Черный Лог

 Музыка. Тревожная, мрачная, протяжная, но такая манящая музыка. Она звучит из ближнего леса каждый последний вечер лета, как только солнце опускается за горизонт. Будучи еще юнцом, я каждый день пытался разобрать незнакомые мне созвучия, эти неземные переплетения мелодий. Каждый раз я изо всех сил старался представить этого неведомого гудца, играющего на калюке в ночные часы.

      Мой покойный дед называл этот инструмент выгонкой, говорил, что каждый мужчина в нашей деревне должен уметь играть на ней, так что звук этого духового инструмента я ни с чем не мог перепутать. Свое мастерство дед передал моему отцу, когда тому исполнилось восемнадцать лет, а вслед за ним игре на выгонке должен был научиться и я. Каждый год, слушая таинственные мелодии, я мечтал о том, что когда-то и я смогу повторить их.

      Деревня наша звалась Черным Логом, она была небольшой, короткая улочка с десятком невысоких срубов. Чужой человек у нас появлялся редко, но от него можно было услышать множество интересных историй да подарок какой получить. Помню как сейчас, заглядывал к нам мужчина в косоворотке белой, подарил мне крестик деревянный, говорил что-то о том, что нехороший дух у нас в деревне, мол, в лесах зло водится какое-то. Я тогда сразу к отцу прибежал, крест показал, а он тут же выхватил у меня его из ладоней, спрятал к себе в карман, а как вернулся в дом, то сразу в печь бросил. Тогда он сказал мне, то чуждый бог не по нраву нашим хозяевам, но что это значило, я не понял.

      В том году снова кто-то в лесу на выгонке играл, я к окну сел, уставился в сумрачное небо и стал слушать. Звуки так и разливались по деревенской дороге, эхо разносило их по округе, сама же мелодия была полна глубокой скорби. Я чувствовал, как мое сердце сжимается от тоски, сам того не заметил, как прослезился. Не выдержал я, побежал во двор, где моя матушка, сидя на стуле, пряла что-то. Дернул я ее за рукав, пытаясь рассказать о той прекрасной лесной музыке, а она поворачивается ко мне, а глаза ее будто стеклянные, а на лице страх застыл. Я отпрянул от нее, но к счастью, тут же из ниоткуда появился мой отец и отвел хромающую матушку в спальню.

      Мама моя, к слову, ходила тяжело, ноги у нее не было. Сама она никогда не рассказывала, как ее потеряла, а отец мне строго-настрого запретил об этом спрашивать. Глядя, как она управляется с домашними делами, мне думалось, что произошло это достаточно давно, может даже когда она еще маленькой была. По рассказам моего отца, она хромала уже, когда я только родился.

      Когда мой отец вернулся, то сказал, что матушка змею увидела в траве, вот и испугалась так. Я тогда решил проверить, надел сапоги, взял палку и вышел в сад. Исходил всю траву высокую, поленницу проверил, да змеи так и не нашел, видать, уползла мерзость.

      На следующий день услышал я от своего приятеля соседа, что в черном доме, что на окраине стоит, вчера старуха пропала, якобы, она вечером в лес ушла, а к утру не вернулась. Мы думали, что дед ее искать пойдет, но все в деревне не волновались по поводу пропажи, будто и не произошло ничего вовсе. Сразило нас тогда любопытство. По прошествии одного дня мы подошли к дому сгинувшей старухи и встретили там сына ее, а он нам рассказал, что нашлась мамка его, но захворала сильно, поэтому дома лежит и не выходит никуда. Я удивился, потому что никому не известно было, что старуха вернулась, но тут увидел у парня этого выгонку, торчащую из кармана. Тут же начала меня снедать зависть, я стал упрашивать его показать калюку поближе. Она была покрашена ярко-красной краской, как он сказал, это чтобы злых духов отгонять. Я попросил его сыграть что-нибудь, но он тут же замолчал, убрал выгонку в карман и нахмурился.

      Когда же мне исполнилось восемнадцать лет, то ко мне подошел отец и сказал, что надобно мне учиться играть на калюке. Мы пошли с ним в поле за домом, срезали толстый стебель дягиля, вычистили его середку и повесили во дворе сушиться. Хотел я матушке похвастаться, но она даже смотреть не захотела на новенькую выгонку, а сразу же заперлась в комнате. Калюка моего отца была совсем другой, было похоже, что она будто сделана из твердого камня грязно-белого цвета. На мои вопросы, где он взял такую диковинку, он мне сказал, что свою настоящую калюку я получу, только когда научусь играть.

      Шли дни, я усердно поглощал умения играть на любимом мною инструменте, отец хвалил, говорил, что я очень быстро схватываю, радовался, что музыка моя придется по душе слушающим. Однажды я попытался вынести выгонку из дома и сыграть на ней для моего друга, но отец тут же выбежал из дома, схватил меня за руку, увел во двор, а затем строго отругал. Я пытался узнать у него, что я сделал не так, а отец только говорил, что на выгонке играют для живота, а не услады.

      Приближался последний день лета, я с волнением ожидал, когда же я снова услышу ту таинственную музыку из леса, чтобы и мне подыграть ей, ухватить эти загадочные мелодии, понять эти потусторонние созвучия. Когда я уже сел у окна и приготовился слушать, ко мне зашел отец и сказал, что пришла пора мне получить мой настоящий инструмент. Я был немало удивлен этому и начал было упрашивать, чтобы мне остаться в комнате и послушать долгожданную музыку, но тут, опираясь на палку, вошла моя мать, и отец строгим тоном сказал мне идти с ней.

      Дорога вела нас в лес, в ту самую чащу, откуда каждый год лились те чарующие звуки. Шли мы молча, на лице матери читалось отчаяние и страх, я старательно поддерживал ее под руку, чтобы она не споткнулась, сам же вслушивался в гнетущую тишину. Мне было непонятно, почему сегодня никто не играет, может быть тот таинственный музыкант увидел нас сквозь лесной сумрак и решил отказаться от своей затеи?

      Вышли мы на опушку, моя мать присела на поваленный ствол дерева, прислонила ладони к лицу и горько заплакала. Я подошел к ней ближе, обнял за плечи, пытаясь утешить и тут же услышал голос, будто идущий из самых недр земли. Звук этого голоса заставил меня съежиться, будто от холода, а руки мои пробила дрожь. Я поднял глаза и увидел нечто, оно стояло, практически сливаясь с чернотой деревьев, покрытое мраком, глаза блестели огнем в последних лучах заходящего солнца. Я почувствовал, как мою голову сдавливает какая-то невидимая сила. Воспоминания того, что произошло дальше, до сих пор вызывает у меня дрожь в коленях и заставляет лицо покрываться испариной. Эта тварь коснулась моей головы, и в тот же миг я будто стал безмолвным наблюдателем за своим телом. В моих ладонях откуда ни возьмись появился топор-колун, я занес руки над матерью и с силой опустил орудие на ее правое плечо. Она вскрикнула и упала навзничь. Я пытался сопротивляться, но потусторонняя сила продолжала управлять моими руками. Это происходило до тех пор, пока рука моей матери не осталась лежать на сырой от крови земле. Я поднял ее и уже знакомыми мне движениями очистил кость от сердцевины, и срезал остатки плоти с поверхности.

      Как только я закончил изготавливать эту дьявольскую выгонку, мой разум вернулся ко мне, я в бессилии разжал руки и сам свалился на колени. Мое сердце стучало как молот, но тут же этот оглушающий стук прервал глубокий замогильный голос, отдавая мне самый ужасный в моей жизни наказ, наказ, от которого у меня потемнело в глазах и больно сдавило в груди:
— Сыграй мне.