Мы умираем не единожды

                Эта жизнь - лишь прелюдия к жизни после смерти.
                Ференц Лист

   Ференц Лист прав. Но хочется внести свою "лепту" в мудрое утверждение: наша жизнь состоит из множества прелюдий. Ибо мы умираем не единожды. И звучат наши прелюдии снова и снова, сменяя одна другую, умирая и рождаясь, пока мы способны их сочинять.
   Мы слушаем не только свою музыку: с любопытством, с завистью, с искренней симпатией или равнодушно–пренебрежительно, с ненавистью или с восхищением мы вслушиваемся в бесчисленное множество других, звучащих вокруг нас жизней, ища гармоничных созвучий с собой (а как иначе? Человек – не дикий зверь и не Господь Бог, чтобы любить одиночество).

  Вот на полную громкость, предпочитая медно – духовое тутти, звучит восхваление себя любимого. А вот неуверенно нащупывает мелодию мягкая флейточка: повторы, паузы, фермата – все через вопросительные знаки: кто я?.. зачем?.. почему я?..
  Энергично, решительно и без лишних выкрутасов исполняется грубоватое соло. Есть же люди, уверенные в своей правоте настолько! Да, этой теме «к лицу» ударные.
  А вот - элегантная мелодия. Арфа. Светло, изысканно, изящно, на прозрачных полутонах. Всего в меру: и тонкого юмора, и нежной печали, и сдержанного ликования, не нарушающего рамок приличия (- Моя свобода заканчивается там, где начинается ваша).
Какая прелесть – искрящаяся беззаботной радостью рок-н-ролльная тема! Кто ей не улыбнется в ответ? Форте, маэстро! Танцуй, жизнь!

   Музыка, заставившая удивленно замолчать мою собственную, не была громкой. Она не была и яркой. И утонченной ее тоже назвать было нельзя. И философской глубиной она не отличалась – скорее, казалась простоватой. Но за простотой и неброскостью скромного напева скрывалось то, что заменяло и философскую глубину, и изящную утонченность: правдивость и искренность. В ней было все естественно: солнечность мажора и затененность минора, тишина пауз и мелодические трели. И в каждой фразе, в каждой ноте звучала прелестно – наивная вера в хорошее.

   Эта музыка не стремилась казаться – она была. Не старалась приукраситься – была красивой без всяческих усилий. Она никому не мешала, и ей никто не мог помешать звучать так мило и непосредственно… Разве мог такой не залюбоваться мой уставший от фальши слух? Хотелось молчать и слушать ее снова и снова, снова и снова, забывая свою, надоевшую нервозностью, тему.

   Как было бы хорошо оставить незавершенными мои диссонирующие аккорды и тихонечко подпеть этой необыкновенно чистой мелодии! Увы. Невозможно. Так петь моя жизнь давно разучилась, а, может, и не умела никогда. Она будет срываться на ненужные синкопы, делать неуместные акценты, ломая простоту прелестного звучания. Уж что – что, а ирония и сарказм этой музыке совсем ни к чему. Вот если бы я услышала ее раньше: тогда, когда тоже обладала способностью верить в победу добра над злом!.. Что толку жалеть? Гармоничного дуэта у нас не получится (и не надо), но ведь я могу слушать, как слушают другие. Могу наслаждаться вместе со всеми этой искренней простотой, не сбивая ее легкого дыхания. Я не помешаю течению этой прелюдии ничем: когда она будет звучать рядом – я приглушу себя до пианиссимо. До пианиссиссимо приглушу…

   Это была катастрофа. Какая злая сила затмила слух светлой жизни?! Зачем ей, без труда создававшей совершенство гармоний, захотелось иных звучаний?! Неужели даже такой ясной душе кажутся желанными другие напевы – не те, которые она рождает сама? Ей почему– то захотелось петь «Мы» вместо «Я»? Но ведь нельзя петь «Мы» с кем - нибудь!!!
  Ах, светлый наивный Маэстро, останови же скорее стремительно нарастающий темп, сдержи нервную дрожь несвойственного тебе ритма, убавь резкое форте – оно тебя губит! Тебе показалось, что моя музыка лучше твоей! И как ты вообще ее расслышал среди прочих голосов в этом океане звуков?! Не нужны твоей мелодии мои нервные вздохи! Ни к чему ей резкие пассажи и затянутые ферматы! Разве может сделать счастливее твою музыку несчастливая моя?!...

   Тщетно. Маэстро не слышал моих слов. Непредсказуемо, неуправляемо, безрассудно обожаемая мной мелодия устремилась к смерти, заставив во всю мощь звучать струны своей бесхитростной души. Она не обращала внимания ни на крикливую резкость возникающих аккордов, ни на полное отсутствие смысла в стремительных нелепых глиссандо, ни на неуместность хохочущего стаккато.
Взлетев до самых высоких нот, эта любимая мной душа оглушила и себя, и меня тремя форте, сорвала голос… и смолкла.

   Маэстро, маэстро!.. Как же больно! Ну почему Вы так опрометчиво приняли желаемое за возможное?!... Простите меня: я не должна была слушать Вашу жизнь. Но ведь я и подумать не могла, что Вы вместо своей захотите исполнять мою!...
   Я верю: Вы вновь обретете возможность звучать. Ваша музыка обязательно снова наполнится светом. Радостью – точно. У новой прелюдии будет прежнее легкое дыхание и мягкий голос. И кто – нибудь, такой же чудесный, как Вы, обязательно ее полюбит. И ваши голоса сольются в одном - общем - восхвалении жизни. Я уверена, так будет. Должно быть. Не знаю только, будет ли Ваша новая прелюдия жизни такой же искренней, как отзвучавшая.
Очень - очень хочется верить: будет…

.....................................................
илл. Татьяна Марковцева