Дважды грешник Часть 2. Гл 13. Гетто

    К оглавлению: http://www.proza.ru/2018/07/07/573
    Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2018/07/05/505

    Мы приехали на улицу Аленби в Тель-Авиве, где я жил в собственном доме. Вокруг дома не было забора, его роль выполняла вечно цветущая бугенвиллия: розовая, оранжевая, белая, фиолетовая. Кое-где среди неё вплетался розовый и белый олеандр, а также кусты оранжевого и розового гибискуса.  И прямо среди кустов вход: арка, которую обрамляли колонны, а на каждой сидело по мраморной кошке.
    От арки к входу в дом через травяной лужок вела дорожка из битого оранжевого кирпича. Мы прошли по ней и вошли в дом.

    - Ну вот. Наконец-то мы в сухости и тепле. Проходите, Казимеж, и снимайте свою мокрую куртку. Вот возьмите. - я вынул из шкафа и протянул ему теплый флисовый халат. - Присаживайтесь куда хотите. Хоть вот в это кресло, хоть на диван.

    Мой гость выбрал диван, а я придвинул поближе к нему столик со стеклянной столешницей, на которой стояла бутылка коньяка и три коньячных бокала.
   
    - Простите меня пожалуйста. Вы, конечно же, голодны. Разносолов не обещаю, с меня плохой хозяин, а свою озэрет байт (домработницу) я сегодня отпустил. Но на яичницу и горячий кофе моих талантов хватит. Кстати, как вы относитесь к салу? Я хоть и еврей, но кошерности строго не придерживаюсь. Впрочем, вы же поляк, а не еврей. Дайте мне пару минут, я скоро вернусь.

    Вскоре я принес своё коронное блюдо. Постелил на столик подставку-коврик из бамбука, а на неё поставил большую сковородку, на которой скворчала яичница с ветчиной, кофейник и керамические кружки.

    - Извините, Казимеж, у меня нет кофейного сервиза, так как я предпочитаю пить кофе из больших кружек.
    - Ну что вы, Эвель. Я тоже люблю пить кофе из кружки.

    Достал пару тарелок и положил гостю кусок яичницы побольше. Мы начали пиршество. Пусть и скромное, но зато всё свежее и горячее. Поговорили об Израиле, о Варшаве, где жил Казимеж. Вспомнили израильских арабов и польский ПОРП и Ярузельского. Я откупорил, и налил коньяка, и мы выпили за наши обе страны.

    - Эвель, вы обещали мне рассказ об интересной женщине, к которой вы приходили на кладбище.
    - Да-да, Казимеж. Я помню. Просто мне надо собраться с мыслями.
    Вы тогда были совсем ребёнком, наверное.  Шла война. Немцы захватили Варшаву. Всех евреев согнали в гетто. И вы знаете, многие поляки с удовольствием помогали фашистам. Кто-то просто из ненависти, кто-то, чтобы захватить еврейское жильё, мебель, кто-то... В общем у всех были свои резоны. Не в них дело.

    Попал в гетто и я, обычный студент университета. Мои родители были достаточно зажиточные и поначалу, несмотря на смерть, которая начала свою жатву среди евреев, мы жили довольно неплохо. Но... морально было очень тяжело. На улицах стали появляться трупы. Старики и дети гибли от голода. Трупы лежали прямо на улицах. Их убирали, но наутро они снова появлялись. И вот, чтобы не сойти с ума, я стал посещать еврейский бордель. Там были бордели довольно высокого класса для VIP клиентов, но мне они были не по карману и я посещал, если можно так выразиться, пролетарский бордель. 

    Однажды там появилась новенькая, совсем девочка. Её привела подруга по имени Хана, одна из лучших девок в борделе. Она нарядила её в корсет, платье, которое скрывало худобу девчонки, ботинки на каблуках. В этой одежде она выглядела старше своих лет, но лицо выдавало её настоящий возраст.
    Девочка была совсем неопытной, и Хана её опекала, была фактически её наставницей в ремесле. Новенькая жила в квартире на Сенной со своим отцом профессором. Ханын дружок Натан был полицейским в гетто и подселил её в эту квартиру. Хана привела её в бордель, договорилась с хозяином чтобы дать возможность не погибнуть девушке с голоду, спасая тело и погубив душу одновременно.

    Так вот. Этой проститутке было около шестнадцати лет. Совсем ребёнок. Меня привлекли её глаза глубокого сапфирового цвета. И это были глаза взрослой женщины. Женщины, за плечами которой стояла смерть.  И, в то же время, женщины, которая была не женщиной, а товаром, выставленным на продажу.

    Надо вам сказать, Казимеж, что в подобном месте женщины, так сказать общего пользования, быстро истираются и морально и физически, превращаясь в некое подобие половой тряпки. Повезти могло только тем, у кого был постоянный клиент. И таким клиентом стал у неё я, благо денег у меня хватало, и мне не приходилось отрывать от семьи так называемый "вдовий грош", как это делали большинство клиентов, у которых только и оставалось в жизни, что получить мимолётную радость длительностью четырнадцать минут.

    Наверное со мной сыграла злую шутку моя молодость, но я влюбился. Понимал, что влюбляться в проститутку, в девку из борделя, в товар - это что-то запредельное. И всё же это случилось. Её пышущее молодостью тело, всё ещё девчачьи ляжки, плотные небольшие груди с твёрдыми сосками, гладкая бархатная попа, аккуратное девичье лоно, преследовали меня и днём и ночью. И я брал их, но не по любви, а за деньги. Ах, если бы я мог выкупить её оттуда, но для этого у меня не было средств. Да и хозяин ни за что не захотел бы лишится этого золотого источника.
Я даже стихи ей написал и там была строчка "наш еврейский ангел смерти, с двумя сапфирами вместо глаз". Но она мои стихи порвала. Потому что, любви не место в борделе.

    И тут появился Смеющийся Отто. Фашист, эсэсовец. Этот мерзавец славился тем, что запросто мог вытащить свой пистолет и застрелить любого или любую. И неважно, был ли у него повод, или без повода. Недавно он застрелил мальчишку за попытку что-то вынести для обмена на еду за Стену гетто. Его труп потом валялся в переулке рядом с борделем. Девочки в борделе боялись Смеющегося Отто без памяти.

    Так вот, этот гад сразу выделил из всех эту девушку. А хозяин продал её ему в безраздельное пользование и даже отдал им VIP-аппартаменты позади своего офиса. Ведь у немца были деньги, а сверх того, ещё и власть и оружие.

    Вскоре новенькая совершенно преобразилась. Отто задаривал её прекрасной одеждой и обувью, шикарным бельём, даже норковую шубу ей подарил. Девчонка отъелась немного, округлилась, превратилась в лакомую женщину. Правда спасти от голода и смерти своего старика-профессора она не сумела. Хана рассказывалась, что он так и не смог смириться с тем, что она курва. Он вообще не воспринимал правды, хотя Хана видела, как она нарочно расхаживает перед отцом в развратном белье и кричит: "Ты ведь давно не веришь, что я даю уроки. Я девка! Знаешь, как меня называют? Королева борделя!"
    Вскоре её отец умер.

   Но не обломилось эсэсовцу. Как уж она исхитрилась, но морально раздавила урода, и он в её присутствии становился импотентом.

    Как-то поздней осенью моя любовь исчезла. Говорили, что Смеющийся Отто оформил ей кеннкарту (удостоверение личности) и купил ей за пределами гетто квартиру.
    И вдруг Отто залютовал. С несколькими эсэсовцами и еврейскими полицейскими, среди которых был жених Ханы, он рыскал по гетто, перевернул его вверх дном. Говорили, что девчонка каким-то образом обманула соглядатая, которого Смеющийся Отто послал проследить за ней, и сбежала.
 
    Во время обыска в квартире на Сенной, где она жила, Смеющийся Отто обнаружил норковую шубу, которую он дарил. И тогда он застрелил жениха Ханы прямо у неё на глазах.

    Следующая глава здесь: http://www.proza.ru/2018/07/07/468