Сорока - дозорный леса

Солнце  начинало  склоняться к  западу  от  деревни  «Паломы» и  от  деревьев  потянулись  длинные  тени, вперемешку с  золотисто- мягкими
бликами. Вечерело.  Сгущались  серые  сумерки. Показалась в вечернем
небе полная,как  словно  медная  луна  и  блеск, мерцание  крупных  синих
звёзд  заливал  холодным , таинственным  светом  всю  окрестность.
Тропинка  наискосок  простегнула   луговину, крепко  набитая  ногами.
      По  луговине  Сергей  Николаевич  пробирался  к  лесу  уже  почти
глубокой   ночью. Небо  становилось  тёмно- фиолетовым. Лунным  светом
освещалась  лесная  опушка  и   дальние  уголки  « Карасёвского»  болота,
 Стоял, долго  прислушивался к  таинственным  шорохам  леса.
Новенькую, только  недавно  пристреленную  « тулку», чтобы  не  вызывать
подозрения  нёс в  разобранном  виде  под  брезентовым  плащём.
С  большим  нетерпением  добрался  до  поляны- глухариного  тока.
Рукой  смахнул  со  лба  капельки  холодного  пота, присел  на  обветренную,
скользкую  от  слабой  неледи  валежину. Дрожащими  руками  собрал
двухстволку. Озираясь,как  вор  по  сторонам, прислушался. Вздохнул
с  облегчением.  Тревожная  тишина  воцарилась в  лесу. Оцепеневшие
деревья  стояли, как  часовые.
« Ну, славу  богу»!  Никто  не  видел!- думал  успокоено  «браконьер-
охотник» .
И  ему  вдруг  вспомнилось, и  он  живо  представил  грустные  глаза
простодушной   жены  Светы, её  предстерегающие  слова: - Чувствует
моё  сердце, что-то  неладное, наживёшь  ты  беды со  своей  охотой.
- Не каркай!- же  бросил  Сергей, уходя в  лес
Охота  на  глухарей  была  запрещена  повсеместно. Но  этот  запред
Сергея  Николаевича не  косался- это  для  других!  Меня с ними  равнять
нечего!  Но-мен-кла- тура!- высокопарно  говорил  сам  с сабой  Сергей
и  расплывался в  самодовольной  улыбке.
……Он  нагло на глазах  у  односельчан, с  весны  до   самого  ледостава 
ловил   запрещенными  сетями  рыбу, не  брезговал и   электрошокером.
На  робкие  замечания  соседей  упрямо  заявлял.
-Природа  должна  служить  хорошему  человеку.
…..Спортивной  страсти  в  охоте  совсем  не  находил.  Романтики  в  ней
не  видел. Никаких  ограничений  не   признавал. Бил  безжалостно  всё
что  под  руку  попадётся.  Пощады  ни  зверю, ни  птицы  не  было,  потому
без   добычи  не  приходил  домой. Когда  охота  выпадала  неудачной,
возращался  угрюмый,  озлобленный,   неудолетворённый.
 - Сорока  трещала  на   верхушке  берёзы  без  умолку, словно  чувствуя
быть  беде.
- Эта,  тварь  белобокая!  Трещит  и  трещит-  мочи  нету!  И  чего  ей,
середь   ночи   не  спится!- недовольно  буркнул  Сергей.
- Это  глупость!  Запретами  какими-то  хотят  дичь  сохранить!-  лениво
покачивал  головой  Сергей – Лес  или  речку  на   замок  не  запрёшь!
В  нашем  царстве- государстве  чиновники  миллионами  воруют .
А  я  тут…  Он  безнадёжно  махнул  рукой,
Как  бы  оправдываясь  за  свои  опустошительные   набеги в  природу,
в лес.
Медного  цвета  луна ушла  за  ельник. Слегка  подмораживало.
 Близилось   раннее  утро.  Небо, слегка  просветлело  на  востоке.
В  глубоких  предзоревых   сумерках  густо  повалил  снег  белый-
-белый, ослепительно  белой  белизны.  Зашуршали  сухие  плети
дикого   хмеля. Далеко  раздавалось деловитое  постукивание
красноголового   дятла. Прилетела  стая с розовыми  грудками
птиц  снегирей,  уселись  на  покрытый  порошей  тропинке- розовое
пятно  на  белом  фоне, словно  морозная   зорька. Послышалось:
писк,  крики и  тихое  поскрипованье.  На  кусте  крайнем  от  луговины
блеклой  калины  покачивались  нарядные  свиристели, поклёвывали
засохшие  ягоды, как  далёкий  привет  от  поздней   осени. Застрекотала
вновь  сорока, да  так  часто, что  с  веток  посыпался  свежий  снег.
 Левый  край  болота, казался накрахмаленной  скатертью, покрытый
свежим   снегом.  Свет  раннего  утра  нежно  разлился  над  опустелым
болотом.  Сергей  замер, у  него вдруг  перехватило  дыхание. Даже
во  рту  пересохло  от  волненья.
-Ага!  Вот  оно!  Началось!
Будоражила  опустевшую  душу  таинственная  мелодия  глухариной
песни.
- Во  время  стало  быть, приспел!  Обрадовался!  Даром, что  ли,  сюда
тащился.
Дрожащими  руками  снял с  плеча  ружьё. Торопливо  вложил  два
патрона, в  оба  ствола. Взвёл  курки.  И, медленно  поводя  из  стороны
в  сторону, осторожно  переступил  с  ноги  на  ногу.  А  затем,   тихонько
шагнул  в  сторону  поляны, глухариного  тока, умело  прячась  за  чахлыми
сосёнками,  зарослями  багульника, сухими  камышами.
Глухарь  снова  щёлкнул  клювом, словно  костяным черешком об
 медный  таз.  Затем  совсем  рядом  что-то  сухо,  протяжно,  заскрежетало.
И- в  утренней  тишине, нарушаемой  лишь  сорочьим  стрекотаньем  полилась глухариная  песня  любви.
Сергей  неслышно  шагнул  в  кусты. Остановился, выжидая  длинную,
как  ему показалось, паузу в  тихой  песне  царственно-  красивой  птицы.
Снова  послышалось,  словно  мелодичное  журчанье  ручейка. Затем
снова  полилась негромкая  трель  над   поляной,  над  болотам, и,
наконец  раздалось громкое  скирканье,  чем-то  похожее  на  то, как
точат  косари  косу  ранним  утром: «Шш-шчи-шчи»
Сергей хорошо  знал, что  именно в  это  время,  длящееся  не   более
трёх-четырёх  секунд, глухарь: закинув голову  назад, и  широко  раскрыв
клюв,  действительно  становится  ко  всему  глухим  и  слепым, в  эти
секунды  к  нему  можно  подойти  незамеченным.
Сергей,  сжавшись, словно  тугая  пружина, как  только  заслышал  эту
самую   удивительную  песню,  сделал  большой  ловкий  прыжок.
Но, видно,  чего-то  не  рассчитал, или  случай  такой  выпал….
Споткнулся, приземляясь  он  подскальзнулся  на  молодом  ледке.
Ружьё  выскочило  из  рук  и  с силой  ударилось  торцом   ложи  в  коряжину.
Рассветную  лесную  тишину  потряс  оглушительный  выстрел…
Долго  лежал  Сергей  на моховой  снежной  постели, превозмогая
обжигающую  боль.  Горело  плечо,  грудь,  шея.  Он  почувствовал,как
набухла  рубашка  от  крови.
Очень-очень  хотелось  пить.  Теряя  силы, пытался  подняться  и  не  мог.
Голова  кружилась, к  горлу  подступала  тошнота, губы  пересохли  от
мучительной  боли.  Он  смутно  сознавал  только  то, что  здесь  на
этом  глухом  пяточке  топкого  болота, среди  заболоченной   поляны,
вдалеке  от  жилья,  от  людей,  так  нелепо   настигает  его  смерть.
Превозмогая  боль  последним  усилием  Сергей  перевернулся  на
спину  и   потерял  сознание.
Он  долго  лежал  с  закрытыми  глазами  в  забытье. Но  вот  медленно
приоткрылись  веки  и  потускневшим  взглядом  Сергей  увидел, что
на  чахлой  невысокой  берёзке  ошалело  трещит  сорока.  Постовой
обьявил   тревогу, потревоженная  выстрелом…
-  Эх,  накаркала!
Веки  сомкнулись, голова  бессильно  опустилась  на  грудь.
Сергей   Николаевич  не  мог  знать, что  долгий  стрекот  сороки  привлёк
внимание  людей, местный  охотовед  Владимир  Иванович  заинтересовался
необычным   поведением  сороки- трещётки.
Он  подобрал  почти  безжизненного  «горе  охотника» и  вынес  на  себе
его  на дорогу, на  попутной  машине  отправился  с ним  в  больницу.
-Ах, умница-сорока. А  мы её  сорокой- трещёткой  называем. Живи и
дальше  рядышком  с  нами. Как жила.  Как  хочется.
И  вдруг  над моей  головой, как  из  автомата: «Черрр…Черрр… Черрр…»
И  откуда,  скажи, взялась.  Ну, сорока- болоболка!