Девушка на один вечер

— Вить, а чего ты одеваешься, как монашка? — спрашивают девушку на выходе из раздевалки одноклассницы. Она стоит напротив них у двери. Выше их, но как-то стыдливо выше, сутулясь и стесняясь себя.
— В смысле? Нормальная вроде одежда, — с сомнением протягивает, глядя только себе под ноги и теребя в руках и так хлипкие шнурки сумки со сменкой. Шнурки не выдерживают и превращаются в ниточку, а Витя тянет эту ниточку дальше.
— Ну, ты вечно в черном и юбка длинная, как у монашки. У тебя ноги вроде красивые, а ты в такой юбке.
— Мне она нравится. Не длинная, за коленку только. И не черная, а темно-синяя,– от шнурка остаётся половина, а конец ниточки уже змеёй стелется по полу.
— Да? Ну ладно. Но ты всё равно на монашку похожа. Подождешь?
— Ну ладно.

      На самом деле Вите неудобно, ей очень хочется, как минимум, уйти из раздевалки, а не смотреть на копошащихся одноклассниц, или, ещё лучше, уйти домой. Прямо сейчас. После только второго урока. Потому что вопрос про монашку ей задают не первый раз, а она не знает, что ответить, не знает, как ответить. Потому что она даже не Витя, а Вика. Но имя Витя прилипло к ней с класса седьмого. И не отлипает, сколько ни возмущайся. Поэтому она и отзывается на Витю, даже сама себя так зовёт, но всё равно неприятно.

      А теперь и одежда. Почему-то от чужих слов в ней становится до невозможного неуютно. Хотя до этого всё было хорошо, на ней было то, что радовало душу: родной черный свитер, мамин институтский. Когда-то он был пушистым и мягким, а сейчас колючий и теплый. Его Витя откопала у бабушки в мешке на благотворительность и просто забрала. Ходила в нём практически не снимая. Темно-синяя юбка, которую мама планировала купить себе, но на Вите она выглядела лучше, да и дочке нужна была юбка. Черные мамины кеды, которые Витя носила теперь вместо сменки. Мамины темно-синие капронки, потому что телесные выглядят некрасиво, а эти плотнее и с рисунком. И полосатые перчатки-митенки, которые мама вязала себе, но отдала дочке. Под ними у Вити "руки самоубийцы". Точнее, просто кошачьи царапины, но никто не верит. Будто у неё не может быть кошки, которая царапается.

      В свитере почему-то стало невыносимо жарко, хотя минуту назад было нормально. А ещё он стал невыносимо колючим, что хотелось разодрать кожу до крови, чтобы только избавиться от этого зуда. Пояс давил, а стельки неприятно подвернулись. Хотелось исчезнуть или сделаться невидимкой. Потому что невидимки ни на кого не похожи и им ничего не говорят.
      Потому что до этого было: «Чего ты, как пацан, в брюках вечно?» Это и в пятом, и шестом, и седьмом, и восьмом… Нет, в восьмом она надела платье. И все вроде замолчали. А после…

— Ты выглядишь как эмансипе.
      Те же юбка, капронки, кеды, только вместо свитера мамин институтский пиджак. В черно-белую то ли клетку, то ли лапку.
— Он как будто из прошлого века.
— Ему 25 лет. Мамин.

      Разговор закончился. Он почти всегда обрубался фразой «мамино». Потому что почти все любимые вещи были мамиными. А одноклассницы не знали, что говорить. Но после их слов Вите всегда было неуютно. Будто она выбивается из коллектива и виновата. Поэтому она вечно стремится слинять. Не уйти, а именно слинять. Тихо и незаметно. А в голове всё крутится: «Почему ты как…? Ты похожа на… Почему ты носишь?»

— Тём, я похожа на монашку?
— Нет, а что? Ты вроде нормальный пацан, Витя, а вопросы странные задаешь.
— Ничего. Не важно.
Тёма её сосед по парте. На алгебре, геометрии и на русском, а раньше был почти на всех предметах. Кроме физкультуры и языка. И для него Витя свой парень. Он не глядит осуждающе. Он вообще на неё не глядит. Поэтому с ним спокойно. С пацанами вообще спокойно, потому что они почти не общаются. И не глядят на Витю. Она для них свой парень.
***


— Чего ты не как девочка совсем? У тебя парень есть?
      Опять допросы в раздевалке. Витя отщипывает кусочки от пластикового пакета со сменкой и кидает их внутрь. И молчит. Она опять во всем черном.
— У тебя траур? Ты гот? Ты сатанистка?
 
      Как у людей работает фантазия? Незнакомый семиклассник, с которым она теперь ездит в школу и вместе возвращается, когда у неё шесть уроков и нет музыки, задаёт странные вопросы. Будто его это интересует, будто ей нельзя ходить так, чтобы хоть кто-то за день не спросил её про одежду. Осталось потерпеть чуть-чуть. Скоро выпуск и переезд.
 
— Тебе повезло. Это твой город. Там много таких… Особенных, — Тёма долго подбирал слово, но угадал. Не хотел называть её чокнутой или больной, потому что она именно что особенная. Она Витя, свой парень.
                ***


      Май. Она опять в черном. Почти без вопросов.
      Июнь. Экзамены.

— А ты не сваришься? Не свалишься от теплового удара? — уже без «как», хотя нет. С ним.
— На выпускной хоть приди нормально, а не как всегда, — до выпускного больше недели. Даже больше двух. И как-то не волнует, что надевать. Она бы с радостью не пошла. Она идет только на торжественную часть, только за аттестатом, и домой. Одна. Она бы пошла в футболке и джинсах, как всегда, но это «как девочка» сидит в голове. А как одеваются девочки? В юбки? Одевалась, назвали монашкой и эмансипе. Брюки тоже плохо. Рядом мама предлагает платье. Прячет ценник, а Витя смотрит на цифры:
— Дорого.
 
      Когда она стала считать деньги, даже не помнит. Наверное, когда ей было лет семь. Тогда каждые выходные звонила бабушка, которая забирала их с сестрой к себе на каникулы. Папа уехал в академию, а Витя осталась за старшую, по крайней мере, ей все так говорили, а она не понимала, что это значит. Поначалу не понимала. Потом оказалось, что старшие должны отказываться от своих подарков и шоколадок для младших, потому что:
— Зачем тебе эта книжка? Ты её завтра к вечеру уже прочтешь, а твоя сестра хочет игрушку, – а старшим нельзя плакать. Витя честно сдерживала слезы, пока не привыкла. Порой только часто моргала, но никогда не спорила.
 
      А мама смотрела на неё сейчас будто впервые. И она смотрела на маму так же. Будто столько лет каждая из них жила в своей каюте, а теперь они вышли вместе на палубу, чтобы пропустить стаканчик другой и поболтать в хорошей компании.
— Не так уж и дорого. Тем более, это выпускной.
— Из девятого класса. Девятый класс не считается, — она честно не понимала, от чего мама приходит в такой восторг. Отчего ей так нравится куда-то идти по жаре, мерить платья, искать обувь, аксессуары, ещё что-то. Честно недоумевала, зачем ради пары часов максимум так наряжаться. О том, что она не пойдёт в кафе, они договорились ещё в сентябре. По крайней мере, Витя так думала. Но нет, мама хотела выпускной для дочери. И что-то в её глазах и движениях подсказало Вите, что будет лучше уступить. Ведь, с другой стороны, выпускной действительно бывает раз в жизни, по крайней мере, выпускной из девятого класса. К тому же экзамены написаны хорошо. Почему бы не устроить праздник напоследок, хотя бы для мамы?

— Давай я твой сарафан надену. Ты говорила, что на тебе он не очень сидит, а я когда мерила, то как раз был.
— Хорошо. Какая ты у меня уже взрослая, Виктория.
 
      Накануне Витю накрутили. Какие-то старые пластиковые бигуди, похожие на нефритовые винты, с резинками, будто нарезанными из велосипедной камеры. Пол ночи Витя подпирала стенку, потому что боялась проткнуть матрас. Остальные пол ночи она просыпалась и засыпала. А кудри всё равно не получились. Сделали прическу. Накрасили. Нарядили. Витя чувствовала себя, как минимум, глупо. Боялась сесть лишний раз. Ноги, не привыкшие ни к каким каблукам, болели от туфлей. Кстати, туфли были тоже мамиными.
— Как жаль, что это всё только на один вечер, — мама повторяла эту фразу уже черт знает какой раз за последние две недели. Витя молчала, в мыслях меняя "как жаль" на "как хорошо".

      До школы доехали вроде без происшествий. Даже странно. Аттестат она тоже получила спокойно. Не споткнулась, не упала на лестнице. Только получила в спину "Витя" громким, слышимым всем, шепотом. Но это так. Мелочи жизни. Потом были фотографии. Последний шанс оставить в памяти что-то хорошее, кроме клички и вопроса "почему ты как", последний шанс что-то изменить в этой жизни. Последний...
— Тём, можно с тобой сфотографироваться?

      В сказках у осужденных на смертную казнь есть последнее желание. Право выкурить последнюю в жизни сигарету или что-то подобное. Это фото было её последней сигаретой. Тем, что держало её в этой жизни. В этом городе точно. Позже она пожалела, что не сказала эти слова. Жалела неоднократно. Несмотря на то, что с соседом по парте её абсолютно ничего не связывало, Вите казалось неправильно уйти вот так. Просто уйти. Ничего не сказав, будто её никогда не было. Неправильным, но она это сделала. Она сказала не то, что думала. Она уже и не помнила, что именно говорила. Хотела сказать, что он дорог ей, как человек, что она рада была учиться с ним. Но только промямлила что-то вроде:
— Удачи, всех благ, всего наилучшего.
      На самом деле, больше, чем сфотографироваться, ей хотелось обнять его. Непонятно почему. Просто хотелось. Она видела в нём единомышленника. Он не так уж и часто задирал её, если сравнивать с другими. И вообще был неплохим парнем. Даже симпатичным.

— Удачи тебе тоже, Вик. Кстати, классно выглядишь. На девушку похожа.
      Совсем удачно, а может неудачно, подошла мама. Как какая-то фея крестная, напоминающая, что карета вот-вот превратится в тыкву, что всё это не её, не Вити, а взятое у кого-то взаймы и всего лишь на один вечер. Только на один. И девушка она всего лишь на один вечер. И всё в её жизни абсолютно не вовремя, потому что поняла она это уже сидя в машине, когда слезы вперемешку с тушью банально стекали по её щекам.

      Она плакала не так красиво, как в фильмах, а с безобразно покрасневшим и разбухшим носом, перепачкав в косметике руки, лицо, плечи. Бесшумно, даже не всхлипывая, только тихонечко вздрагивая и трясясь, как когда у неё была температура под сорок. Сейчас она больше всего хотела сказать им всем, всем своим одноклассникам, с этого момента уже бывшим, что она любит их. И уезжать абсолютно никуда не хотелось. Не хотелось покидать этот серый душный город, с высоким небом, из которого она мечтала улететь каждую ночь.

      Хотелось совершенно другого. Хотелось послать всё куда подальше, хотелось отмотать время вспять, заглянуть в день сурка, изменить прошлое, но как всегда поздно. Всё уже прожито. Выпускной в девятом классе бывает один раз в жизни. А Витя хоть раз стал Викой, девушкой на один вечер.