Глава 5. Послание мистиков

На следующее утро я проснулся, как только услышал возню Уила. Мы провели ночь в доме одного его друга, и сейчас Уил сидел на койке у противоположной стены и быстро одевался. Снаружи было все еще темно.

- Давайте складывать вещи, - прошептал он.

Мы собрали нашу одежду и несколько раз сходили к джипу, относя кое-какое дополнительное снаряжение, купленное Уилом. Центр города был всего лишь в нескольких сотнях ярдов, но лишь отдельные огоньки светились во тьме. Рассвет обозначился тонкой полоской более светлого неба на востоке. Кроме отдельных птичьих голосов, приветствовавших рассвет, других звуков не было.

Когда мы закончили, я остался у джипа, пока Уил коротко поговорил со своим другом, сонно стоявшим на крыльце, пока мы укладывались. Вдруг на перекрестке послышался шум. Мы увидели фары трех грузовиков, которые въехали в центр и остановились.

- Это может быть Дженсен, - сказал Уил, - давайте пойдем посмотрим, что они делают, только осторожно.

Мы пересекли несколько улиц и вышли на аллею, которая выводила на главную дорогу примерно в сотне футов от грузовиков. Две машины заправлялись горючим, а третья припарковалась перед магазином. Четыре или пять человек стояли рядом. Я увидел, как Марджори вышла из магазина и положила что-то в этот грузовик, потом не спеша пошла в нашу сторону, глазея на соседние магазины.

- Идите туда и посмотрите, может удастся ее забрать, - прошептал Уил, - я подожду здесь.

Я проскользнул за угол и, двигаясь к ней, испытал настоящий ужас, потому что увидел у некоторых людей Дженсена автоматическое оружие. Через несколько мгновений мой страх усилился. По другой стороне улицы вооруженные солдаты, низко пригнувшись, приближались к группе Дженсена.

В следующий момент Марджори увидела меня, а люди Дженсена увидели солдат и разбежались в разные стороны. Звук автоматного огня разорвал воздух. Марджори с ужасом смотрела на меня. Я бросился вперед и схватил ее. Мы нырнули в соседний переулок. Среди злых выкриков на испанском были слышны еще выстрелы. Мы упали за груду картонных коробок, почти соприкасаясь лицами.

-  Идем! – сказал я, вскакивая на ноги. Она с усилием выпрямилась, но тут же опять потянула меня вниз, кивком указывая в конец переулка. Двое мужчин с оружием прятались там, спиной к нам, глядя на соседнюю улицу. Мы замерли. Наконец, мужчины перебежали дорогу, двигаясь к деревьям.

Я знал, что мы должны вернуться назад, к дому друга Уила, к джипу. Я был уверен, что Уил направится туда. Мы осторожно прокрались на соседнюю улицу. Сердитые крики и стрельба слышались справа, но мы никого не видели. Я посмотрел налево; там тоже ничего – никаких признаков присутствия Уила. Я прикинул, что он убежал до нашего появления.

- Бежим через лес, - сказал я Марджори, которая теперь выглядела собранной и готовой к действию.
- Затем, - продолжил я, - мы будем держаться кромки леса и забирать левее. Джип припаркован в том направлении.
- Хорошо, - сказала она.

Мы быстро пересекли улицу и шли, пока до дома не осталось около сотни футов. Джип был все еще там, но никакого движения вокруг. Когда мы приготовились рвануть к дому, пересекая последнюю улицу, слева из-за угла вывернула военная машина и медленно двинулась к дому. В это же мгновение через двор пробежал Уил, завел джип и помчался в противоположном направлении. Машина погналась за ним.

- Проклятье! – сказал я.
- Что мы теперь будем делать? – спросила Марджори, опять впадая в панику.

На улице за нами послышались выстрелы, на этот раз гораздо ближе. Перед нами лес становился более густым и клином поднимался на горный хребет, который возвышался над городом к северу и к югу. Это был тот же хребет, который я раньше видел сверху.

- Идем наверх, - сказал я, - быстрее!

Мы вскарабкались по хребту на несколько сотен ярдов. На уступе остановились и посмотрели на город. Военные машины стекались к перекрестку и множество солдат, похоже, обыскивали дом за домом. Под нами, у подножия горы, я услышал приглушенные голоса.

Мы бросились наверх. Все, что нам оставалось, это бежать.

Все утро мы шли по гребню на север, останавливаясь только пригнуться, когда слева параллельно нам вдоль хребта проходила машина. Двигались, в основном, такие же серо-стальные военные джипы, как те, которые мы уже видели, но изредка проезжал гражданский автомобиль. Ирония заключалась в том, что эта дорога была единственным ориентиром и зоной безопасности среди окружавшей нас дикой природы.
Впереди два горных хребта сближались и их склоны становились круче. Острые выступы скал защищали долину внизу. Вдруг мы увидели, как с севера приближается джип как у Уила, затем быстро сворачивает на боковую дорогу, которая, петляя, спускалась в долину.

- Похож на джип Уила, - сказал я, силясь рассмотреть.
- Давайте спустимся, - сказала Марджори.
- Подождите. А если это ловушка? Что, если они его схватили, и используют джип, чтобы нас выманить?

Ее лицо помрачнело.

- Вы оставайтесь здесь, - сказал я, - я спущусь вниз, а вы следите за мной. Если все в порядке, я дам вас знак идти за мной.

Она нехотя согласилась, и я начал спуск с крутой горы к площадке, где стоял джип. Сквозь листву я неясно видел, как кто-то вышел из машины, но рассмотреть, кто это, не мог. Хватаясь за кустики и деревья, с продирался между осыпями, временами скользя вниз по жирной земле.

Наконец машина была прямо напротив меня на противоположном склоне, возможно в сотне ярдов. Водитель, облокотившийся на задний бампер, был все еще неразличим. Чтобы лучше видеть, я сдвинулся правее. Это был Уил. Я метнулся еще правее и почувствовал, что скольжу. В последнюю минуту я дотянулся до пня и уцепился за него. Живот скрутило от страха, подо мной был провал в тридцать, или более, футов. Я только что чуть не убил себя.

Все еще держась за дерево, я встал и попытался привлечь внимание Уила. Он рассматривал горный хребет над моей головой, затем его взгляд скользнул ниже, и он посмотрел прямо на меня. Он вздрогнул и пошел ко мне через кусты. Я показал вниз на крутые скалы.

Он оглядел дно ущелья и крикнул мне.
-  Здесь не перебраться. Вам придется спуститься вниз в долину и перейти там.

Я кивнул и был готов подать сигнал Марджори, когда вдали послышался звук приближающейся машины. Уил вскочил в джип и помчался назад на главную дорогу. Я стал быстро подниматься на гору. Сквозь листву я видел Марджори, идущую ко мне.
Вдруг откуда-то из-за ее спины послышались громкие крики на испанском и топот бегущих людей. Марджори спряталась за скалой. Я сменил направление и изо всех сил побежал налево. На бегу я старался рассмотреть Марджори за деревьями.  И буквально в ту же секунду, когда я увидел ее, она громко закричала, потому что двое солдат схватили ее за руки и поставили на ноги.

Пригибаясь, я продолжал бежать вверх по склону, перед моими глазами стояло выражение паники на ее лице. Оказавшись на вершине, я опять двинулся к северу, сердце колотилось от ужаса и страха.

Пробежав больше мили, я остановился и прислушался. За моей спиной не было слышно ни передвижений, ни разговоров. Лежа на спине, я попытался расслабиться и трезво обдумать положение, но страшная картина захвата Марджори не отпускала. Зачем я велел ей остаться одной? Что мне теперь делать?

Я сел, сделал глубокий вдох и посмотрел на дорогу на противоположном склоне. Пока бежал, я никаких машин не видел. Я вновь напряженно прислушался: ничего, кроме обычных лесных звуков. Постепенно я стал успокаиваться. В конце концов, Марджори просто задержали. Она не виновата ни в чем, кроме того, что бежала от стрельбы. Вероятно, ее продержат, пока не установят, что она ученый, находящийся в стране на законных основаниях.

И опять я направился на север, спина побаливала. Я чувствовал себя грязным и уставшим, живот крутило от голода. Два часа я шел, ни о чем не думая и никого не видя.

Затем на склоне справа послышался топот бегущих людей. Я замер и прислушался, но звуки исчезли. Деревья здесь были больше, заслоняя от солнца склон под ними и прореживая подлесок. Просматривались пятьдесят или шестьдесят ярдов вокруг. Никакого движения. Я обогнул большой валун справа и еще несколько деревьев, стараясь ступать как можно тише. Еще три огромных валуна лежали на моем пути и обошел два из них. По-прежнему никакого движения вокруг. Я обогнул третий валун. За моей спиной хрустнули ветки. Я медленно повернулся.

Там, рядом со скалой, стоял бородач, которого я видел на ферме Дженсена, с совершенно дикими глазами, полными паники, и, когда он направил автомат мне в живот, у него тряслись руки. Казалось, он пытается вспомнить, кто я.

- Минутку, подождите, - пробормотал я, - я знаю Дженсена.
Он более внимательно посмотрел на меня и опустил оружие.  И тут мы услышали, что кто-то идет из леса. Бородач побежал мимо меня на север, держа ружье в одной руке.  Инстинктивно я бросился за ним. Мы оба бежали изо всех сил, натыкаясь на ветки и камни, и оглядываясь.

Через несколько сотен ярдов он споткнулся, и я промчался мимо него. Между двумя валунами я замер, чтобы передохнуть и посмотреть назад, пытаясь засечь любое движение. Я увидел, как одинокий солдат, ярдах в пятидесяти, направляет свое ружье на гиганта, пытавшегося встать на ноги. Прежде, чем я произнес хоть слово, чтобы предупредить его, солдат выстрелил. Его грудная клетка взорвалась от пуль, выпущенных ему в спину, забрызгав меня кровью. Эхо ружейного выстрела наполнило воздух.

Мгновение он стоял неподвижно, с остановившимися глазами, а затем его тело наклонилось вперед, и он упал. Я отреагировал, не думая, я опять помчался на север, убегая от солдата, и стараясь, чтобы между мной и тем местом, откуда стреляли, были деревья. Горный хребет становился все более крутым и скалистым и резко пошел вверх.

Все мое тело дрожало от усталости и ужаса, когда я с трудом пробирался между камнями все выше. Вдруг я поскользнулся и решился посмотреть назад. Солдат приближался к телу. Я змеей скользнул за скалу в тот самый момент, когда солдат поднял глаза, и, казалось, посмотрел прямо на меня.  Прижимаясь к земле, я прополз мимо еще нескольких валунов. Затем склон горы пошел вниз, перекрывая обзор солдату, поэтому я вскочил на ноги и изо всех сил помчался между камнями и деревьями. Мой мозг онемел. Я мог думать только о том, как бы сбежать. Хотя я не решался посмотреть назад, я был уверен, что слышу, как солдат бежит за мной.
Горный хребет все поднимался, и я с трудом продолжал идти вверх, силы начинали покидать меня. На вершине подъема земля стала ровнее и тут густо росли высокие деревья и кусты. За ними поднимался совершенно голая скалистая стена, и мне пришлось подниматься очень осторожно, выискивая опору для рук и ног. Я с диким трудом забрался на вершину, и у меня сердце оборвалось от открывшейся картины. Обрыв глубиной в сотню футов или даже больше разверзся передо мной; идти дальше было некуда.

Я был раздавлен, со мной было покончено. За моей спиной скользили камни, значит солдат быстро приближался. Я упал на колени. Я был опустошен, выпотрошен, с последним вздохом я прекратил борьбу, принимая неизбежное. Я знал, что скоро прилетят пули.  Интересно, что, прекращая весь этот ужас, смерть казалась почти желанным облегчением. Я ждал, а в мыслях всплывали воскресные дни моего детства и невинные размышления о Боге. Какая она, смерть? Я попытался открыться этому опыту.

После долгого ожидания, когда я понятия не имел о времени, я вдруг осознал, что ничего не случилось! Я посмотрел вокруг и только сейчас заметил, что находился в самой высокой точке хребта. Другие горы и скалы спускались отсюда, открывая мне панорамный обзор во всех направлениях.

Я заметил движение. Там, далеко внизу на южном склоне горы, не спеша уходил прочь солдат с оружием человека Дженсена в руке.

Эта картина согрела меня и наполнила безмолвным смехом. Я как-то выжил! Я повернулся и сел, скрестив ноги, переживая эйфорию. Я хотел остаться здесь навсегда. День сверкал солнечным светом и голубыми небесами.

Сидя там, я был поражен близостью лиловых холмов, в действительности очень далеких, или, скорее, самим ощущением их близости. Это же ощущение распространялось на несколько маленьких пухлых облаков, проплывавших надо мной. Я чувствовал себя так, словно могу протянуть руку и коснуться их.

Поднимая руку к небу, я заметил что-то новое в своем теле. Моя рука невероятно легко скользила вверх и поддержание спины, шеи и головы идеально выпрямленными не требовали никаких усилий.  Из положения сидя со скрещенными ногами я встал без помощи рук и потянулся. Было чувство сродни тотальной легкости.

Глядя на далекий горы, я заметил на небе дневную луну, готовую зайти. Похоже, она была в первой четверти и висела над горизонтом, как перевернутая чаша. Я мгновенно понял, почему она имела именно эту форму. Солнце, в миллионах миль прямо надо мной, освещало только верхушку тонущей луны. Я был способен воспринимать точную линию между солнцем и лунной поверхностью, и это понимание как-то еще значительнее расширяло мое сознание.

Я мог представить луну, уже скрывшуюся за горизонтом, и четкий отраженный силуэт, каким она представала бы перед теми, кто жил дальше к западу и все еще мог ее видеть. Затем я представил, как она выглядела бы, когда бы проходила точно подо мной на другой стороне земного шара. Там она бы явилась людям в полнолунии, потому что солнце над моей головой освещало бы другую сторону Земли и непосредственно луну.

От этой картины вверх по позвоночнику поднялась волна и спина стала еще прямее, когда я представил, нет, физически ощутил, что такое же бескрайнее пространство, какое я обычно чувствую над своей головой, существует и под моими ногами, на другой стороне земного шара. Впервые в жизни я воспринимал, что Земля круглая, не как отвлеченную концепцию, а как реальное физическое ощущение.

На одном уровне эта уверенность волновала меня, но на другом казалась совершенно обычной и естественной. Мне хотелось только погружаться в чувство взвешенности и скольжения в пространстве, существовавшем во всех направлениях.  И мне не нужно было отталкиваться от Земли, преодолевая ее тяготение, я чувствовал, что меня поддерживает некая внутренняя сила, как если бы я, как воздушный шар, был наполнен гелием ровно настолько, чтобы зависнуть над поверхностью и легко касаться ее ногами. Это было похоже на чувство идеальной физической формы, как после года напряженных тренировок, только еще больше координации и легкости.

Я опять сел на камень и вновь все вокруг казалось близким: неровная гряда камней, на которой я сидел, высокие деревья ниже по склону и горы на горизонте. Рассматривая ветви деревьев, которые нежно шевелил ветерок, я переживал не просто визуальное восприятие этого явления, но и физическое восприятие его, словно ветви, шевелившиеся на ветру, были волосами на моем теле.

Я воспринимал окружающее, как некую часть самого себя. Сидя на вершине горы и глядя на пейзаж, простиравшийся подо мной во всех направлениях, я остро чувствовал, что то, что я всегда считал своим физическим телом, было лишь главой гораздо большего тела, состоящего из всего, что я видел вокруг. Я ощущал, как вся вселенная смотрит на себя моими глазами.

Это чувство породило вспышку воспоминаний. Мой разум совершил скачок во времени, к началу моей поездки в Перу, затем миновал мое детство и мое рождение.  И пришло понимание, что моя жизнь, на самом-то деле, началась не в момент моего рождения на этой планете. Она началась гораздо раньше, вместе с формированием всего остального во мне, моего реального тела, самой вселенной.

Эволюционная наука всегда наводила на меня скуку, но сейчас, когда мой разум продолжал нестись во времени вспять, все, что я успел прочесть на эту тему, стало возвращаться ко мне, включая разговоры с моим другом, так напоминавшим мне Рено. Я вспомнил, что именно этим он и интересовался: эволюцией.

Вся сумма знаний, казалось, слилась с реальными воспоминаниями. Я как-то восстанавливал в памяти все, что произошло, и эти воспоминания позволяли мне иначе взглянуть на эволюцию.

Я наблюдал, как произошел взрыв первичной материи вселенной, и понимал, как и описывалось в Третьем Откровении, что в ней не было тогда ничего действительно твердого. Материя была вибрацией энергии на определенном уровне, и существовала она лишь в простейшей форме вибрации: этот элемент мы называем водородом. Все, существовавшее во вселенной, был лишь водород.

Я видел, как атомы водорода притягивались друг к другу, словно руководящим
принципом, стремлением этой энергии, было начать движение к более сложному состоянию.  И, когда скопления водорода достигли достаточной плотности, он начал нагреваться и гореть, становясь тем, что мы называем звездой, и, сгорая, водород совершал скачок на следующий, более высокий, уровень вибрации, и этот элемент мы называем гелием.

Продолжая наблюдать, я видел, как старели и взрывались первые звезды, выбрасывая в пространство остатки водорода и только что созданного гелия. И весь процесс начинался сначала. Водород и гелий притягивались друг к другу, пока температура не становилась достаточно высокой для появления новых звезд, что в свою очередь уплотняло гелий, создавая элемент литий, вибрации которого были следующим, более высоким, уровнем.

И так далее… каждое успешное поколений звезд создавало материю, которая не существовала ранее, пока широчайший спектр материи – основные химические элементы – не сформировался и не распространился повсюду. Материя развивалась от водорода, простейшей вибрации энергии, к углероду, вибрация которого исключительно высока. Сцена была подготовлена для следующего шага эволюции.

Когда сформировалось наше солнце, сгустки материи упали на его орбиту, и один из них, наша Земля, содержал только что возникшие элементы, включая углерод. По мере остывания Земли, газы, некогда захваченные расплавленной массой, мигрировали к поверхности планеты и, смешиваясь, образовывали водяной пар, и начались проливные дожди, создавшие океаны на некогда голой суше. Когда вода покрыла на Земле большую часть поверхности, небеса прояснились и солнце ярким светом залило новый мир своим теплом и излучением.

И в мелких водоемах, среди бушевавших на планете грозовых бурь, материя совершила скачок от энергетической вибрации углерода к еще более сложному состоянию: к вибрации, представленной аминокислотами. Но впервые этот новый уровень вибрации не был стабилен ни внутри себя, ни снаружи. Материя должна была постоянно поглощать другую материю для поддержания уровня вибрации. Она должна была есть. Возникла жизнь, новый виток эволюции.

Все еще ограниченная существованием только в воде, эта жизнь расщепилась на две различные формы. Одна форма – которую мы называем растениями – существовала на неорганической материи, и превращала эти элементы в пищу, используя углекислый газ первичной атмосферы. Как сопутствующий продукт этого процесса, растения впервые в истории мира выделяли свободный кислород. Растительная жизнь быстро распространилась в океанах и вышла на сушу.

Другая форма – которую мы называем животными – для поддержания своего уровня вибрации потребляла только органическую материю. Как я видел, животные расплодились в океанах в период царствования рыб, и, когда растения выделили в атмосферу достаточно кислорода, начали свое собственное движение на сушу.
Я видел амфибий, – наполовину рыб, наполовину уже что-то новое – впервые покидающих воду и использующих легкие для дыхания новым воздухом. Затем материя совершила новый скачок к рептилиям, расселившимся по всей Земле в период царствования динозавров. Затем возникли теплокровные млекопитающие и таким же образом распространились по всей Земле, и я понял, что каждый возникающий вид представлял жизнь, – материю -  движущуюся к следующей более высокой вибрации.  И, наконец, развитие завершилось. На его высшей точке стоял человек.

Человеческое существо. Видение исчезло. В едином озарении я увидел всю историю эволюции, историю возникновения и развития материи, словно по некому руководящему плану двигавшейся к все более высоким вибрациям, создавая точно те условия, которые необходимы для появления человека…  каждого из нас, возникновения как личности.

Сидя там, на горе, я был близок к пониманию того, как эта эволюция расширялась в жизнях человеческих существ. Дальнейшее развитие было как-то связано с опытом жизненных совпадений. Что-то в этих событиях вело нас по жизни вперед и создавало все более высокие вибрации, которые также двигали эволюцию.  И все же, как я ни старался, я не мог понять этого полностью.

Долгое время сидел я на скале, поглощенный покоем и полнотой бытия. Затем, вдруг, я осознал, что солнце на западе уже заходит. А еще я заметил примерно в миле к северо-западу какой-то городок. Я мог различить верхушки крыш. Дорога к западному хребту, похоже, вела прямо к нему.

Я встал и начал спускаться со скалы. Я смеялся в голос. Я был все еще связан с окружающим пейзажем, от этого мне казалось, что я иду по кромке своего тела, более того, что я обследую его разные части. Потрясающее чувство.

Я спустился ниже и вошел под деревья. Полуденное солнце отбрасывало длинные тени на лесную почву. На полпути вниз я подошел к особенно плотно стоявшим высоким деревьям, и, оказавшись под ними, испытал ощутимые изменения в своем теле; я почувствовал себя еще более легким и скоординированным. Я остановился и пристально посмотрел на деревья и кусты под ними, сфокусировавшись на их форме и красоте. Я мог видеть белые блестки и некое розоватое свечение вокруг каждого растения.

Я пошел дальше и вышел к ручью, светившемуся бледно-голубым, который наполнил меня завораживающим покоем, почти дремотой. Но я опять двинулся вперед по дну ущелья и вверх по следующему склону, пока не вышел к дороге. Я вскарабкался на насыпь и не спеша пошел по обочине на север.

Впереди мелькнул человек в одежде священника и скрылся за поворотом. Это видение взбудоражило меня. Ничего не боясь, я побежал вперед, чтобы с ним поговорить. Я знал, что четко понимаю, что говорить и делать. Я чувствовал себя превосходно. Но, к моему удивлению, он исчез. Справа еще одна дорога круто спускалась назад в долину, но в этой стороне никого видно не было. Я пробежал еще немного по главной дороге, но и там тоже никого не увидел. Я уже подумывал вернуться и пойти по той дороге, мимо которой уже прошел, но я знал, что город впереди, и пошел к нему. И все же я несколько раз возвращался мыслями к той дороге.

Пройдя сотню ярдов и миновав еще один виток дороги, я услышал рев машин. Между деревьями я видел цепочку военных грузовиков, приближавшихся на предельной скорости. Мгновение я медлил, думая, что могу остаться на месте, но потом вспомнил свой ужас от стрельбы на склоне.

У меня было время лишь свалиться направо в кювет и замереть. Десять джипов пронеслись мимо меня. Я приземлился на совершенно открытое место и мне оставалось только надеяться, что никто не посмотрит в мою сторону. Машину шли с дистанцией в двадцать футов. Я вдыхал их выхлопные газы и мог рассмотреть выражение каждого лица.

К счастью, меня никто не заметил. Только когда они уже давно проехали, я переполз за большое дерево. У меня дрожали руки и чувство умиротворенности полностью покинуло меня. Уже знакомое теперь волнение скрутило живот. Наконец я на дюйм сдвинулся к дороге. Звук новых машин отбросил меня опять вниз и еще два джипа пронеслись мимо. Меня затошнило.

Теперь я держался в стороне от дороги и, возвращаясь туда, откуда пришел, и двигался очень осторожно. Так я вернулся к дороге мимо которой прошел. Всматриваясь и вслушиваясь, я решил идти через лес рядом с дорогой, направляясь назад в долину. Мое тело опять было тяжелым. Что же я делал, спрашивал я себя. Почему я шел по дороге? Я должно быть сошел с ума, свихнувшись от шока, вызванного стрельбой, что и привело меня к состоянию какой-то эйфории. Вернись на землю, говорил я себе. Ты должен быть осторожен. Эти люди убьют тебя, если ты совершишь малейшую ошибку!

Я замер. Священник был передо мной, всего в сотне ярдов. Он сидел под большим деревом, окруженным бесчисленными камнями. Когда я уставился на него, он открыл глаза и посмотрел прямо на меня. Я дернулся, но он лишь улыбнулся и знаком пригласил подойти.

Настороженный, я приблизился. Он оставался неподвижным, худой, высокий человек лет пятидесяти. Это был коротко стриженый темный шатен с карими глазами.

- Похоже, вам нужна помощь, - сказал он на превосходном английском.
- Вы кто? – спросил я.
- Я отец Санчес. А вы?

Я объяснил, кто я и откуда, устало опустился на одно колено и сел.

- Вы участвовали в том, что случилось в Куле, не так ли?
- Что вам известно об этом? – спросил я настороженно, не зная, могу ли довериться ему.
- Я знаю, что кое-кто в правительстве очень недоволен, - сказал он, - они не хотят обнародовать Манускрипт.
- Почему? – спросил я.

Он встал и сверху посмотрел на меня.

- Почему бы вам не пойти со мной? Наша миссия всего лишь в полумиле отсюда. С нами вы будете в безопасности.

Я с трудом поднялся на ноги, понимая, что выбора у меня нет, и утвердительно кивнул. Он медленно повел меня по дороге, его поведение было уважительным и свободным. Он взвешивал каждое слово.

- Солдаты все еще ищут вас? – спросил он.
- Не знаю, - ответил я.

Несколько минут он не говорил ничего, затем спросил:

- Вы ищете Манускрипт?
- Уже нет. Сейчас я хочу прости выжить и вернуться домой.

Он утвердительно кивнул, и я понял, что начинаю ему доверять. Что-то в его отношении ко мне и его теплоте действовало на меня. Он напоминал мне Уила. Так мы подошли к миссии, которая представляла собой несколько маленьких домиков, выходивших во внутренний двор с маленькой церквушкой. Миссия была расположена в необыкновенно красивом месте. Пока мы подходили ближе, он сказал что-то по-испански нескольким другим людям в сутанах, и они поспешили прочь. Я старался рассмотреть, куда они направились, но усталость навалилась на меня. Священник ввел меня в один из домов.

Внутри была небольшая жилая зона и две спальни. В очаге горел огонь. Вскоре вошел еще один священник с подносом, на котором был хлеб и суп. Я устало ел, а Санчес вежливо сидел рядом на стуле. Потом, по его настоянию, я вытянулся на одной из кроватей и провалился в глубокий сон.

Когда я вышел во двор, я сразу обратил внимание на то, что территория была очень ухоженной. Посыпанные гравием дорожки обрамляли тщательно подобранные кусты. Каждый из них, казалось, был расположен так, чтобы подчеркнуть полноту его естественной формы. Ни один не был подстрижен.

Я потянулся и ощутил, что одет в накрахмаленную рубаху. Она была из грубого хлопка и слегка натирала мне шею. Но она была чистой и только что отглаженной. Ранее, я проснулся, когда два священника лили в таз горячую воду и выкладывали чистую одежду. Помывшись и одевшись, я вышел в другую комнату и обнаружил на столе горячие лепешки и сушеные фрукты. Я жадно ел, а священники стояли рядом. Когда я закончил, священники ушли, а я вышел во двор, где я стоял сейчас.
Я подошел к одной из каменных скамей и сел, лицом во двор. Солнце освещало верхушки деревьев, согревая мое лицо.

- Как спалось? – раздался голос у меня за спиной. Я повернулся и увидел отца Санчеса, стоявшего очень прямо и улыбавшегося мне.
- Очень хорошо, - ответил я.
- Могу я к вам присоединиться?
- Конечно.

Несколько минут ни один из нас ничего не говорил, достаточно долго, чтобы я начал чувствовать некий дискомфорт. Несколько раз я поворачивался к нему, собираясь что-нибудь сказать, но он смотрел на солнце, слегка отворачивая лицо и прищурив глаза.

- Прекрасное место вы выбрали.

Очевидно, он имел в виду эту скамейку и этот момент утра.

- Послушайте, мне нужен ваш совет, - сказал я, - какой способ возвращения в Соединенные Штаты самый безопасный?

Он серьезно взглянул на меня.

- Не знаю. Это зависит от того, насколько опасным считает вас правительство. Расскажите мне, как вы оказались в Куле.

Я рассказал ему все, начиная с того, как впервые услышал о Манускрипте. Мое чувство эйфории на вершине горного хребта теперь казалось надуманным и претенциозным, поэтому я лишь вскользь коснулся его. Санчес, тем не менее, сразу начал расспрашивать меня именно об этом.

- Что вы сделали сразу после того, как солдаты не смогли вас заметить и ушли? – спросил он.
- Я просто просидел там несколько часов, - ответил я, - чувствуя облегчение, по-моему.
- Что еще вы чувствовали?

Я был в замешательстве, но решил попытаться все описать.

- Трудно подобрать слова, - сказал я, - я чувствовал эйфорию единения со всем вокруг себя, и такое тотальное чувство безопасности и уверенности. Я уже не чувствовал усталости.

Он улыбнулся.

- Вы испытали мистический опыт. Многие переживают такое в этом лесу у вершины горы.

Я нерешительно кивнул.
Он повернулся, чтобы смотреть мне прямо в лицо.

- Такое переживание всегда описывали мистики любой религии. Вы читали что-нибудь о таком?
-  Кое-что, очень давно.
-  Но до вчерашнего дня это было просто чем-то умозрительным?
-  Думаю, да.

Молодой священник подошел к нам, поклонился мне и что-то прошептал Санчесу. Тот кивнул, и молодой священник повернулся и пошел прочь. Старший священник следил за каждым шагом молодого человека. Тот пересек двор и вошел в похожую на парк зону в сотне футов от нас. Я вдруг обратил внимание, что там тоже было необыкновенно чисто и много разнообразных растений. Молодой священник походил в нескольких направлениях, останавливаясь в замешательстве в каждой точке, словно ища чего-то, а затем сел. Он выглядел поглощенным неким упражнением.

Санчес улыбался и выглядел довольным, затем он сосредоточил все свое внимание на мне.
-  Я думаю, что пытаться вернуться прямо сейчас, вам, вероятно, небезопасно. Но я постараюсь прояснить ситуацию и узнать хоть что-то о ваших друзьях.

Он встал и повернулся ко мне лицом.
-  Я должен заняться делами.  Поймите, пожалуйста, что мы поможем вам всем, чем сможем. Я надеюсь, что вам здесь будет удобно. Расслабьтесь и набирайтесь сил.

Я кивнул.
Он полез в карман, извлек какие-то бумаги и протянул их мне.
- Это Пятое откровение. В нем говорится о переживании, похожем на то, что случилось с вами. Думаю, вам будет интересно.

Я нехотя взял их, а он продолжал говорить.
- Как вы поняли последнее прочитанное откровение? – спросил он.

Я помедлил. Мне не хотелось думать ни о манускриптах, ни об откровениях. Но в итоге я сказал, что мы все вовлечены в своего рода борьбу за энергию друг друга. Когда мы можем склонить других принять нашу точку зрения, они начинают отождествлять себя с нами и их энергия перетекает к нашей, и мы чувствуем себя сильнее.

-  Значит, проблема в том, что все пытаются управлять и манипулировать другими, чтобы завладеть их энергией, потому что нам ее не хватает?
- Именно так.
- Но ведь решение есть, есть иной источник энергии?
- Так говорится в последнем откровении.

Он кивнул и как ни в чем не бывало пошел в церковь.
Несколько мгновений я сидел, наклонившись вперед и упершись локтями в колени, не глядя в перевод. Мне, по-прежнему, ничего не хотелось. События последних двух дней уменьшили мой энтузиазм, и я предпочитал думать о том, как я мог бы вернуться в Соединенные Штаты. Затем среди деревьев на другой стороне дорожки я заметил молодого священника, который встал и медленно двинулся к другой точке, футах в двадцати от той, где он был до этого. Он повернулся ко мне лицом и сел.
Я был заинтригован тем, чем он там занимался. Затем до меня дошло, что он мог практиковать что-то, описанное в Манускрипте. Я взглянул на первую страницу и начал читать.

Описывалось новое понимание того, что долгое время называлось мистическим сознанием. В последние десятилетия двадцатого века, утверждалось в тексте, об этом сознании заговорят как о достижимом образе жизни, ранее доступном лишь самым просветленным практикам многих религий. Для большинства это сознание будет оставаться лишь интеллектуальной концепцией, о которой говорят и которую обсуждают. Но, для растущего числа людей, это сознание станет действительностью – потому что они испытают проблески этого состояния ума в самом течении их жизни. В Манускрипте говорилось, что этот опыт был ключом к прекращению человеческих конфликтов во всем мире, потому что, переживая это состояние, мы получаем энергию из другого источника – источника, доступ к которому мы со временем научимся получать по собственному желанию.

Я перестал читать и вновь посмотрел на молодого священника. Его глаза были открыты и, казалось, он смотрит прямо на меня. Я кивнул, хотя не мог детально видеть его лица. К моему удивлению он кивнул мне в ответ и улыбнулся. Затем он встал и пошел левее меня, направляясь к дому. Он избегал моего взгляда пока я следил как он пересекает двор и входит в дом.

Услышав шаги за спиной, я обернулся и увидел Санчеса, выходящего из церкви. Улыбаясь, он подошел ко мне.

-  Это не заняло много времени. Хотите взглянуть на другие площадки?
- Да, расскажите мне об этих ваших площадках для сидения.

Я указал туда, где сидел молодой священник.

-  Давайте пройдем туда.

Пока мы пересекали двор, Санчес рассказал мне, что миссия существует более четырехсот лет и была основана уникальным миссионером из Испании, который почувствовал, что обратить местных индейцев можно лишь через их сердце, но не мечом. Этот подход сработал, продолжал Санчес, и частично как следствие этого успеха, а частично из-за удаленного местоположения, этого священника оставили в покое следовать своим курсом.

-  Мы продолжаем его традицию замыкаться в себе в поисках правды.

Площадки для сидения были продуманно организованы. Около половины акра густого леса расчистили, а кусты и цветущие растения прорезали дорожки из речной гальки. Как и растения во дворе, здесь они также были изысканно расположены, что подчеркивало их уникальную форму.

-  Где бы вы хотели сесть? – спросил Санчес.

Я посмотрел вокруг. Перед нами было несколько благоустроенных участков – они казались завершенными в самих себе. Во всех были открытые пространства, окруженные прекрасными растениями, валунами и более высокими деревьями самой разнообразной формы. На одном, слева, том самом, где молодой священник сидел в последний раз, была большая россыпь камней.

- Может быть там? – спросил я.

Он кивнул, мы прошли туда и сели. Санчес несколько минут глубоко дышал, а потом посмотрел на меня.

-  Расскажите мне подробнее о том, что вы пережили на горном перевале.

Я чувствовал внутреннее сопротивление.

- Не знаю, что еще я могу сказать об этом. Все было так недолго.

Священник серьезно посмотрел на меня.

-  То, что все кончилось, как только вы опять испугались, не уменьшает значения случившегося, правда? Возможно, это нечто, что вы обретете вновь.
-  Может быть. Но мне трудно сосредоточиться на чувстве космического, когда люди пытаются меня убить.

Он засмеялся и тепло посмотрел на меня.

- Вы здесь в миссии изучаете Манускрипт? – спросил я.
-  Да, - ответил он, - мы учим других достигать тех переживаний, которые вы испытали на перевале. Вы же не возражаете еще раз испытать нечто подобное, верно?

Нас прервал голос со двора: священник звал Санчеса. Он извинился, пошел во двор и поговорил с позвавшим его священником. Я опять сел и стал смотреть на ближайшие растения и камни, слегка уводя глаза из фокуса. Вокруг росшего рядом куста я едва мог различить ореол света, но, когда я попытался также смотреть на камни, я не смог увидеть ничего.

Потом я увидел, что Санчес возвращается.

- Я должен вас покинуть на какое-то время, - сказал он, приблизившись.
- У меня встреча в городе и возможно я смогу получить какую-то информацию о ваших друзьях, или, по меньшей мере, узнаю, безопасно ли вам двигаться дальше.
- Хорошо, - сказал я, - вы сегодня вернетесь?
-  Не думаю, - ответил он, - скорее, завтра утром.

Должно быть, я выглядел обеспокоенным, потому что он подошел ближе и положил мне руку на плечо.

-  Не волнуйтесь. Здесь вы в безопасности. Будьте как дома. Осмотритесь. Можно прекрасно поговорить с любым из священников, но поймите, что некоторые из них будут более восприимчивыми, чем другие, что зависит от развития каждого.

Я кивнул, соглашаясь.
Он улыбнулся, обошел церковь и сел в старый грузовик, который я даже не заметил сначала. После нескольких попыток он завел двигатель и, объехав церковь сзади, выехал на дорогу, направляясь вверх, в горы.

Несколько часов я оставался в том же уголке созерцания, сосредоточившись на приведении мыслей в порядок, гадая, все ли в порядке у Марджори и смог ли сбежать Уил. Несколько раз образ убитого человека Дженсена всплывал в моей голове, но прилагал усилия, чтобы изгнать его из памяти и сохранить спокойствие.

Около полудня я заметил, что несколько священников готовили длинный стол в центре двора и ставили на него тарелки с едой. Когда они закончили, дюжина или больше других священников присоединились к ним, стали наполнять свои тарелки и спокойно есть. Большинство дружелюбно улыбались друг другу, но совершенно не разговаривали между собой. Один из них посмотрел на меня и указал на еду.

Я кивнул, спустился во двор и положил себе на тарелку немного кукурузы и фасоли. Казалось, каждый из них осознавал мое присутствие, но никто со мной не заговаривал. Я сказал несколько фраз по поводу еды, но слова мои были встречены лишь улыбами и вежливыми жестами. Если я пытался установить прямой зрительный контакт с кем-то из них, они тут же опускали глаза.

Я сел на лавку один и стал есть. Овощи и фасоль были несолеными, но приправленными пряными травами. Когда обед закончился, и священники складывали тарелки в стопки, еще один священник вышел из церкви и поспешил положить себе еды. Закончив, он осмотрелся в поисках свободного места и наши взгляды встретились. Он улыбнулся, и я узнал в нем того священника, который смотрел на меня, сидя в месте созерцания. Я улыбнулся ему в ответ, и он подошел ко мне и заговорил на ломаном английском.

- Могу я тоже сесть с вами на скамью? – спросил он
- Да, пожалуйста, - ответил я.

Он сел и начал есть очень медленно, долго пережевывая каждый кусочек и улыбаясь мне время от времени. Он был маленьким и невысоким, угольно-черные волосы похожи на проволоку. Глаза были светло-карими.

- Еда нравится? – спросил он.

Я держал свою тарелку на коленях и в ней еще оставалось немного кукурузы.

- О, да, - ответил я и взял кусочек еды. Я опять обратил внимание на то, как медленно и тщательно он жует, и попробовал есть так же, вдруг поразившись тому, что так ели все священники.
- Овощи выращены здесь, в миссии? – спросил я.

Он ответил не сразу, не спеша проглотив еду.
- Да, пища очень важна.
- Вы медитировали там, с растениями? – спросил я.

Он взглянул на меня, явно удивившись.

- Вы читали Манускрипт? – спросил он.
- Да, первые четыре откровения.
- Вы выращивали пищу?
- О, нет. Я просто хочу узнать больше.
- Вы видите энергетические поля?
- Да, иногда.

Мы посидели несколько минут в тишине, пока тщательно прожевал еще несколько кусочков.

- Пища является самым первым способом получения энергии, - сказал он.
Я кивнул.
- Но для полного поглощения энергии пищи, вы должны отдавать ей должное, ценить и …

Он явно пытался найти правильное английское слово.

- Смаковать, - наконец произнес он, - вкус – это входная дверь. Вы должны ценить вкус. В этом смысл молитвы перед едой. Она не просто о благодарности, она делает поглощение пищи священнодействием, чтобы энергия из еды могла войти в ваше тело.
Он пристально посмотрел на меня, словно хотел убедиться, что я понял.
Я кивнул, соглашаясь, но не сказал ничего. Он выглядел задумчивым.
Он пытался сказать мне, подумал я, что такое избирательное восприятие еды было реальной целью привычного религиозного обычая вознесения благодарности и это увеличивало энергию, получаемую из пищи.

- Но получение энергии из еды только первый шаг, - произнес он, - когда ваша личная энергия увеличивается таким образом, вы становитесь более восприимчивым к энергии всего вокруг … и затем вы научаетесь впитывать эту энергию, не поглощая пищу.

Я согласно кивнул.
- Все вокруг нас, - продолжал он, - обладает энергией. Но у всего она разная. Вот почему некоторые места повышают вашу энергию больше, чем другие. Это зависит от того, насколько ваша форма соответствует этой энергии.
- Именно этим вы там занимались? – спросил я. – Повышали свою энергию?

Ему явно было приятно.
- Да.
- И как вы это делали?
- Вы должны открыться, соединиться с окружением, использовать свою восприимчивость так, как вы видите энергетические поля. Но вы делаете еще один шаг вперед, чтобы почувствовать, что вы наполняетесь.
- Не уверен, что понимаю.

Он нахмурился от моей тупости.
- Хотите вернуться на место созерцания? Я могу показать вам.
- Хорошо, почему бы нет?

Я пошел следом за ним через двор туда, где он сидел раньше. Когда мы пришли, он остановился и посмотрел вокруг, словно выискивая что-то.

- Там, - сказал он, показывая на место на границе густого леса.

Мы прошли по дорожке, которая вилась среди деревьев и кустов. Он выбрал точку перед большим деревом, выраставшим из груды больших камней, так что казалось, что гигантский ствол стоит на скале. Его корни обвивали булыжники, протискивались между ними и затем углублялись в почву. Цветущие кусты росли полукружьями перед деревом, и я чувствовал странный сладкий аромат желтых бутонов. Густой лес служил плотной зеленой завесой задника.

Священник велел мне сесть на расчищенном месте среди кустов лицом к покрытому наростом дереву. Он сел рядом.
- Вам дерево кажется красивым? – спросил он.
- Да.
- Тогда, э-э… почувствуйте это, э-э…

Он вновь не мог подобрать слов. Подумал, а потом спросил:
- Отец Санчес рассказал мне, что вы пережили нечто на перевале; вы можете вспомнить, что вы чувствовали?
- Я чувствовал легкость, уверенность в себе и приобщение.
- Приобщение к чему?
- Трудно описать. Словно весь пейзаж был частью меня.
- Но какое чувство вы испытывали?

Я раздумывал минуту. Каким было чувство? И тут до меня дошло.
- Любовь, - сказал я, - я думаю, я чувствовал любовь ко всему вокруг.
- Да, - ответил он, - именно. Почувствуйте это же к дереву.
- Но, минуточку, - возразил я, - любовь это что-то, что просто случается. Я не могу заставить себя полюбить.
- А вы не заставляйте себя любить, - сказал он, - вы позвольте любви войти в вас. Но делая это, вы должны настроить себя, вспоминая, что и как вы чувствовали, и стараясь почувствовать все это вновь.

Я посмотрел на дерево и попытался вспомнить то чувство, которое я испытал на перевале. Постепенно я начал восхищаться формой дерева и самим его присутствием здесь. Мое восхищение нарастало, и я действительно почувствовал любовь. Чувство было таким же, какое я испытывал ребенком к матери и в юности к необыкновенной девочке, которая была объектом моей детской любви.  И все же, хотя смотрел на дерево, это вполне определенное чувство любви существовало, как общее глубинное чувство. Я любил все вокруг.

Священник, тихо отойдя, стал пристально в меня вглядываться.
- Хорошо, - сказал он, - вы получаете энергию.

Я заметил, что его глаза были слегка не в фокусе.
- Откуда вы знаете? – спросил я.
- Потому что я вижу, как ваше энергетическое поле становится больше.

Я закрыл глаза и попробовал достичь того напряженного чувства, которое испытал на перевале, но не смог повторить этого переживания. Природа ощущения была та же, но гораздо слабее. Неудача заставила меня разувериться в своих силах.

- Что случилось? – спросил он. – Ваша энергия падает.
- Я не знаю, - ответил я, - я просто не могу добиться такого же сильного чувства.

Он посмотрел на меня сначала с любопытством, потом с нетерпением.
- То, что вы прочувствовали на перевале, было вам даровано, как прорыв, как указание нового пути. Теперь вам пора понемногу научиться добиваться этого самостоятельно.

Он отодвинулся еще немного и вновь посмотрел на меня.
- Теперь попытайтесь еще раз.

Я закрыл глаза и постарался чувствовать глубже. Постепенно чувство нахлынуло на меня вновь. Я удерживал его, пытаясь понемногу усиливать его. Я мысленно сосредоточился на дереве.

- Это очень хорошо, - вдруг сказал он, - вы получаете энергию и передаете ее дереву.

Я посмотрел ему прямо в глаза.
- Я возвращаю ее дереву?
- Когда вы восхищаетесь красотой и уникальностью чего-то, вы получаете энергию. Когда вы поднимаетесь до уровня, на котором вы чувствуете любовь, вы в состоянии послать свою энергию, просто захотев этого.

Я долго сидел там, с этим деревом. Чем более я сосредотачивал свое внимание на дереве, восхищаясь его формой и цветом, тем больше любви я, казалось, получал, и это было очень необычно. Я представлял, как моя энергия течет и наполняет дерево, но видеть ее я не мог. Не меняя фокус взгляда, я отметил, что священник встал пошел прочь.

- Как это выглядит, когда я отдаю энергию дереву? – спросил я.
Он подробно описал мне восприятие перетекания энергии, я мне стало ясно, что это такое же явление, какое я видел, когда Сара проецировала свою энергию на филодендрон в Висиенте. Хотя Сара делала это вполне успешно, она очевидно не считала, что состояние любви было непременным условием для передачи энергии. Она, должно быть, входила в состояние любви естественным образом, не осознавая этого.
Священник пошел вниз по направлению к дворику и исчез из моего поля зрения. Я оставался в месте созерцания до сумерек.

Два священника вежливо поклонились мне, когда я вошел в дом. Ревущий огонь разгонял вечерний холод, а несколько масляных ламп освещали комнату. В воздухе плавал запах овощного, или, может, картофельного, супа. На столе стояла керамическая миска, несколько ложек и тарелка с четырьмя кусочками хлеба.
Один из священников повернулся и вышел, не взглянув на меня, а второй, держа глаза опущенными, кивнул на снятый с огня большой чугунный котел в очаге. Из-под крышки торчала большая ручка. Как только я увидел котел, второй священник спросил:
- Нужно ли вам что-нибудь еще?
- Думаю, нет. Спасибо. – сказал я.

Он поклонился и тоже вышел из дома, оставив меня одного. Я поднял крышку котла – картофельный суп. Пах он очень вкусно. Я налил несколько полных половников в миску, сел за стол, вытащил из кармана ту часть Манускрипта, которую дал мне Санчес, и положил ее рядом с тарелкой, собираясь читать. Но суп оказался таким вкусным, что я целиком сосредоточился на еде. Покончив с едой, я сложил тарелки в большой таз и, как зачарованный, смотрел на огонь, пока тот не погас. Тогда я прикрутил лампы и пошел спать.

На следующее утро я проснулся с рассветом, чувствуя себя совершенно обновленным. Снаружи утренний туман клубился во дворе. Я раздул огонь, подложил несколько кусков угля и раздувал огонь, пока они не занялись. Я подумывал поискать чего-нибудь поесть, когда услышал приближение грузовика Санчеса.
Я вышел наружу, когда он появился из-за церкви, с рюкзаком в одной руке и несколькими пакетами в другой.

- У меня новости, - сказал он, жестом приглашая вернуться с ним в дом.

Несколько священников принесли горячие кукурузные лепешки, кашу и сушеные фрукты. Санчес поздоровался с ними, сел со мной за стол, а священники незаметно вышли.

- Я посетил собрание нескольких священников Южного Совета, - произнес он. – мы собрались поговорить о Манускрипте. В повестке дня были агрессивные действия правительства.  И впервые группа священников открыто встретилась, чтобы поддержать этот документ, и мы только начали наше обсуждение, когда представитель правительства постучал в дверь и попросил, чтобы ему позволили присутствовать.

Он прервался, чтобы положить себе на тарелку еды и проглотить несколько кусочков, тщательно их прожевав.

- Представитель, - продолжил он, - уверил нас, что единственной заботой правительства является защита Манускрипта от внешнего посягательства. Он сообщил нам, что все копии, имеющиеся на руках у граждан Перу, должны быть зарегистрированы. Он сказал, что понимает нашу озабоченность, но просит подчиниться этому закону и вернуть наши экземпляры. Он обещал, что правительственные дубликаты будут нам выданы немедленно.
- И вы их сдали? – спросил я.
- Конечно, нет.

Несколько минут мы оба просто ели. Я пытался тщательно пережевывать пищу, чтобы оценить вкус.

- Мы спросили о насилии в Куле, - продолжал он, - и он рассказал нам, что это были необходимые меры против человека по имени Дженсен, что несколько его человек являются вооруженными агентами иностранного государства. Он сказал, что они планировали отыскать и похитить не найденную пока часть Манускрипта, и вывезти ее из Перу, поэтому у правительства не было другого выбора, кроме как арестовать их. О вас, или ваших друзьях даже не упоминалось.
- Вы поверили этому представителю правительства?
-  Нет, не поверили. Когда он ушел, мы продолжили совещание. Все согласились с тем, что правильным поведением будет тихое сопротивление. Мы будем продолжать делать копии и внимательно их распространять.
- Ваши церковные лидеры позволят вам этим заниматься? – поинтересовался я.
- Мы не знаем, - сказал Санчес, - церковные старейшины не одобрили Манускрипт, но пока еще не проводили серьезных расследований того, кто вовлечен в эту работу. Основное беспокойство вызывает кардинал, чья резиденция находится далеко на севере, кардинал Себастиан. Он самый заметный среди противников Манускрипта и человек весьма влиятельный. Если он убедит отцов церкви выступить с решительными заявлениями, нам придется принимать очень непростые решения.
- Почему он настолько против Манускрипта? –
- Он боится.
- Чего?
- Я давно с ним не разговаривал, и мы всегда избегали касаться Манускрипта. Но я думаю, что он считает, что человеку подобает участвовать в мироздании без всякого духовного знания, на одной вере. Он думает, что Манускрипт нарушит устоявшийся порядок вещей, свергнет всех авторитетов.

- Каким образом?

Он улыбнулся и слегка откинул голову назад.

- Правда непременно освободит вас.

Я смотрел на него, пытаясь понять, что он имеет в виду, и доедал хлеб и фрукты на своей тарелке. Он съел еще несколько крошечных кусочков пищи и отодвинул стул от стола.

- Вы кажетесь гораздо крепче, - сказал он, - поговорили здесь с кем-нибудь?
- Да, - ответил я, - у одного священника я научился присоединяться к энергии. Я … не помню его имени. Он был в месте созерцания, когда мы с вами разговаривали во дворе вчера утром, помните? Когда я потом разговаривал с ним, он показал мне, как впитывать энергию, а затем возвращать ее.
- Его зовут Джон, - сказал Санчес, кивком предлагая мне продолжать.
- Это было поразительным переживанием, - сказа я, - вспомнив любовь, я почувствовал, что могу открыться. Я весь день просидел там, пытаясь проникнуться этим состоянием. Мне не удалось достигнуть того состояния, которое было у меня на перевале, но я был близок к этому.

Санчес выглядел еще серьезнее.
- Значение любви долгое время понималось неправильно. Любовь - это не то, что нам следует делать, чтобы быть хорошими или для того, чтобы сделать мир лучше из неких абстрактных моральных принципов, или потому, что следует отказаться от нашего стремления наслаждаться жизнью. Соединение с энергией воспринимается как волнение, затем как эйфория, а затем как любовь. Способность найти достаточно энергии, чтобы поддерживать это состояние любви, определенно помогает мирозданию, но непосредственно и напрямую это помогает нам самим. И это самое жизнелюбивое из всего, что мы можем сделать.

Я согласился, и увидел, что он отодвинул свой стул еще дальше и напряженно смотрел на меня, его взгляд был не в фокусе.

- И как же выглядит мое поле, - спросил я.
- Оно гораздо больше, - произнес он, - я думаю, вы отлично себя чувствуете.
- Это так.
- Хорошо. Именно этим мы тут и занимаемся.
- Расскажите мне об этом.
- Мы обучаем священников, чтобы они шли дальше в горы и занимались с индейцами. Это работа для одиночек, и они должны обладать огромной силой. Все люди здесь прошли тщательную проверку и у них всех есть одно общее качество: каждый имеет опыт, который он считает мистическим.
- Я много лет изучаю такого рода переживания, - продолжил он, - начал еще до того, как нашли Манускрипт, и уверен, что для тех, кто уже пережил мистический опыт, вернуться к этому состоянию и поднять свой энергетический уровень гораздо легче. Другие тоже могут научиться, но на это уйдет больше времени. Прочная память о таком переживании, какое, я думаю, произошло с вами, облегчает его воссоздание. После приобщения, человек постепенно возвращается на высокий уровень.
- Как выглядит энергетическое поле, когда это происходит?
- Оно растет вширь и слегка меняет цвет.
- Как именно?
- Обычно от приглушенного белого к зеленому и голубому. Но гораздо важнее то, что оно расширяется. В вашем мистическом переживании на вершине перевала, например, оно выплеснулось во вселенную. Сначала вы приобщились и получали энергии всего космического пространства и ваша энергия, в свою очередь, затем распространилась на все сущее. Вы можете вспомнить, что вы чувствовали?
- Да, - сказал я, - я чувствовал, словно вся вселенная была моим телом, а я был всего лишь головой, или глазами, что точнее.
- Вот, - сказал он, - именно в такой момент ваше поле и поле мироздания являются одним целым. Вселенная была вашим телом.
- Я помню странные вещи об этом моменте, - сказал я, - мне кажется, что я помню, как это большое тело, мое мироздание, возникло. Я там был. Я видел, как первые звезды возникали из простого водорода, а затем я видел, как более сложная материя формировалась в последовательных поколениях этих солнц. Но самой материи я не видел. Я видел ее как вибрации энергии, которые достигали все более сложных высоких уровней. А затем … появилась жизнь и дошла до той точки, когда возник человек …

Я резко остановился, и он заметил, что настроение изменилось.

- Что-то не так? – спросил он.
- На этом моменте мои воспоминания об эволюции заканчиваются, - объяснил я, - на появлении человека. Я чувствовал, что история продолжается, но не мог ухватить суть.
- История действительно продолжается, - сказал он, - люди продолжают эволюцию вселенной к все более сложным вибрациям на все более высоком уровне.
- Как? – спросил я.

Он улыбнулся, но не ответил.

- Поговорим об этом позднее. Мне, правда, нужно кое-что проверить. Увидимся примерно через час.

Я согласно кивнул. Он взял яблоко и вышел. Я вышел было следом за ним, но вспомнил о копии Пятого откровения, оставленной в спальне, и вернулся. Я уже вспоминал тот лес, где Санчес занимался созерцанием, когда я с ним познакомился. Несмотря на свою усталость и владевшую мной панику, я не смог не заметить, что там было необыкновенно красиво, поэтому я пошел вниз по дороге на запад до того самого места, и сел.

Прислонившись спиной к дереву, я постарался ни о чем не думать и несколько минут просто смотрел вокруг. Утро было ярким, дул свежий ветерок, и я смотрел, как он шевелил ветви над головой. Я сделал несколько глубоких вдохов, и воздух показался необыкновенно свежим. Убаюканный ветром, я достал Манускрипт и стал искать страницу, на которой остановился. Но раньше, чем я ее нашел, послышался звук автомобильного двигателя. Растянувшись плашмя рядом с деревом, я попытался определить откуда он доносился. Звук шел со стороны миссии. Он приближался, я уже смог рассмотреть старый грузовик Санчеса и даже его самого за рулем.

- Я так и думал, что вы можете быть здесь, - сказал он, подъехав к тому месту, где находился я.
- Садитесь, нам нужно уезжать.
- Что происходит? – спросил я, забираясь на пассажирское сидение.

Он ехал в сторону основной дороги.
- Один из моих священников пересказал мне разговор, который услышал в деревне. Приехали несколько правительственных чиновников и задают вопросы обо мне и о миссии.
- Чего они хотят, как вы думаете?

Он ободряюще посмотрел на меня.
- Не знаю. Скажем так, что я теперь не настолько, как раньше, уверен в том, что они оставят нас в покое. Я подумал, что, на всякий случай, нам лучше уехать выше в горы. Один из моих священников живет рядом с Мачу Пикчу. Его зовут отец Карл. В его доме мы будем в безопасности, пока ситуация не прояснится.

Он улыбнулся.
- В любом случае, я же хотел, чтобы вы увидели Мачу Пикчу.

Меня вдруг пронзило подозрение, что он сговорился отвезти меня куда-то, чтобы сдать. Я решил быть внимательным и быть настороже, пока не выясню все наверняка.

- Вы закончили читать перевод? – спросил он.
- Большую часть, - ответил я.
- Вы спрашивали об эволюции человека. Эту часть вы прочли?
- Нет.

Он отвернулся от дороги и пристально посмотрел на меня. Я притворился, что не замечаю этого.
- Что-то не так? – спросил он.
- Все в порядке, - сказал я, - как долго добираться до Мачу Пикчу?
- Около четырех часов.

Я хотел хранить молчание, чтобы заговорил Санчес, надеясь, что он может как-то выдать себя, но очень уж было любопытно узнать об эволюции.
- Так как же человечество развивалось дальше? – спросил я.

Он взглянул на меня.
- А сами вы как думаете?
- Не знаю, - ответил я, – но, когда я был на перевале, я подумал, что это должно быть как-то связано с значимыми совпадениями, о которых говорится в Первом откровении.
- Правильно, - сказал он, - это совпадало бы и с другими откровениями, правда?

Я был растерян. Я почти понимал, но полностью постичь не мог.  И я продолжал молчать.

- Подумайте о том, в какой последовательности идут Откровения, - сказал он, - Первое откровение проявляется, когда мы начинаем воспринимать совпадения всерьез. Эти совпадения заставляют нас почувствовать, что есть что-то еще, что-то духовное, действующее под поверхностью всего, что мы делаем.

- Второе откровение укрепляет наши ощущения делая их более реальными. Мы в состоянии понять, что мы слишком поглощены материальным выживанием, фокусируясь на контроле над ситуацией в мире для собственной безопасности, и мы узнаем, что наша открытость теперь является своего рода пробуждением к тому, что происходит на самом деле.

- Третье откровение открывает новый взгляд на нашу жизнь. Оно определяет физическую вселенную, как чистую энергию, энергию, которая каким-то образом отвечает на то, как мы думаем.

- И Четвертое показывает склонность человеческих существ красть энергию у других, чтобы управлять ими, подавлять их ум, преступление, в которое мы все вовлечены, потому что нам так часто не хватает энергии, мы отрезаны от нее. Эту нехватку энергии можно восполнить, конечно, когда мы приобщаемся к более высокому источнику. Вселенная может дать нам все, в чем мы нуждаемся, если мы в состоянии открыться ей. В этом истинная суть Пятого откровения.

- В вашем случае, - продолжил он, - вы пережили мистический опыт, который позволил вам сжато увидеть весь спектр энергии, которую любой из нас может обрести. Но это состояние похоже на скачок вперед, в будущее, опережая всей остальных. Долго поддерживать его мы не можем. Стоит заговорить с кем-то, рассуждающим в рамках нормального сознания, или попытаться продолжать жить в мире, переполненном конфликтами, как нас тут же собьет с продвинутого уровня, и мы окажемся на уровне нашего старого я.
- А затем, - продолжал он, - начнется медленное обретение того, что промелькнуло перед нами, понемногу, и начинается движение назад, к тому абсолютному сознанию. Но для этого мы должны научиться осознанно наполняться энергией, потому что эта энергия и приводит к совпадениям, а совпадения помогают нам обрести новый уровень навсегда.

Я, должно быть, выглядел озадаченным, потому что он сказал:
- Подумайте вот о чем: когда что-то происходит в нашей жизни случайно и при этом двигает нашу жизнь вперед, мы становимся людьми состоявшимися. Мы чувствуем, что мы добились того, что было нам предназначено, к чему нас вела судьба. Когда это происходит, тот уровень энергии, который и привел нас к тому, что совпадение вышло на первое место, становится для нас естественным. Мы можем утратить его и потерять энергию, когда мы поддаемся страху, но этот уровень служит новой границей возможного и мы довольно легко обретаем его вновь. Мы стали новым человеком. Мы существуем на более высоком энергетическом уровне, на уровне – поймите это – более высокий вибраций.
- Теперь вы видите всю последовательность? Мы наполняемся энергией, растем, наполняемся и опять растем.  Именно так, мы, люди, продолжаем эволюцию вселенной к все более высоким вибрациям.

Он помедлил, словно раздумывая о том, что хотел бы еще добавить.
- Эта эволюция проходила неосознанно всю историю человечества. Это объясняет, почему цивилизация развивалась и почему люди становились больше и жили дольше, и так далее. Теперь же мы делаем все это осознанно. Вот о чем говорит нам Манускрипт. Вот что такое это движение к всемирному духовному сознанию.

Я напряженно слушал, совершенно очарованный тем, о чем говорил Санчес.
- Значит, все, что нам нужно делать, это наполняться энергией, как научил меня Джон, и совпадения начнут происходить постоянно?
- В общем, да, но все не так просто, как вы думаете. Прежде, чем мы сможем приобщиться к энергии навсегда, есть еще одно препятствие, которое нужно преодолеть. Об этом с следующем, Шестом, откровении.
- Что за препятствие?

Он посмотрел мне прямо в глаза.
- Мы должны понять, каким именно способом мы управляем другими. Помните, что Четвертое откровение раскрывает нам то, что люди всегда ощущают нехватку энергии и стремятся контролировать друг друга, чтобы завладеть энергией, которая перетекает между людьми. Пятое откровение показывает нам, что существует альтернативный источник энергии, но мы не можем быть постоянно приобщенными к нему, пока не поймем, какой способ мы, как отдельные личности, используем, чтобы управлять другими, и не прекратим это делать – потому что, как только мы вернемся к этой привычке, мы тут же утратим связь с источником.

- Избавиться от этой привычки не легко, потому что она совершенно не осознается поначалу.  И ключ к тому, чтобы она исчезла, это полностью осознать ее, и добиться этого мы можем только поняв, что то, каким образом лично мы управляем другими, усваивается нами еще в детстве, когда мы хотели внимания и добивались того, чтобы энергия была направлена на нас, и что все мы там и застряли. Именно эту модель мы повторяем снова и снова. Я называю ее нашей неосознанной ДРАМОЙ ПОДЧИНЕНИЯ.

- Я называю ее драмой, потому что это знакомая нам мизансцена, как эпизод в кино, для которого мы написали сценарий еще в юности. Затем мы вновь и вновь повторяем его в нашей будничной жизни, даже не осознавая этого. Все, что мы знаем, это то, что одни и те же события повторяются. Проблема в том, что, если мы повторяем одну и ту же сцену опять и опять, то другие сцены нашего реального кино, нашей жизни, приключения, вызванные совпадениями, не происходят. Мы останавливаем развитие сюжета, когда повторяем ту же драму для манипулирования энергией.

Санчес сбросил скорость и осторожно двинулся вперед по глубоким рытвинам. Я понял, что совершенно подавлен. Я не совсем понял, как работает драма подчинения.

Я был готов показать Санчесу, что я чувствую, но не смог. Мне было ясно, что я все еще чувствовал дистанцию между нами и не осмеливался открыться.

- Вы все поняли? – спросил он.
- Не знаю, - сказал я, - я не знаю, есть ли у меня драма подчинения.

Он необыкновенно тепло посмотрел на меня и громко прищелкнул языком.
- Правда? – спросил он, - тогда почему же вы всегда такой отстраненный?