— У меня, может быть, полный примус валюты, —
запальчиво встрял в разговор котообразный
толстяк, так и прущий в магазин.
Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита
Пролог
Тот день казался бесконечным. По южному горячее солнце висело точно прибитое огромным гвоздем, короткие тени пожухлых деревьев не спасали от жары и только в узких, заполненных праздной толпой переулках можно было найти местечко попрохладнее. Но потом все как-то быстро изменилось — точно неведомый режиссер прервал затянувшийся акт и велел сменить декорации. С моря пахнуло свежестью, солнце неудержимо поползло вниз, остывая буквально на глазах, а тени стали расползаться по горячим камням, обещая скорое приближение сумерек.
И вот в эти приятные минуты, когда день уже перестал быть днем, но пока еще не стал вечером, в Стамбуле, на причалах Золотого Рога, появился странного вида одинокий гражданин. Был он изрядно потрепан, на мир смотрел туманным взором и определенно никуда не спешил. Вначале гражданин долго наблюдал воду и корабли, потом повернулся к морю спиной и с тем же равнодушием ознакомился с видом на старый город. Не найдя видимо ничего интересного ни там ни там, он не слишком твердой походкой побрел куда-то в сторону, сделал несколько замысловатых зигзагов, постоял без особого смысла, и, наконец, тяжело вздохнув, уселся на скамейке напротив длинного здания вокзала.
Это было удивительное место — потоки гуляющей публики почему-то обходили его стороной, а редкие прохожие, случайно забредшие к вокзалу, без видимой причины боязливо оглядывались и старались побыстрей пройти мимо. Так что странный гражданин лишенный хоть какого-нибудь собеседника, довольно скоро погрузился в глубокие размышления…
Глава 1
Из всех портов мира Стамбул, пожалуй, самый красивый. Есть в нем, знаете ли, какое-то необъяснимое очарование. А еще это очень гостеприимный, я бы сказал податливый, город: он не наваливается громадами сияющих небоскребов, не загоняет в жесткие рамки налаженного распорядка аккуратненьких улиц, не обескураживает вопиющей грязью и нищетой. Он такой, какой он есть, единственный и неповторимый, город, в котором каждый находит себе местечко по душе. Поэтому встречи с ним ждешь, как встречи со старым другом.
Случилось так, что рейс наш сильно затянулся, да и по разным обстоятельствам, о которых я расскажу позже, лишены мы были до прихода в Стамбул простых человеческих радостей, доступных и положенных нормальному моряку в порту. Так что вырвались мы на берег, как стая голодных волков. Держись, Стамбул!
Поначалу все было прилично: по Таксиму погуляли, там выпили, тут выпили. Ракы их турецкая, конечно, вещь не так чтобы слишком вкусная, недаром они ее водой разбавляют, но пить можно. Потом солнышко припекло, вот я пивком ее и отлакировал. Мне ребята еще сказали: “Не надо ракы пивом запивать!”, да я не послушался…
Дальше все в тумане было, чистый Ла-Манш: девка какая-то, которую я отбил у толстого америкоса в белом костюме, танцы в потном чаду полутемного подвала, извилистый вонючий переулок, скользкие от грязи камни и драка, из которой я вышел изрядно потрепанным, но не побежденным. И дальше, дальше, дальше! Короче говоря, оторвался по полной...
К вечеру следующего дня я в гордом одиночестве сидел на жесткой и неудобной лавке в самом центре Стамбула — аккурат напротив вокзала, известного по фильму “Восточный экспресс”. Без документов, без денег, без левого рукава и правого носка, зато с болью во всем теле, тяжелой, как якорь, головой и самыми печальными перспективами. Корабль мой, славный “Михаил Берлиоз”, покинул Стамбул точно по расписанию, а именно сегодня утром — я, кажется, даже гудок его слышал, и идет теперь спокойненько к родным берегам в порт приписки Ялту. А я, Максим Курганов, матрос первого класса, сижу на лавке около вокзала и медленно умираю. Денег даже на пиво нет!
А вокруг кипит жизнь! Идут по Босфору корабли, из Золотого Рога один за другим выскакивают переполненные прогулочные катера, хорошо одетые улыбающиеся люди по улицам гуляют, от Галатского моста порывы ветра доносят потрясающий запах жареной рыбы. Это рыбаки свежепойманную скумбрию прямо в лодках своих на огромных сковородах жарят и через борт продают, в лепешечку завернувши. И стоит сущую ерунду, да только у меня в карманах и этой мелочи нет. Пойти, что ли, утопиться? Так ведь вытащат. Опять же вода здесь довольно сомнительная, прямо скажем, грязная вода. В такой воде топиться никакого удовольствия…
Дело между тем неудержимо шло к ночи... Ночи, которую мне предстояло провести в лучшем случае на этой лавке, но возможно, и в полицейском участке. А что завтра? Да, завтра… Завтра, как впрочем и сегодня, не сулили мне ровным счетом ничего хорошего. И я, следуя совету дяди Феди, пившего в Муроме запоями, закрыл глаза и постарался представить себя парящим в голубом небе облаком…
Правильно говорят: тяжел пьяный сон, но, на мой взгляд, куда тяжелее похмельная дрема, когда не разберешь толком, спишь ты или уже умер. Особенно если вместо мягкой койки в привычном кубрике на борту “Михаила Берлиоза”, приходится переживать это тяжелое время там, где переживал его я — на жесткой привокзальной лавке в Стамбуле…
Мое беспокойное забытье нарушил какой-то тип, севший рядом. Впрочем, мне-то какое дело? Я даже глаз открывать не стал. Но он тяжело вздохнул и произнес одно-единственное русское слово. Мягко говоря, непечатное, но весьма часто употребляемое в тяжелых жизненных ситуациях и означающее, что все вокруг тебя ну просто достало. Причем прозвучало оно вроде как от души, но совершенно неумело.
Как у чистенького пионера в алом галстуке, которого злые хулиганы поймали в парке культуры и отдыха, затащили в темный и грязный угол, отняли альбом с гербарием и сачок для ловли бабочек и теперь, дыша перегаром и угрожая мордобоем, заставляют выругаться матом. Выхода у пионера нет, и вот он, заткнув уши и отчаянно краснея, робко шепчет ненавистное слово под глумливый хохот злодеев…
Я живо обернулся — мой сосед был не слишком высок ростом, напрочь лишен каких-то бросающихся в глаза особенностей и на первый взгляд несколько растерян. Одет он был без особого шика, но вполне прилично. У ног его стоял большой фибровый чемодан с железными уголками — из тех еще чемоданов, с которыми так хорошо ездилось по молодости в поезде. На нем и закуску можно было разложить, и козла забить, и вещи в нем не мялись в отличие от современных мягких сумок с разными дурацкими надписями.
— Привет, — негромко сказал я, не зная толком, захочет ли соотечественник разговаривать с неизвестным типом сомнительного вида. — Какие-то проблемы?
Он обернулся ко мне, что-то похожее на улыбку тронуло его тонкие губы, и вполне доброжелательно ответил:
— Привет, — он помедлил, — здешние таксисты очень странные. Я даже сказать ничего не успел, а они налетели со всех сторон и давай орать! А я по-турецки совсем не понимаю.
— Так это у них борьба за пассажира, — пояснил я. — Звериный оскал капитализма. Таксистов много, а пассажиров мало.
Постепенно мы разговорились. Оказалось, что он только что приехал. Прямо из Москвы. Поезд шел почти двое суток, через три границы, в вагонах жара, соседи по купе пили все дорогу горилку, ели сало с чесноком и пели заунывные малороссийские песни, как будто поезд шел не из Москвы в Стамбул, а из Жмеринки в Одессу. Кошмар, короче говоря.
Единственное, что его утешало всю дорогу, это ожидание встречи с цивилизованным европейским сервисом. Однако на месте хваленый сервис обернулся толпой страшных усатых мужчин, судя по виду, жаждавших не только кошелька, но крови растерянного пассажира. Оставалось одно: выставив вперед чемодан в качестве тарана (кто по голени железным углом такого чемодана с размаху получал, тот поймет!), пробиться к свободе, перебежать улицу и плюхнуться на ближайшую лавку. Где по странной иронии судьбы оказался я.
— Максим, — представился я, когда мой новый знакомый замолчал, — можно просто Макс.
— Вениамин, — быстро ответил он, — можно просто Веня.
После чего бросил в мою сторону быстрый взгляд — не посмеюсь ли я над таким именем, но я ничего смешного в нем не увидел. Подумаешь, Вениамин! А Веня так просто классно. Коротко и емко. Разговор как-то сам собой увял. Мы посидели несколько минут молча. А что, собственно, было еще говорить? Жаловаться на тяжелую жизнь я не привык, да и чем мне мог помочь мой новый знакомый?
— Макс, — неожиданно спросил он, — а можно тебя спросить, почему ты сидишь здесь?
— Да вот сижу… — а чего, собственно, мне стыдиться, скажу, как есть. — Денег у меня нет, документов тоже, корабль ушел еще утром. Обычная морская история. Сам, в общем-то, во всем виноват. Мне ребята говорили: “Не надо ракы пивом запивать!”, да я не послушался…
— Слушай, — Веня посмотрел на меня более внимательно, до сих пор он только рассеянно поглядывал, больше изучая носки собственных ботинок, — поехали со мной! Хоть поешь нормально, переночуешь. Одежду какую-нибудь найдем. А то чего ты тут один скучаешь...
Насчет скучаю, это он, конечно, погорячился, а в остальном хорошо сказал, по-доброму. Но я махнул рукой — чего, мол, там. Мы ведь совсем не знакомы. На что он более решительно и, я бы сказал с пафосом, заметил:
— Брось, Макс, мы ведь русские, а русские своих на войне не бросают!
— Спасибо тебе! — я протянул ему руку, и мы обменялись крепким рукопожатием. — Но ты не думай, я халявником никогда не был. В долгу не останусь.
— Тем более! — улыбнулся Веня. — Ты ведь здесь все знаешь, а я, видишь, даже такси не смог взять.
— Без проблем! Правда, в турецком и я не особенно силен, но зато английский у меня ничего. Объясниться вполне могу. Я ведь моряк!
А про себя с грустью подумал — бывший моряк. На советском флоте таких невозвращенцев не прощают. Спишут на берег и все дела! Мы еще раз обменялись рукопожатием, скрепив негласный договор о сотрудничестве, и встали. Веня бодро, я со скрипом. Он назвал гостиницу, где был забронирован номер. Я почесал репу, мысленно представил себе карту Стамбула и даже, кажется, вспомнил это название на обшарпанном фасаде — примерно напротив рынка в районе Лалели. Так что никакого такси нам не надо — две-три остановки на трамвае, и мы на месте…
Когда мы подъехали к гостинице, стемнело окончательно. Фонари, конечно, светили, и витрины сияли, но уходящие в стороны от проспекта переулки и улочки, больше похожие на темные загадочные провалы, напоминали о наступившей ночи. Настоящей южной ночи — черной, внезапной и душной.
— Да, — заметил Веня, вылезая из трамвая и подозрительно оглядываясь, — жарко здесь...
— Привыкнешь, — успокоил я его.
И тут его взгляд зацепился за какую-то турецкую старушенцию, согбенную и с палкой. Она стояла на краю тротуара и растерянно смотрела на проносящиеся машины из-под черного платка, закрывающего большую часть лица. Веня сделал шаг в ее сторону с явным намерением оказать содействие в переходе на другую сторону, но я дернул его за рукав:
— Ты чего! Здесь к женщинам, которые в платках, лучше не подходить, независимо от возраста. Могут не так понять.
— Она же старенькая, ей помочь надо!
— Сама разберется! И вообще, кто из нас лучше знает местные порядки?
— Все, все! Иду...
А на открытой террасе гостиничного ресторана гуляла большая компания. Судя по нескольким трехлитровым бутылям “Смирнова” и нестройному пению про кружащегося над головой черного ворона, это были наши люди. Да и кто еще будет сидеть в такую жаркую ночь на улице, пить водку и петь про ворона? Не говоря уже о великом и могучем — том самом, который убедителен, ярок и образен как никакой другой язык, особенно в части непечатных выражений. Веня даже поморщился. Странный он все-таки…
— Это же надо на такой жаре еще и водку пить, — искренне удивился Веня, и я понял, что это дело он тоже особо не жалует. Про таких культурных трезвенников в корабельной стенгазете пишут: “Наш маяк!” или “Держите равнение на…” Так и хорошо! Я уж как-нибудь за двоих постараюсь. А нестройный хор продолжал самозабвенно тянуть: “Ты добычи не дождешься, черный ворон, я не твой...”
Мы подошли ближе и присмотрелись — за столом в основном сидели солидные дамы, или, попросту говоря, тетки. Все они были чем-то неуловимо похожи друг на друга и почти одинаково одеты.
— Челночницы... — глубокомысленно заметил Веня, и в глазах его блеснул интерес. — Надо будет познакомиться, может, что полезное удастся узнать.
— О чем? – удивился я.
— О торговле, разумеется, — Веня многозначительно посмотрел на меня. — Или ты решил, что я дирижер малого филармонического оркестра, прибывший на гастроли?
— Да нет, на дирижера ты не очень… — я подумал, что могу обидеть его ненароком, вдруг он с детства мечтал о музыке, и замялся. Плохо все-таки, когда голова туго соображает. — Но и на челнока тоже не того...
— А я и не челнок. — Веня поставил чемодан, бодро лязгнув железной окантовкой о потертый мраморный пол. — Я, Макс, приехал сюда просто денег сделать!
В его голосе мне вдруг послышалась какая-то странная уверенность, особенно когда он произнес слово “деньги”. Да, а ведь он только с виду такой зайка в штанишках с помочами, немного испуганный и растерявшийся. На самом же деле что-то в нем волчье проглядывает…
Мы довольно быстро получили ключи от номера у сонного дежурного, доплатили за второго жильца, то есть меня (в смысле я объяснялся, а Веня башлял), и погрузились в скрипучий допотопный лифт, пахнущий старым комодом. Тут я, кстати, и узнал, что фамилия моего нового товарища не менее странная, чем имя — Дарматович. Впрочем, к делу это отношения не имело…
В номере я первым делом пошел в ванную, где наконец-то смыл с себя следы ошибок и заблуждений последних суток. А как прекрасна была отдающая железом холодная вода из-под крана! Я пил ее бесконечно долго, с присвистом и прихлюпом, забыв о простейших правилах гигиены. И жизнь медленно, словно нехотя, возвращалась в мое измученное тело.
Когда я вышел, Веня даже присвистнул — так разителен был контраст между мною прежним и мною нынешним. Он даже присел на кровать рядом с чемоданом, в котором только что копался. В руках его была большая стеклянная банка черной икры — настоящая, с изогнувшимся осетром и черной аппетитной зернью на крышке.
— Лучше чем любая валюта! – пояснил он.
— Странно… Наш старпом Лукич тоже одно время пользовался для своих делишек черной икрой, однако последнее время перешел на доллары, — заметил я, падая на свою койку. — У него даже присказка появилась: “Доллар — ум, честь и совесть нашей эпохи!” Он, правда, это только шепотом говорил и среди своих. Боялся, что капнут, куда следует. Каждый раз как скажет, боязливо оглядывался и прикладывал палец к губам. По мне, так проще промолчать...
— Это он правильно говорил, — кивнул Веня, бережно убирая банку обратно в чемодан. — Икру возить не выгодно стало.
— Что-то я тебя не пойму, — удивился я. — Говоришь не выгодно а сам привез.
Веня обернулся, словно желая удостовериться, что кроме нас в номере никого нет, и шепотом пояснил, что предпочитает пользоваться мелкой пшенкой, подкрашенной черной гуашью. Соль – по вкусу, для запаху – рыбий жир.
— Даже вкусно получается! – подвел он итог своему изобретению.
— И ты собираешься это продать? – мне представилась малоприятная картина, как нас гоняют по рынку разъяренные торговцы, обманутые в своих ожиданиях полакомиться икоркой.
— Конечно, нет, — отмахнулся Веня, копаясь в чемодане, — у меня другой план.
Тут он вытащил вполне приличные спортивные штаны неброского синего цвета с широкими, по меньшей мере, маршальскими лампасами и линялую футболку того же цвета.
— Держи пока это, завтра чего-нибудь получше прикупим...
И мы пошли ужинать.
В отличие от шумной компании соотечественников, мы сели в зале — там хоть и хило, но работал кондиционер. Веня еще удивился, чего это они на улице сидят, где гораздо жарче, но я объяснил, что для нормального приема алкоголя душа требует простора. Он внимательно меня выслушал, кивнул в знак того, что понял, после чего предложил:
— Ты пока возьми себе поесть и выпить, а я пойду налаживать контакты...
Я внимательно посмотрел на шумную компанию, и Венина идея сразу показалась мне весьма сомнительной, если не сказать бредовой: тетки были сильно навеселе, два мужика из трех спали, уронив буйные головы между тарелками, а третий, судя по бесцветному лицу и светлым волосам, был форменный эстонец. Как только он попал в такую компанию?
Впрочем, выглядел эстонец бодрячком и даже пытался что-то рассказать соседке, но та только приваливалась к нему круглым, мускулистым плечом и томно закатывала глаза. Короче говоря, я бы к ним без особой нужды не пошел, а Веня ничего, не побоялся! За шумом я не понял, что он там сказал этим теткам, но они раздвинулись и впустили его в свой потный круг.
Я немного понаблюдал за странными действиями своего нового товарища, а потом мне притащили огромную запотевшую кружку пива и продолговатую миску с зажаренной целиком рыбиной. И если был в эти мгновенье совершенно счастливый человек, то звали его Максим Курганов…
После сытного ужина на меня вдруг навалилась на меня такая усталость, такая слабость, что пришлось идти спать. Тем более что Веня в компанию вполне вписался, что-то бойко обсуждал, громко смеялся, чокался с новыми подругами полной рюмкой “Смирнова” и даже, кажется, подпевал. Так чего мне, спрашивается, сидеть и мучиться, когда всего в пяти этажах меня ждет сравнительно чистая, а главное, свободная койка?
Однако поспать не удалось — вернувшийся далеко за полночь Веня решительно потряс меня за плечо и сказал, что надо срочно поговорить. Вначале я попытался спрятаться под подушкой и сделать вид, что меня вообще нет дома. А что в постели кто-то лежит, так это только кажется. Нет там никого! Но Веня не отставал. Ладно… В конце концов он меня здорово выручил, стало быть, надо откликнуться на призыв.
— Извини, что разбудил, но мне с тобой посоветоваться надо… — не слишком четко начал Веня, опускаясь на соседнюю койку. Судя по туманному взору и заплетающемуся языку, он был сильно навеселе. Вот те раз! А я решил, что он трезвенник…
— Нет проблем, — я сел поудобнее. — Излагай суть дела.
— Я, понимаешь, сегодня выпил… Так уж получилось… Я ведь не пью… — он говорил короткими фразами, которые, видимо, сперва формулировал и произносил про себя. Пьяный-то пьяный, а за словами следит! Молодец!
— Ну и что? — я махнул рукой. — Я вон два дня пил и ничего.
— Не то, — Веня подобрался и заговорил четче: — Тут совсем другое дело. Там тетка одна была. На цыганку похожая. Вся такая черная, страшная. И шрам через всю шею. Она еще сны объясняла: что к прибыли, а что к убытку.
—Только не говори, что нам завтра настучат по репе за твою овсянку в банке от икры, — я попытался немного разрядить ситуацию, но Веня не обратил на мои слова никакого внимания, а продолжал говорить, становясь все серьезнее и серьезнее.
Он вообще выглядел странно. Как человек, столкнувшийся с проблемой или ситуацией, определяющей всю дальнейшую жизнь, когда простое с виду решение меняет очень и очень многое…
— Я к тому времени выпил уже, пришлось ради дела, — Веня тяжело вздохнул, его явно мутило. — Вот я и ляпнул про котел…
— Какой котел?
— Ну, сон мне такой несколько раз снился, еще в детстве. Там был огромный котел, а я рядом стоял и пытался в него заглянуть.
— И что там было внутри?
— Да не знаю! Говорю же — пытался… Вот я тетку и спросил, что бы это могло значить. А она и говорит: котел всегда снится к богатству. Особенно если большой!
— Здорово! — я пожал Вене руку и, шлепая босыми ногами, пошел в сторону ванной хлебнуть водички. — Тут радоваться надо, а ты дергаешься...
Но Веня догнал меня и решительно перекрыл воду.
—Да подожди ты, выслушай вначале! — Мне показалось, что он даже рассердился.
— Хорошо, хорошо, — я присел на холодный край ванны. — Слушаю внимательно. Считай меня одним огромным чутким ухом, напрямую присоединенным к доброму сердцу.
— Понимаешь, она потом подсела ко мне и давай руку изучать. Чем-то вроде как ее мой сон заинтересовал. Сперва лениво так повертела ладонь, а потом, — тут Веня сделал паузу, собираясь с духом. — Потом она сказала, что я стану самым богатым человеком на свете…
Утром Веня чувствовал себя просто ужасно. Еще бы: начал-то он вчера по необходимости, для налаживания контактов, а закончил после всех этих откровений и предсказаний очень даже от души. Морщась от головной боли, Веня героически отказался от реанимационной кружечки хорошо охлажденного пива. Более того, собравшись с мыслями, чувствами и силами, строго сказал, что сегодня мы приступаем к работе. К работе так к работе! Мы вышли из номера, перешагнули через спящего поперек коридора вчерашнего эстонца и пошли в ресторан, где нам полагался завтрак.
За довольно симпатичным омлетом с маленькими и розовыми, как поросята из мультика, колбасками Веня разъяснил суть дела, в котором мне отводилась роль толмача и помощника. Нам предстояло пойти по известному адресу (не зря Веня вчера к теткам ходил!) и произвести обмен нашей икры на выдувалки мыльных пузырей. Я спросил Веню, почему именно выдувалки, но он отмахнулся, — не сбивай, мол, с мысли, и сказал, что прежде надо купить мне одежду поприличнее и хороший дипломат. После чего в мою задачу будет входить перевод, моральная поддержка и, в случае чего, прикрытие отхода.
— Макс, — Веня внимательно посмотрел на меня, — ты, главное, ничему не удивляйся. Что бы я ни говорил! Хорошо?
— Да я, собственно…
— Ты пойми, я знаю, что надо делать.
— Ну и классно…
Я, честно говоря, не мог понять, чего он так напрягается. Я разве спорю? Или возражаю? Нет ведь…
— Вот я тебе вчера про котел рассказывал и про гадание по руке...
Только тут до меня дошло, насколько серьезно он воспринял вчерашний пьяный треп: вон как глазки загорелись! Ну и ладно, мечтать не вредно. Мало, что ли, тех, кто хотел богатым стать? И не сосчитать…
Однако в голосе Вени было столько уверенности и силы, что я невольно подумал: а чем черт не шутит? Вдруг он и правда когда-нибудь разбогатеет? А он между тем продолжал, говоря все убедительнее и убедительнее.
— Именно так и будет! Я стану самым богатым человеком на свете. Таким богатым, каким никто и никогда не был, — глаза Вени горели, вскипающая внутренняя сила буквально распирала его. — Я буду Властелином денег!
Последнюю фразу он произнес излишне громко, кто-то обернулся, кто-то усмехнулся, и Веня резко замолчал — как отрезал. Передо мной снова сидел самый обычный, можно сказать, невзрачный человек. Однако я почему-то почти верил тому, что только что услышал! А Веня допил чай и сказал, что именно сегодня нам предстоит сделать первый шаг на долгом и многотрудном пути.
— Я готов, — ответил я.
— Вперед! — скомандовал Веня.
Искать нужный магазинчик в лабиринте улочек за Большим Базаром по довольно несвязному Вениному описанию оказалось непростым делом, но, в конце концов, мы легли на верный курс и прибыли в порт назначения. Хозяин, как водится, сидел перед входом с развешанными игрушками и пил чай из маленького стеклянного стаканчика. Мы поздоровались, и я сказал заранее заготовленную фразу, что нас интересуют выдувалки для мыльных пузырей! Хозяин с интересом посмотрел на нас и на довольно сносном английском заверил, что мы пришли именно туда, куда следует, и пригласил внутрь. Дальше в дело вступил Веня, мне оставалось только переводить, поддакивать и удивляться.
Для начала Веня представился сам и представил меня. В ответ хозяин вручил нам визитные карточки, на обратной стороне которых для удобства была нарисована схема прохода к магазину. Звали его согласно этой бумажке Мустафа, а вот сложную турецкую фамилию я прочитать так и не смог. Ну и хрен с ней…
Затем Веня довольно живописно рассказал о многомиллионном советском народе, уставшем от серости и монотонности жизни. Пока весь цивилизованный мир любуется волшебной красотой парящих мыльных пузырей, наши люди, по словам Вени, вынуждены уныло созерцать грязный обмылок в сломанной мыльнице. И никаких тебе радужных переливов!
— Что, совсем нет? — искренне удивился Мустафа.
— Сами по себе выдувалки мыльных пузырей в СССР имеются, — пояснил Веня, — но вся загвоздка в том, что все они ненадлежащего качества!
Изобразив мрачную картину товарного дефицита и бесконечных очередей, Веня решительно вступил с ним в непримиримую борьбу. Он говорил так живо и эмоционально, что мы буквально увидели мощный поток разноцветных выдувалок, берущий начало здесь, именно здесь, в этой лавке, и устремляющийся к советским границам. Там поток, послушный Вениной воле, дробился, распадался, множился, как весенний ручеек, и постепенно охватывал бескрайние просторы всего Советского Союза – от Балтики до Владивостока, от Таймыра до Кушки. В каждом доме, в каждой семье выдувалке мыльных пузырей находилось достойное место!
Тут до хозяина стало доходить, какие ослепительные перспективы открываются перед ним. Он вывалил на прилавок полтора десятка выдувалок разного размера и принялся расхваливать непревзойденное качество производимых с их помощью мыльных пузырей. Но Веня жестко вернул разговор в намеченное русло. Он сыпал цифрами с таким количеством нулей, что мне приходилось для доходчивости писать их на бумажке, он живописал всеобщее ликование советского народа, получившего, наконец, возможность предаться простым человеческим радостям, он подсчитывал прибыль. Веня говорил так убедительно и ярко, что, когда я застрял на слишком сложной фразе, беседа продолжилась без моего участия, — Мустафа и без перевода все понимал. Он как завороженный кивал головой и с восхищением смотрел на Веню. А тот, не меняя тональности выступления, мягко перешел к делу.
— Для начала нам надо поставить пробную партию, — Веня отложил несколько образцов, — таких, таких и таких. Это позволит нам начать рекламную кампанию и подготовить общественное мнение к массовому вбросу товара на рынок. Что касается количества…
Тут Веня пододвинул к себе бумажку и для наглядности написал, сколько и чего мы хотим. Мустафа как завороженный следил за появляющимися цифрами, а когда Веня изобразил последний нолик, повернул бумажку к себе и, быстро-быстро щелкая клавишами калькулятора, поставил напротив Вениных цифр свои цены. После чего они начали торговаться, что-то зачеркивать, вырывать друг у друга бумажку и закатывать глаза. При этом Мустафа для убедительности хватался то за голову, то за сердце, а Веня делал шаг в сторону двери, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
А я смотрел на весь этот балаган и ничего не понимал — неужели Веня и вправду решил завалить Союз этими дурацкими никому не нужными игрушками? Я понимаю там, что-нибудь в хозяйстве полезное. Взять нашего старпома Лукича — он мелки возил для тараканов. Пусть сидят себе по углам и рисуют, нечего хозяевам надоедать! Очень хороший навар имел. Но торговать мыльными пузырями...
Между тем они ударили по рукам, и Веня незаметно дернул меня за рукав – давай, включайся! Мы выпили чаю, который притащил на маленьком блестящем подносе мальчишка из ближайшей кофейни, после чего Веня неожиданно стал прощаться.
— Весьма рад был познакомиться, уважаемый Мустафа, надеюсь, что мы сработаемся, — и он потряс руку совершенно ошарашенному хозяину.
— Позвольте, а товар? – у бедняги даже усы обвисли.
— За товаром мы подъедем на следующей неделе, когда на мой счет поступят деньги, — пояснил Веня и пошел к выходу.
— А как же рекламная кампания? Подготовка рынка? Простые человеческие радости? — растерянный потомок янычар, уже чувствовавший в кармане приятное шуршание денег в толстых тугих пачках, кинулся за Веней и схватил за руку. Его явно испугала перспектива потерять такого клиента — вдруг тот пойдет сейчас в другой магазин? И могучий товарный поток потечет в далекие края без его участия…
— Всему свое время, уважаемый Мустафа,— философски ответил Веня, окончательно утвердив хозяина во мнении, что где-то он ошибся, и все вот-вот рухнет.
— Не надо сразу денег! — Мустафа хлопнул кулаком по ближайшему прилавку, так что разбросанные выдувалки бодро подпрыгнули, а потом, испугавшись сказанного (товару-то Веня заказал на кругленькую сумму!), промямлил расплывчатую фразу про гарантии или обеспечение сделки.
Веня вроде как задумался, потом широко улыбнулся и, хлопнув Мустафу по плечу, сказал, что тот молодец и здорово соображает! После чего забрал у меня дипломат и представил удивленной публике аккуратно уложенные в нем банки с черной икрой.
— Вот! Привез для подарков друзьям в вашем правительстве, но пока могу оставить у вас в качестве залога…
Блаженно улыбаясь, мы сидели с Веней на той самой лавке у вокзала, где познакомились, и ели ту самую жареную рыбу, о которой я так мечтал. А почему бы и нет, когда плотно забитый выдувалками контейнер уже плывет к родным берегам? Дело сделано! Можно немного расслабиться…
По ходу дела я спросил Веню, а правда ли он хочет завалить весь Союз этими дурацкими игрушками? Веня как-то странно глянул на меня и объяснил, что целью комбинации были деньги. Только деньги. Деньги, которые можно заработать быстро и практически из воздуха. Никаких дальнейших дел в Стамбуле, да и Турции вообще, он пока не планирует.
— Теперь нам надо для тебя документы выправить, — Веня задумчиво посмотрел в сторону вокзала, — и денег найти на второй билет.
— Да брось! — мне стало как-то неудобно. — Ты мне и так здорово помог.
— Я же тебе сказал, русские своих на войне не бросают, — Веня встал. — Только придумать надо, как все это провернуть…
И он стал ходить вокруг лавки, что-то бормоча и жестикулируя. Так, видно, ему лучше думалось. А я вытянул ноги и прикинул, что пока отработал потраченные на меня деньги, может, и дальше удастся. Потому что, несмотря на всю симпатию к Вене, мне совершенно не хотелось быть его должником. Халява есть халява, какими бы причинами она ни прикрывалась! А я халявы не люблю, особенно в себе…
Так ничего не придумав, Веня предложил немного прогуляться. Мы неспешно добрели до старого центра, и я показал ему Айя-Софию, Голубую мечеть, дворец Топкапы. По ходу дела я рассказывал, что знал обо всех этих удивительных сооружениях, но Веня слушал довольно невнимательно, видимо, напряженно думая. Единственное, что его зацепило, был дворец. Он еще так рассеянно обронил, что со временем купит его.
— Красивый вид отсюда... — Веня показал в сторону Босфора. — Я здесь буду весной отдыхать, когда не так жарко.
Вид действительно был удивительный, а вот насчет покупки Веня явно погорячился. Впрочем, мне-то какое дело? Каждый сходит с ума по-своему… Закончив осмотр достопримечательностей, мы сели передохнуть на лавочку у большого круглого фонтана.
— Макс, — неожиданно спросил Веня, — а откуда ты все это знаешь? Про историю там и прочее...
— Читал где-то, — я задумался. — Я вообще стараюсь побольше узнавать о городах, в которых бывал. Тем более Стамбул! Это, Веня, такой город...
— Чем же он так отличается от остальных?
— Во-первых, он просто красивый. Во-вторых, отсюда пришла на Русь вера.
— В каком смысле?
— В прямом! Крещение Руси произошло при участии Византии, а здесь была ее столица. Только называлась она тогда не Стамбул, а Константинополь. Еще говорили: “Москва — третий Рим”. В смысле, первый Рим, который Рим, второй — Константинополь, Москва, соответственно, третий.
— Разве это вера? — усмехнулся Веня. — Есть только одна вещь, в которую надо верить. Это деньги!
Он вытащил из кармана бумажку в двадцать долларов и помахал ею перед моим носом. Мне даже показалось, что я почувствовал характерный запах.
— Смотри внимательно, Макс, на эту бумажку! — я послушно всмотрелся, но ничего особенного не увидел: двадцатка как двадцатка. — Сильнее этого ничего нет. Запомни, Макс, за деньги в этой жизни можно купить все. Абсолютно все! Деньги правят миром... Только деньги...
Он задумался, и в глазах его появился странный золотистый огонек. Раньше я такого вроде не замечал. И равнодушный обычно голос как-то изменился, чувство в нем появилось, что ли…
— А с виду кажется, что в ней такого? — Веня поднес купюру к глазам, как будто решил рассмотреть подробности рисунка. — Можно смять, можно порвать, можно сжечь...
Мне показалось, что его понесло куда-то не туда, как пьяного, который еще сравнительно четко говорит, но уже почти ничего не соображает. Однако он неожиданно быстро пришел в себя, убрал деньги в карман и сказал, что лекция была очень содержательной.
Потом мы спустились обратно к Золотому Рогу и сели на паром, идущий к азиатскому берегу. Стоило это куда дешевле катания на катере, а мне очень хотелось, чтобы Веня увидел Стамбул с моря. Но и там он рассеянно смотрел по сторонам, невнимательно слушая мои пояснения. И только на самой середине Босфора, когда наше судно довольно рискованно расходилось с огромным танкером, — мне даже показалось, что можно было дотянуться до бесконечной ржавой стены его борта, — Веню осенило. Он даже подпрыгнул на жесткой деревянной лавке и радостно сообщил мне, что все в порядке. И с документами, и с деньгами.
Утром Веня сказал, что для реализации намеченного плана необходимо следующее: темные очки, галстук, наручники, пластырь, лак для ногтей (“Как можно более красный!”), а еще — тут он задумался ненадолго — еще баллончик с краской (“Ну, знаешь, который сам брызгает!”). Цвет – серебристый или серый, но обязательно с искрой. Набор выглядел довольно странно, но вчерашний успех убедил меня, что Веня свое дело знает. Дав задание, он пошел бриться, чего ужасно не любил и делал только в случаях самой крайней необходимости. А я двинулся на Большой Базар, расположенный от нас через дорогу.
Чего только там не было! Бесконечные крытые галереи расползались во все стороны, набухая плотным людским потоком. Сотни голосов наполняли пространство похожим на шум моря гулом. Периодически на перекрестках возникали заторы и тут же рассасывались, толпа то уплотнялась, то редела, вот кто-то встал у витрины, вызвав маленькое, почти незаметное завихрение, но никто не возмутился, потому как все пришли сюда смотреть и покупать, а отнюдь не маршировать стройными рядами во всех направлениях...
Вот и я довольно быстро все купил, правда, с наручниками повозиться пришлось: игрушечные мне не годились, полицейские не продавались, торговцы холодным оружием удивленно пожимали плечами. Удача улыбнулась мне только в салоне для новобрачных. Купленные наручники, правда, были украшены розовыми кружевами и бантиками, но я всю эту дребедень сразу оторвал. Мрачно наблюдавший за моими действиями торговец покачал головой и повесил обратно элегантную плетку с кистями, которую собирался предложить мне в придачу к наручникам с хорошей скидкой...
Вернувшись домой, я застал Веню в костюме и белой рубашке. Он стоял перед зеркалом и с нескрываемым отвращением смотрел на собственную чисто выбритую физиономию. Когда же его горло было упаковано в тесный галстук, Веню просто перекосило.
— Вот увидишь, — довольно твердо заявил он, — я даже в ООН буду без галстука выступать…
— Где, где? – удивился я.
— В ООН! – отрезал Веня и велел мне надеть старую одежду, ту самую, в которой я был в день нашей встречи. И вообще придать себе потрепанный вид.
— Синяки нужны? – безропотно спросил я.
— Нужны! — Веня был безжалостен. — Как минимум два.
Я послушно влез в рубашку без рукава и мятые рваные штаны, пару раз стукнул себя по лбу входной дверью, потом вышел в коридор и, убедившись, что там никого нет, повалялся по полу. Веня с интересом смотрел на мои действия и давал довольно дельные советы типа слегка смочить одежду для лучшего прилипания грязи.
Когда мой вид достиг нужной, с его точки зрения, кондиции, Веня сказал, что теперь мы поедем в советское консульство, где мне как обычно надо будет ничему не удивляться, не задавать глупых вопросов и делать, что сказано. Я кивнул головой в знак согласия, и мы пошли ловить такси. Езда по городу в таком непотребном виде могла закончиться разбирательством с полицией, а это совершенно не входило в наши планы. А в такси можно как угодно ездить…
При виде гордо реющего красного флага, фигурных чугунных ворот и небольшого особняка, утопающего в зелени, я почувствовал в горле комок. Вспомнилась старая шутка: Штирлиц склонился над картой, его неудержимо рвало на Родину…
Но вместо привычного удовольствия от меткого слова, я почувствовал только печаль. Вернусь ли я когда-нибудь домой? Или так и останусь на всю жизнь отставшим от корабля моряком? От всех этих мыслей мне стало нестерпимо грустно. Веня, заметив мои терзания, заботливо спросил, не случилось ли чего. Я попытался объясниться, но он, быстро врубившись в ситуацию, довольно строго сказал, чтоб я не валял дурака и не забивал себе голову всякой ерундой.
— Дело делать надо! — Веня был предельно собран и серьезен. — А из всех кусочков Родины я предпочел бы несколько метров государственной границы. Вот бы я тогда поторговал!
Он знаками показал таксисту, чтобы тот ждал нас здесь. Потом поправил галстук, надел темные очки и довольно ловко защелкнул у меня на руках наручники.
— Веня, — возмутился я, — что за игры!?
— Слушай внимательно, — он вытащил из кармана пластырь, — ты теперь американский шпион. Понял?
— Да какой я шпион! – рассердился я не на шутку, а про себя подумал, что у Вени на почве денег, видно, совсем крыша поехала.
— Американский! — по слогам повторил он, и вид у него в галстуке, костюме и темных очках был, между прочим, вполне серьезный. — А я — советский разведчик. И тебя вроде как в плен взял. Понял?
— Да зачем все это надо!?
Но Веня не стал больше препираться, а быстрым движением заклеил мне рот пластырем и дернул за руку — пошли! Ладно, вроде с икрой он все ловко разыграл, может, и здесь получится? Выйдя из машины, он решительно взял меня под локоть и потащил к воротам. Пузатый полицейский, дремавший в будке у входа, спросонья захлопал глазами, но Веня уже требовал срочной аудиенции с советским консулом, ссылаясь на интересы государственной безопасности. Он говорил так напористо и жестко, что не более чем через десять минут мы оказались в большом прохладном кабинете. Консул встретил нас в совершенно расстроенных чувствах и криво завязанном галстуке. Мне кажется, он, как и полицейский, мирно дремал перед самым нашим появлением. Он смотрел то на мою растерзанную фигуру, маячившую у двери, то на энергичного молодого человека, назвавшегося капитаном Комитета Государственной Безопасности. И ничего не понимал…
— Я выполняю в Стамбуле особое задание! Вам разве не сообщили? — строго спросил Веня, в упор глядя на растерянного консула, и вопросительно добавил: — Товарищ...
— Сидорчук, — представляясь, консул вежливо привстал и кивнул. — Но мне никто ничего не сообщал.
— Это потому, что вам, товарищ Сидорчук, и не должны были ничего сообщать! Задание проходит в режиме особой секретности, — не слишком логично пояснил Веня, но консулу сейчас было не до логики. — Только крайняя необходимость вынуждает меня обратиться к вам за помощью.
— Да я, собственно… — заблеял консул, пытаясь выразить готовность послужить интересам государственной безопасности, но мысли не шли в голову, и пришлось ограничиться забытым пионерским лозунгом: — Всегда готов!
На самом деле он испытывал сильнейшее желание как можно быстрее покинуть кабинет и вернуться в маленький тенистый садик, который примыкал к зданию консульства. Там среди деревьев его ожидало чудесное мягкое кресло, недопитый чай и недочитанная книга...
Однако энергичный тип в темных очках смотрел так строго, что об этом не могло быть и речи.
— Хорошо, — чуть мягче похвалил его Веня и ткнул в мою сторону пальцем. — Это особо опасный американский шпион! Вы немедленно должны переправить его в Союз. За его сохранность будете нести личную ответственность!
Консулу показалось, что короткие рубленые фразы, точно выплевываемые страшным визитером, — это не просто слова, а удары судьбы, обрушившиеся стремительно и страшно на все его безмятежное существование. Они безжалостно разрушали и мягкое кресло в тенистом садике, и ежевечерние прогулки по набережной, и чудесные завтраки в том замечательном кафе на крыше “Хилтона”, откуда так хорошо любоваться просыпающимся городом…
А ведь день так хорошо начинался!
— Вы меня поняли, товарищ Сидорчук! Личную ответственность! — Веня выдержал грозную паузу. — Только имейте в виду, что ваш подопечный очень опасен. Даже без оружия!
— Мой кто? – консул чуть не лишился дара речи.
— Подопечный! – Веня подошел к столу и решительно взял трубку ближайшего телефона. — Срочно соедините меня с Председателем Комитета Государственной Безопасности. Я должен сообщить ему о вашем подключении к операции. А он уже решит все вопросы с МИДом.
Консул понял, что еще несколько секунд и случится непоправимое. Мало того, что рухнет с таким трудом налаженная спокойная жизнь, но еще и придется иметь дело с особо опасным агентом иностранных спецслужб. Вон морда какая — настоящий убийца! А рот ему скорей всего залепили, чтоб не загрыз кого-нибудь! Сразу видно — матерый шпионище! Консул мягко забрал трубку, аккуратно положил на рычажки и довольно убедительно предложил:
— Боюсь, что без специальной подготовки, — он встал, — я могу не справиться с этим ответственным заданием.
— Что?! — начал грозно Веня и притормозил, давая консулу произнести то, что от него ждали.
— Но, — консул выразительно поднял брови и палец, — я могу организовать для него соответствующие документы.
— Документы? – голос Вени чуть смягчился.
— Именно! Документы, с которыми вы легко провезете его через границу в качестве обычного советского гражданина, потерявшего загранпаспорт. У нас есть такая возможность.
— Как быстро это можно сделать?
— Думаю, что завтра все будет готово, — осторожно предположил консул, но, увидев, что гость снова взялся за телефон, быстро поправился: — Или сегодня, если поторопиться.
— Хорошо, — милостиво согласился Веня, — действуйте, товарищ Сидорчук, действуйте!
Консул быстро притащил собственный “Полароид”, меня посадили на стул, сдернули пластырь (предварительно Веня с самым грозным видом показал мне кулак, а я испуганно сжался) и сделали фотку. Пока она проявлялась, на столе появились бланки — и работа закипела.
— Под каким именем будем оформлять? — спросил консул.
— Как угодно, — небрежно ответил Веня, — да хоть Максим Курганов...
И, усмехнувшись, добавил, что так звали одного перебежчика, которого он лично расстрелял на монгольской границе в самом начале службы. Консул подобострастно засмеялся, не отрываясь от работы, а я, как и положено американскому шпиону, в бессильной злобе прошипел:
— Волки позорные, ненавижу!
— Молчи, сука! – подобающим образом ответил Веня.
Мы вышли на улицу в сопровождении консула Сидорочука — он счел своим долгом лично проводить уважаемого бойца незримого фронта и его плененного противника. Хотя скорей всего он просто хотел убедиться в том, что мы окончательно покинули территорию вверенного ему объекта. Во всяком случае, тяжелая решетка захлопнулась за нами значительно раньше, чем следовало из дипломатических правил вежливости. Такси на месте, естественно, не оказалось — я бы, например, тоже не стал дожидаться пассажиров, использующих наручники и пластырь в качестве аргумента в споре, на совершенно непонятном к тому же языке.
— Отлично, — заметил Веня, осматриваясь, — и не обидели никого, и денег сэкономили. Как говорится...
Но он не успел закончить мысль, потому что откуда-то сбоку выскочил тот самый пузатый полицейский, мимо которого мы давеча проскользнули. Он окончательно проснулся и собирался самым решительным образом задержать двух нарушителей порядка — слыханное ли дело: средь бела дня пройти мимо полицейского поста и, не спросивши разрешения, не согласовав своих действий с представителем закона, ворваться на территорию иностранного государства! Этим безобразным действием мы оскорбили не только его лично, но и всю турецкую полицию.
Полицейский что-то энергично выкрикивал, топорщил усы и пытался одной рукой задержать нас обоих сразу. Другой рукой он шарил по поясу в поисках наручников. Но то ли живот мешал, то ли сноровки не хватило, потому что в итоге вместо наручников полицейский наткнулся на пистолет. Одно неловкое движение, и прогремел выстрел. Пуля со звоном ударила в брусчатку и, срикошетив, метко поразила витрину напротив. С мелодичным звоном посыпалось стекло, и пара манекенов в строгих купальных костюмах вывалились прямо в толпу, вызвав радостное оживление. Мы с Веней спугнутыми рыбками порскнули в сторону, а перепуганный собственными действиями полицейский попытался как можно быстрее скрыться в своей привычной будке. Видимо, в эту тяжелую минуту именно она показалась ему самым надежным убежищем…
К сожалению, будка не была предназначена для подобных потрясений и, как только этот костюмированный бегемот с ходу влетел внутрь, благополучно перевернулась вместе с содержимым. Грянул второй случайный выстрел. Восторженная публика, уже успевшая собраться в любопытствующий кружок, зааплодировала.
— Пора сматываться! — я дернул Веню за рукав. — Сейчас здесь будет не до смеха...
Но он совсем растерялся при виде окружавшей нас толпы, опять же крики, стрельба... Короче говоря, Веню заклинило, ну не его это была стихия! Он скорей всего и не дрался никогда. А сматываться все равно надо было — вон уже сирены гудят. Заберут, как нечего делать, и разбираться не будут. Но куда бежать? Сзади запертая дверь консульства, впереди толпа. Решение пришло само собой: надо пробиться через толпу, а дальше уже переулками, переулками.
Я сделал глубокий вдох и приготовился к атаке. Но куража не было. Сейчас бы грамм сто пятьдесят-двести! Или разозлиться хорошенько… Стоп! Я повернулся к Вене:
— Ну-ка скажи что-нибудь обидное!
— Кому сказать?
— Да мне! Мне!
— Зачем?
— Веня, блин! Делай, что говорят! Потом все объясню.
— А что именно ты хочешь услышать?
— Да ничего я не хочу!
— Но ты же только что попросил…
Кровь ударила мне в голову — надо же быть таким тупым, когда счет идет на секунды! Я грубо схватил Веню за руку, дернул хорошенько, чтоб он и не думал упираться, и рванул вперед со скоростью в тридцать узлов. Увидев мою перекошенную физиономию, первые ряды невольно расступились, а дальше я уже пер как торпеда. Тут главное было не остановиться. И мне это удалось! А что Веня? Веня болтался за мной, как баржа за разогнавшимся буксиром, и допытывался, куда мы бежим.
А вот, наконец, и спасительный переулок. Мы нырнули в его прохладный сумрак и помчались с максимально возможной скоростью. На названия я внимания не обращал — во-первых, они были на турецком языке, во-вторых, у меня все равно не было карты. Единственным ориентиром служил уклон — поскольку я хотел выйти к морю, то и бежать надо было все время под горку. А вот и оно, родимое! Я резко затормозил, едва удержав Веню в вертикальном положении, и мы вышли на набережную довольно спокойно. Легко поймали такси и через десять минут были в полной безопасности, запершись в номере.
— Вот это да… — задумчиво сказал Веня, глядя на меня примерно так, как я смотрел на него и в магазине, и в консульстве. — Здорово у тебя все это получилось!
Мне была необычайно приятна его похвала, тем более что ничего особенного я не сделал. Бывали ситуации и покруче! Так что я с деланным равнодушием махнул рукой — мол, ерунда все это…
— Я одного не понял, — продолжал Веня, — зачем мне надо было говорить тебе что-то обидное?
Пришлось объяснять, что для борьбы кураж нужен. Он внимательно выслушал и заверил, что в следующий раз сделает все, как я сказал. И еще извинился за свою растерянность.
— Ты пойми, — мне показалось, что Веня даже покраснел, — я в таких ситуациях теряюсь. Когда головой надо работать, все получается. И зубы заговорить кому хочешь могу.
— Да видел я, — постарался я его успокоить, — один арест американского шпиона чего стоил!
— Вот, вот! А насчет физических столкновений…
— Да брось ты! Пойдем лучше обмоем мою новую ксиву.
И мы пошли в ресторан. Однако расслабиться время еще не пришло — в коридоре к нам подошел эстонец, которого мы видели в компании челночниц. Он был чем-то сильно озабочен, если не сказать взволнован. И классический фингал под левым глазом только подчеркивал сложность ситуации.
Дело в том, что Лембит Луйк (так звали эстонца) с самого раннего детства занимался боксом. Причем не потому, что хотел стать сильным или добиться каких-то спортивных успехов. Нет! И старшие товарищи его не обижали, вызывая страстное желание научиться драться и в один прекрасный день набить им морду при большом стечении народа. Просто однажды он попал на тренировку, случайно, в общем-то, и подумал: “А не заняться ли мне боксом?”
Пока думал — занимался. Через год он решил, что заняться боксом можно, однако теперь надо было решить, где именно заниматься. Еще через год Лембит пришел к выводу, что секция, где он проводил все свободное время, подходит ему наилучшим образом.
На ринге ему не было равных, и причиной тому не только хорошая физическая подготовка, но и особая тактика ведения боя: никогда и никуда не торопиться... Когда противник наносил первый удар, Лембит в лучшем случае только лез через канаты или шнуровал перчатки. Когда противник шел в атаку, Лембит наконец решал его поприветствовать и энергично протягивал обе руки для рукопожатия. Такого двойного удара в корпус не выдерживал даже самый сильный боец. Когда же приходило время контратаки, Лембит так долго примерялся и прикидывал, что удар оказывался настолько неожиданным и не соответствующим ситуации, что не спасала никакая оборона. Если, правда, противник был в это время еще на ринге...
Короче говоря, Лембит Луйк был в Эстонии весьма известной личностью, имел репутацию непредсказуемого и опасного бойца и, что вполне естественно, с началом перестройки нашел применение своим кулакам. В частности, в Стамбул он попал в качестве сопровождающего, по совместительству грузчика, группы челночниц с Центрального рынка города Таллина.
И вот когда товар был закуплен и упакован, дамы устроили банкет (свидетелями которого мы были по приезде). В самый разгар мероприятия старшая группы, уважительно именуемая Маша-бригадир, неожиданно воспылала страстью к сравнительно трезвому, беленькому, чистенькому и аккуратненькому молодому человеку. Лембит попытался объяснить ей, что у него есть невеста Вийви, к которой он испытывает сильное чувство. Она ждет его в Таллине. Поэтому он не очень готов идти в номер к малознакомой женщине, которая приваливается к нему горячим мускулистым плечом и недвусмысленно поглаживает под столом его ногу такой же горячей шершавой ладонью. Чтоб объяснение было доходчивым и убедительным, Лембит начал историю с самого начала — когда он еще учился в школе, а Вийви сидела на соседней парте.
Однако часа через полтора, когда удалось добраться до первого похода в кино, случилось непоправимое. То ли выпитая на жаре водка, то ли горячая шершавая ладонь, блуждавшая уже совсем не там, где надо, сыграли свою роковую роль. И Лембит неожиданно сообщил энергичной даме, уже почти утратившей и надежду и желание, что готов проводить ее до номера.
— Только сначала мне надо немного отлучиться, — добавил он, вставая из-за стола.
— Это еще зачем? — Маша-бригадир встрепенулась, как старая дева при звуках свадебного марша.
— Хочу немного освежиться, — объяснил Лембит и удалился.
Однако пока он ходил в свой номер, мыл руки, ноги и другие необходимые в предстоящем мероприятии части тела, а также чистил зубы, его пассия просто-напросто уснула, продолжая ругаться во сне. А опоздавший Ромео был вынужден спать в коридоре.
Однако самое неприятное случилось утром, когда Маша-бригадир велела Лембиту катиться на все четыре стороны и выкинула через чуть приоткрытую дверь его паспорт, обратный билет и сто баксов, причитавшиеся ему за рейс. А когда он попытался проникнуть в номер с явным намерением сделать то, за чем он, собственно, и пришел ночью, и чего от него так ждали когда-то, дело кончилось тем самым фингалом, который придавал лицу Лембита несвойственную эстонцам выразительность. Видеть эту белокурую бестию, ставшую свидетелем и участником ее несостоявшегося морального падения, Маша-бригадир больше не желала. Правильно говорят, что в любви важно не только высказать одни и те же желания, но и высказать их одновременно...
Впрочем, все это мы узнали потом, а пока наш новый знакомый, тщательно подбирая слова, попросил о помощи.
— Паспорт в порядке? — спросил Веня, с интересом рассматривая Лембита.
— Паспорт есть, — четко и ясно ответил тот.
— Что с билетом?
— И билет есть.
— Деньги на еду?
— Деньги поесть тоже есть.
Веня развел руками — в чем тогда проблема?
— Не знаю, что дальше делать... — И Лембит тоже развел руками.
— Ладно, — Веня улыбнулся, как тогда, в день нашего знакомства, — дальше с нами пойдешь...
Была у Вени такая особенность — собирать совершенно случайных людей в свою команду (относительно своей персоны особых иллюзий я, кстати, тоже никогда не строил). И только много позже я понял, что он уже тогда подбирал большие и маленькие фигуры для своей грандиозной партии, время которой неумолимо приближалось...
Глава 2
Первым делом Лема (так мы его сократили для удобства общения) стала операции по добыче денег. Суть ее Веня объяснил нам после плотного обеда, за который заплатил новый член команды. В блаженной истоме полулежали мы в меру протертых и сильно продавленных креслах бара. Я наслаждался холодным пивом — более крепкое я до дома зарекся пить, Лем заказал себе айран, который якобы напоминал ему родную эстонскую простоквашу и невесту Вийви (с выпивкой он, по-моему, тоже завязал после всех передряг), ну а Веня довольно подробно объяснял нам, что и как надо сделать. Такая, право, деятельная натура оказалась!
— Чтобы получить деньги, надо что-то продать. Желательно ценное! Иначе денег получится до обидного мало...
Мы дружно кивнули, пораженные могучей логикой его рассуждений.
— Однако ценность понятие относительное. Например, мой фибровый чемодан практически ничего не стоит. Но это не значит, что его нельзя реализовать по хорошей цене. Вопрос в том, как это сделать.
Мы растерянно развели руками, всем своим видом показывая полную некомпетентность в вопросах торговли подержанными фибровыми чемоданами.
— Так вот, сделать это очень легко! Мы покрасим его серебряной краской, которая у нас имеется, а сверху напишем яркими красными буквами, что это несгораемый переносной сейф. По-английски, разумеется. Я такой в одном фильме видел. И обязательно укажем, что сделано это чудо техники в Финляндии. Буквы сделаем лаком для ногтей, который у нас тоже есть.
— А почему в Финляндии? — хором спросили мы. На что Веня ответил, что продавать чемодан пойдет Лем. Во-первых, он похож на финна, во-вторых, нас может узнать торговец выдувалками Мустафа. Услышав свое имя, Лем понял, что время повторять за мной, не вникая в суть происходящего, прошло.
— Я немного не понял, — обратился он к Вене, — почему я должен быть финн? Разве эстонец не может торговать чемодан?
— Может, — согласился Веня, — но финн лучше...
И он как всегда оказался прав — через час лжефинн вернулся с деньгами, толком даже не поняв, как это ему удалось так быстро избавиться от чемодана.
Обратная дорога пролетела быстро. Мы смотрели в окно и беседовали на разные интересные темы. Веня, правда, больше молчал, думая о чем-то своем, так что говорить пришлось нам с Лемом. Я заодно воспользовался случаем и рассказал о своих стамбульских приключениях. Как-то не хотелось выглядеть в глазах Вени простым пропойцей, позволяющим себе терять контроль над ситуацией. Ведь у меня были вполне веские причины...
Дело в том, что наш корабль “Михаил Берлиоз” для начала застрял в Гаване, где мы грузили сахар, — что-то там с документами не в порядке было. Потом посреди Атлантики вышел из строя правый двигатель, так что нам пришлось тащиться до Мадейры на одном винте и вставать на ремонт. В итоге месячный рейс растянулся почти вдвое. Причем значительную часть пути нам досаждали всякие тропические насекомые, оккупировавшие все щели и укромные места на корабле за время затянувшихся стоянок.
Но главная наша беда состояла в присланном буквально перед самым отплытием новом помощнике капитана Тарасевиче. Это был нахрапистый молодой человек с типичной физиономией комсомольского активиста, главной своей обязанностью считавший воспитательную работу с экипажем. Тарасевич гордо называл себя комиссаром, по вечерам приходил в кубрик с гитарой и, мешая всем спать, пел хорошо поставленным голосом песни про комсомол, от которых нас тошнило. А еще он доставал всех постоянными лекциями, похожими одна на другую, как две лапы адмиралтейского якоря. Правда, назывались они по-разному: “Права человека в мире бесправия”, “Там, где у власти капитал”, “Дядя Сэм распоясался”, “В дебрях неоновых джунглей”, “Империалисты бряцают оружием”, но от лекций нас тошнило не меньше, чем от песен... Однако самое ужасное состояло в том, что на всех стоянках во всех портах этот козел организовывал обязательные экскурсии по революционным местам.
Выстроившись в колонну по три, матерясь вполголоса и с вожделением заглядывая в гостеприимно распахнутые двери кабаков, мы маршировали к очередному историческому зданию, где якобы выступал Ленин (или мог выступать). И попробуй дернись — про загранку придется забыть на всю оставшуюся жизнь! Апофеозом визита на берег была неизменная беседа с местными активистами рабочего движения. Активисты смотрели на нас сочувственно, но под суровым взглядом комиссара послушно рассказывали о тяжелой жизни простого капиталистического моряка. После чего садились в собственные иномарки и, облегченно вздохнув, разъезжались дальше бороться за свои права, а нас тем же манером препровождали обратно под удивленными взглядами весело отдыхающей портовой публики.
Вот тебе и:
“...Шумит ночной Марсель в притоне “Трех бродяг”,
А женщины с мужчинами идут в кабак...”
Так бы и вернулись мы домой несолоно хлебавши, но спасибо коку: добавил накануне прихода в Стамбул комиссару в вечерний чай чего следует, и встретил товарищ Тарасевич рассвет в гальюне. Как говорится, лучшее средство от кашля — слабительное. Достаточно одной таблетки, и кашля как не бывало. Кто не верит, может попробовать — не то что кашлянуть, вздохнуть страшно...
Днем, правда, когда границу открыли, и капитан разрешил свободной вахте на берег сходить, вылез пламенный борец за счастье трудового народа минут на пять — весь такой бледный, осунувшийся. Попытался комиссар про гордое имя советского моряка арию исполнить, да после первого куплета так его прихватило, что еле успел до заветной двери добежать. В таких случаях на флоте образно говорят – пробоина ниже ватерлинии!
И как мне было после всех этих испытаний не сорваться с нарезки в любимом городе Стамбуле? Веня посмеялся и заверил меня, что предполагал что-нибудь подобное, а Лем начал обстоятельный рассказ о своих выступлениях на ринге, успев к концу поездки добраться до второго раунда третьего боя...
В Москве Веня с совершенно неожиданным для меня успехом и выгодой продал всю партию выдувалок, а на полученные деньги открыл кооператив со странным названием “Пузырь”. Я сначала хотел возразить, но потом решил не лезть не в свое дело. В конце концов, это был Венин кооператив, созданный за его собственные деньги, а значит, и имя выбирать следовало ему. Главной уставной задачей организации было насыщение внутреннего рынка качественными выдувалками мыльных пузырей, как импортируемыми, так и собственного производства, — эту ужасную фразу Веня сочинил сам, чем невероятно гордился.
Веня стал директором, Лем — начальником службы безопасности, а ваш покорный слуга был произведен в заместители директора. Иных сотрудников в кооперативе пока не наблюдалось. Портом приписки будущего флагмана мировой экономики (это тоже Веня сказал) стал небольшой подвал, похожий на трюм, недалеко от площади Гагарина. Хоть и не центр, а место престижное!
Из мебели имелись три стола — по числу сотрудников, столько же потертых стульев и пара шкафов с уныло повисшими дверками. Все это барахло досталось нам почти бесплатно вместе с помещением. Для освещения с потолка на кривом проводе свисала электрическая лампочка в сто ватт.
Правда, выключатель был разбит задолго до нашего вселения, поэтому пользоваться им приходилось с величайшей осторожностью: берешь палочку и тыкаешь в переплетение проводов, пока не загорится свет, а оттуда только искры летят! Зато телефон работал нормально, особенно после того, как я обмотал изоляцией сломанную пополам трубку и красным фломастером нарисовал на диске стертые цифры.
Ровно посередине комнаты проходил черный и шершавый канализационный стояк, похожий на трубу древнего паровоза, который то ли закопали в подвале враги, то ли откопали строители при закладке фундамента. В его чугунном нутре все время что-то мелодично журчало, однако в утренние и вечерние часы стояк начинал гудеть мощно и напористо, навевая тревожные мысли. Окон в подвале не было...
Для начала Веня решил снять брокерское место на РТСБ и хорошенько нарастить капитал. Я попытался отговорить Веню от всех этих биржевых операций, но он только улыбнулся, как улыбался обычно моим шуткам, и объяснил, что нынешние наши дела, как и поездка в Стамбул, — не более чем подготовка к большой игре. Разминка, так сказать. Он притащил меня к почтамту на Кирова, где располагалась биржа, показал огромный зал, гудящий, как растревоженный улей, поводил между людей, с легкостью фокусника ворочающих сотнями тысяч рублей и десятками тонн всевозможных товаров. Он принес толстый, как телефонный справочник, биржевой бюллетень, где было все, начиная от самолетов и кончая гвоздями.
Для того чтобы я прочувствовал, откуда и как происходят деньги, он даже провел показательную сделку: купил пару снятых с армейской консервации грузовиков “Урал” у какого-то Фонда содействия военным пенсионерам (которых почему-то представляла молодая и наглая девица в очках) и тут же продал их с хорошим наваром Уральскому автомобильному заводу для последующей поставки обратно в армию. При этом сами “Уралы”, насколько я понял, не сдвинулись со своего насиженного места ни на сантиметр!
— Посмотри вокруг, — почти шепотом сказал он, — это одно из мест, где живут деньги. Так сказать, среда их обитания. И если мы хотим завладеть ими, то должны не просто закрепиться здесь, но и досконально разобраться в местных законах и обычаях. Охотник должен хорошо знать свою добычу...
Я понял, что его навязчивая идея овладения деньгами вовсе не прошла после нашего возвращения, а напротив — усугубилась. И что желание стать самым богатым из абстрактной формулы превратилось в руководство к действию.
— Ладно, — Веня вытащил из заднего кармана джинсов несколько свернутых листочков бумаги, — здесь все инструкции, что и как делать во время моего отсутствия.
— Не понял, — я автоматически взял изрядно помятые директивы. — Разве ты уезжаешь?
— На пару дней, — Веня смотрел куда-то в сторону, и я понял, что спрашивать, куда он едет, не стоит. — Вам ничего особенно делать не надо будет. Лем пусть съездит получить должок, адрес там есть. Поможешь ему, если что?
— Веня, ты меня обижаешь, — засмеялся я. — Чтоб я пропустил такой цирк, как Лем, выбивающий долги?
Должен сказать, что это действительно настоящий цирк! Последний раз на него навалились трое, так он их в три удара положил, пиджак поправил и говорит:
— Я немного не понял, разве здесь соревнование по боксу?
Тут еще двое выскочили, а он:
— Мне кажется, вы меня с кем-то путаете. Я пришел за деньгами!
Потом с ходу валит вновь подошедших, поворачивается ко мне и улыбается:
— Они, наверное, решили, что я хочу немного потренироваться...
Лем — это сила. Надо только уметь ее правильно приложить…
— А тебе надо будет оформить последние сделки и попробовать выполнить пару заявок, — прервал мои воспоминания Веня. — Я очень подробно все написал...
— Не волнуйся, все сделаем в лучшем виде!
Честно говоря, узнав о перспективах самостоятельной работы на бирже, я несколько испугался, но раз Веня мне это доверил, надо просто напрячься и сделать.
— Ну вот вроде и все... — Веня рассеянно посмотрел в сторону гудевшей за моей спиной Кировской и как-то странно напрягся. Я, естественно, оглянулся: у перехода металась какая-то бабулька с огромной корзиной и в валенках. Все ясно! В Стамбуле я ему не дал сделать доброе дело, так он здесь отыграется. На том расстались — Веня исполнил, наконец, свое заветное желание перевести старушку через дорогу, после чего спустился в метро, а я побрел по бульварам в сторону Трубной, размышляя обо всем понемногу.
Но чем дольше я шел, тем яснее понимал: Веня не остановится на банальном совершении обычных торговых сделок. Не тот он человек! А значит, я должен сделать свой выбор: уйти или остаться. Причем именно сейчас, пока корабль не отошел от причала. Потом, когда уберут сходни и отдадут швартовы, передумывать будет поздно. Я присел на лавочку с видом на великого русского поэта, задумчиво взиравшего на “племя молодое, незнакомое”, улыбнулся всплывшей в голове шутке: “Почему памятник поставили Пушкину, когда победил на дуэли Дантес?”, и погрузился в размышления.
Уйти легко, но что делать дальше? Опять в море? Так это еще от Стамбула отмыться надо... А ведь могут начать копать, что да как там было! Нет, эта дорожка мне заказана. Остаться, конечно, интереснее, но с Веней надо быть готовым ко всему. Очевидно, что он поведет крайне рискованную игру с запредельными ставками, а в таких играх, если что, не будут разбираться, кто главный, а кто только помощник. Все под раздачу пойдут...
— Эх, где наша не пропадала! Так ведь? — обратился я к Александру Сергеевичу, и он, как мне показалось, одобрительно кивнул. Я блаженно вытянул ноги и расслабился. Что-то подсказывало мне, что грядут серьезные события, когда не только посидеть, постоять некогда будет…
А Веня в это время уже потягивал чаек в мерно раскачивающемся вагоне. Под полом, покрытым ковровой дорожкой, стучали колеса, за окном еще мелькали последние дома столичных окраин. Скорый поезд номер 34, набирая скорость, следовал согласно расписанию в столицу пока еще советской Эстонии город Таллин. Зачем Веня туда ехал, до конца не было ясно даже ему, хотя, что именно там надо сделать, он знал: найти ту тетку-челночницу со шрамом на шее, которая предсказала ему невероятную судьбу. Найти и поговорить еще раз! Тот разговор казался Вене не оконченным — как снятая с полки и открытая, но не прочитанная книга. Сколько уже времени прошло, а он все никак упокоиться не мог...
— Что-нибудь еще желаете? — вежливо поинтересовалась проводница, заглядывая в приоткрытую дверь. Она с нескрываемым интересом рассматривала невзрачную фигуру в потертых джинсах и легкомысленной курточке неброского серого цвета. Все это как-то не вписывалась в роскошный интерьер двухместного купе фирменного поезда “Эстония”. Странный пассажир был к тому же еще и плохо выбрит, если вообще прикасался к бритве последние дни. Совершенно непонятно, почему комендант поезда товарищ Лийв велел выделить ему отдельное купе и окружить особым вниманием. Он так и сказал: “Анне, это специальный пассажир! Он...” — товарищ Лийв попытался подобрать слова, но не найдя ни в русском, ни в эстонском подходящих эпитетов, просто сделал строгое лицо, обозначив всю меру ответственности поездной бригады за происходящее.
— Нет, спасибо, — Веня был вполне удовлетворен и горячим чаем, и хрустящим белоснежным бельем, и вежливым обращением симпатичной девушки в форме, чем-то неуловимо напоминавшей Лема. Его вообще весьма забавило все происходящее. Дело в том, что, придя на вокзал, он увидел изрядную очередь. Все почему-то желали уехать именно сегодня. Веня обругал себя за разгильдяйство — заранее надо было билет покупать! — но толкаться в надежде перехватить желанный билетик не стал.
Прикидывая возможные варианты, он вышел на перрон. Поезд Москва—Таллин как раз подавали на посадку. Веня пошел навстречу двигающимся вагонам, скользя взглядом по строгим лицам проводников в одинаковой форме и аккуратненьким занавесочкам на чисто вымытых окнах.
— Европа, — вполголоса заметил Веня. — Однако ехать все равно надо...
Тут под вагонами что-то скрипнуло, лязгнуло, и поезд, тяжело вздохнув, замер. Пришло время принятия решения, и Веня его принял. Справившись у ближайшей железнодорожной барышни, кто тут старший и где его найти, он проследовал в штабное купе, настраиваясь на экспромт.
“В таком деле главное не забивать себе голову домашними заготовками, — размышлял Веня, подходя к двери. — Когда не знаешь, с кем придется иметь дело, рассчитывать надо только на вдохновение...”
Комендант поезда оказался пожилым сухощавым эстонцем в форме и фуражке. Он так пронзительно и строго глянул на неожиданного визитера, что даже мужественный человек испытал бы сильное желание уйти. Но не Веня! Веня терялся только при большом стечении народа.
— Товарищ Лийв, — Веня сделал многозначительную паузу, — вынужден говорить на этом языке (Веня даже поморщился, чтобы показать, насколько неприятна ему русская речь), но нас могут подслушивать враги. Как истинный патриот Эстонии вы должны мне помочь...
— Я, собственно, — товарищ Лийв встал и поправил фуражку, — не совсем понял...
— Борьба за светлое будущее многострадального эстонского народа, — Веня придал лицу выражение мрачной торжественности, — требует моего немедленного выезда в Таллин!
— Но...
Благодаря Лему Веня знал особенности эстонского национального мышления, поэтому дальнейшая беседа, закончившаяся вселением в отдельное купе, особого труда для него не представляла. Все это выглядело мелочью, легкой игрой по сравнению с предстоящим разговором, которого Веня страшно желал и немного боялся...
Найти Машу-бригадира на рынке (это было единственное имя, которое Веня слышал от Лема) оказалось не труднее, чем сам Центральный рынок, — она торговала сразу напротив входа. Однако встреча началась без должного почтения к Вениной персоне, сопровождавшего его на всем протяжении маршрута Москва-Таллин. И это вполне естественно: там он считался борцом за свободу, а здесь его приняли за соискателя рабочего места.
— Нет у меня работы! — довольно грубо заявила Маша-бригадир, окинув непрезентабельную Венину фигуру презрительным взглядом.
— Да я не за тем, — Веня умел не обращать внимания на настроение собеседника, считая это его личной проблемой. — Мне надо найти одного человека.
— Я что тебе, бюро находок? — она хотела хорошенько шугануть этого типа, чтоб работать не мешал, но тут он (ничего же себе!) положил на заваленный турецкими шмотками прилавок зеленую бумажку с весьма соблазнительной цифрой 50. Сто, конечно, куда красивее, но и такая тоже на дороге не валяется. Да и чем этот мужик, собственно, ей не понравился? Вполне даже симпатичный мужчина!
— Это женщина вашего примерно возраста, — Веня не хотел без крайней необходимости упоминать стамбульские посиделки. — Волосы черные, глаза тоже. На цыганку немного похожа. И шрам…
— Так это же Катрин! — обрадовано сказала тетка и тут же подозрительно спросила: — А зачем она тебе?
— Хочу на любовь погадать, — помявшись для достоверности, ответил Веня. — Друг мне посоветовал...
— А... — объяснение звучало убедительно, да и деньги уже перекочевали в надежное, укромное место. — Иди по этому ряду до конца, дальше направо и еще раз направо. Там она и стоит...
Самое интересное оказалось в том, что Веню ждали.
— Привет, миллионер, — усмехнулась гадалка, узнав Веню на несколько секунд раньше, чем он ее. — Долго же ты до меня добирался!
— Да так получилось, — Веня почему-то немного растерялся и совершенно невпопад спросил, откуда такое странное имя: Катрин.
— Вторая шутка моего незабвенного папаши, — Катрин засмеялась и стала вылезать из-за прилавка. — Он у меня моряк был.
— А первая шутка в чем состояла? — Веня чувствовал, что говорит совсем не то, но никак не мог взять нужный тон.
— Первая шутка, милый человек, это я! — Катрин попросила соседку присмотреть за прилавком и обернулась к Вене: — Ну пошли поговорим, раз уж приехал...
Разговор в грязной вонючей подсобке обошелся Вене в триста долларов. Больше у него просто не было. Но Веня не жалел ни о потраченном времени, ни о потраченных деньгах. Он узнал то, что хотел узнать, он понял то, что хотел понять. А еще он получил подарок — маленький керамический горшочек, очень похожий на тот, что снился, предвещая богатство. Веня даже вздрогнул, когда Катрин вытащила его откуда-то из складок одежды. Судя по потертым краям, она давно таскала его с собой...
Когда все время о чем-то думаешь, пытаясь найти интересное, неординарное решение, прозрение часто приходит от случайного внешнего толчка: услышанной фразы, мелькнувшего лица, заурядного события. И тотчас все меняется! Еще минуту назад ты безнадежно и бессмысленно блуждал в кромешной тьме, натыкаясь на стены и твердые предметы меблировки, как вдруг вспыхнул свет, и мраморные ступени гостеприимно пригласили тебя начать подъем к вершинам успеха.
Таким судьбоносным событием стала для Вени ничем не примечательная беседа — да какая там беседа, просто обмен дежурными фразами! — с партнером по брокерскому цеху Васей. Веня спросил, как дела, Вася сказал, что пока ничего не наторговал, и, в свою очередь, поинтересовался Вениными успехами.
— Да что-то сегодня сонные все, — посетовал Веня, обмахиваясь распечаткой торгов. — Куража в торговле нет...
— А хорошо бы было, — Вася мечтательно посмотрел куда-то вдаль, — найти такой товар, чтоб спрос на него всегда был, а предложение ограниченно.
— И что в этом хорошего? — рассеянно спросил Веня, думая уже о своем.
— Как что? — Вася с удивлением посмотрел на собеседника. — Цену можно поднимать, Веня, цену! А высокая цена означает не что иное, как высокий доход брокера...
— Даже на разовых сделках... — закончил Веня, и в глазах его мелькнула золотистая искра.
Если бы при этом рядом оказался я, то мне бы сразу стало ясно: Веня что-то придумал. Так оно и было! Пока Вася размышлял и фантазировал, Веня думал и считал. Его пытливый ум нашел, наконец, способ выжать из биржи максимальную прибыль!
Пока денежные ручейки бежали мимо Вени, игриво переливаясь на солнце и мелодично журча. В лучшем случае ему удавалось смочить в воде кончики пальцев. Теперь все изменится! Он создаст совершенный насос, с помощью которого возьмет столько денег, сколько пожелает. Зачем искать идеальный товар, когда его можно просто придумать! Причем совершенно необязательно, чтобы он реально существовал, — Вася правильно сказал: чем меньше предложение, тем выше цена. Значит, исходя из общеизвестных математических законов, нулевое предложение сделает цену бесконечно большой.
Будь на месте Вени человек менее осторожный и выдержанный, он бы уже наворачивал круги по биржевому залу, распугивая брокеров безумным взглядом и криками “Эврика!”. Но Веня просто стоял, прикрыв глаза. “Зачем посторонним знать о моем открытии?” — подумал он, и перед его мысленным взором замаячили потрясающие перспективы…
Исчезли унылые стены и шумная суетливая публика, сгинула вся эта беспокойная муравьиная куча по имени Москва, словно не было ее вовсе. И появилось бескрайнее пшеничное поле, по которому шли легкие волны от разыгравшегося не в меру ветерка. Веня вздохнул полной грудью и провел рукой по податливо качнувшимся колосьям. Раздался мелодичный звон — каждое зернышко в колосе, каждая остинка, каждый стебелек были из чистого золота. И он, Веня, был хозяином этого удивительного поля, безраздельным его властителем. А над головой сияло огромное солнце, тоже золотое и даже, как Вене показалось, с отметкой пробирной палаты, подтверждающей чистоту и качество благородного металла...
— Значит, так, — Веня торжественно посмотрел на нас, мне даже показалось, что от его взгляда в темных углах нашего подвала заиграли золотые отблески, — игры кончились, завтра начинается серьезное дело.
Я быстренько налил всем чайку, поставил на стол сахар и початую пачку “Юбилейного” печенья. Лем на правах службы безопасности проверил, надежно ли заперта дверь и не скрываются ли за ней враги, после чего сунул под мышку градусник — что-то с утра его знобило — и присоединился к нам. А Веня, убедившись в полном внимании, довольно строго произнес:
— В чем состоит наша главная задача? — и он посмотрел на Лема.
— Насыщение внутреннего рынка качественными выдувалками мыльных пузырей, — Лем хотя и немного растерялся, но довольно бойко процитировал соответствующий раздел учредительных документов, — как импортируемыми, так и собственного производства. Правильно?
— В принципе правильно, но это далеко не главное, — Веня посмотрел на меня. — А ты что скажешь?
— Да хорошо бы денег срубить, — я решил заодно намекнуть, что инвестиции в развитие (любимый ответ Вени на вопрос о зарплате) это здорово, но и сегодня хочется хотя бы маленьких бытовых приятностей. — А то совсем грустно.
— Ближе к делу, но не совсем, — похвалил меня Веня, пропуская мимо ушей извечный вопрос работника к работодателю: “Где деньги?”
И он пояснил, что просто заработать денег на хорошую жизнь не представляет ни малейшего труда. Для него во всяком случае. А вот овладеть деньгами, заставить их повиноваться своей воле, вот это цель. Достойная цель! При этом банальное богатство само свалится в руки, как перезрелое яблоко.
— Так вот, для этого, — Веня посмотрел на нас уже строже, что означало прекращение дискуссии, и даже постучал карандашом по маленькому керамическому горшочку, который появился на его столе после загадочной поездки, — мы должны придумать идеальный товар. Легко конвертируемый в любую валюту, занимающий мало места, не портящийся со временем и не требующий особых условий хранения...
— Так это водка! — осенило меня. — Или какой-то другой крепкий и вкусный напиток!
— Я не закончил, — Веня еще строже посмотрел на меня, и я понял, что сама идея в его голове созрела, но он хочет с нашей помощью облечь ее в плоть, проверить, насытить деталями. — Так вот, самое главное в идеальном товаре это его высокая стоимость за единицу веса. Он должен буквально умещаться в кармане. Тогда проще и хранить, и через границу провозить в случае необходимости.
— Я немного не понял, зачем через границу возить? Тем более в кармане... — Лем растерянно развел руками, и градусник, о котором он забыл, со звоном упал на пол.
— Ртуть! — охнул я. — Теперь собирать замучаемся...
— Ртуть... — эхом отозвался Веня. — Именно так! Надо только как-то ее изменить, придать особый оттенок...
— Покрасить, — буркнул я из-под стола. — Давай, Лем, хватит сидеть. Лезь сюда, собирать будем, пока гадость эта по всему подвалу не разбежалась!
И чтобы он соображал быстрее, а обозвал его вредителем. Лем покорно вздохнул и присоединился ко мне, бормоча:
— Ртуть не может никуда разбежаться, потому что это металл, хотя и жидкий при комнатной температуре...
А Веня, подобрав ноги на стул, продолжал думать вслух:
— А почему бы действительно не покрасить ртуть? Например, в красный цвет. Получится броско и оригинально.
— Что значит покрасить? — две наших пыльных и покрасневших физиономии высунулись из-под стола. — Опять же зачем?
— Разумеется, фигурально выражаясь. Просто мы назовем наш идеальный биржевой товар “красная ртуть”, — Веня задумался. — И придадим ему уникальные свойства, делающие его незаменимым в самых разных областях экономики.
— Какие свойства и в каких областях? — мы с Лемом окончательно вылезли из-под стола. Хрен с ней, с ртутью этой, потом соберем! Уж больно разговор интересный пошел.
— Это совершенно неважно! Достаточно, чтобы все знали, какая это нужная, дорогая и, что самое главное, дефицитная вещь! — Веню понесло, он говорил горячо и напористо.
Золотое сияние разливалось по подвалу, стояк победоносно гудел, а мы с Лемом слушали, открыв рот...
Оказалось, что красная ртуть действительно обладает уникальными свойствами. Ее легко провезти через границу, потому что она занимает очень мало места. Например, при цене пятьсот долларов за грамм товар на лимон баксов потянет на два килограмма и займет всего лишь майонезную банку! Там, за границей эту штуку легко продать, поскольку ее использование сулит огромные выгоды, а производится она только у нас. До падения железного занавеса секретности вывоз красной ртути был строжайше запрещен.
Производится она на нескольких секретных заводах, но в нынешних условиях зарождающихся гражданских и экономических свобод, на фоне всеобщего примирения и разоружения вполне возможно ее приобретение. Причем по весьма низкой цене советского отраслевого прейскуранта. Директора, разумеется, придется брать в долю. Дело за малым: найти, купить и вывезти! Весь мир замер в ожидании поступления первой партии. Наличные уже получены и упакованы в дипломаты — ровными аккуратными пачками!
— Я немного не понял, — Венин напор расшевелил даже Лема, — а почему мы до сих пор не купили эту красную ртуть?
— Именно! — я даже почувствовал некоторое разочарование в Вениных способностях: знать про такую ценную штуку и ничего не делать. — Только поторопиться надо, пока другие не узнали. И не стоит вообще биржу привлекать. Сами купим, сами вывезем, сами продадим. И не процент получим, а весь навар!
— Так вся загвоздка в том, — Веня удовлетворенно потер руки и засмеялся, — что нет никакой красной ртути, не существует ее в природе.
— Как нет?! — я почувствовал в ногах предательскую дрожь.
— Так! Мы только что ее вместе придумали, — Веня хлебнул остывшего чайку и бодро захрустел печеньем.
— А миллион в майонезной банке? — подал голос Лем, уже видевший себя с ненаглядной невестой Вийви на скотном дворе маленькой собственной животноводческой фермы где-нибудь в Швейцарии. Чистенькие коровы весело мычали, позвякивая бубенчиками, а счастливая Вийви в белом переднике несла ему на пробу поддон со свежим, еще пенящимся молоком.
— Миллион будет! — уверенно ответил Веня. — Но в виде процентов с биржевых сделок, которые мы проведем.
— Каких сделок? — и тут где-то в уголке моего растерянного сознания зародилось сомнение во вменяемости нашего директора.
— С нашим идеальным товаром.
— Красной ртутью?
— Да.
— Так ее же не существует.
— А разве это имеет значение? Большинство людей жаждет быстрого и легкого обогащения. Они слишком любят деньги. И это делает их уязвимыми и податливыми, готовыми бежать за любым, даже самым невероятным миражом, ради достижения своей призрачной цели...
В один прекрасный день в кулуарах биржи появился никому неизвестный господин. Дорогой костюм с отливом, вальяжная походка и довольно правильный, но очень медленный русский быстро создали ему репутацию солидного иностранца. Местная публика не сошлась пока только в его национальной принадлежности.
— Это швед! — говорили одни, ссылаясь на особенности произношения и светлые волосы, собранные в хвост (как Лем ни сопротивлялся этой “прическа не для мужчины”, но Веня был неумолим).
— Немец! Без всякого сомнения немец! — утверждали другие, добавляя, что лично видели его выходящим из посольства ФРГ.
Однако самые информированные только многозначительно улыбались. Они-то знали, что господин Лайм (им даже имя было известно!) прилетел прямым рейсом из-за океана и имеет желание присмотреться к новому рынку. Судя по толщине бумажника, случайно увиденного некоторыми счастливчиками, и бриллианту на пальце, размерами и формой напоминающему таракана среднего возраста, который видели все, это вполне здоровое желание было подкреплено самыми серьезными финансовыми возможностями.
Иностранец, ознакомившись с представленными на торгах товарами, довольно презрительно поморщился:
— На нью-йоркской фондовой бирже (теперь-то все поняли, что этот набитый баксами фирмач прибыл именно из Штатов) оборот за один день во много раз больше, чем здесь за целый год...
Затем он зашел выпить чашку кофе в буфет, поразив присутствующих неординарностью взгляда на текущую экономическую ситуацию. Хотя Веня не велел Лему выходить за рамки прописанного и выученного наизусть сценария, но всеобщее внимание настолько выбило беднягу из колеи, что он позволил себе несколько высказываний, как говорится, “от себя”. Высказывания носили довольно спорный характер с точки зрения экономической науки, но ведь известно, что личность говорящего часто играет куда большую роль, чем содержание сказанного. Так несколько разноцветных мазков, разбросанных шаловливой детской рукой по листу бумаги, называются мазней, а то же самое, сделанное кистью маститого художника, считается шедевром. Примерно то же получилось и с господином Лаймом.
По окончании экскурсии господин Лайм поинтересовался, почему на торгах не представлена красная ртуть.
— А что это такое? — хором спросили все.
— Вы не знаете, что такое красная ртуть? — в свою очередь удивился господин Лайм. — Очень странно! Ведь этот уникальный материал производится только в России...
После чего раскланялся, показав всем своим видом, что со столь некомпетентными людьми ему обсуждать нечего, и отбыл в неизвестном направлении на роскошной черной машине иностранного производства, которая, как оказалось, все это время ждала его у подъезда.
Надо сказать, что самым сложным во всей этой истории было объяснить Лему, что именно ему надо делать и о чем говорить, а что не надо. Прочее же — костюм, бриллиант и лимузин, мы достали без особого труда.
Биржа зашевелилась: на каком таком основании эта самая красная ртуть, столь интересующая заокеанского гостя, осталась за рамками биржевых торгов? И что это вообще такое? Брокеры кинулись кто куда: бывшие инженеры полезли в учебники по химии и справочники, бывшие комсомольские активисты стали звонить старшим товарищам — бывшим партийцам, а бывшие бандиты погрузились в меланхолию: узнать хочется, а кому язык развязать — непонятно.
Последний раз такой ажиотаж был, когда прошел слух о чрезвычайно выгодных поставках в некоторые африканские страны обычной золы расфасованной в банки с надписью “Быстрорастворимые жареные люди”. Причем никакого обмана тут не было, поскольку в золу добавляли немного настоящего крематорского пепла. Процентов десять. Можно подумать, в растворимом кофе настоящего кофе больше!
На общем фоне только Веня сохранял олимпийское спокойствие, как будто эта самая красная ртуть его нисколько не интересовала. Кое-кто из брокеров, впавших в меланхолию, даже стал присматриваться к нему с чисто профессиональным интересом: а чего это он так странно себя ведет? Может, знает что-то? Но жизнь как всегда оказалась полна неожиданностей: про красную ртуть написали в газете!
Это был добротный газетный материал, сделанный мастером своего дела за хороший гонорар. В нем было все: секретный завод за бетонным забором с колючей проволокой в три ряда поверху, немного чудные ученые — в белых халатах и противогазах через плечо, директор старой закваски с волевым подбородком и красными от бессонницы глазами…
И, разумеется, уникальная разработка, засекреченная злыми генералами и только теперь, в новых условиях, получившая путевку в жизнь. Образы героев статьи были набросаны резкими, решительными мазками, какими изображают положительных, но немного заблудившихся в жизни персонажей, а генералы выглядели настоящими монстрами, душителями научной мысли. Непосредственный же результат исследований, рожденный бессонными ночами раздумий, каждодневным, тяжелым трудом и редкими вспышками вдохновения, сиял подобно звезде первой величины на небосклоне мировой экономики. Еще в статье имелись восторги иностранных специалистов, положительные мнения экспертов, ожидаемые мировые цены в районе пятисот долларов за грамм и прогнозы, прогнозы, прогнозы — один другого соблазнительней...
Короче говоря, в статье было все. Кроме правды, разумеется. Веня на этом деле потерял круглую сумму наличными, а я утратил остатки веры в правдивость печатного слова. Имел, знаете ли, какие-то неизжитые новым временем иллюзии...
Биржа проглотила статью вместе с шуршащей газетной бумагой и приятно пахнущей типографской краской с поспешностью спаниеля, нашедшего дохлую крысу. Один день все читали, на второй день кинулись на поиски с удвоенной энергией. Только Веня продолжал удивлять товарищей по работе полным равнодушием к проблеме и каким-то многозначительным выражением лица. Его несколько раз пытались раскрутить на откровенный разговор, но он только смеялся и уходил торговать копеечными вьетнамскими вениками из украинской соломы с особой пропиткой, придающей им какие-то уникальные свойства.
А потом грянул гром. В биржевой сводке прошла сделка, замеченная только потому, что наиболее опытные и прозорливые брокеры ждали ее появления и, не жалея глаз, регулярно просматривали толстые пачки исписанных мелкими буковками страниц. А дальше вся эта махина алчных ожиданий и несбывшихся надежд быстро разбогатеть сорвалась с места и понеслась все быстрее и быстрее, сметая замешкавшихся и увлекая сомневающихся. Процесс, что называется, пошел!
Что же касается сделки, то сводилась она к следующему:
Поставщик — Еловый институт;
Предмет поставки — красная ртуть;
Количество — два килограмма;
Условия поставки — самовывоз;
Цена — 200 долларов США за грамм;
Общая стоимость — 400000 долларов США (оплата в рублях по курсу 16 рублей за доллар).
Брокером значился г-н Дарматович, покупателем — какое-то никому неизвестное юридическое лицо с участием иностранного капитала и довольно неопределенным названием, содержащим стандартный набор красивых и непонятных слов типа “инвестмент”, “инкорпорэйтед”, “кампани”. Печать тоже была какая-то неразборчивая. Национальную принадлежность иностранного капитала выяснить не удалось, но несколько человек готовы были поклясться на Конституции, что видели в роковой день того самого господина Лайма в костюме и с бриллиантом, беседующим о чем-то с г-ном Дарматовичем на крыльце биржи. Учитывая мировую цену в пятьсот долларов (в том, что конвертируемый товар уже давно вывезен за рубеж, все были уверены абсолютно!), нетрудно было посчитать прибыль, извлеченную из сделки ее участниками. В том числе и небезызвестным г-ном Дарматовичем — называть его Веней теперь ни у кого язык просто не поворачивался. Вот тебе и вьетнамские веники из украинской соломки...
Однако если бы ослепленные многочисленными нулями господа удосужились внимательно прочитать документы, то непременно выяснили бы, что на самом деле никакая ртуть — ни красная, ни зеленая, ни даже естественного серебристого оттенка — реально в деле не участвовала. Срок поставки был определен в шесть месяцев, то есть на момент совершения сделки ее предметом было только право на получение товара в соответствующие сроки.
Печатая все эти бумажки, Веня даже напевал какой-то веселенький мотивчик (со слухом у него было, надо признать, весьма слабовато, если не сказать ужасно) на стихи собственного сочинения. Суть их сводилась к следующему:
— Ай да Веня, ай да молодец!
Эти бессмертные строки звучали во всевозможных вариантах, а припевом почему-то было:
— Как он плюнул в холодец!
Мы с Лемом удивленно переглядывались, но молчали. Не хотелось сбивать директора с веселой волны...
А Вене действительно очень понравилась собственная идея, в которой правды вроде бы совсем не было, но и ложь, если разобраться, тоже в явном виде отсутствовала.
Еловый институт располагался в небольшом подмосковном лесу неподалеку от МКАД. Несмотря на хвойное название организации, деревья вокруг росли исключительно лиственных пород. Впрочем, внутри огороженной ржавой сеткой территории имелось несколько серебристых елей вокруг бюста вождя мирового пролетариата, да в давно заброшенной оранжерее стыли на сквозняке экзотические пинии с длинными мягкими иголками. Прошлую зиму они как-то протянули без отопления и людского внимания, но тогда хотя бы все стекла были целы. Теперь же после милых детских шалостей шансов выжить у них не было...
Институт вообще переживал не лучшие времена: с началом перестройки кончилась безбедная и беззаботная жизнь. Тогда все было понятно и предсказуемо. Один отдел разрабатывал тему крайней необходимости расширения еловых насаждений, другой с неопровержимой убедительностью доказывал пагубность такого пути, предлагая наоборот вырубить все елки и посадить сосны. Кто-то экспериментировал с длиной иголок, обрезая их ножницами, кто-то пытался вырастить вместо шишек ананас. Сектор международного сотрудничества трудился на ниве выведения жаростойких елок и морозоустойчивых пальм.
Короче говоря, главным преимуществом той эпохи была полная свобода научного поиска и хорошая зарплата. А потом пришла перестройка, и началось форменное безобразие... Кто-то пошел в депутаты, кто-то занялся бизнесом, кто-то решил стать, наконец, академиком, кто-то попытался сделать все сразу. В итоге финансирование сократилось, народ частью разбежался, частью занялся разными делишками, далекими от науки, а дирекция впала в растерянную спячку, завидуя более удачливым собратьям, дислоцированным в центре столицы.
Там такие деньги на сдаче помещений в аренду делали, что у руководителя Елового института, доктора каких-то там наук Петра Петровича Бакланова, начинали болеть от зависти зубы. Будь он постарше — выправил бы пенсию, и гори оно все ясным огнем! Но это счастье было пока недостижимо. Как и занятие любимой наукой. Ведь наука, подобно любви, в бедности чахнет...
Честь открытия главного поставщика красной ртути принадлежала мне. Случилось это совершенно случайно: после продажи турецких выдувалок Веня выдал мне довольно крупную (по моим понятиям) сумму в качестве вознаграждения и отпустил в краткосрочный отпуск. Только просил не запивать ракы пивом, даже если будет очень жарко. Я пообещал...
И действительно ракы пивом не запивал. Но про водку-то мы не договаривались! Так что турецкая одиссея повторилась, с той лишь разницей, что до дому я добрался сам. Однако пробираясь сквозь бурелом совершенно незнакомого леса, куда меня занесли превратности судьбы (была ли тут виной женщина или водка, ответить затрудняюсь), я наткнулся на асфальтовую дорогу, в конце которой имелась проходная с многозначительной надписью Еловый институт и стоял рейсовый автобус, готовый отправиться в сторону Москвы.
Все это вспомнилось мне, когда на историческом совещании, породившем красную ртуть, Веня сказал:
— Чтобы правильно разыграть комбинацию, нам нужен подходящий поставщик. — И пояснил, постукивая карандашом по своему любимому горшочку: — Это как фундамент: если он кривой, то криво пойдет и стена.
— А что значит подходящий? Ради такого дела можно еще один кооператив открыть.
— Макс, ты только не обижайся, — Веня смущенно отвернулся, — но постарайся хотя бы иногда думать. Ну какой кооператив может производить уникальное вещество? Это должен быть научный институт. Старый добрый НИИ. С умным названием и неопределенным профилем деятельности. Немного запущенный, чтобы легче было с директором договориться, немного не в Москве, чтоб добираться до него надо было с трудностями...
— Елки-палки! — буквально вырвалось у меня.
— Что значит елки-палки? — Веня вдруг начал краснеть. — Разве я сказал какую-то глупость, чтоб прерывать меня в такой грубой форме?
— Да нет, конечно! Еловый институт — это именно то, что нам надо! — И я, немного путаясь в причинах моего появления в том лесу, рассказал, что к чему.
— Отлично! Завтра же едем туда на разведку, — Веня не любил впустую сопли жевать: если маршрут не вызывал сомнений, он выходил на него немедленно...
— Я немного не понял, — вступил в дискуссию Лем. — Мы ищем продавца, но не ищем покупателя. Разве он нам не нужен?
— Покупатель особого значения не имеет, — терпеливо пояснил Веня. — Красная ртуть интересна брокерам и прочей торгующей публике только тем, что ее можно купить за рубли, вывезти за границу и продать за доллары. А такие операции обычно делают через липовые или подставные фирмы. Так что покупателем никто особо интересоваться не будет. Теперь понял?
— Теперь немного понял, — Лем даже лоб наморщил от напряжения. — А что не понял, буду думать!
— Молодец! — Веня похлопал его по плечу. — А мы пока с Максом поедем...
Несмотря на общий развал, еловый институт охранялся должным образом. Железные ворота были плотно закрыты, а чем-то похожая на Машу-бригадира тетка в зеленой армейской рубашке твердо стояла на защите вверенных рубежей.
— Добрый день. Нам бы к директору пройти, — с чудовищной вежливостью произнес Веня, по случаю важного визита нацепивший ненавистный галстук.
— Пропуск! — рявкнула тетка, поправляя потертую кобуру с наганом. Ни дать ни взять страж Башни смерти из детского фильма про Королевство кривых зеркал. Они, помнится, кричали: “Ключ!” и размахивали алебардами.
— У нас к нему очень серьезный разговор, — не теряя надежды, продолжал Веня.
— Пропуск показывайте и проходите! — ответ звучал еще более грозно, но содержал и небольшую подсказку: вдруг у нас пропуск есть, а мы просто не знаем, что с ним делать.
Не знаю даже, чем бы все закончилось, но по счастливой случайности именно в этот момент в проходную вошел человек с печальным лицом. Это был директор, пребывавший в самом ужасном состоянии духа, — утром он заезжал в министерство, где ему сообщили, что в ближайшее время институт скорей всего будет вообще закрыт. Увидев двух прилично одетых граждан, пытающихся пройти на территорию для встречи с ним, директор вдруг почувствовал необъяснимое волнение, похожее на надежду. А вдруг они принесли добрую весть?
— Вы ко мне, товарищи? — спросил он, обращаясь к нашим спинам, а тетка, увидев начальника, встала по стойке смирно и доложила:
— Вот, Петр Петрович, пытаются пройти без пропуска. Говорят, к вам.
Мы обернулись и представились. Потом Веня сказал, что есть серьезное деловое предложение. Директор кивнул и пригласил нас внутрь. Тетка открыла было рот и протянула руку, пытаясь нас задержать, но получилось это как-то неуверенно, особенно после слов директора:
— Пусть пройдут, а пропуск я сейчас же на них оформлю...
— Вот это кадр, — с восхищением шепнул мне Веня. — Если обо всем договоримся, обязательно возьмем ее на зарплату. Мимо такого цербера ни один конкурент не прошмыгнет!
В довольно симпатичном кабинете с видом на лесопосадки нас угостили чаем с баранками, развлекли коротким рассказом об основных достижениях института и после небольшой паузы попросили изложить суть делового предложения.
Веня, успевший присмотреться к директору, сразу перешел к делу:
— Петр Петрович, ваша уважаемая организация никогда не занималась производством красной ртути?
— Да я, Вениамин Ильич, признаться, — директор, как всякий человек науки, столкнувшийся с совершенно неизвестным явлением, смутился, — даже не слышал про такое. Красная ртуть... А это вообще возможно?
— Я бизнесмен, а не ученый, — Веня многозначительно посмотрел на собеседника, — так что меня волнует не техническая сторона вопроса, а то, что это вещество можно очень выгодно перепродать.
Директор вначале растерялся, но после довольно расплывчатого, полного намеков и недоговоренностей объяснения Вени, подкрепленного твердым обещанием солидного гонорара в СКВ, дал безоговорочное согласие. Сказал только, что в ближайшее время весьма вероятно закрытие института.
— Так это еще лучше! — успокоил его Веня, доставая из портфеля пачку договоров на поставку красной ртути и пухлый пакет с баксами. — Все равно подобные игры нельзя затягивать.
На том и разошлись...
Когда визитеры покинули кабинет, Петр Петрович запер дверь и подошел к окну. Его мучила совесть. Впервые в жизни он, человек науки, согласился участвовать в какой-то непонятной махинации грандиозного масштаба. Смысл ее был до конца не ясен, скорее угадывался, но явного криминала не было. Если кто и мог пострадать в результате реализации проекта, так это биржевые торгаши и прочие жулики типа “купи-продай”. А эту публику доктор наук Бакланов жалеть не считал нужным. С другой стороны, полученные деньги (подумав о деньгах, он робко пощупал отяжелевший карман — на месте ли?) позволят продолжить научные исследования. И пусть этот институт закрывают — он свой собственный откроет!
Когда я спустился в подвал, дверь оказалась заперта. Однако свет из-под нее пробивался, придавая грязным ступеням вид лестницы из вчерашнего фильма ужасов. Значит, кто-то там есть! Однако проникнуть внутрь оказалось совсем не просто: на страже стоял Лем! Сперва он долго шел к двери, потом выяснял, кто стучит, потом интересовался, действительно ли я там стою или кто-то посторонний представляется моим именем. Наконец, придя к решению впустить меня, он еще минут десять возился с замком. И все это время я изо всех сил лупил в дверь всеми четырьмя конечностями и кричал, что у меня срочное сообщение.
Оказавшись внутри, я понял, в чем дело: Веня считал деньги, заработанные на красной ртути. Пачки еле умещались на столе, выпирали из сейфа и топорщились из двух потертых полиэтиленовых мешков с голыми девицами и пальмами. Лицо Вени выражало глубокое удовлетворение. Увидев меня, он обвел рукой все это великолепие и не без гордости произнес:
— Как тебе наши итоги? Это, между прочим, всего за две недели! А ты не верил...
— Веня, тут такое дело! — я постарался успокоить дыхание. — Ты даже не представляешь!
— А что случилось? — он отложил надорванную пачку. — Садись и рассказывай.
— Да какой там садись! Ты знаешь, что я сегодня в руках держал?!
— Когда в туалет пописать ходил? — все-таки общение со мной не прошло для Вени даром, но я пропустил его юмор мимо ушей.
— Так вот, я сегодня держал в руках красную ртуть! Настоящую красную ртуть! Которой, по твоему утверждению, в природе не существует. И, между прочим, она шла уже по восемьсот баксов за грамм!
— И тебя это удивляет?
— Меня удивляет, почему этот контейнер проходит мимо нас. Или мы больше не нуждаемся в деньгах?
Веня посмотрел на меня с нескрываемым интересом.
— Макс, ты действительно поверил, что в контейнере содержалась именно красная ртуть?
— Так там же сертификат приложен на трех страницах! — Венино спокойствие несколько отрезвило меня. — С печатями! Министерство даже какое-то указано. И крупными такими буквами написано “Ртуть красная”, ГОСТ такой-то.
— На крашеной овсянке, которую я вез в Стамбул, тоже было написано “Икра черная”!
— Так ты думаешь...
— Не думаю — уверен! Всё эта липа, которая неизбежно должна была появиться, — Веня задумался. — Хотя я не исключаю, что со временем эту самую красную ртуть на самом деле изобретут. Спрос рождает предложение!
Потом он подвел меня к столу, велел положить руки на пачки с деньгами, чтобы я ощутил их реальность, и посоветовал не забивать себе голову всякой ерундой.
Дальше надо двигаться! Дальше!
Глава 3
Когда я прибежал в офис (офис, пожалуй, слишком громко сказано — всего-то двухкомнатная квартира, однако с предыдущим подвалом не сравнишь!), Веня был уже на месте. Он задумчиво смотрел в окно. Там, прямо по Кутузовскому проспекту, лязгая по асфальту гусеницами, шли танки, а демократически настроенная молодежь что-то возмущенно скандировала и размахивала простынями с наспех сделанными надписями типа “Долой ГКЧП!”
— Что делать будем? — спросил я, наливая чайку себе и Вене.
— Пока думать... — не оборачиваясь, ответил Веня.
Мы попытались послушать новости из радиоприемника, купленного Веней по дороге, но взволнованный и совершенно неразборчивый голос диктора только окончательно сбил нас с толку…
А возле Белого Дома, ставшего прибежищем и оплотом защитников Свободной России, шел митинг. Народ с горящими глазами и широко распахнутыми ушами восторженно внимал пламенным речам и революционным призывам. Гордо реяли российские флаги.
В первом ряду, взявшись за руки, стояли двое — он и она. Молодые, красивые, влюбленные и совершенно счастливые от всего происходящего. Ведь в этом нежном возрасте особенно приятно ощущать себя частью какого-нибудь мощного процесса. Это придает силы и значимости. А если речь идет о таком замечательном мероприятии, как революция, так о чем еще можно мечтать!
Речь закончилась, и народ, скандируя: “Россия! Белый Дом! Свобода!” стал бодро расходиться по баррикадам. Двинулась и наша парочка.
— А знаешь, как мы назовем нашего маленького? — спросила вдруг она немного смущенно.
— Не знаю, — ответил он. — Может быть, Борис?
— Нет, — она смутилась еще больше. — Мы назовем его Забелдос...
— Почему Забелдос? — несмотря на общий душевный подъем, он почувствовал некоторую растерянность.
— Ну, как ты не понимаешь! — она тряхнула головой и с вызовом посмотрела на любимого. — Защитник Белого Дома и Свободы!
Хлопнула входная дверь, и в офис вошел Лем.
— Я немного не понял, — как всегда обстоятельно, спросил он, — почему на улицах военный парад? Разве сегодня праздник?
— Почти, — отмахнулся Веня, садясь за стол и беря в руки свой любимый калькулятор с повышенным числом разрядов для подсчета о-о-очень больших денег. — Ты лучше скажи, как собираешься обеспечить безопасность нашего офиса. Может, охрану вызвать?
— Зачем вызвать? — Лем подошел к двери и выглянул в коридор. — Она еще здесь. Я не успел ее отпускать.
В этом был весь Лем: он думал не спеша. Именно эта черта, наряду с отличными боксерскими навыками, делала его незаменимым в качестве руководителя службы безопасности. Вот сегодня, например: все только охрану вызывают, а у нас она уже есть! И не потому, что Лем гениально предвидел обострение политической ситуации и форменный военный переворот — он просто не успел принять решение о снятии поста охраны, установленного на период майских праздников, когда из-за опасности всяческих народных волнений в офис был посажен человек с ружьем. В какой-то степени наш Лем был фаталистом, поскольку полагал, что жизнь сама все расставит по своим местам и главное — ей в этом не мешать. Ничто не могло выбить его из колеи доброжелательного спокойствия.
Однажды к нам в офис заявились конкретные пацаны с явно чрезмерными претензиями. Они вели себя довольно вызывающе: размахивали оружием, ломали офисную мебель и даже перевернули ведро с мусором на новый финский ковролин. К счастью, Лем оказался на месте и сразу взял ситуацию в свои руки. Для начала он представился сам, потом попросил представиться гостей — нельзя же вести переговоры с незнакомцами! Поскольку гостей было пятеро, а Лем каждое имя повторял по несколько раз, постоянно извиняясь за неправильное произношение, то вся процедура заняла не менее получаса.
Запал, разумеется, угас, боевой дух сменила некоторая усталость, тем более что могучая фигура Лема и здоровые кулаки со сбитыми костяшками и не таких собеседников настраивали на мирный лад буквально через пять-десять минут разговора. Так что когда Лем приступил, наконец, к обстоятельному рассмотрению претензий, то гости предпочли ретироваться, — ведь жизнь только одна, и провести ее в столь неторопливой беседе просто непозволительная роскошь…
А как Лем ездил на стрелки! Там все уже перестреляли друг друга, а он только подъезжает. Весь такой аккуратный, в светлом костюме и тщательно начищенных ботинках. Когда эта фигура появлялась в клубах порохового дыма и, задумчиво осматриваясь, спрашивала: “Я немного не понял, почему стреляют. Разве здесь стрелковый тир?”, многие принимали его за ангела, бросали оружие, каялись в грехах и пытались договориться о рассмотрении дела в свою пользу.
— Вот и хорошо! — Веня отодвинул калькулятор и посмотрел куда-то сквозь нас, в то ведомое лишь его возбужденному разуму будущее. — Пусть охрана охраняет, а мы будем работать.
Он быстро подошел к двери и выглянул в коридор, но там кроме часового никого не было. Да и тот спал, завернувшись в потертый овчинный тулуп, — только ржавый ствол берданки торчал вверх, и гулкий храп вторил гулу идущих под окнами танков.
— Так вот, — Веня посмотрел на нас, и лицо его стало серьезным, — я тут попробовал посчитать. Погонял, знаете ли, циферки туда-сюда (он сделал довольно выразительный, но не слишком приличный жест). И у меня получилось, что все это так просто не закончится.
— А что, — перебил его Лем, — после парада будет демонстрация?
— Вроде того, но главное не это... — Веня прошелся по кабинету, потом остановился перед своей любимой картиной, занимавшей полстены, и задумчиво стал ее разглядывать, как будто видел впервые. На картине был изображен большой пузатый котел. Увидеть его содержимое было невозможно, но что-то похожее на дымку или сияние над котлом имелось. Не офис, а каморка папы Карло! Только вместо дверки в сказочную страну, которая пряталась за нарисованным на холсте очагом в сказке про Буратино, наша картина прикрывала личный Венин сейф. Рядом в аккуратной рамочке под стеклом висела разглаженная и подклеенная стодолларовая купюра. Та самая, что мы получили от продажи первой партии выдувалок мыльных пузырей. Веня еще тогда отказался ее тратить, заявив, что обязательно повесит в своем офисе.
И тут он сказал такое, что в первое мгновенье мне показалось, будто он не в себе. Я даже подумал, не контузило ли его случайным выстрелом по дороге на работу…
— Главное, что сегодня закончилась история Советского Союза.
— Что значит закончилась?
— Все великие империи рано или поздно распадаются на составные части, умирают. Чем мы лучше?
— Да ты посмотри сила какая! — обиделся я за державу и, подойдя к окну, указал на бесконечную череду движущихся танков. Сказал и осекся...
Танк, вне всякого сомнения, необычайно грозная и мощная машина. Особенно современный! И впечатление, которое производит на человека рычащая надвигающаяся махина, сродни первобытному ужасу. Лем по этому поводу очень хорошо сказал: “У меня при виде танка волосы стынут в жилах и кровь дыбом встает!” Недаром в армии есть особый способ психологической закалки — “обкатка танком”. Но зрелище за окном было скорее жалким, чем страшным. Как-то робко все это двигалось, без внутренней уверенности в своей правоте. Чувствовалось, что приказа стрелять у них нет. Не решилось высшее руководство страны на такой шаг.
— Разве можно показывать оружие, если не готов его использовать? Это как придти к женщине с цветами и шампанским, раздеться догола, походить туда-сюда по комнате, попрыгать, потом одеться, чмокнуть ее в щечку и отвалить, — подумал я вслух. — Пистолетом не размахивают, из него стреляют! Причем на поражение!
— Вот, вот, — согласился Веня, — сам видишь, что творится. Я, правда, с финансовой стороны подходил, но результат тот же самый получился. Так что скоро начнется... В смысле, кончится...
Я глянул на Лема, сидящего в соседнем кресле, но тот, похоже, все еще переваривал слова о грядущей демонстрации, пытаясь понять, по какому случаю организованы праздничные мероприятия. Я поднял глаза на изучавшего любимую картину Веню, но он, оказывается, уже подошел и стоял совсем близко. И внимательно на меня смотрел.
— Есть еще кое-что... Помнишь нашу встречу в Стамбуле? Там еще гадалка была.
— Которая богатство тебе обещала? — я напряг память, но, кроме жаркой южной ночи и нестройного “что ж ты кружишь, черный ворон, над моею головой”, ничего с ходу и не вспомнил.
— Не просто богатство, — Веня продолжал смотреть на меня в упор, — абсолютное богатство.
— Было дело, — согласился я.
— Так вот, я с ней еще раз встречался. В Таллин специально ездил. И она мне кое-что рассказала, — он сделал над собой явное усилие. — Я говорить не стал, поскольку смысла в том не было. Да и самому все продумать надо было.
В этом весь Веня — каждое слово должно тащить на горбу тяжеленный мешок целесообразности и глубокого смысла! Нет чтобы дать им возможность свободно прогуливаться между людьми, даря радость простого человеческого общения...
И он вдруг заговорил слишком для себя быстро и эмоционально:
— Чтобы стать абсолютно богатым, надо выполнить ряд условий. Во-первых, надо относиться к деньгам достаточно равнодушно. Нельзя их любить. Понимаешь?
Я на всякий случай утвердительно кивнул, хотя на самом деле пока не въехал в ход его мысли. Но он все понял по моим глазам и занялся финансовым ликбезом.
— Любая любовь — это слабость. В том числе и любовь к деньгам. Если ты их любишь, то невольно становишься зависимым от них, потакаешь их желаниям, внимательно относишься к их прихотям. Они ведь так похожи на женщину...
Это сравнение показалось мне понятнее и как-то ближе, о чем я и сообщил, добавив, что женщин надо использовать по прямому назначению, а не позволять им садиться на шею.
— Верно говоришь, моряк! — похвалил меня Веня. — Именно использовать по назначению! Так и с деньгами: ими надо обладать, владеть, управлять, как тебе больше нравится, но никак не любить. На этом обычно и горели все так называемые богачи прошлого. Они проявили слабость к деньгам и были наказаны. Деньги не любят слабаков…
— Это тебе та гадалка сказала? — с уважением спросил я.
— Да, — Веня вернулся в свое кресло и сел. — А еще она сказала, что существует нечто, что можно назвать духом денег, их символом. Что это такое, она не знала, а может, просто не захотела говорить, но стать абсолютно богатым можно только найдя его.
— Чушь какая-то, — возразил я. — У денег не может быть никакого духа или символа! Деньги — это не более чем куски бумаги или металлические кругляшки. Сами по себе они ничего не стоят.
— Как же ты ошибаешься… — Веня посмотрел на меня с сочувствием и сожалением, как на человека, сказавшего явную глупость. — Деньги это все. Они движущая сила развития, они хребет цивилизации, они первопричина и суть всего происходящего. В них исполнение любых желаний и символ неограниченных возможностей. Люди ненавидят и любят их, борются за них и умирают. Радуются вместе с ними и горюют без них. Деньги делают слабого сильным, трусливого храбрым, некрасивого красивым…
— Я немного не понял, — вмешался вдруг в разговор Лем, поймавший, наконец, нить разговора, — Макс как-то раз говорил, что с помощью водки можно сделать красавицей любую женщину. А ты вот говоришь, что на это способны деньги. Кто же прав?
Веня как-то сразу сник, стушевался, даже покраснел немного от своей излишней откровенности. Чего это он так разошелся?
И мы занялись каждый своим делам. Веня решил прошерстить сейф и ликвидировать лишние бумажки — мало ли что. Я взялся пройтись по горячим точкам и попытаться разобраться, что же на самом деле происходит. А Лема отправили взыскивать долги с кредиторов, пока всерьез стрелять не начали.
Оставшись в одиночестве, Веня копаться в сейфе не стал. Он и без этого прекрасно знал, что там лежит, — ничего лишнего там не было и быть не могло. Веня всегда и во всем придерживался строго порядка и правил конспирации. Тем более на память жаловаться ему не приходилось, что позволяло информацию интимного свойства бумаге не доверять.
— Запомни, Макс, — иногда говорил он, — лучше забыть что-нибудь, чем записать лишнее! Каждая твоя запись — это мина, которая обязательно рано или поздно сработает. Причем случится это в самый неподходящий момент! А если склероз, так нечего в большие дела лезть.
Выждав минут десять, на тот случай если кто-нибудь из партнеров вернется, Веня накинул привычную джинсовую курточку и покинул офис. Толпа на улицах, танки, водовороты митингов, растерянные люди в форме и возбужденные активисты сопротивления, ораторы, агитаторы и провокаторы — все это его больше не волновало. Он оценил ситуацию, просчитал последствия и принял решение. Теперь надо было просто его исполнять, не забивая голову лишними эмоциями.
Единственное, что привлекло его внимание, была какая-то растерянная пожилая дама интеллигентного вида в сбившейся на сторону старомодной шляпке и с ридикюлем. Она стояла на краю тротуара, и Веня, довольно ловко лавируя между машинами и танками, перевел ее на другую сторону. Однако вместо привычных слов благодарности, которые, впрочем, его особо не трогали, — он переводил старушек через дорогу исключительно по велению души, Веня услышал целый ряд весьма нелестных слов в свой адрес и едва не получил ридикюлем по голове. Оказывается, пожилой даме вовсе не надо было на другую сторону, более того, она только что оттуда пришла! Ну и что? Веня пожал плечами и поспешил дальше…
Дело, которое ему предстояло, было сугубо конфиденциальным, можно сказать, интимным, и он был почти благодарен Лему за дурацкий вопрос, прервавший излишнюю откровенность и весь этот неуместный разговор. Веня в принципе не нуждался ни в собеседниках, ни в чужих советах, ни в слушателях. Ему вполне хватало самого себя. И чем дальше он двигался по жизни, тем более сильным и одиноким становился. Причем сила его радовала и вдохновляла, а одиночество оставляло равнодушным. Хотя с точки зрения логики, Веня находил в нем определенные преимущества перед заурядной человеческой болтливостью, ведь знающие твои секреты могут легко нанести тебе ущерб.
А вот чтобы понять, куда спешил наш герой, надо вернуться немного назад…
Дышать в маленькой тесной комнатке было трудно и неприятно. Грязные тарелки с остатками засохшей еды громоздились на столе, окно и дверь были плотно закрыты, а полная, тепло одетая тетка сидела так близко, что ее горячие круглые колени интимно касались потертых Вениных джинсов. И лица их были совсем рядом — загляни кто-нибудь сейчас в подсобку, решил бы, что эти двое целуются. На самом же деле здесь просто было очень тесно, а они всего лишь разговаривали. Точнее Веня слушал, а тетка говорила.
— Вот и все, миллионер, — Катрин усмехнулась, блеснув золотыми зубами. — Больше мне тебе и сказать нечего. Дальше, как говорится, сам...
Стало тихо, только черные глаза, точно светящиеся в темноте, с интересом изучали Веню. Этот почти осязаемый взгляд не давал Вене сосредоточиться, сбивал с мысли, от него деревенел язык и покалывало в кончиках пальцев. Но Веня не за тем ехал в Таллин, чтобы позволить себе растеряться.
— А символ денег, о котором вы говорили, — Веня решительно посмотрел в эти жуткие глаза, и на какое-то мгновенье ему показалось, что зрачки в них не круглые, а больше смахивают на узкие прорези, только не вертикальные, как у кошки, а горизонтальные. Они пульсировали, то увеличиваясь почти до квадрата, то сжимаясь в линию. Веня сбился и опустил глаза.
— Я много чего тебе сегодня говорила... — голос звучал вполне доброжелательно, но взгляд...
— Символ денег, их дух, — Веня, наученный горьким опытом, глаз больше не поднимал, сосредоточившись на изучении криво прилепленной картинки из журнала с девицей в купальнике, — что это такое?
— Спроси еще, как его найти! — Катрин совершенно по-мужски присвистнула. — Он ведь как радуга. Видишь, а не достанешь...
— А я достану! — с неожиданной для себя уверенностью сказал вдруг Веня. — Что бы это ни было, достану!
— Знаю, миллионер, знаю! И не сидела бы здесь с тобой, если б иначе было... Только сказать мне тебе и вправду больше нечего...
Однако все оказалось совсем не так, как выглядело вначале: уже в Москве, вытряхивая из карманов всякий дорожный мусор, Веня наткнулся на ту самую картинку из журнала, на которую смотрел в подсобке. Как она туда попала, он не знал, единственным объяснением была Катрин. Только она могла это сделать, когда они выходили. Веня шел первым, она сзади. А значит, в этом должен был быть смысл! Веня разгладил бумажку и внимательно изучил изображение. Это была обычная вырезанная из цветного журнала картинка: точеная загорелая фигура, едва прикрытая туго натянутыми тряпочками яркой расцветки, кукольное лицо, не отмеченное печатью мысли, развевающиеся светлые волосы и не слишком естественная поза, от которой у модели наверняка болела после съемки спина.
Веня пожал плечами и перевернул картинку, ожидая увидеть обрывок текста или часть другой блондинки, но вырезка из журнала оказалась обычной фотографией, более того, на обороте были написаны имя и телефон. Веня вздрогнул, как от удара, и вдруг заговорил сам с собой вслух, чего раньше никогда не было:
— Женщина… Вот символ денег…
Он чувствовал, как по спине поползли струйки пота.
— Живая женщина? Именно эта, изображенная на фотографии?
Веня забегал по комнате, как безумный.
— Так, так, так! Может ли женщина быть духом денег? А почему бы и нет! Деньги так же капризны, непредсказуемы и изменчивы. Деньги, как и женщины, любят сильных и настойчивых.
Происходящее так увлекло его, что Веня налетел на угол стола, но даже резкая боль в ноге не сбила с мысли.
— Ими можно овладеть, и чем решительнее ты это сделаешь, тем большей властью над ними будешь обладать. Женщина! Именно женщина должна быть символом денег! Иначе, зачем Катрин сунула ее мне с карман?
Он вдруг ощутил страшную слабость, ноги подогнулись, и странно чужое тело опустилось на стул. Веня с необычайной ясностью осознал, что он на верном пути. Более того, этот путь медленно, но неотвратимо скручивался в спираль, превращаясь в гудящий затягивающий водоворот, и он, Веня, двигался по этой спирали, мчался, набирая скорость и накручивая обороты, постепенно опускаясь все глубже и глубже, туда, где нестерпимо ярко сияло нечто огромное и раскаленное. И Веня уже ощущал немеющими от скорости щеками этот жар, но ему было совсем не страшно, потому что на самом деле он вовсе не погружался, а взлетал, взлетал к попирающему границы бесконечности диску из чистого золота с отметкой пробирной палаты, подтверждающей высокое качество благородного металла...
Чуть позже, придя в себя и успокоившись, Веня внимательно изучил надпись на обороте. Там значились имя некоего Юрия Владимировича Хромова и самый обычный телефонный номер. Это была подсказка, но не ответ, поэтому Веня не кинулся, ломая ногти, набирать номер, а стал спокойно и взвешенно разрабатывать полученную информацию. Он вообще сильно изменился за последнее время и мало походил на себя самого, с волнением выслушивающего откровения похожей на цыганку тетки со странным именем Катрин. Теперь он гораздо лучше знал и себя, и окружающий мир. А значит, знал, что и как дальше делать! И если кто этого не понял, то пусть пеняет на себя...
Довольно скоро Веня выяснил, что Юрий Владимирович является простым советским пенсионером, живет в Москве недалеко от площади Дзержинского. Из родственников имеет внучку Наталью двадцати лет, проживающую по тому же адресу. Но Веня на этом не остановился и, вложив определенную сумму денег в не столько болтливых, сколько жадных сотрудников компетентных органов, получил более подробную информацию: до выхода на пенсию этот незаметный старичок трудился в аппарате ЦК по части работы с документами.
Столь странный результат весьма озадачил Веню. Ему казалось, что дедок этот должен был в Гохране работать или Госбанке, в сберкассе какой-нибудь на худой конец, короче говоря, как-то к деньгам относиться. Но разбираться в собственных сомнениях Веня не стал: если Катрин сунула ему фотку с адресом, значит, так надо. Он без особого труда познакомился с товарищем Хромовым, даже дома у него стал бывать, но никаких вопросов пока не задавал. Ведь без серьезного повода такого кремня, каким оказался при более тесном знакомстве старый партиец, на разговор не вытянешь.
И стал Веня терпеливо, как кошка у мышиной норки, ждать удобного случая: заезжал раз в недельку в гости воспоминания послушать, о здоровье справиться, чайку с тортиком попить. А чтобы все имело естественный вид, пришлось Вене за внучкой Натальей поухаживать. Благо та оказалась девушкой если и не красивой, то, что называется, симпатичной.
И какой-то странно для своих лет одинокой. Веня сразу прочувствовал это, — он ведь и сам был таким же! С той разницей, что его одиночество было от чрезмерной внутренней силы, а у нее от чего-то другого, чего Веня пока не понимал.
Вначале, еще до того как они встретились, у Вени мелькала безумная идея: он приходит к пенсионеру, а там блондинка с фотографии его дожидается. Вот он — символ денег! Бери и владей! Но потом даже привык к редким прогулкам с задумчивой и молчаливой Натальей, так не похожей на прочих женщин, периодически мелькавших на Венином небосклоне.
Обычно они бродили по бульварам и переулкам, почти ничего не говорили и не смотрели друг на друга, а потом шли домой, где Веня мог мотивированно пообщаться с Юрием Владимировичем. Время тянулось медленно, как кошка, которую тащат за хвост из-под шкафа, но Веня при всей своей брызжущей через край энергии терпел. Он ждал повода…
И случай не замедлил повернуться к Вене лицом: грянул августовский путч. Веня тотчас отправился к своему подопечному, чтобы помочь ему пережить тяжелые времена крушения привычной системы ценностей и демонтаж памятника Дзержинскому, который тот имел несчастье наблюдать из окон собственной квартиры. Веня был полон участия, внимания и заботы. Он терпеливо пил водку и даже слова “Интернационала” выучил на всякий случай — вдруг Юрий Владимирович запоет, так он сразу подхватит. И результат не замедлил сказаться уже на третий день!
— Ты пойми, Веня, — Юрий Владимирович поднял рюмку и нацепил на вилку кусок черного хлеба, смоченный в шпротном масле (шпроты к тому времени были съедены), — не могли мы допустить, чтоб этой штукой капиталисты владели! Никак не могли!
— Какой штукой? — Веня тоже поднял рюмку и опустил глаза, боясь выдать себя. И хотя речь могла идти о чем угодно, он уже знал, точно знал — вот оно!
— Да этой, — Юрий Владимирович безнадежно махнул рукой и выпил, — от которой все деньги зависят.
— Что значит, все деньги зависят? — Веня тоже выпил, но даже вкуса не ощутил. — Не понял...
— А я знаю? — Юрий Владимирович туманным взором посмотрел на висевшего в рамочке Ленина, но вождь мирового пролетариата продолжал спокойно читать газету “Правда” и на происходящее вокруг внимания не обращал. — Нам велено было найти, вывезти и обеспечить сохранность. Все! Если партия сказала, комсомол ответил “есть”! Мы нашли, вывезли и обеспечили сохранность. Я ведь, Веня, тогда, сам понимаешь, не с документами работал. А какие у меня ребята в спецгруппе были…
— Юрий Владимирович, дорогой вы мой человек, — в глазах Вени были неподдельные умиление и восторг. — Да ведь на таких, как вы, только все и держалось! Вы…
Несмотря на легкий алкогольный хаос в голове, Веня с неопровержимой ясностью почувствовал — это перелом! Тот ключевой момент, звездный час, момент истины — да как хочешь его называй! — когда все встает, наконец, на свои места! Он нашел то, что искал, то, что должен был найти, то, что было ему предназначено! И теперь его уже не остановить! Нет больше такой силы…
Веня захотел сказать старому большевику что-нибудь очень хорошее и теплое, но не хватило слов, и он вдруг неожиданно для себя встал и затянул:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!
Юрий Владимирович встрепенулся, как старый конь, услышавший звуки боевой трубы, и подхватил:
Кипит наш разум возмущенный
И в смертный бой идти готов!
Это была странная картина: будущий властелин денег и старый большевик, оба с блестящими от подступивших слез глазами, стояли друг против друга и с чувством на два голоса выводили:
Это есть наш последний
И решительный бой,
С Интернационалом
Воспрянет род людской!
А за окном шел не по-летнему холодный дождь, смывая ругательства с пустого пьедестала из-под Железного Феликса
На следующий же день Веня срочно выехал в небольшой подмосковный городок, где на территории военной части, по словам Юрия Владимировича, был спрятан символ денег. Он не стал брать с собой партнеров — слишком личной, можно сказать, интимной, была предстоящая встреча, все равно как первая брачная ночь. Тем более он решил обойтись без помощи не столько болтливых, сколько жадных сотрудников компетентных органов. От них сейчас было больше вреда, чем пользы. Но он поехал не один — толстая пачка американских долларов была его лучшим помощником! Веня знал, что сейчас, когда все рушится, нет лучше ключика, чем эти маленькие зеленые бумажки…
И что вы думаете? Жизнь подтвердила абсолютную правильность выбранной Веней тактики. Он легко проник на режимную территорию и нашел там нужного человека. Тот узнал женщину на фотографии, подтвердил, что она проживала в особо охраняемой зоне в небольшом, отдельно стоящем домике, и сообщил, что, к сожалению, вчера вечером ее вместе со всеми вещами увезли.
— Кто увез? — спросил Веня, чувствуя, как земля уходит из-под ног. — Куда увез?
— Да кто ж их знает! Сейчас, сам понимаешь, такая неразбериха… — пожал плечами собеседник и, засунув поглубже в карман честно заработанные деньги, удалился...
Таких ударов Веня не получал, пожалуй, никогда. Разное в жизни бывало, но чтобы судьба обошлась с ним столь грубо и цинично? Он так хотел, так надеялся, так старался. Он был весь воплощенное желание, стрела, летящая в цель. И вот, когда счастье было практически в руках, вмешались неведомые силы и оставили Веню с носом. Нет, он такого не заслужил! Вернувшись в Москву, он не пошел в офис, где мог кто-то быть, а просто бродил по улицам среди ликующей толпы. Веня был абсолютно уверен, что Советский Союз доживает последние дни, и восторг людей, празднующих победу над собственной страной, оставлял его равнодушным...
Постепенно горечь и почти физическая боль поражения прошли, и Веня попытался осмыслить происходящее, постичь его логику, потому что не все концы сходились. Почему изобилие не обрушилось на Советский Союз после овладения символом денег?
— Да потому, — отвечал сам себе Веня, — что его надо было заставить работать: через очень сильное желание денег, через веру в их могущество. И делать это должен был не партийный функционер, а человек, одержимый идеей богатства.
Как символ денег мог быть молодой красивой женщиной, если пенсионер Хромов привез его как минимум лет двадцать назад?
— Ну и что, — Веня знал ответ и на этот вопрос, — тогда она была еще девочкой. Сути дела это не меняет. А до нее мог быть кто-то другой. Может, там есть особая система перехода духа денег от одного человека к другому…
И тут Веню осенило: разве не в семидесятых годах, то есть как раз примерно двадцать лет назад, на Западе случился грандиозный энергетический кризис? А в Советский Союз тогда потек бурный поток нефтедолларов. Это ли не косвенное подтверждение, что даже не работающий толком символ резко изменил ситуацию!
— Все! — он довольно резко оборвал себя. — Хватит пустой болтовни! Сейчас главное понять, кто увез и куда увез. А там будет видно, что делать дальше.
Приняв решение, Веня испытал облегчение: теперь можно было действовать. Но ему вдруг почему-то захотелось увидеть задумчивую и молчаливую Наталью Хромову. И это озадачило его даже больше, чем все случившееся. Ведь он всегда видел в ней не более чем возможность установить контакт, наладить отношения с нужным ему человеком. Это был всего лишь ключик от двери. Теперь, когда дверь открыта и информация получена, отпала нужда и в ключике, но странное, необъяснимое желание овладевало Веней все сильней и сильней...
Мы с Лемом уже начали волноваться, когда в офисе появился Веня. Он был сильно чем-то озабочен.
— Куда ты пропал? — кинулся я к нему. — Тут такое творится, а тебя нет!
Под “такое творится” я, разумеется, понимал победу демократии и крах ГКЧП, но Веня так на меня глянул, как будто попытался понять, знаю ли я о том, что случилось лично с ним. Можно сказать, глянул с подозрением. Меня это несколько озадачило, я даже подумал, а где он действительно столько времени пропадал?
— Да, — поддержал меня Лем, — мы тут без тебя немного скучали.
— Все нормально! Как говорится, все, что должно было случиться, уже случилось, — отмахнулся Веня. — А теперь давайте работать!
Лем кивнул — правильно, мол, сказано, а мне все это показалось странным: что-то в Вене изменилось. Неуловимо, непонятно, но совершенно определенно. Возможно, он сам еще этого не понял. Я подумал даже как-нибудь с ним уединиться и вызвать на откровенную беседу, однако вовремя остановился. Что-то подсказывало мне, что Веня сегодня совершенно не склонен ни к сдаче психоанализов, ни к духовному рентгену. И в помощи внимательного, сочувствующего собеседника он тоже не особенно нуждается. Ну и хрен с ним! Захочет — скажет, я товарищу всегда рад помочь. Не захочет — пусть сам в своих проблемах разбирается!
— С биржевыми играми пора потихоньку заканчивать, — Веня прошелся по комнате, словно не решаясь занять рабочее место. — Думаю, в ближайшее время все цены отпустят, всякие прейскуранты отменят, и каждый сможет спокойно торговать где угодно, чем угодно и по какой угодно цене без помощи брокеров. А стало быть, и биржи в нынешнем виде вымрут за ненадобностью.
— Как же так? — сказанное Веней показалось мне явным заблуждением. — Мне Вася вчера сказал, что теперь, когда свобода, только и начнется всеобщее процветание! Вон ведь на Западе сколько веков уже рыночные порядки, а биржи только богатеют.
— Какой Вася? Брокер? — Веня подошел к своему столу и скептически посмотрел на него, даже пальцем провел, проверяя наличие пыли. — С грустью должен заметить, что наша, с позволения сказать, биржевая деятельность пока не имеет никакого отношения к сути этого понятия! — Веня выдвинул стул и теперь задумчиво изучал его потертую обивку. — Настоящая биржа, Макс, это место для торговли ограниченной номенклатурой определенных товаров: нефтью, золотом, пшеницей, сталью. Мы же имели дело с подобием простой рыночной толкучки — просто более организованной и регламентированной, где можно было купить и продать абсолютно все. А насчет свободы и всеобщего процветания я тебе так скажу: богатство происходит от работы ума, степень же окружающей свободы определяет всего лишь правила игры...
Он решительно задвинул стул обратно и отошел от стола:
— Этот офис и эта мебель нам больше не подходят, — подвел он итог своим размышлениям. — Квартира есть квартира. А нам нужно настоящее рабочее помещение с солидной обстановкой, секретаршей и прочими необходимыми причиндалами. И вообще, пора заняться производством!
— Выдувалок мыльных пузырей? — осторожно предположил Лем. — Как у нас в уставе написано?
— Именно! — Веня похлопал его по плечу. — Самое к тому пришло время.
Лем прямо-таки расцвел от удовольствия.
— Производство так производство, — с некоторым сомнением в голосе сказал я, — но сейчас такого барахла и без нас хватает. Вот когда мы турецкие продавали, был настоящий ажиотаж...
— Ну и что? — Веня задумался. — Придумаем что-нибудь особенное. Например, выдувалку с поддувом, чтоб сама пузыри пускала. Нажал кнопку — и любуйся!
Я представил себе людей, тупо наблюдающих полет мыльных пузырей, и мне почему-то стало грустно. Но Веня уже шел дальше, выдвигая все новые и новые идеи: стационарная выдувалка на сто литров с автономным приводом для загородного дома, карманный вариант на батарейках и, наконец, монстр размером с железнодорожную цистерну для больших государственных праздников. Веня еще долго бы фонтанировал идеями, но тут раздался звонок в дверь.
— Схожу, пожалуй, к двери, — задумчиво произнес Лем, — возможно, придется открыть.
— Только посмотри кто! — напутствовал его Веня. — Сейчас время сам знаешь какое...
Мне этот звонок показался странным — никого мы не ждали, да и про наш офис мало кто знал, поскольку все дела велись на бирже. Я вопросительно посмотрел на Веню, но тот только пожал плечами. Интересно, кто же это может быть?
— Вот, — на пороге появился удивленный Лем и неизвестный молодой человек, смущенно улыбающийся и с портфелем, который он обеими руками прижимал к груди, словно пытаясь за ним спрятаться, — спрашивает Дарматовича.
— Господина Дарматовича, — вежливо уточнил визитер, — и не спрашивает, а просит уделить несколько минут.
Веня внимательно посмотрел на него: совершенно ничего особенного, если не считать густой черной шевелюры и характерного носа, который в литературе называется орлиным, а в народе — шнобелем, потом ткнул пальцем в сторону гостевого кресла, но, как мне показалось, пока не понял что к чему. Однако гость остался скромно стоять у двери.
— Вениамин Ильич, — и голос, и лицо выразили глубокое уважение, — мы с вами познакомились на бирже. Меня зовут Акоп. Акоп Сагиян.
Веня кивнул — ну знакомились, ну Акоп, а я тут при чем?
— Вениамин Ильич, — несмотря на довольно холодную встречу, гость совершенно не терялся, чем весьма напомнил мне Веню, — я пришел предложить вам свои услуги. По образованию я бухгалтер…
— Подожди-ка, — перебил его Веня, — а с биржи тебя за что уволили?
— Меня не увольняли, Вениамин Ильич, я сам ушел.
Мы с Лемом многозначительно переглянулись — видно, придется сейчас этого болтуна в тычки да взашей отсюда гнать. Кто ж поверит, что с биржи можно по собственному желанию уйти? Да туда народ ломится, как лосось на нерест!
— И почему, если не секрет? — с ехидцей в голосе спросил Веня, мысливший примерно так же, как мы.
— Не вижу смысла в дальнейшей работе. Неизбежный переход на свободные цены приведет к исчезновению того, что мы называем биржей, в самое ближайшее время.
Вот тебе раз! Стоило Вене высказать предположение, показавшееся нам несколько абсурдным, как тотчас появился единомышленник, покинувший к тому же ради своих убеждений теплое, денежное местечко.
— Правильно мыслишь! — Веня кивнул, бросив в нашу сторону многозначительный взгляд. — И бухгалтер нам нужен. Как, говоришь, тебя?
— Акоп Сагиян, Вениамин Ильич.
— Да брось ты этот официоз! — Веня махнул рукой. — Можешь называть меня просто Веня. И сядь ты, наконец! У нас все по-простому…
Однако насчет “по-простому” Веня несколько погорячился: вскоре мы переехали в такие хоромы, что каждый раз, подходя к двери, я начинал волноваться, не ошибся ли этажом. И располагались они не где-нибудь, а на площади Ногина! Вход, правда, был с Китайского проезда, но на престиж это уже не влияло. Теперь у каждого был свой кабинет с мягким креслом, телефоном, полированным столом такого размера, что на нем можно было спокойно играть в теннис, и видом на кремлевские башни за ржавыми крышами соседних домов. В приемной имелись пальма в горшке и хорошенькая барышня, которая бойко печатала на машинке, умела заваривать чай и отзывалась на имя Саша. Правда, Веня категорически запретил мне за ней ухаживать.
— И не вздумай превращать офис в плацдарм для кобеляжа! — строго сказал он, глядя мне в глаза.
— А почему ты это мне говоришь? — обиделся я. — Есть Лем — красавец викинг, есть Акоп — горячий южный мужчина, ты, между прочим, тоже есть!
— Да, Макс, все мы есть, но только ты развесил в кабинете неприличные фотографии!
— Это совсем не то, что ты думаешь! Просто одна моя знакомая стала ведущей рекламной моделью французской компании, у них это называется “лицо фирмы” и…
— Ты меня извини, Макс, — Веня перешел на шепот, — но ведь там, на тех фотографиях, вовсе не лицо изображено, а совсем наоборот...
— Ну, так она же не виновата, что фирма выпускает предметы женской гигиены! — я тоже перешел на шепот. — У меня, кстати, классная идея возникла по мыльно-пузырному производству. Нам надо обязательно выпустить рекламный проспект! Красочный, информативный. Чтоб читать его было и интересно, и полезно!
— Может, и “лицо фирмы” нам нужно?
— Еще бы! Пора начинать работать серьезно, по-рыночному. А без полноценной рекламной кампании это просто невозможно!
— И как ты себе представляешь, — осторожно начал Веня, — это самое “лицо фирмы” для предприятия, выпускающего выдувалки?
— Что значит как?! Красивые женщины, мужчины с бицепсами, умильные детки. Все с нашими выдувалками в руках, а вокруг летают разноцветные пузыри…
— И у всех счастливые лица и никаких проблем, — перебил меня Веня.
— Ну, вроде того, — согласился я.
— Не слишком оригинально, — вежливо сказал Веня, хотя мне показалось, что подумал он куда резче. — А вот если мы изобразим заседание правительства, на котором все во главе с премьером с важным видом пускают мыльные пузыри, то успех обеспечен.
— Так кто ж нам даст такое снимать!
— Так это смотря сколько и кому мы заплатим…
Задачу по организации производства Веня поставил со свойственной ему четкостью: нужен готовый, подходящий по профилю завод. Потому как нет ни малейшего смысла в строительстве нового, когда вокруг полно бездействующего старого.
— Веня, а как вы считаете, — Акоп категорически оказался называть начальника на “ты”, хотя слово “Веня” из себя выдавливал, — не лучше ли делать это вне Москвы?
— Резонно, — Вене идея явно понравилась. — Там все гораздо дешевле и проще. Только не слишком далеко, чтоб можно было в течение дня обернуться на машине.
На столе расстелили карту Московской области, прикинули, какие города нам бы подошли, и составили список. Затем стали копаться в записных книжках, ежедневниках и толстых пачках визитных карточек, выискивая людей, тем или иным способом связанных с этими городами. Если попадалось что-то интересное — сразу звонили. Часа через два Веня сказал, что получил достаточно информации и теперь должен подумать, прежде чем принять окончательное решение…
Подобно бандитам, абсолютно уверенным в том, что все торговцы на рынке с самого рождения предназначены для их прокормления, генеральный директор владимирского завода с неброским названием “Пролетарий” господин Кидайло считал родное предприятие неотъемлемой и основополагающей частью своего благосостояния. Это, так сказать, было главное заводское предназначение. Выпуск же продукции (оборонной, между прочим!) служил неким второстепенным, подчас назойливым фоном.
К сожалению, многочисленные контролирующие организации застойного периода не разделяли мнения директора Кидайло. Они периодически возникали на пути, путались под ногами, мешали жить и всячески препятствовали прогрессу его многоплановой личности. Бедняга почти уже собрался начать честную жизнь (чего в дальнейшем всячески стыдился и о чем не любил вспоминать — минутная, знаете ли, слабость), как грянула перестройка. Вот тут-то он взялся за дело по-настоящему!
Дорога от Москвы до Владимира заняла всего три часа. Погода стояла хорошая, машин на трассе было мало, и я получил от езды подлинное удовольствие. Первый визит мы решили нанести в полном составе, за исключением Акопа, который остался на хозяйстве в Москве.
Прибыв на место, мы несколько минут постояли у машины, выжидая, пока Лем сообразит, что пришло время вылезать. Я крутил на пальце ключи, готовясь запереть двери нашей “девятки”, а Веня осматривался. Вначале он бросил несколько быстрых взглядов вдоль уходящего влево и вправо бетонного забора, оценивая размеры территории, затем осмотрел небольшой симпатичный домик — проходную, пересчитал стоявшие в окружении давно не стриженных кустов автомобили и даже попытался сквозь деревья, бурно разросшиеся под солнцем демократических свобод, разглядеть главный заводской корпус.
— Я немного не понял, — обстоятельно начал Лем, наконец-то занявший место рядом с нами, — мы уже совсем приехали или еще поедем?
— Совсем, — Веня, как всегда перед началом операции, был собран и серьезен. — Это тот самый завод, на котором я хочу делать выдувалки для мыльных пузырей. По профилю предприятие подходит, предварительная договоренность с директором имеется.
Мы с Лемом дружно кивнули. После чего Веня огласил дислокацию: Лем сидит в приемной на шухере — мало ли что директору в голову придет, я пишу протокол, и энергично поддерживаю все Венины заявления, он же ведет переговоры. И мы пошли внутрь...
Секретаршей оказался довольно мрачного вида тип. Когда мы вошли в приемную, он, не скрывая ненависти к проделываемой работе, пытался печатать что-то одним пальцем, больше привычным к работе в составе крепко сжатого кулака. Увидев нас, он подозрительно спросил, кто мы такие и зачем сюда пришли. Веня несколько смутился от подобного обращения — он, видно, другого ожидал, так что пришлось мне подойти поближе и, смахнув со стола печатную машинку, напомнить зарвавшемуся вертухаю про правила вежливости:
— Ты, чем хамить, лучше подумай, как трудно будет собирать выбитые зубы сломанными руками!
Он было рыпнулся, но, оценив яркость и убедительность моего предположения и напрягшуюся фигуру Лема, сменил тон и довольно вежливо поинтересовался целью нашего визита.
Что, впрочем, было уже не важно — дверь в кабинет слегка приоткрылась, и какой-то тип с красной мордой и красными же поросячьими глазками поинтересовался причиной шума.
“Не тот ли это пролетарий, в честь которого назвали завод?” — мелькнуло у меня в голове.
Вид при этом у него был довольно угрожающий. Ни дать ни взять спугнутый с лежки кабан. Однако, увидев скромно потупившегося Веню, он тотчас сменил гнев на милость.
— Господин Дарматович! Что же вы стоите — проходите!
Дверь широко распахнулось, и мы проследовали в огромный кабинет, еще хранивший в отделке и мебели следы былого изобилия. Лем остался в приемной присматривать за порядком. Совершив соответствующие случаю ритуальные поклоны и приседания, мы сели вокруг небольшого круглого стола и выслушали извинения за не слишком гостеприимного секретаря.
— Вы не поверите, сколько незваных посетителей пытается прорваться в мой кабинет, — пояснил директор. — Удачное расположение, знаете ли. Бедная девочка совершенно не справлялась! Мне даже пришлось…
— Господин Кидайло, — довольно решительно перешел к делу Веня, — я хочу арендовать ваш завод. Целиком. На длительный срок.
— Да, да, Вениамин Ильич, — директор энергично затряс гривой, — я прекрасно помню все подробности нашей последней беседы. Как говорится, запала она мне в душу. Надеюсь, что вам удастся вдохнуть новую жизнь в наше замечательное предприятие. Надеюсь, Вениамин Ильич, и верю!
При этом директор трогательно сложил ручки и прижал их к груди. Тут до меня дошло, где я этого типа видел, — пару месяцев назад он приходил на биржу и почти час беседовал с Веней. Он еще, кажется, продавал что-то из оборудования.
— Очень хорошо, — Веня слегка улыбнулся. — Осталось обсудить цену...
Вопрос денег всегда был для Вени главным и основополагающим, так что подходил он к нему серьезно, можно сказать, обстоятельно. Поэтому для начала Веня взял паузу, как будто последняя произнесенная фраза исчерпала все его силы. Через пару минут директор нервно поерзал, поправил галстук, даже план завода разложил на столе, шурша калькой, как мышка, прогрызающая дырку в пачке старых газет. Но Веня молчал, погрузившись в созерцание одному ему ведомых блистательных перспектив.
Наконец директор не выдержал и заговорил. Для начала он с болью в голосе поведал нам о богатых революционных и трудовых традициях предприятия и нынешнем его бедственном положении. После чего, придав голосу немного оптимизма, перешел к исключительно выгодному расположению завода почти в центре города. В конце, уже совсем бодро, он рассказал о добротных зданиях, которые можно легко приспособить хоть под банк, хоть под казино. Веня слушал рассеянно, а потом взял да и отмел всю эту ботву:
— С этим все ясно, но если я правильно вас понимаю, большую часть суммы вы желаете получить лично. Так?
Уважаемый господин Кидайло брезгливо поморщился — до чего все эти коммерсанты грубый и приземленный народ. Зачем вот так сразу? Все бы им на деньги мерить! Но головой в знак согласия кивнул.
— В таком случае могу предложить вам… — Веня написал на бумажке число и повернул ее к собеседнику. — Разумеется, в долларах. Ежемесячно. В течение всего срока аренды. Через кассу завода.
Директор поначалу нахмурился — видно, решил, что этим числом весь его интерес и ограничивается, но по мере поступления разъяснений морщины на его челе разглаживались, открывая дорогу благостной улыбке. Предложение ему определенно нравилось. Он даже про кассу с ходу проглотил, и только через пару минут его лицо исказилось гримасой ужаса.
— Позвольте, Вениамин Ильич! О какой кассе вы говорите! Меня же неправильно поймут…
— Тогда… — Веня повернул бумажку обратно и написал другое число. — Это сможете получать в нашей кассе. Оформим вас на службу.
— А нельзя как-нибудь без кассы?
— Можно, — и Веня написал третью цифру.
Директор помялся, подергался, про тяжелое детство намекнул, но Веня был неумолим: обезличенные наличные деньги стоят дорого! На том и порешили. Мне, честно говоря, этот директор совершенно не понравился. Впрочем, как всегда говорил Веня, выбирать себе партнеров исходя из личной симпатии — такая же непозволительная роскошь, как женитьба по любви. Его принципом было: “В любом деле должно быть три главных цели — прибыль, прибыль и прибыль! Прочее — прилагается...”
— Теперь относительно договора, — перешел Веня ко второму вопросу. — Пусть официальная арендная плата составит пятьсот долларов в месяц. Однако если мы заключим договор об аренде такого большого предприятия с такой мизерной, совершенно несообразной оплатой, то это очень быстро вызовет подозрения. Даже в нынешних условиях разгула демократии и гражданских свобод.
Директор опять нахмурился:
— А действительно, как бы нам это все поаккуратнее оформить? Чтоб, как говорится, комар носа не подточил!
И вот тут-то Веня и показал класс. Некоторое время он внимательно изучал разложенный на столе план предприятия, то так его поворачивал, то этак, после чего задумчиво обронил:
— Мы не будем арендовать завод, мы арендуем вот это строение, — он показал на проходную, — общей площадью 52 квадратных метра и прилегающую к нему территорию вместе с отдельно стоящими подсобными помещениями.
— А завод? — красная директорская физиономия стала медленно терять свою яркость, превращаясь в заурядное бледное лицо. — Вы же хотели завод!?
— Так я же говорю, — терпеливо пояснил Веня, — вместе с отдельно стоящими подсобными помещениями. Все равно у вас производство стоит и никакой работы там не ведется...
— А знаешь, Макс, — Веня смотрел в окно на мелькающие придорожные помойки, рваные покрышки от грузовиков и кривоватые деревца с пожелтевшей от едких выхлопов листвой, — я патриотом никогда не был.
— Было дело, — я мельком глянул на Веню, — спорили. И про любимый кусочек Родины в виде пары метров госграницы тоже помню. А чего ты вдруг про это заговорил?
— Да я просто подумал сегодня, когда с этим Кидайлой договор подписывал, что именно так, именно по такой схеме очень скоро начнут скупать все стоящее, что есть в России. Нагло, нахрапом, по дешевке… — он даже вздохнул. — Собственно говоря, уже начали…
— Как тебя понимать? — сравнение показалось мне слишком натянутым.
— Буквально. Не надо покупать завод, достаточно купить проходную. А деньги дать тому, кто решает. Вот и все…
— И что теперь делать?
— Дорожку на самый верх торить.
— Куда наверх?
— В Кремль, Макс, — Веня резко обернулся ко мне, и я увидел в его глазах странный золотистый отблеск. — В эту маленькую проходную большого завода, имя которому Россия...
— Я немного не понял, — подал голос Лем с заднего сиденья, — мы будем и в Кремле делать выдувалки мыльных пузырей?
Глава 4
В тот вечер я засиделся в офисе — не хотелось оставлять на выходные недоделанные дела. Как говорил кто-то из средневековых героев, задушив жену и начиная топить детей: “Вначале надо сделать дело, и только потом можно получать удовольствие!” Впрочем, мне всегда нравилась менее кровожадная русская пословица: “Сделал дело, гуляй смело!”, выгодно оттенявшая легкомысленное заявление: “Работа не волк, в лес не убежит!” Вот ведь в чем скрыта народная мудрость: всегда можно найти то, что хочешь...
Надо сказать, что бытовые условия в нашем новом офисе, о котором я уже говорил, прямо-таки благоприятствовали работе. Мне, во всяком случае, здесь нравилось куда больше, чем в подвале с гудящей канализационной трубой посередине или в квартирке с видом на проходящие танки. Вот и сейчас, заканчивая недоделанные дела, я испытывал определенное удовольствие: тихо, спокойно, телефон молчит, мягкое удобное кресло, вокруг полумрак, на столе в круге света разложены бумаги, за окном мерцают кремлевские звезды.
Полчаса назад заглянула Саша, спросила, ничего ли не надо, а то она хотела бы уйти. Я спросил чайку, потом, когда чай стоял у меня на столе, высказал пожелание выпить рюмку коньяка и, наконец, напомнил о лимоне, за которым ей пришлось идти еще раз.
И дело не в том, что я не могу сам себе все это принести, — это Акоп, строго следующий правилам хорошего тона, скорее погибнет от жажды, чем сам нальет себе чашку чаю. Просто мне было приятно смотреть, как Саша ходит туда-сюда в своей коротенькой юбочке и высоких сапожках. Эх, хороша Саша, да не наша. Только и остается, что взглядом приласкать. Веня ведь четко сказал: “Офис не место для кобеляжа!”, а я хоть и не смотрю ему в рот и не вскакиваю при его появлении, как Акоп, но правила соблюдаю: дружба дружбой, а старший здесь из нас двоих Веня. И дело тут не в том, что он назначил себя директором или денег у него больше, — просто Веня умнее и настойчивее меня, а потому свое руководящее место занимает по праву. Так что сказал нельзя — значит, нельзя...
Я даже по коленке ее не погладил, когда она, обеспечив меня всем необходимым, довольно двусмысленно присела на край стола. В результате она ушла, разочарованная в мужчинах вообще и во мне в частности. Гулко хлопнула входная дверь, и я остался один. Мысли как-то незаметно потекли все медленнее и медленнее, строчки и цифры стали расплываться, и я самым бессовестным образом задремал прямо на рабочем месте...
Мой сон был прерван неожиданным появлением Вени.
— Ты чего тут делаешь? — спросил он, усаживаясь напротив и блаженно вытягивая ноги. — Работаешь?
— Нет, — я тряхнул головой, отгоняя остатки сна. — В футбол играю...
— Если б на моем месте был Лем, — усмехнулся Веня, — он бы осмотрелся, обязательно заглянул под стол и спросил: “Я немного не понял, но где здесь мяч?”
Я хлебнул остывшего чайку и, окончательно придя в себя, доложил, что ни в какой футбол, разумеется, не играл, а просто остался доделать текущие дела.
— Отлично! Особенно, что от футбола воздержался: вдруг бы мячом, да в окно... — похвалил меня Веня. — А знаешь, где я был? Помнишь мою идею про несколько метров государственной границы?
— Которая и есть самый дорогой кусочек Родины? Как не помнить! — я засмеялся, припоминая, как там все было. — Ты про это еще в Стамбуле рассказывал, когда мы паспорт добывали. Только я как тогда не въехал, что ты имел в виду, так и сейчас ни хрена не понимаю.
— Элементарно, Макс, элементарно. С древних времен границы между государствами были не только символом раздела территорий, но и местом сбора платы за провоз товаров.
Он подвинул кресло поближе к столу, взял чистый листок бумаги и нарисовал на нем довольно симпатичный дощатый забор с такими же дощатыми воротами посредине. Потом на заборе появилась надпись “граница”, а на воротах — “таможня”.
— Вот, — Веня не без гордости посмотрел на свое произведение, — кроме как через эти ворота товар провезти нельзя. Но за проход через ворота приходится платить деньги. А теперь представь себе, что в заборе появляется маленькая такая калиточка...
И Веня нарисовал рядом с воротами симпатичную дверку.
— Через которую можно будет ходить бесплатно? — обрадовался я.
— Разумеется, нет! Но проще и дешевле. Никакой бумажной волокиты, никаких запретительных и прочих пошлин, а небольшой, я бы сказал, гуманный, процент. Так что, как говорят в Одессе, тут есть маленький нюанс. Ты бы воспользовался такой калиточкой?
— Еще бы!
Веня нацедил себе чайку, благо он был еще теплый, и продолжил доклад. Используя общий беспорядок, последовавший за августовским путчем и развалом Союза, он легко завязал нужные связи в среде новых хозяев жизни. И вот сегодня ему, наконец, организовали встречу с весьма ответственным таможенным чиновником, имя которого Веня называть не стал, ограничившись шпионским обозначением «господин Пэ».
— И что сказал господин Пэ? — я буквально увидел Веню с огромным мешком для денег и толпу желающих деньги в этот мешок положить. — Поможет нам калитку сделать?
— И да, и нет... — Веня развел руками, чего, как человек, привыкший побеждать, почти никогда не делал.
— Это как? — Чудесный мешок в руках Вени, так радовавший мой мысленный взор, стал стремительно уменьшаться. — Не продается граница?
— Если бы... Он вначале два часа говорил о преимуществах демократии перед тоталитаризмом, потом разъяснял суть общечеловеческих ценностей и, наконец, нарисовал картину грядущего процветания России под сенью гражданских и экономических свобод. Я слова не мог вставить. А потом такие деньги заломил за эти несколько метров, что я чуть со стула не упал! — в голосе Вени было явное разочарование. — Я не знаю, что там провозить надо, чтоб столько заработать...
— Так что будем делать? — соблазнительное видение Вени с мешком для денег покинуло мое сознание окончательно. — Выдувалки для мыльных пузырей?
— Выдувалки само собой. А что касается калиточки, — Веня смял рисунок и ловко бросил в урну, — калиточку мы организуем для себя. Откроем совместное предприятие и займемся разными беспошлинными экспортно-импортными операциями. В этой части мы консенсус с господином Пэ нашли. Тоже выгодное дело...
На том и порешили, хотя я понял, что Веня разочарован, — он ведь хотел сделать нечто глобальное, а получился обычный бизнес. Ну да ничего! Не тот Веня человек, чтобы останавливаться на достигнутом. Я стал складывать бумаги, но разговор, как оказалось, еще не закончился.
— Вот скажи мне, — Веня помедлил, словно не был уверен, стоит ли говорить дальше, — бывало у тебя такое, чтобы хотелось увидеть женщину, с которой почти не знаком?
— Да когда мы в порт заходили, — я многозначительно усмехнулся, — так с удовольствием встречались с совершенно незнакомыми женщинами!
— Это совсем не то, — Веня встал и отошел к окну. — Меня с ней почти ничего не связывает, кроме нескольких нейтральных прогулок по городу. Мы толком и не говорили никогда. Но почему-то я хочу ее видеть...
— Так увидь! Зачем создавать проблему на пустом месте? — я вылез из кресла и пошел в приемную за коньяком и второй рюмкой. — Ты пойми: большая часть трудностей, которые человеку приходится преодолевать, созданы им самим!
— Но я не уверен, захочет ли этого она, — он не слишком умело взял предложенную мной рюмку. — И я, признаться, боюсь проверять...
— Веня, дружище, — мы чокнулись и выпили, — я в жизни не встречал более умного и талантливого человека, чем ты. Говорю это абсолютно честно!
Веня порывисто пожал мне руку и поблагодарил. Он в принципе на чужое мнение о себе внимания никогда не обращал, но сейчас, видно, в струю попало.
— Но я не могу понять, почему ты так переживаешь из-за женщины, — продолжил я воспитательную беседу. — Я не буду говорить тебе, что нет такой женщины, из-за которой стоило бы переживать (Веня сделал протестующий жест), не буду напоминать твои слова о том, что женщины и деньги не терпят слабаков (Веня смущенно опустил глаза), я не буду, в конце концов, убеждать тебя в тщете земной суеты и бессмысленности наших несбыточных желаний (Веня тяжело вздохнул). Но я со всей определенностью скажу тебе одну вещь: если ты хочешь увидеть женщину, то сделай это! А думать о сути и смысле происходящего будешь потом!
— Спасибо тебе, Макс, — Веня говорил с таким чувством, которого я от него не слышал и не ожидал. — Ты даже не представляешь, как мне помог сейчас! Знаешь, я любое дело провернуть могу, но с этим заклинился... Как в стену уперся...
— Брось! — я нацедил еще по одной. — Ты столько раз выручал меня... А что касается женщины: прямо сейчас и иди!
— И пойду! — Веня встал. — У меня только просьба к тебе будет: обзвони всех. Завтра в девять проведем совещание, а потом нам с тобой во Владимир ехать. Будем знакомиться с кандидатом на пост главного инженера...
Веня есть Веня — дело превыше всего! И в этом его сила...
Оказавшись на улице, Веня несколько раз глубоко вдохнул свежий, прохладный воздух. Хорошо! В голове немного гудело от коньяка и сказанных Максом слов:
— Если хочешь увидеть женщину, то сделай это!
“Надо же было так здорово сказать, — подумал Веня. — Вот ведь, простой моряк, а так в жизни разбирается!”
Переводя через дорогу всех встречных старушек, Веня бодрым строевым шагом поднимался по Старой площади в сторону Политехнического. Чего, спрашивается, в метро спускаться, если здесь идти пятнадцать минут? По ходу дела он невольно залюбовался на многочисленные ярко освещенные торговые ларьки, широко распахнутые двери коммерческих магазинов и хорошо одетую публику. А ведь уже поздний вечер, почти ночь!
Да, переход на свободные цены привел к таким разительным изменениям в повседневной жизни, что не будь Веня свидетелем и участником событий, то вряд ли поверил бы, что это возможно. Особенно поражала стремительность происходящего: ведь буквально только что здесь было темно, холодно и голодно. Озлобленные люди с пачками талонов и номерами на ладонях метались от одного пустого магазина к другому в надежде хоть что-то купить, — Веня отлично помнил, как это было! А теперь все иначе…
Но больше всего Веню радовала своевременность начатого сегодня дела — именно сейчас начинает подниматься и наливаться силой поток товаров через границу. Поток представлялся Вене в виде грохочущей горной реки, буквально на глазах река набухала, переполняя узкое каменное русло, и выпирала из берегов.
Никакие челноки не смогут обеспечить всех желающих продавать и покупать, а значит, нужна серьезная организация. И он, Веня, ее сделает! Это деньги, очень большие деньги, деньги, которые будут принадлежать ему, работать на него, подчиняться его воле...
За этими приятными мыслями Веня незаметно дошел до заветного подъезда. Он решительно вошел внутрь и, не дожидаясь лифта, стал подниматься на третий этаж по широкой пологой лестнице. Но с каждым пролетом он двигался все медленнее и медленнее. Он не мог понять, откуда взялась это нерешительность, больше похожая на страх, и совершенно не нравился себе в эти минуты, но поделать ничего не мог. Как и не мог повернуть назад.
Вот и дверь. Веня попытался собраться с мыслями и сформулировать хотя бы причины своего долгого отсутствия, но в голове была какая-то каша. Он поднял руку, подержал ее несколько секунд подле звонка, но только окончательно растерялся. Еще немного — и он побежит вниз, прыгая через три ступени, как мальчишка... Но нет! Веня взял себя в руки и позвонил.
Дверь открыла Наталья. Она была в каком-то балахонистом свитере почти до колен, как всегда не накрашена, но Вене вдруг показалось, что в полумраке гулкого коридора стоит самая прекрасная в мире женщина. Он шагнул внутрь и закрыл за собой дверь. А потом, ничего не говоря и ничего не объясняя, сделал еще один шаг и обнял Наталью. Они были почти одного роста, и их губы, точно сами собой, встретились.
Его поразила страсть, с которой она ответила на поцелуй...
Ровно в девять часов мы собрались в офисе. Вени не было. Вот те раз! Он на моей памяти никогда и никуда не опаздывал. Наверное, последовал вчера моему совету относительно той таинственной женщины, но не ограничился исполнением желания просто “увидеть”. Ай да Веня! Впрочем, это его личное дело...
— Я немного не понял, — Лем уселся в свое обычное кресло у стола заседаний. — Разве мы собрались раньше времени?
— Да нет, — я, воспользовавшись паузой, налил себе рюмку представительского коньяка и подмигнул Саше, которая принесла чай, — просто Веня опаздывает.
— Не опаздывает, а задерживается, — поправил меня Акоп, раскладывая на Венином столе подготовленные к рассмотрению бумаги. Это, надо сказать, было зрелище! Все разложено по темам, бумажки собраны в аккуратные стопочки, да не просто так, а лесенкой, когда каждая верхняя сдвигается ровно на размер названия. Пришел начальник, не копаясь в бумагах, скользнул взглядом и сразу понял, что к чему. Странный он какой-то...
— Ладно, задерживается, — я подумал было поддеть немножко жертву субординации, но не стал. Хочет он относиться к начальнику с почитанием, а главное, показывать это всем — его проблемы. Главное, чтоб в деле своем разбирался, а с этим у Акопа все в порядке…
— Это кто задерживается? — строгим голосом спросил с порога Веня. — Запомните, начальство никогда не опаздывает и не задерживается! Оно появляется вовремя. А вот вы определенно поторопились придти…
Судя по его довольному виду и шутке, с которой он начал совещание (обычно это делал я), вчерашний визит прошел успешно. Я ни словом, ни взглядом виду не подал, но за товарища порадовался. А Веня сразу перешел к делу: он рассказал про господина Пэ и калитку в границе — это я уже знал, а потом перешел к конкретным деталям, о которых вчера и речи не было. Интересно, и когда он это все успел придумать?
— Для правильной организации дела кооператив не подойдет. Поэтому нам надо как можно быстрее организовать совместное российско-кипрское предприятие, — глаза Вени горели тем самым золотистым светом, который предвещал большие деньги (или это было просто отражение сияющего золотого диска, который он в такие минуты видел?). — Как конкретно это сделать, ясно: Маша уже обзванивает юридические фирмы. Сами возиться с бумагами не будем. В таком деле проще заплатить. А вот название надо придумать!
И Веня вопросительно посмотрел на нас. Вот те раз! Мыслимое ли дело сразу название придумать — чтоб и суть дела отражало, и звучало красиво. Кооператив Веня тогда сам обозвал, а здесь почему-то поленился. Начались дебаты, в результате которых на свет появилось название, на мой взгляд неудобоваримое, но Веней одобренное: Экспортно-импортная компания “Негоциант”.
— Да, — Веня постучал карандашом по своему любимому горшочку, привлекая наше утомленное внимание, — нам еще нужен директор кипрской составляющей нового предприятия.
— А ты? — хором спросили мы с Лемом, а Акоп многозначительно кивнул.
— Реально я всем буду руководить, но номинально нужен кто-то другой. Иначе получится, что я сам с собой договора заключаю, — тут он увидел кивающего Акопа. — Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Вполне. Дело в том, что я в свое время подробно изучал этот вопрос, — Акоп, как всегда во время доклада, встал, поправил пиджак и довольно внятно пояснил, какие тут получаются юридические и бухгалтерские закорючки.
— Совершенно верно! — похвалил его Веня. — Раз ты в этом деле разбираешься, так тебе директором и быть...
Встреча с обещанным кандидатом на пост главного инженера производства состоялась прямо в цеху. Им оказался вполне толковый молодой человек, вчерашний студент, чем-то неуловимо напоминающий Веню. Только Веня оживал, говоря про деньги, а этот — про технологии и станки. Звали его просто — Гриша.
— Добрый день, господа! — смущенный Гриша в костюме и при галстуке спешил к нам по широкому проходу, при этом похожие на столбы лучи солнца, проникающие через потолочные окна, придавали его появлению немного фантастический вид.
Мы пошли вдоль аккуратной шеренги станков, слушая объяснения Гриши о том, как он планирует доработать имеющееся оборудование, чтобы начать производство без особых затрат времени и денег. И должен сказать, что получалось это у него весьма толково! Когда мы дошли до конца цеха, Веня прервал выступление:
— Я все понял. Считайте себя принятым в команду, — они обменялись рукопожатием, — но имейте в виду, что конвейер должен быть запущен не позже, чем через неделю.
В глазах Гриши вспыхнул огонь, как будто ему сделали самое соблазнительное предложение в жизни.
— А можно пораньше? — спросил он с надеждой. — Скажем через пять дней?
Веня усмехнулся и дал добро на досрочный пуск.
Закончив дела на заводе, мы решили пообедать. А то пока до Москвы доедешь! Веня, увидев первую попавшуюся “стекляшку”, предложил зайти туда, но я позволил себе взять дело в свои руки.
— Это-то чем тебе не нравится? — удивился он. — И стоит на горке, и название красивое: “Нерль”. Нерль — это, по-моему, река.
— Да хоть озеро, — ответил я. — Но мы будем кушать в другом месте. Ресторан гостиницы “Владимир” — вот достойное нашего статуса место!
— У тебя на это дело какое-то особое чутье? — с интересом спросил Веня.
— Нет, я просто спросил у Гриши.
— И что он тебе ответил?
Тут бы мне и сказать что-нибудь остроумное, но пока я думал, мы подъехали к симпатичному дому с маленькой башенкой на углу. В большом полутемном зале кроме нас обедало всего несколько человек. Все выглядело очень симпатично, и запах из-за ширмы, прикрывающей вход на кухню, был весьма аппетитным. Да и обед не обманул моих ожиданий. Особенно когда принесли жаркое из говядины с картошкой в небольших керамических горшочках. Я даже внимания этому не придал, единственно подумал, что на тарелке продукт быстрее остывает. А Веня, как эти горшочки увидел, прямо замер. Я его спрашиваю:
— Ты чего? Подавился?
А он молчит, только глаза горят. Потом все-таки расклинился:
— Смотри, — и голос такой странный, — горшочек, как в моем сне.
— Ну и что? Обычный горшочек. Здесь так жаркое подают. По понятиям русской кухни.
А он уперся — мол, не простой это горшочек, а особый знак. Я позвал официанта, дал денег и велел еще один горшочек принести, только чистый. Тот плечами пожал, но принес. Я Вене горшочек пододвинул — вот, пожалуйста. Если нравится, можешь с собой забрать. Но Веня уже успокоился.
— Все нормально, Макс, все нормально, — он решительно взял ложку и погрузил в смачно чавкнувшее жаркое. — Ты помнишь историю про мой сон, про гадалку, про символ денег?
— Ну да. Ты еще потом к ней в Таллин ездил. А когда про все это нам рассказывал, по улице танки шли. Помнится, Лем еще тебя перебил вопросом: что делает женщину красивой — деньги или водка. Ты тогда, кажется, чего-то не договорил...
— Правильно, — Веня заглянул в свой опустевший горшочек. — И про то, что не договорил, тоже правильно. Есть в тебе, Макс, какая-то проницательность. Это ты молодец! А что вопросов тогда задавать не стал, молодец вдвойне. Все равно я бы ничего не сказал, слишком все было зыбко и неопределенно...
И он рассказал мне про женщину с фотографии. Подробно. Начиная с подсобки на таллинском рынке и кончая военной частью в небольшом подмосковном городке. Не знаю, почему он это сделал. Может, решил, что понадобится моя помощь, может, просто захотелось поделиться, а может, была тому иная не известная мне причина. А потом показал и саму фотографию, причем с таким видом, как будто посвящает меня в величайшую тайну человечества.
Должен сказать, что особого впечатления особа с фотографии на меня не произвела. Возможно, она была символом денег, но внешне — обычная блондинка. Впрочем, я слушал не перебивая, стараясь понимать все с полуслова и вникать в суть происходящего. Поэтому догадаться, что именно Наталья, внучка пенсионера Хромова, является той самой таинственной незнакомкой, лишившей моего товарища душевного покоя, особого труда не составило. Тем более что Веня старательно обходил все, что с ней связано, и деланно-равнодушно упоминал ее имя, когда это было необходимо. Впрочем, к нашему делу девушка отношения не имела, так что я и думать особо про нее не стал. Чего мозги забивать? Пусть о ней влюбленный Веня страдает…
Когда-то очень и очень давно, во времена розовой юности, мне довелось попасть в цирк. Нас повели туда всем классом, предварительно конфисковав рогатки и намотав всем на шеи алые пионерские галстуки. Все было очень чинно: мальчики и девочки выстроились парами, спереди, по бокам и сзади встал учительский конвой (правда, без рвущихся на коротких поводках собак), и мы тронулись, лишь изредка обмениваясь незаметными затрещинами и пинками.
В цирке мне очень понравилось, особенно хорош был иллюзионист в длинном черном плаще с серебряными звездами. Под заунывную восточную музыку он легким движением руки превращал женщин в тигров и наоборот, наполнял голубями пустые коробки — вот вроде бы ничего в ней не было, а вот уже целая стая вылетела, и бесследно удалял воду из кувшина: “Смотрите все — он абсолютно сухой!”
Тогда я подумал, что это самые чудесные из всех возможных чудес! Однако жизнь показала, что весь этот детский сад, наивный и робкий, как первый поцелуй, не идет ни в какое сравнение с внешнеэкономической деятельностью Экспортно-импортной компании “Негоциант” под руководством Вени Дарматовича...
Поначалу это выглядело примерно так: приходит на таможню фура с водкой “Распутин”. Той самой настоящей водкой из Германии, где бородатая физиономия не просто дважды изображена на бутылке — вверху и внизу, но и подмигивает, подтверждая высокое качество и подлинность продукта. О том же говорит и толстая пачка всевозможных сертификатов и заключений с печатями всевозможных форм и размеров, водяными знаками, переливающимися голограммами и прочими атрибутами серьезных деловых документов.
Да и оба водителя — добропорядочные, солидные немцы герр Фриц и герр Ганс, несмотря на долгую дорогу, чисто выбриты и аккуратно одеты. Они гордятся своей работой, своим грузовиком и своей страной. Такие неизвестно с чем связываться не будут! Если уж они везут водку, то это действительно водка! Грузовик у них, естественно, тоже немецкий — “Мерседес”. Он гордо несет на облицовке трех лучевую звездочку в кружочке, гордо урчит мощным мотором и гордо сияет чистотой, как будто не проехал только что две с лишним тысячи километров. С первого взгляда понятно — такой грузовик может везти только добротный товар!
И фирма, по заказу которой они привезли в холодную далекую Москву высококачественный немецкий продукт, тоже не какая-нибудь жульническая лавочка, а Экспортно-импортная компания “Негоциант”! Вот, кстати, и представитель идет, — а еще говорили, что русские не пунктуальны и безалаберны! Герр Фриц и герр Ганс переглядываются:
— Смотри-ка, только мы подъехали, а он уже здесь.
— Да, а я думал, что придется ждать.
Но больше всего обоих удивило то, что вместо ожидаемого небритого мужика в грязном ватнике и кирзовых сапогах гармошкой, к ним подошел элегантный господин при галстуке и с дипломатом, и пахло от него не перегаром, а хорошим одеколоном, и говорил он на вполне приличном английском языке:
— Герр Фриц, герр Ганс, разрешите поздравить вас с благополучным прибытием! Как доехали?
Несколько растерянные герр Фриц и герр Ганс дружно закивали головами — хорошо доехали, очень хорошо! Но дальше начало происходить совсем невозможное...
— Меня зовут Максим, я займусь оформлением документов, а вы пока можете выпить по чашке кофе, — он достал из своего дипломата термос и две настоящие фарфоровые чашки!
Герр Фриц и герр Ганс послушно налили себе кофе. Кофе оказался на редкость хорош — ароматный, горячий, особенно на свежем воздухе, когда легкий морозец пощипывает лицо. Они были настолько приятно удивлены, что даже забыли поблагодарить гостеприимного хозяина. Вот вам и дикая Россия!
Получив толстую папку с документами, Максим ушел, оставив вместо себя крепкого мужчину нордической внешности.
— Пока я буду оформлять документы, — сказал Максим, — мой коллега присмотрит, чтоб у вас все было в порядке. Примерно через полчаса вы сможете двигаться на разгрузку...
Герр Фриц и герр Ганс с уважением посмотрели на охрану и полезли обратно в кабину допивать кофе и обсуждать происходящее:
— Так нас еще нигде не встречали.
— Да, теперь я буду ездить только в Россию.
— Но надо сказать товарищам, что так хорошо, по-немецки работает именно “Негоциант”.
— Да, с этой компанией можно иметь дело!
Тем временем Лем ходил вокруг фуры, распугивая своим грозным видом воров и таможенников, одинаково хищно поглядывающих на жирную добычу. А тот, кто назвался Максимом, уже входил в здание таможни. В узком коридоре было шумно и грязно, разношерстная публика — водители, агенты, жулики — толкались, ругались и потели, надеясь быстро и с наименьшими потерями решить свои вопросы. Те, кто был, образно говоря, по другую сторону баррикад, тоже не терялись. Короче говоря, компания подобралась еще та…
Однако Макс (ясно, что под именем Максим скрывался именно он) не стал вливаться в общий поток, а, ловко протиснувшись между людьми, скрылся за дверью с надписью “Служебное помещение”. Там его ждал господин Дарматович, попросту говоря, Веня. И хотя на нем не было длинного черного плаща с серебряными звездами, но фокусы он умел делать такие, что не снились и величайшим иллюзионистам: взяв документы, он в несколько минут превратил водку “Распутин” в питьевую воду “Перье”! Вот только что стояла во дворе фура с водкой, а теперь стоит фура с водой. Представляете!? Ему даже вылезать из-за стола не понадобилось! И страшные цифры таможенных платежей чудесным образом вдруг утратили многочисленные нули, придя к очень симпатичному виду.
— Сегодня еще три фуры будет, — не отрываясь от бумаг, заметил Веня, — одна с немецкой водкой, а две с польской мебелью. С водкой все понятно, а мебель проведем как дрова для камина.
— Сделаем, — Макс развалился в кресле, блаженно вытянув ноги к электрическому обогревателю. — Только почему дрова? В прошлый раз мебель вроде бы оформляли как фанеру.
— Так то, Макс, была итальянская мебель, — ловко шлепая, куда надо, разные печати, ответил Веня. — Настоящая мебель из Италии, а не это польское барахло...
Потом Макс вместе с готовыми документами заскочил куда следует (разумеется, без очереди), и там окончательно подтвердили факт свершившегося чуда превращения водки в воду. И вот он уже жмет руки герру Фрицу и герру Гансу:
— Все в порядке, господа! Вот схема проезда на склад. Там вас обязательно встретит наш представитель. Его зовут Акоп. Он поможет быстро произвести разгрузку.
Немцы с благодарностью возвращают термос и чашки:
— Спасибо за кофе, он был очень хорош и придал нам бодрости!
Но русский машет руками и улыбается:
— Нет, что вы! Это подарок от нашей фирмы. Счастливого вам пути!
Так было вначале, пока система налаживалась. Пришлось и померзнуть, и помокнуть, и фуры перед глазами стояли, когда засыпаешь... А потом набрали людей, отладили связи, и заработала Экспортно-импортная компания “Негоциант” как хорошо отлаженный механизм, сделав самые расчудесные чудеса простым повседневным делом.
Однако за соблюдением установленных правил Веня следил строго: представитель фирмы был всегда аккуратен и доброжелателен, охрана надежна, прибывшим выдавался термос с горячим кофе и, обязательно, две настоящих фарфоровых чашки. Стоило это недорого, а впечатление производило хорошее...
Теперь наш офис на площади Ногина напоминал муравейник практически в любое время суток. Канули в Лету милые, почти домашние вечерние посиделки, осененные мерцанием кремлевских звезд, когда так хорошо думалось и работалось, когда можно было перед уходом нацедить грамм сто хорошего коньячку и поболтать с Веней о том о сем. Или столкнуться с Лемом, который только что закончил разбираться с очередными нехорошими ребятами и сразу же поехал в офис доложиться и сдать деньги.
— Я немного не понял, но мне показалось, что они были не рады моему приезду, — с мягкой улыбкой говорил он, показывая простреленную полу плаща. — Однако думаю, мой отъезд принес им сильное облегчение.
— Не сомневаюсь, — смеялся Веня и хлопал его по плечу. — Надеюсь, хоть один там остался стоять на ногах? Или все в нокауте?
— Один остался, — честно отвечал Лем, — но мне кажется, он просто зацепился воротником за вешалку и немного повис.
И мы возвращались к прерванной беседе о наших делах, деньгах, женщинах, городах и множестве других интересных вещей...
Увы, те времена прошли, и, как я уже говорил, теперь наш офис больше похож на муравейник практически в любое время суток. Ведь в любое время суток есть на Земле место, где рабочий день в разгаре!
Да и Веня сильно изменился: теперь это был Большой босс! С нами, правда, он пока вел себя по-прежнему, но по отношению к остальным стал строг. Именовали его теперь исключительно Вениамин Ильич или господин Дарматович, без вызова не входили, при появлении вскакивали. Акоп блаженствовал — именно так он представлял себе правильную постановку дела.
Для размещения многочисленного персонала пришлось снять весь этаж, на котором раньше располагались только наши кабинеты и приемная. И отделано все было по высшему разряду!
Целый день в офисе царила суматоха: все куда-то бежали, с бумагами или без оных, но неизменно с озабоченностью в лице. Время — деньги! Десятки телефонов трезвонили на разные голоса, напоминая весенний птичий гвалт, стайкой ползущих удавов шуршали факсы, дробью сотен барабанов звучали клавиши печатных машинок и новомодных компьютеров.
Надо же было такую хитроумную штуку придумать! Нам в кабинеты, разумеется, тоже поставили, но если Акоп разобрался с этой адской машинкой за неделю, то я недалеко ушел от Лема, который уже который месяц осваивал втыкание вилки в розетку, ссылаясь при этом на сильную занятость. Ну а Веня без компьютера теперь и шагу ступить не мог. И немудрено! Разобраться в тысячах наименований и сотнях контрактов по старинке, только надеясь на собственную память, даже у него не получалось. А еще Веня обзавелся таким телефоном, который можно носить с собой и из любого места разговаривать!
Надо сказать, что первые наши операции проходили под подозрительным взглядом конкурентов, — что это за “Негоциант” выискался? Однако после того как мы стали последовательно занимать целые направления и рынки, вся эта публика встала на дыбы. Определенную роль сыграло и принятое Веней решение — никаких компромиссов, соглашений и союзов по интересам! Война так война! Меня это поначалу удивило, поскольку Веня всегда был сторонником мирного разрешения конфликтов в свою пользу, но потом я понял, что пришло время решающей битвы за первое место, место номер один, место властелина. И Веня хочет показать, что не собирается его ни с кем делить. Это должны были понять все — и свои, и чужие! Потому что, по словам Вени, сила — это хитрая штука. Или она есть, или ее нет. Середины не бывает!
Несмотря на напряженный рабочий график, Веня каждый день находил хотя бы полчаса, чтобы увидеть Наталью Хромову. Обычно это случалось вечером: Веня подъезжал к ее дому или подходил пешком, звонил с мобильного телефона и, как влюбленный школяр, ждал, прислушиваясь к движению лифта и шагам на лестнице.
Потом они шли гулять по бульварам и переулкам. Совсем как раньше! Только теперь они разговаривали и смотрели друг на друга, а не просто шли рядом. Когда Наталья улыбалась, у Вени перехватывало дыхание, — такой прекрасной и загадочной была эта улыбка! А когда они целовались, Наталья закрывала глаза, и Веня видел ее длинные ресницы...
Иногда Веня водил Наталью в ресторан поужинать, но это ее мало привлекало. Она просто с удовольствием ела, не придавая особого вниманию ни престижу места, ни роскоши обстановки. Нынешнее состояние Вениного кошелька позволяло не просто сходить в любой ресторан, но и купить его вместе с шеф-поваром и запасом продуктов, однако они просто заходили в первое попавшееся заведение и садились за свободный стол.
Иногда Веня поднимался в квартиру и пил чай с уважаемым Юрием Владимировичем. Отношения у них сложились вполне нормальные, но той душевной близости, которая была в августе 91-го больше, не было: водки они не пили, по душам не разговаривали и “Интернационал” не пели. Старый партиец вообще сильно сдал за последнее время — слишком диким казалось ему все происходящее.
Выходных и отпусков Веня не признавал, но если выдавался вдруг мало-мальски свободный денек, он забирал Наталью, и они уезжали в его небольшой загородный домик. Поскольку обычно Веня использовал для ночевки постоянно арендованный люкс в соседней “России” — и время на дорогу тратить не надо, и быт не заедает — то каждый выезд за город был похож на маленький праздник.
Если на улице было тепло, они гуляли среди вековых сосен, окружавших домик, или жарили чего-нибудь на ароматных вишневых углях. Если погода не баловала — сидели на открытой террасе, слушая шум дождя и урчание поспевающего самовара. Ну а для зимы у них имелась большая теплая комната с камином и медвежьей шкурой на полу.
Вечером Веня буквально на одну минуту включал телефон, и Наталья звонила деду сказать, что остается ночевать у Вени. Собственно говоря, это было ясно с самого начала, но она почему-то твердо придерживалась сложившегося ритуала. Дед каждый раз тяжело вздыхал, но больше для порядку. И они поднимались на второй этаж, где была спальня...
В такие дни Веня чувствовал себя абсолютно счастливым и даже забывал иногда о своей великой миссии стать Властелином денег. Ему казалось, что именно эти мгновение — главные в его жизни, именно к ним он шел, именно их ждал и именно они стоят того, чтобы быть прожитыми. Но наступало утро, рука автоматически включала телефон, и требовательные звонки нарушали идиллию, как разрушает волшебную реальность мира, отраженного в темной воде лесного озера, брошенный камень...
Однако помимо Натальи, в жизни Вени имелась еще одна женщина. И если о первой практически никто ничего не знал, кроме меня, да и я располагал крайне разрозненной информацией: там Веня обмолвился, там сам догадался, то о второй был проинформирован еще и Лем.
Лем имел фотографию и задание собирать информацию об изображенной там особе, если таковая (информация, разумеется) будет встречаться на его тернистом пути руководителя службы безопасности. При этом суть дела оставалась ему неизвестна. Правда, получив фотографию, он первым делом сверил ее с фотографией любимой невесты Вийви, и только удостоверившись, что это совершенно разные женщины, взялся за работу. Он тогда еще сказал Вене:
— Я сначала немного не понял, но теперь вижу, что ты ищешь не Вийви. А то бы я сильно ревновал...
Судя по всему, Лем искренне считал, что из всех женщин только его невеста может представлять какой-то интерес.
А вот я знал про блондинку все. Знал и прилагал к ее поиску самые серьезные усилия. Да, собственно говоря, последнее время он только этим и занимался, получив все связи и контакты нарытые Веней. Информация от Лема также поступала напрямую к нему.
Смысл тут был двойной. Во-первых, избавить загруженного по самое некуда Веню от тягучей рутины хаотичного поиска типа “пойди туда, не знаю куда”. Во-вторых, не показать многочисленным конкурентам и недоброжелателям его интереса к женщине на фотографии. Они такой интерес обязательно попытались бы использовать в своих грязных целях, ведь нет ничего сильнее понимания слабостей противника! А известному гуляке и балагуру Максу гоняться за женщинами было положено по статусу.
К сожалению, результатов пока практически не было. Не помогли даже связи в спецслужбах! И это притом, что бесконечные реорганизации, переименования и публичные разоблачения сыпались на бедных рыцарей плаща и кинжала, как горох из дырявого мешка. Многие остались без работы. Практически все лишились уверенности в завтрашнем дне. А это ли не лучшие стимулы поделиться тем, что знаешь, с тем, кто имеет? Имеет, разумеется, деньги.
Однако кое-что все-таки нарыть удалось. И это кое-что носило сенсационный характер: некоторое время символ денег находился на территории Кремля! Причем, не там где ходят экскурсии, а там, куда их как раз не пускают. Однако в один прекрасный день опять приехали неизвестные люди и опять увезли ее в неизвестном направлении. Да, по непроверенным данным звали женщину всего лишь Маня. То есть на самом деле у нее было совсем другое имя — древнее, длинное и труднопроизносимое, но в русскоговорящей среде оно превратилось в нечто более привычное...
Активное использование проделанной в границе калиточки привело к серьезному валютному дефициту в бюджете “Негоцианта” — хоть пошлины мы не платили, но за товар все равно приходилось отстегивать полновесные доллары. Это Вене категорически не нравилось. Он любил красивые финансовые схемы! Наиболее простым способом нарыть валютки — было бы что-нибудь за рубеж продавать. Веня по-умному называл такую продажу организацией встречного экспортного потока. А еще на этом можно было получить дополнительную прибыль. Я, во всяком случае, был уверен, что Веня ничего просто так экспортировать не будет. Чего-нибудь да придумает!
План действий как всегда обсуждался на особом совещании. По такому случаю приемная была очищена от посетителей, телефоны выключены, а Саша, весьма похорошевшая за последнее время, решительно пресекала все попытки помешать нам.
— Мне тут в аналитическом отделе посчитали разные варианты, — Веня помахал листком бумаги, — и подобрали несколько наиболее интересных экспортных позиций. Но мне больше всего понравился бензин.
— Я немного не понял, — с искренним удивлением в голосе заметил Лем, — но разве бензин можно пить?
— А кто собирается пить бензин? — с не меньшим удивлением спросил Веня.
— Но разве ты не сказал, что именно бензин тебе больше всего понравился?
Обсуждение пришлось прервать на короткое чаепитие — все равно никто не мог, по меньшей мере пять минут, нормально соображать, кроме Акопа, который ограничился вежливой улыбкой, и Лема, который так ничего и не понял.
— Все, продолжаем разговор про бензин, — закончил перерыв Веня. — Как и прочая востребованная продукция, бензин обложен всяческими пошлинами и сборами.
— Но ведь бензин не водка, его цистернами возят, — глубокомысленно заметил я. — А в перевозку воды в цистернах через границу не поверят, даже если господин Пэ станет президентом.
— Положим, если господин Пэ станет хотя бы председателем таможенного комитета, мы сможем оформить перевозку в цистернах от бензина свежего морского воздуха, — не менее глубокомысленно ответил Веня, даже брови сделал домиком, — но дело не в этом. Комбинация должна быть красивой.
— Вообще-то бензином хорошо очищать пятна на одежде, — Лем, видимо, решил исправить допущенную оплошность и сказать что-нибудь умное. — Только потом сильно пахнет.
— А вот это верно! — встрепенулся Веня. — Молодец, Лем! Почему бы нам не экспортировать бытовой пятновыводитель?
Акоп пощелкал кнопками своего портативного компьютера (говорят, такая штука стоит почти как автомобиль!) и подтвердил, что такой вариант вполне подходит. А что в цистернах, так никаких ограничений по таре не предусмотрено!
— Хорошо, бензин мы провезем, — Веня задумчиво посмотрел на карту мира, висевшую рядом с любимой картиной, изображающей котел. — Но что с ним делать дальше?
— К реализации бензина мы можем подключить наш кипрский филиал, — ответил Акоп, преданно глядя в глаза начальнику. — Откроем в интересующих нас странах представительства и...
— Отлично, — перебил его Веня. — Принимается! Завтра же вылетай. Пусть Саша билет закажет...
Несмотря на постоянно царящую в нашем офисе суматоху, бывали здесь и тихие вечера. Например, тридцать первого декабря. Новый год, как-никак. Любимый праздник...
Именно в такой необычный вечер я сидел в своем кабинете в гордом одиночестве и задумчиво смотрел в окно на падающий снег. Как-то так получилось, что с той, которую я хотел бы видеть за своим новогодним столом, ничего не получилось, а идти куда-то еще мне не хотелось. Веня с обеда скрылся в неизвестном направлении, Лем вообще где-то пропадал последние дни, Акоп все еще был за рубежом, от мысли провести вечер в шумном ресторане меня мутило, сидеть в пустой квартире было скучно. И тогда я, прихватив пару флаконов хорошего шампанского и свежий ананас, поехал в офис…
Неожиданно посторонний звук нарушил мое мечтательное состояние — кто-то довольно грубо хлопнул дверью и теперь быстро шел по коридору. И кто это может быть? Я почувствовал некоторый дискомфорт, вполне естественный для человека, услышавшего неизвестные шаги в темном пустом здании. Шаги приближались. Вот они совсем рядом, вот открылась дверь...
На пороге стоял Лем!
— Хорошо, что ты здесь! — без приветствия и предисловия начал он. — Это было последнее место, где я надеялся тебя найти!
— Ну, ты даешь! — с облегчением засмеялся я. — Надо же было так меня напугать!
Лем ничего не ответил, просто подошел ко мне ближе и сел в соседнее кресло. Только когда он оказался в круге света, я увидел пистолет у него за поясом и глаза... Таких глаз я у Лема никогда не видел! Это были глаза зверя, приготовившегося к последней схватке.
— Да что случилось, в конце концов!
— Потом объясню, сейчас нет времени. Где сейчас Веня?
— Откуда же я знаю. Он с обеда уехал, ничего не сказавши. Но можно позвонить.
— Мобильник выключен.
— А что...
— Макс, если они найдут Веню раньше нас, ему конец!
— Так если даже мы не знаем, где он...
— За ним следили как минимум неделю. Так что думай, и думай быстро! Ты, в отличие от меня, это умеешь...
Только тут до меня дошло, что дело пахнет керосином. Если Лем в таких расстроенных чувствах, то все возможные места он объехал. Так, так, так...
Охотится за Веней скорей всего кто-то из конкурентов “Негоцианта”. Мы ведь с рынка не один десяток компаний выдавили. Можно сказать, куска хлеба лишили! Веня же сказал: “Война так война!”, вот она и началась. Хрен с ним, разбираться потом будем! Где может быть Веня в новогоднюю ночь?
А где должен был быть я? Правильно, с женщиной. Стоп, стоп, стоп! Внучка того пенсионера, как там ее, Наталья вроде! Но я даже адреса не знаю... Так он и не нужен! Там старый большевик сейчас водку пьет.
Я встал и под напряженным взглядом Лема стал ходить из угла в угол. Веня, женщина — можно сказать, любимая, новогодняя ночь, падает снег... Я представил себе эту картину, и точно завеса упала. Я увидел отблески огня на хрустале, игру поднимающихся пузырьков, услышал потрескивание дров в камине и чуть слышный свист ветра в дымовой трубе. Загородный дом! Вот где он! Точнее, они!
— Придумал что-нибудь? — Лем тоже встал. — Да?
— Загородный дом… Возможно, он в загородном доме… Но, хоть убей, я не знаю, где это!
— Загородный дом? Я по просьбе Вени в прошлом году ставил в каком-то загородном доме сигнализацию. Но я не уверен…
— Это то, что надо! Адрес помнишь?
— Примерно да. Думаю, найду.
— Едем! Все равно других идей нет!
И мы поспешили к выходу…
Глава 5
Если бы не повод, бросивший нас в круговерть предновогодней метели, то я, пожалуй, получил бы удовольствие от этой ночной поездки по пустым улицам Москвы. Тем более что за рулем сидел Лем, а я просто смотрел в окно. Вся процедура заняла не более сорока минут, и вот мы уже свернули с Минского шоссе на узкую, занесенную снегом лесную дорогу.
— Кажется, сюда... — Лем с некоторым сомнением всматривался в темноту, потревоженную светом фар. — Дальше должен быть поселок...
— А как называется?
— Кто как называется?
— Поселок! Поселок как называется!?
— Думаю, что как поселок называется, я не знаю. Но как доехать, пытаюсь вспомнить.
Лем говорил, не поворачиваясь в мою сторону, но это меня нисколько не обижало — на такой скорости да на такой дороге одно неосторожное движение, и можно оказаться в кювете. Это только в американских фильмах водитель запросто не смотрит вперед по пять-семь минут, пока автомобиль сам собой бойко катит по горному серпантину.
Лес быстро кончился, слева и справа потянулись высокие глухие заборы, за деревьями замелькали уютно горящие окна домов, разноцветной россыпью брызнули гирлянды на пушистых уличных елках.
— Там было что-то типа перекрестка... — вслух размышлял Лем. — А ворота, которые нам нужны, немного угловые... Возможно даже эти!
Автомобиль достаточно резко остановился — это был не совсем перекресток, а скорее развилка, но ворота имелись. И перед ними стоял занесенный снегом Венин “Вольво”!
— Есть! — заорал я. — Есть!
— Ты беги за Веней, — Лем вытащил из-за пояса пистолет и щелкнул предохранителем, — а я буду здесь. Только беги очень быстро!
Я довольно ловко махнул через забор и побежал к ярко освещенному симпатичному домику, прятавшемуся за деревьями. Скользкое от свежего снега крыльцо, открытая, занесенная снегом терраса, почему-то пахнущая яблоками, дверь с красивой вычурной ручкой, в изгибе которой кокетливо торчала еловая веточка... Тут я секунду помедлил — хорошо бы Веня со своей дамой еще за столом сидели! — и постучал. Нормально так постучал, так что снег с крыши свалился. А чтоб не схлопотать кочергой по лбу, стал кричать:
— Веня! Открывай! Свои!
Чушь, конечно, но что еще можно сказать в такой ситуации? Надо отдать Вене должное: он открыл сразу, мгновенно врубился в ситуацию и буквально через минуту, бросив все и едва накинув верхнюю одежду, выскочил вместе с неизвестной мне женщиной.
— Ты один? — спросил Веня на бегу.
— Нет, с Лемом, — но он уже и сам увидел “Чероки” с погашенными огнями и стоящего рядом Лема. Мотор Лем не глушил, так что занять места и раствориться в ночи, было делом нескольких секунд.
— Успели... — заметил Лем и улыбнулся.
— С Новым годом! — сказал я и тоже улыбнулся.
— Спасибо... — раздался сзади довольно приятный женский голос, но было непонятно, за что она поблагодарила: за спасение или за поздравление.
— Это Наталья, — после некоторой паузы Веня все-таки решился на общее знакомство. — За рулем Лем, рядом Макс. Мои друзья и партнеры.
«Интересно, а как она выглядит? — подумал я, имея в виду Венину подругу. — А то ведь за всей этой суматохой рассмотреть ее толком не удалось. Но что-то интересное в ней должно быть обязательно. Сумела же она привлечь внимание равнодушного к женщинам Вени! Ничего, приедем в офис и разберемся, кто есть кто...»
К сожалению, толком разглядеть Наталью так и не удалось: Веня решил, что ей гораздо лучше будет провести остаток новогодней ночи дома.
— Мало ли что еще может случиться! — сказал он.
— А как же вы? — спросила она немного испуганно.
— У нас работа такая... — строго ответил Веня.
Однако когда Веня заводил ее в подъезд, общее впечатление о Наталье у меня все-таки сложилось: ничего особенного, ни плоха, ни хороша, росту среднего, телосложения обычного, но если Веня в ней что-то нашел, — как говорится, флаг ему в руки и барабан на шею!
Супостаты нагрянули буквально через полчаса после отъезда, больше похожего на бегство. Вот вам и никуда не спешащий Лем! Не зря Веня его в Стамбуле подобрал: в критический момент он все как надо сообразил, а главное, сделал.
Для начала домик, в котором все еще уютно горел свет, окружили.
— Надо быть готовым ко всему! Мало ли, сколько их там!? — сказал главный бандит, решительно передергивая затвор. — Опять же, охрана... Так что действовать будем решительно и быстро!
Двое остались у машины — вроде как в засаде, двое — заняли позиции на дальних подходах, готовые в случае непредвиденных ситуаций прикрыть основные силы. Остальные пошли на штурм. Медленно, но неотвратимо кольцо сжималось. Бандиты в зимнем камуфляже и одинаковых белых масках, делающих их похожими на средний медицинский персонал в период эпидемии гриппа, перебегали от дерева к дереву, периодически обмениваясь многозначительными знаками, передергивая затворы и потрясая оружием. С первого взгляда было ясно, что эти ребята не привыкли шутить и, будь Веня еще в доме, его шансы были бы весьма сомнительными. Однако Вени в доме не оказалось, как не оказалось и многочисленной вооруженной до зубов охраны, которой так опасались нападавшие.
В камине еще потрескивали дрова, шампанское стыло в серебряном ведерке, на столе имелась почти нетронутая закуска, а в телевизоре страна встречала Новый год. Люди в масках растерянно побродили по дому, заглянули под кровать, под елку, посетили санузел, даже в подвал спустились, но все было безрезультатно.
— Это не по правилам! — заявил обиженным голосом главный бандит.
И в знак протеста расстрелял из своего бесшумного автомата всех участников праздничного концерта вместе с телевизором. И тут, как по команде, началась подлинная вакханалия! Кто, чихая от пыли, резал десантным ножом диванные подушки, кто бил на кухне тарелки, кто лил шампанское в обиженно шипящий камин, а самый циничный швырялся шпротами в стену, от чего на бело-голубых обоях с васильками оставались причудливые жирные потеки. Выразив таким образом свой протест в отношении нечестного поведения противника, нападавшие покинули дом.
Главный, стоя у открытой двери своего джипа в эффектной позе с автоматом в одной руке и микрофоном рации в другой, докладывал еще более главному о срыве операции:
— Шеф, это я! Тут такое дело получилось, — он сверился с кодовой таблицей, где было прописано, как что называть в случае возможного прослушивания, но в темноте разобраться в мелких буковках было трудно. — Короче, это... Ну, типа... Такое дело... В общем, полная задница! В смысле никого там не было!
Несмотря на позднее (или уже раннее?) время, дело нашлось для каждого: Лем проверял окна-двери на предмет надежности, Макс пытался соорудить что-то типа новогоднего стола из имевшегося шампанского и ананаса, ну а Веня уединился в кабинете. Света он зажигать не стал, ходил из угла в угол и думал...
Совершенно очевидно, что ситуация сложилась не лучшим образом. И дело тут было не в том, что кто-то решил свести счеты, учинив банальную физическую расправу. Гораздо больше Веню беспокоила непредсказуемость происходящего. События накатывались на него, наслаивались, множились, обрывались, толкали его то туда, то сюда, заставляли отступать и огрызаться, тогда как Веня привык только нападать! Главным принципом всегда были предвидение, планирование и контроль: происходящее должно происходить только по его разумению, всякое случившееся должно случаться строго в соответствии с его планом! Так было, так есть и так будет. Короче говоря: “Течет вода Кубань-реки, куда велят большевики!”
Но в новогоднюю ночь случился очень неприятный сбой. И Веня, немного подумав, понял, кто в этом виноват: он и только он! Именно он позволил себе расслабиться, именно он и только он допустил преступное невнимание, он, он и еще раз он забыл о своем великом предназначении, предавшись простым человеческим радостям.
— Подумаешь, любовь! — зло прошептал Веня в темноту окна. — Да кому она нужна? Работать надо! Вот что главное. А все эти страсти выеденного яйца не стоят...
Веня был уверен, что пока ничего особенно серьезного не случилось, так — звоночек звякнул предостерегающе, но если сейчас же не взяться за ум, последствия могут оказаться куда серьезнее. Но не менее ясно он понимал, что мобилизоваться, снова стать самим собой, можно только расставшись с Натальей. С Натальей...
— Но я ведь не смогу без нее... — Веня прислонился лбом к холодному стеклу и закрыл глаза. — Не видеть ее? Не слышать ее? Не быть с ней рядом? И ради чего?
Ему вдруг показалось, что все случившееся надо воспринимать совсем иначе. Да, это знак, сигнал, но смысл его совсем в другом: брось все, возьми свою женщину и заживи с ней душа в душа в каком-нибудь уединенном месте! Денег на несколько жизней хватит! Зачем бежать за неизвестно откуда взявшейся бредовой мечтой стать властелином мятых бумажек, когда можно уже сейчас обладать самой прекрасной женщиной, обладать безраздельно? Веня почувствовал внутри себя странное тепло — удивительно приятное, успокаивающее и доброе. Он уже почти видел маленький домик на берегу теплого моря, белый песок, зеленые пальмы и Наталью. Он вдыхал чуть соленый, пряно пахнущий воздух, он слышал шорох волн и листьев, он ощущал удивительную свежесть волшебного утра. И все это принадлежало ему!
Неожиданно цвета стали меняться, а очертания расплываться, — странное золотое сияние накатывалось откуда-то из-за спины, становясь с каждой минутой все сильнее и ярче. Веня обернулся и увидел огромный золотой диск, такой сияющий, такой горячий, что пришлось прикрыть глаза рукой. И голос, грохочущий, как раскаты далекого грома, наполняя пространство и выметая из сознания мелкие мыслишки, напомнил о великом предназначении:
— Помни: тебя ждет великое будущее! Не сдавайся, и ты станешь самым богатым человеком мира! Таким богатым, каким не был никто и никогда!
Голос сделал многозначительную паузу, прокашлялся, тяжело вздохнул и уже более спокойно, почти равнодушно добавил:
— Некоторые даже считают, что ты станешь Властелином денег, но я лично в этом сомневаюсь. Особенно в последнее время...
Веня вздрогнул и отошел от окна. По спине бежали струйки пота, в ногах была предательская слабость, в горле пересохло. А еще ему было невероятно стыдно.
— Надо же было так распуститься! — Веня стукнул кулаком по столу и пнул ногой удачно подвернувшийся стул. — И ради чего? Милые семейные радости, понимаешь! Только фикуса и торшера не хватало для полного счастья! Болван...
Веня заметался по комнате. Никогда он не был так близок к полному провалу. Еще немного — и он бы действительно решился все бросить и уехать с Натальей куда глаза глядят. Наталья...
Мысль о любимой женщине отдалась почти физической болью. Вене показалось, что еще немного и его сердце остановится. Последней судорогой умирающей души мелькнуло: “Но ведь можно встречаться с ней реже! Хотя бы раз в месяц. И вреда для дела не будет никакого!”
Но Веня уже выздоравливал…
Все! Кончено! В новый, недавно начавшийся год он войдет свободным, целеустремленным и решительным. Хватит разменивать великие дела на мелкие хлопоты! А Наталья останется приятной страничкой в книге памяти. Не более того... В делах, кстати, тоже надо полностью все изменить. Темп — вот что сейчас необходимо! Пришло время двигаться дальше.
Тут как раз в кабинет заглянул Макс:
— Кончай бродить, как тень Гамлета! Стол накрыт, оркестр играет!
— Отлично! — Веня почувствовал несказанное облегчение от тяжелого, но все-таки принятого решения. — Примем по бокальчику шампанского и начнем составлять план действий!
— Каких таких действий? Веня, поимей совесть, праздник все-таки! Новый год шагает по стране... — Макс махнул рукой в сторону окна, как будто там можно было увидеть несущегося в санях Деда Мороза с мешком подарков.
— Дальнейших, Макс, дальнейших! А тебе лично будет особое, сугубо конфиденциальное поручение — Маня. Ее надо найти как можно быстрее!
Веня улыбнулся: в конце концов, если в этом мире рядом с мужчиной должна быть женщина, то он выбирает ту, что поможет ему добиться желаемого!
За столом Веня был на удивление весел и разговорчив, пил наравне с Максом шампанское, дружески подкалывал Лема и даже рассказывал анекдоты…
Уже потом, вспоминая эти ночные посиделки, я часто задавал себе вопрос: а можно ли было догадаться, что оно станет последним для нашей славной компании? Были ли в словах и жестах присутствующих какие-то особые знаки? Может, взгляд какой проскальзывал или тень на лицо набегала? Но сколько я ни напрягал память, ничего определенного обнаружить не удавалось. Обычное совещание, единственно, что ночное, так разве по ночам все спят? И дело даже было не в том, чтоб эти знаки или признаки увидеть, нет! Я просто хотел понять — для себя, не более, — можно ли было что-то такое тогда придумать и сделать, чтобы нашу славную компанию сохранить. Впрочем, пока мы были еще вместе...
— Пора со всей этой чересполосицей кончать! — решительно сказал Веня и строго посмотрел на партнеров.
— А что это такое? — я краем глаза глянул на Лема, но тот тоже ничего не понял.
— Чересполосица? — Веня пожал плечами. — Я-то откуда знаю! Главное не в словах, главное в их смысле!
— Так смысл как раз немного и не понятен, — поддержал меня Лем, почувствовавший после шампанского вкус к живому диалогу.
— Смысл в том, чтобы перейти к извлечению денег напрямую из денег, — Веня говорил немного странно, как будто сам до конца не понял смысла произносимого, а лишь озвучивает рождающиеся в сознании мысли. — Надо постепенно отказываться от всех этих экспортно-импортных игр и перебираться поближе к деньгам. Финансовый рынок — вот что нам надо!
— Я немного не понял, — подал голос Лем, — а чем хуже то, что мы делаем сейчас?
— Слишком много промежуточных звеньев, — предположил я, — товар — деньги — товар и прочая хрень...
— Именно! — улыбнулся Веня. — Ничего лишнего! Деньги, только деньги, и ничего кроме денег!
— А с чего начнем? — я сбегал до холодильника за вторым пузырем шампанского. — Соорудим пирамидку типа “МММ”?
— Макс! — Веня неодобрительно покачал головой. — Обирать простых сограждан пошло и глупо. Для этого не требуется ни большого ума, ни особых усилий, только пронырливость и отсутствие совести.
— Ну, извини, извини! — я быстренько свернул серебристое горлышко, и пенистая влага поползла в бокалы. — Я же просто спросил...
— Хорошо! — Веня встал, и все невольно встали вслед за ним, звякнул хрусталь. — Предлагаю выпить за новый банк.
— Я немного не понял, а почему мы пили за какой-то новый банк? — дисциплинированный Лем порядки знает: вначале надо выпить, а потом можно и вопросы задавать.
— Да потому что этот банк будем делать мы! — и Веня широким жестом шарахнул свой бокал об пол...
Валерий Пыхтин появился в нашем новом офисе буквально на следующий день после переезда. Привел его Акоп, по такому случаю участия в переезде не принимавший — якобы он готовил визит. Умеют же некоторые от хлопотной работы отлынивать!
Итак, Валерий Пыхтин. Это был энергичный человек средних лет, чем-то напомнивший помощника капитана Тарасевича с “Михаила Берлиоза”. По словам Акопа, господин Пыхтин был интересен с двух сторон (я, правда, нашел еще и третью — ту, на которой Пыхтин сидит, и по которой мне неудержимо захотелось дать хорошего пинка при первой же встрече). Во-первых, он открывал совершенно новый способ проделывания калиточки в государственной границе, во-вторых, он был реально вхож в Кремль.
А в Кремль Веня уже давно пытался проторить дорогу, однако неизменно наталкивался на людей слишком самонадеянных, но не слишком вхожих. Пыхтин же, по утверждению Акопа, не только играл там с очень важным человеком в какую-то интеллектуальную игру типа домино, но и выполнял разные мелкие поручения.
После положенных представлений и приветствий Веня предложил гостю кратко и четко изложить суть дела. И выразительно посмотрел на стоящие в углу старинные часы, размерами и формой похожие на крепостную башню. Ему, похоже, этот Пыхтин тоже не понравился, но раз уж он обещал Акопу принять...
— Являясь заместителем председателя Спорткомитета, — многозначительно начал господин Пыхтин, — я, в том числе, занимаюсь и обеспечением всем необходимым различных спортивных мероприятий.
— Очень интересно, — довольно равнодушно ответил Веня, — но мы, честно говоря, достаточно далеки от спорта. Разве что Лем еще одну гирю себе купит.
— У них есть право на беспошлинный провоз через границу! — поддержал своего протеже Акоп — Валерий, покажите спецификацию, которую мы с вами подготовили...
Господин Пыхтин щелкнул замочком элегантного дипломата и положил на стол аккуратную папочку. Веня довольно небрежно просмотрел несколько листов, и глаза его загорелись:
— Ага! Предложение довольно интересное и свежее. По-моему, до такого еще никто не додумался. Если ваши запросы будут в пределах разумного, то мы за это дело возьмемся!
И они стали препираться по поводу процентов и откатов, а я позволил себе ознакомиться с бумагой. Речь там шла о проведении всероссийских соревнований по стрельбе из лука. В преамбуле содержался стандартный набор трескучих фраз о величии российского спорта и его богатых исторических традициях, восходящих аж к конным лучникам татаро-монгольского войска.
Подобная трактовка истории показалась мне несколько странной — так можно и тевтонских рыцарей времен Ледового побоища записать в родоначальников российского зимнего плавания. Представляете: вместо неблагозвучного эпитета “псы-рыцари” будут говорить уважительное “моржи-рыцари”! Вот оно — живое торжество общечеловеческих ценностей над мелконациональными заблуждениями!
Далее следовала пространная спецификация крайне необходимых для проведения исторического мероприятия товаров. Причем все эти товары предполагалось беспошлинно ввезти из разных европейских стран. Значилось там буквально следующее:
луки спортивные — 10 штук
стрелы обыкновенные — 200 штук
мишени бумажные — 50 штук
колчаны кожаные — 10 штук
кепки с символикой — 10 штук
водка “Смирнов” 0,5 л — 5000 бутылок
ликер “Амаретто” 0,7 л — 5000 бутылок
сигареты “Кэмел” — 10000 пачек
сигареты “Мальборо” — 10000 пачек
В первый момент я воспринял все буквально. Мне представились десять участников соревнования в “кепках с символикой”. В руках у них были “луки спортивные”, за плечами висели “колчаны кожаные”, полные “стрел обыкновенных”. Перед каждым стоял длинный стол, декорированный “мишенями бумажными”, а на столе стройными рядами уходили в бесконечность ряды призывно сверкающих бутылок и аккуратные штабеля разноцветных сигаретных блоков.
По самым приблизительным расчетам на каждого спортсмена приходилось по одной тысяче бутылок крепкого и по две тысячи пачек покурить. И это правильно: выпил, закурил, выпил, закурил, из лука пострелял — стрелы-то тоже имеются, еще выпил, еще закурил, еще пострелял...
Я даже попытался спросить у господина Пыхтина как самого опытного в спортивных делах:
— Валерий, а смогут ли вообще спортсмены стрелять после такой дозы?
Но Веня перебил меня буквально на полуслове и, пригвоздив взглядом к стулу, заметил:
— Замечательная шутка! Не правда ли? — все послушно улыбнулись, и Веня продолжил: — Да, господа, полагаю, что такой способ беспошлинного провоза товаров будет вполне эффективным, — и он еще раз довольно выразительно посмотрел в мою сторону.
Но до меня уже дошло, что это всего лишь махинация и спортсменам ни пить, ни курить не придется. Я облегченно вздохнул и с уважением посмотрел на Акопа, — если он все это придумал сам, то можно снимать шляпы. Раньше такие фокусы случалось наблюдать только в Венином исполнении!
Потом офисные девочки под руководством Саши принесли чай-кофе-коньяк, и беседа приняла более непринужденную форму. А почему бы и нет: проценты согласованы, планы намечены, теперь можно и просто пообщаться…
Кстати, насчет нового офиса: теперь это был пафосный двухэтажный особняк с лепниной и колоннами! И не где-нибудь, а на Пречистенке! Фасад выходил прямо на улицу, однако окна первого этажа и парадный вход были заперты наглухо, что придавало зданию вид человека, застегнутого на все пуговицы. Зато сзади имелся маленький симпатичный садик, окруженный высоким забором, куда можно было попасть через глухие железные ворота. Так что по улице мы теперь просто так не ходили: подъехал, погудел, ворота открылись, заехал внутрь, а там, на хорошо охраняемой территории, делай что хочешь. Уроки памятной новогодней ночи были поняты, приняты и учтены! И машины теперь были серьезные — исключительно “Мерседесы”, причем у Вени бронированный шестисотый.
— Автомобиль, достойный президента! — гордо сказали на заводе, куда господин Дарматович приехал покупать себе колеса. — Позвольте вручить вам счет для оплаты.
— Президента, говорите? — Веня скептически усмехнулся. — Ладно, пока и такой сойдет...
После чего, к удивлению, почти ужасу главного менеджера герра Шульца, заплатил наличными из большой полосатой сумки, которую принес солидный мужчина, смахивающий на викинга.
— И там, дорогая Гретхен, — герр Шульц сделал много значительную паузу, а его почтенная супруга вежливо округлила глаза, — и там осталось еще столько же денег, сколько пошло на оплату автомобиля!
— Но зачем ему носить столько денег с собой?
— Нам трудно понять этих загадочных русских...
И герр Шульц растерянно развел руками…
Однако помимо машин и офиса, изменения коснулись и службы безопасности: штат увеличили, охрану вооружили, в помощь Лему взяли отставного генерала с Лубянки. Генерал с гордостью носил совершенно не подходящую фамилию Бальмонт. А еще он был сравнительно молод, необычайно энергичен и упорно называл Веню по имени и отчеству. Собственно говоря, на людях мы тоже постепенно перешли на официальные обращения, так что Лем, Веня и Макс звучали все реже и реже, пока совсем не вышли из обихода.
Внутри особняк больше смахивал на музей, чем на офис. И это тоже было признаком перехода на новый уровень жизни и бизнеса. Отделка, мебель, картины — все было очень стильно и роскошно. Раньше здесь вроде бы располагалось посольство, но Веня сумел убедить кого следует, что для дальнейших видов России жизненно необходима смена постояльцев исторического домика.
Имелись тут и камины, и вазы по углам, и переливающиеся хрустальные люстры, но больше всего поражал Венин кабинет: он находился в самой середине здания, так что окон там не было, зато вместо потолка и крыши имелся стеклянный колпак. А еще по углам кабинета стояли натуральные пальмы в горшках...
Но самое интересное и неожиданное находилось в шкафу из ударопрочного стекла. Это был настоящий клад: большой чугунный горшок с отбитым краем, полный золотых монет. Веня приобрел его за очень большие деньги в одном из столичных музеев и велел поставить в своем кабинете рядом с уже известным холстом из каморки папы Карло и стодолларовой купюрой в рамочке. Чтобы клад выглядел достоверно и убедительно, ему придали точно тот вид, в котором он был найден на чердаке старого дома в районе Таганки. Для этого все монеты засунули обратно в горшок, приклеенный реставраторами осколок, отломали обратно и положили рядом, а сверху все это обильно присыпали пылью, щепками и голубиным пометом…
Кто собирается обычно в подъезде? Правильно, молодежь! Там тепло, сухо и “шнурки” не достают. В подъезде можно и покурить, и пивка попить, и на стене разные слова написать. Не говоря уже о других человеческих радостях.
Однако в этом подъезде старого дома на Якиманке почему-то собрались не хохочущие девчонки с бойкими кавалерами, а охающие старушки. Было их пять или шесть, все оборванные и жалкие. Где-то наверху хлопнула дверь, и послышались бодрые шаги по лестнице. Старушки испуганно замолчали и суетливо построились вдоль стены: начальник идет! Благодетель!
Надо сказать, что жил в этом доме не кто иной, как Акоп Сагиян. Более того, жил он именно в этом подъезде! И командиром летучего отряда был, естественно, тоже он. Иначе зачем было про это странное сборище рассказывать?
— Все собрались? — строго спросил Акоп, делая смотр войскам. — А где Борисовна?
— Приболела она, кормилец, приболела, — хором ответили войско. — Но завтрева обещалась быть.
— Ясно... А ты, Семеновна, почему не по форме одета? — Акоп нагнулся и подозрительно посмотрел на торчащие из под черной юбки кроссовки “Адидас — три полоски”. — Приказ был в чем ходить?
— В валенках... — нарушительница виновато опустила глаза. — Так ведь, кормилец, жарко в них...
— Жарко не холодно! — строго сказал Акоп. — Еще раз повторяю: в теплое время года для придания внешнему виду особой жалостливости всем носить валенки! Еще раз кого увижу одетым не по форме — отстраню от работы.
— Да я сейчас сбегаю переобуюсь! — заметалась перепуганная Семеновна. — Ты уж прости, кормилец! Прямо бес попутал...
— Ладно... Задание на сегодня обычное: стоять с растерянным видом у дороги, — Акоп вытащил из кармана листок бумаги и зачитал, где именно кому стоять. — При появлении автомобиля начать метаться, порываясь перейти проезжую часть. Номер все помнят?
Старушки дружно закивали: помним, кормилец, помним!
— Напоминаю, — Акоп грозно поднял палец, и все затаили дыхание, — что та из вас, которую человек из автомобиля переведет через дорогу, получит пятьдесят долларов! Остальным — по десять. Все, за работу...
Старушки послушно разбрелись по улицам столицы, где сегодня ожидался проезд господина Дарматовича, а Акоп сел в “Мерседес” и покатил на работу. Он был твердо уверен: слабости руководителя надо знать, поощрять и контролировать!
Вене нравился энергичный молодой специалист Акоп Сагиян: он всегда оказывался в нужное время в нужном месте с нужными бумагами и нужным советом. Короче говоря, был очень нужным человеком. Акоп привел Пыхтина, через которого теперь шли все таможенные махинации, Акоп эффективно и абсолютно честно вел все финансовые дела в зарубежных филиалах “Негоциант”, где числился директором. Веня проверял не раз, так все до цента сходилось! Акоп так наладил бухгалтерию, что Венины фирмы не то что не платили налогов — из бюджета деньги получали!
А еще Акоп при всяком удобном и неудобном случае выказывал Вениамину Ильичу отменное почтение. Постепенно Веня стал привыкать к этому, более того, испытывать определенное удовольствие. А уж когда с помощью господина Пыхтина удалось побывать в Кремле (!) и даже сыграть в неформальной обстановке (!!) партию-другую в домино с очень важным человеком (!!!), вхожим в самый главный кабинет (!!!!), Акоп окончательно утвердился в положении второго лица фирмы, или, как он предпочитал говорить, первого заместителя руководителя. Слово “первый” нравилось ему определенно больше, чем “второй”.
Заняв высокое положение, он стал необычайно многозначителен и важен, походка и манеры приобрели ленивую вальяжность, а в речи появились выражения типа: “наш человек в Кремле считает...” и “зашел я вчера на заседание правительства...”, которые Акоп произносил небрежно и громко, — чтобы все слышали, рядом с кем им довелось работать, и гордились!
Мы с Лемом отнеслись к этому довольно спокойно — не в чинах дело, но некоторое отчуждение, появившееся в отношениях с Веней, нас явно опечалило...
Несмотря на все изменения, имелось одно местечко, куда мы неизменно ездили втроем, — совсем как в старое доброе время. Это был завод «Пролетарий» производивший выдувалки мыльных пузырей всех видов, размеров и форм. Происходило мероприятие обычно так: ранним утром грузились в “Мерседес” Лема — сначала я, потом Веня — и трогались в путь. Быстро проскочив сонную Москву, автомобиль, как вырвавшийся из стойла конь, развивал завидную прыть, а пассажиры, наоборот, расслаблялись.
Веня, развалившись в гордом одиночестве на задних сиденьях, закидывал руки за голову и высказывался в духе:
— А хорошо бы так ехать и ехать!
На что Лем глубокомысленно замечал:
— Ехать хорошо, пока есть бензин, а без бензина ехать совсем плохо!
Ну а я, сидя вполоборота, чтобы видеть и Веню, и Лема, развлекал почтенную публику разными веселыми историями.
Добравшись до Владимира, мы заезжали в обычный наш ресторан для завтрака, который заказывали с дороги, — вот ведь классная штука мобильный телефон! — после чего двигались на завод, где главный инженер Гриша встречал дорогих гостей у проходной с неизменным приветствием:
— Здравствуйте, господа! Хорошо ли доехали?
Дальше следовала обязательная экскурсия по заводу: мы бродили между хитроумных станков, с интересом все рассматривали, задавали дурацкие вопросы и только потом шли в кабинет, где Гриша со вкусом рассказывал о новых моделях, для наглядности пуская радужные пузыри.
Для нового банка выбрали красивое здание на Смоленской площади (сперва Веня хотел приспособить МИДовскую высотку, но, прикинув расходы, ограничился симпатичным особнячком с флигелями и службами) и красивое название: “Банк”. Просто «Банк» безо всяких звонких добавок.
— Чем ближе к сути, тем лучше! — объяснил он.
А еще Веня решил обзавестись партнером! Но не таким, как мы с Лемом, а настоящим. Ведь мы только назывались партнерами, юридически же были простыми наемными работниками. Дело в том, что во всех своих структурах Веня был единственным владельцем и руководителем. Исключение было сделано только для зарубежных отделений “Негоцианта”, где директором формально числился Акоп. Такое у Вени было видение ситуации.
И меня, и Лема это вполне устраивало — в конце концов, стартовый капитал принадлежал Вене, мозгом и мотором дела был он, за работу Веня платил справедливо и щедро. Однако когда началась бодяга с банком, выяснилось, что нажитого непосильным трудом капитала маловато для красивого старта. Грубо говоря, на водку у Вени было, а насчет закуски хватало только на пару ирисок. И тогда Веня принял достаточно трудное для себя решение делать банк на паях. Но с кем?
Другой бы на его месте постарался найти кого-нибудь своей весовой категории или чуть послабее, чтобы в случае чего придушить гада одной левой, но не таков был Веня! Через генерала Бальмонта и его бывших сослуживцев с Лубянки он вычислил самого богатого человека в стране — не влиятельного, не перспективного, не авторитетного, а именно богатого! Звался этот денежный мешок Михаилом Арнольдовичем Дубовским.
Грамотно составленное предложение молодого, широко известного в узких кругах и очень перспективного бизнесмена Вениамина Дарматовича произвело на умудренного опытом господина Дубовского самое благоприятное впечатление. Тем более что он последнее время сам подумывал о создании банка, даже присматривался к одному известному — может, купить? И название “Банк” ему сразу понравилось, и особнячок на Смоленской! Так что буквально через неделю они ударили по рукам, и машинка завертелась...
— Зачем было брать в дело такого сильного партнера? — спросил я у Вени после банкета по случаю открытия “Банка”. — Как говорится, пусти волка в овчарню...
— Должен тебе заметить, что нет лучшего стимула, чем более сильный противник. Это не позволяет расслабляться! — Веня многозначительно усмехнулся, вспомнив недавние свои любовные заблуждения.
Однако насчет Дубовского все было не совсем так, как выглядело со стороны. Да, Веня искал богатого партнера, говорил, что сильный противник не дает расслабляться, и вообще, лучше бежать рядом с лидером, чем тащить за собой аутсайдеров. Все это правильно, все это верно! Но был в этом деле еще один момент, о котором никто, кроме Вени, не знал. Тот, ради которого по большому счету все это и затевалось, — Маня. Потому что из Кремля, куда ее перевезли в критические дни ГКЧП, она исчезла. И никаких концов найти не удалось. Макс еще сказал, провозившись почти полгода:
— Бесполезно все это! Пустая трата времени и денег. Ее опять спрятали на каком-нибудь секретном объекте. Ты пойми, Веня: ребята в штатском так просто не сдаются. Были тяжелые времена — они затаились. Чуть полегчало — стали потихоньку порядок в хозяйстве наводить...
Но Веня думал иначе… “Скорей всего Маня была вывезена из Кремля не бывшими хозяевами из органов, а кем-то из приближенных к новой власти лиц. Тогда много чего интересного и ценного буквально растворилось в демократическом угаре. Вот вроде только что было, а вот уже и нет! И кто виноват — неизвестно. Стало быть, новый владелец Мани может и не знать, что она есть на самом деле, а видит в ней просто красивую женщину. Но ведь это не меняет ее сути притягивать деньги!”
Придя к такому выводу, Веня приободрился, но говорить пока никому ничего не стал, даже Максу, — пусть думает, что поиск прекращен. Сам ведь сказал: “Пустая трата времени и денег!”
Дальше Веня решил действовать самостоятельно. Надо было просто найти очень богатого человека, желательно самого богатого, и познакомиться с ним поближе. И Маня скорей всего окажется где-то рядом!
Для успешного бизнеса недостаточно красивого здания в центре, красивого названия и богатого партнера. И опытные специалисты не помогут, и длинноногие секретарши не спасут. Даже “наш человек в Кремле” ничего не сможет сделать. Потому что сдвинуть дело с мертвой точки, заставить его завертеться может только сильная идея!
Она, как “живая” вода в сказке, превращает холодное безжизненное тело в могучего богатыря. Она сообщает делу такой импульс, что никакая конкуренция, никакие объективные обстоятельства не могут остановить всепобеждающего движения вперед. Дело, построенное на идее, подобно человеку, одержимому желанием, способно совершить невозможное!
Поразмышлять над идеей для “Банка” Веня уехал на Кипр. Разумеется, был приглашен и новый партнер господин Дубовский. Организацией выездного заседания на правах директора местного филиала “Негоцианта” занимался господин Сагиян. И надо сказать, занимался весьма умело: спецрейс на роскошном “Фальконе”, ковровая дорожка и лимузин у трапа, трехэтажная вилла с бассейном на берегу моря, лучшие вина и деликатесы... Сервис достойный особ королевской крови! Само собой была и старушка, которая якобы совершенно случайно повстречалась на подъезде к вилле, и которую Веня к всеобщему удовольствию перевел через дорогу.
Возможно, кто-то скажет, что все это лишнее, что думать можно и в вагоне метро, а все эти роскошества и излишества только отвлекают, но Вене нравилось прогуливаться по тенистым аллеям или сидеть на увитой виноградом террасе. Он с интересом обнаружил, что в такой обстановке ему думается легче! И сверхпредупредительное, почти подобострастное внимание тоже, как ни странно, доставляло удовольствие. Особенно, когда все это было срежиссировано умелой рукой Акопа Сагияна...
Отдохнув пару дней, партнеры перешли к делу. Случилось это в прохладном кабинете с видом на море.
— Я вот что думаю, Вениамин, — Дубовский называл молодого партнера по имени, но на “вы”. — Пора нам начинать серьезную рекламную кампанию. Телевидение, радио, пресса — все задействовать! Чтоб человек даже ночью ни о чем думать не мог, кроме как о «Банке»!
— И что это нам даст? — Веня откинулся в удобное кожаное кресло и закинул руки за голову. — Толпу частных клиентов?
— А разве это плохо? — удивился Дубровский. — Живые люди с живыми деньгами!
— Михаил Арнольдович, вместе с деньгами мы получим массу проблем! — в глазах Вени появился характерный золотой блеск, но собеседник этого не заметил. — Ведь толпа непредсказуема: сегодня они штурмом берут банк, чтоб деньги сдать, а завтра будут скандировать под окнами: “Верните наши вклады” и требовать назад все и сразу.
— Есть такой момент... — грустно согласился Дубовский. — Столько жуликов развелось за последнее время...
Надо сказать, что уважаемый Михаил Арнольдович говорил со знанием дела. Первые свои капиталы он заработал, втюхивая доверчивым согражданам акции так называемых “народных” компаний, обещавших в самое ближайшее время обеспечить всех “народными” коттеджами на Рублевке, “народными” трех-четырех палубными яхтами, “народными” самолетами бизнес-класса и “народными” бриллиантами не менее чем в четыре карата каждый.
— Однако, — Веня задумчиво почесал репу, — мы можем сделать клиентами нашего банка всех!
— Что значит всех? — Дубовский даже растерялся от такой наглости. — Как это понимать?
— Буквально! Все граждане России станут клиентами нашего банка! — Веня говорил все более уверенно. — Причем деньги они будут сдавать регулярно, а забирать по согласованному с нами графику. И никаких очередей, плакатов и выбитых окон!
— Вениамин, — Дубровский подозрительно посмотрел на Веню, — если это шутка, то она не смешная! А если вы говорите серьезно...
— Дорогой мой Михаил Арнольдович! — Веня встал, и Дубовскому показалось, что его голова уперлась в потолок, а невзрачная фигура стала похожа на бронзовую статую. — Вам пора было бы понять, что не в моих правилах превращать работу в балаган. А суть моего предложения сводится к одному слову: бюджет!
— Бюджет!? — идея так захватила Дубовского, что он даже Венину грубость пропустил мимо ушей. — А ведь вы правы. Если в нашем банке будут размещены бюджетные средства, то его клиентами в буквальном смысле станут все граждане России! Приход и расход можно будет планировать, свободные средства пускать в оборот. Прекрасная идея!
Идея была действительно хороша, но как ее реализовать? Когда эйфория слегка улеглась, партнеры переместились к столу и, разложив бумаги, стали прикидывать, что и как лучше сделать. И Вениамину Ильичу, и Михаилу Арнольдовичу было совершенно ясно, что ключик к большим деньгам хранится у больших людей. Они даже знали, у каких именно. И примерно представляли, как можно до них добраться. Ведь у Вени был “наш человек в Кремле”, Дубовский тоже не лаптем щи хлебал. Так что потихоньку стала у них занятная схемка вытанцовываться...
Побывав в гостях у Вени на Кипре, Дубовский посчитал своим долгом пригласить партнера в собственный загородный домик на воскресный обед в узком кругу особо приближенных лиц. Перед едой гости, как принято в лучших домах, чинно прогуливались по парадным залам, пили коктейли, расхваливали хозяина за тонкий вкус и восхищались изысканной роскошью. Ну а если кто и шипел от зависти или прикидывал, как урвать в свою пользу кусочек чужого богатства, так то скрывалось под вежливыми улыбками.
Веня на правах партнера был удостоен особой чести: его выгуливал сам хозяин. Он показал ему не только парадные комнаты, но и жилые помещения — кабинет, библиотеку, картинную галерею, зимний сад... Как старые добрые приятели они беседовали о разных мелочах, останавливались, если попадалось что-то интересное, иногда даже немного спорили. Потом вышли в парк — не тот, картинно-парадный, что был разбит перед домом, а внутренний, сделанный, что называется, “под себя”. Здесь не было проведенных по линейке аллей, ровно постриженных кустов и разноцветных клумб, — этот парк скорее походил на немного заросший лес с журчащим ручейком, солнечными полянками и вековыми деревьями.
— Любимое мое место! — признался хозяин, отгоняя комаров. — Я здесь по-настоящему отдыхаю.
— Место действительно замечательное, — совершенно честно согласился Веня, спотыкаясь о корни и натыкаясь на сучья.
Потом они вышли к реке — она блестела где-то внизу, среди деревьев, и край обрывистого берега был аккуратно очерчен ажурной мраморной балюстрадой.
— Красиво здесь... — с нехарактерной для богатого человека мечтательностью сказал Дубовский.
— Красиво... — эхом ответил Веня.
Он как завороженный смотрел на небольшой белый домик, чем-то похожий на башенку старинного замка. Он стоял у самого обрыва метрах в ста отсюда, но, несмотря на расстояние, отчетливо увидел в распахнутом окне второго этажа женщину с белыми волосами...
Как-то вечером к Вене зашел Лем. Он смущенно спросил:
— Я тебе немного не помешаю?
— Что-то срочное? — Веня нехотя отодвинул бумаги и посмотрел на Лема: судя по виду, настроен тот был очень серьезно, да и не в его привычках приходить потрепаться без причины. — Хорошо, садись и говори!
Лем послушно сел, поерзал в кресле, что было явным признаком некоторой растерянности, прокашлялся и, наконец, заговорил:
— Тут такое дело, — на этом его опять заклинило, и Вене пришлось терпеливо ждать минут пять, чтобы услышать продолжение фразы, которое, несмотря на предельную краткость, произвело впечатление разорвавшейся под стулом бомбы. — Я уезжаю домой.
— Надолго? — растерянно спросил Веня.
— Наверное, насовсем... — и в его прозрачных глазах Веня увидел грусть.
— Но почему? Тут сейчас такие дела закручиваются! — Веня убрал бумаги в сейф и захлопнул дверку. — Банк в гору прет как ракета, а ты уезжать...
— Я сам немного не понял, — Лем развел руками, — но работать здесь больше не могу. Все происходит слишком быстро. А еще я очень хочу домой!
— Да что ты там делать будешь? В Эстонии своей? — не прерывая психологической обработки заблудшего товарища, Веня сбегал к шкафу за бутылкой коньяка и рюмками. — Там весь государственный бюджет меньше оборота одного только “Банка”, заметь, я “Негоциант” не учитываю! А есть ведь еще и...
— Зато там свобода, Таллинн через два “н” пишут, песни хором поют! — похоже, аргумент с бюджетом произвел на Лема обратный эффект. Вместо того чтобы оценить мощь своего нынешнего положения, он почувствовал приступ патриотизма.
— А здесь что — нет свободы? — Веня нацедил по пятьдесят граммов, одну рюмку взял сам, другую пододвинул Лему. — Давай Москву через два “к” писать: Москква. Или через два “о”: Моосква. Давай эстонский язык сделаем вторым государственным! Я завтра же в Кремле поговорю с кем надо. А насчет песен хором, так это с нашим удовольствием! Сейчас Макса пригласим, еще коньячку достанем...
— Но здесь нет Вийви, — Лем тяжело вздохнул и совершенно равнодушно выпил. — Вийви это моя невеста...
— Да помню я прекрасно про твою Вийви! — отмахнулся Веня и тоже выпил. — Но разве нельзя ее сюда перевезти?
— Я пробовал, — Лем безнадежно развел руками. — Она хочет жить в Таллинне и не хочет жить в Москве. Ей нравится эстонская простокваша и не нравится московский кефир.
— Так надо с ней еще раз поговорить, слова нужные найти!
Веня все еще убеждал и уговаривал Лема, но мысли побежали своим ходом — спокойным, взвешенным и рациональным: “Брось! Все идет как нельзя лучше! Лем — молодец, избавил тебя от необходимости принимать тяжелое и неприятное решение. А оно было неизбежно! Уже сегодня обеспечивать безопасность должны профессионалы со связями и опытом, а не физически крепкий, но туго соображающий эстонец. А дальше будет еще хуже...”
Поспорив для приличия еще немного, Веня согласился с невразумительными доводами Лема и отпустил его домой. Более того, выдал хорошее выходное пособие, поблагодарил за службу, подарил золотые часы из своего личного взяточно-подарочного фонда и даже прослезился...
Глава 6.
Работа на финансовом рынке доставляла Вене истинное наслаждение ценителя и знатока. Причем дело было не только в более чем серьезных прибылях, но и в самом процессе их получения. Ему нравились слова, которыми знатоки небрежно перебрасывались между собой:
— Смотрите, какой уверенный восходящий тренд!
— Да, теперь “быкам” самое время открывать длинные позиции.
— Однако фьючерсы выглядят довольно пессимистично...
Ему нравилось смотреть на мерцающий экран компьютера, быстро схватывать главное в быстро меняющихся цифрах и так же быстро принимать решения. Ему нравилась возможность манипулировать огромными суммами легкими движениями пальцев. Особенно приятно было нажимать клавишу “Enter”, подтверждающую исполнение операции.
— Жми кочергу! — командовал он сам себе, и очередной миллион падал на счет.
Но больше всего Вене нравились ГКО — государственные облигации, с помощью которых правительство пыталось разжиться деньгами и подлечить хворающий бюджет.
Какова же была причина этой горячей Вениной любви? Очень просто: в отличие от акций, которые все-таки были привязаны к реальным объектам — заводам, фирмам, месторождениям, — ГКО представляли собой абсолютно чистые деньги.
— Купил дешево, продал дорого, прибыль налогами не облагается, все операции проходят через компьютер и занимают не более нескольких секунд... — объяснял он как-то мне. — О чем можно еще мечтать!
Тем более что оборотных средств для биржевой игры у Вени было более чем достаточно, поскольку значительная часть бюджета находилась в “Банке”!
Да, да, да! Кипрская идея оказалась необычайно плодотворной и, как это ни странно звучит, легко реализуемой. Достаточно было пробиться на прием к большому человеку, у которого хранился ключ от больших денег, и найти с ним общий язык. Сам он, может, ни в чем особо и не нуждался, а вот дети да внуки отсутствием аппетита не страдали. И пищеварение у них нормально работало —
сколько ни дай, все схавают! Веня быстро это прорюхал и очень деликатно, как бы между делом заметил:
— Что в этой жизни самое главное? Конечно же, дети!
— Дети? Они-то тут при чем?
Вроде про финансы говорили, про свободный рынок, про величие России, а тут вдруг дети. Непонятно...
— Дети это то, что остается после нас, — Веня чуть дрогнул голосом и увлажнил глаза, — и мы просто не имеем права оставить их ни с чем!
— И то правда... — кивнул собеседник, в глазах его появилось понимание. — Дело такое...
— А у вас столько государственных забот, что и вздохнуть некогда! — теперь Веня был полон безграничного уважения.
— Да я, понимаешь...
— Понимаю! Понимаю и восхищаюсь! — Веня встал по стойке смирно и для убедительности выпучил глаза. — Если бы мне было позволено проявить внимание, позаботиться...
— Думаю, вреда особого тут не будет. Дети все-таки, не что-нибудь!
Так Веня заполучил в “Банк” желаемые бюджетные средства. А что часть прибыли уходила на нужды многочисленных отпрысков благородного семейства, его особенно не волновало. Пять-шесть удачных сделок — и все в порядке!
Закончив дела, Веня как обычно вышел прогуляться в садик. Был чудесный весенний вечер, полный запаха прелых листьев и мокрой земли. Промытое коротким дождиком небо переливалось не по-городскому четкой закатной радугой. А птицы, точно забыв, что не лес вокруг вовсе, а самый, можно сказать, столичный центр, заливались напропалую. Хорошо иметь садик в городе!
Несмотря на позднее время, охраняемая территория была хорошо освещена, но Веня велел свет выключить — гораздо приятнее бродить между деревьев в удивительных вечерних сумерках. Правда, ходил Веня не хаотично, а по специальной дорожке. Дело в том, что, увидев как-то гуляющего между деревьев начальника, генерал Бальмонт немедленно привел случайный маршрут его передвижения в соответствующий уставным требованиям вид.
— Слушай мою команду! — Бальмонт обвел строгим взглядом построившуюся охрану. — Дорожку спрямить, посыпать песком, нависающие ветки обрезать, траву постричь, по бокам прорыть водоотводные канавки. Строго посередине установить аккуратный грибок, чтобы можно было в случае необходимости спрятаться от дождя. Вопросы есть?
— Никак нет, товарищ генерал! — бодро ответила охрана. — Разрешите бегом?
И действительно побежали. Так что зря мы говорим, что новое время порождает новых людей, — люди не меняются, а лишь подлаживаются под обстоятельства. Стоило появиться волевому и решительному командиру, как тут же нашлись дисциплинированные подчиненные. И думаете, приехали откуда? Нет, — те самые, что несколько лет назад с восторгом кричали:
— Свобода, господа! Свобода!! Сво-бо-да!!!
Свободу ведь на хлеб не намажешь и шубу из нее не пошьешь...
Впрочем, когда Веня думал, он мало что вокруг себя видел. Все его органы в такие минуты обслуживали только мыслительный процесс. Может быть, именно за счет такого полного сосредоточения ему и удавалось находить красивые решения? Однако сейчас ничего не получалось. Хоть тресни! Вот уже почти полгода он точно знал, где находится Маня, но завладеть ею так и не смог...
Пока он пытался ее найти, казалось, что дальше все получится само собой. И действительно — только увидев в окне женщину с белыми волосами, Веня испытал настоящий триумф. Все — победа! Дальше главное — виду не подать! И он сумел равнодушно отвернуться и продолжить светскую беседу с Дубовским.
Однако надо было окончательно во всем убедиться — вдруг он издали обознался? Веня купил в деревне на другом берегу дом, поставил мощную военную оптику и буквально через десять минут увидел в окуляре легкоузнаваемое лицо с заветной фотографии! Он несколько дней не вылезал с душного, пыльного чердака, почти ничего не ел и не пил — погода стояла хорошая и Маня часто гуляла по парку и даже спускалась к реке. А потом пошли дожди, и она перестала выходить.
Итак, Маня была найдена! Но дальше получился тупик: Дубовский слишком хорошо оберегал свою тайную подружку от посторонних глаз, рук и прочих частей тела, чтобы ее можно было выкрасть тайно. Известное дело — такие красавицы на дороге не валяются! Вооруженное нападение было не в правилах Вени, опять же Маня в этом случае могла пострадать от случайной пули. Прямое предложение Дубовскому уступить Маню на каких-то условиях скорей всего привело бы только к ее очередному исчезновению. А ничего другого Веня придумать не мог...
По поводу отъезда Лема на родину был дан большой прощальный банкет. Веня, не будучи большим любителем подобных мероприятий, довольно быстро заскучал и стал придумывать какой-нибудь благовидный предлог для бегства. Он в принципе мог никому ничего не объяснять — просто встать и уйти, но не хотелось обижать Лема. Все-таки столько лет вместе прожито. Так что Веня решил потерпеть хотя бы еще пару часов, а там, как объяснял опытный в таких делах Макс, никто ничего и не заметит...
Однако занять себя чем-то все равно надо было. Есть больше не хотелось, к выпивке Веня относился равнодушно, танцевать просто не любил... Оставалось лениво наблюдать за происходящим, украдкой поглядывая на часы. А еще можно было в очередной раз попытаться найти решение проблемы по имени Маня. Но в голову ничего путного не приходило, если не считать идеи посоветоваться с Максом. Веня об этом уже не раз думал, но всякий раз говорил сам себе строгое “нет”. Маня — это его личное дело, он иногда жалел даже, что вообще рассказал о ней Максу. Тем более ни к чему подключать его сейчас, в двух шагах от победы. Мало ли что ему в голову взбредет!
Веня прислушался, — Макс как раз рассказывал Лему анекдот про русского, который зашел в таллиннский магазин и попытался объясниться на ломаном эстонском языке.
Веня более внимательно посмотрел на старого товарища обнимавшегося с Лемом, и мысль зазвучала все громче и громче. Макс никогда не предавал его, никогда не болтал лишнего, никогда не пытался играть свою игру. Он всегда был рядом — надежное проверенное плечо! — и в тоже время никогда не пытался обойти, вырваться вперед. Если он говорил, то в лицо, если злился, то открыто, если был не согласен — спорил! А еще он здорово разбирался в женщинах.
Пока Веня сомневался и препирался сам с собой, банкет кончился. Ночью пришлось поспать, утром навалились срочные дела, днем дела продолжали сыпаться со всех сторон, и только к вечеру Веня, наконец, созрел до откровенной беседы с Максом. Однако того на месте не оказалось. А мобильный телефон упорно сообщал, что “аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети”. Оставалось одно — съездить к Максу домой: как никак вчера банкет был, вот он и отсыпается...
Идти открывать дверь ужасно не хотелось, тем более я никого не ждал. Но неизвестный звонил так настойчиво, что пришлось по частям поднимать измученное тело с дивана. Пробираясь по коридору, я тихо и беззлобно ругался:
— На хрена, спрашивается, я себе такую большую квартиру купил!? Впору на велосипеде ездить...
Однако за дверью оказался не настырный неизвестный, а Веня собственной персоной!
— Кто пришел! — я протер глаза и еще раз внимательно посмотрел на гостя. — Надо Лема обрадовать!
— Так Лем же утром должен был в Таллинн улететь, — Веня, не дожидаясь приглашения, зашел в квартиру и закрыл за собой дверь.
— Должен был, — согласился я, грустно качая головой, — но не улетел. Обстоятельства непреодолимой силы помешали...
— А где он? — Веня заглянул на кухню, но Лема не увидел.
— Там... — я показал куда-то в глубь квартиры и многозначительно приложил палец к губам. — Только т-с-с-с!
— Спит, что ли? — Вене все это начало надоедать, он уже почти жалел, что поддался минутной слабости и приехал.
— Отдыхает! — я тяжело вздохнул. — А я вот уснуть не могу. Все думаю, думаю, думаю... Не дает мне Маня покоя!
Веня, уже было собравшийся уйти, замер. А я, тряхнув головой, точно отгоняя навязчивые мысли, предложил пойти и выпить по маленькой. Если, конечно, там чего-то осталось...
Мы прошли на кухню, я рукавом протер табуретку, посадил Веню к наиболее чистой стороне стола и стал перебирать бутылки, в беспорядке бродившие по столу.
— Мне, Веня, знаешь, что кажется... — я нашел, наконец, недопитый коньяк и занялся поиском стаканов, — а не прячет ли ее твой богатенький партнер? Он ведь мне сразу не понравился...
— Ты будешь смеяться, но я об этом и хотел с тобой поговорить! — Веня, когда надо было, соображал очень быстро. Вот и сейчас, несмотря на столь неожиданный оборот, он не растерялся, а мгновенно все просчитал и принял решение.
— Там она? — я горестно схватился за голову. — Отсюда все его богатство и идет! А мы, значит, опоздали...
— Пока нет! — и Веня подробно рассказал, что к чему, опустив, однако, что вся эта бодяга тянется почти полгода. Я слушал очень внимательно, а когда Веня замолчал, спросил:
— А ты с ней пробовал поговорить?
— В каком смысле поговорить?
— Ну, ты прикидывал, как ее украсть, отбить, купить, а я тебе предлагаю просто поговорить. Есть даже такая поговорка: мужчина любит глазами, а женщина ушами!
— Об этом я, честно говоря, даже не думал... — Веня с уважением посмотрел на знатока загадочной женской души.
А я уже набрасывал план действий:
— Поговорить напрямую скорей всего не удастся, поэтому попробуем передать письмо. Для этого надо будет дать денег ее обслуге. Кто-то там обязательно должен быть. Потом нужен подарок. Какая-нибудь очень дорогая побрякушка с бриллиантом...
— Думаешь, ее это заинтересует? У нее этого добра наверняка больше, чем надеть на себя можно.
— Именно поэтому я говорю про очень дорогую вещь! И вообще, помнишь, как ты мне в Стамбуле говорил: “Поверь, Макс, я знаю, что делаю!” Так вот, сейчас ты попробуй поверить мне!
— Все, согласен! Считай, что я уже лечу в Амстердам.
— Молодец! А я быстренько побреюсь, отвезу Лема в аэропорт и займусь обслугой. Только денег дай, а то меня эти затянувшиеся проводы...
Тут из коридора появился Лем, завернутый в простыню. Он был туманен, как влюбленный юноша, и явно пытался совместить загадочный окружающий мир со своим представлением о нем. Увидев меня и Веню, он долго смотрел на них, после чего сказал:
— Я немного не понял, вы что — приехали ко мне в Таллинн?
— Нет, — успокоил я его, пододвигая ногой свободную табуретку, — мы пока в Москве.
— А я тоже в Москве? — Лем тяжело вздохнул и сел.
— Получается, что так... — я нашел, наконец, три сравнительно чистых стакана и разлил остатки коньяка...
Когда Веня передавал мне изящный сафьяновый футляр, его руки слегка дрожали. Первый раз в жизни, наверное. Письмо он писал сам, но под мою диктовку. Я для вдохновения накатил пару капель крепкого, вспомнил самых классных своих подруг, настроился хорошенько и выдал такой сочный текст, что сам, пожалуй, не удержался бы, будь я женщиной. А уж о брюлике в семнадцать с половиной карат и говорить нечего...
И что вы думаете? На следующий день Маня позвонила по указанному телефону, словно только и ждала Вениного появления, и сообщила, что как раз завтра — вот ведь совпадение! — она собирается лететь в Париж. И не возражает, если, конечно, щедрый влюбленный готов, сделать это вдвоем. Он может заехать за ней завтра утром, часов в шесть...
— Как это понимать? — Веня положил трубу и растерянно посмотрел на меня.
— Как чистую победу! — я хлопнул его по плечу. — А если кто не понял, разъясняю: девушка готова сменить кавалера, но хочет скрасить тяжелые минуты расставания небольшой поездкой в Париж. Может она иметь такую маленькую слабость?
Веня быстро-быстро закивал — нет вопросов, хоть на Северный полюс!
— Но есть и некоторые трудности, — продолжал я. — Отъезд будет больше похож на бегство. Отсюда и шесть утра. Видимо, в это время в охране возникает какая-то слабина.
— Ясно! — в глазах Вени вспыхнул золотой огонь, и я понял, что дальше он справится сам...
Ровно в шесть утра хлопнула маленькая калитка, через которую обычно ходила обслуга, и Веня увидел девушку своей мечты. Маня была в потертом спортивном костюме, больше подходящем торговке на рынке, чем символу денег, из вещей при ней имелись уже известный Вене сафьяновый футляр и небольшая клетка с нахохлившейся птицей, в которой можно было без труда узнать самого обыкновенного дятла. Она несколько секунд постояла, словно осваиваясь в новой жизни, и быстро пошла в сторону невзрачных “Жигулей”, стоявших на обочине.
— Привет! — сказала Маня, как будто они давно знакомы и виделись буквально вчера.
— Доброе утро! — с трудом выдавил Веня из пересохшего от волнения горла и завел мотор...
Вернулся Веня почти через месяц.
— Ну, как? — спросил я его прямо в Шереметьево, на выходе из VIP-зоны. — Получилось?
— Вполне! — Веня пожал мне руку. — И тебе за это огромное спасибо!
Рукопожатие показалось мне немного странным, как будто на пальце у Вени появился нарост. Неужели!? Так и есть! Массивное золотое кольцо могло означать только одно: Веня вступил в законный брак! Надо ли говорить, что я тотчас потребовал подробностей. Интересно все-таки! Но Веня был как всегда краток:
— Вылетели нормально, отдельно друг от друга. Она в Париж, я на Кипр. С Кипра я на пароме перебрался в Грецию, а оттуда самолетом в Лондон.
— Ты хочешь сказать в Париж? Маня ведь в Париж улетела!
— Да, но там она села на поезд до Лондона.
— Ну ты даешь! — я не мог скрыть восхищения. — За сутки такую схему подготовить!
— Да брось ты... — отмахнулся Веня, но похвала явно доставила ему удовольствие. — В Лондоне мы, наконец, встретились. Несколько дней жили в гостинице, а потом я купил небольшой замок в Шотландии.
— И там она теперь и живет? В этом замке?
— Да. Место там уединенное, но очень красивое. Горы вокруг, несколько озер... — Веня немного замялся. — А что там Дубовский?
— Мрачен, но виду не показывает. Думаю, что о твоей причастности к исчезновению Мани он не догадывается.
— Это теперь не имеет никакого значения: победителей не судят! — по лицу Вени скользнула улыбка, от которой мне стало не по себе. — А до проигравших никому нет дела!
Так Веня нашел то, что так долго и упорно искал. Честно говоря, я не верил до конца во все эти символы денег: помогать помогал, думать думал, стараться старался, а вот насчет верить — были сомнения. Но когда буквально на следующий день после приезда Вени наши обороты начали стремительно расти, я понял, что ошибался...
Веня вызвал меня к себе с дороги, когда я тихо и спокойно ехал проверять — по его же, между прочим, поручению! — как обстоят дела на заводе «Пролетарий». Деньги — деньгами, а про выдувалки мыльных пузырей, с которых все началось, забывать не следовало. Гриша с делами справлялся вполне нормально, но хозяйский глаз есть хозяйский глаз!
— Ты сейчас где? — задал Веня наиболее дурацкий из всех возможных телефонных вопросов.
— У телефона, — с легкой иронией в голосе ответил я.
— Я догадываюсь, что не в бане! — почему-то рассердился Веня. — Ты мне срочно нужен. Прямо сейчас!
— Так я уже почти во Владимире, — попытался возразить я. — Ты ведь меня сам вчера послал!
— То вчера было, а это сегодня! — приказал Веня и дал отбой.
Пришлось разворачиваться и ложиться на обратный курс…
Веня ждал меня в своем рабочем кабинете. В отличие от кабинета парадного, где он принимал высоких гостей и после которого про Эрмитаж хотелось сказать: “Бедновато, но чистенько…”, здесь все было приспособлено для максимально эффективной работы. Посередине стоял огромный круглый стол, заваленный бумагами. Почему круглый? Так чтоб об углы не ударяться, когда по кабинету в раздумьях ходишь! Опять же подойти можно быстро с любой стороны — у Вени каждая секунда рабочего времени таких денег стоит, что пару раз обошел вокруг обычного прямоугольного стола, чтобы сесть, и пары миллионов как не бывало!
Вдоль одной стены на длинном столе стояло несколько компьютеров, вдоль другой — такой же длинный кожаный диван, чтобы можно было полежать и подумать. Кто хоть раз в жизни просидел, не вставая, часов десять-двенадцать, тот оценит! А Вене приходилось и сутками просиживать! До обеда он играл на российском рынке, потом перебирался в Европу и дальше, дальше, дальше: Нью-Йорк, Токио, Гонконг, Сингапур… А там, глядишь, и в Москве снова утро!
Еще здесь было несколько стульев на колесиках, пара телевизоров и много книг — на полках, на диване, на столе. Вместо окон, которые Веня сразу велел замуровать, были развешаны графики, таблицы и прочие загадочные вещи. Этот кабинет почему-то напоминал мне лабораторию средневекового алхимика, хотя внешне абсолютно ничего общего не было. Потом я понял, что все дело в самом Вене!
Когда он делал здесь деньги — огромные деньги! — буквально из ничего: всего-то стол, телефон и компьютер, разве не был он алхимиком, превращающим свинец в золото? Заходишь, а он как дервиш, которого я как-то видел в Александрии, ничего вокруг себя не видит и не слышит. Двигается по кабинету, смотрит то на один экран, то на другой, пальцы по клавишам бегают, а в глазах — обжигающее золотое сияние…
— Молодец, что быстро приехал! — Веня улыбнулся, подошел ко мне и пожал руку.
После такой встречи все мои замечания по поводу случившегося, естественно, произнесены не были. Веня умеет, когда надо, быть именно таким, каким надо!
— Необходимо, чтобы ты немедленно съездил в правительство! — он усадил меня на диван и сел рядом. — Там ты зайдешь к премьеру и узнаешь, не готовят ли они в ближайшее время чего-то особенного на рынке ГКО. И постарайся, чтобы при этом никого в кабинете не было!
— Может, проще позвонить? Есть же прямой телефон! Мобильный опять же…
— Это не телефонный разговор! — Веня строго посмотрел на меня. — И вообще, позволь мне не объяснять тебе некоторые мои действия!
— О чем речь! — я встал. — Мы с тобой еще в Стамбуле обо всем договорились. Ты думаешь — я делаю. Все нормально. Просто вот так, с налету, прорваться к премьеру достаточно трудно. Договариваться надо хотя бы за день…
— Я все это понимаю, — терпеливо объяснил Веня, — поэтому и вызвал тебя. На завтра я бы сам договорился и поехал. А надо обязательно сегодня!
Да, в этом он абсолютно прав: ему по статусу не положено так внезапно приезжать и просить о встрече. А я могу запросто без очереди лезть! И никакая подготовка визита не нужна. Пришел, увидел, победил! А если с первого раза не пустили, так мы не гордые, можем повторить.
— Когда узнаешь, — напутствовал Веня в дверях, — сразу сюда. По телефону не звони!
— Как скажешь, босс! — засмеялся я.
Встреча состоялась, и премьер, трогательно прижимая ручки к груди и округляя глазки, заверил, что волноваться нечего. Абсолютно нечего! Однако Веня так не считал. И дело было не в слухах, разговорах и прогнозах. И даже не в конфиденциальной информации, поступающей от доверенных лиц. Этого добра Веня немало повидал — рынок есть рынок, тут слушок пустить или слив компромата устроить зазорным не считается. Слабонервных, как говорится, просим удалиться!
Тревожные мысли навевали происходящие на рынки изменения. Веня смотрел на сводный график собственного изобретения, и этот график ему определенно не нравился. Оставшись один, он все ходил и ходил по своему кабинету: постоит пять минут у графика, сделает пару кругов вокруг стола, опять постоит. Что-то эти колеблющиеся вверх-вниз котировки ему напоминали!
— Бьются холодные волны, бьются о борт корабля… — совершенно немузыкально напевал Веня.
И тут его осенило. Волна! Волна, накатывающая на берег! Он подбежал к графику и, водя по нему пальцем, быстро заговорил:
— Вот волна идет в открытом море, идет свободно. Отлично! А вот она подходит к преграде. Волны прижимаются друг к другу, увеличиваются в размере, — он буквально видел мутную серо-зеленую воду и белые пенистые барашки, — становятся все выше и выше! Они словно чувствуют приближение берега. И чем ближе подходят, тем сильней это проявляется!
Веня посмотрел на часы — завтра пятница. Нет, уже сегодня! Пятница четырнадцатого августа одна тысяча девятьсот девяносто восьмого года...
О случившемся дефолте я узнал по дороге на Владимир из новостей, — вот ведь дернуло радио включить! Произошло это примерно на том же месте, откуда в прошлый раз меня завернул Венин звонок. Это что же получается — премьер мне лично обещал, что все нормально будет, и буквально через несколько дней такую поганку завернул! Это же сколько мы теперь бабок потеряли! А я еще Веню убеждал:
— Никаких изменений не будет! Ничего они не готовят! Я бы по глазам увидел, если что!
Потом еще объяснять стал, насколько вредными, более того, опасными могут оказаться попытки нечестно играть на финансовом рынке:
— Они убежденные монетаристы! Во всем на экономические законы опираются! Рынок для них неприкосновенен!
Вот ведь козел! Ругаясь самыми ужасными словами, я резко развернулся и помчался обратно в Москву. Эх, не судьба мне, видно, до заводика нашего добраться!
Веня с флегматичным видом ходил по кабинету, о чем-то размышляя и поглядывая на телевизор. Однако особого трагизма в его фигуре не было.
— Слышал!? — заорал я с порога. — Нет, ты слышал, что эти суки сделали!?
— Слышал, слышал, — отмахнулся Веня, — только не кричи так громко. Сейчас будет пресс-конференция…
И действительно, на экране появились герои дня в полном составе и, придав лицам побольше многозначительности, стали ездить по ушам и без того ошалевшему населению. И все у них так гладко и правильно получалось, что вроде как ничего особенного и не произошло. Больше всего меня потрясла фраза: “Надо жить по средствам!”
Это же до какого цинизма надо было дойти! Ты даешь деньги в долг, пусть под высокие проценты, но ведь заемщик на эти проценты соглашается! Получив твои деньги, он их легко и весело тратит. А потом заявляет: хрен тебе, дорогой товарищ, а не деньги, по средствам надо жить! Как будто это не он у меня в долг брал, а я ему по всем статьям должен. И не он все деньги, мои, между прочим, по ветру пустил, а я!
Я бегал по кабинету, как тигр в клетке, пока Веня не поймал меня за руку и не посадил на диван. В руке у него была рюмка коньяка, — и когда он только налить успел?
— Успокойся! Этого деятеля мы уберем. Не завтра, так послезавтра. Я уже кое с кем посоветовался...
— А деньги? Деньги-то не вернешь!
— Да успокойся ты, деньги я в пятницу успел вытащить! — и он буквально силой заставил меня выпить.
— Ну, ты даешь… — только и смог сказать я.
После дефолта между отцами-основателями “Банка” возникли первые серьезные разногласия — Михаил Арнольдович предлагал воспользоваться ситуацией и прекратить платежи и выплаты.
— Если уж государство отказывается платить по счетам, — убеждал он Вениамина Ильича, — то нам чего выделываться? Быстро все обналичиваем, конвертируем в баксы и делим. Сейчас все банки так делают...
Но тот категорически не соглашался:
— Зачем бежать в стаде? Прибыль приходит только к одиночкам! Когда все покупают, надо продавать, когда все набивают карманы, надо быть честным!
— Это все общие рассуждения! — горячился Дубовский. — Глупо упускать благоприятную конъюнктуру!
— Конечно! Только она как раз таки состоит в нормальной работе банка, а не в его самоликвидации.
— Какая там нормальная работа, когда все вокруг рушится!
— Именно! А мы будем островком стабильности в этом бушующем море идиотизма!
Они спорили почти два часа, после чего Дубовский устало махнул рукой и сказал, что согласен подождать несколько дней. И что вы думаете, — почуяв убежище, напуганные деньги вначале робко, а потом все быстрей и быстрей потянулись в “Банк”.
Его двери были открыты двадцать четыре часа в сутки, его окна сияли в ночи, указывая верную дорогу, его персонал был настроен решительно и твердо:
— Кризис? Дефолт? Это не про нас! Мы работаем в обычном режиме!
Когда все более-менее успокоилось, я вспомнил про дважды несостоявшийся визит на завод. Чтобы не возвращаться с полдороги в третий раз, я позвонил Вене:
— Ко мне каких-то срочных дел нет?
— Вроде нет, — Веня подумал немного. — А ты никак во Владимир собрался?
— Надо же, в конце концов, туда добраться! Гриша уже раз десять звонил — когда, да когда!
— А меня с собой возьмешь? — неожиданно для меня и, похоже, для себя спросил Веня.
— С нашим удовольствием! — я уточнил, когда и куда заезжать, но Веня сказал, что не я буду заезжать за ним, а он залетит за мной.
— Заодно попробуем мой новый вертолет! — бодро нарушил он мое растерянное молчание и повесил трубку.
Ну, Веня дает — вертолет себе купил! Впрочем, ему теперь капитал и не такие покупки позволяет делать. Не удивлюсь, если ближайший полет в Шотландию случится на собственном самолете! Однако удивиться мне все-таки пришлось, причем гораздо раньше, чем я думал...
В назначенное время я стоял у подъезда. Веня ведь сказал: “Заберу тебя ровно в восемь!”
Вот я и вышел. Интересно, а в каком аэропорту он держит свое приобретение? Однако обычного черного “Мерседеса” почему-то не было. Более того, Ленинский проспект был пуст, как магазинный прилавок образца 91-го года, то есть абсолютно — ни людей, ни машин. Только где-то в районе Октябрьской завывали милицейские сирены, да из Нескучного сада выскочила по-деловому настроенная дворняга и, сторожко оглядываясь по сторонам, потрусила в сторону области.
Я вытащил мобильник, намереваясь сообщить Вене, что движение по неизвестным мне причинам перекрыто, но тут откуда-то сверху донесся странный рокочущий звук — он становился все громче и громче, пока не заполнил все пространство между домами. Я растерянно сунул трубу обратно в карман, — из-за крыш появилась серебристая капля, точно подвешенная к переливающемуся на солнце диску. Вертолет!
Вертолет медленно, будто нехотя, опустился точно посередине проезжей части и замер. Винт продолжал лениво крутиться, разгоняя во все стороны дорожный мусор и забивая глаза пылью. То, что вначале показалось серебристой каплей, размерами и формой напоминало сильно раздувшийся автобус. Я, честно говоря, таких больших вертолетов раньше не встречал. И тем более не ожидал увидеть у Вени. Когда он сказал про вертолет, я представил что-то такое маленькое, как в фильме про Фантомаса...
— Что стоишь! — крикнул Веня, откатывая дверь. — Давай сюда!
И мы полетели...
Внутри вертолет оказался гораздо меньше, чем снаружи, но Веня объяснил, что это из-за топливных баков, позволяющих преодолевать большие расстояния без посадки.
— Большим расстоянием ты называешь триста верст до Владимира? — удивился я.
— А кто туда летит? — Веня попытался посмотреть на меня непонимающим взглядом, но не выдержал и рассмеялся. — Ты уж меня извини, но, видно, не судьба тебе с Гришей встретиться!
— Я немного не понял... — растягивая слова совсем как Лем, сказал я и тоже засмеялся. Если Веня хочет меня куда-то отвезти, значит, тому есть причина...
Мы с комфортом развалились на широком кожаном диване, больше подходящем для будуара, нежели вертолета, и Веня позвонил, чтоб нам принесли выпить. Оказалось, что кроме пилотов, на борту обитает очаровательная бортпроводница Аня, которая, мило улыбаясь и вертя туго обтянутой попкой, быстро и ловко сервировала стол всем необходимым. Мы выпили за новое Венино приобретение, потом за финансовые успехи, потом за его гениальное предвидение дефолта, потом за дальнейшее процветание, потом за нас — тут вспомнился Лем, и мы выпили за него. Коньяк оказался самого высокого качества и под почти незаметную тряску переливался как никогда легко. Потом Аня принесла вторую бутылку и по моей просьбе присоединилась к банкету. Веня при этом многозначительно погрозил мне пальцем:
— Будучи человеком семейным, не одобряю твоего поведения!
— Просто хочу немного разбавить нашу чисто мужскую компанию, — заверил я его. — Без всяких там, понимаешь, тю-тю-тю, ля-ля-ля...
В общем, полет прошел совершенно незаметно, и когда к нам заглянул какой-то тип в белой рубашке и галстуке и заявил, что минут через десять мы будем на месте, я сразу не понял, что бы это могло означать.
— И что этот кулек прошуршал? — спросил я Веню, убирая руку с замечательной Аниной коленки.
— Это не кулек, а пилот! — не слишком уверенно ответил он, напряженно всматриваясь в закрывшуюся дверь. — Во всяком случае, мне так кажется...
— Хорошо, пусть будет пилот, — согласился я. — Поставлю вопрос иначе: что прошуршал этот пилот?
— По-моему, он говорил о посадке, — предположил Веня, — но ручаться я не могу.
Я не без труда вылез из глубокого кресла, перешагнул через вытянувшиеся до середины салона ножки сморенной коньяком Анюты — эх, хороши ножки! — и подошел к иллюминатору: бескрайняя снежная равнина сияла на солнце, сливаясь на горизонте с голубым небом...
— Что это? — я был в полной растерянности. — Откуда зима? Утром ведь лето было!
— Все нормально, — Веня подошел ко мне и положил руку на плечо, — там лето, здесь зима! А вон туда, — он показал пальцем вниз, — мы сейчас прилетим!
Я всмотрелся и увидел быстро увеличивающийся в размерах кораблик. Он темнел посреди этой белой бесконечности, как упавший в чан со сливочным мороженым таракан.
— Арктика... — мечтательно сказал Веня, возвращаясь на диван.
— В каком смысле?
— Вокруг Арктика, Северный Ледовитый океан. И корабль тоже “Арктика”. Я его купил.
— Ты купил атомный ледокол “Арктика”? Но зачем?
— Странный вопрос, — засмеялся Веня и ничего не ответил...
Дальше была посадка, выстроенная на палубе команда и рапорт капитана. Мы с Веней сначала слегка покачивались, но ледяной, потрясающе чистый воздух быстро привел нас в нормальное состояние. Хорошо еще, что перед выходом из вертолета пилот очень деликатно намекнул нам про имеющиеся на борту теплые меховые куртки и унты, а то бы мы так в рубашках и летних ботинках в дырочку вылезли!
Закончив доклад, капитан приложил руку к козырьку, а команда троекратно крикнула “ура”. Потом был роскошный обед в кают-компании, экскурсия по ледоколу и визит в ходовую рубку, где Веня лично дал команду “полный вперед”. Со времен стамбульской эпопеи я первый раз попал на корабль и скажу честно — родная обстановка тронула меня почти до слез! Вспомнился “Михаил Берлиоз”, другие корабли, на которых я плавал... Но погрустить в свое удовольствие не удалось — Веня сказал, что мы должны немедленно спуститься на палубу и пройти на нос.
— Там есть на что посмотреть! — пояснил он, легко находя дорогу в лабиринте трапов, палуб и коридоров. И оказался более чем прав.
Увиденное потрясло меня: черный нос корабля буквально взламывал полутораметровый лед, крушил и отбрасывал в стороны мутно-зеленые глыбы, как будто это были детские кубики. Лед скрипел, скрежетал, но, не в силах противиться напору стали, с грохотом, похожим на пушечный выстрел, лопался. В черных провалах расползающихся трещин пенилась и кипела вода. Это была настоящая, подлинная сила! Сила, способная сокрушить любую преграду, сокрушить безжалостно, неотвратимо и равнодушно. Сила, не знающая ни сомнений, ни поражений!
— Понял теперь, зачем я его купил? — глаза Вени вспыхнули нечеловеческим огнем, широко раскинутые руки, казалось, охватывали весь мир, меховая куртка распахнулась. Мне даже показалось, что от его фигуры исходит обжигающее золотое сияние.
— Да как тут не понять... — пожалуй, только сейчас я по-настоящему почувствовал огромную и страшную силу, скрытую под невзрачной Вениной внешностью. Даже не по себе стало! Я вдруг показался себе муравьем, который случайно оказался на пути взлетающего реактивного самолета. Я буквально увидел, как надвигается сверкающее, огнедышащее чудище, услышал надсадный рев моторов, почувствовал дрожь земли под ногами. А потом стало быстро темнеть, черная ребристая поверхность колеса заполнила собой все пространство, нависла надо мной, и я перестал существовать...
Изрядно округлившийся счет сгладил для Дубовского горечь поражения — он ведь считал себя финансовым гением, учителем, гуру, а своего молодого партнера учеником и последователем. Вдруг этот ученик отказывается слушать учителя, спорит, настаивает, буквально вырывает согласие и поворачивает бизнес по своему разумению. И если бы только поправил слегка — так нет, совсем в другую сторону все закрутил! Учитель подумал тогда: “Ничего, время покажет, кто из нас был прав. И этот выскочка еще приползет за советом!”
Но признавать свою ошибку пришлось как раз таки Дубовскому. Он вынужден был произнести крайне неприятную фразу:
— Поздравляю, Вениамин! Не просто признаю вашу полную правоту, но и делаю это с удовольствием. Как говорится, ученик превзошел учителя!
А про себя подумал: “Какое там к черту удовольствие! Обидно...”
— Да что вы, Михаил Арнольдович! Только под вашим разумным и чутким руководством стали возможны наши победы! — произнес в ответной речи Веня, имея в виду совсем другое: “Тоже мне учитель нашелся! Таких специалистов надо от бизнеса изолировать! Без права переписки...”
В общем, вслед за ростом капитала отношения стали быстро портиться. Как молоко, в которое кто-то по вредности незаметно плюнул...
А может, все это было лишь поводом, а настоящая причина крылась в Мане? Дубовский вряд ли догадывался о роли партнера в постигшем его ущербе, но предполагать его причастность вполне мог. Хотя бы на уровне необъяснимых подозрений. Веню тоже не слишком радовало общение с Дубовским. Он знал, что тот не смирился с пропажей и не жалеет денег на поиски. И хотя Маня была спрятана в надежном месте, Веня не переставал за нее волноваться. Опять же не слишком приятно видеть человека, которому ты, как ни крути, сделал гадость...
Катание на ледоколе — дело, безусловно, хорошее, но оно не освободило меня от необходимости съездить на завод. В конце концов, сколько можно динамить бедного Гришу! Так что, разобравшись со всеми делами в Москве, я, считай уже в четвертый раз, собрался ехать во Владимир.
Веня, к которому я зашел перед отъездом, отклеился от многочисленных компьютеров, потер красные от напряжения глаза и попросился в попутчики.
— Что-то я так устал за последнюю неделю... Если не возражаешь, я бы с тобой прокатился. Да и скучаю я, честно говоря, без нашего старого заводика. Производство как-никак...
— Я с удовольствием. Можем хоть сейчас ехать!
И мы поехали...
Однако не успели мы проехать и ста километров, как выскочивший откуда-то сбоку БМВ попытался нас подрезать. Я довольно ловко ушел в сторону и увеличил скорость. Будь с нами охрана, я бы даже внимания обращать не стал, — им за это деньги платят, вот пусть и разбираются, но охрану-то как раз Веня с собой брать не велел. Хотел как в старое доброе время прокатиться...
Но в старое доброе время с нами ездил Лем, умеющий пусть медленно, но очень эффективно решать подобные вопросы! А БМВ, между тем опять догнал нас и попытался повторить маневр. Ситуация нравилась мне все меньше и меньше. Особенно когда я, скосив взгляд, рассмотрел физиономии в БМВ. Ребята выглядели куда более интеллектуально, чем участники обычной дорожной подставы. И смотрели они на нас без характерной для дорожных инцидентов эмоциональности. Только холодный профессиональный интерес. Значит, дело серьезное. Мало ли у Вени врагов...
— Держись! — крикнул я Вене и утопил педаль газа в пол.
Мотор стремительно набрал обороты, стрелка спидометра бойко поползла вправо. Хорошие машины все-таки немцы делают! Однако преследователи тоже предпочитали немецкие машины.
— Может, Бальмонту позвонить? — спросил Веня, опасливо поглядывая на наседающую сзади морду БМВ с хищно раздутыми ноздрями.
— Позвонить-то можно, но пока он доедет...
На прямой мне пока удавалось сохранять дистанцию, но очень скоро начнется город. А город — это светофоры, перекрестки и узкие улочки. К тому же нет никакой уверенности, что там нас не ждет еще один БМВ.
— А может, Грише позвонить? — предложил вдруг Веня.
— Где ж ты раньше был!? — возмутился я. — Конечно, звони!! Только очень быстро!!!
Судя по краткости разговора, Гриша въехал в ситуацию буквально с полуслова. Веня только и успел сказать, что мы подъезжаем со стороны Москвы и что у нас проблемы.
— Ну что Гриша? — с надеждой спросил я. — Поможет?
— Он обещал немедленно выслать нам навстречу боевые вертолеты, — не слишком уверенно ответил Веня, — только вы, говорит, никуда не сворачивайте с дороги. А еще просил не беспокоиться...
— Боевые вертолеты? — переспросил я. — Может, ты его не так понял? Или он пошутил?
— Да вроде нет... — неуверенно ответил Веня.
Все ясно! Эта гнида продалась врагам и теперь куражится! Не удивлюсь, если окажется, что он умышленно завел нас в засаду. Приезжайте, мол, жду! А ожидание-то с подвохом оказалось! Я обозвал предателя всеми известными военно-морскими словами — разумеется, про себя, чтобы не смущать Веню, и приготовился к самому худшему...
Однако уже через пару минут пришлось так же мысленно извиняться, — прямо по курсу я увидел три идущих на малой высоте вертолета! И это были настоящие боевые вертолеты: пятнистые, с шестиствольными пушками на носу и ракетами на подвесках, а не летающий Венин бордельер! Заметив нас, они грозно зависли прямо над дорогой. Ни дать ни взять три богатыря на защите родной земли!
Ребята из БМВ все сразу поняли и быстро свернули к удачно подвернувшейся бензоколонке, — типа бензин кончился, а что касается преследования, так это вообще не к нам! Мы просто новую резину испытываем. Финскую...
Дальше все было классно: Гриша встречал нас у проходной с цветами и оркестром, вертолеты еще полетали вокруг и, убедившись в полной нашей безопасности, отбыли к месту дислокации, рабочий класс высыпал из цеха и скандировал приветственные лозунги.
— Я одного не понял, — Веня с восхищением смотрел на смущенного нашими похвалами Гришу. — Каким образом удалось так быстро привлечь боевые вертолеты? Это же надо было найти нужного человека, познакомиться, установить контакт, договориться, деньги, в конце концов, заплатить...
— Все гораздо проще, — пояснил Гриша. — У нас отличные отношения с военными. Знаете ли, ничто так не скрашивает унылые армейские будни, как добротная выдувалка мыльных пузырей. Мы выпустили специальный образец: емкость защитного цвета в форме гранаты и особый состав, дающий пузыри с камуфляжными пятнами!
Потом он как всегда провел нас по цехам, показывая, как здорово там все налажено. Завершилась экскурсия в кабинете, где мы ознакомились с образцами новой продукции. Помимо уже известного образца в стиле «милитари», Гриша показал домашнюю модель в виде телевизора. Включаешь — а из экрана пузыри летят. Но нам с Веней больше понравилась минивыдувалка размером с визитную карточку, только потолще. Не знаю, что там было внутри, но ничего никуда макать не требовалось — стоило дунуть в дырку на этой штуковине, как появлялись желанные пузыри. Особенно хорош был подарочный вариант, отделанный тончайшей золотой фольгой и стразами.
Единственным замечанием, которое изволил выразить господин Дарматович, было заправлять выдувалки не полностью, а только на два-три пробных пузыря. Это, во-первых, вело к экономии мыльного раствора, а, во-вторых, позволяло при последующей продаже жидкости ненавязчиво предложить клиенту какую-нибудь новую модель или аксессуар. Да, что-что, а делать деньги Веня умел…
— По-моему, Гришу пора переводить в центральный офис, — задумчиво сказал он, когда мы остались одни.
— Зачем? — я пожал плечами. — Здесь он на месте и при деле, а что там получится, неизвестно. Работа должна быть соразмерна исполнителю, как костюм нужного размера, — и вдруг, сам не знаю почему, добавил: — Это только тебе любое дело мало и жмет в плечах!
— Ничего, — уверенно ответил Веня, — будет дело и по моим силам. Очень скоро будет. Гораздо быстрей, чем ты думаешь...
— Не хочешь купить себе остров? — спросил я как-то Веню за обедом, — где-нибудь в теплых морях?
— А зачем? — он внимательно посмотрел на меня, даже есть перестал.
— Все богачи так делают! — я тоже из вежливости положил вилку.
— Пусть делают, а я не буду. Не люблю я всю эту показную идиллию: белый песок, синее море, зеленые пальмы! Мечта бездельника! — Веня вспомнил, как чуть не уехал, бросивши все дела, на такой островок с Натальей, и разозлился на ни в чем не повинные южные моря еще больше. — Я вообще не понимаю, что на этих островах нормальному человеку делать!
— А где тебе нравится? — мне показалась странной его беспричинная вспышка, видно, что-то за этим скрывалось.
— Мне? — Веня задумался. — Пожалуй, больше всего мне понравилось в Арктике. Помнишь ледокол?
— Да, такое не забудешь... — У меня аж мороз по коже прошел от тех воспоминаний.
— Ну вот, а ты предлагаешь остров покупать! — Веня отодвинул тарелку и встал. — Давай лучше по Сибири прокатимся, а то все Москва да Москва!
С Веней всегда так: никогда не знаешь, чем самый простой и безобидный разговор закончится...
Сибирь встретила нас сибирскими морозами, сибирскими пельменями, сибирской водкой и сибирскими масштабами. Мороз оказался сильным, пельмени вкусными, водка могла бы быть помягче, а вот к масштабам у меня сложилось двойственное отношение.
С одной стороны, местные банкиры рядом с Веней выглядели, как двухвесельные ялики рядом с авианосцем. А с другой стороны, это была территория совершенно иных, незнакомых нам размеров. Что такое пролететь три тысячи верст из Москвы? Можно оказаться в прокаленном солнцем Египте, а можно на ледяных горах Шпицбергена. А в Сибири вы просто переместитесь из города Норильска в город Якутск. И это будут не самые отдаленные друг от друга города!
— А мне здесь нравится! — признался мне Веня, когда мы после тяжелого дня отдыхали на широких диванах президентского люкса. — В городах народ измельчал давно. А здесь в людях сила чувствуется!
— Холодно здесь только... — я осторожно потрогал подмороженный кончик носа.
— Холодно — не жарко! — с загадочным видом изрек Веня и о чем-то крепко задумался.
Много чего за время поездки интересного случилось, но на меня самое большое впечатление произвело знакомство Вени с нефтью. Он долго и обстоятельно осматривал буровую вышку, штабеля труб, жилые вагончики, дизельную электростанцию, бочки с соляркой, даже трактор не был обойден вниманием. Скоро с нами остался только буровой мастер — большим начальникам надоело лазить по грязи и слушать дурацкие, с их точки зрения, вопросы странного московского гостя.
В конце экскурсии мастер, тронутый неподдельным интересом Вени, решил показать, а из-за чего, собственно, весь сыр-бор. Он подвел нас к какой-то трубе и повернул вентиль. Темная маслянистая жидкость медленно потекла на мерзлую землю, заполняя глубокую тракторную колею. Веня долго смотрел на нее, мне даже показалось, что они о чем-то говорили. После чего с уважением сказал:
— Посмотри, как нефть похожа на деньги! Она подвижна и непредсказуема. Все хотят ею обладать, но не всем она дается. Ее нелегко найти и еще трудней удержать. Без нее мир остановится...
— Думаешь заняться? — осторожно спросил я.
— Возможно... — так же осторожно ответил Веня.
Окончательный развод Михаила Арнольдовича и Вениамина Ильича случился на почве политических разногласий. Точнее, по причине излишней склонности к политике первого и полной аполитичности второго. Решающая дискуссия разгорелась в моем присутствии сразу после нашего возвращения из Сибири. Буквально из аэропорта Веня помчался в офис — надо было срочно навести порядок на распоясавшемся за время его отсутствия финансовом рынке.
— Если мелкие игроки хотят побаловаться, — сказал он мне, запуская компьютеры, — пожалуйста, но серьезные сделки будьте любезны согласовать с хозяином!
И это не было преувеличением: в результате занятой после дефолта позиции “Банк” практически монополизировал всю банковскую и финансовую деятельность. И это не без учета бюджетных средств, которые по-прежнему болтались на его счетах...
Пока Веня железной рукой загонял рыночную стихию на отведенное ей место, я сортировал привезенную информацию. И тут прибыл взволнованный и запыхавшийся господин Дубовский.
— Вениамин, — сказал он, небрежно кивнув в мою сторону, — нам надо срочно поговорить!
— Присаживайтесь, Михаил Арнольдович, — Веня довольно официально улыбнулся. — Я вас внимательно слушаю.
Он пробежался пальцами по клавиатуре, фиксируя ситуацию, и повернулся к гостю. В его глазах светилось нетерпение человека, которого оторвали от важного дела.
— По имеющимся у меня данным, — Дубровский выразительно показал пальцем вверх, — там назревают серьезнейшие перестановки!
Веня пожал плечами с видом человека, узнавшего о подорожании батата в Новой Гвинее.
— Я считаю, что именно сегодня мы просто обязаны вступить в политическую игру! — Дубовский говорил горячо и напористо. — Вчера было рано, завтра будет поздно!
— Ни в коем случае! — не менее эмоционально возразил Веня, от его вежливого, но равнодушного внимания не осталось и следа. — Деньги любят тишину кабинетов. Они никогда не идут туда, где шумно, туда, где...
— Не могу согласиться с вами! — перебил его Дубовский. — Более чем уверен, что активное участие в большой политике поможет существенно увеличить наши капиталы!
— Большая политика подразумевает широкую известность, — попытался объясниться Веня, — а хороший финансист избегает публичности! Излишнее внимание только вредит его работе.
— Опять вы пытаетесь увести наш разговор в сторону!
— Почему? Я просто объясняю свою позицию...
Они еще долго препирались, то срываясь на крик, то успокаиваясь, но лично мне сразу стало ясно, что договориться им не удастся.
— Михаил Арнольдович, а вы не боитесь лишних вопросов? — спросил напоследок Веня. — Ведь политик должен быть готов к самому пристальному вниманию.
Дубовский натянуто улыбнулся и заметил:
— Если мне не изменяет память, в договоре о нашем партнерстве предусмотрена возможность согласованного выхода.
— Безусловно, — Веня опять стал равнодушно-вежливым, — иначе я бы не стал его подписывать...
В итоге Дубовский забрал свою долю, занялся политикой и очень быстро спустил практически весь свой капитал, не снискав при этом ни особой славы, ни особых успехов...
Глава 7
Как минимум раз в две недели, а то и чаще Веня летал в Шотландию, причем, как я и предполагал, на собственном самолете. Однако в отличие от прочих миллиардеров — появилась и такая цифра в счете! — он не стал размениваться на разную мелочь и сразу купил нормальный аппарат.
— Американский президент на чем летает? — строгим голосом спросил Веня у начальника транспортного цеха.
— На “боинге-747”, — начальник транспортного цеха даже растерялся, — но это очень большой самолет.
— Вот мне такой же и купите! — и Веня перешел к следующему вопросу.
Проведя пару дней в обществе очаровательной супруги, он возвращался полный новых идей и планов. Первое время после возвращения деньги шли к нему в руки, как лосось на нерест — обильно и напористо, потом поток немного спадал, словно готовясь к следующему подъему. Спадал, разумеется, по нынешним Вениным меркам. Мне бы, например, пары брызг от того потока на три жизни хватило. Да, это была классная парочка: Маня притягивала деньги, а Веня умел взять их под свой контроль!
Основной упор Веня продолжал делать на финансовый рынок, но если раньше он работал в основном на российских площадках, периодически заглядывая за рубеж, то теперь местом его постоянного пребывания, наоборот, стали мировые финансовые центры, а здесь его видели все реже и реже.
Однако внешне все оставалось, как прежде, — Веня сутками просиживал в своем компьютерном кабинете, лишь изредка возвращаясь в наш обычный, далекий от совершенства мир. Да, да, именно так он и сказал мне:
— Насколько приятнее иметь дело с цифрами, чем с людьми!
А еще он сетовал, что не может уехать к Мане хотя бы на месяц:
— Я бы потом такого наворотил! У меня бы весь мир вот где был!
И Веня мечтательно смотрел на свой сжатый кулак. Но, к счастью для мира, многочисленные текущие дела пока не позволяли Вене исполнить свою мечту...
Веня очень внимательно относился к окружающему миру, безошибочно отмечая все нужное и полезное для своего великого дела. Этой постоянной, настороженной бдительностью он напоминал старого опытного ловеласа, которому достаточно бросить лишь беглый взгляд на сидящих за праздничным столом женщин, чтобы определить, на кого именно стоит потратить сегодня время и силы: эта ждет друга, та с мужем, у этой ноги кривые, хозяйка исключается, с этими уже было, а вот с той рыженькой очень даже надо поработать!
Вот и поездка в Сибирь не прошла бесследно. Памятный диалог с текущей нефтью навел Веню на интересную мысль: если нефть так похожа на деньги, то почему бы не применить к ней те же приемы, что позволяют получать прибыль на финансовом рынке? Как это обычно и случалось, идея посетила Веню глубокой ночью. Если бы он уже был дома, то, возможно, отложил бы обсуждение до утра, но автомобиль в этот момент только-только отъехал от офиса. Не долго думая, Веня скомандовал водиле рулить ко мне, а сам взялся за телефон.
— Привет, Макс! — бодро заявила трубка, которую я поднял, не успев толком проснуться. — Ты не возражаешь, если я к тебе сейчас заеду?
— Сейчас? — я глянул на часы, потом на милую женскую головку на соседней подушке. — В два часа ночи?
— Ну не прямо сейчас, — успокоил Веня, — а минут через пять. Поговорить надо.
— А может быть, завтра? — сделал я последнюю попытку. — А то я уже немного сплю...
— Во-первых, не сплю, а спал! Во-вторых, твое завтра и есть мое сегодня. В-третьих, нельзя проводить столько времени в отупляющей спячке!
— А в-четвертых, — я добрел до окна и увидел, как подъехал знакомый автомобиль, — ты все равно уже приехал, несмотря на все мои протесты....
По старой советской привычке мы расположились на кухне — и это при том, что помимо спальни, у меня в квартире имелись гостиная, кабинет, столовая и даже застекленная терраса! Нынешним этого не понять, у них кухня — это место, где готовят пищу, а для нас, знающих и помнящих, это место, где душевно общаются. Как, например, общались мы с Веней.
На плите уютно бурчал разогреваемый чайник, на столе я быстро соображал закуску — ведь хитрый Веня сгладил свое вторжение бутылочкой хорошего коньяка. Набор получился стандартный, почти советский: немного сырку, немного колбаски, подсохший лимон, пара кусков хлеба и чай-сахар без ограничений.
— Ты вот человек куда более технически грамотный, — начал Веня, когда я, плотно завернувшись в халат, занял наконец свое место у стола, — объясни мне, зачем добывают столько нефти? Что с ней потом делают?
— Что делают с нефтью? — я попытался построить не проснувшиеся толком мысли. — Я не специалист, но знаю, что из нефти получают бензин, дизельное топливо, авиационный керосин. Короче говоря, все, что движется, движется силой нефти.
— Кроме моего атомного ледокола? — чтобы я мог сосредоточиться, Веня сам снял с плиты засвистевший чайник и лично занялся приготовлением чая.
— Это скорей исключение. На твой “мерс”, например, реактор ни за какие бабки не поставишь...
— Ясно. И это все?
— Еще из нефти добывают топочный мазут для котельных. Помнишь детский стишок: “Мы в котельной побывали, там котельная в подвале...”?
Но Веня только пожал плечами — не знаю, мол, никаких стихов!
— Неужели забыл? Там еще такие строчки были: “Греет воду он в котле, потому и дом в тепле!”
— Макс, давай лучше про нефть, — с непонятным раздражением перебил меня Веня. — А детский утренник в другой раз устроим.
— Хорошо, хорошо! — И чего я, вправду, прицепился к нему с этим дурацким стишком? — Нефть еще используется в химической промышленности, но как конкретно, я сказать не могу.
— То есть потребление нефти должно постепенно увеличиваться вместе с общим развитием экономики? — Веня закончил с чаем и не слишком умело разлил коньяк.
— Вроде того. Тем более что сейчас автомобили меньше бензина расходуют. Самолеты, наверное, тоже экономичнее стали.
— А что с добычей? Количество добытой нефти меняется?
— Мне кажется, оно растет. В Сибири ты сам видел, сколько вышек да качалок стоит. На Ближнем Востоке их тоже полно. Помню, зашли мы как-то в Персидский залив...
— Значит, получается, — довольно невежливо перебил меня Веня, — что спрос и предложение на нефть практически сбалансированы?
— Если не считать военных конфликтов и всякой политической дури.
— Маловероятно, что война случится одновременно во всех нефтяных странах, а это значит, что в любом случае нефть поступит на рынок в должном количестве. Просто от другого, более миролюбивого и дальновидного поставщика. А политиков, чтобы не дурили, всегда можно взять в долю. Правильно я говорю?
— Похоже на то... Только что это тебе дает? В чем тут интерес?
— Ты пойми, когда рынок сбалансирован, цены стабильны. А это значит, что, раскачав рынок, я смогу им управлять! Только представь себе, какой можно получить профит, если знать, что в ближайшее время цена на нефть вырастет вдвое!
— Так откуда ж про такие вещи узнать?
— Предугадать, конечно, трудновато, а вот самому организовать можно!
Венины слова показались мне полным бредом: как можно раскачать мировой рынок? Сколько бы денег ни было, как бы соображалка ни работала, все равно эту махину не то что стронуть, пошевелить не удастся. Даже такому монстру, как Веня. Нефть — это вам не красная ртуть! Однако Веня никогда не сомневался в своих идеях: пока другие спрашивали: “Возможно ли это?”, он придумывал, как именно надо действовать, чтобы добиться желаемого...
Для начала Веня самым тщательным образом изучил динамику мировых цен на нефть за последние полвека. Особое внимание было уделено “нефтяному кризису” семидесятых. Он придумал какой-то хитроумный график, позволяющий по-особенному взглянуть на проблему, испортил кучу бумаги, пытаясь склеивать стандартные листы в длинную ленту, потом долго выводил на этой ленте причудливую загогулину, отвергая все мои предложения поручить техническую работу техническому персоналу.
— Это абсолютно секретная информация! — объяснял он. — Любая утечка будет иметь катастрофические последствия!
— Но ты ведь просто нарисовал, как менялись цены на нефть. Эти данные любой может узнать.
— Все знают буквы и умеют писать, но не каждый делает это, как Пушкин или Шекспир!
Сраженный таким дуплетом, я перестал спорить и предложил свою помощь — все равно торчу над душой. Веня с некоторым сомнением посмотрел на меня и спросил, насколько хорошо я управляюсь с ножницами и клеем.
— Да я знаешь в школьной самодеятельности какие костюмы клеил из цветной бумаги! — возмутился я. — Когда мой Карабас выходил на сцену, первые классы от страха под стулья прятались!
— Не сердись! — Веня похлопал меня по плечу, измазав мой лучший офисный костюм клеем — Склеивай дальше листы, а я буду рисовать график.
Наконец пришло время вешать всю эту хрень на стену в кабинете, но оказалось, что для нее не хватает места. Мы таскали шуршащую ленту по всему кабинету, прилаживая ее в разных местах и обзывая друг друга нехорошими словами. В конце концов Веня оказался примотан к креслу, а я застрял в узком проходе между компьютером и стеллажом. При малейшем нашем движении раздавался звук разрываемой бумаги.
— Чего делать будем? — стараясь глубоко не дышать, спросил я.
— В кабинете повесить не получится, попробуем коридор, — так же осторожно ответил Веня.
— Насчет коридора ты здорово придумал, но хотелось бы сперва немного освободиться.
— Я все продумал, — голосом капитана, нашедшего проход во льдах, прошептал Веня, — тебе надо разорвать график там, где январь шестьдесят первого и где март восьмидесятого.
— Так прямо и рвать?
— Конечно, прямо! Кривое трудно склеивать будет!
И что вы думаете, — через минуту я был на свободе! Следуя четким указаниям, я так же быстро освободил Веню, и мы стали вытаскивать разрозненные куски в коридор. Судя по удивленным и растерянным лицам оказавшихся там сотрудников, они, видимо, решили, что мы либо повредились рассудком, либо собираемся поклеить обои. Впрочем, Веня строго скомандовал всем разойтись и в коридор до дальнейших распоряжений не высовываться!
Примерно неделю Веня ходил по коридору и напряженно думал, изредка поглядывая на график. Все двери в коридор были заперты и опечатаны, а сотрудники были вынуждены проникать на рабочие места через окна по приставным лестницам. Потом с моей помощью график был снят со стены, смотан в рулон и спрятан в кабинете.
— Придумал что-нибудь? — поинтересовался я, когда все было кончено.
— Думаю, да! — гордо ответил Веня и улетел осматривать нефтяные промыслы. Он побывал на берегах Персидского залива, посетил Венесуэлу и Техас, слетал даже на одну из платформ в Северном море. Я попробовал намекнуть про Сибирь — водка, мороз, пельмени! — но Веня сказал, что не может себе позволить летать по два раза в одно и то же место. Он все решает сразу! И, придав лицу выражение строгой задумчивости, отбыл в Шотландию. Туда он мог летать сколько угодно! Уединенный шотландский замок на берегу озера, очаровательная блондинка, полный погреб выпивки — о чем еще можно мечтать, если хочешь подумать о великом...
Раньше, еще когда я был моряком, каждый свободный день казался маленьким праздником. А теперь в такие дни на меня нападала тоска. Если бы еще можно было куда-нибудь уехать, так нет: вдруг дело срочное возникнет. У Вени ведь мозги работали сорок восемь часов в сутки! Оставалось пошляться по Москве, выпить-поесть в хорошем ресторане, расслабиться в так называемой сауне или просто сидеть дома. В один из таких, с позволения сказать, выходных меня навестил генерал Бальмонт. Я с самого начала понял, что ему есть что сказать, но решил не торопить события. Когда захочет, тогда и скажет!
— Вчера ночью заехал с проверкой в один из филиалов, — с удовольствием прихлебывая горячий чай, Бальмонт повел неспешную беседу о делах, — а там сплошное непотребство! Часовой на посту газету читает, начальник с уборщицей в кабинете заперлись, а в караульном помещении пьянка: на столе закуска, водка, стаканы!
— Ничего себе... — я прореагировал довольно нейтрально, поскольку не считал увиденное генералом чем-то ужасным или противоестественным. Вот если бы часовой пил на посту водку, начальник, запершись в кабинете, читал газету, а на столе в караульном помещении лежала уборщица...
— Я спрашиваю: “Чья водка?!” — Бальмонт словно заново переживал случившееся. — А они мне: “Ничья, товарищ генерал. Можете допивать!” Сатирики, понимаешь!!
— Совсем охамели... — я с трудом сдерживал смех, но приходилось терпеть.
— Вот-вот! Правильно говоришь — охамели! Но я эту борзоту с них быстро посшибал! — в голосе генерала послышалось удовлетворение от хорошо проделанной работы. — Пока часовой газетенку свою гнусную ел, эти сябры у меня по сто отжиманий сделали в противогазах.
— В противогазах? Но откуда там противогазы?
— Десяток противогазов у меня всегда с собой. На случай газовой атаки...
— А начальник? — перечень жертв показался мне неполным. — Который с уборщицей уединился?
— Этот перец у меня кросс бежал! Пять километров. — Бальмонт глумливо усмехнулся. — Прямо как был, так и вышел на дистанцию...
— В смысле голым? — Нет, я все-таки сейчас засмеюсь! Лучше пусть генерал меня на месте расстреляет, чем я от смеха лопну...
— Зачем голым? Ботинки, презерватив и мобильный телефон...
— Так это же прямо как в анекдоте! — и я, наконец, позволил себе засмеяться.
— Да? — Бальмонт удивленно посмотрел на меня. — А чего же он тогда такой мрачный бегал?
На этом веселье закончилось, и генерал, отставив пустую кружку и, положив солидные кулаки на стол, перешел к делу. Речь шла о поездке во Владимир, когда для нашего спасения пришлось поднимать боевые вертолеты.
Я сразу вспомнил, как, вернувшись в Москву, Веня потребовал на ковер генерала Бальмонта. Если после первого случая он просто усилил систему безопасности, не разбираясь особо, кто там на него пытался напасть, — чего зря время терять? — то на этот раз он жаждал правды и справедливости.
— Вениамин Ильич, — оправдывался генерал, — будь с вами охрана, никакие проблемы не возникли бы!
— Это все понятно, — отмахнулся Веня, — и к вам у меня претензий нет. Но я хочу знать, кто это был! Конкретно!
Так вот, сегодня расследование, наконец, закончилось. И генерал Бальмонт может совершенно уверенно назвать организатора обоих покушений. Да, да, именно обоих! Потому что и тогда, и сейчас организатором был один и тот же человек. Причем свой!
— И кто он!? — не выдержал я.
— Да я про это и хотел посоветоваться, — в голосе генерала появилась нехарактерная для него растерянность, — как лучше Вениамину Ильичу сообщить, что это Сагиян...
Как говорится, здравствуй, лошадь, я Буденный! Первый заместитель, второй человек в фирме, особо доверенное лицо... С другой стороны, Акоп ведь единственный человек, допущенный Веней к управлению деньгами. И хотя это всего лишь филиал, но наверняка есть какие-то хитрые способы добраться и до основных счетов. Разумеется, в отсутствие хозяина!
— Я могу, конечно, просто рапорт подать, — продолжал генерал, — но ты босса лучше знаешь. Может, можно помягче как-то?
— Такое дело, генерал, смягчить невозможно, — я попытался разобраться в собственных изрядно запутанных мыслях, — протухшее мясо свежим не станет, каким соусом его ни поливай.
— Ну, не скажи! Если горчицей хорошенько намазать, да с перчиком...
— Да хоть с мармеладом, все равно живот болеть будет!
— А что же делать?
— Думаю, имеет смысл прямо все рассказать. И как можно быстрее. Тухлое мясо выбрасывать надо, а не горчицей мазать...
Веня отнесся к информации на удивление спокойно, как будто сам давно до всего додумался и просто ждал подтверждения. Мы ехали из аэропорта — Веня, Бальмонт и я. Генерал достал черную папочку и очень кратко изложил суть дела.
— Ясно, — Веня взял папочку, полистал и вернул Бальмонту. — Филиал закрыть, недвижимость продать, счета обнулить, а Сагияна уволить.
— И все? — спросил генерал.
— И все? — спросил я.
— Все! — строго ответил Веня.
Мы с генералом удивленно переглянулись, пожали плечами, но спорить не стали. На корабле может быть только один капитан! И если тебя это не устраивает — или сваливай на берег, или сам становись капитаном. Но наш капитан Веня повел себя очень разумно: увидев наши сомнения, он четко и ясно разъяснил свою позицию.
— Есть такая поговорка, — он внимательно посмотрел на нас, — победителей не судят, а до проигравших никому нет дела. Вспоминайте ее почаще...
Несмотря на полное отсутствие свободного времени и неумение отдыхать, иногда Веня все-таки решал сделать маленький перерыв в работе. В таких случаях он вызывал меня к себе и давал задание что-нибудь организовать на вечер. Я срочно начинал чесать репу и полировать кнопки телефона в поисках развлечений, достойных самого богатого человека в стране.
Особую прелесть этим мероприятиям придавало наше инкогнито. Ведь Венино лицо никогда не появлялось ни на экране телевизора, ни на страницах газет, о нем вообще мало кто знал. Да и одевался он очень скромно и незаметно — на такого швейцар в ресторане посмотрит презрительно и дверь перед носом захлопнет: нечего всякой шелупони безденежной в приличном заведении маячить! Но мы в ресторан ходили редко, если только поесть, предпочитая посещать более культурные заведения. Впрочем, на всякий случай нас всегда сопровождала незаметная, но достаточно многочисленная охрана — после инцидента на Владимирском тракте Веня перестал покидать офис без прикрытия.
Обычная программа начиналась с театра, причем не классического — изощренный Венин ум смертельно скучал среди пыльных, высокохудожественных декораций и совершенно не стоящих внимания, с его точки зрения, проблем, о которых известные артисты вещали со сцены. Его раздражали их хорошо поставленные голоса и серьезные лица. Минут через десять он либо засыпал, либо начинал комментировать происходящее:
— Все эти страсти — от безделья!
— Да на этой барыне пахать можно!
— А этого бездельника я бы даже курьером не взял!
— Работать надо, и никаких терзаний не будет!
И в том, и в другом случае соседи были крайне недовольны и в первом же антракте бежали на нас жаловаться.
Поэтому мы старались посещать только полусамодеятельный авангард. Вене нравилось, следуя невнятной схеме, шарить по темным дворам в поисках заветного подвала и сидеть на не слишком чистом потертом стуле. Он был готов терпеливо ждать, пока все соберутся, и потом вместе с режиссером и немногочисленными зрителями пытаться увидеть в происходящем на пустой сценке сумбурном действе туманное отражение бытия. А еще здесь можно было по ходу дела высказать свое мнение, можно было подойти к сцене поближе или уйти, если надоест, и никто при этом не начинал шикать и призывать к порядку...
— Веня, если тебе эти ребята понравились, — спросил я как-то после представления, — почему ты не хочешь дать им денег?
— Но ведь тогда они перестанут быть тем, что они есть! — он задумался, подбирая нужные слова. — Сытость и довольство отупляют, а голод и сильное желание, наоборот, обостряют фантазию, заставляют человека совершать невозможное...
Что же касается меня, то я относился совершенно равнодушно к любому театру. По мне, куда интереснее сходить в ночной клуб — со стриптизом, красиво раздетыми официантками и хорошей музыкой. Иногда мне удавалось склонить Веню к этому, как он говорил, разврату, и мы отлично проводили время. Но и здесь он не мог не быть оригинальным: тогда как возбужденная публика подсовывала баксы под заманчиво оттянутую резинку изящных трусиков, призывая барышню окончательно избавиться от них, Веня вполне мог предложить ей пару сотен при условии, что она немедленно оденется обратно.
— Главное, не быть в стаде! — говорил он в подобных случаях.
А мог, наоборот, устроить какой-нибудь изощренный цинизм: сидит себе, молчит, по сторонам смотрит и вдруг...
— Видишь ту парочку? Справа через два стола.
— Которые целуются? Вижу.
— Как думаешь, у них любовь?
— Наверное. Пришли они, по-моему, вместе, вокруг не смотрят.
— А спорим, что эта девка сейчас на нашем столе голая спляшет?
— Я не пойму, зачем тебе это надо? Чем они тебе мешают?
— Просто хочу силу денег проверить!
И он действительно мог подойти, достать бумажник и небрежно бросать сотни, пока не добьется своего. Иногда на этой почве возникали инциденты, но на такой случай рядом всегда был я, а в небольшом отдалении охрана...
Обещанные Дубовским политические потрясения действительно случились: аккурат на Новый год власть в стране сменилась! Однако пока события развивались очень мягко, можно сказать, незаметно. Кто в каком кресле сидел, тот там и остался сидеть, кто что делал, тот и дальше продолжал делать, кто что говорил, тот от темы отклоняться не стал. Вывески, флаги, лица в телеящике — все осталось как прежде. Не то что десять лет назад, когда все менялось ежедневно и ежечасно! Мне, правда, показалось, что это всего лишь затишье перед надвигающейся бурей. А Веня вдруг взял да и уехал из России. И не на пару-тройку дней, как обычно, и не на месяц, как мечтал, а насовсем!
Несмотря на величайшую осторожность в поведении и крайнюю Венину скрытность, известие об отъезде мгновенно стало достоянием гласности и вызвало весьма бурную реакцию. Демократическая общественность объявила Вениамина Ильича жертвой нового политического курса, потенциальным лидером оппозиции и последним оплотом гражданских свобод. Их оппоненты с левого фланга заклеймили Дарматовича душегубом и кровопийцей, который ограбил всю страну и теперь скрывается от справедливого возмездия. Центр высказался как всегда осторожно и расплывчато — то есть чего-то говорили, но что именно, сами не поняли. Ну а с властями Веня все решил полюбовно, — зачем нужны лишние проблемы накануне большой игры? Гораздо проще заплатить какие-то деньги и спокойно двигаться дальше. Тем более что большая часть его капитала давно работала на мировом финансовом рынке...
Много еще было разных вымыслов и домыслов, но я знал, что дело совсем в другом — атомному ледоколу “Арктика” нечего делать в замерзшем пруду, ему нужен Северный Ледовитый океан. Так и Вене просто стало тесно в России, и он примерил на себя весь мир...
А я накануне Вениного отъезда получил отставку.
Случилось это так.
— Тут такое дело… — Веня замялся. — Я здесь все закрываю. Буду по новым схемам работать.
— А завод «Пролетарий»? — я даже растерялся от такой новости.
Что он уезжает, я уже знал, но мне казалось, это всего лишь перемена места жительства.
— У завода теперь новый хозяин. Будут под японской маркой собирать корейские телевизоры из китайских деталей. Но дело не в этом... — Веня тяжело вздохнул, и я понял, что именно он хочет, но никак не решается сказать.
— Меня ждет списание на берег? — можно было, конечно, прикинуться шлангом и поиграть в непонятку: пусть сам все говорит! Но мне почему-то стало его жалко. Слишком много всего у нас было, чтобы счеты разводить в такую минуту!
— Поверь, Макс, я очень долго думал и еще дольше не мог решиться. Но, поверь мне, так будет лучше для нас обоих. Пойми меня правильно!
— Ладно, проехали. Жизнь есть жизнь. Нормально все.
И мы расстались.
В качестве выходного пособия я получил кучу денег наличными и настоящий корабль! Веня умудрился найти и купить того самого “Михаила Берлиоза”, на котором я когда-то пришел в Стамбул. Корабль был капитально отремонтирован, оснащен самым современным оборудованием и ждал нового хозяина или его распоряжений в новом порту приписки Калининграде.
Ничего не скажешь: Веня сумел подсластить горькую пилюлю, но она ведь не перестала быть горькой! Ничего, мы люди не гордые. В конце концов, это был его бизнес, а я у него работал. И хорошо, между прочим, зарабатывал! А насчет дружбы — оно обычно так и получается: рано или поздно все кончается и сходит на нет. Такие дела...
На прощание он сказал, что теперь я смогу ничего не делать и зажить в свое удовольствие привольной жизнью нового русского. На том и расстались: Веня улетел в Шотландию к своей драгоценной супруге, а я для начала решил и вправду отдохнуть. Не оглядываясь на дела, не думая о времени и не считая денег...
Окончательно покинув пределы России, Веня первое время решил пожить в своем шотландском замке. Это было удивительное, можно сказать, замечательное место, особенно после привычной общероссийской неустроенности и суеты. Веня даже попытался выговорить длинное шотландское название замка, но потерпел полное фиаско. И это несмотря на пройденный перед выездом интенсивный курс английского языка!
Замок был не слишком велик, но располагал всем необходимым для комфортной жизни. Пришлось, конечно, небольшой ремонт сделать перед вселением, однако Веня запретил что-либо радикально перестраивать — кроме сантехники! При всей своей бытовой непритязательности он не мог смириться с отдельными кранами для горячей и холодной воды и весьма сомнительной точкой зрения, что кабинет для уединенных размышлений не нуждается в отоплении даже зимой.
Осталось все по-прежнему и в галерее, где были вывешены портреты бывших владельцев замка и их предков, начиная с основателя рода, изображенного в компании с поверженным мамонтом. Предок опирался на здоровую сучковатую дубину, а накинутая на плечи медвежья шкура напоминала тогу римского патриция. Самый свежий портрет в галерее относился к началу XX века, поэтому на нем вместо мамонта был изображен породистый мопс отталкивающей внешности, дубинку заменила тросточка, шкуру — изящная накидка, однако фамильное сходство с родоначальником определенно просматривалось. Особенно в части выражения лица...
Гордые шотландцы явно не одобряли появления в их замке нового хозяина и тем более не разделяли поросячьего восторга легкомысленных наследничков, едва не лишившихся рассудка от радости, когда им предложили за старую развалюху этакую кучу деньжищ.
— Да кто он такой? — вопрошали по ночам шотландцы. — Откуда он взялся? Что он вообще делает в нашем замке?
— Где его меч? Где его щит? — скрипел из дальнего угла старикан в помятой кирасе. — Да не простолюдин ли он?
— Бродяга, — подтверждал, расправляя потускневшее кружевное жабо, предок помоложе, — настоящий самозванец!
— А его супруга, господа, — с плохо скрываемой завистью в голосе заныл бывший придворный красавец в парике и бантах, — она позволяет себе ходить по нашей галерее практически раздетой!
— Я лично, милостивый государь, — строго перебил его видный мужчина пуританской наружности, — в таких случаях отворачиваюсь! Чего и вам настоятельно советую...
— Кем бы он ни был, — возражала тронутая буржуазным разложением молодежь, — его состояние перевешивает все прочие соображения!
Но старшие товарищи быстро ставили их на место и продолжали ругать нового хозяина: и одевается он как дикарь, и говорит на каком-то варварском языке, и овсянку по утрам игнорирует...
К счастью, Веня не слышал этих грязных нападок. Он в обществе очаровательной супруги с удовольствием обедал в большом мрачном зале с потемневшими балками на потолке и развешанными доспехами. Потом прогуливался по длинной галерее, с интересом поглядывая то в высокие стрельчатые окна, где в клубах тумана дремали горы, то на мрачные физиономии на портретах.
А как крепко спалось на огромной скрипучей кровати с резными колоннами и балдахином, как хорошо сиделось холодными вечерами у камина, вытянув ноги к огню. А еще Вене очень нравился вид на озеро, особенно со стены, по которой они с Маней прогуливались, если позволяла погода...
Вполне благополучно решился и вопрос общения с местным населением. С одной стороны, Веня знал три-четыре сотни слов, с другой, — о чем ему особенно было говорить? Для деловых переговоров имелись переводчики, цифры на экране компьютера были те же самые, а в быту Веня вполне справлялся сам.
Подходит, например, за завтраком дворецкий:
— Coffee, sir? (Кофе, сэр?)
— Yes! (Да!) — отвечает Веня и получает свой кофе.
— Porridge, sir? (Овсянка, сэр?)
— No! (Нет!) — отвечает Веня и остается без завтрака до прихода Мани, которая умеет объяснять дворецкому, что сэр хочет омлет.
Надо Вене по делам ехать, он звонит в звонок — настоящий колокольчик, между прочим, а не какая-нибудь электрическая кнопка! Тотчас появляется дворецкий:
— What can I do for you, sir? (Что угодно, сэр?)
— “Rolls-Royce” to London! (“Роллс-Ройс” до Лондона!) — сверившись с бумажкой, приказывает Веня.
Дворецкий почтительно кланяется и выходит. Дальше Веня слышит какую-то непонятную тарабарщину: вначале из коридора — через неплотно закрытую дверь, потом со двора — через приоткрытое окно.
— Bring the limousine of His Excellency to the portal! (Лимузин его превосходительства к парадному подъезду!) — голос дворецкого звучит необычайно торжественно.
— Get the car of our master to the entrance! (Автомобиль хозяина к выходу!) — скорей громко, чем уважительно командует в сумрак уходящего вниз лестничного проема начальник охраны.
— The chief's wagon to the wicket! (Телегу шефа к калитке!) — высунувшись во двор, кричит начальник гаража в сторону сеновала, где спит шофер.
И вот результат: буквально через десять минут блестящий, как рояль, лимузин стоит у подъезда, всем своим видом выражая готовность ехать в Лондон. Мотор сыто урчит, шофер в строгом костюме и фуражке замер у открытой двери, дворецкий подозрительно поглядывает на низкие тучи, — не пора ли открывать зонт, который он всегда берет с собой, провожая хозяина...
Деньги, которые удалось выручить от продажи недвижимости и бизнеса в России, Веня частично закатил на мировой финансовый рынок еще из московского кабинета, частично разбросал по счетам в надежных банках, используя полулегальные схемы и подставные оффшорные фирмы. В принципе ничего сложного здесь не было, но когда счет идет на миллиарды долларов, надо быть сверхточным и сверхосторожным. Так что пришлось Вене последние недели попотеть и поволноваться...
Остатки же капитала надежно заперли в подвале одной из башен. Наличка и золото были привезена в собственном “боинге” под видом личных вещей, благо размеры самолета позволяли это сделать. Веня летел на том же самолете, и ровные ряды одинаковых чемоданов, теряющиеся в туманной бесконечности салона, придавали ему определенную уверенность в успехе нового жизненного этапа. Да, ему удалось добиться своего: он стал самым богатым человеком России! Пришло время становиться самым богатым человеком в мире. Деньги давно ждали появления своего властелина, и он не обманет их ожидания!
Не без некоторого злорадства Веня вспоминал оставшихся без сенсаций представителей западной прессы, которых на всякий случай пригласил в день отлета. Начнись какая-нибудь хрень с багажом, он бы тотчас выступил с пламенной речью о кремлевских душителях свободы, о преследованиях по политическим мотивам и ущемлении (слово-то какое, даже заныло в чувствительном месте!) всего и всех!
— После этого ни одна зараза даже не притронется к моим чемоданам! — похвалил себя Веня, закончив репетицию своего возможного выступления.
Но ни пресса, ни выступление так и не понадобились, поскольку таможня, памятуя былые подвиги многоуважаемого господина Дарматовича, дала “добро” на вылет практически не глядя.
— Все равно он нас вокруг пальца обведет! — пояснил умудренный опытом начальник своему молодому и энергичному заместителю. — Так что пусть себе едет...
Несмотря на солидный опыт работы на мировом финансовом рынке, Веня немного опасался прямого столкновения с акулами империализма.
— Я их не боюсь, — объяснял он Мане причину временной безработицы, — просто не хочу допускать на старте даже малейшей ошибки.
— Какой ты храбрый! — восхищенно отвечала она и нежно прижималась к своему герою всем телом одновременно.
И то, что он уже сталкивался с этими самыми акулами, ситуации не меняло — ведь тогда он был случайным посетителем из далекой холодной России, которого не более чем терпели рядом. Теперь же он становился действительным членом клуба.
Однако при ближайшем рассмотрении все оказалось не то что не страшно, а даже немного смешно! Во всяком случае, Веня не увидел никаких проблем на новом поле битвы.
— После суровой российской действительности здесь, можно сказать, санаторий, — говорил он Мане вскоре после начала работы.
— Какой ты умный! — восхищенно отвечала она и улыбалась, обнажая белые ровные зубки и некоторые другие соблазнительные части тела.
Честно говоря, Веня даже немного начал уставать от слишком частого выполнения супружеских обязанностей, но деваться было некуда — владение символом денег стоило некоторой физической нагрузки!
В качестве основной структуры Веня учредил международную корпорацию со штаб-квартирой в Лондоне. Относительно названия все было решено еще в Москве: “Дарматович-фонд” — и звучит красиво, и смысл есть. Кто-то из юристов, работавших над регистрацией, правда, попытался усомниться в нем:
— Господин Дарматович, мне кажется, что слово фонд не слишком подходит для финансовой компании. Под фондом обычно понимается некоммерческие и благотворительные организации. Например, Фонд Сороса, Фонд Форда, Фонд Карнеги.
— А как насчет Международного валютного фонда? Его вы куда отнесете? — И Веня так строго посмотрел на юриста, что тот поспешил заняться своим прямым делом и дурацких вопросов больше не задавал.
Чтобы с первых же дней существования придать компании максимальную эффективность, Веня не жалел денег на опытных специалистов. Однако ему довольно быстро надоело общаться с ними через переводчика. Медлительность процесса не просто раздражала его, она мешала работать. Пока переводчик старательно подбирал нужные слова, Веня уже думал совсем о другом.
Это все равно как прийти в гости к женщине и так долго открывать шампанское, наливать его в бокал и произносить тост, что хозяйка успеет выпить без тоста, самостоятельно раздеться, лечь в пустую холодную постель, полежать там в гордом одиночестве, обругать занудного ухажера всеми известными ей словами, встать в самом дурном настроении, самостоятельно одеться и услышать:
— Дорогая, позволь мне завершить этот маленький тост нежными словами о любви...
И тогда Веня придумал вот что: он вдруг взял и перешел на русский! Без всяких объяснений на утреннем совещании в понедельник он начал говорить на родном языке, сделав переводчику знак молчать.
— Сегодня обсуждаем план перехвата инициативы на рынке нефтяных фьючерсов США, — Веня сделал выразительную паузу, с интересом поглядывая на растерянных и ничего не понимающих сотрудников. — В связи с исключительной сложностью работы исполнителю назначается премия в размере полутора процентов от прибыли!
При этих словах переводчик буквально подпрыгнул на стуле, но под железным взглядом Вени промолчал, а Веня очень четко и ясно произнес ключевую фразу:
— Желающие есть?
И что вы думаете — уже через неделю его начали понимать, а через месяц языковой барьер рухнул, как Берлинская стена! Согласитесь — трудно остаться в стороне, когда перед твоим носом помахивают толстой пачкой денег и спрашивают:
— Вы по-русски понимаете?
Особенно хорошо получалось в английском исполнении волшебное слово “премия”! В отличие от скользкого местного аналога “bonus”, в нем слышалось что-то мечтательное, почти лирическое. А вот универсальное русское слово “работа” давалось англичанам с трудом. Впрочем, Веня оказался замечательным педагогом...
Восточная мудрость гласит: “Истинный властитель прежде создает условия для неукоснительного и точного исполнения приказа и только потом его отдает, чем и отличается от безродного выскочки, распоряжения которого остаются без внимания”.
Именно так поступил Веня: сначала он создал четкую, внятную и продуманную систему управления бизнесом, построил кадры, обеспечил железную дисциплину и только потом приступил к настоящей работе.
Первый удар был нанесен на привычном и понятном финансовом рынке. Но это не означало, что Веня занялся банальными операциями типа: дружно, вместе со всеми купил, когда дешево, подождал, пока цена поднимется, подозрительно поглядывая на окружающих, — вдруг кто-нибудь чего-нибудь откуда-нибудь узнал? — и бегом продавать, опять же вместе со всеми. Подобная деятельность была ему совершенно неинтересна.
Как неинтересно капитану дальнего плавания, привыкшему водить танкеры по триста тысяч тонн через океан, рулить водным велосипедом в городском пруду. И дело было не только в масштабах сделок — Веня любил работать на пределе возможностей, когда риск и прибыль максимальны, когда от напряжения начинает искрить воздух, когда другие впадают в панику и теряют контроль над собой и ситуацией.
Этим он был похож на отчаянных “штормовых” капитанов времен парусного флота. Они предпочитали плавать по бушующим морям, они не спускали парусов, какой бы силы шторм ни обрушивался на них, они ставили рекорды скорости, выжимая из корабля, команды, ветра и себя самого все до последней капли, они никогда ничего не боялись, кроме поражения. Живи Веня в то время, он бы наверняка стал одним из них...
Имея солидный капитал, Веня теперь играл только во взрослые игры, когда на кону стояли национальные валюты отдельных стран и целых регионов или акции международных корпораций и банков. А чтобы наилучшим образом проявить свои способности действовать в кризисных ситуациях, Веня просто сам их создавал!
Что же касается направления второго удара, то им стала нефть. Программа действий был продумана еще в Москве: Веня прекрасно помнил и поездку в Сибирь, и ночные посиделки у Макса, и график в семь метров длиной, и поездки по нефтепромыслам. Помнил он и главную свою идею: сыграть на повышение. Но чтоб это было настоящее повышение! Жалкие двадцать-тридцать процентов Веню не интересовали — цены должны были вырасти в несколько раз!
При этом Веня с самого начала отказался от примитивных способов повышения цен через создание искусственного дефицита. Зачем оплачивать истеричные газетные компании типа: “Нефть кончится через десять лет!” или “Топливный кризис не за горами!”? Зачем устраивать государственные перевороты и провоцировать военные действия в местах добычи нефти?
— Мы пойдем другим путем! — заявил Веня на совещании, чем изрядно удивил многоопытных специалистов, привлеченных к проекту. — Наша сила в деньгах!
На самом деле, помимо денег, для успеха требовался Венин пытливый ум и знание психологии биржевой игры. Массовое сознание склонно легко поддаваться внушению, особенно если в его основе лежит безудержная жажда наживы. На бирже это означает, что настроения игроков следуют за ценой: стоит ей немного подняться, как все тут же находят тому объективные объяснения и начинают игру на повышение. Игра на повышение естественно приводит к росту цен. Рост цен оказывает влияние на настроение игроков. Ситуация обостряется все больше и больше. Вначале процесс охватывает небольшую группу, но если умело подливать масла в огонь, то группа превращается в толпу, а ажиотаж в истерию. И цены без всякой на то объективной причины начинают стремительно и безостановочно расти.
Именно так все и получилось с нефтью под чутким руководством Вени...
Беззаботная сытая жизнь надоела мне примерно через год. Я объездил все страны, которые были мне интересны, попробовал женщин всех цветов и оттенков кожи, побаловался и столетними винами, и паштетами из соловьиных языков, но в итоге все начало повторяться и вызывать скорее скуку, чем доставлять удовольствие.
Еще год я провел на борту “Михаила Берлиоза” — разумеется, не в качестве капитана, а на правах путешествующего судовладельца. Мы даже какие-то грузы возили, но в целом больших прибылей снискать не удалось. Морская эпопея завершилась в Стамбуле. Увидев до боли знакомый силуэт с башнями и минаретами, я решил бросить здесь якорь. Продать “Михаила Берлиоза”, купить домик на берегу Босфора и тихо-спокойно пожить, никуда не спеша и ни с кем не общаясь. А мимо меня будут проходить один за другим большие и малые корабли...
Пока тянулись юридические формальности, я бродил по городу, сидел у вокзала, где мы познакомились, жил в той же самой гостинице, даже Мустафу нашел, который нисколько не изменился за прошедшие годы. Правда, заходить в магазин не стал — вдруг он не забыл Венину икорку?
Незаметно я погрузился в прохладную и спокойную реку памяти, помедлил, держась за свисающие к воде ветки настоящего, и вдруг неожиданно для самого себя отпустил их. Поток подхватил меня и легко понес в туманную даль прошлого, ударяя о камни былых обид и нежно шепча о прошедших радостях...
Я постепенно вспомнил все, что случилось со мной с момента той памятной встречи у вокзала, и тут до меня дошло, что я практически ничего не знаю о Вене. Где он родился? Где жил до приезда в Стамбул? Кто его родители? Чем он вообще занимался до нашей встречи? Поезд в Стамбул вроде бы шел из Москвы, но Веня мог сесть и на полдороге. Ведь когда мы вернулись, он жил или на съемной квартире, или в гостинице. У него не было в Москве своего дома, не было его и в каком-то другом месте, он вообще ни разу не произнес таких слов, как “мой дом”!
И тогда я решил аккуратно навести справки о моем старом товарище. К тому времени у меня появилось несколько знакомых среди местных чиновников, которые за умеренный бакшиш согласились мне помочь.
— Родственника ищу… — расплывчато пояснил я.
— Поможем! — с готовностью ответили они, любовно поглаживая округлившиеся карманы.
И все бы хорошо, но полученный ответ меня, мягко говоря, озадачил: человек с фамилией Дарматович пересек границу Турции всего один раз! То есть выехать — он выехал, а вот въезжать — не въезжал. Не было в жизни Вени никакого поезда прямо из Москвы, о котором он так живописно рассказывал при первом нашем знакомстве, не было долгих двух суток, проведенных в удушливой атмосфере сала с чесноком и заунывных песен.
Я проверил другие варианты въезда в страну: автомобиль, корабль, автобус — ничего! Много времени отняли мелкие пропускные пункты, где можно пересечь границу просто пешком, но и там фамилия Дарматович не значилась. Меня осенило: а может быть Веня был турецким подданным?! Тогда понятно, почему он не въезжал в страну. Но радость быстро сменилась разочарованием: извините, сказали мне, но ваш родственник никогда не был гражданином Турции.
Мне показалось, что я схожу с ума: как живой, осязаемый человек может оказаться там, где его быть не может?! Я полетел в Москву и еще более осторожно навел справки там. Деньги, знаете ли, умеют открывать любые двери. Результат оказался еще более диким: Вениамин Ильич Дарматович вообще не существовал! Первое, если можно так выразиться, документальное подтверждение его реальности относилось к нашему возвращению из Стамбула с полным контейнером выдувалок...
Я так и не понял, почему никто до меня не обратил на это внимания, но факт оставался фактом: великий Дарматович появился на площади перед стамбульским вокзалом с фибровым чемоданом фальшивой черной икры и мечтой о великом богатстве буквально за несколько минут до нашей встречи. Никаких следов его более раннего существования обнаружить не удалось.
Потратив несколько дней на бесплодные размышления, я плюнул на все эти тайны, решив не морочить себе голову всякой ерундой...
А Веня продолжал переть в гору и в буквальном, и в фигуральном смысле слова: наскучив шотландскими холмиками, он построил дом на высоченной скале в Швейцарских Альпах, а Дарматович-фонд стремительно ворвался в число крупнейших финансовых компаний мира! Это случилось так неожиданно, что ведущие мировые политики, финансисты и прочие известные деятели уподобились пыльным портретам из далекого шотландского замка.
— Да кто он такой? — вопрошали они растерянно. — Откуда он взялся? Что он вообще делает на нашем финансовом рынке?
— Где его кредитная история? Где его налоговая декларация? — скрипел почтенный банкир из своего банка. — Да не жулик ли он?
— Русская мафия, — подтверждал, поправляя дорогой галстук, известный политик, — настоящий гангстер из России!
— А его супруга, господа, — с плохо скрываемой завистью в голосе заметил богатый нефтепромышленник, — она позволяет себе ходить в таких бриллиантах, что моя жена потом неделю со мной не разговаривает!
— Я лично, — строго перебил его видный журналист, проповедующий возврат к духовным корням, — свою жену на светские мероприятия просто не беру! Чего и вам настоятельно советую...
— Кем бы он ни был, — возражала энергичная молодежь, не признающая классических буржуазных ценностей, — его состояние перевешивает все прочие соображения!
Но старшие товарищи быстро ставили их на место и продолжали ругать нового конкурента: и одевается он как дикарь, и говорит на каком-то варварском языке, и фамилия у него совершенно неудобоваримая: Дарматович...
Ночью Вене приснился странный сон: обычный подмосковный лесок с березками, черными проплешинами костров и кучами мусора, но вместо травы — баксы! На солнышке сотенные зеленеют, где потемнее — полтинники, а вдоль вытоптанной дорожки чахнут пятерки и десятки. Веня осторожно сделал несколько шагов по этой странной траве и услышал самое настоящее шуршание денег. Такой звук бывает, когда пересчитываешь толстую пачку новых купюр. И запах был тоже какой надо. Совершенно натуральный запах!
Веня присел и присмотрелся — баксы, провел рукой — баксы, сорвал — баксы! Он быстро-быстро стал рвать их и рассовывать по карманам. Если под руку попадались полтинники и прочая мелочь, Веня не брал их — карман не бездонный и времени мало. Почему-то он был уверен, что не задержится в этом лесу. И действительно — не успел он перейти на соблазнительную зеленую полянку, как голос Мани оторвал его от приятного занятия:
— Веня! Домой!
И он послушно побежал куда-то, придерживая рукой раздутые карманы.
Веня проснулся, полежал несколько минут, восстанавливая связь с внешним миром, протянул руку и, найдя на пульте нужную кнопку, раздвинул шторы... За широким, во всю стену, окном загадочно мерцали горы. Ледники точно светились в лунном свете, а невидимый в ночи черный камень скал делал их похожими на парящие во тьме остроконечные облака. Веня накинул шубу, которая всегда лежала у двери на такой случай, и вышел на террасу. Перил не было, буквально в метре пол стремительно обрывался вниз километровой пропастью, ледяной воздух тысячей маленьких иголочек впился в кожу, но Вене все это безумно нравилось. Это была настоящая жизнь! А не тропический рай для бездельников и неудачников...
— И что бы это могло значить? — спросил он сам себя, имея в виду сон. — Очень странно...
Он и так и сяк прокручивал увиденное, вспоминал подробности, заглядывал за деревья, раздвигал кусты. Но нашел только странное ощущение — чего-то там не хватало. В лесу и во сне. Чего-то очень важного и привычного. И только окончательно замерзнув и уже уходя в темное тепло спальни, он понял, что в этом лесу и в этом сне не было ни золотого сияния, ни золотого диска, которые сопровождали его все последние годы.
— Но ведь Маня, точнее ее голос там были... — он пытался убедить себя, что все нормально, но странное ощущение накатывалось, как длинная волна на пологий берег. Вроде бы мелочь, а не убежишь! Веня, не снимая шубы, устроился в кресле и смотрел на горы, пока восходящее солнце не обагрило вершины кровью утренней зари. Все это время он напряженно думал и, кажется, нашел ответ:
— Истина никогда не прячется там, где мы ее ищем! Рядом — да. Чем дольше мы ищем, тем ближе подбираемся. Ближе, но не до конца. Нам всегда остается последний несделанный шаг!
Веня встал и несколько раз прошелся по комнате, разминая затекшие ноги.
— Я так долго искал Маню, считая ее символом денег! Но я ошибался! Дело было не в ней, а в чем-то очень близком к ней. И оно, естественно, действует на меня, но не так сильно, как если бы я знал о нем!
В голове всплыла картинка: шесть утра, он сидит в машине, с одной стороны дороги лес, с другой длинный забор, хлопает калитка, и выходит Маня. Веня так четко представил, что даже запах старых “Жигулей” почувствовал. Он присмотрелся повнимательнее: вот она идет, в руках сафьяновый футлярчик с его подарком и небольшая клетка с нахохлившимся дятлом! Он еще тогда удивился, зачем она взяла эту никчемную птицу, но потом стало не до того...
— Не Маня, но птица! — прошептал Веня, чувствую волнительную дрожь в ногах. — Вот настоящий символ богатства!
Глава 8
Стремительный подъем цен на нефть, спланированный и организованный Веней, сделал его самым богатым человеком планеты. Игры на финансовом рынке позволили уйти далеко вперед от ближайших конкурентов. Особенно хорошо получались операции с национальными валютами, которые Веня то ронял, вызывая правительственные кризисы и народные волнения, то надувал, создавая предпосылки для грядущих правительственных кризисов и народных волнений. Сам он в любом случае оставался в выигрыше, чего нельзя сказать об остальном населении. Ведь если у кого-то одного сильно прибывало, то у всех остальных неизбежно убывало!
Веня планомерно двигался к своей цели — полному подчинению финансового рынка, хотя далеко не все еще об этом догадывались. Ведь герои капиталистического труда были хорошо всем известны, и предположение, что малоизвестный выходец из России смог так быстро их обойти, казалось решительно невозможным. Тем более что Веня всячески старался оставаться в тени: не давал интервью, не публиковал мемуаров, не выступал по телевидению, не принимал участия в шумных тусовках, не посещал клубов и ресторанов.
Правда, отдельные, наиболее дотошные и въедливые журналисты попытались открыть миру глаза на новое явление финансового рынка, но мировая демократическая пресса в едином порыве заявила:
— Нечего мутить воду и смущать общественность! Дикая Россия в состоянии поставлять только сырье, да и то дурного качества, но никак не грамотных финансистов. Не может быть, чтобы какой-то полуграмотный мужик-лапотник с бутылкой самогона в одной руке и автоматом Калашникова в другой разбирался в деньгах лучше наших мудрых менеджеров, деловых дилеров и биржевых брокеров!
Тем более ни у кого и в мыслях не было, что у новых нефтяных цен есть конкретный автор. Многочисленная армия аналитиков и экспертов уже подвела мощный теоретический фундамент, все обосновала и структурировала, в общем, навела порядок в умах и с изрядно распухшими бумажниками расползлась по кабинетам. Будущее выглядело не слишком веселым — кого может порадовать такой дорогой бензин? — но вполне предсказуемым. Цены будут расти и дальше, но уже незначительно...
Однако Веня считал совершенно иначе: сыграв на повышение и заработав на этом совершенно фантастические деньги, он подумывал о продолжении. Ну не мог он без дела сидеть! А что можно сделать с ценами, если они и так зашкаливают за все разумные пределы? Поиграть туда-сюда в районе максимума? Пять процентов вверх, пять процентов вниз? Такая мелочь Веню не интересовала. А вот если раза в три цены уронить — стремительно, неотвратимо и неожиданно! — то это уже стоит внимания.
Механизм тот же: внушить одурманенному жаждой наживы массовому сознанию биржевых игроков неизбежность обвала цен. А дальше все пойдет по проторенной дорожке, ведь настроения игроков следуют за ценой: стоит ей немного упасть, как все тут же найдут тому объективные объяснения и начнут игру на понижение. Игра на понижение естественно приведет к падению цен. Падение цен окажет влияние на настроение игроков. Ситуация будет обостряться все больше и больше. Вначале процесс охватит небольшую группу, но если умело подливать масла в огонь, то группа превратится в толпу, а ажиотаж в истерию. И цены безо всякой к тому объективной причины начнут стремительно падать... Короче говоря, все то же самое, что при росте, но только наоборот!
Тут, правда, есть один существенный нюанс: на растущем рынке опоздавший купить лишается возможной прибыли, на падающем рынке не успевший продать теряет собственные деньги. Поэтому пока Веня только готовился к игре, планируя начать ее года через полтора-два...
А домик в Альпах вскоре перестал устраивать Веню. Ему хотелось чего-то более уединенного и отдаленного от густонаселенных районов. При всей прелести горного жилища туда добирался загрязненный миллионами автомобилей и сотнями заводских труб воздух, в долине, раскинувшейся у подножия, жили люди, по окрестным склонам бродили любопытные туристы, а чтобы слетать по делам, приходилось ехать в обычный аэропорт. И то, что там Веню ждал собственный самолет, не избавляло от необходимости стоять в пробках и терять время — пусть даже и в VIP-зоне — на всякие пограничные формальности. В принципе он мог построить свой собственный аэропорт, но в густонаселенной Швейцарии для этого просто не было места. Да и надоела Вене вся эта Европа...
Однако никакие собственные острова его не привлекали — он был решительно настроен на жизнь в горах. Но на сей раз это должны быть настоящие горы! Горы с большой буквы! Самые гористые из всех гор мира. Так Веня решил переехать в Гималаи. Помимо чрезвычайной редкости населения и полного отсутствия промышленности, в этих небогатых краях можно было легко договориться об экстерриториальности Вениных владений. На этой земле он и только он был полновластным и полноправным хозяином. Этакое государство в государстве. И стоило это не особенно дорого: весь годовой бюджет приютившего Веню Непала был меньше дневного оборота Дарматович-фонда!
Это было самое обычное утро: солнышко уже выползло из-за высокого азиатского берега, но еще не припекало, с Босфора тянуло чуть влажной свежестью, спокойная вода отливала бирюзой, а вместо веселых птичьих трелей был гудок ползущего бесконечной ржавой стеной танкера. Как жизнеутверждающе говорил наш старпом Лукич в такие минуты:
— Эх, красота-то какая!
Дальше обычно следовал такой военно-морской загиб, что краснели даже матросы, а чайки смущенно прятали головы под крылья. Умел Лукич увидеть прекрасное в обыденном и щедро поделиться впечатлением с товарищами. Старая школа...
Продлив жизнь парой минут смеха, я быстро организовал себе добротный завтрак — яичницу с ветчиной, пару горячих булок, кружку сладкого кофе, составил все на поднос и вышел на открытую террасу. Всю жизнь мечтал завтракать с видом на море и чтоб дом стоял на самом берегу!
Мое блаженство нарушило низкое урчание мотора. Я перегнулся через перила и увидел, как к моему персональному причалу швартуется роскошная моторная яхта, из тех, что стоят целое состояние. Яхта была ядовито-желтого цвета, а на рубке имелась эмблема в виде головы дятла.
— Эй, на борту! — крикнул я по-английски. — Причаливать запрещено, частная собственность!
— Даже мне? — произнес на великом и могучем странно знакомый голос. Я почувствовал внезапную слабость в ногах и голове: в кокпите яхты стоял улыбающийся Веня и махал мне рукой.
— Да я... — не зная, что сказать, я просто поспешил вниз на причал. А там молчаливые матросы в одинаковой форме такого же желтого, как яхта, цвета и с такой же головой дятла на груди уже подавали сходни.
Мы с Веней обнялись, как старые добрые друзья, ведь со временем плохое забывается. Я, во всяком случае, зла на него не держал — подумаешь, уволил! Непонятно только, почему он про меня сейчас вспомнил?
— Хорошо ты тут устроился! — заметил Веня, поднимаясь на террасу.
— Тебе спасибо, — вполне искренне сказал я, — такие деньжищи мне отвалил!
— Ты их честно заработал, — отмахнулся Веня, — живешь один?
— Как видишь... — я пригласил его к столу и налил кофе.
— И не скучно?
— В самый раз. Тишина, покой и одиночество — о чем еще можно мечтать?
— А друзья-приятели?
— Ты пойми: я сейчас отдыхаю от людей и суеты, как моряк, после долгого шторма попавший в полосу штиля.
— Да, поработали мы на славу!
— А ты все никак не остановишься?
Вместо ответа Веня еще раз внимательно посмотрел на меня и пригласил в гости. Прямо сейчас. Зачем? Он посмотрел, как я живу, теперь хочет показать свой дом. Тем более что все удачно складывается — он ехал мимо и готов захватить меня с собой. И обратно меня тоже привезут.
— А далеко ехать?
— Увидишь...
…Дорога произвела на меня удручающее впечатление, особенно после безмятежной размеренной жизни, к которой я уже привык. Все происходило с такой стремительностью, что я едва успевал сообразить, что вообще происходит. После того как яхта на бешеной скорости буквально в несколько минут домчала нас до Принцевых островов — обычный паром туда несколько часов плюхает, мы пересели в вертолет желтого цвета и с такой же головой дятла на борту.
— Это что за птичка? — спросил я у Вени.
— Дятел, — равнодушно ответил он, — самый обычный дятел.
Вертолет стремительно поднялся в воздух, и разговаривать стало неудобно из-за шума мотора и свиста рубленного лопастями воздуха. Мне даже показалось, что Веня специально не стал закрывать дверь, чтобы отложить все разговоры до дома. Примерно через полчаса мы плавно опустились на огромную, как футбольное поле, палубу — это был настоящий авианосец! Только выкрашенный во все тот же ядовито-желтый цвет и, разумеется, с головой дятла на стене восьмиэтажной надстройки!
— Твой? — только и смог сказать я.
Ладно атомный ледокол, но собственный авианосец!
— Удобная штука... — небрежно бросил Веня.
И мы, не теряя ни минуты, пересели в настоящий сверхзвуковой истребитель. Сиденья стояли в ряд, так что тут разговаривать было просто невозможно. Когда опустился массивный прозрачный колпак, мне, честно говоря, стало не по себе, но сидящий впереди Веня показал мне поднятый палец: “Все нормально будет!”, после чего коснулся плеча пилота, который сидел первым: “Поехали!” Разрывающий уши рев обрушился со всех сторон, какая-то сила безжалостно придавила меня к сиденью, желтой расплывчатой полосой мелькнула палуба, и мы ввинтились в бескрайнее голубое небо...
Я не знаю, на какой высоте мы летели и с какой скоростью, но временами мне казалось, что самолет давно вышел на околоземную орбиту и, возможно, в ближайшие пять минут свернет к Луне. Постепенно я обвыкся с ситуацией, прикинул положение солнца и определил, что мы летим на восток, а когда в разрывах облаков появились бескрайние горы, покрытые льдом, я понял, что это Гималаи. Потом самолет начал стремительно снижаться, почти падать, горы стали расти, обретать фактуру и резкие очертания. Мне стало совсем не по себе…
А самолет падал все ниже и ниже, потом скалы вдруг расступились, раздались в стороны, образуя долину, и я увидел какие-то строения причудливой формы, разбросанные по склонам, ярко-голубое озеро и серую полоску бетона. Ура! А то я уже на худшее настроился... Однако Веня в своем репертуаре — надо быть большим оригиналом, чтобы построить дом в Гималаях! И это притом, что он мог бы себе целый архипелаг купить в теплом море вместе с этим самым морем в придачу...
— Ну что, — спросил Веня, когда мы вылезли из самолета, — пойдем перекусим или вначале дом посмотрим?
— Конечно, посмотрим! — насаждаясь тишиной и неподвижностью, ответил я. — Только объясни, зачем ты забрался в такую глушь?
— Мне просто здесь нравится, — Веня взял меня под руку. — Тут самый чистый воздух, самая вкусная вода, самое голубое небо. А еще здесь мне никто не мешает работать...
Это была совершенно невероятная, волшебная долина. Несмотря на размеры, позволившие разместить настоящий аэродром, озеро и массу строений, она напоминала единую, хорошо продуманную систему. Мы катались на бесшумном электромобиле по чудесным дорожкам вдоль озера, мы поднимались в прозрачных лифтах на совершенно немыслимую высоту, где располагались смотровые площадки, мы ходили по бесконечной галерее и любовались скупленными в лучших музеях мира шедеврами, мы заглянули даже в огромную пещеру, где стояло полтора десятка разных вертолетов и самолетов.
— А это что? — мое внимание привлекло странное сооружение, похожее одновременно и на сказочный домик, и на маленький Кремль: с башенками, зубчатой стеной и остроконечными крышами.
— Замок, в котором мы жили в Шотландии. Он так понравился Мане, что пришлось перенести его сюда...
Веня показал мне еще немало разных чудес, однако самое большое впечатление произвел на меня лондонский Биг Бен, превращенный в часы с кукушкой. Каждый час над знаменитыми часами открывались ворота, и птичка размером со слона оглашала долину громоподобным: “Ку-ку!”
— Копия? — спросил я, когда стихло эхо.
— Да. В Лондоне, — Веня улыбнулся. — А здесь все настоящее...
Потом был обед, каких я не то что не пробовал, даже не представлял. А еще я впервые увидел знаменитую Маню, что называется, вживую, а не на фото. Ничего особенного я в ней не нашел — обычная блондинка с шикарной фигурой. Да и Веня, как мне показалось, не испытывал по ее поводу какого-то восторга. К концу обеда у меня даже сложилось впечатление, что они встречаются только за столом и в постели, проводя время исключительно в телесных забавах. Да и то не слишком часто…
Характерной для любящих людей духовной близости здесь не было. Впрочем, Веня, насколько я помню, с самого начала видел в Мане лишь символ денег. Что ж, судя по этой долинке, он оказался прав!
Пить кофе вышли на открытую террасу, откуда я увидел, что часть долины перекрыта стеклянным куполом, под которым проглядывал самый обычный лес — сосны, березы, елки. Мне показалось странным, что деревья привычные к прохладной погоде спрятана под колпак, точно какие-то тропические растения. Потом вдруг вспомнилась эмблема с головой дятла, и я практически наугад и, в общем-то, без особого умысла ляпнул:
— Там живет твой самый обычный дятел?
Веня как-то странно поморщился и сказал, что это всего лишь место для вечерних прогулок.
— Вечерами здесь холодно, горы все-таки, — пояснил он, глядя в сторону. И вдруг, резко повернувшись ко мне, спросил: — А чем тебя так заинтересовала моя биография?
Так вот оно в чем дело! А я подумал, что Веня действительно захотел пообщаться со старым товарищем. Даже обидно как-то...
— Да как-то случайно получилось, — абсолютно честно ответил я, — бродил по Стамбулу, вспоминал молодость...
— А при чем тут я?
Веня смотрел на меня в упор, и голос его звучал очень неприятно. Однако вляпался я в историю...
— Так ведь мы как тогда встретились, так все время вместе и были. Вот мне и захотелось узнать о тебе побольше.
— Ну и как? Узнал?
— Узнать-то узнал, но толком ничего не понял...
— Зачем тогда лезть было?
Мне этот допрос совсем перестал нравиться. Чего бы у нас ни было тогда, сейчас я свободный человек. И могу делать все что хочу!
— А что, собственно говоря, в этом такого? Я никому ничего не говорил, вреда тебе никакого не нанес! Ты вон тоже, оказывается, за мной присматривал...
— И тебе не приходила в голову мысль, что если я чего-то тебе не рассказывал, то не потому, что у нас времени не нашлось, а потому что не хотел!?
— Да я даже об этом не думал! И вообще, давай кончать базар! Если я чем тебя обидел — извини...
— Ладно. Только зря ты это сделал...
В голосе Вени проскользнула странная печальная нотка. Видно, ему тоже этот разговор был крайне неприятен. И действительно, чего я полез в его прошлое! Мне-то какая разница, откуда он взялся! И тут Веня посмотрел мне в глаза и, точно прочитав мои мысли, спросил:
— Так ты действительно очень хочешь узнать, откуда я тогда на площади появился?
— Все, стоп! Ничего я больше знать не хочу! И вообще, давай сменим тему.
— Как скажешь... — Веня пожал плечами и предложил немного размяться. — Самолет все равно будет только завтра...
Когда окончательно стемнело, и уже нельзя было любоваться красными отсветами заката на темнеющей горной гряде, мы спустились в какой-то фантастический грот, напоминающий огромную аметистовую друзу, — если можно, конечно, представить друзу, внутри которой легко размещается двухэтажный дом. Там для нас был приготовлен изысканный ужин с какими-то совершенно потрясающими винами.
Я, честно говоря, во всех этих деликатесах и пыльных бутылках мало чего понимал и чувствовал себя форменным дикарем, но старался поддерживать беседу и веселить хозяев. Маня громко смеялась, прыская во все стороны бриллиантовыми искрами, а Веня как всегда ограничивался улыбкой. Однако постепенно вино сгладило все острые углы, и вторая половина ужина прошла просто замечательно...
Ремень, похожий на автомобильный, плотно притягивал меня к креслу, на руках были наручники. Слева и справа от меня в таких же креслах сидели мордовороты в желтых комбинезонах с головой дятла. На пилотском месте маячил желтый шлем. Больше в вертолете никого не было. Очень странная история...
Интересно, почему я вырубился? Или меня вырубили? Вот эти самые ребята? Больше похоже на правду, особенно когда на руках браслеты, а на затылке шишка — даже голову не откинешь на спинку! Неужели Веню так задели мои изыскания, что он решил от меня избавиться? Так я категорически не согласен! Не больно-то интересно было в подноготной его копаться. Я этим вообще от нечего делать занялся! Но ведь Веня вполне доброжелательно проводил меня. Руку пожал. И типу, который в кабинет заходил, сказал — тихо так, но мне удалось разобрать:
— Отпустите его!
То есть чего-то он опасался и подготовил варианты прикрытия, а как поговорил, так сразу и успокоился. Нормальный вариант! И тип, которому Веня велел меня отпустить, рядом сидит, равнодушно вперед смотрит...
— Далеко летим? — стараясь говорить как можно небрежней, спросил я.
— Уже скоро, — вежливо ответил он, продолжая смотреть вперед.
— А это зачем? — я поднял скованные руки. — Чтоб не буянил?
— Так получилось.
— Что значит, так получилось? И кто мне по репе накатил?
— Вы случайно ударились. А браслеты, чтоб синяк не расчесывали. Вредно это.
— Ладно, я сам знаю, что вредно, а что нет... — Ситуация была совершенно непонятная, так что от прямой ссоры я постарался удержаться.
Интересно, а где мы летим? Я вытянул шею и попытался выглянуть в иллюминатор. И тут мой собеседник нажал какую-то кнопку на подлокотнике, и вся стенка ушла назад. Бескрайняя лазурь ворвалась в кабину — мы летели над морем. Я повертел головой в поисках земли или хотя бы корабля — ничего!
— Так куда мы летим? — мне почему-то все происходящее резко перестало нравиться. Неужели Веня все-таки решил меня убрать!? Но зачем? Я ведь не представляю для него ни малейшей опасности! Однако пока я убеждал себя, что все происходящее нелогично, неправильно и бессмысленно, меня выдернули из кресла и подтащили к распахнутой двери. Я попытался вырваться, но ребята в желтом, казалось, даже не заметили моих усилий.
— Эй! Что за шутки! Веня... — я дергался, как вошь на иголке, и нес чушь, которую обычно несут в подобных ситуациях отрицательные герои боевиков. — В смысле Вениамин Ильич приказал меня отпустить!
— Так мы и отпускаем… — услышал я равнодушный голос и почувствовал, что лечу. Воздушный поток закрутил меня, я видел то равнодушное голубое небо, то далекое синее море, то быстро удаляющийся вертолет. Или это не он удалялся, а я падал? Вон ведь уже отдельные волны видны, а только что было просто море! Эх, Веня, Веня... Чем я тебе помешал? Я же рядом с тобой, как таракан рядом с танком! Мог бы просто сказать — не лезь, куда не надо...
Последнее, что я успел подумать, прежде чем узнал, какой сокрушительно жесткой может быть обычная вода, была странная и неуместная мысль: “Говорили ведь ребята — не надо ракы пивом запивать...”
Проводив взглядом вертолет, на котором улетал старый товарищ Макс, Веня постоял еще немного, любуясь горами, и поспешил в свой рабочий кабинет. Пока он решал личные вопросы, работа-то стояла! Теперь надо наверстывать. Он чувствовал душевный подъем и собирался взять под контроль финансы по крайней мере нескольких стран Латинской Америки. Но что-то мешало сосредоточиться: то ли сожаление, то ли грусть. Веня давно не испытывал никаких сильных эмоций и потому был несколько озадачен.
“Что это я? — удивлялся он. — Сомневаюсь в правильности своего решения? Сожалею о содеянном? Откуда только эта блажь взялась! Когда идет большая игра, фатальными часто оказываются совершенно незаметные на первый взгляд мелочи. И Макс, при всем моем хорошем к нему отношении, из их числа...”
Он еще раз прощупал цепочку своих рассуждений и не нашел ни одного изъяна: его старый товарищ не просто слишком много знал о нем, с этим еще можно смириться, но он пытался узнать больше! А это уже недопустимо...
Веня решительно тряхнул головой, закрывая дискуссию: пора работать! Он лег в специальное кресло, тотчас принявшее форму тела, вдел пальцы в гнезда управления и активировал систему. Кресло оторвалось от основания и повисло в воздухе, сверху опустилась мерцающая полусфера огромного экрана, и Веня погрузился в волшебный мир денег...
Несмотря на то, что Веня реально стал фантастически богатым человеком и практически управлял всеми мировыми финансовыми потоками, назвать себя властелином денег он пока не мог — только хозяином. Ведь формально деньги, которыми он владел и управлял, были деньгами независимых государств. И хотя Веня мог влиять на их финансовую политику и регулировать денежное обращение, его не оставляло ощущение одежды с чужого плеча. Все эти доллары, евро, фунты, рубли и юани подчинялись ему, но не принадлежали! Нужны были собственные деньги!
— Сначала они будут использоваться для международных расчетов, потом постепенно проникнут на внутренние рынки! — объяснял он весело порхающему между деревьев дятлу. — А прочие деньги за ненадобностью отомрут!
Точно в подтверждение правильности сказанного, дятел подлетел к Вене и сел на плечо. Веня осторожно погладил его по спинке и продолжил:
— Тогда и только тогда я стану настоящим властелином денег! Здесь, в этой долине, будет финансовый центр мира!
Чтобы не допустить утечки информации, Веня решил печатать деньги в собственной типографии. В одной из пещер было организовано производство, в другой огромное хранилище. Новые деньги должны были появиться сразу и в достаточном количестве.
С одной стороны купюры имелся портрет самого Вени на фоне горного хребта, с другой был изображен сидящий на жердочке дятел. Деньги были выдержаны в ярко-желтых тонах и назывались дарматовичами. Хотя это было имя собственное, Веня распорядился писать его с маленькой буквы. Ведь теперь это было название денег! Его денег...
Для начала было напечатано три номинала: десять дарматовичей, пятьдесят дарматовичей и сто дарматовичей. Дольше всего пришлось ломать голову над языком надписей: если деньги мировые, то надписи надо делать на всех языках мира. Но тогда или читать придется через микроскоп, или купюры должны быть размером с простыню.
— Если деньги как простыня, то бумажник будет как раскладной диван! — поделился Веня с пернатым товарищем. — А это никуда не годится...
В конце концов, Веня решил сделать надпись основными видами письменности: латиницей (на английском), кириллицей (на русском), иероглифами (на китайском), арабской вязью и индийскими крючочками, названия которых не знал. Получилось очень даже симпатично! И теперь огромные упакованные в полиэтилен кубы ровными рядами лежали в хранилище, ожидая своего часа...
Для перелетов на большие расстояния, в частности, через Тихий океан, в Венином “гараже” стоял специальный самолет, сделанный на базе новейшего стратегического бомбардировщика. Для удобства хозяина на борту имелось все необходимое для комфортабельного и безопасного перемещения в пространстве. К сожалению, конструкция самолета не позволила разместить нормальные апартаменты — увы, законы аэродинамики пока не подчинялись Вене! — но высокая скорость стоила некоторых временных неудобств. Тем не менее, размеры салона позволяли стоять во весь рост, ходить туда-сюда и спать на кровати нормальной длины. Однако Веня в полете обычно работал — примерно треть салона занимали средства связи и компьютеры.
Особую гордость создателей суперсамолета составляла система индивидуальной противоракетной обороны. При случайном или злонамеренном запуске зенитной ракеты в направлении самолета система оповещала пилотов об опасности мигающей надписью “Шухер!!!” и трехкратным свистком, одновременно открывался специальный люк, откуда выстреливался контейнер с аппетитной приманкой, отвлекавшей ракету от поставленной задачи.
Помимо системы активной противоракетной обороны, позволяющей избавиться от уже выпущенных ракет, имелась и особая установка для предотвращения запусков. Как только самолет попадал в зону действия радара, хитроумная электроника принимала ответные меры: вместо точки, означающей самолет, на экране радара появлялось изображение кулака или кукиша. Кукиш показывали явным злодеям: даже не думай стрелять, все равно не попадешь! Кулак предназначался разгильдяям, не умеющим обращаться с техникой: убери руки от кнопки, а то хуже будет!
Именно на этом замечательном самолете Веня и вылетел рано утром в направлении Нью-Йорка. Программа была как всегда насыщенная: выступление в ООН — без галстука, как и было обещано когда-то Максу, планерка с президентами и премьерами латиноамериканских стран, которые почему-то не могут разобраться в четких Вениных распоряжениях, жесткий разговор с президентом США на тему “Кто в доме хозяин?” и многое, многое другое... Всю ночь накануне вылета пришлось просидеть в рабочем кабинете, так что, поднявшись на борт, Веня напился чаю с баранками и завалился спать...
— Вениамин Ильич, — Веня сквозь сон услышал голос пилота и почувствовал, что его деликатно трясут за плечо, — Вениамин Ильич, проснитесь, пожалуйста!
Веня медленно открыл глаза и довольно строго спросил, в чем дело. Хотя прекрасно знал, что без очень серьезной причины будить бы его не стали.
— Вениамин Ильич, тайфун, который должен был пройти южнее нас, резко изменил направление движения и теперь находится прямо по курсу. Нам придется обходить его по большой дуге.
— Ну и что? Меня-то зачем будить было?
— На облете мы потеряем время и горючее. Нам придется садиться для дозаправки где-нибудь на Западном побережье. Все это займет не меньше пяти-шести часов.
— А мое выступление в ООН?
— Поэтому я и позволил себе вас разбудить.
Веня задумался: если выступление в ООН не состоится, в четко спланированной программе произойдет сбой. Опять же все остальные встречи поплывут. Можно, конечно, позвонить и договориться о переносе, но это, вне всякого сомнения, снизит эффект от выступления. Ведь одной из составляющих его победоносного наступления является неотвратимость. Может ли ураган заставить солнце взойти позже?
— Мы должны быть в Нью-Йорке вовремя! — подвел Веня итог своим размышлениям.
— Но я не могу подвергать вас такому риску!
— Так придумайте что-нибудь! Ведь можно пролететь выше урагана. Или просто облететь самое опасное место. В конце концов, у нас большой, современный самолет!
— Но мы имеем дело с очень мощным тайфуном!
— А все-таки рискнем!
— Как скажете...
И пилот, пожав плечами, вернулся в кабину, где его ждал взволнованный экипаж.
Веня встал, потянулся и, решив, что спать больше не хочется, пошел принять душ. По дороге он мимоходом выглянул в иллюминатор и замер: абсолютно черная полоса разделяла на горизонте голубое небо и голубое море, солнце было где-то сверху и пока светило как обычно ярко. Он всмотрелся — полоса быстро увеличивалась, постепенно превращаясь в стену. Вот уже стало видно, как с бешеной скоростью проносятся внутри нее обрывки облаков и рваной занавеской мечется ливень. Вене даже показалось, что он слышит пробивающийся сквозь шум моторов оглушительный рев ветра. Они подлетали все ближе и ближе, солнечный свет слабел, небо и море посерели, самолет стало потряхивать, и, наконец, они погрузились во мрак...
Тяжелые струи воды шрапнелью забарабанили по обшивке, самолет замотало из стороны в сторону, резко бросило вниз, и Веня действительно услышал, как низко и страшно гудит за бортом ветер. Потом он увидел, как по крылу побежали огненно-зеленые прожилки, и в салоне погас свет. Но моторы работали, и самолет летел, пробиваясь сквозь черный клокочущий хаос. Веня заворожено смотрел, как пульсировала светящаяся паутина на крыле, — она то тускнела, распадаясь на отдельные искры, то наливалась силой, превращаясь в сплошное призрачное сияние.
Впервые в жизни, пожалуй, Вене стало по-настоящему страшно. И дело было не в более чем вероятной скорой гибели, нет! Как всякий рационалист, Веня воспринимал жизнь и смерть как неразрывные составляющие единого целого. Дело было в той сокрушительной, невероятной силе, которая бушевала за тонким, дрожащим от напряжения стеклом. Силе, неподвластной никому и ничему!
Веня всегда верил в деньги, именно на них всегда опирался, их считал всесильными и вечными. И разве это было не так? Что делало его, обычного человека, хозяином в огромном мире — деньги! Что позволяло ему без особых усилий управлять судьбами и жизнями великого множества людей — деньги! Именно деньги помогали ему перестраивать по своим мыслям природу, преодолевать пространство и время, творить любые чудеса!
Но здесь и сейчас все деньги мира были бессильны! Здесь играли другие карты: умение пилотов, крепость крыльев и надежность турбин. Веня попытался себя успокоить, что все это куплено за деньги, следовательно, их сила вовсе не исчезла, а просто претерпела некоторые изменения, но тут самолет завалился набок, закрутился, как будто гигантский вихрь втянул его в себя, и, кувыркаясь, полетел вниз...
Веня лежал на белом, мягком, как пудра, песке. Где-то за спиной чуть слышно шуршали волны. А впереди виднелись пальмы. Веня медленно встал, прислушиваясь к ощущениям, но все вроде бы было в порядке. Руки, ноги шевелились, ран на теле не было, в голове гудело, но совсем чуть-чуть. Его слегка знобило — ведь даже в такой теплой воде человек теряет тепло, а он пробыл в ней неизвестно сколько часов...
Веня дошел до деревьев и с наслаждением опустился на траву. А солнце-то припекает всерьез! Он с трудом стянул с себя розовый спасательный жилет, и сразу стало легче. Он жив! Несмотря на этот чертов тайфун и гибель самолета!! Жив!!! Как это случилось, он объяснить не мог, да и вряд ли оно имело значение. Как не имело теперь значения опоздание в ООН, срыв графика встреч и прочая ерунда! Главное, что он был жив...
Покончив с восторгами по поводу чудесного спасения, Веня перешел к делу: надо было как можно быстрее отсюда выбраться — исчезновение самого богатого человека мира может привести к всеобщей панике и финансовому хаосу, а Вене совершенно не хотелось тратить время и силы на наведение порядка. Финансовые кризисы в этом мире могут происходить только по его команде! А не сами собой...
Веня внимательно огляделся по сторонам. Чем-то это все было ему знакомо. Он порылся в памяти и довольно быстро вспомнил, как чуть не уехал с Натальей именно в такое место. А может быть, и прямо сюда. Интересно, это остров или часть материка? И как далеко отсюда город? Веня привычно потянулся к мобильному телефону — пара звонков, и все будет в порядке: для начала местные пришлют за ним машину или катер, потом отвезут в самый лучший отель, а может быть, имеет смысл просто купить какой-нибудь приличный дом. Пока он пообедает, выспится и отдохнет, будут приняты срочные меры к его возвращению домой. Если здесь есть нормальный аэродром, то самолет за ним прилетит прямо сюда, если нет — на ближайший, куда придется добираться на вертолете. Кстати, может быть, сразу купить вертолет и... Неожиданно до Вени дошло, что он ощупывает карманы уже второй раз. Телефона не было! Вот те раз...
Значит, надо идти на поиски местных жителей самому. Веня встал и с недовольным видом побрел в неопределенном направлении. Вот ведь угораздило именно на этом пляже оказаться! Наверняка на соседнем — вот за той выступающей в море скалой — стоит нормальный отель и предупредительные менеджеры только и ждут возможности оказать всемирно уважаемому господину Дарматовичу всяческое почтение и содействие! Но Веня не успел сделать и нескольких шагов, как точно из-под земли появились странные люди: малорослые, очень смуглые и почти голые, если не считать легкомысленных юбочек из широких ярко-зеленых листьев. Настоящее фольклорное шоу!
— Я нуждаюсь в помощи! — старательно подбирая английские слова, обратился к ним Веня. — Мой самолет упал в море.
Костюмированные туземцы продолжали молчать, раскрашенные белыми и красными полосами лица ничего не выражали. Веня попытался сделать шаг в их сторону, но угрожающе поднятые копья преградили ему дорогу. И хотя копья были всего лишь длинными палками с заостренными концами, но Веня прекрасно разглядел на них ужасные бурые пятна, похожие на засохшую кровь.
— Где здесь телефон? Мне надо позвонить!
Опять никакой реакции! Неужели они вообще ничего не понимают? Оставалось последнее средство...
— Я есть Дарматович! Вениамин Дарматович!
Веня был уверен, и вполне обоснованно уверен, что нет на Земле места, где бы о нем не знали, нет такого человека, которого бы не охватывал трепет при звуках этого имени. Но на этих ребят волшебные слова произвели не больше впечатления, чем шум ветра в кронах пальм. Веня попытался улыбнуться, но получилось не слишком убедительно. В его голове зароились сомнения: а вдруг это никакое не шоу, а настоящие аборигены!? И никаких отелей поблизости нет. И до города не добраться. И вообще это остров, на котором нет никого, кроме этих страшных раскрашенных людей, не знающих, кто такой Вениамин Дарматович!
И тут Веню осенило — деньги! Кем бы они ни были, но не знать про деньги не могут! Он вытащил из кармана пухлый бумажник и увидел в глазах туземцев живой интерес. Отлично! Сейчас все встанет на свои места. Веня достал несколько крупных купюр и протянул туземцам. Но те разочарованно отмахнулись. А один из них, самый высокий, протянул руку к бумажнику и сердито оскалил зубы.
— Пожалуйста, пожалуйста, — от волнения Веня перешел на родной язык: все равно они ничего не понимают, а так он хоть попытается интонацией смысл передать. — Возьмите деньги, они ваши. А если вы покажете мне, где здесь телефон, я вам еще заплачу!
Но туземец небрежно выкинул на песок целое состояние, повертел бумажник и с удовлетворением надел его на голову наподобие пилотки. Соплеменники одобрительно заворчали.
— Что вы делаете! — Веня попытался собрать рассыпавшиеся бумажки, ставшие вдруг какими-то жалкими и никчемными. — Это же деньги! Деньги!
Веня ползал по траве, почти физически ощущая, как рушится его мир. Это было сродни погружению в тайфун — тогда он попал в ситуацию, где действовали совсем другие, неизвестные ему законы и правила. Но теперь все было гораздо хуже! Потому что там он имел дело со стихией, и ее неподчинение силе денег было для Вени трудно воспринимаемым, но понятным, а здесь он встретил людей — живых людей! — которые вот так небрежно избавились от денег только для того, чтобы украсить курчавую шевелюру пустым бумажником! Они были равнодушны к их силе, скорей всего даже не знали, что это такое. Они не подчинялись главному закону жизни. И это было страшнее всего. Веня медленно, но неотвратимо переставал быть самим собой...
Довольно скоро батунгам (так называлось племя) надоело смотреть на бормочущего дикаря, который ползал по земле и пытался собрать какие-то странные сухие листья. Короткий удар тупым концом копья — и он упал, все еще пытаясь удержать судорожно сжатыми пальцами грязно-зеленый мусор. Привычные к упаковке диких свиней батунги быстро связали руки и ноги потерявшего сознание Вени, просунули под узлы длинную жердь и, выстроившись вдоль нее, ловко вскинули ношу на плечи. Тяжеловато, конечно, но что делать. Старший с бумажником на голове отдал короткую команду, и процессия скрылась в джунглях...
Большая деревня в полторы сотни хижин теснилась на узкой, расчищенной от джунглей полосе между извилистой речушкой и круто уходящим вверх каменистым склоном холма. Место было удобное и безопасное: море, откуда обычно приходит опасность, достаточно далеко, чистой воды вдоволь, вокруг полно банановых и хлебных деревьев, а по другую сторону холма отличная охота на диких свиней. Племя батунгов не отличалось особой многочисленностью — как раз столько, сколько мог прокормить маленький остров.
Правил народом старый, но мудрый батунга-вождь. Как и положено настоящему руководителю, он денно и нощно думал о нуждах своего народа. Чтобы ничто не отвлекало великого батунга-вождя от этого благородного дела, благодарный народ обеспечивал его полноценным питанием, регулярно подправлял хижину и следил, чтобы большой глиняный сосуд всегда был полон пенистой батунга-бражкой, приготовляемой по традиционному рецепту из кокосового молока.
Текущими же делами от имени батунга-вождя занимался батунга-шаман: он вершил суд, распределял совместно добытую дичь, следил за сбором урожая, придумывал имена для детей, вызывал в нужное время дождь и наводил порядок везде, где того требовали обстоятельства. В остальное время он плясал свои шаманские пляски и бил в бубен на радость всему племени. Так они и жили: батунга-вождь думал, что правит, тогда как на самом деле спал, батунга-шаман делал вид, что пляшет, тогда как на самом деле правил, а народ благодушно безмолвствовал и пил батунга-бражку. И все были довольны...
Жизнь на острове текла размеренно и, прямо скажем, скучно. Поэтому известие о поимке на берегу очень странного дикаря произвело на племя примерно такое же впечатление, как высадка в районе Кремля инопланетян с огромными ушами и тонкими паучьими ножками. Буквально через пять минут все от мала до велика собрались на вытоптанной площадке перед хижиной батунга-вождя. Батунга-шаман задумчиво поглядывал то на публику, то на джунгли, откуда вот-вот должны были появиться охотники с добычей. На всякий случай он велел поставить на огонь величайшую гордость племени — огромный бронзовый котел, но как реагировать на происходящее, пока не решил.
Под бодрые звуки тамтамов распоряжение батунга-шамана было исполнено. Четыре самых сильных воина вынесли котел из шаманской хижины и поставили на угли, четыре самых молчаливых женщины наполнили его свежей водой и положили все необходимое для супа: полтора десятка бататов, пять-шесть морковок, пучок укропа и горсть морской соли.
Надо сказать, что котел сопровождал племя буквально с первого дня его существования. Согласно одной легенде, котел опустился прямо с неба, согласно другой — был случайно выкопан из земли. А батунга-шаман после долгих раздумий пришел к выводу, что котел образовался из воздуха под действием сильной мысли одного из его предшественников. Он даже подумывал попробовать сделать что-нибудь подобное, но, не будучи уверен в кристальной чистоте своих помыслов, не смог решиться на эксперимент. А то получится неизвестно что...
Наконец процессия вышла из-за деревьев и под возбужденный гомон собравшегося народа проследовала к хижине вождя. Добычу развязали, встряхнули хорошенько и посадили на небольшой помост, чтобы всем было видно. Дикарь испуганно озирался, тер рукой затылок, что-то бормотал и, не будь на нем странной одежды, сильно напоминал бы безволосую обезьяну...
Окончательно придя в себя, Веня понял, что сидит на чем-то жестком, а вокруг, переминаясь с ноги на ногу и громко переговариваясь между собой, стоит толпа дикарей. Выглядели они точно так же, как и те, что пленили его на берегу, только без копий. Веня осмотрелся, потер здоровую шишку на затылке и безнадежно начал повторять уже сказанное на берегу:
— Я нуждаюсь в помощи. Мой самолет упал в море. Где здесь телефон?
На этом месте он сам перебил себя:
— Что за бред! Нет здесь никакого телефона! И быть не может! Если уж они про деньги не знают...
И он замолчал от безысходности и тоски. Слишком много всего случилось: тайфун, оказавшийся сильнее его, гибель самолета и чудесное спасение, аборигены не знающие ни что такое деньги, ни кто такой Вениамин Дарматович.
Неожиданно толпа расступилась, и яркий свет ударил в глаза. Веня встрепенулся, поднял голову и замер: к нему приближался сияющий золотой диск! Тот самый, что не раз являлся в снах и видениях. Веня ущипнул себя за ногу — вдруг и все происходящее ему тоже кажется? И сейчас он откроет глаза в своем кабинете или на борту самолета. Но ничего не изменилось. А диск становился все больше, вот уже смотреть невозможно на него стало, вот он закрыл собой весь мир...
И вдруг погас, и Веня увидел, что это был всего лишь начищенный до зеркального блеска латунный поднос, висевший на груди самого обычного туземца. Туземец стоял совсем рядом, и солнечное отражение больше не слепило Веню.
“И это все? — заметались в его голове мысли. — Золотое сияние, озарявшее мой путь, лишь мятая жестянк!?”
А туземец с подносом легонько ткнул Веню тупым концом копья, приказывая встать, повернулся к народу и начал речь, в которой Веня сумел разобрать только одно слово: “Батунга”. Но что оно означало?
“Это, наверное, вождь, — подумал Веня, — во всяком случае, ведет он себя, как профессиональный политик. Вон как все слушают, разинув рот...”
Веня осторожно присел на край помоста, готовый быстро встать обратно, если на то будет воля вождя, но тот, не обращая внимания на пленника, продолжал говорить. При этом он энергично размахивал копьем, приплясывал и вполне профессионально играл голосом, постоянно меняя его в диапазоне от вкрадчивого шепота до громовых раскатов. Когда речь закончилась, оратор отдал короткую команду и все племя заорало хором:
— Батунга! Батунга! Батунга!
Внешне это сильно смахивало на вызывание Снегурочки, неизменно происходящее на всяком новогоднем празднике, когда дети под руководством Деда Мороза все вместе кричат:
— Снегурочка! Снегурочка! Снегурочка!
Однако вместо улыбающейся очаровательной девушки с косой до пола и в костюме с блестками на зов откликнулся сильно опухший мрачный дядя с трясущимися руками и в криво надетой набедренной повязке. Он медленно вышел из большой хижины, долго и тупо осматривался, пытаясь понять, что происходит, после чего тяжело вздохнул и сел на стоявшее в тенечке плетеное сиденье. Народ разразился ликующими криками и бурными овациями.
“Я, похоже, ошибался, — присмотревшись к новому персонажу, решил Веня. — Вождем является этот спившийся тип, а тот, что говорил, реально всем руководит. Он, наверное, шаман...”
Тут размышления Вени был прерваны самым неподобающим образом — грубые руки без всяких объяснений схватили его и куда-то поволокли вслед за шаманом.
И тут он увидел Его... Котел... Тот самый, обещавший ему огромное богатство... В голове загудела фраза: “Ты будешь властелином денег!”, и со страшной скоростью понеслись быстро меняющиеся картинки... Вот он рассказывает незнакомой тетке, похожей на цыганку, свой сон, вот он сидит с ней в тесной подсобке, вот он находит в кармане фотографию, вот он поет “Интернационал” со старым большевиком... Темп нарастал, и ему уже трудно было разобрать, кто есть кто: это вроде Наталья была, а это уже Маня, медлительный Лем, сладенький Акоп, смущенный Гриша и улыбающийся Макс... Да, с Максом получилось что-то не то... Но лицо товарища уже теснил огромный рассерженный дятел...
Между тем Веню подвели к заветному котлу, и он понял, что именно сейчас ему наконец-то удастся заглянуть внутрь и узнать, какие же сокровища таятся в котле. Веня ведь столько раз пытался это сделать, но в последний момент всегда просыпался! Он подошел совсем близко, почувствовал идущий от котла жар и, встав на цыпочки, исполнил свое заветное желание...
Но что это? Вместо невообразимых сокровищ там побулькивала горячая вода, в которой плавали похожие на картошку клубни, кривые тонкие морковки и какая-то травка! Над варевом поднимался вполне ароматный дух, однако в нем явно не хватало доброго куска мяса. Веня в ужасе отпрянул и попытался убежать, но уперся грудью в острие — ощетинившиеся копьями туземцы стояли плотным кольцом, внутри которого были заключены Веня, котел и шаман. Шаман строго посмотрел на Веню и довольно выразительно показал на котел!
Как жестоко порой поступает с людьми судьба! Всю сознательную жизнь Веня считал этот котел предвестником своего великого предназначения, а оказалось, что в нем всего лишь будет сварен суп из Дарматовича!
“Ради этого жить? — грустно подумал Веня. — И так умереть?”
Ему вдруг страшно захотелось жить. Просто жить! Жить без великой цели и всякого смысла! Его больше не интересовали ни деньги, ни богатство, ни власть. Все эти никчемные мечты и бессмысленные желания сгинули куда-то, оставив лишь гаснущее эхо: “Ты будешь властелином...” и сожаление о глупо потраченном времени. Теперь-то он знает, чего все это стоит — ничего оно не стоит! Надо только выжить, и все будет нормально...
Недовольный медлительностью супового набора шаман подошел ближе и поднял копье, а Веня быстро заговорил, не надеясь быть понятым, но в надежде хотя бы оттянуть время:
— Не надо варить из меня суп! Я совсем невкусный. Честное слово!
Одновременно он стал вынимать из карманов все, что там было, и передавать шаману. Но ни кредитные карточки, ни носовой платок, ни ручка никакого впечатления не произвели. Шаман не понимал смысла этих вещей, а для красоты и блеска у него был начищенный поднос. Он небрежно бросил все на песок и, придав лицу строгое выражение, показал Вене на котел — хватит, мол, дурака валять. Лезь в котелок!
— Подождите! — почти закричал Веня. — Дайте мне хотя бы один день! Один час!
В этот момент его рука, все еще судорожно шарившая по карманам, наткнулась на какой-то предмет. Что это? И Веня вытащил минивыдувалку с подарочной отделкой. Как он попал туда, было совершенно непонятно! Возможно, во время последней поездки на завод он сунул ее в карман, а потом просто автоматически перекладывал вместе с прочим барахлом из одних брюк в другие? И тут случилось чудо: блестящая вещица отразила шаловливый солнечный луч, и батунги увидели, как в руке пленника вспыхнул ослепительный свет. Они испуганно отпрянули, даже шаман сделал шаг назад — ведь раньше только он умел носить на груди кусочек солнца, а теперь это сделал чужеземный дикарь!
Обрадованный реакцией туземцев, Веня скорей интуитивно, чем обдумано выпустил разом несколько десятков мыльных пузырей. Увидев, как из руки Вени, где только что ничего не было, вдруг появилось нечто потрясающей красоты и плавно поплыло в горячих струях идущего от огня воздуха, батунги замерли.
Только шаман сохранил присутствие духа и, крикнув что-то гортанное, поднял копье, намереваясь грубо прервать все эти вредные для народного спокойствия опыты. Веня с пронзительностью входящего между ребер острия понял — сделан только первый шаг к спасению и сейчас все зависит от безукоризненной точности, а главное своевременности его действий.
Веня сделал грозное лицо и дунул второй раз. Дунул серьезно, изо всех сил, надеясь окончательно поразить туземцев сияющим каскадом парящих радужных шаров. Однако ответом ему был лишь одинокий и жалкий мыльный пузырь, лопнувший вместе с надеждами на спасение. Веня хорошенько тряхнул выдувалку, дунул еще раз, еще, еще… Увы, безрезультатно.
«Все правильно… — с каким-то странным, отрешенным спокойствием подумал Веня. — Разве не я лично распорядился в целях лучшего зарабатывания денег снаряжать выдувалки только для пробного пуска пузырей? А потом еще объяснял Грише все преимущества такого подхода, включая возможность представить клиенту новую модель или аксессуар…»
Вождь удовлетворенно хмыкнул — попался выскочка! — и отвел копье для удара. Батунги облегченно выдохнули и засмеялись, избавленные от необходимости ломать голову над непонятными чудесами, которые устраивает заезжий дикарь. Все-таки когда есть только один вождь и только один шаман жить спокойнее и веселее…
Эпилог
Так дикари никогда не видевшие денег сварили суп из их властелина. И надо признать, что суп получился очень вкусным и питательным. Его ели целых три дня и все племя славило великого шамана правильно распорядившегося неожиданной добычей. Пожалуй, это был первый и, как не трудно догадаться, последний случай, когда Веня принес людям ощутимую пользу. На четвертый день опустевший котел вымыли, начистили до блеска мелким песком и с песнями вернули на почетное место в шаманской хижине.
На этом закончилась удивительная история Вени Дарматовича, властелина денег. Тайна его внезапного появления так и осталось неразгаданной, подробности его драматического конца вскоре забылись. Но не волнуйтесь — он еще вернется! И не надейтесь — все только начинается…
Слишком много денег
© Copyright: Ростислав Нестеров, 2018
Свидетельство о публикации №218070600583
Свидетельство о публикации №218070600583
Рецензии