АЛИЯ

Характер, как болезнь,
проявляется в разных ситуациях по-разному,
с обратимым или необратимым исходом.

Старушка каждый день ходила к берегу. Садилась и смотрела вдаль. Сегодня она вспоминала тот далёкий летний день...

Во дворе пахло дождём. Листья деревьев и травинки, которые только что купались под напором смеющихся струй, заблестели под солнцем. Как только ливень прекратился, его шум сменила детвора, нетерпеливо ждавшая под навесом, когда перестанет дождь. Снова все засуетились.
Накануне сюда съехались все родственники. Мужчины сидели за длинным столом в саду под тутовым деревом. Они играли в нарды, вели свои разговоры про жизнь, про политику, периодически освобождая пепельницы от окурков. Молодые уходили в глубь сада, подальше от старших, покурить втихаря. Давно все догадывались, кто курит, а кто нет, но делать это в открытую, если тебе даже далеко за сорок, при старшем на два-три года брате считалось дурным тоном. Женщины на своей половине были заняты разными делами, тоже переговаривались, иногда переходя на полушёпот.
В этом доме готовились к свадьбе. Алия, дочь Фикрета и Зибы, выходит замуж. Все родственники давно ждали этого момента. Однако настроение Зибы было не совсем праздничным. Парень, за которого выходила дочь, ей не нравился. У самой Алии тоже не было особого желания выходить замуж, просто ей надоело выслушивать со всех сторон нравоучения и отвечать на дурацкие вопросы. Всех вокруг почему-то волновало, когда же она, наконец, выйдет замуж. Одни родители молчали по этому поводу, но лучше бы уж высказались... В последнее время они каждый день ругались между собой. Это был единственный способ их общения, который видеть и слышать стало невыносимо.
Алие жизнь в деревне была по душе. Она не тянулась, как многие, в город. Мечтала о своём доме, полном детей, о добротном хозяйстве, работящем муже, из своих, деревенских. Но мечты оставались мечтами. Сватались к ней из деревни многие, да всё не те.
Прошлым летом у соседей гостил родственник из города. Парень видный, но чужой. Приглянулась ему Алия, прислал сватов. Поначалу она не соглашалась, он ждал целый год, упрашивая её, присылая сватов. В конце весны, наконец, сваты были удостоены сладкого чая. Свадьбу назначали уже через месяц.
Малик был единственным долгожданным ребёнком в семье. Азаду и Нигяр ханум было за шестьдесят, когда Малик, вернувшись прошлым летом из деревни, оповестил родителей о своём выборе невесты. Ему на то время было двадцать шесть лет. Азад и Нигяр ханум были очень рады, они одобряли любой выбор сына. В их семье трепетно и уважительно относились друг к другу. Малик очень любил своих родителей. Его манера и воспитанность говорили об интеллигентности, он был образован, путешествия с ранних лет положительно повлияли на его кругозор.
Друзья семьи, узнав о выборе Малика, были удивлены. Они открыто возмущались, упрекая Нигяр ханум и Азада в том, что они позволяют такое. Как, мол, городской мальчик, из хорошей семьи женится на деревенщине? «Где их интересы могут пересечься? Куда вы, родители, смотрите? Он потеряет с ней лучшие годы, рано или поздно разойдутся, одумайтесь!» При этом многие из них сочли бы за честь породниться с этой семьёй. Им было искренне жаль парня.
Только родители были спокойны, считая, что всё возможное со своей стороны для сына они сделали. Нигяр ханум повторяла одну и ту же фразу: «Зерно вложили, что прорастёт, зависит от многих факторов: от погоды, почвы. Давайте не будем заглядывать вперёд, чему быть – тому не миновать. Мы тоже выросли в деревне», – говорили они.
Родня жениха приехала ещё вчера. Они остановились у соседей, в доме своих родственников. Алия из своей комнаты смотрела в окно на предсвадебную суету; казалось, всё это её не касается. Вокруг родственницы, молодые девушки, увлечённо говорили про наряды, причёски, советуя друг дружке, как выглядеть получше. Алия ко всему оставалась безучастной. На душе было тяжело. Она не знала, что с ней происходит, была растеряна перед неизвестностью и невозможностью больше оставаться в прежней жизни. Желание уйти затмило всё остальное. Суета вокруг свадьбы ещё сильнее накалила отношения между родителями. Ей было жалко и отца, и мать, казалось, нажили добро, вырастили дочь, а между ними разлад.
Окно в комнате Алии выходило на задний двор. Она видела, как туда прошла мать и долго не возвращается. Все были заняты разговорами, делами, её отсутствия никто не замечал. Через окно Алия выпрыгнула прямо на задний двор. Здесь был сарай, в котором хранились банки с соленьями, сушёные пряные травы, варенья, компоты и многое другое. Алия застала мать, когда та поднимала и разглядывала на свету каждую банку, изучая их содержимое.
– Мам, что ищешь? – спросила Алия.
– Ох, Господи, напугала! – испуганно воскликнула мать.
– Ну, чего ты? – успокаивающе спросила дочь.
– Да, задумалась, не ожидала… А где у нас айвовое варенье? Должна остаться банка одна с прошлого года, – засуетилась женщина. – Отец просит. Беда, если не найду. Сейчас такой скандал закатит при всех. К соседке, что ли, пойти? Нет, ну точно помню, трёхлитровая есть где-то. А ну, посмотри, может, я сослепу не разберу.
Алия зашла в сарай.
– Мам, вот же, прям на тебя глядит.
– Говорю же, ослепла совсем.
– Мам, ты не за вареньем пришла, что опять? Обидел?
– Нет, дочь. Что обижаться теперь? Он по-другому не может. При людях неудобно.
Алие стало очень жалко мать.
– Мам, может, отменим свадьбу, пока не поздно? Как я тебя оставлю?
– Ты что, дочка? Прости, Господи, за такие слова! Не смей думать даже так! Всё хорошо. Он не злой, сама знаешь, язык у него поганый, отравляет. Всё пройдёт, а что со мной? Не переживай. Сейчас самое главное – как они примут тебя в семью. Мы ведь их совсем не знаем. Вот о чём я думаю.
– Мам, деревенские уживаются со всеми. Это городские с запросами, а деревенским много не надо, в город перебралась – считай, в полном счастье.
– Доченька, если бы ты была в их числе, да разве я бы не радовалась? Ты в городе жить не хочешь, как все. Не знаю, что ты нашла в этой грязи, без дорог, без удобств… Была бы моя воля, уехала бы хоть завтра, надоело.
– Мам, ты от ссоры не уедешь, при чём здесь деревня? Ну, где в городе такие сараи? С таким запахом? Какой разумный человек может поменять деревню на город?
– Господи, в кого ты такая уродилась? Я совсем не такая. А ты в отца пошла вся. Ему везде не любо, кроме деревни.
– Мам, ну ладно тебе, ты злишься на отца, а ведь зря. Он любит тебя больше всех на свете. Он смириться не может, что отпускает меня. Наверное, думал, всю жизнь буду рядом, в деревне. Мам, пожалей его.
– Хороша любовь, при всех наорал, ни за что ни про что.
– Ну и пусть, у них у всех всё гладко думаешь? Ну, не орут на людях, а жалости друг к другу нет. Отец тебя жалеет как, мам, ну разве не дорогого стоит?
– Господи, дочка, дожили. Меня мой ребёнок уму-разуму учит, счастье-то какое. Ты права, то беспокоились, что засиделась, а сейчас не отпустим никак. Вот будет у тебя свой ребёнок, вспомнишь родителей, как это непросто отпустить.
– Мам, хватит, как будто ухожу навсегда. Четыре часа до города всего.
– Ладно, дочка, нам столько предстоит сделать, а мы с тобой балаболим. Иди, скоро вечер, придут с хной, а ты не готова пока.
– А что готовиться? Мне долго не надо.
Вышли из сарая. Алия споткнулась и уронила трёхлитровую банку айвового варенья на бетонную поверхность ступенек. Зиба, испугавшись, воскликнула:
– Дочка, Алия, не порезалась?
– Мам, отец ругать станет.
– Да ладно, главное, не порезалась.
Они рассмеялись и увидели на заднем дворе отца. Он спешил к ним.
– Все целы-здоровы?
– Целы, отец, целы, только ты без варенья остался.
– Да я похвастаться всего лишь хотел сватьям, мол, смотрите, какая жена у меня – хозяйка.
Алия с матерью переглянулись, Зиба осторожно спросила:
– А кричать зачем надо было?
– Ну хватит, мир? – виновато предложил отец, обняв жену и дочку. – Сладость разлилась к счастью. С осколками поаккуратнее, – предупредил он и направился со двора.
Дочь предложила:
– Мам, ты иди тоже, я уберу.
Алия перетянула шланг с водой, взяла веник и принялась убирать разлитое варенье…
В дверях появилась незнакомая женщина из гостей. Одета для деревни она была слишком откровенно. Глубокий вырез декольте выдавал её зрелый возраст. Запястье в многочисленных браслетах, на пальцах – перстень и кольца. Алия смущённо поздоровалась, стараясь не выдавать удивления. Успела подумать про себя: «Обвесилась украшениями, неужели ей удобно в жару носить на себе столько железок? Да ещё волосы распустила. Мать меня убила бы, увидев на кухне с распущенными волосами. Кругом готовят, а она ходит, трясёт ими». Женщина спросила:
– Что за дерево у домика?
– Черешня, – ответила Алия.
Женщина продолжила диалог:
– А в домике кто живёт? Мышка?
– Это сарай. Бывает и мышка.
– Ой, вот это ты зря сказала, я их боюсь, – запоздало предупредила незнакомка.
– Они сами пугливые, чего их бояться?
– Вы в деревне привыкли и даже змей не боитесь. А я её поэтому не люблю, слава Богу, скоро обратно поеду в город.
Алия хотела ответить, но её воспитанность не позволила вступить в полемику. Она молча убирала осколки. Женщина, выдержав пару минут, представилась:
– Меня зовут Кама ханум, я близкий друг семьи Малика. Можно сказать, выросли вместе с ним в одном дворе, закончили одну и ту же школу.
Алия молча продолжала свою работу. Она не знала, что сказать. Женщина не собиралась уходить, она внимательно её изучала. Алие было не по себе, всё валилось из рук, будто она впервые держала веник и совок. Она не знала, каким боком повернуться. Незнакомка заговорила вновь:
– А ты почему не у невесты? Девушки все там готовятся, прихорашиваются. Можно, я присяду здесь?
Справа от забора, под виноградником, стояла деревянная широкая тахта. Забираясь прямо на неё, здесь обычно пили чай, обедали. Это был самый настоящий райский уголок со множеством ярких, пёстрых подушек, сложенных на расстеленном килиме по всей тахте. С краю была расстелена маленькая скатёрка, на которой в тени сушился чабрец. Кама ханум присела рядом. Алия поспешила убрать траву подальше от распущенных волос. Кама, увидев, как Алия связала в узелок скатерть, попросила:
– Оставь, она мне не мешает, наоборот, душистая. Приятно...
Алия, чтобы не обидеть, ответила:
– Её пора убирать, не то пересушим.
– Тогда переменим разговор. Сколько тебе лет?
– Двадцать.
– Кем невесте приходишься?
– Сама себе?
– Подожди, не говори, что ты – невеста.
– Я не невеста, я Алия.
– Боже мой, кто бы мог подумать? Все вокруг готовятся, суетятся, а невеста с совком и веником! Что, больше некому мести? Тебе сегодня не положено. Скоро хна, а ты не готова. Это некрасиво. В городе невесты за месяц ни к чему не притрагиваются, ей присваивают статус дорогой гостьи.
Алия подумала: «Как всё по-разному, в деревне так не положено, засмеют. Если напоказ выставлять статус невесты, посчитают за наглость». Она вспомнила: у соседей невесту только успели привезти в дом, как она, засучив рукава, стала помогать. Потом вся деревня восхищалась, мол, вон какая хозяйка, всем девушкам ставили в пример.
Алия улыбнулась. Кама, не понимая её улыбку, продолжала:
– Дорогая, так не принято. Нигяр ханум очень старалась, с ней сюда приехали очень уважаемые люди, не надо её позорить. Все в ожидании, хотят, наконец, увидеть, кого выбрал себе в невесты Малик.
– Что же мне делать? – робея, спросила Алия.
– Переоденься для начала, волосы уложи. Ты должна выглядеть достойно.
– Ну, до вечера пока далеко. Что же, мне придётся сидеть, ничего не делая? А мне ещё палас домыть надо, на него щербет разлили.
– Обязательно сегодня?
– Конечно, такие вещи не откладывают, он же липкий, на него муравьи собираться станут, мухи налетят.
Кама слушала и не верила ушам своим. «Боже, какие разные приоритеты!» Она влюбилась в простоту этой девушки. Теперь ей стало ясно, почему Малик выбрал её. Кама знала Малика с детства. Ей было лет пятнадцать, когда тот появился на свет. Мать Камы, покойная Бедура ханум, работала детским психиатром. Нигяр ханум часто обращалась к ней за советом. Спустя годы, когда Кама пошла по стопам своей матери, она стала задумываться, были ли у Малика проблемы с психикой? Или Нигяр ханум обращалась к её матери просто по-соседски, по банальным вопросам в плане здоровья, возникающим у всех в процессе роста детей? Два года, как не стало Бедуры ханум. Нигяр ханум очень тепло относилась к Каме, всегда была рада ей при встрече, но ничего никогда не говорила по поводу здоровья Малика. Кама сидела на тахте, вспоминая всё это, и впервые почувствовала беспокойство. Глядя на Алию, ей хотелось думать о хорошем. Она стала гнать мысли прочь, убеждая себя в том, что это её лишь собственные домыслы и не более того.
Алия тем временем домыла ступеньки, оставив тёмно-серое влажное пятно, и принялась за палас. Делала работу с удовольствием, не спеша, ничего не замечая вокруг.
Кама впервые была в настоящей деревенской глубинке. Она наблюдала, как воробьи, крадучись, подсаживаются к луже с подслащенной от разлитого варенья водой, сделают глоток и тут же, порхая, взлетают, чтобы вернуться вновь. Кама, забыв про время, удивлённо открывала для себя новый мир, где шум воды, сливаясь с чириканьем птиц, отзывался мелодией из давно забытого детства. Она ощущала себя маленькой девочкой в песочнице, где наслаждалась игрой, воображая, что её игрушки живые.
Издали донеслись звуки музыки. Зурна с балабаном сливались в единой мелодии, захватывали дух. Алия, складывавшая чистый палас под струёй из шланга, растерялась, подставляя под струю то лицо, то ладони, и пила явно не от жажды. Кама посмотрела на неё со стороны и поспешила успокоить с полным умилением в сердце:
– Алия, беги одеваться! Успеешь, не бойся.
– Ой, а мне ополоснуться ещё!
– Иди, девочка. Они танцевать будут во дворе, я их задержу, пойду плясать. Иди скорее.
Алия хотела обнять Каму, но сдержалась. Она улыбнулась и убежала, залезая в дом прямо через окно. Кама смотрела ей вслед и думала: «Господи, она совсем ребёнок». Несколько часов назад она и предположить не могла такой поворот в отношении к невесте Малика. Своим деревенским естеством этот чистейший ребёнок способен перевернуть сознание. Она, как бьющий из под земли ключ, поглощает любую муть, оставаясь по-прежнему чистой водой. «Как же Вам повезло, Нигяр ханум», – подумала Кама.
Во дворе все плясали. Зурна поднимала музыку высоко, как волна в море, и опускала с плеском в звуки балабана. Зиба стояла в сторонке. Мелодия трогала душу так, что невозможно было сдержать слёзы. Она тихо их утирала, надеясь, что никто не заметит.
Из-за калитки, не отрывая глаз, смотрел на неё Фикрет. Ему так хотелось обнять и пожалеть её, но позволить себе он этого не мог. В деревне принято всё понимать по глазам, чувствовать сердцем.
Алия успела причесаться и одеться. Она была единственной на этой свадьбе без макияжа. Волосы аккуратно, гладко зачёсаны назад и, как обычно, сплетены в косу. Щёки с естественным от смущения румянцем; светло-карие глаза, полные грусти, блестели. Лиловое платье с розовой фиалкой на груди оттенялось её нежной, белой кожей. Ремешок цвета сирени подчёркивал талию. Выразительные линии губ и бровей говорили о сильном характере и своём взгляде на мир. Вокруг стояли молодые девушки, среди которых многие ещё не закончили школу, с безвкусным тяжёлым макияжем, с причёсками явно не по возрасту, похожие на актрис из театра «Кабуки». Алия среди них была как роза, цветущая в саду.
Родственницы жениха во главе с Нигяр ханум вошли в комнату. Мать жениха засветилась и стала принимать поздравления, как на презентации шедевра, написанного собственноручно. Все шушукались, не отрывая глаз от невесты. Алия смотрела на чужих для неё людей, не понимая, как себя вести, и желая лишь одного: чтобы скорее всё закончилось.
Церемонию хны Нигяр ханум организовала по своим, городским, правилам. Зиба и родственники в деревне этим были недовольны, но, решив, что слово должно быть на стороне жениха, уступили.
Часам к десяти вечера гости стали расходиться. Надо было успеть многое сделать на завтра. Зиба старалась занять себя работой, не думая о тех минутах, когда её дочь посадят в машину и увезут далеко от дома.
Малик должен был приехать только завтра, в сопровождении своих друзей. Его чувства к Алие были неоднозначны. Она ему очень нравилась. Нравилась, как редкий цветок, но что с ним делать, сорвав, представить себе не мог. Он любовался ею часами, молча. Разговаривали иногда ни о чём. Малик был уверен – ему нужна именно такая девушка. В присутствии Алии ему было спокойно. Даже мимолётно увидев её издалека, Малик одержимо думал только о ней. Ему хотелось, чтобы она всегда оставалась в поле его зрения.
По натуре увлекающийся и любознательный, он интересовался всем, что могло привлечь его внимание. Но, изучая поначалу всё дотошно, он вскоре терял всякий интерес и мог бросить начатое, не доведя дело до конца. К быту был абсолютно не приспособлен. Нигяр ханум очень переживала за его дальнейшую судьбу. «Ему, нужна жена-мать, иначе он пропадёт», – думала она про себя.
Поздно ночью Алия лежала в постели… Ей не спалось. Она рисовала в мечтах своё светлое будущее. Сказка, в которую она стремилась, будучи маленькой девочкой, уже совсем рядом. Жизнь с родителями Алие казалась неким мостом, через который нужно перейти к счастью. Она была уверена: счастье ждёт за порогом, стоит ей только переступить его.
Зиба, глядя на свою дочь, считала, что любая другая жизнь лучше, чем в деревне. Семья Малика была очень уважаемой. Но Зиба не могла объяснить, чем она так обеспокоена. Фикрет убеждал её:
– Что зря переживать? Хватит накручивать себя и меня. Не дай Бог, ещё вздумаешь при дочери чего сказать. Знаю я вас, женщин.
– Ты что, считаешь меня совсем глупой? Быть матерью не просто. Люди чужие, мы ведь их совсем не знаем, вот и переживаю. А ты вместо того, чтобы успокоить, затыкаешь, слова сказать не даешь. Душа разрывается, а с кем поделиться? Дочке не скажу, и ты хорош. Видите ли, беспокою его.
– Ладно, хватит причитать. Вы, бабы это умеете, накрутите – и в сторонку. Мужики – другие, они в стороне стоять не будут. Ты что, хочешь, свадьбу чтоб расстроил?
– Упаси Бог, ты с ума не сходи, как так говорить можно? Засмеют деревней, нам жить здесь дальше.
– А мне плевать. Я ради ребёнка на всё готов.
– Ладно, всё. У ребёнка, даст Бог, всё будет хорошо. И правда, лучше б молчала.
И Кама ханум долго не могла уснуть этой ночью. Она вышла на крыльцо, села на ступеньку. Звёзды горели на небе, луна красиво светила полным ликом. Где-то рядом журчала вода, напевая колыбельную спящим птицам, и только жук трещал на весь двор, заполняя сонное царство ночи жизнью. Кама дышала полной грудью, подняла глаза. Над крыльцом, прямо над головой, увидела висящую айву.
– Пушистая, душистая, – произнесла вслух.
«Я что, схожу с ума?» – подумала она про себя. Ветер лёгким дуновением гладил ей лицо и волосы. Его дыхание пахло чистотой мелисы, что стелилась вдоль ручья. Ночь, полная ароматов, окрылила её воспоминания и перенесла в далёкое детство. Она вспомнила, как мама стирала… Её детские вещи всегда стирались отдельно, хозяйственным мылом, тогда ещё не было детских стиральных порошков. Ветер откуда-то принёс ей тот самый запах. Она догадалась не сразу, – только когда вспомнила, как днём Алия на заднем дворе натирала мылом пятно на паласе. Кама улыбнулась, подумала про себя: «Разве не чудо? Какая связь? Как мысли из настоящего летают в прошлое, почему в будущее невозможно?»
Ей стало грустно. Она пыталась успокоиться, не думать о своём предположении, но исключить тайну заболевания Малика не могла. Ей было жалко Алию. Она такая нежная и чистая, лучше цвела бы, как фиалка среди травинок, незаметно. Кама приехала два дня назад. Хотя много читала о деревне, но только сейчас смогла ощутить разницу между красотой реальной и обманчивой. Все прочитанные книги, познания в жизни здесь обрели другой окрас. Деревня не терпит фальши, здесь не приживается обман. А в городе даже ветер другой: затаится в плотно застроенном дворе, вырываясь неожиданно через лаз, кружит полиэтиленовые пакеты, угрожая мужчинам сорвать шапки, женщинам задрать подол. Деревенский ветер знает цену стыду...
Рассветало… Запели первые петухи, когда Кама легла в постель. Слышно было, как загремели посудой, зашаркали в тапочках по двору. Запах дыма от очага, разведённого во дворе у сада, раздражал дыхание, оповещая о сегодняшней свадьбе.
В отличие от города, в деревне свадьбу начинают играть рано, в полдень. Здесь свой распорядок дня. Вечером надо встречать с пастбищ скотину, подоить, успеть управиться с хозяйством, пока не стемнело.
Зиба не находила себе места. Она только и думала о том, что скоро её Алию посадят в машину и увезут далеко.
Алия же старалась до последней минуты по возможности выполнять какую-то работу. Она знала: после свадьбы матери придётся целый месяц наводить порядок. Была бы её воля, осталась бы на пару дней, чтоб вернуть всё в привычное русло. Алия жалела мать, она знала, как в последнее время ей всё тяжело даётся.

Скоро двенадцать. Невесту никак не дозовутся одеваться. В соседском доме заиграла музыка, родня жениха пляшет у двора, в руках у женщин – огромные, с красными лентами, подносы-хонча. Через прозрачную упаковку деревенские женщины высматривают содержимое, догадавшись, прикладывают руки к губам и шушукаются, при этом глаз не отрывают от подарков.
До свадьбы около часа плясали во дворе у невесты. Здесь всё было по деревенским порядкам. Многие родственники, приехавшие из города, вместе с женихом впервые видели старинную традицию. Две девушки-дружки невесты пустились в пляс с шахами  в руках. Городских шаферов предупредили о важности традиционного выкупа и заранее объяснили условия: если девушки не согласятся с предложенной суммой, им придётся плясать до требуемой. Поначалу друзья жениха рассмеялись: «Что за балаган? Сразу заплатим, да и всё». Но не тут-то было, деревенские девушки не собирались жертвовать столь развлекательным зрелищем, дать фору городским. Они не согласились продавать шах даже в десять раз дороже, чем он стоил. Дружки заставили городских шаферов плясать под самую ритмичную мелодию. Они танцевали легко, с удовольствием первые двадцать минут. Как только подружки заметили, что парни подустали, они подали музыкантам знак рукой, чтобы те сменили музыку на более ритмичную. Все вокруг хлопали в ладоши, поддерживая танцоров, свистели, поддавая задору. Когда парни выдохлись совсем, только тогда девушки согласились на выкуп. Единой, весёлой гурьбой молодежь расселась за накрытым столом, украшением которого в центре был шах. Долго, со смехом обсуждали детали традиционного выкупа.
Наконец, Кама с огромным красным парчовым сундуком, вышитым золотыми нитками, и подносами сладостей вошла в комнату невесты. В таких красивых, с национальным орнаментом, сундуках приносят наряды невесты, а на подносах, кроме сладостей, – множество коробочек, ярких шкатулочек с украшениями.
Всем не терпелось посмотреть на невесту. Одеваться Алие помогала Кама. Наконец, они вышли в комнату, заполненную до отказа соседками и родственницами. Смущенное лицо Алии покрылось румянцем, она была похожа на бутон, который вот-вот раскроется. В комнате было очень душно, но покидать её никто не собирался. Алия глазами искала мать. Её среди собравшихся здесь женщин не оказалось. Все стали поздравлять Алию. Женщины постарше благословляли, говорили напутственные слова, при этом все остальные хором, поддерживая, произносили «Аминь».
Алия стояла в длинном кипенно-белом платье из нежного кружева. В непривычном декольте ей было как-то неудобно, она часто прикрывала его рукой. Украшения переливались блеском, перекликаясь с её едва уловимой улыбкой. Лучшая модель с обложки самого модного журнала рядом с этой невестой осталась бы в тени. Нигяр ханум, гордая за свою невестку, шепнула рядом стоящей Каме:
– Кама, ты посмотри, какие кастинги? Эти журналы не там ищут. Кама, какие здесь красавицы, им даже не надо ухаживать за собой.
– Вы правы, Нигяр ханум, мы не выходим от косметологов, а они даже кремами не пользуются. Посмотрите на кожу, на цвет. Какие они красавицы, и сами не подозревают. Нигяр ханум, спасибо Вам. Я так много для себя открыла и переосмыслила. В город возвращаюсь другой. Деревня меня околдовала.
Свадьба играла на всю округу. Плясали всей деревней. Здесь важно не обделить никого вниманием, не забыть пригласить танцевать. Сначала Азад с Нигяр ханум повели аксакалов к центру танцпола, напротив музыкантов, и каждый гость со стороны жениха в знак уважения стал танцевать перед ними, затем поочерёдно отходили, поклонившись им, в сторонку, даже если они просто стояли посреди танцующих. Кама не уставала плясать. Она так лихо отбивала каблуками ритм быстрой музыки, что все вокруг отступились, чтобы предоставить ей побольше места. Народ хлопал, посвистывал, подбадривая Каму. Друзья жениха, не дождавшись, когда Кама уступит своё место на танцполе, выходили с возгласами «ай-чан, ай-чан», и это придавало особый вкус танцу.
Родителям невесты не принято танцевать. На свадьбе дочки считается неприличным показывать радость, мол, нет повода, что хорошего в том, что дочь уходит в чужую семью. Зато задорно плясала сторона жениха, приглашая всех остальных на правах хозяина и виновника торжества. Свадьба была весёлой, гости едва успевали перекусить, чтобы не упустить следующую ритмичную музыку.
Только Зиба украдкой утирала слезы. Она заходила в комнату, где была Алия – не могла насмотреться на свою дочь-невесту, но не решалась подойти… Создавала видимость занятости, в спешке выходила обратно. Чувство гордости за дочь сливалось с чувством грусти от того, что вскоре она покинет отцовский дом. Ей было одиноко, она пожалела о том, что не смогла родить сына. Может, не так болезненно восприняла бы замужество дочери, ведь приход в дом невесты после свадьбы даёт ощущение полного счастья. Всегда приятнее получать, чем отдавать.
Ближе к вечеру гости стали подниматься. Музыканты играли у самого крыльца. Жених вошёл в дом в сопровождении друзей. Родители, близкие собрались вокруг молодых. Двоюродный брат, вместо родного, перевязал красной лентой талию невесты, кружась вокруг под слова благословения старших. Ладонь Алии перевязали платочком с купюрой. Под мелодию «Вокзалы»  жених стал выводить невесту. Зиба стояла, но ноги не слушали её. Она пыталась сдвинуться с места, но у неё никак не получалось. Жених с невестой были уже в дверях, за ними шла свита из всех родственников. На Зибу никто не обращал внимания.
Комната опустела. Все вышли во двор. Играла музыка, народ плясал. Гости рассаживались по машинам. Зиба не чувствовала ног, она притянула стул, опустилась на него. Смотрела на ноги, ничего не понимая. «Вот они, я их вижу, но почему их будто нет?» – думала она.
В комнату вбежала соседка Рена:
– Зиба, ты что расселась? Дочку проводи сначала.
Она молчала. Только слёзы катились по щекам, капая на руки, грудь. Соседка взмолилась:
– Полно тебе. Рано или поздно все замуж выходят. Вставай уже, людям в дорогу, ехать сколько…
– Рена, ноги отнялись, встать не могу. Я их не чувствую.
– Зиба, ты что надумала? Давай помогу, – подбежала Рена. Пыталась приподнять, ахнула: – Зиба, Господь с тобой, не пугай меня. Что случилось?
– Да разве я знаю? Отнялись и всё. Будто у меня их и не было.
– Погоди, я сейчас позову...
– Стой, Рена, не смей. Пусть уедут.
– Да как же они уедут без тебя? Что люди скажут?
– Рена, не суетись. Может, не заметят. Сама знаешь, как все бывают растеряны в такие моменты.
Алия глазами искала мать, но нигде не могла её найти. Ей стало вдруг страшно. Одна среди чужих людей: вся родня деревенская стояла поодаль от машин, вокруг которых суетились гости; рассаживаясь, проверяли, все ли на месте. Алия сидела с Маликом, глаза были полны слёз. Он посмотрел на неё удивлённо:
– Ты что, грустишь? Из деревни уезжать не хочешь? Перестань, смотри как девушки вокруг тебе завидуют.
– Мне надо кое-что сказать матери, – едва сдерживая слёзы, сказала Алия.
Малик посмотрел на толпу. Среди провожающих матери Алии не было.
– Где она? Может, спряталась, чтобы тебя не расстраивать? Тебе это важно?
Алия посмотрела Малику прямо в глаза и промолчала. Она впервые почувствовала тревогу. Его глаза показались ей стеклянными, в них была пустота. В эту минуту в окно машины она увидела Каму. Алия себя сдерживала, но желание покинуть машину нарастало всё сильнее. Вдруг все машины стали сигналить, мигать фарами и кортеж сдвинулся с места. Сигналы не умолкали, пока не выехали из деревни на основную трассу. Пыльный столб дороги отгородил провожавших, и только в брызгах воды, попавших на заднее стекло машины, были слышны голоса родных деревенских людей. Они, по обычаю, плесками вслед воду, желая счастливого пути.
Люди стояли, пока последняя машина не исчезла из поля зрения. Никто не заметил отсутствия Зибы, пока вокруг не нависла тишина, которую первым нарушил Фикрет:
– А где Зиба? Я что-то её не вижу.
Все стали переглядываться.
– На самом деле, где? Она не проводила дочь? Не может быть...
– Конечно, у неё всегда есть дела поважнее. Нет, чтобы проводить единственную дочь по-людски. Да что вы! Ей всегда что-нибудь драить надо. Успеешь… – начал было Фикрет.
Но тут Рена вступилась:
– Фикрет, хватит, Бог с тобой. Сидит она, ноги не пошли.
Вокруг все всполошились:
– Что значит не пошли?
– Фикрет, зайди в дом. Ноги у жены твоей отнялись.
Толпа затихла. С минуту все молча переглядывались, потом кинулись вместе с Фикретом в дом. Зиба сидела на стуле с испуганном лицом. Она виновато смотрела на Фикрета. У него сжалось сердце. Он подошёл и присел у её ног на полу. Поднял на неё глаза, полные слёз. Зиба молча кивнула в ответ ему головой. Этими взглядами, молча, на глазах у всей деревни они так много сказали друг другу. Окружившие их тоже молчали, не осмеливаясь нарушить тишину, утирали слёзы. Мужчины покрепче, не позволяющие лишний раз пустить слезу, удивлённо, с застывшими лицами смотрели на них, сидящих посередине комнаты.
Тишину нарушила Рена:
– Захожу за ней, а она говорит, Рена, ноги не идут; не смей, говорит, Алию тревожить.
Тут все сразу стали перешёптываться, вспоминая разные подобные случаи из жизни.
В деревне не принято скрывать горе, в отличие от радости. Здесь его показывают и театрально, и чем искуснее, тем успешнее принимается «публикой». Выражать напоказ радость считается дурным тоном. Ласкать, нежить ребёнка при старших означает выказывать неуважение к ним. Даже проявлять заботу надо умеючи, не привлекая внимания окружающих. Открыто проявлять любовь и внимание к старшему поколению – долг и честь каждого в деревне. Чувству счастья в деревне присвоен статус интимности; горожанам легче игнорировать это, чем понимать.
В комнате, где продолжали сидеть Фикрет и Зиба, шум свадьбы, еще звеневший в ушах, заменил крик причитаний и плача. Вслед за свадебным кортежем Зибу повезли в районную больницу.
Через два дня была назначена свадьба у жениха. Человек десять из деревни собирались в город. Зиба переживала, что могут взболтнуть Алие про её болезнь. Она не хотела омрачать светлое продолжение праздника.

Поздно ночью свадебный кортеж доехал до города. Многие разъехались по домам. Нигяр ханум с Азадом спешили открыть дверь квартиры и встретить молодых у порога. Малик вёл невесту под руку. Мать с отцом держали над головами молодых Коран и хлеб.
Они вошли в квартиру. Нигяр ханум посмотрела на побледневшего сына, они с Азадом молча переглянулись. Прошли на кухню и стали шептаться. Алия почувствовала, что в квартире пахло пылью. Малик попросил её присесть, а сам ушёл на кухню к родителям.
Через пару минут послышался грохот. Нигяр ханум вскрикнула:
– Азад, скорее помоги! На бок поверни голову, на бок.
Алия прибежала на шум. Малик лежал на полу в конвульсиях. Азад и Нигяр ханум, присев над ним на коленях, пытались помочь. С уголков едва приоткрытого рта потекла розоватая пена. Они втроём, на полу, будто отгородились стеклом от Алии, стоявшей рядом, в дверях. Она с округленными глазами, не понимая, как вести себя в подобной ситуации, наблюдала со стороны. Чувство отчужденности заполняло её изнутри.
Малик очнулся через некоторое время. Он ничего не помнил. Азад и Нигяр ханум, пока были увлечены Маликом, забыли напрочь об Алие. Все втроём они повернулись, будто только что очнувшись, на громкий плач Алии. Нигяр ханум, набрав воды в стакан, подошла к ней:
– На, детка, выпей, успокойся.
Алия ничего не слышала: от увиденного она была в ужасе. У неё началась истерика:
– Пожалуйста, я вас умоляю, везите меня обратно к маме. Мне страшно. Я не хочу находиться здесь.
Нигяр ханум обняла её, прижала к груди.
– Не бойся, дочка, всё прошло. Посмотри, он в порядке. Он споткнулся, ну, с кем не бывает?
Алия всхлипывала, не отрываясь от её объятий. Ей было страшно, она нуждалась в защите. Азад вышел на балкон. Закурил сигарету. Малик молча прошел мимо них в комнату, закрыл за собой дверь. Нигяр ханум не отпускала Алию, повела в зал, к дивану. Они сели рядом, так же в обнимку, как стояли. Нигяр ханум прошептала:
– Алия, доченька, послушай меня. Тебя здесь никто не обидит. Обещаю, я к тебе буду относиться как мать к родному ребёнку. Только ты не бросай Малика. Он очень хороший. Он любит тебя. Мы всё сделаем, чтобы вы были счастливы.
Нигяр ханум роняла слёзы крупными каплями на золотую подвеску «корана», которая висела у неё на груди. Капли падали монотонно, будто приглушая крик страдающей души. Она молилась про себя за детей, чтобы всё сложилось так, как для них лучше считает Всевышний. Послышался скрип балконной двери. Азад, увидев их в слезах, сказал:
– Успокойтесь, хватит. Сам Аллах защитил нашего Малика. Нигяр, я сколько раз говорил тебе: «Давай уберем этот коврик». Он скользит под ногами, едва на него наступишь.
Нигяр ханум посмотрела на Азада, давая ему понять, что такой разговор ни к чему, но он настойчиво продолжал:
– Надеюсь, ты сейчас не против? Я его выкину сейчас же на помойку.
Азад обратился к Алие:
– Алия, дочка, поддержи меня, помоги убедить Нигяр ханум выбросить этот чёртов коврик, пока мы все тут не переломали кости.
Алия смущённо смотрела на него, не зная, что сказать. Нигяр ханум встала:
– Азад, давай оставим разговор. Алия и мы все устали. Нужно привести себя в порядок после дороги. Я заварю для вас ароматный чай. Сядем, наконец, по-семейному за столом.
Прижала к себе Алию:
– Дочка, добро пожаловать к нам в дом. Мы так давно мечтали об этой минуте. Говорим о какой-то ерунде, забывая о главном. Послезавтра свадьба, нам столько надо успеть. Вставай, моя радость, я покажу тебе твою комнату.
Алия вошла вслед за Нигяр ханум, огляделась без восторга. Квартира у них была большая, пятикомнатная: две спальни, библиотека, зал и гостевая, предназначенная для детской в будущем; кухня и две ванные комнаты. Везде царил какой-то беспорядок: видно было, что давно не прикладывались руки. Только в комнате Алии, в отличные от остальных, пахло свежестью: всё было начищено и красиво. В углу пол заставлен множеством подарков в цветных упаковках, перевязанных красной лентой. В шкафах развешены платья Алии, все с этикетками. Отдельные полки заставлены разной обувью для всех сезонов. В комодах лежали бельё и полотенца. Видно было, как ждали здесь невесту. Огромная кровать с покрывалом золотого цвета переливалась от света люстры, блики струились на красивых обоях стен.
Внимание Алии было приковано к речи Нигяр ханум. Она боялась упустить что-то важное, чтобы не переспрашивать, старалась запомнить всё. Это было крайне сложно для неё. Нигяр ханум заметила её сдержанность:
– Дочка, тебе понравилось?
Она кивнула молча в ответ.
– Это всё твоё. Смотри, здесь твои банные принадлежности. Сама разберёшься, что тебе надо. Ваша с Маликом ванная рядом. Располагайся, переодевайся. Приводи себя в порядок, будем пить чай.
Алия смотрела и слушала как посторонний человек, будто Нигяр ханум показывала ей, как гостье, что она приготовила для своей невестки. Нигяр ханум собралась выйти за дверь, оставив Алию в комнате. Но Алия поспешила вслед:
– Нигяр ханум, я пойду с Вами на кухню.
– Успеешь, детка. Переоденься, ополоснись с дороги.
Алия стояла, заливаясь краской. Была б её воля, она ушла бы босиком обратно в родной дом, где почувствовала бы себя вольной птицей, которая несколько минут побывала в клетке и чудом вырвалась оттуда. Ей стало горько, когда поняла, что это невозможно; она не сдержалась, вновь расплакалась. Нигяр ханум прикрыла дверь, взяла её за руки и повела в ванную комнату.
– Доченька, успокойся. Давай умоемся. Всё у нас будет хорошо. Вот увидишь. Тебе скучно? Потерпи, доченька. Малику надо выспаться.
Алия от этих слов очнулась, словно от пощёчины:
– Нигяр ханум, нет, я просто хочу домой. Всё, что вокруг, это не для меня. Я не хочу. Я здесь чужая. Мне надо было выйти из машины сразу, когда почувствовала неладное.
– Дочка, здесь твой дом. Мы тебе самая близкая родня. Я уж подумала, что ты обиделась на Малика.
– Я не могу даже обидеться. Что же я наделала?
– Зачем ты так говоришь? Я старалась, чтобы всё было в радость. Завтра приедут родственники из деревни, ты увидишься с ними и успокоишься. Всё пройдёт.
– Нигяр ханум, я пойду с Вами на кухню, мне не хочется оставаться здесь.
Нигяр ханум не стала настаивать:
– Хорошо, пойдём, только успокойся, мы дома. Пойдём туда, где тебе комфортно.
Они вышли, закрыв за собой дверь. Нигяр ханум посадила Алию на кухне за стол. Она скованно сидела на краешке стула в одном положении. Нигяр ханум суетилась, собирала на стол. Заваривая чай, обратилась к Алие:
– Дочка, чай заваривается, посмотри, чтобы не вскипел. Я сейчас, – и вышла из кухни.
Из зала донёсся шёпот. Азад и Нигяр ханум что-то обсуждали, перебивая друг друга. Только иногда отчётливо вырывались отдельные фразы:
– Азад, не мучай себя, смирись. Тысяча людей живут с эпилепсией. Не надо делать из этого трагедию. Она имеет право знать об этом.
– Нет, он давно здоров. Не наговаривай на сына. Ещё чего не хватало, сказать о чём? Ты себя слышишь? Невозможно… Не надо…
– До каких пор? Жизнь… Не смирился... Конечно.
Алия не понимала, что речь шла о её судьбе. Азад запретил Малику и Нигяр ханум говорить о болезни сына. Он так и не смирился, сам не принимал очевидное. Азад сходил с ума от собственной истерики.
Малик был эпилептиком с рождения. Нигяр ханум металась между двух огней, не зная, кому из них её помощь нужна больше. С болезнью сына смирилась и делала всё для того, чтобы он был счастлив. С Азадом ей было гораздо тяжелее. Она злилась и жалела его одновременно. При каждом приступе сына он доводил ситуацию до абсурда, явно убеждая себя и Нигяр ханум в том, что это не болезнь, а случайность, которая не может повториться. Все двадцать шесть лет он твердил одно и то же. Нигяр ханум испробовала все методы влияния на него, но бесполезно. Она порою за него переживала больше, его неадекватность приводила её в ужас.
Понимая, что это цепная реакция и каждый из них является звеном одной цепи, она вовлекла сюда и Алию. Поначалу желание увидеть сына счастливым перехлестнуло всё остальное. Она согласилась с Азадом, что надо скрыть болезнь Малика, но когда увидела испуг в глазах Алии и почувствовала крик её чистой души, Нигяр ханум сдалась. Она пыталась объяснить Азаду, что так не может продолжаться, что обманом купить душу невозможно. Выбор должна сделать сама Алия после того, как всё узнает. Азад и слышать об этом не хотел. Он считал по-другому:
– Это её счастье, что Малик выбрал её. Любая девушка из нашего окружения была бы счастлива на её месте.
– Азад, не забывай: наше окружение не в курсе всего.
– Чего? У нас ничего и ни от кого, слава Богу, нет повода скрывать.
Нигяр молча кивала головой, не имея права даже заплакать, чтобы не делать больнее мужу. Она вернулась на кухню. Заварка к тому времени почти остыла. Нигяр ханум молча поцеловала Алию в голову. Включила чайник заново:
– Азад, иди, чай готов.
– Слава Богу! Жажда замучила, наконец-то, – послышались скрип кресла и шаги в направлении кухни: – Наконец-то в этом доме предложили чай. Алия, дочка, ты чего сидишь в уголочке? Садись поближе. Нигяр ханум наколдовала для нас всяких вкусностей.
– Спасибо, я не хочу, – еле слышно пробубнила Алия.
– Ты давай садись, я сейчас расскажу тебе смешной случай про «не хочу». Нигяр ханум в молодости была очень застенчивой. Мы гостили у моих родителей в деревне, а они люди простые, не понимают, как стесняться, если голоден? Сама знаешь, чего тебе говорить: проголодался – ешь, нет – значит, съешь, когда захочешь. Ну вот. Она целый день «не хочу», а те люди работящие, предложили да ушли по делам и забыли. Они и не заметили, что Нигяр сутки сидела голодной. На второй день Нигяр ханум к обеду села раньше всех за стол, пообедала со всеми. До недавних пор вспоминали со смехом. Давай, дочка, а то и вправду в суете предсвадебной забудем покормить наше дитя.
Разговор не клеился, чувствовалось напряжение. Малик обычно после приступа отсыпался долго. Алия ждала, когда все пойдут спать. Она хотела остаться наедине, привести мысли в порядок. Нигяр ханум и Азад пересекались молча взглядами несколько раз. Они были растеряны. Допив чай, Азад встал:
– Я пойду лягу, спокойной ночи. Вам советую тоже, завтра трудный день.
– Спокойной ночи, – сказали почти одновременно Нигяр ханум и Алия.
Нигяр ханум обратилась к невестке:
– Алия, пойдём, провожу в спальню, и ложись. Нам всем, правда, надо отдохнуть.
– Нигяр ханум, можно я останусь в гостевой? Там есть диван.
– Детка, не говори так, я огорчусь. Зачем ты так сама мучаешься и мучаешь меня? Пойдём, у тебя роскошная кровать, и потом ты не гостья.
Алия покорно следовала за ней. Проводив в комнату, Нигяр ханум пожелала спокойной ночи и ушла. Алия села на полу, прислонившись к кровати. Она боялась до чего-нибудь дотронуться. У неё началась тихая истерика. Она ревела, кусала руки, боялась быть услышанной. Ей так хотелось прижаться к матери, попросить обнять и защитить. Сколько проплакала, она не знала.
Алия почувствовала усталость. Вокруг было тихо. Она подошла к окну. На улице горели фонари, было светло и безлюдно. Иногда со свистом проносились машины по дороге недалеко от дома. Алия резко отошла от окна, вышла из комнаты. В прихожей было темно. Она направилась к входной двери и вдруг, проходя мимо гостевой, увидела Малика, сидящего в темноте на диване. Она попятилась назад, но было поздно: он её заметил. Он встал, подошёл, взял её за руку, приложив палец к губам, потащил в комнату, закрыл дверь. Посадил её на диван. В комнате было не так темно. Свет из окна от фонарей струился по всему периметру. Малик взял стул, уселся напротив Алии.
– Алия, ты хотела сбежать?
Она виновато кивнула. Малик взял её руки в свои и продолжил:
– Я всё понимаю и ничуть тебя не осуждаю. Ты достойна самой лучшей жизни. Прости меня.
Алия хотела что-то сказать, но он не дал ей, продолжив:
– Подожди. Я эгоист, скрыл от тебя свою болезнь. Может, и хорошо, что так всё получилось. Есть на свете Бог. Завтра я отвезу тебя к родителям и сообщу всей деревне, всё как есть.
– Ты что хочешь сказать? Я ничего не понимаю. Да, я собралась уходить. Здесь мне не место, я не смогу жить в этом доме. Я не привыкла к такой обстановке и не желаю. Мне лучше остаться в деревне, быть рядом с родителями. Какая болезнь? Ты просто споткнулся на коврике. Подумаешь, болезнь. Наверное, у вас, у городских, от занозы в пальце начинается болезнь. У нас всё по-другому: пока не свалишься с ног, ты должен работать, нежиться нам некогда, понятно?
Малик слушал и умилялся:
– Господи, Алия, ты чистейшее создание. Вот чем я был ослеплён. Как я мог? Я даже мечты о тебе недостоин.
– Ты правда не злишься?
– Как я могу на тебя злиться? Маленький ты, неразумный ребёнок.
– Завтра отвезёшь обратно? А вдруг меня уже не примут? – глаза, полные слёз, уставилась на него.
– Давай сделаем так. Завтра мы с тобой оденемся, выйдем, как будто прогуляться. Я отвезу тебя к родителям. Если передумаешь или, как говоришь, не примут, тебе есть, куда вернуться.
– Спасибо, ты добрый.
– Ошибаешься, добрые не могут так подло поступить. Тебе спасибо, что разбудила во мне совесть.
– А как же свадьба, твои родители?
– Какая разница, если ты будешь несчастна? Переживём, мы сами виноваты.
– В чём? Нигяр ханум, бедная, так плакала, мне её жалко.
– Алия, жалость это мерзкое чувство. Ради него не жертвуют собой. Меня не жалей, не то я себя возненавижу ещё больше.
– Конечно, всех вас жалко, я так виновата, не оправдала ваши ожидания.
Малик смотрел на неё влюбленными глазами. Она словно прониклась его чувством, тоже успокоилась. Рядом с ним ей стало нестрашно. Они сидели до утра: разговаривали, смеялись, шутили.
Было уже раннее утро… Им не хотелось расставаться. Ночь, полная волшебства, изменила их обоих. Малик так и не смог рассказать Алие про свою болезнь. Он чувствовал себя, как в ловушке, зачарованный её редкой чистоты душой. От этого ему стало ещё больнее и обиднее за неё и за себя. Она ему нравилась, но сегодня он стал другим. Он не мог позволить Алие страдать.
Алия тоже думала о нём. Она почувствовала, что нужна ему, прочитала это в его глазах. Но она пока не понимала, что их чувства к ней и её чувства к Нигяр ханум и Малику – это словно сплетённая из разных узоров одна душа…
Алия с Маликом прошли на кухню. Они оба проголодались. Сидя вчера в уголочке, Алия изучила всё на кухне. Она быстро и ловко справилась, заварила свежий чай, накрыла на стол. Малик удивлённо спросил:
– Алия, я столько лет живу здесь и не знаю, где мать хранит чай, куда она убирает чашки и тарелки. Неужели кухни во всех домах одинаковы?
Алия рассмеялась:
– А ты хоть раз обратил внимание, что и где лежит?
– Мне даже трудно ответить.
– Вот видишь! Если захочешь, будешь знать.
– Алия, а ты захотела?
– Нет, просто по привычке. Мать приучила с детства.
Её искренность тронула душу Малика.
– Тебе крепкий? – спросила она.
Малик задумался. Грусть переполняла его сердце.
– Малик, ты что, уснул?
– Извини, я задумался. Ты о чём-то спросила?
– Нет, уже налила чай, такой, какой люблю я.
– Отлично! То есть я меняюсь под тебя?
Они смеялись, забыв про всё. Шутили, ели с аппетитом. Нигяр ханум стояла в дверях, не верила глазам. Она хотела уйти обратно, чтобы не нарушить счастливый момент, но боялась шелохнуться. Алия встала, чтобы налить чай, увидела в дверях Нигяр ханум:
– Доброе утро! Вам налить чаю?
Нигяр ханум от счастья не сдержала слёзы. Она кинулась обнимать и целовать её:
– Садись, детка, я сама. Дай мне поухаживать за вами. Господи, благодарю! – она подняла руки кверху и взмолилась.
Малику стало неудобно:
– Мам, ну перестань, пожалуйста. Ты опять не так поняла. Присаживайся. Я всё тебе объясню.
Алия стояла за спиной Нигяр ханум. Она приложила палец к губам, нахмурила брови. Малик моментально сменил тему, поняв жест Алии.
– Мам, мы проголодались. Решили не ждать, когда проснётесь. Алия успела освоиться. Тебя это не удивляет?
– Удивительно, сынок. Вы же с отцом всю жизнь меня удивляли обратным.
Все втроём рассмеялись так громко, что не услышали, когда Азад появился на кухне.
– Доброе утро. Мне рассказать не хотите?
Они сидели вчетвером за столом, вели непринуждённый разговор и шутили. Все были счастливы. Давно закончили завтракать, но никто не поднимался со своего места. Алия встала первой и стала убирать со стола, будто жила она здесь годами и делала так каждый день. Ей даже в голову не приходило, что она доставляет радость этим людям своим привычным поведением. Нигяр ханум и Азад встали, поцеловали Алию, затем Малика. Нигяр ханум сказала:
– Дети, нам надо на рынок успеть, потом заехать в ресторан. Так что вы хозяйничайте, принимайте гостей.
Азад стал торопить её:
– Нигяр, они разберутся без нас. Давай скорее, мне потом… Боюсь не успеть.
– Всё, всё, бегу. Да, чуть не забыла, – Нигяр ханум вернулась обратно на кухню. – Кама придёт помочь с готовкой. Ну, впрочем, к тому времени я сама успею.
Поцеловала Алию ещё раз, взяла её руку в ладонь. Её глаза были полны благодарности.
– Спасибо тебе, дочка, – и ушла в спешке одеваться.
Малик с Алиёй молча переглянулись. Их одолевало одинаковое чувство – чувство сожаления. Алия встала к раковине помыть посуду. Малик пытался помочь, убрать оставшееся со стола. У него это совсем не получалось. Ножи летали с грохотом на пол, стулья скользили по полу от его угловатых движений. Алия смеялась над этим взрослым, неуклюжим ребёнком с необыкновенной добротой в глазах. Малик чувствовал это и не смущался совсем. Ему было спокойно и радостно.
Он подошёл к ней, протянул руки, но тут же осёкся, спрятал их за спину. Алия заметила и смутилась. Он смотрел на неё, будто хотел что-то сказать, но сдерживал пыл, ломая пальцы за спиной. Наконец, робея, произнёс:
– Спасибо тебе, Алия, за эти минуту счастья. Поверь, для меня это много. Я буду вспоминать и скучать по этим мгновениям.
Алия выключила воду, присела. Она привыкла открыто выражать чувства, ведь в этом нет ничего постыдного. Подумав, сказала:
– А ты легко согласился со мной, не так ли?
– Да. Потому что ты дороже мне всех остальных. Я не хочу, чтобы ты была несчастна рядом со мной.
– Ты не подумал, что это может быть мой каприз?
– Алия, ты разбудила меня. Я сделал всё неправильно.
– Потому что хотел жениться на деревенской?
– Глупая, ни одна городская мизинца твоего не стоит.
– А в чём дело?
Малик тут же ответил:
– Я болен. Я эпилептик, – слёзы его душили, но он сдерживал их и решил снять этот груз со своих плеч, чего бы это ни стоило. – Понимаешь, я болен с рождения. У меня периодически случаются приступы. Ты уже видела. Наша семья скрыла это от тебя и от твоих родителей. Нам нет прощения, но виноват в этом я один. Я не смог. Моё желание быть рядом с тобой оказалось выше. Ночью, когда ты хотела сбежать, я понял: мы не можем быть рядом. А теперь собирайся. Мы едем к вам в деревню. Своим родителям скажу потом, когда твои узнают, в чём дело. Всё равно ресторан заказан, гости приглашены. Пускай веселятся.
– Подожди, что я скажу своим? Что сбежала, узнав о твоей болезни? Ошибаешься. У нас так не принято. Да я сама себя возненавижу! Мне легче сказать, что не хочу в городе, в их квартире, с ними жить, не смогу и всё. Почему я должна придумывать? Не смогу; не примете – уйду, выкопаю землянку и жить буду на окраине деревни, открыто. Люди поймут, когда страсти улягутся, а предательство? Жить с пятном? Никогда.
Малик слушал и не верил: перед ним сидел ребёнок, внутри которого сидел мудрый, повидавший жизнь человек, который точно знает, в чём смысл жизни. Он произнёс не совсем уверенно:
– Ведь я же болен…
– Ты ничего не понимаешь. Болезнь – тоже божья благодать, она даётся людям, чтобы изменить их к лучшему. А тем, кто оказывается рядом, это снисхождение, испытание; они заслужили внимания Божьего. Бог даёт нам возможность прозреть. Ты полный дурачок, если не понял это до сих пор. У нас в деревне этому учат чуть ли не с рождения.
Малик стоял и чувствовал себя перед ней первоклассником, которому показали азбуку в первый раз. В дверь позвонили. Он вздрогнул, вышел из оцепенения, пошёл открывать. Алия продолжила мытьё посуды. Вскоре на кухне появилась Кама. Она подошла, поцеловала Алию.
– Добрый день, Малик. Невестам не положено работать, мог бы сам помыть.
– Нет, я лучше домою, а то Нигяр ханум без посуды останется.
Конечно, Кама не поняла двусмысленные слова Алии. Малик, увидев, как Алия домывает последнюю тарелку, обратился к гостье:
– Кама, нам с Алиёй надо уйти на некоторое время. Разберёшься?
– Конечно, не в первый раз.
Они собрались; Кама услышала, как хлопнула входная дверь, подумала про себя: «Господи, дай им счастья».
Малик стоял на обочине, ловил машину. Алие было жалко покидать этот дом и людей. Она успела привязаться к ним всем сердцем, несмотря на то, что не так долго была с ними. С другой стороны, она не могла себе позволить удирать, как мелкий воришка. Но как об этом сказать Малику?
Всё было решено, её гордость взяла вверх. Она всегда поступала, не думая о последствиях, даже если это была бы смертельная угроза.
Малик подозвал её, договорившись с водителем. Они сели в машину.
Ехали молча. Малик сидел рядом с водителем. Оглядывался часто на Алию, впиваясь в неё глазами. Он явно не хотел разлучаться с ней. Алие было страшно, но назад пути не было. В её душе бушевала стихия, которая вырвется дома, у родителей. Последствия представлялись ей ужасающими. Было жалко Малика и его родителей, может, даже больше себя и своих родных.
Где-то через час езды Малик попросил остановиться. Они вышли из машины. Недалеко стояла водоразборная колонка.
– Алия, пойдём умоемся, освежимся. Ты не проголодалась? Недалеко есть хорошее кафе. Может, посидим, поболтаем?
Он тянул время, дорожа каждой секундой.
– Нет, не хочу. Поедем, быстрее всё закончится.
– Как скажешь.
Малик не мог осмелиться попросить её передумать. Он не давал себе такого права, он готов был на всё: вырыть себе землянку рядом, говорить с ней и смотреть в глаза, удивляться каждый день, познавая глубину её души. Он был не волен изъявить желание, и они сели обратно в машину.
Чем больше отдалялись от города, тем сильнее у Алии нарастало желание вернуться обратно. Алия в глубине души ожидала чуда, что Малик вопреки её словам, попросит водителя развернуть машину обратно. Она мечтала насладиться своим молчанием ему в ответ. В деревне все с детства привыкли уважать покорность женщины, ответственность мужчины за принятие любого решения. Она не смогла бы вслух признаться о своём желании. Малик не мог догадаться, что за ширмой сухих, неправдивых слов спрятана настоящая мечта.
Невдалеке показался районный центр. Оставалось всего двадцать пять километров до деревни. Алия, как львица, была готова защищаться. Она настолько была утомлена терзанием, что ей хотелось скорее оповестить всю деревню и противостоять всем нападкам со стороны деревенских, какими бы суровыми они не оказались.
Вдруг в окне проезжавшей машины она увидела отца, непроизвольно вырвалось:
– Ой, отец!
Водитель тут же среагировал, стал сигналить, мигая мимо промчавшейся машине. Когда они приравнялись, Малик вышел сразу. Отец, увидев их, начал, выходя из машины:
– Откуда узнали? Кто вам сказал?
Алия тем временем успела выйти, была в двух шагах от Малика. Они переглянулись.
– Отец! – испуганно закричала Алия, кидаясь ему на шею.
– Не бойся, детка, врачи говорят, всё пройдет, всё хорошо. Ездил за лекарствами. Она расстроится, что вам сказали, не хотела портить вам настроение перед свадьбой.
– Отец, а отчего так случилось?
– Не знаем, дочка, нервы, наверное, переживала за тебя. Слава Богу, всё обошлось. Доктора говорят, беречь надо. Теперь на собственную жену голос повысить не могу. Ну, что это, жизнь? – пытался пошутить Фикрет, отворачиваясь, чтоб смахнуть набежавшую слезу. – Ну что, поехали, раз уж вы здесь.
Алия пересела в машину к отцу. Малик с водителем следовали за ними. Алия то и дело оглядывалась назад, как будто в той машине за ними ехал брошенный ею ребёнок. Фикрет заметил беспокойство дочери:
– Надо было и Малику сюда пересесть.
– Нет. Отец, я думаю, может, уедет обратно?
– Ты о чем? Как уедет без тебя? Повидаетесь с матерью и сразу обратно. Смотри, какие люди великодушные. Ты что, удумала их беспокоить? Я бы мать твою не повёз в канун свадьбы. А знаешь, почему? Дурацкая деревенская гордыня потому что. Вдруг подумают неотёсанные мужики, такие как я, «не мужик он, невесту до свадьбы к родителем свёз», понимаешь? А причина в деревне мало кого интересует. Зауважал я Малика, дочка. Вот это мужской поступок.
Алия молчала, свесив голову. Доехали до больницы минут через пятнадцать. Вышли, все трое поднялись на второй этаж. В коридоре пахло лекарствами, врачи в белых халатах важно давали указания персоналу. Дверь в палату матери была приоткрыта, будто ожидая чуда, Фикрет распахнул дверь, пропуская вперёд Алию и Малика:
– Зиба, смотри, кто приехал, – не сдерживаясь, воскликнул он. – Вчера все уши прожужжала: «Не благословила в путь дочку». Вот тебе, благословляй сколько душе угодно.
Зиба расплакалась:
– Детки мои, кто вам сообщил? Просила же не беспокоить. Господи, зачем? Вам сейчас разве этим надо заниматься? Малик, сынок, это, наверное, она тебя с толку сбила?
– Да что Вы, тётя Зиба!
– Мама, сам Господь меня вернул, чтобы ты благословила.
Зиба встала, опираясь на изголовье кровати, второй рукой держалась за Фикрета. Сделала несколько шагов до тумбочки, достала завёрнутый в платок Коран, присела на край кровати. Малик и Алия опустились на колени перед ней. Она держала Коран над их головами и произносила благословения, как молитву, полушёпотом. Фикрет произносил слова, повторяя за ней, шевеля при этом губами. Зиба в завершение поцеловала обоих, обратилась к дочери:
– Алия, не забывай: в радости, в горе вокруг всегда много разных людей, а делиться по-настоящему с тобой готов не всякий. Оставайтесь вместе всегда, что бы вам ни уготовила судьба.
Эти слова звучали как приговор для невинно осуждённой. Малик побледнел. Ему стало душно. Он понял, что сейчас упадёт. В душе он молил Бога успеть покинуть палату, но вставать не было сил, и наступило беспамятство. Малик растянулся прямо в узком проходе между койками, на одной из которых продолжала сидеть Зиба. Он бился в конвульсиях. Алия крикнула:
– Отец, доктора, быстро!
Она склонилась над ним, не растерявшись ни на секунду, осторожно повернула голову, будто это делала не первый раз. Пока прибежали врачи и медсестра, конвульсии почти прекратились. Врач быстро ввёл внутривенно инъекцию. Алия осторожно вытерла пену в уголках рта. Его подняли на кровать. Врачи, как только вошли, попросили Зибу и Фикрета покинуть палату.
Малик спал. Алия не отходила от него. Она будто ничего не слышала и не видела. Все её внимание было приковано к нему. Ей не было страшно смотреть на него, она ощущала боль. Душа разрывалась в клочья при каждой судорожной конвульсии его тела. Она вспомнила Нигяр ханум, её глаза, полные грусти, и у неё хлынули слёзы. Алия сидела рядом с Маликом, вглядывалась в его лицо, ожидая, когда он проснётся.
Врач объяснил, что ввели противосудорожный препарат, что Малик уснул и спать он будет несколько часов. Было тихо. Палату заливал солнечный свет. Алию тоже стал одолевать сон. Она тихонько встала, вышла в коридор.
Родители сидели в коридоре на кушетке. Пока Алия была в палате рядом с Маликом, врач объяснил Фикрету и Зибе причину припадка. Из всего, что было им сказано, они поняли одно: это у него с рождения и лечению не поддаётся; дети, вероятно, родятся тоже с этим недугом. От того, что так много и неожиданно на них свалилось одновременно, они не успели всё осознать, поэтому сидели молча.
Подошла Алия и молча присела рядом. Фикрет иногда прерывал общее молчание, произнося вслух: «Ай, Аллах, помоги нам», и, качая головой, снова впадал в состояние отрешённости. Зиба сидела как замороженная. Алия, свесив голову, исподлобья иногда смотрела на мать, не решаясь заговорить. Ей казалось, что мать онемела и вместо ног у неё отнялся язык.
Прошло около двух часов. В конце коридора появились несколько женщин и трое мужчин. Коридор был длинным, и яркие лучи солнца отгораживали вторую часть тёмного коридора от той, где сидели на кушетке Алия, Фикрет и Зиба. Посетителей не было видно за яркой, ослепляющей ширмой переплёта лучей. Они шли по коридору, и их голоса, приближаясь, становились отчётливей. Пока их лица не проглядывались, но по голосам было понятно: это к ним.
Из-за солнечной ширмы, миновав окно, вышел первый человек – это была Рена, в лучах света показались остальные: за ней шла свита из родственников. В деревню быстро долетел слух о произошедшем. Женщины хором стали голосить на весь коридор:
– Зиба, что за горе? Какое несчастье! Аллах, спаси и сохрани! За что такое хорошим людям? Жили всю жизнь, никого не обижали.
Зиба вышла из оцепенения, будто ждала, кто, наконец, протянет ей руку, и стала голосить-причитать, забывая, что она находится в больнице:
– Господи, лучше бы вместе с ногами отнял бы ещё и глаза, чтобы не видеть это несчастье! Помоги нам, Господи, дай силы пережить всё это.
Женщины наперебой, утирая себе слёзы, утешали:
– Зиба, слава Богу, вернуться с полбеды – это уже не беда. Аллах милосерден. Он всегда поможет. Он нас сотворил. Он любит и бережёт. День и ночь молись, Зиба, чтобы не оставил вас, не забыл.
– Аллах, как мы вернёмся? Что люди скажут? Языки ведь злые, будут знать, наверняка. Нет-нет и скажут, чтобы ужалить.
Рена вступилась:
– Ну и наплюнь, пусть говорят, они привыкли так. На каждый роток не накинешь платок, как говорят. Тебе дитя дороже.
Фикрет встал и отошёл с мужиками в сторону. Всё это время он молчал, казалось, ничего и не слышал из того, что говорят вокруг. Алия сидела, опираясь на руки, втянув голову в плечи. Она смотрела куда-то мимо, думала о своём. Женщины, кивая в её сторону, показывали жестами, пытались говорить мимикой, когда не понимали друг друга, прикладывали руки ко рту; шептали так, что было слышно всем:
– Бедняжка, что теперь будет? Кому она в деревне будет нужна такая? Лучше бы после свадьбы узнали, а то что сейчас: вроде замуж пошла, но замужем не побыла? Кто этому поверит? Какая разница: она ушла, а какой вернулась, уже неинтересно, главное – вернулась!
Алия всё это слышала, но не реагировала. Потому как чувствовала всё изначально. По-другому и быть не могло. Живут люди по определённым канонам, нарушил – отвечай.
Вечерело. Малик спал. Алия беспокоилась за него. Фикрет с мужиками уехали в город, с минуты на минуту должны были вернуться. Зибу поместили в другую палату, рядом. Из-за очередного нервного потрясения ей стало хуже, прогноз врача был совсем неутешителен: есть вероятность, что она не сможет ходить снова. Алия винила себя, хотя причиной такому исходу, как объяснил врач, мог послужить любой стресс, потому как она была больна давно. Её сегодняшнее состояние являлось последствием несвоевременно выявленной болезни.
Два часа тому назад Алие казалось, что всё прояснилось и, наконец, она сможет окунуться в то самое счастье, которое представляла себе. А сейчас она сидела разбитая, похожая со стороны на обиженного ребёнка, у которого отняли любимую игрушку. Алия чувствовала себя повзрослевшей вмиг на несколько лет женщиной, на плечи которой взвалили непосильную ношу, и уронить, споткнуться она не имела более права. Она потеряла мечту, не успев её найти.
Алия сидела рядом с матерью в её палате, иногда заходила в соседнюю палату посмотреть, не проснулся ли Малик. Они оба спали под воздействием препаратов. Вечерний сумрак завесил окно поверх тюли. Деревья шептали о прохладе за окном. Вокруг было тихо, будто в отделении, кроме спящих, никого и не было.
Вдруг на улице хлопнули дверью машины, и Алия услышала быстрые шаги прямо под окном. Хлопнула дверь отделения. Несколько человек, переговариваясь, приближались к палатам. Алия встала, вышла посмотреть. Коридор был пуст. Прошла заглянуть заодно к Малику. Перед кроватью на коленях сидела Нигяр ханум и гладила своего мальчика по чёрным, как смоль, волосам. Она не подняла даже глаз на Алию. Малик всё ещё спал. Нигяр ханум с такой жадностью и любовью рассматривала каждую его клеточку, будто не видела его целую вечность, и, наконец, дождалась встречи вновь. Алия, простояв какое-то время в дверях, поняла, что она здесь лишняя, тихонько вышла.
Она вернулась в палату к матери. Слёзы прорвались из её души, затрудняя дыхание. Алия услышала шаги за дверью, быстро собралась, промокнула слёзы полотенцем, наспех сдёрнутым с изножья кровати.
Вошли Азад и Фикрет. Азад обратился к Алие:
– Добрый вечер, дочка.
– Добрый вечер, – смущаясь, виновато ответила Алия.
Отец попросил её жестом выйти. За дверью стояла Кама. Она взяла Алию за руку и отвела в сторонку:
– Алия, ты умная девочка. Надеюсь, всё поймёшь. Во мне сейчас говорят врач и человек. Пожалуйста, доверься мне и определись. Да, наверно, ты имеешь право обижаться на эту семью. Но, поверь, это очень порядочные люди, любовь к сыну затмила их разум. Никто тебя не обязывает, любой твой выбор мы примем и поймём. В любом случае мы приносим свои извинения. Азад и Нигяр ханум скажут за себя сами. Алия, дорогая, согласись, ведь и Малик, и такие, как он, имеют право на счастье. Я хочу рассказать тебе свою историю, она более красноречиво объяснит то, о чём хочу поговорить. Выбор будет за тобой.
Мой отец был болен. Он был эпилептиком. И он, и мать были врачами и как никто понимали ситуацию. Учились они в мединституте в одной группе, случилось так, что полюбили друг друга. Решили пожениться. Все были против: и его родители, и родители матери. Они решили вопреки. Прожили сорок лет наисчастливейшей жизни. Так, как они любили и берегли друг друга, дай Бог каждому. А меня они удочерили. Я самая счастливая дочка на этом свете, лучших родителей я себе не желала. Вокруг меня много молодых людей, но нет таких, как мой отец, поэтому сегодня я одна, и тысяча претендентов на мою руку. Больше я тебе ничего не скажу. Подумай, мы тебя не торопим, хоть и свадьба завтра. Эту ошибку легко исправить. Да, отец твой примет то решение, которое примешь ты. Никто тебя понуждать не будет.
Алия слушала всё молча. Кама пыталась посмотреть в её глаза, прочитать что-либо, но Алия не смотрела на неё, она отводила взгляд куда-то в сторону. По коридору к ним шёл Фикрет. Не дойдя двух шагов, произнёс:
– Алия, мать проснулась, зовёт тебя.
Алия поспешила, оставив Каму. Зиба лежала, почему-то ко лбу её было приложено полотенце. Алия ещё в дверях спросила:
– Мам, как ты? Что, голова болит?
– Болит, дочка, как ей не болеть? Дочка, присядь ко мне, у меня к тебе разговор. Слушай меня внимательно. Они будут тебя уговаривать, обещать золотые горы, думают, наверное, что мы люди деревенские, в жизни ничего не видели. Смотри, не обольщайся, не обманись их сладкими речами. Зачем тебе нужен больной муж? Со здоровым хлопот хватает. И потом, если даже грех так думать, а я что, не больная? Как же ты можешь бросить больную мать? Вот так им и скажи. Скажи, что мужа ты можешь найти, мать у тебя одна. Не вернусь, говори, куда, на кого мать я брошу? Вот, вали всё на меня. Пускай уже сами разберутся со своей свадьбой и гостями. Нечего было врать. Мы бы сразу отказались, да и всё. Зачем нам город? Нам в деревне не хуже живётся. Слава Богу, жили, не нуждались до сих пор. Вот и проживём. Отец так же говорит. Выйди, скажи, пускай уезжают с Богом.
Алия сидела, никуда выходить не собиралась. Через какое-то время постучались. В палату вошли Кама, Нигяр ханум и Азад. Зиба не дала им даже рты открыть:
– Нигяр ханум, целый час упрашиваю её, никак не могу уговорить. Нет, говорит, и всё. Куда? Я тебя не брошу. Я ей говорю: «Дочка, иди, не переживай, мы сами справимся, даст Бог, всё будет хорошо». Но не хочет и всё, что можно поделать? Не могу же я её заставить. Так воспитали. Для нас мать – это святое, это у нас в крови.
Нигяр ханум, Кама и Азад переглянулись, молча подошли к Алие, обняли её:
– Прости нас, дочка, ты права. Будь счастлива, – едва сдерживая слёзы, произнесли почти одинаковые слова Нигяр ханум, Кама и Азад.
Кама обратилась к Зибе:
– Можно, Алия поговорит с Маликом?
– Нет, моя дорогая, у нас так не принято. Малик ей сегодня никто, не обижайся, мы свои правила деревенские чтим.
Кама посмотрела на Алию. Она стояла, залитая краской, но слова при этом не выронила. Кама не выдержала:
– Зиба ханум, я Вас отлично поняла. Но, может, всё-таки разрешите? Ведь Малик – почти муж Алие. Что значит никто?
– Упаси Аллах! Вы о чём? Может, я чего-то не знаю? Что Вы такое говорите? Алия, это правда? Нам пятно такое не нужно. Люди, скажите мне толком. Аллах, вы о чём? Фикрет вас обоих убьёт, – у неё началась истерика.
Нигяр ханум вмешалась:
– Успокойтесь ради Бога. Всё хорошо. Они успели утром попить чаю с нами, и всё замужество вашей дочери закончилось на этом.
– Слава Богу! Вы просто меня напугали.
Они снова молча переглянулись. Наступила тишина. Алия слышала стук своего сердца. Ей хотелось, чтобы всё закончилось побыстрее. Малика видеть она совсем не хотела.
Только она об этом подумала, дверь палаты открылась. Вошёл Малик. Лицо было свежее, но выражение было какое-то другое. Нигяр ханум посмотрела на него и не могла сразу понять, что в нём было необычного. Он бодрыми шагами подошёл к Алие.
– Алия, спасибо тебе за всё. Любой твой выбор я уважаю, ты очень мудрая. Ты способна менять вокруг себя всё. Наверное, Бог тебя прислал как подарок. Я стал другим, это однозначно, причиной тому – ты! Скажи всем, какой ты сама сделала выбор. Не бойся никого, мы все тебе благодарны. Мои родители будут счастливы отныне, ты дала мне ключ от счастья.
Алия твёрдо произнесла:
– Я останусь с матерью.
– Спасибо. Я, правда, знал, по-другому быть не могло. Будь счастлива, я искренне тебе этого желаю. – Отвернулся к родителям: – Ну что, родители? Едем? Нам многое надо успеть.
Все трое переглянулись, не понимая, что произошло с Маликом. Все ожидали, что будет депрессия и это усугубит болезнь. Малик попрощался и в спешке покинул палату. Все трое кинулись за ним. Он же быстрыми шагами вышел из коридора, и было слышно, как, подпрыгивая, спускается по лестнице вниз.
Малик стоял у машины и торопил всех ехать. Нигяр ханум взволнованно поинтересовалась:
– Малик, сынок, всё в порядке?
– Да, мам, по дороге расскажу.
– Малик, я не успела попрощаться, подожди пару минут, а то ведь совсем некрасиво ушли.
– Хорошо, мам, прощайтесь, я успел.
Они быстро вернулись. Попрощались, принесли извинения.
Малик шутил всю дорогу, веселил всех. Нигяр ханум и Азад испуганно смотрели на Каму. Она была растеряна тоже, потому что не могла понять причину такого поведения Малика. Малик, глядя на них, спросил:
– Вы почему так смущены? Думаете, с ума сошёл? Не бойтесь, всё у меня в порядке. Лучше, чем за всю осознанную жизнь. А знаете, в чём причина? Сказать? – шутил Малик. – Ладно, слушайте, всё очень банально. Я принял свою болезнь, мне не нужно скрывать и комплексовать. Я женился на эпилепсии, и я счастлив. Родители, не делайте такое лицо. Я просто такой, и никто в этом не виноват. Зачем скрывать? Чтобы страдать каждый раз, жить украдкой? Не хочу! Отныне буду жить открыто, в удовольствие. Не надо за меня переживать, слава Богу, с этим живут. Завтра же на свадьбе объявлю всем, что я эпилептик! Освобожу себя от этого груза. Я сделаю это за себя и за вас, даже если вы против. Я научился у Алии, она открыла мне глаза, подарив ключи от счастья.
Нигяр ханум. Азад и Кама были в недоумении, но напор и воодушевление Малика их вдохновляли. Нигяр ханум боялась, что смена настроения могла быть оттого, что два дня подряд были приступы, довольно продолжительные. Кама из теории знала, что такого быть не должно, но нервная система, мозг таят в себе столько неизвестного, что предсказать что-то невозможно.
В ресторане ждали гостей к шести вечера. Малик, одетый с иголочки, в белой нарядной рубашке, в костюме, с бабочкой, выглядел просто красавцем и счастливым человеком. Нигяр ханум и Азад грустили, но, глядя на сына, грусть отступала, хотелось верить в чудо, в чудо счастья своего мальчика. Нигяр ханум шепнула Азаду:
– Азад, мы день и ночь молили Бога дать счастье нашему ребёнку. Может, и вправду он нас услышал? Мы же просили о счастье. В чём его счастье, знает только он! – сказав, подняла глаза кверху.
– Дай-то Бог! Мы будем счастливы, если будет счастлив он. Нигяр, ты знаешь, я всю ночь думал. А ведь Малик прав. Я принял, что он эпилептик. Мне так сейчас легко. Я горжусь им. Ну и что тут зазорного? Какой я был дурак! Нигяр, как ты меня, не эпилептика, терпела?
Нигяр прослезилась, поцеловала мужа.
– Мне всё равно, главное, будьте рядом со мной счастливы. Мы все разные, относимся ко всему по-разному. Главное, мы думаем сегодня одинаково, – какое это счастье! Азад, мы сегодня празднуем выздоровление наших душ.
Они подошли к сыну и обняли его. Все втроём стояли в обнимку. От них вокруг разливались свет и умиротворение, было ощущение, что сам Бог зажёг свечи в их душах.
Свадьба началась, как и ожидали, в шесть. Гости были рассажены. Кресла жениха и невесты на пьедестале за накрытым столом пустовали. Гости загадочно смотрели, ожидая сюрприз. Малик, взяв микрофон, подошёл к родителям, пригласил на сцену. После общих слов приветствия он попросил внимания:
– Дорогие гости, сегодня у нас счастливый день. Я и мои родители искренне признаёмся в этом. Всему причина – знакомство с одной изумительной особой, которую зовут Алия.
Тут все стали аплодировать. Малик поднял руку, требуя внимания:
– Мы должны были сидеть на этом пьедестале рядом, мечтая о счастье в будущем, но счастье опередило нас, рассадив по-своему.
Некоторые из гостей насторожились, вслушиваясь повнимательнее. Однако большинство ели и пили, не завершая начатые разговоры с соседями по столу. Малик продолжил:
– Хочу объявить всем дорогим гостям причину, по которой расстроилась свадьба.
Все вокруг стали переглядываться:
– Вот шутник! Малик, не томи! Выводи свою красавицу!
И кто-то крикнул в зал:
– Алия! Алия!
Все подхватили. Малик стоял с поднятой рукой. Наконец зал затих.
– Дорогие, я понимаю, иногда правду воспринять труднее, чем ложь. Как это было в случае моей болезни.
В зале стало так тихо, что было гости слышали дыхание друг друга.
– Да, это правда. Я болен эпилепсией, но только сегодня я и, надеюсь, мои родители, через двадцать семь лет совместной жизни, приняли её. Мы счастливы. Я сегодня здесь рядом с любимыми мне людьми. Мы надеемся, что вы нас поймёте и разделите с нами наше счастье. Желаем всем хорошего вечера.
Конечно, такой оборот не мог не произвести впечатление, да и новость была далеко неоднозначной... Люди разошлись раньше, чем предполагалось. Потом ещё долго весь город обсуждал эту свадьбу, но Малик был от этого не менее счастлив. Он жил и работал, отношение к людям у него было совсем другим. Он искренне отвечал на вопросы касательно его болезни. У него появилось много новых друзей из круга своих же знакомых, которые тоже, оказавшись в такой же или похожей ситуации, всё скрывали.
Через год он создал организацию необычных людей, в которой объединились люди с ограниченными возможностями. Он стал самодостаточным человеком, помогал многим, много путешествовал. Он был счастлив. Для своих родителей он также открыл новый мир, где счастье оказалось другого цвета, каким они его даже не представляли в своём тесном мирке.
Алия замуж так и не вышла. Она жила с родителями. Зиба через два месяца восстановилась. С годами Фикрет и Зиба уверовали в то, что спасли дочь от несчастья. Алия же была одинока, на душе – серо и холодно. Только воспоминание о Малике и его семье согревало её душу, единственным светлым лучом врываясь в память сквозь серые дни. В душе она молилась за этих людей, желая им настоящего счастья.

Проходили годы. Фикрета уже год как не стало. Зиба превратилась в старушку. Она приходила к берегу, садилась, смотрела вдаль, думая об одинокой судьбе своей дочери, и всё чаще вспоминала тот далёкий летний день…
Во дворе пахло дождём.





1 Шах – ветвь из дерева, украшена сладостями, фруктами, свечами, зеркалом.

2 Вокзалы - свадебная азербайджанская мелодия, традиционно сопровождающая невесту из отцовского дома и вхождение её в дом жениха.