Бог войны

«Бог войны»
Часть 1 «Поиск»
- Марко…Марко, Стивен…Марко, отзовитесь…
Многоголосые окрики людей раздавались громогласным эхом по всей округе, просачивались в лесную чащу и замолкали через несколько мгновений в этой равнодушной тишине осеннего леса.
- Продолжаем искать, парни, мы должны им помочь. – скомандовал глухим басовитым голосом высокий, крепкий мужчина лет сорока пяти, густая борода и суровые черты лица которого внушали уважение и подсознательный страх перед ним. Он был человеком с огромным охотничьим опытом и одним из лучших следопытов Каледонии. Потому, команда охотников из дюжины человек, слушала его и беспрекословно выполняла его указания.
Два глухих выстрела прорезали образовавшуюся тишину, и разноголосые крики снова повторились.
Уже заканчивался шестой час с начала розыска пропавших, потому настроение охотников, отправившихся на поиск, становилось все более удрученным. На лицах каждого читалась неподдельная обеспокоенность дальнейшей судьбой поисковой операции, так как светлая часть дня близилась к концу и молочного цвета туман, неровным ковром стелящийся по жухлой траве и опавшей преющей листве, начинал сгущаться, что предсказывало скорое приближение сумерек.
Лес, казалось, готовился ко сну. Его молчаливое величие совершенно не могла потревожить горстка людей, продирающихся сквозь густые заросли можжевельника.
Птицы, которые в течении дня, распевали свои трели, только им понятные симфонии, множеством различных голосов, постепенно затихали и неподвижно застывали, либо прятались в гнезда. Заячьи семьи, то и дело, стремглав бросавшиеся прочь, прямо из-под самых ног, и скрывающиеся в кустах в поисках нового укрытия, прижимая свои длинные уши и дрожа от страха и возбуждения, попадались все реже...
Природа беспрекословно диктовала свои правила поведения, которым подчинялись все жители огромного леса. Чтобы остаться невредимым и пережить холодную, пугающую темноту, необходимо отыскать надежное укрытие, иначе, эта ночь, для неосторожного путника, потревожившего спокойствие и тишину, может оказаться последней.
В кустах, даже сквозь надвигающиеся вечерние сумерки, явно были заметны следы движения человека. Только люди могут так небрежно продираться сквозь лесную чащу, так бестактно ломать ветви, топтать прелую траву. Человек, из-за своего чрезмерного самолюбия и высокомерия, считает себя выше природы, не замечает ее первозданную красоту, ее первобытные законы и устои. Совсем другое дело - звери. Лишь, лесные жители, по-настоящему умеют ценить свой дом. Они не ломятся наобум, предпочитая давно проверенные, безопасные тропы, скрытые от чужих глаз. Это - гарантия их безопасности, их выживания в этих суровых условиях.
Понимание этого и подстегивало опытного охотника Стюарта и его группу идти вперед по найденному следу. Это открытие, вселяло в души охотников трепет и страх одновременно. Вот-вот они увидят развязку, которой жаждут на протяжении целого дня. У каждого за это время, накопилось такое нервное напряжение, которое требовало разрядки. В такие моменты, люди испытывают эйфорию - это любопытство и жгучий животный страх одновременно. Она дает необычайный прилив сил и дурманит разум, подчиняя все тело древним инстинктам…
Уже близко. Еще немного и кусты редеют, обнажая небольшую открытую поляну, поросшую неровным полукругом невысоких таежных деревьев и густой, в человеческий рост, порослью колючего кустарника. На этом, действительно живописном месте, достойном воплощению на полотне художника, прошлым днем, разразилась такая трагедия, что бывалые охотники, глядя на это, опешили. Не веря своим глазам, они остановились и безмолвно уставились на сплетение тел, лежащих около старой покосившейся сосны, которая стала немым свидетелем страшной схватки.
Ни у кого не оставалось сомнения, раскинувшись навзничь, под сосною лежал окровавленный мужчина, а половину его мертвого тела, закрывала туша огромного четырехсот фунтового1 вепря, с запекшимися на скомканной шерсти бурыми пятнами крови. Зверь лежал на правом боку. Его пасть была приоткрыта. На груди и голове животного виднелись следы от дроби, с багровыми кровоподтеками.  Из черепа торчала рукоятка охотничьего тесака... Это и было последним, решающим, фактором в борьбе за жизнь, определившим исход боя. Никому из участников этой жестокой схватки не суждено было остаться в живых…
На помятой траве виднелись глубокие рвы, прорытые копытами бегущего зверя, в мокрой, сырой земле, перепаханная пожелтевшая трава и кровавые следы. Следы борьбы и невероятных усилий, и кровь… повсюду, обагренная кровью, усыхающая трава и опавшая листва… Смотреть на подобные вещи, постороннему человеку, всегда будет невероятно тяжело. Это вызывает оцепенение во всем теле, как будто, сознание стремится не воспринимать действительность, отвернуться, забыться и заставить тело бросится прочь, чтобы сохранить свою драгоценную жизнь и душевное равновесие. Только самые стойкие люди, умудренные опытом убийства, несущие смерть на наконечнике свинцовой пули, в такие моменты, могут совладать со своим телом и утихомирить разбушевавшийся страх.
Стивен, так его звали, всегда был веселым и компанейским парнем, и привлекал внимание своей яркой внешностью, отличным вкусом в одежде и веселым компанейским нравом. В пабе, за кружкой виски, он с небывалой легкостью заводил новые знакомства и затеивал громогласные споры. А сейчас, этот, высокого роста, рыжеволосый парень, ирландец по происхождению, с резкими чертами сухощавого лица, и орлиным носом, лежал с широко раскрытыми глазами, глубокого, но мутного, серо-голубого оттенка. Не было, в этих глазах, сейчас только, неугасаемого, озорного огонька, который всегда сверкал в пабах, за кружкой эля и мужскими байками. Лицо Стивена, и без того нордически бледное, сейчас казалось холоднее снега и было перекошено нечеловеческой гримасой страданий, которые постиг несчастный мужчина в предсмертной агонии. В нескольких шагах, валялась его скомканная, растоптанная, бобровая шапка, признак его принадлежности традициям, так свойственным суровому нраву и размеренному существованию людей северной Шотландии.
Первым из оцепенения, от жуткого вида картины, вышел Стюарт. Его переполняли эмоции, но он, единственный, кто мог собраться в нужный момент и по желанию приглушить их, управлять ими при помощи своей внутренней силы. На подкашивающихся ногах, он приблизился к погибшему и опустился рядом с ним на колени. Помолчав какое-то время, он с каменным лицом, не выражающим ничего, кроме разочарования и неизмеримой грусти утраты старого знакомого, начал шевелить губами, нашептывая на молитву и накрыл голубые глаза своей большой рукой…

Часть 2 «На грани»
Вспышка яркого, белоснежного света, вместе с резкой болью, выдернула меня из бессознательного состояния. Кромешная тьма перед моими глазами начала расступаться, с диким звоном в ушах, как будто в голову били, словно в церковный колокол. Как же мне опостылел это звук, который будит меня каждое утро в половине седьмого, от него невозможно спрятаться, невозможно скрыть голову, даже под самой толстой подушкой. Он влезает в мои сны, взрывая остатки сознания, заставляя забыть состояние и так кратковременного покоя и отдыха. Это окончательно вышибает из меня все остатки сна. Каким же нервозным я стал в последние годы…
Возможно, ничего плохого этот звук бы не приносил в мою жизнь, если бы не бессонница, с которой я продолжаю бороться уже полтора года, с ничтожным успехом. Я болен, я зависим от снотворного препарата. Каждую ночь, я верю в то, что я смогу, усилием воли заставить себя плотно сомкнуть веки и заснуть так, как это было все прошедшие 40 лет в моей жизни. Разве в этом когда-либо была необходимость? Никогда бы, я не обратил внимание на подобные вещи. Но теперь, я, действительно, страдаю от хронической бессонницы. Я вынужден каждую ночь принимать эти медикаменты, для того чтобы под утро, измучившись, заснуть на эти жалкие несколько часов и окончательно не потерять рассудок. Но, есть и обратная сторона медали, это состояние полного безразличия, апатия, которая накрывает меня с головой после ланча и утаскивает в свои серые, безмолвные будни. Нет, я не могу спать, хочу расслабиться, забываюсь на мгновения, а потом, как будто, раскаленная игла прожигает мой мозг, и я, снова, оказываюсь в своем рабочем кабинете, иногда один, иногда с Джейком, иногда, у нас даже бывают посетители… В такие моменты мне становится не по себе. Сколько же я отсутствовал? Секунду, две, десять, быть может, несколько минут…
Нет, все не так… то что происходит со мной сейчас - это нечто другое. Звон в ушах длится слишком долго. Это не похоже на церковные колокола, созывающие прихожан, этот звук исходит изнутри. Этот звон, он в моей голове. Темная пелена в глазах превращается в черные круги, с неясным, размытым центром, туманного белого цвета. Постепенно, эти круги меняются, они обретают краски, размытые, неясные: зеленые, желтые, серые…звон в моей голове понемногу затихает. Круги продолжают изменять свою форму – теперь, они перерастают в очертания. Голова, моя голова идет кругом, я не могу сообразить, где нахожусь. Совершенно ничего не помню, ничего не понимаю…
Проходит, как мне кажется, целая вечность, пока я снова обретаю способность видеть, слышать и даже немного соображать. Я собираю обрывки своих воспоминаний и связываю их с вновь увиденным в единый клубок, из которого мне уже не выпутаться. Мое сознание очищается, но почему я не чувствую своего тела? Могу лишь ощутить, что по нему проходит мелкая дрожь, как тогда, после того удара электрическим током, в далеком детстве, когда я был еще непослушным мальчишкой, но не могу взять контроль над своими собственным организмом…Это пугает еще больше!
Ну же Марко, соберись. Холодный, но чрезвычайно чистый воздух, с запахом хвои и прелых, перегнивающих листьев ударяет мне в нос. Мне давно нравится этот запах, запах осеннего леса, запах золотых красок готовящейся ко сну природы. Я нахожусь в лесу. В древнем лесу Каледонии. Я хочу вдохнуть этого воздуха полной грудью, жадно наполнить свои легкие до отказа…Но в тот же миг, жгучая боль заполняет мою грудную клетку. Я, не то что, не могу расправить легкие в полную силу, невозможно даже сделать обычный вдох. Вдох, важности которого, в повседневной жизни никто и не заметит - это такая мелочь, что наше подсознание нарочно ограждает нас от осознания таких ничтожно мелочных вещей. Меня в тот момент, как будто ошпаривает, клубок событий в моей голове, наконец, сплелся воедино и теперь отдается невыносимой болью по всему телу. До меня доходит ужасная правда, я в мелочах могу вспомнить трагедию, свидетелем и участником которой, я по собственной воле, стал некоторое время тому назад.
Это состояние, оно не было очередным отрезком времени, вырванного из действительности на мимолетный сон, как это со мной случается. Нет, я беспомощно валяюсь на спине тут, посреди холодного леса, в бессознательном состоянии, с израненным телом и сломанными костями, которые теперь я начинаю чувствовать… Да, чувствительность моего тела возвращается. То, чего я так хотел десяток секунд назад, снова стать собой и почувствовать свои мышцы, сделать глубокий вдох, сжать кисть руки в кулак, повернуть голову набок, теперь стало возможным, но это, в то же время, доставляет мне невероятную боль, которая ощущается в каждой клетке моего израненного тела и, кажется, сводит меня с ума…
Судя по тому, что я увидел, лежа с широко раскрытыми глазами и боясь пошевелится, я нахожусь все на той же поляне, на которую мы со Стивеном вышли из зарослей и на которой встретились с невероятной и могущественной, силой разгневанной природы. Лес, он все так же непоколебимо спокоен. Он безжалостно наказывает мешающих ему агрессоров, а потом, как ни в чем не бывало, принимается за свои обыкновенные повседневные дела.
Я вижу небо, оно серое и непроглядное, совсем негостеприимное для прогулок, вот-вот, оно готово спустить знатную грозу на зазевавшихся в дороге путников. Ветер, пока еще не сильный, но уже холодный и порывистый, треплет кроны, срывая листву с деревьев и кустов, унося ее далеко-далеко от сюда, и гнет высокие верхушки сосен. Задумываюсь. Только хвойные деревья, могут так спокойно и беззаботно стоять в независимости от времени, как будто им безразличны любые капризы природы, в виде перемен в погоде или даже смены времени года. Они, словно древние, немые хранители, в зеленых балахонах, наблюдают за происходящим со стороны, не пытаясь вмешаться в тайны…
Мысли уже не такие спутанные как прежде. Я начинаю понимать свое бедственное положение. Я не могу долго оставаться здесь, на этом открытом, незащищенном месте. Тут я слишком уязвимый для оголодавших хищников, которые, несомненно, придут сюда, ведомые голодом и запахом свежей крови. Для них, я сейчас, слишком простая и беспомощная мишень. Легкая добыча, обычный обед, не более того. Нужно собрать свою волю в кулак, осмотреться и оценить обстановку.
Я осторожно начинаю ощупывать себя, непослушными дрожащими руками. Каждое свое движение, я тщательно планирую и заставляю себя взять контроль над собственным телом. Прикасаюсь к местам, которые болят больше всего…Ложу руку на живот, и чувствую там, холодное, мокрое и липкое нечто. Я отвожу руку. Она запачкана в крови… в моей ли крови? Безусловно… У меня рваные раны живота, которые кровоточа, лишают меня жизненных сил. Я пытаюсь заставить свое тело немного приподняться на правой руке, чтобы осмотреться вокруг. Как же болит грудная клетка…мне тяжело дышать. Даже неглубокий вдох, повергает меня в болевой шок. Мои ребра? Неужели они сломаны? Определенно, конечно же они сломаны, после удара такой чудовищной силы, но сколько, я не в состоянии определить. Я чувствую жжение в правой половине груди, вероятно, сломанное ребро повредило легкое. Надеюсь, я сейчас смогу встать, иначе, долго мне так не протянуть…
Моя возня длится в течении нескольких минут…или часов? Я не могу определить, это паническое настроение убивает все мысли, кроме одной – мне нужно выжить, нужно продолжить свое существование, любыми силами. Я сантиметр за сантиметром, приподнимаюсь на локте, страдая при этом так, что непроизвольно вырываются слабые стоны. Теперь, я могу осмотреться, но то что я вижу, меня шокирует. Шокирует настолько, что я на несколько мгновений перестаю воспринимать действительность и забываю, даже о своем болезненном состоянии, с которым борюсь уже добрую четверть часа.
Это место, оно стало свидетелем ужасной расправы. На расстоянии пяти метров от меня, под сосной, где стоял Стив, лежат два бездыханных тела, а пространство вокруг нас, словно перепаханное осенней порою поле, изрытое глубокими канавами, в мокром осеннем грунте, залитом алеющими разводами. О нет, Стивен так и не смог справится, не смог сохранить свое право на жизнь, зато, смог обменять ее на жизнь этого создания. Как это неравноценно…и невероятно жестоко!
От такой, резко нахлынувшей волны боли и оживших в памяти воспоминаний, мое разбушевавшееся сознание вновь стремится покинуть меня. Перед глазами, все более явно начинают пролетать белые мошки. Они становятся все больше и больше, пока не превращаются в молочно-белые пятна, голова идет кругом, в ушах, все тот же звон, который перерастает в гул, во рту появляется противный металлический привкус. Я не хочу снова впасть в бессознательное, нет… сейчас это слишком опасно. Я боюсь этого, боюсь больше никогда не очнуться, но чем больше я противлюсь этому, тем сильнее в моих висках пульсирует кровь, мои конечности немеют, я снова проваливаюсь в безграничную черную мглу, которая не имеет ни начала ни конца.
 
*  * *
Меня зовут Марко, Марко Бонничи. Сейчас, мне тринадцать с половиною лет, и я проживаю на попечении своей матери в солнечном городишке Салерно, что на юге Италии, в небольшом ветхом фамильном имении, с видом на бескрайние средиземноморские просторы. Я люблю свой дом, люблю свою жизнь, я знаю, что моя мать любит меня, хотя, в последнее время я доставляю ей так много хлопот… После кончины отца, который отправился на войну, и в звании старшего лейтенанта погиб от ранения при взятии, оккупированного немецкими войсками, города на восточном французском фронте, она вообще стала чрезвычайно растерянной и несдержанной. Мать снова в слезах, а я снова обещаю ей, что исправлюсь.
Обещаю, что с завтрашнего же дня, перестану прогуливать школьные уроки, которые, по большому счету, совсем перестали меня интересовать. Там не учат тому, что действительно может увлечь мой пытливый ум. Напротив, я познал другую сторону жизни и развития. После кончины отца, я из скромного и тихого мальчика, который все свое свободное время привык разделять с книгами, в которых существовали мои лучшие, мои идеальные друзья, друзья, которые всегда были и будут верны только мне, и о которых я знаю все до мельчайшей капли… Я превращаюсь в лидера, который, только сейчас, почувствовал вкус новой жизни и тягу к приключениям, щекочущим нервы компаниям, с такими же, как и сам, взбалмошными мальчишками.
Таких мальчишек, после войны оказалось тысячи, - дети, предоставленные сами себе, люди нового поколения, новой модели, которым суждено быто познать жизнь только на своих горьких ошибках, и которые сами, без всяческой поддержки, строили свои судьбы, как умели на тот момент, пока, не задумываясь о философской стороне этого вопроса.
Еще, я снова обещаю, что не буду допоздна задерживаться вне дома, ведь это может опасно. А сам в это время думаю:
- Конечно же опасно! Если бы не было риска, это было бы чрезвычайно скучно, я бы ни за что не участвовал в этом. Только опасность дает мне почувствовать этот новый вкус жизни, терпкий, пьянящий вкус приключений! Нет, слишком долго Марко просидел взаперти, наедине с самим собой, по воле родителей воспитывая в себе чувства страха перед внешним миром и чувства высокой морали. Довольно! Я пресыщен всем этим. С самого детства, столько лет я занимался самообразованием, что знаю свою школьную программу не только лучше своих соучеников, но, местами и не хуже своих преподавателей. Потому, я, Марко Бонничи, перестал считать многих из них своими авторитетами.
С недавних пор, я вообще более не приемлю авторитетов. Для себя, я сам главная ценность. Все-таки, не зря, при рождении меня нарекли Марко - производное имя от величественного древнеримского бога войны - Марса, который, как известно, славился своим суровым нравом, бесстрашием и стратегическим мышлением небывалой точности. В это верю я, впервые верю всем сердцем, и это, наконец, чувствуют окружающие. Пусть я еще не такой сильный и ловкий, как эти босоногие дети вокруг меня, почти с пеленок воспитанные улицей, но я, все-же, имею перед ними преимущество. Свой разум. Именно он помогает добиваться мне уважения в компании этих мальчишек. Но он, также, является в этой новой, дикой среде и моим врагом, кормящим мои страхи и предрассудки по отношению к новым людям и изменчивому миру вокруг. От этого я и собираюсь избавится, а потому, придя в эту компанию, все больше перетягиваю на себя роль ее неформального лидера.
И напоследок, я обещаю, ни в коем случае, не играть в те рискованные игры, которые мы затеваем на заброшенной стройке, что находится в восточной части города. Такие игры, вроде, невинны для нас и усыпляют бдительность, на самом деле несут в себе скрытую угрозу для жизни, в чем мне и пришлось, однажды убедится.
Дело было в середине осени, когда природа Салерно невообразимо красива. С одной стороны, дни стоят еще по-летнему теплые и погожие, на небе лениво передвигаются, гонимые ветром, пушистые облака, а с моря дует легкий бриз, который приносит с собой ароматы соли и вынесенных из пучины водорослей. Этот запах знаком каждому, кто прожил у моря, хотя бы неделю. Он стает родным, он успокаивает нервы и придает уверенности тем, кто действительно влюблен в бескрайние морские просторы. Такой ветер, приятно щекочет ноздри, треплет прическу, делая волосы колючими и непослушными, задувает за шиворот, надувает рубашку и мягко гладит загорелую спину. Еще, в это самое время расцветают цветы, мои любимые разноцветные астры. В их цвете утопает наш садик возле усадьбы. Они, весь день, источают свой благоухающий аромат, который, все тот же ветер, смешивает с морской свежестью и проносит по всему дому, сквозь распахнутые настежь оконные рамы. 
Но есть также и другая сторона пришедшей осени. Это все более заметное умиротворение природы. Вся растительность города постепенно теряет свои сочные зеленый краски, с каждым днем все более выцветая и окрашиваясь в новые желтые и красные мотивы. Ночи... Они становятся все холоднее и тревожнее. На морском берегу, по ночам, порой, разыгрываются настоящие драмы, когда огромные волны, гонимые порывистым ветром, с великой силой и страшным ревом накатывают на каменный берег и разбиваясь о гальку в пену, нашептывают свои, никому не понятные истории, нарушая тем самым ночное спокойствие морских обитателей… И так продолжается почти каждую ночь.
В один из таких погожих воскресных дней, мы с моей новой компанией, поднимая неимоверный шум во всей округе, на велосипедах поехали наперегонки в сторону стройки. Иметь велосипед в то суровое послевоенное время было роскошью, доступной не каждому, потому обладатели сего чуда гордо катили наперегонки впереди кампании, а остальные, менее обеспеченные, обычные босоногие мальчишки, каких в то время было много, лишь бежали позади крича что-то друг-другу, толкаясь, прося покататься, глотая пыль и тщетно пытаясь угнаться за счастливцами, крутившими педали.
Нас просто магнитом притягивало к себе это место. Там была наша территория, где нас по вечерам и выходным не беспокоили взрослые. Мы неделями отвоевывали это место у других беспризорников, таких же, как мы, только из соседних кварталов, в регулярной борьбе за первенство и лучшие места. Борьбе, которая почти всегда выходила за пределы ругательств и обвинений и перерастала в большие заварушки, где правота доказывалась, лишь с помощью меткого удара, нанесенного кулаком по лицу завоевателя. Мы с жестокостью отвоевывали это место, словно оно принадлежало только нам, и было нашим вторым домом, нашим сказочным королевством.
Эта стройка, когда-то должна была превратиться в огромный магазин, который бы совместил в себе различные отделы, от продуктового до технического и галантерейного. Но, этому не суждено было случится, грянувшая, как гром среди ясного неба, война разрушила все мысли о будущем и это место, так и осталось просто расчищенной площадкой, размерами, с футбольное поле, вырытыми котлованами и початками фундамента, когда-то вырывавшегося вверх из-под земли.
Там было опасно, но именно этого нам и хотелось. Разукрасить жизнь новыми красками, когда ты, например, поднимаешься по металлическим балкам помоста на высоту, с которой без проблем видно добрую четверть города, сердце на мгновения замирает, и эмоции переполняют тело. Вот только этой высоты всегда оказывается мало, нет не для себя, а, чтобы доказать окружающим свою бесстрашность и готовность к риску. Но речь идет не об этом. Наша особая забава последних недель, включала в себя гонки наперегонки по этому каменному лабиринту. В стремлении показать себя, возвыситься, оказаться лучше и сильнее других, мы устраивали гонки по каменной оснастке над вырытым котлованом, метров пятнадцати в диаметре. Уже несколько недель, после того, как вся площадь вновь перешла в наши руки, мы открыли для себя эту щекочущую нервы забаву. Она давала ощущение необыкновенной бодрости, а из-за приличной высоты под ногами и желания быть первым на финише, адреналин бурлил через край. Но сегодня, мы были не одни.
Только приехав, мы сразу столкнулись нос к носу со второй стайкой мальчишек. Как обычно, началась брань. Они, конечно, начали твердить, что первыми пришли на наше место и застолбили его, но никто не собирался уступать. Сколько раз мы дрались из-за этого места, но разбитые носы и выбитые зубы ни к чему не приводили. Тут же решено было устроить состязание, показать свою истинную силу и власть. Маршрут пролегал через рвы и тоннели фундамента, бетонные плиты и в конце, по шатким дощаным подмосткам и прогнивающим лестницам устремлялся вверх, на так и недостроенный третий этаж. Победитель получает все. Проигравшая команда соглашается со своим позорным положением и обещает уйти. Поучаствовать в забеге хотелось всем присутствующим, другое дело, что мало кто решался…
- Трусы! - раззадоривал толпу я -Тот, кто боится рискнуть, в конце получает только разочарование, слава всегда достается только бесстрашным.
Примерно с такими мыслями толпясь и толкаясь выстраивались мы на старте, а сзади толпа, желающая зрелищ, свистели и кричала. Дюжина самых отчаянных юнцов, готовых бороться за власть над компанией, ведь победитель всегда получает внимание и славу сполна!
Резкий толчок правой ногой и вот, я уже несусь по земле, крича своим соперникам, что им не догнать меня и сбрасывая, цепляющиеся за рубашку руки, не встречая на пути ничего, кроме слабого сопротивления все того же легкого, дующего с моря бриза. Еще мгновение, или минута и нет больше никакого страха, я впереди, маршрут давно изучен, об этом некогда думать, не оборачиваясь, раздавая тумаки, я продираюсь на второй этаж по играющим под ногами доскам, перекатываюсь под упавшими балками, с победным криком вываливаясь в пыли и паутине…
Еще несколько метров и я буду на вершине, обставив всех как минимум на четверть минуты… Сердце выскакивает из груди, легкие напряжены, но я, страшно гордясь собой, хватаюсь руками и вскакиваю на перила деревянной лестницы, ведущей наверх, к победе.
Но тут, происходит непоправимое, я чувствую, как под моими ногами трещат и ломаются ветхие трухлявые перила, и я начинаю съезжать вниз… Как так, почему? Ведь я все еще уверен, что крепко стою на ногах. Перевожу испуганный взгляд с верху вниз и ужасаюсь, видя, как прогнившая древесина под тяжестью моего веса, щепками летит вниз, а вместе с ней срываюсь вниз и я. А ведь падать далеко, и несомненно будет чрезвычайно больно и стыдно… Я мельком вижу, толпу мальчишек, которые столпились перед лестничным пролетом и с разинутыми ртами наблюдают за моим несчастьем. Только что, они готовы были разорвать меня, за эту победу, а теперь стоят немые и со страхом в глазах смотрят, как я лечу в бездну с высоты третьего этажа, Мне нужно всего лишь перехватиться повыше, уцепится и подтянуться на руках... Я в считанные мгновения раскрываю руки и пытаюсь сомкнуть ладони вокруг перила, беспомощно перебираю руками, раздирая их в кровь, пытаюсь ухватится цепкими прежде пальцами за выступы, но не могу, словно, каждую мою мышцу, в одно мгновение колет тысяча игл и сжимают огромные тиски… я невольно разжимаю кулаки, вижу разодранные до крови ладони и почти без памяти падаю вниз, возможно в свой последний в жизни полет…
 
*  * *
Снова вспышка яркого света. Я в холодном липком поту, с ужасом открываю глаза… Я все там же где и был, посреди холодной изрытой лесной опушки, где я потерял сознание в последний раз. Здесь совершенно ничего не изменилось, хотя, возможно я отключился на какие-то секунды? Не может быть. Я весь в поту, наверное, у меня поднимается температура, и я нахожусь в бреду…
Как еще можно описать мое вновь пережитое видение? Это не мог быть просто сон. Я осознанно пережил все вновь, а ведь это случилось почти тридцать лет назад. Сейчас я вспомнил каждое произнесенное тогда слово, каждое прикосновение, каждую эмоцию, испытанную мною в том юном и, к огромному моему сожалению, несмышленом возрасте. А еще, я снова пережил ту боль, ужасное воспоминание, от которого, так долго я пытался отучить себя…
Скорее всего, мое нынешнее положение ненамного лучше тогдашнего. Я до сих пор не могу найти в себе силы, чтобы встать на ноги. Но тогда, я пришел в себя, лишь на пятые сутки, когда врачи уже не оставляли для меня надежды…После падения навзничь с пятнадцатиметровой высоты, мне не давали шансов. И зачем я тогда ввязался в эти жестокие игры? Подумать только, устраивать соревнования в заброшенном доме…Ради чего? А, ведь тогда, никто из нас, даже не догадывался, что это может быть так опасно, ведь…
На ветке дерева, надо мной, громко и хрипло каркнул большой черный ворон, с лоснящимися перьями. Я испугался этого неожиданного звука, и потерял цепочку мыслей, о которых рассуждал последние пять минут, уйдя в себя. Ворон закричал еще раз хриплым голосом и, повернув голову вниз, казалось, заглянул прямо в мои, налитые кровью, глаза своими черными, ничего не выражающими, глазами-бусинами. Казалось, он смотрит прямо в мою душу, понимая, что мне осталось недолго лежать тут, и скоро, он сможет побывать на пиру, в мою честь…
От осознания этого факта мне стало ужасно страшно. По телу прошла дрожь и на коже появились мурашки, как в морозный зимний день, когда ты подолгу, продрогший, стоишь на замерзшей обледенелой улице. Я твердо понял одно, мне нужно поскорее убираться отсюда. Я не в состоянии идти далеко, на помощь мне стоит рассчитывать, в лучшем случае, не раньше завтрашнего вечера, но лежать здесь, равно самоубийству. Нет, я не сдамся так легко, никогда не сдавался… Вся моя жизнь, это непрерывная борьба, так что, мрачная птица, тебе так просто меня не получить.
Тело ужасно болело, но мне некуда было деваться, я, скрипя зубами, сначала снова оперся на руку, а потом, превозмогая боль, медленно начал вставать, подгоняемый своими, поистине, животными, страхами. Раны на животе больше не кровоточили, но идти нужно было очень медленно, ведь одно неосторожное движение разорвет запекшуюся корку и остановить кровотечение я вряд ли уже сумею. Возле моих ног лежал мой охотничий винчестер. Я потянулся к нему, подхватил и осторожно прижал к плечу, как самую большую в мире ценность. Стало немного спокойней…теперь, я уже не сдамся без боя. Проверил патронник, ствольный канал…Всего один патрон сверкал в магазине, свой патронташ я потерял где-то в суматохе схватки, да и ни к чему он мне более, все равно я не смогу нести его…одна свинцовая пуля, один шанс спасти себя… Превозмогая боль в расплющенной груди, я, аккуратно опираясь на дробовик, встал и медленно осмотрелся.
Ничего не изменилось, кроме того, что небо, еще более темное и печальное, недалеко от сюда, изрыгало оглушительные раскаты грома, и сверкающие молнии разрезали чернеющий небосклон, а ветер, теперь гнал по земле туманные клубы, верные следы приближающейся ночи. Я еще раз с жалостью посмотрел на Стивена. Парень лежал, бледный, и симметричный, как будто вытесанный из камня…Было очень грустно видеть его таким, но я ничего уже не могу поделать, так вышло. Я сейчас мог бы уйти в небытие рядом с ним. Но мне нужно было поскорее искать для себя укрытие. Ведь, если меня так напугал, прилетевший из ниоткуда, одинокий ворон, то, как я отреагирую на появление, скажем, волка, которые совсем не редкость в этих краях?
Я, опираясь на ствол своего винчестера, как на костыль, медленно передвинул вперед правую ногу, потом подтянул к ней левую. Ноги, по всей видимости, целы, только ушиблены, только это ничего, ходить я могу и это главное. Прощай Стивен, прости еще раз, товарищ, за все… зачем мы только втянулись в эту охоту? Я развернулся и медленно побрел, прихрамывая на каждом шагу и надолго останавливаясь, чтобы перевести дыхание и не потерять сознание из-за головокружения и тошноты. А лес, казалось, смотрел на меня, холодом и бездушием голых стволов деревьев. Ему было совершенно безразлична судьба одинокого согнувшегося человека, цепляющегося за жизнь дрожащими руками…
Через пол часа такого пути, я продвинулся вглубь соснового леса, лишь метров на сто пятьдесят. И вдруг понял, что больше не имею сил идти. Понял это, еще минут десять назад, но на остановки у меня уже не было времени. Слишком долго я провалялся в обмороке, в черной пустоте, которая олицетворяла собой конец моего сознания и начало той бессознательной части, которая, как оказалось, в ярких деталях помнит всю мою жизнь. Приближались ночь и гроза, и если я не успею найти убежище, то весь мой спасительный поход, скорее всего, окончится, так и не успев полноценно начаться.
Идти, наконец, стало совсем невмоготу, ноги после каждого шага становились, словно ватными, дыхание сбивалось и от этого разрывало легкие, вдобавок ко всему, меня дико трясло в ознобе. Я встал на месте, не в силах продолжать, уперся руками в ствол винчестера и завертел головой в поисках подходящего для укрытия места. Тяжело выдыхая, затуманенным взором я отыскал, справа от меня, поднимавшийся кверху небольшой гранитный утес. Подножье его было неровное, порода то и дело вырывалась из-под земли, образуя острые впадины или бугры на поверхности. Примерно в десяти метрах от себя, я заметил небольшую каменную расщелину. К моему облегчению, она отлично мне подходила, так как была надежно окружена горной породой, хотя и с бритвенно-острыми краями, а также имела пологий навес, который бы защитил меня, разразись сейчас гроза.
Соображать я мог уже очень туманно. Мое слабое израненное тело, преодолевшее далекое для него расстояние, грозилось, снова отделится от забившегося в его недра сознания, и отправить меня в чернеющую пустоту. Я опустил взгляд на землю, и она начала плыть у меня перед глазами, точно, как фигурки в детском калейдоскопе. Весь мир завертелся, окрасился красками. Снова я поддался панике…нельзя отключаться здесь, нужно добраться до расщелины…я делаю шаг, все еще опираясь на свое оружие, другой… глаза уже застилает молочного цвета пелена, но я продолжаю идти. Нет, уже не я, мое тело само продолжает идти еще несколько метров. По пути, я чувствую, как у меня самовольно разжимается ладонь, и я выпускаю свой винчестер. Слышу приглушенный стук от его удара о землю, но времени на то чтобы возвращаться за ним уже не остается. Я, шатаясь, словно пьяный, продолжаю идти вперед. Только бы успеть добраться до впадины, там я, пускай и временно, но смогу обрести долгожданный покой. Наконец, я без сил падаю на колени, попутно, разрывая рукав своей кожаной куртки и разрезая руку о каменную стену моего нового временного приюта…Как больно, но недолго. Нет, как же хорошо…все снова отходит на второй план, настоящего больше не существует!
 
*  * *
На дворе стоит апрель 1928. В этом году выдалась чудесная теплая весна, которая вызвала у всех горожан Салерно радость избавления от заснеженной и морозной, суровой зимы. Лично для меня, весна - это та самая, любимая всем сердцем пора, когда оттаивает не только природа, но и моя душа освобождается от оков и готовится к новым приключениям.
Буйная растительность распускается и зеленеет с каждым днем, покрывая город мягким ковром из бархатистой зелени и наполняет его нежными ароматами первых цветов. Солнце, с каждым днем светит все ярче, создавая теплые, залитые светом площади в парках и на городских улицах. Меняется и ветер, верный спутник приморских поселений. Теперь он дует не с севера, как раньше, принося с собой лишь морозный воздух и пургу, а с запада, неся в себе запахи моря и свободы. Этот вновь легкий и долгожданный морской бриз радует жителей, он их вечный сосед и друг, который своей теплотой наполняет паруса отважных мореплавателей портового города.
Весна перекрашивает город по-своему, смывая серые тона улиц своими проливными дождями. Ах, это чудесное состояния очищения после грозы, когда воздух приобретает настолько свежий аромат, что может тягаться с лучшим французским парфюмом. Этим запахом чистого озона, кажется, невозможно надышаться, он дурманит голову, наполняя ее новыми идеями... Когда на улице льет дождь, я иногда, выхожу на веранду второго этажа нашей старенькой фазенды, усаживаюсь в скрипучее кресло и, наблюдая за окончанием грозы, вдыхаю этот кристально чистый воздух полной грудью. Этот запах только разжигает мой внутренний пыл, он наполняет меня первозданной энергией. В такие моменты мне хочется махнуть рукой на все проблемы и невзгоды и поменять все свое существование. А по вечерам, когда солнце уже начинает скрываться за горизонтом, уходя в морскую пучину, оставляя после себя на небе, только нежные розовые отблески я наблюдаю за живописным закатом. Но какие мысли одолевают меня в это время могу знать только я…
По счастливой случайности, почти восемь лет тому назад мне удалось выжить, выкарабкаться из комы после, казалось, последнего полета в пропасть своей безнадежной глупости, подстегиваемой ребяческим задором и жаждой власти. Потом, еще полтора долгих года восстановления, которые дали мне возможность посмотреть на мир под новым углом, заставить себя ценить жизнь, как самое большое сокровище…Нет, «бога войны» не сломает глупость, приключившаяся с ним на заре молодости, она только закалила крепость характера. Как тяжело было встать на ноги и снова, как ни в чем не бывало пойти, как это делают люди, не задумываясь об этом… Как невозможно было превозмогая боль в раздробленных костях, пройти первые шаги…Как горестно было видеть вечно заплаканную мать…
Послевоенная жизнь и без того была очень тяжелой для большинства семей во всей Европе, а все эти потрясения совершенно лишили семью без гроша за пазухой. Матери приходилось работать на швейной фабрике в две смены, и это все равно не покрывало расходы по закладным и затраты на содержание дома. Ах, каким же малолетним глупцом я был! В то время, когда семья нуждалась во мне, в моей поддержке и заботе, я заново учился ходить, плача по ночам в подушку от неутихающей боли в позвоночнике и обиды! Обиды на самого себя, на свое окружение, на этот жестокий, как тогда казалось, виною всему мир…
Нет, Марко Бонничи не сломать так просто. Желание встать на ноги как можно скорее жгло изнутри, словно напалм. Превозмогая себя, это получилось, хотя и не так скоро. К тому времени денег совсем не хватало и большую половину усадьбы матери пришлось продать, дабы продержаться на плаву еще кое-какое время…Это дало мне возможность полностью поправить свое здоровье, занявшись плаваньем, а по прошествии двух лет, когда все кости срослись и организм, молодой и окрепший захотел большего, потребовал вызова, новой цели для саморазвития, еще и постигнуть азы в боксировании.
Воспоминания давно минувших дней… как они теперь далеки и размыты. Я уже не тот маленький мальчик, несущийся навстречу теплому бризу, не замечая, куда катится моя жизнь. Мне уже двадцать. Мое пристрастие к качественной литературе, привитое еще в далеком детстве, теперь дает о себе знать. Меня, иногда, переполняют эмоции, которые я изливаю на бумагу в виде литературных произведений. Возможно, когда-то я опубликую их и приобрету мировую известность, но не сейчас. Я - человек, склонный к перфекционизму, не могу выпускать в свет несовершенные творения, я должен стать идеалом, примером для подражания для всего мира. В данный момент, я сам себе критик, самый жесткий цензор, который впоследствии перечитывает свое детище и часто, будучи, совершенно в неподходящем настроении, безжалостно уничтожает его, разрывая рукопись на мельчайшие клочки и развеивая их по ветру... Мой скромный, не раз залитый чернилами письменный стол вмещает в себе множество неоконченных творений, которые раз за разом перечитывая, я нахожу несовершенными, удивляюсь своей глупости и желаю исправить все, переписать заново. Начисто. Однажды я напишу совершенное произведение, которое захватит умы тысяч читателей и приду, наконец, тернистым путем к вожделенной и обласканной славе.
Всегда я испытывал в себе эту жажду к признанию, в сочетании с живым умом и прирожденной энергичностью натуры, которая раскрывала передо мной новые компании и позволяла прокладывать пути в новые горизонты. Хватило бы только времени заниматься литературной деятельностью…Она, ведь, не приносит ни лиры дохода, но требует непреодолимую бездну времени и ресурсов! Приходится совмещать ее с грошовой работой стенографиста при кафедре юриспруденции в городском институте. Зато, университетская жизнь дает немало возможностей работать над собой, наглядно показывая, какого признания можно добиться в жизни.
Пытливый ум и непреодолимая нужда в деньгах требуют получения новых знаний, которыми просто, пропахли каменные стены института…Как хотелось бы мне, Марко Бонничи, попасть сюда и обучаться юриспруденции, ведь я своими глазами вижу, я уверен, что гораздо способнее большинства студентов - этих ленивых мешков с деньгами, коих полно на каждом курсе. Эти люди – они балласт, пустышки, тратящие жизнь не ради благородной цели, а попусту…их совершенно не интересует та кладезь знаний, которая позволяет изменить себя полностью, перекроить само мировоззрение…изменить правила игры в жизнь! Нет, они пришли сюда не за этим, их не гонит жажда развиваться, потому, что за них общество решает их судьбу позволяя плыть по течению, не переживая о потраченных средствах. Имей я такие средства, я, точно губка, впитывал бы в себя знания день за днем, пока не стал бы лучшим в своем деле…Но, это пока только мечты, ведущие к забвению, почти каждую ночь, за письменным столом своей комнаты…Как жаль, что матери нет уже второй год, она бы могла дать такой необходимый совет! Нужно найти способ получить образование, оно жизненно необходимо, тому, кто сумеет его применить и, наконец, получит возможность распоряжаться своей жизнью....
 
*  * *
Мои глаза резко раскрылись и начали различать перед собой пока еще неясные очертания, выхватывать отдельные предметы и на ходу сочинять картину происходящего. Может быть это только сон? Один из тех, который снился двадцатилетнему юнцу, грезившему богатством за залитым чернилами письменным столом…
Нет! Глаза упорно выхватывают все новые и новые образы. Как хорошо было бы думать, что это всего лишь сон, но промозглый ветер, обдающий лицо мелкими каплями осеннего дождя, и ноющая боль подреберья не могут не убедить человека в том, что реальность - вот она, здесь и сейчас. Жестокая, как часто бывает, а сейчас еще и пугающая реальность…Я все еще сижу в лесной чаще, прижавшись спиной к холодному гранитному выступу, тело трясет от страха и, кажется, озноба, а в голову пробираются дурные мысли.
Сейчас нет места страху, я не сдамся, как прежде, никогда не сдавался! Еще есть порох в пороховницах, нужно идти дальше, идти невзирая ни на что! Вот только куда? На юг. Конечно на юг, в ставший уже родным за десятилетие северный городок. Именно оттуда пойдет помощь, когда узнают, что они со Стивом не вернулись с охоты. Упираясь о камни и испустив глухой стон, я с трудом поднялся на ноги. Ноги мало слушались, словно были не моими, но это уже не имело значения, нужно идти, только и крутилось в голове…Как же вышло так, что я - охотник, в одночасье стал жертвой, а теперь, опершись на поднятое ружье, снова ковыляю, подгоняемый естественным и первобытным страхом, страхом не увидеть еще так много…

Часть 3 За гранью
Осень 1936 в Элглине выдалась промозглой и дождливой. Конечно, этого стоило ожидать, уехав далеко на север в совсем неприветливую, после залитой солнцем родной гавани Солерно, Шотландию. Местность была новая, по-своему завораживающая, пленяющая воображение своими лесными видами, горами и чистейшим воздухом. Но, чего-то не хватало моей привыкшей к итальянскому горячему солнцу и теплому бризу, что ерошит волосы и пузырит рубаху…Здесь то и дело шли проливные дожди, новые дожди, холодные, агрессивные…но, это место, также давало возможность начать жизнь с чистого листа, тем более, что Объединенное королевство всегда отличалось богатой и деловой средой и здесь можно было рассчитывать на кое-какой заработок.
Но, сейчас, я забывал о климате, о видах, о воздухе вокруг, обо все… в сыром, пропахшем потом и сигаретным дымом подвале это не имело особого значения. Тут царила иная атмосфера, не зависящая от погоды на улице. Комната эта представляла собой серый, только оштукатуренный квадратный зал 50 на 50 футов и субботним вечерами он был заполнен десятками агрессивно настроенных людей, в основном мужчинами, хотя, бывали и исключения. Это место было, словно Колизей, сценой для кровавых расправ, а люди эти, собирались здесь для того, чтобы удовлетворить свои первобытные инстинкты, проверить себя на прочность, снять напряжение и вдобавок заработать кое-какое состояние.
Вот я стою, обнаженный по пояс, тяжело дыша, готовлюсь выйти на импровизированный ринг и все думаю, как же меня угораздило докатиться до такого? А, ведь, я – человек образованный, занимающий какую-никакую, но должность младшего помощника в нотариальной конторе. Не только из-за денег я здесь нахожусь и измеряю взглядом своего противника - низкорослого, коренастого парня с гладко выбритой головой, впалыми щеками и маленькими, словно две черные бусины глубоко посаженными глазами. Интересно, сколько зубов он не досчитался? Бьюсь об заклад - больше пяти! Он просто сверлит меня взглядом снизу-вверх. Я уверен, что он будет держать бой в атакующей манере, навязывать мне свою игру и напирать на меня. Я вижу, как у него дрожат поджилки… дилетант, пытается сохранять показное спокойствие… Мои мысли прерывает гулкий звон гонга, который расходится по всему залу и нас обоих толпа выталкивает в центр зала, окружая плотным кольцом, живой стеной, стеной из крика и свиста…Бой вечера вот-вот готов начаться!
- Леди и Джентльмены, только сегодня, бой вечера, наш любимый чужак, Марс из Солерно сегодня защищает титул от посягательств нового фаворита - Даффа из Лханбрайда – объявляет гулким басом рефери - поседевший крепкий мужчина, лет сорока пяти с шикарной бородой и вьющимися усами. – Бой ведется до нокаута, или просьбе о помиловании, голыми руками. Не разрешается царапать, кусать, выдавливать глазные яблоки и наносить удары в пах…
Все что он скажет дальше, я слышал десятки, если уже не сотни раз в своей жизни, я безучастно стою и осматриваю толпу на предмет симпатичных девушек и новых противников.
Гонг выводит меня из секундной задумчивости, ей больше нет места в моем сознании, в моей голове… С этого момента, я сама сосредоточенность. С первых же секунд, коротышка пытается взять удачу в свои руки и демонстративно проверяет мою защиту на прочность. Я, добрую половину раунда, держу защиту, выставив вперед левую руку, еще миг, и я ухожу из-под удара и под громкий взрыв толпы тут же провожу расплату - короткий боковой в печень. Теперь-то, у мальца резко упадет темп, и желание сунуться на рожон поубавится. Парень отступает, тяжело глотая воздух, поняв цену своей ошибки, и по выражению его лица видно - все пошло не по его плану! Нужно пользоваться этим, пока момент не упущен окончательно и имеет место эффект неожиданности. Пришло мое время! Адреналин бьет через края, это место щекочет ноздри запахом пота и крови, запахом денег и сигаретного дыма. Под потолком одиноко качаются несколько ламп, которые, то и дело начинают моргать, гаснут на секунду, а потом снова заливают ринг своим тусклым свечением… Рев заведенной толпы горячит кровь лучше любого здешнего виски… Я охотник, сам я - воскресший из веков римский гладиатор, который сражается ради признания и, как бы ни было прискорбно, ради денег…толпа громче требует зрелищ!
Все не может быть просто, никогда нельзя расслабится и выиграть, нигде! Я предельно сосредоточен, время, проведенное на ринге кажется вечностью. Каждая минута, каждая секунда длится целую вечность. Не прошло и пяти минут, а мы уже так здорово отделали друг друга, что я почти ничего не вижу на левый глаз, а мой соперник сплевывает в углу кровь, струящуюся из разбитого носа. Хорошо же я ему вмазал! Через пробелы в защите, короткий левый хук, решал судьбу двух людей.
Почему же мы ведем себя как звери? Эти деньги, да будь они прокляты, из-за них я всю следующую неделю еле встаю с кровати после субботнего вечера…нет, тут замешано больше, чем деньги – слава. Она окрыляет, она закаляет характер, и в конце концов - она делает тебя своим рабом! А что если…
Гонг. Толпа ликует, зрелище продолжается. Кто-то кричит мне прямо на ухо:
- Парень двигайся, его уже водит, только выжди момент, не глупи…
Мы медленно сходимся, все еще оценивая друг друга, обмениваемся мощными ударами о защиту, а потом, я, увидев в его глазах секундное замешательство, мгновенно наступаю раскачиваю корпусом и провожу удачную серию – двойку из короткого джеба и разящего добротного апперкота. Клиент готов, я вижу это, его взгляд все еще направлен на меня, но его глаза уже устлала мягкая белая пелена, ноги подкашиваются…самое время освободить его от этой муки, от этой раздирающей его головной боли. Достаточно одного не очень сильного, но точного выпада, который приходится прямиком, в самую ямочку на подбородке и мой соперник падает подхватываемый на руки ревущей толпой.
– Один - толпа ликует; – Два - крики усиливаются; - Три – рев стоит на весь зал; Четыре – кажется, нет места в мире, в котором шум был бы более оживленным и осмысленным; - Пять – кто-то сзади хлопает твердой мозолистой рукой по моему плечу; - Шесть – мой левый глаз полностью заволокла гематома; - Семь – я, словно, проваливаюсь под воду, стихают звуки; - Восемь – думаю, как же долго идут секунды, когда их вот так вот с нетерпением ждешь; - Девять – я отдаюсь на милость толпе, меня хлопают по взмокшему телу, по горячим красным щекам, по набитым ссадинам; - Десять – в последний раз на сегодня бьет гонг, я ликую в душе. Еще один короткий момент моей славы, внутри все еще дрожит от возбуждения. Крепкая ручища рефери вскидывает мою правую руку кверху и зал взрывается криками, свистом и аплодисментами.
- Вот твои сто пятьдесят фунтов мистер Марс, это был превосходный бой! У парня не было шансов. Готов утроить ставки, если в следующий раз выступишь сразу против двоих. Надумаешь подзаработать всегда рады помочь, парень! – протягивая мне засаленные измятые бумажки, говорит щуплый парень в кожаном армейском плаще и с дымящей сигарой во рту. Он проводит тотализатор, зарабатывает на наших мучениях каждую субботнюю ночь целое состояние…Я слишком устал чтобы ему отвечать…
 
*  *  *
Я торговал болью, пока она сама не наведалась ко мне хмурым сегодняшним утром.  Ах, где же я? Я снова отключился…Сердце стучит, все еще переживая тот славный вечер молодости, когда я за одну субботнюю ночь, порой зарабатывал больше своего месячного жалования помощника в конторе нотариуса. За эти сто пятьдесят фунтов мы готовы были убивать друг друга, сражаться до последнего вдоха, пока мозг способен давать приказы телу – остро думать, быстро двигаться, не забывать о дыхании, точно бить в цель, словно стрела, спущенная опытным лучником.
А теперь, я лежу на спине, опершись на толстый сосновый ствол. Беспомощный и беззащитный, лишенный всякого шанса на спасение. Да чтобы отыскать меня, потребуется несколько суток, а я уже потерял столько крови, что каждый шаг дается мне с небывалым трудом, каждый новый вдох, кажется отбирает у меня последние силы. Во рту стоит металлический привкус, знакомый вкус горечи желчи и крови. Такой же, как когда-то в задымленном бойцовском клубе. И я, не зная, что мне делать дальше, начинаю молится. Никогда я не был религиозным человеком, никогда не веровал и не соблюдал католических законов, но сейчас, почему-то, только это давало веру и надежду на такое призрачное спасение.
Тем временем, темнота наступала. Она была уже на пороге, и лес удивительно тонко чувствовал ее приход. Птицы, раньше выдававшие невиданной мелодичности трели, утихли, растворились в чаще, спрятали свои серенады. Ветер все усиливался, принося с собой, запах прелых листьев, болотной топи и черные, словно гуталин сапожника, облака. Еще немного и первые крупные капли забьют по опавшей, почерневшей листве и лес содрогнется от раскатов грома, небо вспыхнет и расколется пополам острой молнией и грянет ливень, какой проходит только тут, в диких лесах Каледонии.
Снова мысли сбились в кучу, только бы не заснуть, только бы снова не потерять остатки сознания и не провалится в воспоминания. А, впрочем, воспоминания бывали такими хорошими, всяко лучше, чем сейчас. Что я могу, только и жить воспоминаниями да уповать на случайное чудесное спасение. Нет, нужно встать и идти, пускай в последний раз, но я готов бороться за свою жизнь до конца. Тяжело дыша, я обхватил руками винчестер и попытался встать на ноги. Но тщетно, все усилия напрасны, слишком мало сил осталось…Не можешь идти, ползи, если есть возможность найти укрытие. Последняя цель в жизни, - ее нужно воплотить, иначе - конец. Все усилия потрачены впустую. Какая-же сильная вещь надежда на перемены к лучшему! Порой, только это – единственное, что движет людьми. Еще немного и я доползу до расселины векового дуба, еще несколько движений.
А ливень уже близко, запах предстоящей грозы окутывал лес, будоражил всех его жителей, всю его сущность и сводил с ума одного несчастного, все еще надеющегося на чудо. Я уже не мог думать, теперь я видел и понимал только лишь образы давно минувших дней. В жизни, ведь, было так мало чудес. Все, что у меня есть, я добился кровью и потом. Разве, в этой одинокой жизни осталось место для чуда? Мечты об учебе были воплощены, за два года, с присущем упорством, на деньги вырученные от продажи дома. Потом следовала работа, много черной работы в порту, он все снес, он накопил денег и перебрался на север, в далекую и неизведанную для него страну. Каждое препятствие, ломающее жизни многих людей, только закаляло Марко, «бога войны» Марко Бонничи.
Но и тут, в северном городке Элгин никто не ждал с распростертыми объятиями, работа стенографиста у мелкого и жадного нотариуса была не тем, о чем в начале мечталось. Выход нашелся - это боксерские бои без перчаток, спорт кровавый, для сильных духом и телом, для безжалостных, чье положение требовало: сдайся и покорись или же возьми от мира то, что хочешь, но будь готов рискнуть всем собой! И я принимал эти правила! А потом, как гром среди ясного неба разразилась война, Вторая мировая, самая страшная и кровавая война. И снова я принял и эти условья. Пошел на фронт, попал в Королевский флот, помощником лоцмана на линкоре, был контужен…Отправлен домой, поправлять здоровье в местном госпитале, заигрывая с сестрами милосердия. А потом, все завертелось, сама судьба, наконец, сдалась под бешенным напором и невероятным упорством. Пользуясь влиятельными знакомыми из офицерских чинов, к тридцати пяти, удалось, наконец, открыть свою небольшую юридическую контору и вдохнуть жизнь полной грудью.
Ради этого теперь стоило жить. Было, наконец, что-то к чему хотелось возвращаться, что приносило славу, доход и человеческие наслаждения, вроде охоты, верховой езды, посиделок в пабе за бутылкой виски или граппа в компании таких же обеспеченных людей. Наконец, теперь была возможность писать. Писать о своем богатом и тяжелом жизненном опыте, рассуждать о смысле жизни, а ведь это получалось здорово, о чем свидетельствовали первые публикации в местных журналах. То ли еще будет, пытливый ум способен написать поистине великую вещь, которую оценят по достоинству мировые критики. Слишком тернистым был пройден к успеху путь, чтобы сейчас закрыть глаза и сдаться на милость беспощадной судьбе. Он не сдастся, никогда не сдавался… Покуда есть еще возможность дышать, вцепится ободранными пальцами в костлявую руку смерти и держаться до последнего удара сердца.
 
*  *  *
Шум отвлек меня от этих мыслей. Что-то большое и черное встрепенулось в кустах, что-то, что заставило сердце сжаться в комок, а пальцы, до боли сжать приклад винчестера. 
Глаза открылись сами собой, мое сознание сразу встрепенулось, нервы натянулись, словно стальные канаты, линкора, пять лет тому назад. Передо мной стоит и во все глаза, оценивающим взглядом смотрит одинокий волк. Он худой и истощен, по всей видимости, не меньше меня. Потому и выжидающе стоит, боится сделать решающий прыжок, набросится сразу и прикончить, сомкнув челюсти на моем горле. А я, точно таким же безнадежным взором, смотрю на него и выжидаю, когда же он подастся вперед. Мои руки дрожат, ствол водит от озноба и нервного напряжения. Я не имею права на ошибку, мой винчестер заряжен одной пулей, свинцовой горошиной, которая несет в себе смерть. Я не могу промахнуться, будет, лишь, единственное мгновение на выстрел…Один из нас сейчас готовится распрощаться с даром жизни… А, ведь этот волк, он такой же, как и я – несчастный пленник этого лесного мира. Ему точно так же голодно, больно и тоскливо в этом безмолвном лесу. На какое-то мгновение, мне даже стало жаль зверя, который смотрел на меня. Интересно, о чем он сейчас думает, может быть тоже жалеет о чем-то?
Лесная опушка, словно большой театр, оживилась, ветер порывистый и холодный, свистит и срывает желтые листья с дуба, птичий хор, затихший на время, увидев волка, тревожно затянул, а капелла. Темнело и лес, такой же серый и безмолвный, застилал приземистый туман молочного цвета. Темнота…Темнеет ли на самом деле или это темно в моем воображении? Где я сейчас нахожусь, наяву или снова брежу? Эти птицы, они шумят, точно так же, как посетители бойцовского клуба, с единственным отличием, им не доставляют удовольствия зрелища предельной жестокости…
Сразу же вспомнились бесчисленные поединки в ринге, когда точно так же, как сейчас, я с нетерпением вглядывался в глаза соперника, пытаясь подавить его волю, запугать, найти слабину и нажать на курок, на выдохе спустив свой кулак точно в цель… Противник оскалился и двинулся, так быстро, насколько мог, один единственный прыжок с разинутой пастью. Пастью, которая должна была сомкнуться вокруг моего горла и прекратить нашу молчаливую дуэль. Один прыжок…Один момент. Курок спущен…
Из ружейного ствола, еще тихой белесой струйкой поднимался дым от пороховой смеси. Стаи птиц, спугнутые неожиданным выстрелом, слетели с веток, и теперь, щебетали и носились, снова подыскивая места для насеста. Вокруг было уже темно, и только ветер все поднимал преющие листья источая по лесу подлинно осенние ароматы. Все тело, подавшись напряжению обмякло, раны уже не ныли, все вещи были мокрыми и липкими, глаза устлала пелена, белесая, как туман, что испарялся из земли, окутывая все вокруг… Карабин вывалился из разжавшихся пальцев. Но, это уже не волновало, ничего больше не волновало!
Тишина … Темнота…Покой…
Нет, еще не время! Снова, из этого состояния безграничного покоя меня выдергивает действительность, или мне только кажется?
Что-то мокрое ткнулось в холодную щеку человека, лежащего на боку под сбросившим листья огромным дубом. Рядом с ним лежал дробовик, а в двух метрах лежало бездыханное, еще теплое тело старого волка.
Я через силу приоткрыл глаза. Раздался лай. Это был самый прекрасный звук за последнее время. Оглушающий собачий лай, визг, а затем и крики подбегающих ко мне людей вокруг. Я уже плохо их понимал. Глаза закрылись сами…Последняя мысль мелькнула в голове, и я наконец безмятежно расслабился.
Наконец, шанс выжить, за который я цеплялся последними силами использован, ставка сыграла…
Наконец, спасен…