Жили они долго и счастливо

Суббота для Василия Павловича Громова – особый день. Свободный от внуков, домашних хлопот, газет и бубнящего телевизора. Собирается неспешно: тщательно бреется, по привычке прыскает на щеки одеколон, похлопывая их ладонями, проводит руками по коротким седым волосам, оставляя на них легкий запах сандала и мускуса. Смотрит на свое отражение в зеркале – и слышит Наташин веселый смешок: «Жених!». Жёсткие губы сейчас же откликаются улыбкой, смягчая острые черты лица и делая его чуть моложе.

С ней он всегда чувствует себя моложе, способным дурачиться и «выпрыгивать из галош» – это Наталкино выражение означает «не относись к себе слишком серьезно, не будь таким упрямым, злым, скучным…». Стоило ему, например, рассердиться и прийти в готовность метать молнии, как она легонько кончиками пальцев уже выстукивала морзянку на его плече и, стараясь поймать сердитый взгляд, говорила нараспев с просительной укоризной: «Нуу, Ваасечка, выпрыгни из галош». Что именно так действовало на него, Василий Палыч так и не мог понять – нежные прикосновения рук, бархатистый голос или доверчивый свет зеленых глаз, но злость вдруг исчезала вместе с раздраженной морщиной на лбу, а безразмерные галоши, зияя красной хищной пастью, отправлялись на поиски нового хозяина.

Познакомились они в стройотряде. Он влюбился еще на сборах, с первого ЕЁ взгляда, которым она скользнула по его лицу, оглянувшись на взрыв хохота, – он любил и умел рассказывать анекдоты. Мягкая волна темно-каштановых волос, хрупкая шея, скулы Нефертити. Вечером у костра только для нее байки травил, с природной артистичностью копируя героев. Речь председателя колхоза «Заря коммунизма» в его исполнении была встречена дружными аплодисментами, но в медном отсвете огня он видел только ее, Наташу, хотя статус первой красавицы она легко променяла на кирзовые сапоги и бесформенную бойцовку – спецодежду строителей нового коммунистического коровника.

Долго не решался сделать предложение – целый месяц. А она приняла его с обескураживающей легкостью: «Конечно, а то кто меня еще так смешить будет?». Свадьбу сыграли весело, а вместо свадебного путешествия Наталка субботние свидания придумала («Потому что свиданий у нас с тобой, Васечка, почти совсем не было»), и чтобы вместо цветов он ей непременно новые анекдоты приносил. Так и вошло в традицию: смеяться по жизни, и от радости, и над трудностями.
Но и без черной полосы, конечно, не обошлось. Тем промозглым февральским утром Наташа пришла от врача оцепеневшая, прошелестела сухими губами: «у нас никогда не будет детей», опустилась на угол дивана и долго сидела молча с прямой застывшей спиной. Он утешал как мог – не словами, не нашел тогда слов, а руками – сильно и нежно гладил спину, руки, плечи, пытаясь разогнать ее боль, с отчаянием замечая вдруг в каштане волос тускло-серебряные нити ее горя.

Потом она как-то замкнулась, отстранилась, и ватная тишина, постепенно отвоевавшая метр за метром их квартиры, пугала больше, чем приговор врачей. А однажды ночью – Василий Палыч и не спал тогда толком – вдруг стала звать какого-то Петю. Он до рассвета курил на кухне, хотя Наташа никогда этого не разрешала. Она вышла к нему под утро – бледная, худая, всклоченная. Не заметив ни едкого дыма, ни Васиных ввалившихся глаз, прижалась дрожащим телом к его спине и рассказала ночной кошмар – как лежит она на краю пропасти, вцепившись руками в натянутый крученый канат. По канату, пошатываясь и осторожно переставляя ножки, идет маленький мальчик, а она кричит, зовёт его по имени осипшим от страха голосом, потому что нет больше сил держать ускользающую, рвущую руки веревку, и нет сил проснуться, и нет сил, Васечка, совсем нет сил жить… Он повернулся и обнял ее так, что самому дышать стало нечем. И она наконец-то плакала.

А через пару месяцев молодой удивленный врач сказал ей: «Поздравляю вас, Наталья Ивановна, вы беременны, хотя это решительно невозможно». А они уже знали, что возможно, и даже имя знали, как знали и то, что счастья у них теперь будет в два раза больше.

Счастья стало не в два, а в тысячу раз больше, вот только время наперегонки с лохматым акселератом Петькой неслось как-то очень быстро: первый зуб, первый шаг, первое слово… Первый анекдот был про говорящего попугая Кешу, и Наташа долго смеялась, радостно подыгрывая скачущему вокруг нее сыну. У Василия Павловича появился конкурент, стали соревноваться – кто смешнее расскажет. И он радовался, как юнец, когда удавалось особенно ее рассмешить: тогда она хохотала, плавно запрокидывая голову и забавно складывая ладошки вместе, как будто молилась невидимому божеству веселья и радости.

Божество было отзывчиво на ее молитвы – в веселье и радости успел вымахать Петя, получить 1-ый взрослый по волейболу, окончить школу, поступить в Политех и влюбиться. Без предупреждения привел барышню знакомиться: длинноногая блондинка в очках тонкой серебряной оправы смотрела на радушных родителей «жениха» надменно и холодно. Василий Палыч с Наташей под предлогом «накрыть на стол» ушли в кухню шептаться. Пока обменивались растерянными взглядами, услышали из комнаты сына сначала негромкий и робкий, а потом бесшабашно-звонкий дуэт рушащего все преграды неловкости смеха. Выдохнули: наш человек. Стали гордо именовать «невеста».
Но со свадьбой Лена их Петьку, конечно, помучила. Кремень-девица. Сначала повышенную стипендию получи, потом окончи институт, потом на свадебное путешествие заработай. Наташа только улыбалась, а вот Василий Павлович Пете очень сочувствовал, пытался утешить по-мужски: мол, сколько их, таких Лен, сынок… «Папа, – обреченно вздохнул сын, – мы с тобой, папа, кажется, однолюбы». На том и порешили.

Машенька теперь почти невеста – восьмой класс!, а Ванечка вчера из детского сада с новым анекдотом пришел – про Змея Горыныча. Надо бы его в зоопарк сводить, но это завтра, завтра... Сегодня – Наташа.

Воспоминания помогли скоротать не близкий путь – троллейбусом до Суворова, квартал пешком, пересадка и автобусом до Спас-Городищева. Осенний ветер бестолково орудовал метлой, гоняя скрюченные листья, в хрупком воздухе проскакивали морозные осколки. Василий Павлович поправил шарф, глубже засунул голову в воротник и зашагал по усыпанной гравием дорожке к массивным железным воротам.
               
                — Как здороваются со Змеем Горынычем?
                — Здрасьте! Здрасьте! Здрасьте!

               
– Сумасшедший старик, – беззлобно ворчат за его спиной кладбищенские приживалки. – Покойнице анекдоты рассказывает!