о. Леонид Трофимук. Просто сельский батюшка

1.

Со мной говорит настоятель церкви во имя св. Архистратига Михаила в деревне Бегуницы о. Леонид ТРОФИМУК.

— …Вот вы спрашиваете, как люди 60-х годов рождения, воспитанные в неверующих семьях, становятся священниками? Да, это вопрос…

Прежде чем стать батюшкой, надо сперва ещё к Богу прийти. Как это происходит? Ну, со мной ясно: я был крещён во младенчестве. Приехала к моим родителям бабушка поздравить их с новорожденным — со мной то есть — и спрашивает: «А крестить-то вы его собираетесь?» — «Возможно, когда-нибудь… Потом… Попозже…» — «Не попозже, а сейчас! Пока не крестите, я отсюда не уеду!» И понесли меня крестить. Нет, это не здесь происходило, не в Бегуницах, а в Рождествене — я из тех мест родом. Знаете тамошний храм во имя Рождества Богородицы? Вот это и есть моя родная церковь! Зима, мороз лютый, родители убиваются: как это меня, такого маленького, будут в холодном храме в холодную воду опускать… А ничего, всё очень хорошо вышло: крестили меня в особом таком домике возле храма, в крестилке так называемой: растопили там большущую русскую печь, нагрели воды, отца выставили в коридор, чтобы не мешал, и совершили обряд честь по чести. Отец в коридоре чуть не умер от волнения… Он на юридический факультет в ту пору поступал, был кандидатом в члены партии… Естественно, потом ни о какой церкви в семье речи не было, и рос я нормальным советским безбожником.

А как начал приходить к вере? Это для меня самого такая тайна, да и никому о себе этого не понять… Я заметил: кто бы что ни говорил о том, как он впервые уверовал в Бога, — всё это будет не правдой… Не полной правдой, точнее… Первый Божий призыв тих и почти не слышен, не остаётся в сознании… Но душа его уже ухватила, уже встрепенулась, хотя ум продолжает пребывать в прежнем качестве. А я уверен: наш брат приходит к Богу, когда за него кто-то начинает крепко молиться: или кто-то из ныне живущих, или предки на небесах… Господь не будет насильно толкать человека к вере, а вот по чьей-то просьбе, по молитве — это пожалуйста; даст душе первый толчок и посмотрит на реакцию: ага, встрепенулась душа, значит, можно ещё раз…

Короче, впервые я надел крест в армии. Просто захотелось его надеть — и всё. Без объяснений. И все мои сопризывники тоже в то же время стали носить кресты. Помню, едем на дембель, зашли в вагон, кительки расстегнули, а какая-то пассажирка нос сморщила: «Ой, смотрите-ка, кресты нацепили!..» (Это я вроде как впервые подвергся гонению за Христа). Что бы на моём месте сказал в ответ любой 20-летний парень? — да ляпнул бы что-то грубое, чтобы замолчала надолго… А я почему-то ничего не сказал — и сам удивился тому. Не хотелось говорить худого, хотелось ответить по-доброму, но ничего доброго о кресте православном я тогда ещё не знал — потому и смолчал.

Но знать хотелось! Дома перерыл всю родительскую библиотеку, искал ответ на вопрос: Кто же такой Христос? Чего только не начитался… Тьфу, противно вспоминать. Добрался до ПСС В.И. Ленина — от отца мне осталось, — нашёл там работы на тему «Коммунизм и религия»; думаю, стану исходить из противного: где Ильич что ругает, там, стало быть, добро и скрыто… И какое же разочарование! Ничего, кроме ругани! Никакой полезной информации: только беспредметное, бестолковое поливание грязью! Одна вода — точнее, одни помои! Видимо, Ленин никогда религию не изучал, никогда о вере не задумывался, а только ненавидел её нутром, — и это всё.

Ладно, решил я, без Библии тут не обойтись. И вообразите только себе: едва я так решил, как какой-то священник на улице подарил маме Библию! Знаете, такую — финского издания, малого формата, на папиросной, тончайшей бумаге, — но перевод канонический, Синодальный. Знаете, конечно! В нашем поколении многие с таких Библий начинали! И уселся я за чтение. Как человек добросовестный, решил читать с первой страницы до последней. Ну и хлебнул я горя! Ещё Книга Бытия — куда ни шло, более или менее понятно, но дальше: Числа, Судьи, Паралипоменон!.. Отложу, бывало, книгу, измерю толщину страниц пальцами: нет, до Евангелия, до Христа ещё читать да читать… Вы представляете, что это за труд для неготовой души? Но я не сдавался. Я придумал себе такой порядок: сижу за Библией, пока голова не начнёт пухнуть, а потом беру — знаете что? — сборник сказок народов мира. Почитаю денёк сказки — в голове всё уляжется, и снова возникает желание сесть за Писание. И так одолел всю книгу.

Но вы же понимаете: от Библии до храма дорога не близкая! Сектанты вон читают Библию, читают, а к подлинной вере так и не приближаются. А меня же словно отталкивал кто от церкви. В свою родную, Рождества Богородицы — и носа не показывал! Разве иногда в Гатчине, где меня никто не знал, забежишь на минутку в Павловский собор — и скорее назад! Но любопытство всё-таки жило в душе. Однажды на Успение зашёл в храм — и тут откуда ни возьмись появляется какая-то женщина (это регентша была, как я потом узнал) и хвать за руку железной хваткой: «Пойдёмте, пойдёмте, нам помощь нужна: вы же хорошо читаете — будете читать для нас Евангелие». Я не смог устоять перед таким напором, но в душе всё сопротивлялось: как это? я стою посреди церкви?! я читаю вслух Евангелие?! — бежать, скорее бежать!!! Но не убежал. Потом мне регентша говорит: «Вот спасибо! Приходите ещё!» — «Да, да, — бормочу, — приду обязательно…» — а сам думаю: «Да никогда в жизни! Да ноги моей здесь не будет!» Однако… Вот, видите сами, чем всё закончилось. Был в Рождествене церковным сторожем, был псаломщиком, чтецом, ну и наконец…

Как здесь, в Бегуницах, стал настоятелем? Тут история такая: бегуницкий храм во имя Архистратига Божия Михаила открылся в 90-х, но постоянного священника здесь не было. А прихожанки наши — они знаете какие активные? Кто-то им посоветовал писать прошение владыке, так они завалили епархию письмами! И сами в Питер приезжали не раз. Их уже в лицо стали узнавать: «Ах, это бегуницкие идут! Будет вам батюшка, будет, подождите только!» И тут как раз моё рукоположение случилось. Уж как они обрадовались, что теперь у них свой батюшка есть, хоть и молодой! Теперь, как собираюсь куда ехать, они уже бегут: «Вы, отец Леонид, куда? Вы не насовсем от нас?» А мне о таком и подумать невозможно: я с 2001 года тут уже корни пустил, мне здесь всё родное, как отсюда ехать?

И правда: очень хорошее место. У нас даже если человек считает себя твердокаменным неверующим, он церковь хулить не будет и к нам относится хорошо. Это меня Господь пожалел: по слабости моей да по неопытности послал такой приход: прихожане сильные, горящие верой, население дружелюбное — служи и радуйся!

А храм не так чтобы очень старинный. Его князья Волконские строили в середине XIX века. Строили-строили, да как-то всё достроить не могли. Ехал однажды по нашей дороге сам царь Александр II. Смотрит: начато строительство храма да заброшено. Пожелал остановиться, узнать, в чём дело. Денег нет? Ну вот вам деньги!  Если какие вопросы будут, прямо ко мне обращайтесь! — и дальше поехал. Так с царской помощью и достроили храм и один из приделов освятили во имя царского святого покровителя Александра Невского. Ну, конечно, закрывали храм большевики… Причём довольно рано его закрыли, когда в прочих храмах ещё и не думали, что их та же судьба постигнет. Нашёлся, представьте, какой-то жук — письмо написал куда следует: «Мы, мол, тут, в деревне, хотим культурно развиваться, постигать революционную премудрость, а как это сделать, если под носом рассадник мракобесия?» И закрыли нас… И сперва, как водится, устроили в храме клуб. Вот, где алтарь, — тут сцена была. Но вышла незадача: икону, написанную прямо на стене, замазали масляной краской, а она возьми да проступи опять! К каждым советским праздникам её замазывают, а она снова проступает: не очень ясно, но разглядеть можно без труда. Так и не могли ничего поделать с ней, и после войны уже переделали клуб в тракторную мастерскую, алтарную стену вовсе снесли, чтобы был проход для тракторов, всё запачкали, закоптили… Вы не поверите: тут от пола до потолка всё черным-черно было. Службы шли там, где сейчас трапезная… А сейчас — да, чисто, красиво… Ну так я же вам говорю: у меня прихожане очень хорошие — им и приказывать ничего не надо, они сами всё сделают, я смотрю только…

Когда службы начались, приходит какой-то дядечка… «У меня, говорит, мать старенькая помирает… Сюда меня прислала… у неё кусочек есть от вашей церкви, так она отдать его хочет…» Как это — кусочек от церкви? — «Да вот, взгляните!» — и протягивает мне дощечку. Её, видимо, выломали из алтарной двери, на ней чей-то лик написан — ну как разберёшь, чей? И тут видим надпись: Архангел Михаил. Вот оно что!.. Сам Архистратиг к нам явился, благословляет нас, ободряет, говорит: «Это я вернулся! Я снова с вами!» Сейчас эта дощечка у нас на почётном месте, на особом аналое…

Строимся, восстанавливаемся потихоньку. Сейчас, конечно, цари по нашей трассе не ездят, чтобы, значит, помощи у них попросить, но помощники всё-таки и без того есть, слава Богу: и в совхозе нашем, и в администрации, и даже в соседней колонии. Мы туда приезжаем время от времени: ох как жалко тех, кто там сидит! Как им вера нужна! Они, конечно, молчат, сами не скажут, что душа у них тоскует, но только заведёшь с ним разговор — и у него сразу столько вопросов появляется, и чем дольше разговор, тем больше вопросов… Они уже бригадку свою сколотили, чтобы нам помогать: с удовольствием ездят на работу. Но не все, конечно: есть там группа таких, которые, хоть и помирают от безделья и скуки, а за работу ни за что не примутся… Странные люди. А когда бригада работает здесь, то наши прихожане ими и руководят: у меня золото, а не прихожане. Живём с ними очень дружно; как у кого из наших именины — обязательно собираемся все вместе в трапезной, празднуем, как положено. Помню, на недавних именинах кто-то сказал такой тост: «Хочу, говорит, поднять эту чашку чая за то, чтобы всех нас отпели в нашей родной Архангельской церкви, да и под звон колоколов!» Это намёк: чтобы, значит, поскорее колокольню батюшка возводил. Ну что ж, будем стараться. У нас и план есть старинный, подлинный, мы знаем в точности, как наш храм выглядел в прежние времена, так что дело за малым: начать да кончить. Сделаем, всё сделаем, будьте уверены.


2.

— …Тут ведь вот какое дело: мы с вами, допустим, собрались, поговорили, обсудили — решили, что воцерковление в России должно идти по таким-то путям, с такой-то скоростью… А в жизни почему-то всё выходит совсем иначе. У нас было столько светлых идей, столько полезных наработок… Мы, образно говоря, выкопали русло, пустили воду… А вода пошла совсем иным путём. Ручеёк сам выбирает себе дорогу, не спрашивая нашего мнения.

Так говорит отец Леонид… Сегодня я  беседую с ним том, почему русская деревня так медленно воцерковляется, почему сельские церкви наполнены главным образом дачниками-горожанами и с концом дачного сезона пустеют. Отец Леонид спокоен и даже весел. Его приход тоже не очень-то велик, но батюшка на своих прихожан не нарадуется: главное, что в приходе царит любовь, — а будет любовь, будут и новые прихожане.

— Вот давайте вспомним советские времена, — продолжает отец Леонид. — После революции многие задумывались: а что же теперь будет с Россией? Что будет с верой православной? Многие давали свои рецепты спасения, многие даже пытались эти рецепты воплотить в жизнь… И что же? И Россия спаслась, и вера православная, несмотря ни на что, сохранилась, — и всё это случилось совсем не так, как указывали мудрецы. И сейчас всё повторяется: Россия воцерковляется, но иначе, чем мы это себе представляли. Нам и хотелось бы, чтобы люди стройными колоннами двинулись в храмы, а на деле…

— Ну, может быть, стройными колоннами и не надо: это как-то по-советски получается…

— По-советски? Я вам так скажу: чтобы собрать людей в колонну, нужно, чтобы они сами к этому стремились, чтобы чувствовали живую связь друг с другом, чтобы помнили, что все — одна семья. Тогда это будет настоящая колонна — крепкая, сплочённая, единая. Но за эту-то сплочённость, за эту родственную связь, испокон века живущую в русском народе, нас и били все прошедшие двадцать лет. Соборность наша была объявлена — чем? Тоталитарным мышлением! А ведь общинное сознание всегда было характерным для России. Для русского семья — всему голова, и народ в нашем понимании — это большая семья… И вдруг такой стиль жизни объявлен тоталитарным мышлением!.. Не раз и не два нас обвиняли в тоталитаризме: в течение 90-х годов только об этом и говорилось — и западными голосами, и нашими собственными подголосками. Твердили, твердили, обвиняли, стыдили… И сработало в конце концов! Сейчас всё, что хоть немного напоминает об общем делании, вызывает у народа суеверный ужас: «Опять нас к тоталитаризму хотят привести!..» Все разбежались по своим углам, все залезли по уши в собственные дела… А Церковь — это общий путь. Литургию индивидуально перед каждым верующим не служат. Нужно собраться — в единомыслии и любви — и вместе помолиться. И тут народ одолевает страх: «Собраться? Вместе? А не будут ли при этом ущемлены мои личные права? А не хотят ли меня обезличить в общей массе?» Я помню своё детство, 70-е годы, — не такое уж давнее прошлое: у нас в Рождествене и в Батове каждые выходные люди выносили на улицу столы, устраивали общие праздники под открытым небом: сегодня один двор всех угощает, в следующий раз — другой… Собирались и знакомые, и не очень знакомые… Потом этот обычай стал понемногу забываться… Дальше — больше,  а сегодня и вспомнить об этом странно. Сегодня и семью-то, близких родственников собрать трудно: у всех свои заботы — не до семейных посиделок.

— Так что же делать? Как побороть индивидуализм? И возможно ли нам тягаться с современной пропагандистcкой машиной?

— Возможно или нет — не знаю, а знаю только, что если мы будем кричать в пустыне: «Люди! Не будьте индивидуалистами!» — ничего у нас не выйдет. Как не раз говорил покойный Патриарх Алексий II, Церковь должна идти в народ. Я, признаться, раньше не понимал эти слова. «Что же, — думаю, — разве мы уже не в народе? Я сижу в своих Бегуницах разве не среди народа?» И только сейчас начинаю понимать Святейшего. Народ наш потихоньку пытается выжить — не только физически, но и духовно. Народ пытается восстановить разорванные связи… Понемногу образуются какие-то неформальные группировочки… Вот в соседней деревеньке есть библиотека, а при библиотеке сам собой образовался кружок любителей чтения: люди собираются, обсуждают прочитанное… Вот куда нужно идти батюшке — и не с проповедью сразу, а тоже как читателю, как простому кружковцу… Вот, глядишь, и образовалась общинка. В школу надо идти — но не на торжественные линейки, в полном облачении и с кадилом, а на классные часы, для простого разговора о школьных делах. И требы! Требы очень важны!..

— Вот как? А многие батюшки, я знаю, боятся, что их будут считать простыми «требоисполнителями»…

— Требы — великое дело! Какие-то кратенькие службочки, какие-то молитвочки на местах. Люди хотят молиться — я это вижу. Нельзя сказать, что советские годы прошлись по народу катком и оставили за собой одну духовную пустыню: нет, народ живёт, народ стремится к свету, но всё это довольно дикий вид имеет, непричёсанный… Надо просто объяснять людям, что и как. Здесь у нас хлебопекарня есть. Как-то встретились мы с директором, он и говорит: «Что если вам, батюшка, нашу продукцию освящать?» Сам попросил! С тех пор я к ним хожу, совершаю молебны — и работники на них с охотой ходят и осмысленно молятся, хотя в храм пока не спешат заходить… Храм их ещё пугает, а здесь всё своё, всё привычное, здесь можно молиться спокойно — никто не засмеёт. И так служишь молебны — то тут, то там… Люди привыкают начинать дела с именем Божиим. Сейчас я сам к ним иду, я иду в народ, а завтра, с Божией помощью, народ пойдёт ко мне. Думаю, что большинство приходских деревенских священников давно сами додумались до такой же мысли.

— Слышал я не раз от нецерковных людей: потому, дескать, нет массового воцерковления, что Церковь не ответила на какие-то народные потребности. Церковь отдельно, а народ отдельно…

— А что такое «народные потребности»? Потребности у народа самые разные, в том числе и несовместимые с христианством. И потом, если пытаться ответить на все-все запросы — народа ли, государства ли, — то этих запросов будет всё больше, больше… Всё капризней человек становится и рано или поздно вспоминает древний лозунг: «Хлеба и зрелищ!» А хлеба и зрелищ никогда не бывает в меру, этого всегда мало, мало… Так что же, я должен под всех подлаживаться? «Чего изволите?» Кончится это тем, что мне скажут: «Попляши-ка теперь перед нами!» Да я бы и поплясал, если бы это на пользу пошло, но тут уместно вспомнить слова Спасителя: «Мы играли вам на свирели, и вы не плясали; мы пели вам печальные песни, и вы не рыдали» (Мф.11, 17). Не на всякую потребность должна откликаться Церковь, а только на потребность духовного оздоровления, на потребность пообщаться с Богом, и я говорю, что сегодня это народу вовсе не чуждо…

— Я всегда думал, что если однажды некий самый большой начальник стукнет кулаком по столу и скажет: «Ну-ка все бегом в церковь!» — то все и пойдут, и начнётся настоящее воцерковление, причём, искреннее, а вовсе не из-под палки… Такое случалось в истории: сначала крестится вождь, а вслед за ним и весь народ…

— В этом есть своя правда. Для меня одно несомненно: если десять человек пойдут молиться по приказу, то девятеро потом уйдут из храма, но десятый обязательно останется, потому что почувствует: душа его нашла то, что искала. Можно и так сказать: народ всегда смотрит на своих вождей и — кто вольно, кто невольно — берёт с них пример, прислушивается к их мнениям, старается подлаживаться под их шаг. Тем более если сверху призовут не к чему-то непотребному, неприемлемому, чуждому, а к молитве в наших родных русских храмах. Но большой пользы от приказов — даже самых благочестивых — ждать нельзя. В конце концов, так было и в дореволюционной России: люди хотели соответствовать тем требованиям, которые предъявляла к ним власть и общественное мнение, а потому старались вести христианский образ жизни. Но когда рухнули вековые устои, когда сверху стали доноситься совсем иные призывы, большинство стало подстраиваться под новый шаг. В храме остались только те, кто всей душой хотел там остаться. Однако в Царствие Божие тоже попадают только те, кто всей душой этого хочет…

— Если сравнить ваших прихожан и всех остальных жителей Бегуниц, можно ли понять, почему эти стали воцерковлёнными, а те не стали? Есть ли между ними какое-то психологическое отличие?

— Я думаю, можно, если постараться, подметить какую-то внешнюю разницу: у этого, мол есть такая чёрточка характера, а у того её нет… Но мне кажется, это будет слишком поверхностно и по большому счёту неправильно. Воцерковление — это тайна. Душа человеческая — страшная глубина, — попробуй, разгляди, что в ней делается. Почему один светится от любви к людям, а другой любит только двух-трёх самых близких, а третий и вовсе не любит никого? Тайна. Это гораздо глубже, чем воспитание или социальное положение. Такие глубины только Бог ведает. И только Бог знает, какие струны нужно затронуть в душе у человека, чтобы он обратился. Мы этого знать не можем, но мы можем работать, и Господь укажет нам верную дорогу к человеческому сердцу.

— Если представить себе, что через некоторое время все строительные проблемы во всех храмах будут решены: всё будет отстроено, отремонтировано, — легче ли тогда пойдёт воцерковление народа?

— Да, увидев золото куполов, многие зайдут полюбопытствовать: «Ого, как у вас тут красиво!..» — и уйдут. А скорее всего, реакция будет такая: «Ого! У вас, значит, всё золотом покрыто?! А у нас на улицах нищие!» — и сразу вспомнятся им все вселенские невзгоды человечества, и виновными в них окажутся отстроенные, позолоченные храмы. И поэтому тут та же самая пропорция: десять придут, привлечённые красотой, — девять уйдут, один останется.

— Обычно по нашим деревням много наркоманов — такое время сейчас. Нередко встречаются среди деревенских жителей даже прямые сатанисты… Как с этим в Бегуницах?

— Что-то, конечно, встречается, но в целом дела обстоят не так уж плохо — лучше, чем где-либо. Я думаю, что причина тут вот в чём: коренного населения здесь мало. Когда-то люди приезжали в наши края на комсомольские стройки — это были люди активные, созидательные, положительные… Видимо, традиции тех лет ещё живут. Индивидуализма здесь мало, а индивидуализм — главное зло нашего времени. Люди хотят жить по-человечески — а жить в полной мере по-человечески можно, только если ты живёшь по-Божьи. Постепенно народ это начинает понимать. А какими путями пойдёт воцерковление? Пути найдутся. И не обязательно те, на которые мы сейчас рассчитываем. Каждое время указывает свою дорогу к сердцу человеческому, и нельзя всё время ходить одними и теми же тропами, воображая, что мы всё ещё живём в XIX веке. Люди пронесли через советское время искорку веры — и вот теперь её раздуло в небольшой огонёк. Будем верить, что огонёк этот разгорится в большой, всех согревающий костёр.

3. Ты выбираешь святого - святой выбирает тебя.

— Как-то раз мне сказали в Лавре: «Смотри, отец Леонид, святая Параскева уже потихоньку отправилась в дорогу! Раньше она стояла в глубине Свято-Троицкого собора, а теперь перебралась к самому выходу. Скоро через порог перешагнёт и пойдёт в ваши края, в свой родной Ильешский храм!»

Так начал свой рассказ прот.Леонид Трофимук, настоятель храма Михаила Архангела в деревне Бегуницы (Гатчинская епархия). А надо вам знать, что Бегуницы находятся в двух шагах от Ильеш — той самой деревни, где в XVII веке была чудесным образом обретена деревянная резная икона святой Параскевы. Многие знают этот рассказ: как-то раз деревенский пастух вышел в поле и вдруг увидал, что на берёзе сидит девушка, одетая так чудно, как в этих краях никто не одевался. «Ну что ты смотришь? — с усмешкой говорит девушка пастуху. — Беги в деревню, зови людей! Пусть все сюда приходят!» Ошеломлённый пастух тут же пустился бежать за односельчанами, привёл их на место чудесной встречи… А девушки-то уже и нет — вместо неё стоит икона, да на большом валуне, лежавшем под той берёзой, отпечаталась узкая девичья стопа там, где незнакомка спрыгнула с дерева. С тех пор Ильеши прославились едва ли не на всю Россию. Поклониться чудотворной иконе приходили люди издалека, и даже в советские времена здесь на праздник собирались многие сотни богомольцев. И как-то раз — уже в хрущёвские времена — староста Ильешского храма в простоте душевной обратился к властям: мол, смотрите, сколько у нас народу бывает, — давайте наконец отреставрируем часовню, где стоит чудотворная икона, а то перед богомольцами неловко… Светское начальство так и ахнуло! Они-то и не знали, что у них под носом такой источник религиозного дурмана! И немедленно откликнулось на просьбу простодушного старосты: бульдозерами сровняло часовенку с землёй и завалило валунами полянку, на которой стояла часовня.

Икона, однако, спаслась. Всякий, кто хоть раз бывал в Свято-Троицком соборе Александро-Невской Лавры, помнит её: удивительная, ни на какой иной образ не похожая, живая и какая-то… не могу подобрать слова… юродивая, очень похожая на славных дивеевских блаженных, как они изображаются в житии, — хоть сама святая Параскева прославлена в чине великомучениц… А отец Леонид говорит о ней так:

— В Лавре она совсем иначе выглядит, не так, как в Ильешах… Есть среди постоянных прихожан Лавры круг почитателей святой Параскевы, имеющих к ней особое, сердечное отношение, — а вообще-то людской поток проходит мимо её чудо¬творной иконы. У неё ещё киот сделан не слишком удачно, не в её стиле, и стоит она в храме, как нечто случайное. А зато когда её вывозишь, она совершенно меняется, и дело тут не только в солнечном свете: в тех же Ильешах в храме довольно темно; особенно если широкие входные двери прикрыты, там царит особый, храмовый полумрак…

Я ведь несколько лет возил икону по нашим приходам: приближается праздник, я иду в Лавру, пишу прошение и забираю святую Параскеву в путешествие. И вот когда она оказывается в Ильешском храме, люди, привыкшие к её обычному виду, ахают: у святой меняется выражение лица! Глаза начинают сиять, и вся она делается светлее, радостнее, и даже что-то озорное в её облике появляется (а по преданию, Параскева была озорной девчонкой!) Я думал поначалу, что это просто мне кажется, но потом многие прихожане признавались мне, что и им «мерещится» то же самое. Иногда я на автобусе возил её по приходам, и представьте себе: прибывает в деревню обычный рейсовый автобус, а его встречает целый крестный ход от местного храма. Раздвигаются автобусные дверцы, и навстречу верующим выходит сама Параскева — именно так это воспринималось. Иногда я возил её на своей машине: сидишь за рулём, а она на заднем сиденье; глянешь в зеркало — вот она, живая, святая моя пассажирка, подняла руки: езжай, мол, спокойно, не волнуйся!

Иные батюшки упрекали меня: зачем, мол, возить святыню куда-то? Что это за поощрение лентяев? Пусть верующие сами совершат некий труд: поднимутся с дивана, доедут до города, найдут дорогу в Лавру — всё-таки паломничество получится.

Есть своя правда в таком упрёке, но, по-моему, тут больше самого обычного равнодушия, нелюбви к людям. Надо же и радовать иногда верующий народ — а вы бы видели, сколько самой неподдельной, чистой радости бывало, когда чудотворная икона сама навещала их крошечный деревенский приход!..

И вот, путешествуя таким образом со святыней, сродняясь с ней духовно, стал я понемногу понимать, что помощь святого — это не то, что устраивает мне удобства. Святой, он заботится о том, чтобы ты был здоров духовно, а для этого нужны как раз житейские неудобства. Если ты волей Божией подходишь близко к святому, затяни потуже пояс: тебя ждёт аскетизм, и не надуманный, а настоящий, такой, которого ты никак не хотел. Не хотел, да вот получил. Но зато когда справишься с таким испытанием, то чувствуешь себя самым счастливым человеком на свете: как альпинист, который взял неприступную вершину, и жизнь в долине ему уже кажется скучной.

Рассказывали мне такую историю. Некая молодая верующая женщина весьма почитала святую Параскеву. Как-то раз ей нужно было пройти по работе одно важное собеседование, и выпадало оно именно на день св.Параскевы. Будучи уверена, что святая ей поможет, женщина не особенно волновалась. И вдруг за несколько минут до начала собеседования решила она выпить кофе — и случайно опрокинула всю чашечку себе на платье! Всё, конец! Переодеться уже нельзя! Как быть? И горько она посетовала на любимую святую: «Ах, Параскева, Параскева! Уж могла бы ты меня в свой день уберечь от такой неприятности!» Но что делать — идти на собеседование надо! Она замоталась какими-то попавшимися под руку тряпками, и так и пошла… И прошла собеседование отлично! И потом поняла, в чём тут дело: ей пришлось думать не о том, как покрасоваться, как поэффектнее выглядеть в глазах экзаменаторов, а наоборот — стараться, чтобы на её особу поменьше обращали внимания, чтобы экзаменаторы думали не о ней, а о том, что она говорит.

Слышал я рассказы и иных почитателей святой Параскевы, и все они сходились на том, что когда молитвенно просишь её о помощи, то сначала дела твои невероятно запутываются, так что и не знаешь, можно ли тут найти выход, — и выход вдруг чудесным образом находится, и такой, какой тебе и в голову не приходил!

Святого помощника не ты выбираешь, это он выбирает тебя. А почему именно на тебе остановилось его внимание? Ты не лучше любого другого: такой же непутёвый. Да чаще всего именно таких-то, как ты, непутёвых и выбирает святой, чтобы какая-то путность в твоей жизни образовалась, какое-то оправдание твоего существования в лоне Церкви. Тебя святой выбрал, так ты и трудись!.. И это бывает так очевидно!

Есть среди верующих такая беда — многие люди не идут на сближение с Богом именно потому, что начинают понимать: «Да кто я такой?.. У Бога-то — святые, а я-то кто?..» Но это понимание приводит их не к смирению, не к простоте общения с Богом, а куда-то в сторону: «Лучше я закроюсь от этого Бога!..» И вырабатывается у них представление, что Он прежде всего Судья… Он, мол, дал Свой закон, а ты, слабый грешник, этому закону не соответствуешь… Так затаись и не высовывайся!

Но это же не так! Он же дал закон, как направление движения, как поле для работы, как виноградник! И выйдет у нас, как на том евангельском винограднике: кто-то работал с первого часа, а кто-то уже под конец пришёл, но все получили равную плату… И ведь никому не было сказано: «Ты смотри, весь виноградник пройди от начала до конца!» Нет, нам говорится иначе: «Ты не единственный. Весь виноградник ты не охватишь, так делай что можешь». А надо признать, что все мы лишь на последнем часе прилепились к работникам: когда последнюю корзинку с виноградника несли, тут и мы помогли тащить её.

Так и я тружусь. И в душе такая благодарность к святому своему помощнику, что и не выразишь. Словно слышишь его слова: «Ты такой непутёвый, но потому я тебя и люблю! Давай потрудимся, а там Бог нас разберёт!» А какими путями Он тебя поведёт? Не знаем. Важно, что не будет Он нас мерить меркой земной, мелкой.

Всё это так хорошо понимается в общении со святой Параскевой…


Адрес храма во имя Архангела Михаила: 188423 Ленинградская обл., Волосовский район, д. Бегуницы. Проезд от метро «Автово» автобусом № 487 до остановки «Бегуницы».