Хлебный магазин

Хлебный магазин. (Отрывок из повести "Липканы. Как исчезало еврейское местечко")

«Льет ли теплый дождь, падает ли снег – я в подъезде возле дома твоего стою. Жду, что ты пройдешь, а, быть может, нет…»

Хлебный магазин. Еще его называли дежурным.

“На бульваре Гоголя листья опадают. Целый день по городу облака плывут.
 Девочкам и мальчикам, по уши влюбленным, дождики и дворники встречаться не дают…».

В наших легко асфальтированных Липканах дворники не лютовали. Вернее,  мы даже не знали об их существовании, и не были избалованы подъездами многоэтажек, в которых можно прятаться от ненастья в глазах и небе…

Другая беда мучила нас. Косые взгляды бдителей морали. Сейфо а моралес. Секьюрити в глазах каждой бабки. Хранители морали и устоев пристально следили за поведением своих отпрысков.

Приходилось прятаться и скрываться. По кустам и укромным местам. О них расскажу позже.

С другой стороны дождиков и дождей в Липканах хватало.  Особенно доставал мелкий грибной, который имел привычку косить целыми днями и даже неделями. Местные пастухи  ласково называли его  -  «плоае чабаняскэ». Плюе в чебаняску долю – это уже почти по-французски. Недаром зонтик на лягушачьем языке называется «пара- плюе».

Благородный проливной, отшумит ливнями отгремит грозами и  и уплывет на юго-восток, а бывает и  северо-запад.
  Унесут его холодные ветра, оставив на память бушующие потоки  и вспученный асфальт по улице Жуковской.

Что делать по уши влюбленным, когда этот пара-плюе  плюет прямо во влюбленную душу.  Под кустами не спрячешься и в брошенных редких строениях не укроешься…

И тогда на помощь приходил Хлебный магазин. Еще его называли Дежурным. В Липканах этот магазин в коммуналках на Гагарина называли и так и этак. Получался Дежурный-Хлебный.

В него и отправлялись отчаянно влюбленные безрассудно ловить случайные встречи. Среди них можно было встретить…   Многих можно было встретить: тот, кто читает эти строчки обязательно вспомнит всех и поделится воспоминаниями с другими. Я сначала начал перечислять фамилии, затем убедился, что надо перечислять классами, т.е. годами выпусков. Поэтому вспоминайте сами и перечисляйте. Можете и со мной поделиться. Интерактивно, без балласта.

Главное обратить на себя внимание. И обращали: одни эрудицией, другие одеждой, третьи спортивной  славой или послужными и учебными аттестатами. Остальные - дикими выходками. Лидировали «дикие выходки», как знак особого отношения к культуре не коренного населения…

-  Слышал хохму?

-  Гриша Шехтман пробежал стометровку за 13 секунд.

- Как так?

-  За ним гналась собака с обрывком цепи, -  тогда не говорили приколы, но слово подкалывать было…

Хлеб звал к себе и сплачивал жителей поселка.  Из близлежащих домов посылали детей.  Из дальних улиц приезжали на велосипедах. Какое шикарное изобретение этот велосипед. Можно за полчаса объехать пол поселка, в поисках случайных встреч, и быть при этом, как бы при деле.

Начнем этот парад-алле - дефиле с Феди, по кличке Чарли. Потом появлялся Коля Рыбарчук, значит близко Эликманы. Изредка показывался Гриша Дроздов. Затем мои одноклассники по-очереди или вразброс, до самого вечера. Виднелись заметные:  Леня Столяр, Яша Шехтман, Паша Еговитин, Саша Басько и девочки его класса. Среди них мелькали совсем маленькие девочки, будущие красавицы школы. Всем  им, классным подругам, будь они в одноклассниках, ставил бы по сотне восхищений или миллион. А так осталась из  знаменитого класса Миши Ранштейна и Саши Найденко только глубоко законспирированная Женя Качинская,  но редко показывается даже в одноклассниках.

Иногда очередь украшали  братья Кац и дядя Леня, одноглазый предводитель районного фотосалона женской красоты, особенно сельской, еще не развращенной помешательством на фотомоделях.

Летом, обмотанный шарфом, а ля Маяковский, с тростью, трубкой и стихами захаживало талантливое чудо Липкан – Стасик Задорожный.

Школьники буйствовали на каникулах.

«…Сюда приходят девочки к шести, надев свой самый праздничный наряд! Их не пугает Карла-Марла борода – О хлебный ряд, Охотный ряд…», чуть-чуть изменим песню.

Здесь зарождалась вечная любовь, и разбивались сердца.

Одна история близка сердцу моему.

Жил тихий невозмутимый мальчик, который любил играть на трубе. Он жил на границе поселка, поэтому в школу часто не ходил, а бегал. Настоящий Форест Гамп,  Липканского развода. Звали его Федька.

На другом краю поселка жила красавица одна. Она не пасла гусей у стен дворца. Потому что рядом  располагалась детская исправительная колония и близко грохотала железная дорога.

Принцесса была начитана и романтична. Эротика рано налилась в ее розовые щечки!  Они сияли и редели, как спелый персик: только тронь и брызнут соки, сладко-горькие соки любви. Имя Сильва о многом говорит, но звали ее Алевтина.  Алька, по нашему, по-простому, по-ребячьему.

Так случилось:  «Дан приказ ему на запад! Ей в другую сторону…»  Его призвали сразу после школы. Она школу заканчивала –   провожала Федьку и рыдала прямо на Липканском вокзале. Навзрыд. Цеплялась за вагоны.

Только что по кинотеатрам пронесся ураган - «Летят журавли», поэтому проводы были, как в кино, и даже лучше.

Алька всхлипывала горькими слезами, а моя мама, ее классный руководитель,  ее утешала и говорила веские слова со своей сорокалетней горы.
 
-  Ох, Алька, напрасно ты так убиваешься, напрасно кропишь соленый бальзам верности на невинные рельсы, которые сами не знают куда ведут. Вот увидишь: не пройдет и месяца,  а может быть и  года, как все забудется, накроется свежими увлечениями. Так новыми  узорами украшается восточный халат мудрости, так ранней весной  зеленой порослью покрываются холмы счастья. Травой забвения зарастет и покроется пояс верности. Тогда еще были пояса, и некоторые, цельные и робкие, их еще носили.  Сегодня молодежь не тянет даже на пол-бикини. Зато коммерческой мудрости у ней хоть отбавляй.

-  Что  Вы, Александра Аксентьевна!   Вы даже не представляете, как я его люблю, как верю в него, а еще больше в себя! Навсегда верна!

-  Чуете?  « Но я другому отдана, я буду век ему верна!».   Знали, что читали. Учили наизусть: « Мой дядя, самых честных правил, когда не в шутку занемог…»!

Эти слова отрезвляли своей резонностью и унылой простотой предстоящего будущего.

Но чтобы было так, по серому, по будничному, по житейски, очень уж не хотелось.

Будоражили мечты и клеили глаза сладкие ожидания. Обволакивали сладкими мечтами, прожектами и упорным мудрствованием. Душили надеждами на уникальность будущего, на возвышенность и романтичность…

Он служил. Она поступила в легендарный  ЛГПИ – знаменитый Ленинградский педагогический. Русский язык и литература – удел всех невест для молодых лейтенантов.

И тут случилось коварное и непредсказуемое чудо. В море неожиданной радости всегда появляется остров «Сюрприз» и начинает извергать случайности из своих неутомимых жерл.

На  этот раз остров  оказался «Сюрпринц». Его извержение пришло из Узбекистана прямо в Питер, на первый курс Русской литературы.   По этому курсу на всех парах летел корабль любви. Именно на этом любовном «Титанике», Алька встретила неотразимого узбека по имени Рашид. Узбек  вмиг был  сражен проверенными прелестями и срочно захотел жениться. Сыграли студенческую свадьбу.  В разгаре увлечений забыли верного солдата. На каникулы поехали в кишлак знакомиться с родителями Рашида.

В первый же вечер  она с ужасом поняла куда попала. С трудом дождалась возвращения.

Институт Алька заканчивала свободной женщиной, вдалеке от Узбека, иссушенного разбитой любовью.

Распределили ее на Кавказ, в Кабардино-Балкарию, в далекий горный аул. А солдат Федька демобилизовался и молча, страдал, сраженный коварством и женской ветреностью. Так они и идут по жизни, неразлучно, женская верность и удалая ветреность.  С тех пор, злой рок поселился в ее любовных чарах, и украсил историю любви  лицами кавказкой национальности.

Отработав положенные три года,  Алька стремглав скатилась с гор и рванула в родные Липканы. На всю жизнь ей хватило горячей кавказкой крови. Все смешалось в ее душе: узбеки, сакли, кишлаки, горящие  глаза горцев и руки, сжимающие кинжалы. Захотелось русского покоя.

Федька был другой. Цельный. Однолюб. Он не вычеркнул Альку из своей души и упорно ждал,  пока не нагуляется неразумное дитя со своим слабым и  вихлявым предком.

Много воды и разных страстей скатилось с тех пор с горы пороков, необузданных желаний и тайных соблазнов. Разные были герои и отличались романы. Но время для одних летит, для других еле  шевелится.  К Феде оно пришло пешком. Он дождался и, не раздумывая, женился. Резонно рассудил, что нет лучших пилюль от блуда, чем трое спиногрызов в люльках или в ранцах, через плечо.

Потому что во все времена нет крепче семьи, чем семья, в которой трое детей, любящий отец, верный муж, и скромная жена, отбившая в гуляниях последнюю надежду на голубого принца и белого коня. Коня, который кушать не просит и знает, куда везет…

Вот, что творил с прыщавыми юношами коварный магазин.

Тогда и пошли какие-то непонятные перебои с хлебом. Винили во всем пекарню, что пыхтела рядом с еврейским кладбищем. До евреев обвинения не дошли - на смену Хрущеву пришел Брежнев и дела с хлебом сразу улучшились, а с евреями нет. Их не стали легко отпускать на ПМЖ в страну обетованную и чинили препятствия при поступлении в престижные ВУЗы. Где-нибудь в Томске или Омске при недоборах в институты евреев еще принимали, но в центрах уже нужны были прочные связи.

Прошло еще немного лет, и забрезжил свет в начале туннеля и задул легкий ветер перемен. Стало выдувать понемногу евреев из родных Липкан.

Перебои с хлебом. Как они нам подфартили. После ликвидации Липканского района прошло всего несколько лет, но бурная жизнь районного масштаба, стала потихоньку затухать. Первым это почувствовала молодежь. Она разъехалась. Внезапно ее стало мало, и яркая жизнь старого парка стала тускнеть. Дремал «Зеленый змий», свернувшись в «Белую акацию», все реже скрипел летний кинотеатр, а танцплощадка стала разваливаться в прямом и переносном смысле. Сначала прогнил пол, затем разобрали ограду, и, наконец, прохудилась сама сцена, на которой должна сидеть живая музыка. А без музыки – какие танцы? Особенно сильно  начала обжигать безнадега после первого сентября, когда закончились каникулы и разъехались студенты. Стало грустно и пасмурно, а заглохшая танцплощадка добивала грусти и отчаяния.

Вот тогда и пришел на выручку Хлебный магазин, чтобы «девочки и мальчики по уши влюбленные» хотя бы как-нибудь могли встретиться и посмотреть друг на друга…

«Мы не думали про хлеб. Нам, конечно, хотелось хлеба, но больше жаркой любви», - вспоминают сегодня мои одноклассники. Так оно и было.

В магазине работала продавщица Клава. Ее лицо украшали птички чудесных эротических и малозаметных усиков. Но все подавлял, притягивал, и склонял вниз жадные взгляды незрелых юнцов гигантский бюст.  Взгляд страдальцев, блуждая по прилавкам, неизменно возвращался и упирался в это чудо, обтянутое облегающими свитерками…

Бюст – эротический магнит, якорь наших вожделений. Сладкая ноша манящих предвкушений для счастливых обалдателей этих сокровищ.

Лифчик – ребус-устройство, которое предстояло расстегнуть одной рукой, на ощупь, в кромешной темноте и стесненных условиях.…

Эти условия начинались в непогоду в подсобных и заброшенных помещениях на стадионе и в летнем кинотеатре. Могли быть и другие помещения типа школы и дома культуры, но обязательно вдали от посторонних глаз.

Летними, теплыми ночами после танцев шли гулять парочками. Тропинки любви вели нас в разные стороны от танцевального центра, раздающего туманные надежды. Одни успевали захватить скамьи на верней аллее. То были счастливые одинокие парочки, так как скамеечки были считаны. Их было очень немного.

Другие поворачивали от танцев направо, к далекому роднику, добравшись до которого успевала остыть бушующая кровь любви.

Третьи спускались прямо вниз, к озеру. Но многие до озера не доходили, а скрывались в близлежащих кустах на склонах старинного парка. Там любовь  разгоралась в своем апогее или со страшным хрустом круто завершалась. Заканчивалась звонким обломом будущей ячейки общества. В сладком и согласном случае готовила очередную счастливицу к свадьбе.  В ином разе, вдалеке от пампасов, слабый передок ждал женский слесарь Сырбу с Ленькой-ассистентом или знаменитый Могилюк сверкал отрезвляющими инструментами.

Хорошо было тем, у кого имелся домашний телефон. Он вмиг соединял мающиеся сердца и вел их в лукавые места. Можно договориться, встретится, назначить свидание. Кусты отдыхают. Кусты подождут.

Хлебный - не для них, или почти не для них. Хлебный, наш дежурный магазин, для тех, кто тихо страдал, молча сох и засыхал на корню без телефона и без ответной любви. И как она могла быть ответной, когда даже не подозревала  о своем существовании.

Крутые пацаны хотели гулять. Ни за что не отвечать…  «Наше дело не рожать. Сунул-вынул -  и бежать», - летала скабрезная поговорка. И на каждую девчонку смотрели, как на трамвай желаний.

Остальных, серьезных мальчиков, учили в школе уважать девочек, защищать их честь, уступать  место, помогать таскать тяжести и не сидеть в их присутствии. Все, как в кадетском корпусе, для лучших мужчин Союза.

Так оно и было. Юноши честно исполняли правила благородства настоящего мужчины. До тех пор пока не наступало помутнение мозгов.

Оно приходило с первыми прыщами,  поллюциями, неконтролируемыми эрекциями и больными фантазиями, Буйство тестостерона, скажут специалисты через несколько десятков лет. Это буйство изменяло поведение мальчиков и часто делало его непредсказуемым, даже для него самого.

С другой стороны тем, что называется половое воспитание, никто не занимался. Ни родители,  ни учителя. Вакуум заполняла улица, а на ней слащавые и похотливые болтуны, мастера похабного словоблудства.

В школе, на случайных пацанских балагурках, Боря Хоменюк, худой и сиплый, химический лаборант, сверкая стеклами очков и заливаясь от словесной мастурбации, радостно сипел:

- Клянусь, сам слышал, на педсовете.

- В Одесской школе, на перемене, пацаны насыпали в бачок с кипяченой водой, конского возбудителя, который дают быкам и лошадям при искусственном осеменении, - упиваясь, шипел безголосый Хоменюк и, казалось, сейчас кончит в штаны.

- Что там было! - вдохновенно врал сладострастный Боря.

-  Все девчонки обезумели, стали кидаться на пацанов, бесстыдно срывать одежду и насиловать их прямо на школьных партах, а директриса трахнула завуча – учителя ботаники, прямо в оранжерее.

В каждой школе стоял двадцатилитровый алюминиевый бачок с хлорированной кипяченой водой, которую предписывалось пить с гигиенической и профилактической целью.

Время конопли, мака, беспробудного пьянства, проституции, разврата, видеопорнухи и откровенной голубизны было впереди.

В далеких семидесятых появились первые книги проф. Свядоща и Нойберта, призванные ликвидировать темную сексуальную безграмотность советского народа. Книги сразу стали дефицитом и читали их, почему-то, из-под полы. До этих книг, народ удовлетворялся самиздатом о каких-то сипавках, сиповках и синявках.

В юных умах зрело убеждение, что самый легкий путь к сердцу женщины,  через конский возбудитель.

Никакого ухаживания, никаких героев, денег, доблестей, стихов и благородства. Сыпь возбудитель и пожинай плоды.

Только с годами, через огниво-горнило постельных трудов и  поля разрушенных женских судеб, дошла до наших героев простая истина: лучше привезти домой телегу конского навоза, чем мешок конского возбудителя. Потому что, со времен мамонтов, ничего так не возбуждает женщину, как, вовремя принесенная в дом, шелестящая, ароматная или просто вкусная добыча.

Юношу одолевали беспокойные мысли, как найти достойное разрешения накапливаемой сексуальной энергии. Она досаждала в такой степени, что начинались сильнейшие боли в паху. Тогда руки сами тянулись вниз в поисках выхода в мастурбации, что не было средством облегчения, а только заглушало влечение и боль.

Проституток тогда не было. Были единичные девушки и женщины легкого поведения, чаще из асоциальных элементов и неблагополучных семей.  Пьяницы, развратницы и приблатнённые. Контакт с ними грозил заражением венерическими заболеваниями, распространение которых в СССР,  каралось по закону. Это тоже не было средством для облегчения.

Вкрадчивый елейный голосок в мозгах противно шептал:
-  Женись, и тогда будешь иметь разряды сколько захочешь и где захочешь. Совершенно бесплатно и безопасно!

-  Женюсь! - отчаянно думали истощенные эрекциями мальчики.

-  Пусть только исполнится 18 лет – сразу женюсь.  Тогда ходила злая шутка:

-  Женись, Венька,  - Потрахаемся!

Не понимали или отгоняли трезвые мысли о том, что после короткого медового времени, как правило, рождается дитё и начинаются заботы. Подчас такие серьезные, что на разряды не станет хватать сил и они, эти разрядные оргазмы, уже не будут такими привлекательными. Хорошо, если к этому времени у отца семейства есть профессия, достойный заработок и возможность обеспечить семью. Хорошо, когда в семье никто не болеет и имеется относительный комфорт в доме и с самим жилищем. Когда не приходится скитаться по квартирам.

И девочки, оказывается, тоже хотели разрядов, но хотели сначала замуж. Они смотрели на каждого мало-мальски пригодного носителя штанов, как на потенциального друга на всю жизнь…

«..,Давай пожмем друг другу руки и в дальний путь, на долгие года!».

Хотели надежного мужа, с кем не страшно идти в жизнь,  и на кого можно опереться в трудную минуту.

И эти носители штанов, самые смелые и решительные, женились, но большинство терпели. Ждали окончания учебы, искали пару, старались твердо стать на ноги, чтобы уверенно обеспечить себя и семью. Ох, как тяжело это было совершить будущему отцу семейства. Вся Советская инфраструктура подразумевала обязательно работающую женщину, и этим недвусмысленно подтверждала, что одному мужу семью не прокормить. Домашних хозяек общество не хулило, но и не восхищалось ими.

С тех времен, у некоторых особенно напористых женщин, появились неукротимые желания и мечты:  «О каменной стене», « Могучей спине» и «Крепкой шее», на которой можно удобно сидеть, свесив ноги, болтать ими и нечего не делать. Эти дамочки пытались осуществить свою мечту, передав установки на них, как на основные ценности, своим дочерям. Выросло, глубоко законспирированных под порядочных девиц, поколение захребетниц, тунеядок и проституток – охотниц за богатенькими Буратино.

И начался, как сегодня говорят, бесконечный «конфликт интересов».

В этом конфликте позабыт, заброшен наш славный хлебный магазин. Любовная романтика помолодела и перешла в младшие классы, а с наступлением капитализма и вовсе переместилась в бары и ночные клубы и стала там называться совсем другим словом.

Прошло несколько лет. Подросло новое поколение.  Перебои с хлебом давно закончились. И хлебный магазин незаметно превратился в дежурный.  Молодежь стала все больше невыдержанной и нетерпеливой, даже агрессивной. Какие там взгляды украдкой, невозмутимый вид, «…а я боюсь - услышать нет…». 

На смену пришли:  «Я хочу!».   « Вынь и положи!».  «Нет, нет, нет - я хочу сегодня, нет, нет, нет – я хочу сейчас! ».  И всякая прочая нетерпеливая хотелка.

Площадка перед магазином опустела. На ней перестали собираться праздничные и скучающие, грустные и веселые молодые люди. Только дворовые бабушки на скамеечках иногда вспоминали малочисленную толпу ярких личностей – потомков выбитого войной поколения. Но и бабушек становилось все меньше и меньше и скоро они совсем  исчезли, растворились в вынужденной охоте к перемене мест…