Глава 28. Дух Че Гевары жив!

 
    Да! Я узнал эти голоса, но почему-то не мог открыть глаза. Веки налились свинцом: то ли от неотпускающего меня сонного забытья, то ли просто из-за боязни обмануться.

   - Эй! - сказал Григорий и потрепал меня за плечо. - Товарищ Вий! Очнись... Труба зовёт - пора в поход!

   А Вероника ничего не сказала. Только вытерла мне мягим платочком, от которого я сумел уловить  своим трансформированным носом незабываемый берёзовый дух, выступившие вдруг бесконтрольно сквозь ресницы скупые мужские слёзы. Мне стало совестно такого проявления слабости, и чтобы приглушить стыд, я неожиданно хриплым и низким, совершенно не своим голосом, пытаясь подыграть шутливому воззванию брата Арсинои, очень сурово попросил:

   - Откройте мне веки...

   Вероника тут же отдёрнула руку. Почти минуту длилось молчание. Наконец, Григорий, нервно посмеиваясь и тоже изменившимся голосом,  воскликнул:

   - Ну ты артист! Мастер перевоплощений... Мне бы так.

   А Вероника опять промолчала, но  зато проявила нужное действо, раздвинув мне знакомыми пальцами без когтей мои бедные распухшие веки. Видимо, пчелиный яд в сочетании с коктейлем крепких напитков и минералки усилил эффект отёчности и усугубил мой внешний вид, превратив из  элегантного французского Фантомаса в бесформенного и мешковатого отечественного Вия.

   - А где Марат? - опять я прохрипел через силу.

   - На своём рабочем месте... у руля... Что у тебя с голосом? Ты разговариваешь будто старый матрос-сифилитик из "Оптимистической трагедии"!

   - Я не нарочно... Застудил.

   - Может и правильно, что застудил. А по-басурмански ты умеешь разговаривать?
Хотя бы сымитировать?..

   - Он всё умеет, - прервала его Вероника. - Хватит его мучить. Пойдёмте к машине.

   - Можешь взять её под руку. Она теперь твоя супруга - госпожа Пак, в девичестве Киликиади.

   - Как это? - спросил я, уже подхваченный сильной рукой Вероники.

   - По документам. Я выправил вам загранпаспорта. Нам предстоит деловой вояж за рубеж.

   - В Нью-Йорк? В Америку?!

   - Нет. Поближе. В Прибалтику

   - А-а...Понял. В Каунас, значит... - догадался я, уверенный в своей прозорливой мудрости.

   - Каунас в Латвии. А нам в Эстонию.

   - Каунас в Литве, вообще-то, - поправила самоуверенного Гриню раньше меня госпожа Пак, в девичестве Киликиади.

   - Какая разница! Впрочем, возможно придётся и туда. Но начнём шерстить с Эстонии. Там у них главная блат-хата...

   - А почему ты выправил такие странные ксивы? - превозмогая себя, выразил я обоснованное недоумение, и закашлялся.
 
   - Других не было. И времени тоже. Бери, что дают! - он всучил мне новенькую запашистую книжицу. - Фотку осталось только прилепить. Ты теперь советский кореец. Умеешь балакать по-ихнему?

   - Советские корейцы, насколько я знаю, не умеют балакать "по-ихнему"... Зато по-русски они говорят гораздо лучше русских... Такая у них отличительная особенность.

   Я знал, что говорю. В Ташкенте, в армии и в других местах СССР не раз приходилось общаться с ними и все они необыкновенно чисто и бойко говорили по-русски.

   - Ну и хорошо, - с охотой согласился Григорий. - А супруга твоя, урождённая Киликиади, стало быть грузинка. Ты не против?

   - Я не против. Только это, мне кажется, греческая фамилия.

   - Может быть. В загранпаспортах национальность не указывается.

   Мы подошли к машине и он учтиво предложил сесть на переднее сидение госпоже Пак, зачем-то добавив, обращаясь ко мне:

   - Чтобы твоя новая невеста не заревновала.

   Я хотел заявить протест против такой формулировки шкодного Григория, но опять задохнулся в сильном кашле. Даже не получилось сказать приветственного слова Марату. Он живо повернулся ко мне и мы молча пожали друг другу руки. Агент 007 не выразил удивления моему внешнему виду, а только сочувственно посмотрел и выдавил мне на ладонь большую коричневую таблетку.

   - Крепись, братан. Поможет...

   Через пять минут мы мчались по трассе. Я решил ни о чём не спрашивать, дабы не усугублять состояние горла. Данная Маратом таблетка с освежающим вкусом ментола существенно помогла, но я всё равно предпочитал молчать, пытаясь по разговору и поведению моих сподвижников проникнуть в ситуацию и в новую их расстановку относительно друг друга.

   Не сбавляя скорости, мы промчались мимо поворота на кафе. Я успел заметить, что площадка её пуста. Видимо, машину забрал папа Аванес, а милицейским дежурить здесь уже было без надобности. Нина спокойно дождалась моих соратников и переговорила с ними о всём, что следовало, и, судя по всему, привнесла в развивающийся сюжет и свои коррективы.

   - Мы сейчас едем к твоей подруге в Покров...

   - Порхов! - раздражённо прохрипел я. Легкомысленная манера бухаловского мажора бесцеремонно искажать географические наименования немного действовала на нервы. Однако наш новоявленный атаман кротко соглашался с поправками, и тем самым сохранял доброжелательные отношения и сплочённость в организованной им боевой группе.

   - Мы едем к твоей новой подруге в Порхов! - с акцентированным удовольствием повторил Гриня. - Она любезно предложила нам использовать свою хату как опорный пункт для наших дальнейших действий. Там мы немного передохнём и очухаемся после всей этой бешенной суеты, а завтра, с утречка, направимся на цивилизованный Запад. Ферхштейн?

   - Ферхштейн. А у вас тоже есть паспорта?

   - Конечно, есть. Причём - настоящие. Мы с Маратом легальные туристы, а вот вы с Вероникой - липовые. Вас могут арестовать... как кремлёвских шпионов... и отправить в американскую тюрьму Гуантанамо. Вас не пугает такая перспектива?

   - Не пугает. Мы убежим оттуда и будем строить социализм... с Фиделем, - неожиданно ответила за меня Вероника. Жизнь вместе со мной не прошли для неё даром, и она с удивительной точностью воспроизвела мою возможную реакцию. Конечно, в шутливой форме.

    - Так ты за коммунистические принципы? - спросил возмущённо Гриня, новобуржуйский сынок. - А я был уверен, что ты за свободу.

    - Я за свободу от капитала и социальную справедливость, - ответила опять за меня Вероника и покосилась в мою сторону, улыбнувшись.

    Я хотел подмигнуть ей, дескать, "молодец, так держать!", но получилось, что глаз у меня только закрылся, а открыть его я уже самостоятельно не мог, и Веронике пришлось вновь потянуться ко мне рукой и открыть его. Она радостно засмеялась и, вообще, не по ситуации, была очень весела.

    - А Руслан тоже коммунист? - не отставал задетый за живое Григорий.

    - Руслан - троцкист. Он за мировую революцию, - дала мне неожиданную характеристику не в меру развеселившаяся Вероника. - А я просто сочувствую ему. Пусть себе тешится Че Геварой. Красивые сказки тоже нужны.

    Никогда я не тешился Че Геварой! С чего она взяла? Просто любил майки с его изображением. А Троцкого уважал за то, что он не был стадным, как вся прочая сталинская камарилья, и был гораздо талантливее всех как действующий революционер.

    - Они оба плохо кончили, - продолжал толкать своё упёртый Григорий. - Одного подло убил ледорубом Ален Делон...

    Вероника прыснула, и я следом зашёлся смешливым кашлем.

   - Чего вы? А ещё кичитесь своей приверженностью к социализму! Даже мне, ярому антикоммунисту, жалко Троцкого... Такая смерть... Всё-таки, старался для всеобщего счастья... Вот они, коммунисты-интернационалисты в действии! Чуть что, сожрут друг друга не морщась.

   - Мы не поэтому... - начал было я, но тут вмешался Марат и всех удивил:

   - Про Троцкого мало хорошего знаю, кроме того, что он Красную Армию создал... и герб советский придумал... А вот Че Гевару уважаю. Недавно прочитал у него такое: " Мы не можем быть уверены в том, что нам есть ради чего жить, пока мы не будем готовы отдать за это свою жизнь..."

    Все замолчали, несколько завороженные этими вовремя сказанными словами. Мне они были знакомы, и я больше думал о самом Марате - как он сильно изменился за последнее время. Судя, по его последнему высказыванию, он стал читать хорошие книги, а не только заполнять пустующую духовную нишу шаблонными фильмами последнего времени.

   Мне не было видно его лица ( я сидел за его спиной ), но зато заметил брошенный Вероникой в его сторону быстрый взгляд, в котором прочитал искреннее уважение. В отличие от нас с Гриней, она не знала его раньше и формировала своё отношение к нему с нуля.

   Нина встретила нас радушно - как старых добрых знакомых. Она умела держаться просто и непринуждённо, располагать к себе, и очень остроумно и не обидно шутить.

С Вероникой они сразу сошлись и стали вместе готовить на стол, а мы с Григорием, по её совету, отправились в баню, что было очень неплохо для укрепления духа и тела накануне предстоящих событий.

    Марат отказался, вызвавшись помогать девушкам. С ними ему было явно интересней.

   - Бикса что надо! - отметил довольный Григорий, умеючи разобравшись с Нининым банным хозяйством и плеснув разбавленной эвкалиптом горячей водой на раскалившуюся каменку. - Где ты её нашёл?

   - В парикмахерской. Не видишь, какая у меня голова?

   Григорий оторвался от рассматривания пузырьков с шампунями и, впервые увидев меня без головного убора, застыл на мгновение с весёлым ужасом на лице и захохотал.

   - Послушай! - сказал я очень строго и возмущённо. - Какого чёрта ты всё время веселишься? Сестра в плену, а ты хохотаешь, как дурак!

   - Не переживай... - вздохнул Григорий. - Её там не обидят. Дядя Жора - добрый человек. Очень интеллигентный...

   - Так ты его знаешь?

   - Как мне его не знать, когда он в раннем детстве меня качал на ноге?

   - А сестру? Тоже качал?

   - Нет. Сестру не качал. Папа никогда её с собой не брал... а меня всю жизнь таскал  с собой с сызмальства... Как я теперь понимаю - для прикрытия... И не только.

    - Выходит, ты участвовал в его операциях?

    - Выходит, что так.

    - А дядя Жора был вашим подельником?

    - Был. Мы все были тогда молоды, особенно я. Меня запихивали в форточку и я открывал потом изнутри двери. Такая весёлая игра.

    - Так ты рецидивист!

    - Называй, как хочешь. Участвовал по недомыслию. Я, ведь, ещё и в школу не ходил.

    - А зачем дяде Жоре Арсиноя... То есть, Людмила?

    - Насколько я знаю... ещё по разговорам отца с матерью... он в своё время  субсидировал Автандилу большую сумму денег для организации и подъёма строительного дела... Естественно - с процентами.  Изначальную сумму Автандил вернул, а проценты зажал... А такое недопустимо. Особенно среди приличных людей.

    - А кто это?.. Автандил?

    - Как кто? Папа Люси... Не прикидывайся, ты должен его знать!

    - Его зовут Аванес.

    - Мне плевать, как его звать. Короче, он жулик... Может, ещё плеснуть?

    - Все вы жулики!.. Погоди плескать... Я, пожалуй, пойду, а то рожа ещё пуще распухнет...

    Я не стал мыться, потому что и так был чистым. Просто вылил на себя тазик холодной воды и вышел из парной.

   В предбаннике сидел Марат, опустив руки. Вид у него был грустный и задумчивый. Как у Христа в пустыне на картине Крамского.

   Я присел рядом, чувствуя прилив дружественной симпатии.

   - Как у тебя дела? С мамой Эвой?

   - Нормально. Скоро поедет домой.

   - А куда ты отправился - она знает?

   - Наверное, знает... К ней сынишка заходил попрощаться, а я в машине за рулём оставался.

   - Ты не боишься? - я испытующе посмотрел на него. - Там, ведь, очень серьёзные люди собрались... У Грини, как я понял, детские иллюзии ещё не прошли. Он воображает, что эти дяди продолжают любить его, как и прежде...

   Марат серьёзно посмотрел на меня.

   - Я готов ко всему. Можешь не сомневаться.

   Я хлопнул его по коленке, удовлетворённый ответом.

   - Иди мыться! От тебя потом несёт застарелым... как от коня... А нам завтра в цивилизованную Европу.

   - И ты меня гонишь? - ответил невесело Марат. - И девки вот... Всем я мешаю!

   - Никому ты не мешаешь. А освежиться надо... Помнится, раньше так не потел. Благоухал, как розанчик!

   - Раньше и забот таких не было...