Курс молодого бойца

Так уж сложилась моя судьба, что после окончания Хабаровского медицинского института я попал служить на флот. В то время в армии служили  2 года, а вот на флоте – три, кроме тех, кто попадал в морскую пехоту, там тоже было 2 года службы.  В нашем институте была военно-морская кафедра, как еще в нескольких, например, во Владивостоке, в Горьком (сейчас Нижний Новгород) и еще парочке. В других медицинских ВУЗах готовили военных врачей для Советской Армии. Поэтому, когда в конце 60-х и начале 70-х годов после сокращений Никиты Хрущева флот стал расти количественно, врачей на кораблях стало не хватать, и стали больше брать врачей из запаса. Вот и у нас в тот год ушли служить 48 выпускников, и на Северный флот, и на Черноморский, но больше всего  - на Тихоокеанский флот. Меня распределили на Тихоокеанский Краснознаменный.

Приехав в начале августа 1971 года во Владивосток,  явившись с предписанием военкомата в отдел кадров флота, через какое-то время я уже в форме военно-морского офицера с погонами лейтенанта медицинской службы явился под светлые очи начальника штаба 4-й бригады 6-й эскадры подводных  лодок капитана 1 ранга Людмирского.  Если на флот я попал волею судьбы, вернее ректора института Сергеева Сергея Ивановича, но на подводные лодки попросился сам по нескольким причинам.
Первая. Неплохо зная историю военно-морского флота СССР,  я знал, что лучше всего из моряков в годы войны зарекомендовали моряки-подводники.  Знал и о роли немецких подводников в годы мировых войн, что их очень уважали в Германии, и даже эссесовцы первыми приветствовали подводников.  Мне хотелось на себе почувствовать каково это – быть подводником. Тем более что уже массово входили в строй атомные подводные лодки.
Вторая. Годом ранее я приходил практику на субмаринах в бригаде подводных лодок, дислоцированной в поселке Заветы Ильича рядом с Советской Гаванью. Выходил на лодке в море и даже погружался на глубину в 150 метров, прошел посвящение в моряка подводника – выпил плафон соленой заборной воды.  Ничего страшного я не почувствовал во время этого погружения.
Третья. Именно тогда я узнал, что после похода в море весь экипаж подводной лодки сходит на берег, кроме вахты. Ночуют в казармах на берегу, а офицеры могут идти домой, если не объявлена боевая готовность. А вот пришедшие из похода надводные  корабли  могут сутками стоять на рейде, и сход на берег разрешен лишь 30% офицерского состава. В эти 30% входит командир, старпом, замполит, командиры некоторых боевых частей. А доктор сходит на берег в самую последнюю очередь. Мне такая перспектива не нравилась.
Четвертая.  Я знал, что денежное довольствие моряков-подводников на 15% выше, чем на надводных кораблях. Эту надбавку подводники называли гробовые, она выплачивалась за риск службы на подводной лодке с её погружениями под воду. А у меня осталась жена в Хабаровске с ребенком,  и ожидалось прибавление в семействе. Надбавка точно не могла быть лишней.

Поэтому я попросился служить на лодку. Кадровик из штаба флота посмотрел свои документы и направил служить на подводную лодку 611 проекта Б-63, в/ч 99400.  Вот с этим направлением я и явился к начштаба Людмирскому, так как командира бригады в это время не было.  Бригада базировалась в бухте Золотой Рог, рядом со стадионом «Авангард», где  в те годы проводились заезды по гонкам на мотоциклах по гаревой дорожке – спидвею.  Это тоже меня радовало, все же до центра города доехать на трамвае можно было максимум за 15 минут.

Представившись начальнику штаба бригады, переговорив с ним, я получил направление на проживание в офицерское общежитие, которое было на территории бригады, а так же приказание после заселения явиться в казарму, найти командира подводной лодки Сергиенко и представиться ему.  Так как все это я проделал в первой половине дня, то под светлые очи своего командира, капитана 2 ранга Сергиенко я попал как раз накануне обеда.  Отдав ему направление, я мог вполне официально пойти вместе со всеми офицерами в офицерскую столовую.  Для офицеров в казарме была отведена небольшая комната, я сразу же познакомился со всеми сослуживцами, в том числе и с моим предшественником в должности начальника медицинской службы лодки старшим лейтенантом м/с Муратовым, который три года назад закончил наш Хабаровский медицинский институт.  Он обрадовался, что появился сменщик, и стал готовиться к увольнению в запас.  Но вначале он ввел меня в курс дела, и пару дней этим и занимался.

Далее я представился флагманскому врачу бригады, подполковнику, но фамилию его я за давностью лет не помню.  От него получил предписание сдать в течение месяца зачет на самостоятельное управление медицинской службой. Для этого я должен был не только изучить все руководящие документы по  своей специальности, но знать устройство подводной лодки и наставление по борьбе за живучесть, корабельный устав.  Все эти руководящие документы я мог изучать  в библиотеке береговой базы, но никаких пометок делать не должен – секретно.  Так что в  первый месяц моя работа заключалась в изучении руководящих документов.

Конечно, я побывал и на нашей подводной лодке.  Она была такой же дизель-электрической, как и та субмарина в поселке Заветы Ильича, только чуть больше. Как оказалось, мой командир Сергиенко год назад как раз и командовал  лодкой 613 проекта именно в той бригаде, где я был на практике.  Тогда  я узнал, что начальник медицинской службы не имеет своего спального места, спит в кают-компании. А вот на этой лодке у меня была своя койка на втором ярусе в офицерской  каюте, где со мной размещались командиры БЧ-1 (штурманской боевой части), БЧ-3 (минно-торпедной), и БЧ-4 РТС (радиосвязь, гидроакустика). Отдельные каюты были у командира, старпома и командира БЧ-5 (электромеханическая боевая часть). А вот три офицера не имели своих постоянных мест и должны спать, где придется. Это заместители командиров БЧ-1, БЧ-3 и БЧ-5.  Все эти офицеры появились на нашей лодке позже,  они отгуляли свои отпуска после окончания военных училищ полностью, и прибыли к месту службы на полмесяца-месяц позже меня.

Лодка стояла у причала в 178 заводе, где проходила капитальный ремонт и модернизацию.  Вскоре планировалось поставить её в плавучий док для приведения доковых работ на корпусе.  А пока личный состав помогал проводить ремонтные работы.  Мне иногда поручалось сопровождать матросов после обеда на лодку. Там я в натуре изучал устройство своей субмарины, доставляя немало хлопот командиру БЧ-5 капитан-лейнетанту-инженеру Сайпулаеву.

Мой предшественник Муратов познакомил меня с моим  помощником – химиком-санинструктором Николаем Изотовым. Это был невысокий парень, который до службы работал на шахте в Донбассе. Он отличался двумя качествами, одно из которых  ему мешало – богатырским храпом.  В этом я убедился весьма скоро. Мне приходилось вести прием и осуществлять ночные дежурства  в медсанчасти береговой базы.  После отбоя я лег в комнате дежурного врача и заснул. Вдруг сквозь сон слышу телефонные звонки. На них должен был отвечать Изотов, который устроился спать на сдвинутых стульях рядом с тумбочкой, где стоял телефон.  Я вышел из комнаты дежурного врача и увидел, что мой санинструктор мирно спит, заглушая трель телефонного звонка своим богатырским храпом.  Николай мог спать и стоя на вахте у трапа подводной лодке во время стоянки в базе, и за это дважды его разжаловали из старшины 1 статьи до старшего матроса. И все из-за того, что проходивший мимо дежурный офицер видел стоящего с винтовкой матроса,  который храпел на полкилометра.

А со вторым его качеством я познакомился позже. Как известно, уставом запрещены на кораблях азартные игры, в том числе карты. А вот играть в домино разрешалось. Изотов играл виртуозно. Он знал, какие у кого кости, когда их оставалось по 3-4 на руках.  И когда начинали считать очки, ему было достаточно одного взгляда, чтобы назвать точные цифры.

Я не буду описывать, как я сдавал зачеты разным флагманским офицерам.  Скажу, что я первый из всех пришедших в бригаду офицеров  получил разрешение на самостоятельное управление боевой частью, т.е. медицинской службой.  Но,  даже не имея этого разрешения, выходил в море на чужой подводной лодке во время учений КТОФ «Восток»,  когда мне вместе с моим помощником, курсантом Военно-медицинской академии имени Кирова,  пришлось неделю болтаться в штормовом море, не имея возможности погрузиться. Потом этого курсанта пришлось эвакуировать из лодки, отрабатывая задачу эвакуации через верхне-рубочных люк, на талях. Он совсем не переносил качку, заболел тяжелой формой морской болезни. И вместо помощи мне доставлял только массу хлопот.

Вот так, за книгами, имея пару-тройку выходов в море на нескольких подводных лодках, незаметно пролетело время с начала моей военной службы. Вдруг меня вызывают в штаб бригады и выдают предписание.  Мне надлежало явиться на Русский остров в какую-то часть, чтобы пройти подготовку для всех молодых офицеров, призванных из запаса на военную службу.  Что делать, надо было выполнять предписание.  Я получил командировочное удостоверение и с личными вещами в портфеле убыл на Русский остров.

Оказалось, что на эту учебу  прибыло большинство призванных в тот год из запаса штурманов, механиков, радиотехников, врачей и других специалистов  после окончания ВУЗов, где есть военные кафедры. Все остальные выпускники должны были проходить военную службу как рядовые солдаты и матросы.  Мне сейчас трудно подсчитать, сколько же нас было всего, но не менее сотни точно.  Было сформировано несколько учебных групп по специальностям, но в целом специальной подготовки не было, нас учили примерно тому же, чему учат солдат и  матросов при прохождении курса молодого бойца.

Нас заселили в несколько казарм, медиков было много, нам досталась одна казарма на всех. Я увидел впервые после выпускного вечера в институте многих, с кем не встречался за эти месяцы. Узнал от них одну новость.  Оказалось, что один из наших выпускников, Борис Абрамсон, коммунист уже несколько лет, которого отправили по распределению в Ульчский район Хабаровского края, написал жалобу первому секретарю крайкома партии Черному  Алексею Клементьевичу, что многие выпускники остались в Хабаровске по блату, и привел немало примеров. Была назначена комиссия, и некоторые наши сокурсники  вынуждены были покинуть теплые родительские дома в городе и отправиться в отделенные населенные пункты края.  Мы стали шутить – может, нам тоже написать Черному?  Мол, тоже блатные – служим во Владивостоке, форма, кормежка бесплатно, денежное довольствие приличное. Может, и нас перераспределят?

Сейчас, когда я вижу кампус Дальневосточного Университета на Русском острове, который появился перед Тихоокеанским конгрессом, я узнаю ту бухту, на берегу которой была береговая база охраны водного района, с казармами и несколькими учебными корпусами. Здесь нам предстояло провести три недели, изучая уставы корабельной службы, еще какие-то руководящие документы, научиться маршировать.  Учеба началась в середине октября, в Приморье это уже осень, все офицеры приехали в шинелях.  Вот нас и учили шагистике в длинных шинелях, что здорово мешало. Ходили мы и строем, и поодиночке. Я научился правильно маршировать, еще будучи дошкольником, подражая старшеклассникам, которые проходили в школе военную подготовку.  Поэтому я получил «отлично» за строевую подготовку, а вот выпускник Владивостокского меда Цымбал получил «нуль». Ему даже «кол»  поставить не смогли. Он или придурялся, и на самом деле не мог маршировать. Скорее, первое. Он вообще делал все, чтобы его уволили с военной службы.  Немного забегая вперед, скажу, что я уволился в запас в звании старшего лейтенанта, а Цымбал и еще один выпускник, но уже из Хабаровска, Борис Бетехтин, в звании младшего. Судом офицерской чести за систематическое пьянство они были разжаловали из лейтенантов в младшие лейтенанты.

Припомнить все перипетии нашей учебы я не в состоянии. В памяти остались несколько фактов.   Одно из них связано лично со мной. Я уже тогда носил очки с диоптриями затемненные, мне окулисты рекомендовали из-за повышенной чувствительности сетчатки.  И вот я стою в шеренге в темных очках.  Там какой-то начальник в чине капдва подходит и делает мне замечание и говорит, чтобы я  снял очки. Я оказываюсь, говорю, что мне врачи прописали. Он, не глядя на змею на моих погонах, собирается отправить к врачам. Пришлось ему сказать, что я сам такие заключения могу давать.

Второй случай, вернее, закономерность.  Мы на кухню, которые была весьма далеко от учебного корпуса,  ходили все  строем. Обычно нас заставляли петь строевые песни. И тогда мы придумали.  Под мелодию марша «Прощание славянки» пели слова Владимира Высоцкого, которые начинались так – «Я однажды гулял по столице, двух прохожих случайно зашиб. И попавши за это в милицию, я увидел её и погиб».  Стихотворение длинное, там автор рассказывает, как он повел «свою ненаглядную в привокзальный один ресторан, а ей улыбались прохожие». И в конце трагический финал – «Я  ударил её,   птицу белую, закипела горячая кровь.  Понял я, что в милиции делала, моя с первого взгляда любовь».  Кто не знает  этот стих Высокого – дама была проституткой. И вот эти слова пелись в шеренге морских офицеров в сто глоток.  Сопровождающий наш офицер не мог разобрать слова, но слышал знакомую мелодию марша, и не возражал против этой строевой песни.

Через две недели пребывания на Русском острове нам разрешили сход, т.е. увольнительную в город.  Я вернулся из неё довольно рано, и стал свидетелем того, как с последнего катера, который вернулся на остров из города, занесли Цымбала в казарму. Он сам идти не мог, настолько был пьяный. Его положили на кровать, и он захрапел.  Его кровать была недалеко от моей, и ночью я услышал глухой удар. Посмотрел в ту сторону, откуда шел звук, и увидел, что Цымбал упал на пол, свернулся калачиком на прикроватном коврике и продолжал спать.  Такое мощное снотворное действие на него оказал алкоголь.

И последний случай из той же серии. Наша учеба заканчивалась накануне Октябрьских праздников.  Мы получили все бумаги, и поспешили на катер, который мог доставить нас во Владивосток.  Мне предстояло вечером уехать к Хабаровск к семье, которая там жила. Кто-то спешил по другим делам. И когда катер стал швартоваться, один из наших товарищей по заточению на Русском острове, не дождавшись, пока подадут трап, решил перепрыгнуть на стенку причала. Обо что он споткнулся, не знаю, увидел уже только офицера, барахтающегося  в воде залива Золотой Рог с большим количеством мазута. Как говорится, поспешишь – людей насмешишь.  Незадачливого офицера вытащили из воды, правда, примерно на полчаса швартовка задержалась.  Но никто больше не рисковал прыгать на причал с борта катера.

Вот так закончилась наша подготовка на Русском острове.  Со многими своими однокурсниками мы расстались надолго, а с некоторыми навсегда. Жизнь нас разбросала по разным гарнизонам, береговым базам, кто-то уволился в запас через три года, кто-то остался служить кадровым офицером.  Думаю, что для многих это пребывание на Русском острове, отделенном от материка Евразия проливом Босфор Восточный, запомнилось  надолго, как и мне.