставит графа Олэуна броситься за ним в тот роковой бой! Видят Сотворившие, появись сейчас у него возможность вернуться назад – он, не задумываясь, вогнал бы себе кинжал под ребро. Только бы не осознавать, что за его спасение заплатил жизнью единственный, кого он был рад и горд назвать своим другом. Если бы только это могло хоть что-то изменить…
А Скорринг, которому не было никакого дела до душевных терзаний бывшего мятежника, спокойно, словно не понимал, насколько тяжело Алви слышать эти слова, подытожил:
- Даже незначительное изменение режима Тамера могло бы исправить политическую, да и экономическую, обстановку во всём мире. Его светлость Олуэн де Нэмир был надеждой всего прогрессивного дворянства Тамера, и искоренение рабства, так возмущавшего вас, стало бы только первым шагом. Всего через несколько лет – старому кесарю уже недолго осталось. Но его высочество предпочёл разменять свою жизнь на спасение не такого уж ценного союзника с Севера Собраны. Ваше спасение, сударь. Теперь всё придётся начинать сначала. И еще на двадцать, а быть может, и пятьдесят лет эта гнойная язва будет разлагаться на границе с Собраной, порождая всё новые и новые проблемы.
Алви закрыл глаза. Под веками пекло, словно туда песка насыпали. Но слёз не было. Их не было уже давно – ещё с тех пор, как пришло то страшное известие о казни родителей и сестёр. Горло перехватывало, и делать очередной вдох было невероятно тяжело. Мучительно захотелось, чтобы всё происходящее оказалось просто сном. Вернуться назад, в Собру, к старичку-священнику и равнодушному палачу… Чтобы это всё закончилось раз и навсегда.
Но об этом ему теперь можно не мечтать. Если он правильно понял разглагольствования велеречивого герцога, умереть ему теперь никто не позволит. Ради того самого неизвестного договора, в условия которого он входил.
Алви горько усмехнулся. Ну вот, опять он – даже не пешка в чужой игре, а просто вещь в чужой сделке. Сперва тамерский кесарь с его мечтой о присоединении северных земель, потом – королевская армия во главе с герцогом Гоэллоном… Теперь вот Скорринг с его неизвестным парнтёром.
- Я могу хотя бы узнать, кому на этот раз понадобилась моя жизнь? - он сам удивился едкой горечи в своём голосе, и с усилием, перебарывая себя, разжал стиснутые почти до судорог кулаки. Глаз он не открывал, но почти кожей ощутил неодобрение собеседника. Звякнула серебряная нагрудная цепь, когда Скорринг шевельнулся, меняя позу.
- Как я уже сказал, тот, кто слишком высоко ценит вашу жизнь.
- Кого вы имеете в ви…
Алви запнулся и подавился вонючим воздухом. Сердце в груди вдруг споткнулось, замерло… А потом заколотилось о рёбра с такой силой, что Алви задохнулся от боли, невольно прижимая руки к груди. Неверие и – почему-то – ужас стиснули горло, подобно гарроте. Перед глазами потемнело, и сквозь шум в ушах он с трудом расслышал собственный сдавленный голос:
- Олуэн… Выжил?
На последнем слове голос сорвался, и Алви без сил опёрся рукой о палубу. Неожиданная, глупая и невозможная, надежда ударила, подобно отточенному клинку под рёбра, и причинила едва ли не больше боли, чем способно было любое оружие из стали. Могло ли это случиться? Он не видел друга мёртвым: никто не пустил презираемого «союзника» к телам вывезенных с поля боя воинов… Могло ли так случиться… Но ведь князь Долав говорил?.. И траур, он помнил, что среди тамерских дворян выдерживался траур, не объявленный официально, но оттого не менее страшный… Или?..
Скорринг прервал его мечущиеся, подобно крысам в паводок, мысли.
- Его высочество Олуэн, граф де Нэмир, погиб в битве при Эйсте, во время атаки Къельской кавалерии на ряды сеорийской армии. Его тело, хоть и изрубленное до неузнаваемости, было передано тамерским офицерам вместе с другими павшими благородного сословия и упокоилось в земле в согласии с обычаями Ноэллианской церкви.
Низкий потолок потемнел и рухнул на плечи – вместе с небесным сводом, холодным и невыносимо тяжёлым. Алви пошатнулся… И понял, что сейчас упадёт. Ну и пусть, какая теперь разница… Но герцог ещё не договорил. Внимательно посмотрев на бледного до синевы юношу, он коротко усмехнулся и на тон тише, так, что Алви не сразу разобрал его слов за мучительным шумом крови в висках, произнёс:
- Человек, которого вы знали, как Олуэн, погиб. Вам стоит это хорошо запомнить – сейчас, а не потом, когда вы втравите себя и своего друга в очередные неприятности. Я владею многими, крайне странными, на общепринятый взгляд, знаниями… Но исцеление человека с такими ранами объяснить не удалось бы ни мне, ни кому другому. Притом, что о событиях на Севере я, по всеобщему мнению, не мог быть осведомлён. А привлекать к себе внимание его светлости герцога Гоэллона раньше времени – благодарю покорно. Нет, ну это уже никуда не годится!
Последний досадливый возглас Алви услышал как сквозь глухой туман. Глаза затянула мутная красная пелена, несмотря на все усилия юноши взять себя в руки. Что имел в виду Скорринг? То, что Алви хотел услышать?.. Или?..
Он прикусил губу, давя стон. Сердце, казалось, было готово проломить рёбра. Почему так больно? Что это – морок или попытка запутать его? Но зачем, для чего, кому он опять нужен?..
Его бессвязно путающиеся мысли прервал сам Скорринг. С раздражением подхватив оседающего вбок Алви под локоть, он рывком посадил его ровно, одновременно впихивая ему в руки открытую флягу. Юноша бездумно глотнул и чуть не подавился: во фляге было не вино, а что-то, напоминающее Бруленскую брагу невероятной крепости. Горло мигом скрутило спазмом: организм попытался было избавиться от мерзкого напитка, но то оказалось упрямым. И Алви только бессильно согнулся в судорожном кашле, наверняка рухнув бы таки на палубу, не удерживай его могучая рука. Скорринг, кажется, со своим ростом запросто мог бы его и за шиворот поднять, совсем как…
…совсем как Олуэн того загулявшего солдата несколько… мать Оамна, неужели и девятины ещё не прошло?! …несколько седьмиц назад.
Бывший граф сморгнул выступившие от едкой выпивки слёзы и, с трудом вернув себе голос, взглянул в спокойные и ироничные тёмно-карие (не серебряные, нет… а казалось бы…) глаза:
- Олуэн… жив?
- Повторяю вам ещё раз, молодой человек, - устало, но сейчас почему-то без раздражения, поморщился герцог, - Олуэн мёртв. Чем быстрее вы это запомните, тем будет лучше для всех. Новое имя, как и титул, спросите у вашего друга самостоятельно, поверите ли – я не запомнил многочисленные высокопарные титулы, которые достались моему новому союзнику после его…. Хм… - он усмехнулся, встряхнув головой, и светлые волосы волной плеснули из стороны в сторону, - Ну, скажем так, после его воскрешения.
Алви без сил прикрыл глаза. Поверить было страшно. Не поверить – ещё страшнее. Дышать было так тяжело, что казалось – воздуха не осталось в целом мире.
- Да, я… я запомню. Что должен делать я? – голос, всё-таки, слегка дрожал. Но сердце, которому не было дела до возможности или невозможности упомянутого Скоррингом чуда, уже поверило. Оно очень хотело – верить, любой ценой…
- Вы? Не делать глупостей. Если, конечно, вы способны на это.
Скорринг хмыкнул. Даже не открывая глаз, Алви почувствовал, как тот саркастически пожимает плечами, словно сомневаясь в способности собеседника избегать глупостей.
- И, конечно… - продолжил наследник бывшего казначея Собраны, - Не возвращаться на сеорийские земли. Вас там слишком многие знают, а изменение вашей внешности потребовало бы слишком больших усилий… Которые сейчас, как никогда, нужны мне в другом месте. Уезжайте в Оганду, если хотите, или оставайтесь в Тамере – как пожелаете. Молодой человек, назвавший вашу жизнь как одно из условий сотрудничества со мной, имеет все шансы воссесть, таки, на престол кесаря – разумеется, если всё пойдёт так, как планируется. И подозреваю, что недовольные, даже с учётом его новых документов и вполне законного родства с правящей фамилией, всё-таки найдутся. Не уверен, что в вашей компании моему союзнику будет безопаснее, чем в одиночестве. Но, по крайней мере, у него не будет повода подозревать меня в нечестной игре, если с вами, не приведи Сотворившие, что-нибудь случится.
Алви криво усмехнулся и открыл глаза.
- Вы шутите? – хрипло спросил он. Взглянул на свои руки – и поспешно сжал их между собой, не дожидаясь, пока собеседник заметит, как сильно дрожат его пальцы. Скорринг прищурился с иронией.
- Значит, Тамер. Так я и предполагал… Между прочим, мы уже остановились на рейде, с минуты на минуту за вами придут. Будьте добры, руки.
И он нетерпеливо взглянул на замешкавшегося в недоумении сеорийца.
- О, мой юный друг, неужели вы хотите, чтобы капитан корабля – который, к слову, не знает вашего имени, а всего лишь выполняет щедро оплаченный заказ – неужели вы хотите, чтобы он заинтересовался вашими способностями избавляться от верёвок?
Алви, наконец сообразив, что от него хотят, растерянно завёл руки за спину. Лишь сейчас он понял, что палуба покачивается уже не так, как раньше, а к скрипу снастей примешивается гул далёкой пока толпы и пронзительные вопли чаек.
- Но разве?..
- Именно так, юноша. И я бы посоветовал вам не распространяться на темы, о которых я имел честь с вами беседовать. Ни с капитаном, ни с матросами, ни с кем-либо ещё. Надеюсь, мы с вами больше не встретимся…
Он крепко затянул верёвку на запястьях Алви и задумчиво пояснил:
- Если мои предположения и надежды сбудутся, в этом не будет нужды. Если же нет… Боюсь, всем нам будет не до ваших безрассудных поступков. Прощайте, сударь.
И Алви резко, без какого-либо предупреждения, вдруг понял, что остался один. Не было ни скрипа лестницы, ни звука открытия люка: герцог Урриан Скорринг, если только это был действительно он, а не порождение Противостоящего, просто исчез. Бесследно, словно и впрямь был ночным духом, а не человеком из плоти и крови. В последнем Алви не сомневался – предплечье до сих пор немного ныло от медвежьей хватки железной пятерни.
Все это было неважно. Если только тот не соврал… Если Олуэн действительно спасся в той проклятой битве… Если так, то всё происходящее было неважно. Заговорщик, злой дух, сам Противостоящий или Воин во плоти – какая разница? Олуэн жив. Олэун, чья гибель подкосила его не меньше, чем известие о казни семьи, Олуэн, за какие-то несколько девятин успевший стать ближе друга, ближе брата…
Алви уткнулся лицом в просмолённые доски и коротко, сдавленно рассмеялся. Смех оказался неловким, но, неожиданно для самого юноши, вдруг превратился во всхлип, и он поспешно закусил щёку изнутри, чтобы подавить этот недостойный мужчины звук. Глаза пекло, на ресницах вскипало, обжигая веки, горячее и горькое. Боль – незнакомая, режущая, раздирающая по живому – заставляла одновременно давиться рыданием и смехом. Алви неосознанно слизнул солёную каплю, задыхаясь от теснящего грудь пронзительно-ясного чувства. Такого непривычного и уже почти забытого, пришедшего откуда-то издалека, из тех времён, когда род еще не был обвинён в измене, когда ещё были живы сёстры, целым стоял фамильный замок, а соратники отца, не чинясь, звали младшего Къела «Котовым отродьем»…
...Оглушающее чувство удушливого страха, облегчения и мучительной, всё еще не превратившейся в веру, надежды терзало не хуже палаческих тисков, с которыми Алви так и не пришлось познакомиться. Наверное, именно поэтому он не сразу услышал шагов по палубе. Лишь когда заскрипела и громко стукнула о палубу крышка трюмного люка, а внутрь хлынуло ослепительное полуденное солнце, он зажмурился и поспешно потёрся лицом о плечо, с недоумением стирая с щёк неожиданную влагу.
А потом сверху раздался знакомый, произносящий слова с нарочитой ленцой, молодой голос… И во рту неожиданно появился солоноватый привкус металла.
…И бывший граф, бывший дворянин по имени Алви Къела и бывший сеориец, понял, что прокусил губу, стараясь не улыбаться.
Капитан и матросы, он подозревал, не поняли бы неожиданно счастливого выражения на лице пленника. В конце концов, теперь у него будет время на то, чтобы попросить прощения за своё безрассудство.
…И ещё на многое, многое другое.