Wine. Глава 21

принцип домино.

Ветер касается пульса. Холод лениво  рисует на рёбрах боль, оттягивая неизбежное. Ладони легли поверх тонких пальцев. Сумасшедшее чувство окатило волной зыбких эмоций. Словно рядом был тот, кого так долго искала.  Рука прогибается под натиском точных движений. Приятное чувство разливается по всему телу, тепло и нега сплетаются. Невидимая красная нить единой мелодией тянется сквозь две жизни, связывая их в крепкий нерушимый союз. Это длилось несколько секунд, но этого хватало, чтобы излечить раненую душу. С каждым восходом солнца приближалась долгожданная встреча. Встреча с собственной смертью.
— Нам нужно поговорить.
Слова эхом раздались по комнате, гром среди ясного неба. Она знала, что рано или поздно придёт эта минута. Сознательно готовилась к ней, но не подавала виду. Ей не приходилось убеждать себя в мнимых надеждах на слова вроде "останься со мной навсегда". Не только мир, и не только любовь.
— Что-то случилось? — размеренно ответила Джессика, убирая за ухо выбившуюся прядь. Она таяла буквально на глазах, это не ускользало от внимательных взоров. Но и не пресекалось.
— Я… Я знаю о твоей болезни, Джесс, — тихо произнёс Тайлер, пытаясь подобрать слова. Мысли всё сильнее и сильнее путались, чувство вины заглушало любые другие волеизъявления. А Джесс лишь подняла уголки губ в какой-то лёгкой улыбке. Чашка кофе выскользнула из рук, сигарета осталась зажатой меж двух костяшек. На удивление Тайлера не было ни отрицания, ни смены тем, ни поддельного смеха. Чистая улыбка, какую не часто встретишь на обеспокоенном лице.
— Сядь.
Джессика тихо хлопнула ладонью по соседнему стулу. Она звала его непринужденно, будто и не о смертельной болезни сейчас речь пойдет. Тайлер послушно кивнул и медленно переставлял ноги. Внутренние угрызения пожирали его изнутри безостановочно.
— Я придумаю что-нибудь. Мы справимся, слышишь? Я не позволю тебе умереть!
Слова звучали уверенно, хотя и не имели под собой никакой основы. Всего лишь звуки. Казавшаяся призрачной девушка сидела вполоборота, лицом в профиль. Пальцы уже не сжимали сигарет, а прижимались к губам. Она не реагировала на него, слова были брошены будто бы в пустоту. Джессика медленно повернулась к нему и неотрывно смотрела в глаза. Ей хотелось в них что-то найти, возможно, подтверждение этим высокопарным речам без грамма подоплёки. Оценить их с точки зрения человека, который просто хочет поддержать и воодушевить не представлялось возможным. И на то были свои причины.
— Что ты сделаешь? Панацею изобретёшь? — хотелось плакать и истерить от безысходности только в первые дни. Теперь внутри осталось только равнодушие и пустота к собственной кончине, какой бы она ни была.
— Нет. Потому что я не врач или гений. Но умереть я тебе не позволю.
Листья с деревьев падали вниз, цепляясь за холодный карниз. Угрюмый ветер выл как в поле. Деревянные окна покорно поддавались на растерзание сквозняку. На улице шёл первый снег. Сквозь стёкла просачивался белый свет. Ей хотелось стать его мерцанием. Расцветающий вокруг привкус аморальности сбивал с навязчивой мысли.
— Забудь о фантазиях, — холодно процедила Джесс и от её улыбки не осталось и тени следа. — Ничего не идёт так, как мы планировали. И чем больше ты живёшь, тем больше ты это понимаешь. Только боль, страдание и тщетность существуют в этом мире. Должны быть и проигравшие.
Кости едва содрагались, а ставшие блеклыми и потускневшими волосы тонкой рябью ниспадали чуть ниже плеч. Ей пришлось обрезать их. Они стали безжизненными и ломкими, не выдерживая натиска болезни. Таким прядям "стрижка принцессы" была бы не по зубам.
— Я верю в мир, где не будет ни победителей, ни проигравших. В то, что ненависть рождается из любви. Мир, в котором не будет войны. Только мир. И только любовь.
Бесшумный прерывистый смех белым шумом прошёлся вдоль стен. Джессика извивалась в судорогах, не способная сдерживать себя. Этот порыв благородства был настолько слепым и жалким, настолько беззащитным, что в одночасье разбивался о несчадную прозу жизни.
— Глупая наивность, — чуть ли не с отвращением прошипела она. — Таким мечтателям как ты не место в этом мире. Вы не должны вылезать из собственных розовых сказок, — в глазах сверкал огонёк, подстегнувшей до дрожи в коленках темы. — "Только мир. И только любовь". Ха! Насмешил! Эгоистичное стремление к миру всегда приводит к войне! А я просто исчезну… Абсолютно бесследно для этой планеты. И не было меня вовсе. Лишь песчинка в мире таких пустых грёз, подобных твоим.
Тайлер лишь прыснул, притягивая тело девушки ближе к себе. Лёгкие касания тонкой ткани майки взбудоражили. Тепло чужого тела отстранённо настораживало, заставляя дёргаться и сопротивляться.
— Вот увидишь, всё будет хорошо, — подбадривал он, словно не заметив всех осуждающих слов. Но хорошо уже точно не станет. Никому. — Не зря же говорят, что сердце женщины изменчиво как осеннее небо…
— Я ненавижу людей, которые обманывают сами себя, — строго проговорила она сквозь зубы и быстро высвободилась из объятий.
Наверное, для Тайлера сейчас непонятнее всего было сознательное желание Джессики так стремительно нестись в пропасть на всех парах, не давая и шанса на спасение самой себе. Ему так хотелось помочь, хотя бы морально уцепить за реальность, которая с особой точностью распадалась в призрачных иллюзиях понимания и принятия. И это не оправдание того, что её отношение к нему резко стало пренебрежительным. Но Тайлер верил в одну вещь: искренние, реально важные связи, основанные на чем-то веском, так быстро не рвутся, и уж тем более на ровном месте. Даже измена не поколебала внутренней привязанности и жажды помочь родной душе. Он был на грани, готов предать и ослабить узы, но не решился. Слишком прочными были канаты общей судьбы. Они были неразрывны, хотелось ей того или нет.
Тихий поцелуй на шее сжигал последнюю защиту. Ощущение того, как они сливаются воедино. От этих внезапных ласк девушка заметно поморщилась, выгнувшись в обхвативших её руках. И вновь это желание превратиться в мерцание или сияющий пар в огне голубых глаз. Как хрупкую снежинку, таявшую от тепла и чувственного жара, прижимал к себе Тайлер непокорную Джесс. На секунду в её голове промелькнула мысль о смирении. Она склоняла к безвольному подчинению, но это было неправильно. Обмякшие руки повисли вдоль предплечий парня. Тот слегка разжал объятия и уткнулся в её плечо. Джессику обещали поймать, когда она безнадёжно падала в собственную душу. Не было рядом близкого человека, по-настоящему. Не было бабушки или мамы, чтобы попросить их стать путеводными звёздами в её истине и жизни. Голос Тайлер звучал через эфир. Казалось, что слышно его будет даже сквозь шторм. Но голоса не раздавались. Лишь безмолвные поцелуи прерывали внутреннюю борьбу.
— Как я могу во что-то верить, если мой возлюбленный предал меня?
Тихий шёпот обдал паром ушную раковину. Светлые пряди содрогнулись под размеренными движениями тонких женских пальцев. Тайлер не знал, что ему сказать. А Джессику всё ещё разрывало на две части. Зачем ей теперь жить, ради чего? Обманов и утешений вроде мира и любви, которых никогда не достичь? Всего лишь проекция собственных неудавшихся мечт. Её жизнь являлась мостом. Через его глаза надежда пыталась просочиться в её взгляд, поджигая в нём заветный фитиль. Но они всё ещё были пустыми и холодными как лёд.
— Хватит этих форм и миллион маскировок. Не обманывай больше ни меня, ни себя, — голос охрип, а курение закрепило эту особенность липкой лентой к связкам. — Я обуза.
— Нет! — молниеносно отреагировал Тайлер. Теперь его очередь прожигать её взглядом. — Никогда не говори так, я буду с тобой до конца.
— Зачем? — улыбнулась Джессика. Эти странные перепады настроения настораживали парня. — Для кого всё это? Я понимаю, что люди могут разлюбить. Не нуждаюсь в вымученной жалости.
С этими словами она встала и безмолвно перешагнула порог кухни, оставляя Тайлера позади себя. Где-то там, в прошлом.
— Я не стану отрицать, что изменил, — прошлое так назойливо липло к настоящему. Попытки избавиться были тщетны. — Но я и не горю желанием продолжать. Я не хочу оставлять тебя, Джессика. Эгоистично просить тебя о прощении за мои ошибки, но это ничего не изменит. Всё останется так, как прежде. Я всё ещё люблю тебя и не могу отпустить, — уже тише добавил Тайлер. Скелет белокурой девушки остановился на месте, прикованный словами. С этим нужно было кончать.
— Ничего не останется так, как прежде, — сдавленно просипела она. Столько чувств переполняли её, трудно было держать их в себе. — Ведёшь себя как помешанный. Я не хочу связывать тебя узами, которые будут причинять боль нам обоим. Меня не станет, это подтвержденный факт. Научись жить без меня уже сейчас и прекрати строить воздушные замки! Найди себе кого-то, кто ответит в полной мере на твои чувства, ведь я уже не способна что-либо чувствовать. Здесь дыра, понимаешь? — кривой линией фаланга указательного пальца по инерции тыкала в область сердца около минуты. — Ты правильно сделал, что переключился на кого-то другого. Я отпускаю тебя.
Складно звучащие как заученная мелодия фраза пронзила то место, куда указывал палец Джессики. Но уже в груди Тайлера. Неподвижность и испуг, исказившие правильные черты лица, выдавали его с головой. Для него это был шок и стресс. Лучше бы она била, закатила истерику, проклинала и ненавидела. Но наигранное равнодушие, показуха в каждом слове, подчеркивающая никчёмность его просьб, убивала и сводила с ума. Тайлер всё равно готов был биться до конца и доказывать, но осадок от однажды допущенной ошибки никуда не денется. И это он хорошо понимал. Так даже проще. Джессика откровенно сказала об этом. Но в целом разговор его не удовлетворял, не давал ему раскрыть всю душу, обнажая её без остатка. Не нужна ей его душа, не сейчас. Она считала, что всё ещё находится в здравом уме, чтобы привязывать живого человека к ходячему трупу. Так было лучше. Для всех. Джесс приняла это решение ещё в тот момент, когда Мими ей рассказала о сексе Тайлера и Оливии во время её пребывания в лечебнице. Сначала это были злость и ненависть, а затем и отрицание, и даже с дотошностью извлечённые из этого плюсы. Надуманные, конечно же. Ей тоже было больно и плохо, и казалось, будто завтра не начнётся никогда. Но, как там сказал Тайлер, "ненависть рождается из любви". Значит, судя по его логике, любить его меньше она не стала. Но и больше тоже. Поэтому легче было освободить его от мучений и бесконечных страданий из-за полумертвой девушки. Ему нужно жить дальше. В мире, где ей нет места.
— Джесс, я…
— Ты и правда… раздражаешь, — тут же прервала она его нервный лепет, окончательно исчезая в глубине тёмных коридоров и алого света лампочек. Единственная мысль, утешающая её, была о мазохизме. Ведь она намеренно резала по живому, не оставляя ни капли холодной крови, промерзшей до дна.
— Я не люблю людей, — уже в пустоту прошипел расковыренный голос. Ради чего было рвать ганглии? Чувства и эмоции отныне были похоронены, а сорняки уже жадно опутывали ещё живые, не чуждые человеку переживания. Но так было нужно. Так было правильней всего. И по-прежнему с этим согласилось только само запутавшееся в реках лжи и боли дитя.

***

— Ну же, дыши глубже!
Женщина нервно вздрагивала на операционном столе. Тяжелые рваные всхлипы учащались. Слёзы непроизвольно собирались в уголках глаз.
— Кажется, придётся прокалывать плодный пузырь, — невнятно проговорила акушерка, одной рукой чуть приглаживая мокрые волосы роженицы. — Потерпи, Лида. Всё будет хорошо.
Та лишь слегка кивнула. Щёки горели от резко поднявшейся температуры. Капилляры словно один за другим лопались при напряжении любых мышц. Попытки выдавить из себя плод были безрезультатны.
— У ребёнка кислородное голодание! — вскрикнула акушерка при виде немногочисленной воды и темных включений в ней.
— Глюконат кальция, срочно! — быстро среагировал стоящий позади врач.
Через некоторое время доктора убедились в необходимости оперативного вмешательства, потому что введение сосудорасширяющих препаратов не помогло.
Извлечение новорождённого из матери потребовало много сил и, убедившись, что у него нет каких-либо отклонений вроде аритмии, облегчённо выдохнули.
— Это чудо, — умиленно протянула акушерка к еле дышавшей Лиде её чадо. Та подняла уголки губ, не обращая внимания на собственное измазанное в крови тело.
— Ты выжил, — с ноткой прискорбия и обречённости проговорила Лида и провалилась в забытье.
Она сидела на маленькой веранде. Рядом стояла коляска, из которой жалобно доносились крики и плач. Но женщина будто потерялась в некой прострации. Лида упорно глядела в одну точку. Спина была чуть сгорблена, опухшие веки прикрывали помутневшие белки глаз. Ей было всё равно, что происходит вокруг. Даже если бы поблизости начался терракт или пожар, она бы не дёрнула ни единой мышцей.
— Пойдём в дом.
На опущенное плечо женщины легла твёрдая мужская рука. Лида по-прежнему равнодушно взирала на цветущие вокруг жёлтые мимозы.
— Вставай, — уже жёстче произнёс он. Мужчина настойчиво тянул за собой Лиду. Одной рукой ему пришлось катить коляску с неунимающимся одномесячным мальчишкой внутри, а другой насильно вести за собой безразличную ко всему живому женщину. Её неохотные движение, медленные и осторожные шаги уже порядком приелись в этом доме. Порой её муж терял терпение и позволял себе звонкие пощёчины под звуки плачущего от недостатка внимания и заботы малыша.
— Очнись, Лида! Прекращай эти игры! — сотрясал плечи жены он. — Если ты не можешь смотреть за сыном, то я сдам его в детдом, на попечение воспитателей. Там за ним хотя бы присмотрят.
Это было последней каплей. Лида забыла выключить плиту и чуть не задохнулась газом вместе с сыном. Доктор Миллер, даже являясь высококвалифицированным психиатром, никак не мог избавить жену от послеродовой депрессии. Ему были невдомёк причины столь холодного и не поддающегося контролю поведения. Даже выбор в пользу лечения от наркотической зависимости был бесполезен: Лида так же продолжала игнорировать действительность.
Для человека подобной профессии Август был слишком нетерпелив. Не получив никакой отдачи при реабилитации жены, он чувствовал себя жалким и ничтожным. Существовало живое подтверждение его несостоятельности как психиатра, оно ело и дышало буквально под его носом. И этот факт добивал его всё сильнее.
Не долго думая, мужчина завёл любовницу, Глафиру Винтер. Симпатичная блондинка была младше него на шестнадцать лет, но это его особо не останавливало. Она только оканчивала школу и попутно была капитаном команды черлидеров. Внезапная беременность от тридцати трёхлетнего мужчины была для неё огромной проблемой. Денег на аборт не было, признаться любовнику в том, что ждёт от него ребёнка тоже не могла: заставил бы рожать. Так вышло, что её сомнения затянулись до момента, когда уже было поздно избавляться от плода. Поэтому она просто сбежала подальше от обвинений и распросов родителей и окружения, за одно избавившись от назойливого отца ребёнка. Девочка родилась абсолютно здоровой и без каких-либо отклонений, что, тем не менее, не помешало ей тут же сдать её в дом малютки.
— Надеюсь, ты понимаешь, к чему я клоню?
Голос прозвучал холодно и скрипуче. Мурашки медленной рябью расползались по коже.
— Кто… Кто был первым ребенком? — настороженно спросила Хэрриет, истошно порываясь из пут. Руки и ноги были крепко связаны тугими узлами.
— Уилл, — отстранённо произнёс Август. — Уилльям Картер.
События и перемежаемые с ними фразы путались в голове. Кровь ударяла в виски пульсирующей дробью.
— Что происходит? — в конец сдавленный полуписк оглушил разрывающую мрак тишину.
— А ты не понимаешь? Он твой брат. Разве не прелесть, да?
— Ты всё лжешь! — яростно вскрикнула  она, пытаясь ударить мужчину, но бесполезно. — Нет, не может быть!
— Ещё как может. Придется смириться с этим, — слова были брошены равнодушно и вскользь. — А что, спала с ним что ли?
Смех прокатился по всей пыточной камере. Волосы встали дыбом от таких откровениий. В соседней комнате сидел привязанный к стулу Уилл, который точно так же отчётливо слышал исповедь своего невменяемого папаши. Их папаши. От переваривания этой информации голова загудела ещё больше.
— Выжил… Чудом на ***…
Злобная усмешка от этих слов медленно переходила в раздражение, а затем и в осознанную злобу. Его матерью оказалась больная на голову наркоманка, а отец, не менее больной ублюдок, держит его вместе с внезапно оказавшейся сводной сестрой Хэрриет в подвале.
— Твою ж мать, лучше бы сдох.
В пыточной всё ещё поблескивал через раз мигающий свет люминесцентных ламп. Руки порядочно затекли, кожа на запястьях была безжалостно стёрта в кровь. Раны и царапины по всему телу саднили, многочисленные гематомы и синяки расползались многочисленными узорами по коже. Безысходность сквозила против воли даже в воздухе. Каждый вздох приносил только растекающуюся волнами внутривенную боль. Но обездвиженный Уилл за стенкой освобождал уже вторую руку из пут. Отсутствие надзора было его главным преимуществом. Оставалось придумать, как выбраться из этого места, схватив в охапку Хэрриет.
— Аборт — это неплохое средство избавления от экзистенциальных страданий и вопросов наподобие "мама, почему ты меня никогда не любила?".
— Заткнись! Ты достаточно поломал наши жизни! Чего тебе ещё не хватает?!
Хэрриет плохо удавалось справиться с эмоциями, накал страстей разрастался снежным комом.
— Ну же, дочурка, — почти ласково начал свою нескончаемую песнь Август, — я всё ещё помню, как твоя мамаша сбежала, не оставив даже письмецо на прощание. Как же долго я искал тебя. И нашёл ведь!
— Какой бы мразью не была Глафира, ты хуже в тысячу раз! — огрызнулась Хэрриет, отплевываясь от булькающей жижи во рту.
— Что поделать, случайные люди живут среди нас. И ты одна из таких. Уж не знаю, что там такое могло произойти: презервативы ли порвались, пьяный угар иль типичная безответственность Глаши. Но уже слишком поздно о чём-то сожалеть. Реальность безжалостна в своём движении вперёд. Я вылечу вас, больше вы не будете страдать.
Электроды были бережно водружены на голову Хэрриет. Несколько минут заняла общая анестезия и выбор миорелаксантов. В глотку предусмотрительно был запихан кляп. Дерганья и рывки до последнего не прекращались. Глаза наливались ненавистью. Ещё чуть-чуть и они бы вылетели из орбит, повиснув на сосудах из глазниц. Август не обращал на это никакого внимания. Ему были привычны такие действия со стороны буйных пациентов. Просто теперь на его месте была новоиспеченная дочь, что ещё недавно и не существовало для него. Он без тени сомнений нажал на ручник и электричество должно было ударной волной впиться в скальп девушки.
— Сдохни, ублюдок!
Уилл выстрелил ему в затылок со спины тем револьвером, который доктор приставлял к голове Хэрриет. Тот на ватных ногах упал без чувств наземь. После этого парень спешил высвободить из многочисленных проводов девушку, которые намертво опутали её голову. Ток уже прошёл сквозь кожу головы к самым подкоркам головного мозга. Уилл опоздал. Хэрриет уже была в полнейшей отключке и полной прострации. Он еле тащил полуживое тело. Его состояние было далеко от заводского. Минимум сотрясение мозга или вроде того. Но это были лишь его предположения, исходящие из общего самочувствия. Пистолет был отброшен куда-то в сторону. К нему тут же потерялся всякий интерес. Как и к трупу мужчины на кафеле. Лужи багряной жидкости во всю растекались по сверкавшей белой поверхности. Найти выход из этих катакомбов было достаточно проблематично. Отыскать его удалось только после чуть ли не сотой по счёту двери. Грязный и обескровленный, Уилл старался держаться уверенно и кое-как добрался до шоссе. Его нехотя подбросили до города после долгих уговоров, поверив в очередное враньё. То, что произошло в подвале Августа, не могло стать достоянием общественности.
Хэрриет пролежала около месяца в местной больнице в коме. Процедура завершилась неудачно. Отсутствие нужного ухода сразу после электрошоковой терапии лишило возможности здраво оценивать состояние. У самого Уилла не было сотрясения мозга. Ушиб достаточно серьезный и требующий наблюдений, но жить будет. А вот с его обожаемой сестрой всё намного хуже. Врачи ставили неутешительный диагноз: побочным эффектом от таких процедур был значительный риск потери памяти. Этого он и боялся больше всего — его сотрут из её жизни раз и навсегда. Тогда и придёт лишение последнего важного человека в жизни. 
Веки чуть поморщились, нехотя открывая мутные от беспробудного сна глаза. Они дезориентированно водили по окружающей вокруг обстановке: залитая светом палата, капельница, чуть приоткрытое окно и уснувший напротив парень. Он едва подрагивал во сне, ровное дыхание, как всегда. Руки были сложены крестом, обхватывая противоположные плечи. Капюшон толстовки наполовину покрывал бледное лицо. Из-под длинных опущенных ресниц взгляд медленно вырисовывал круги на его силуэте. Выглядел он во сне слишком мирным и беззащитным. Но она понятия не имела кто сидит перед ней. Её рука еле потянула его за рукав, чуть оттягивая ткань. Этот жесть разбудил Уилла. Реакции спросонья были слегка заторможены, но изучающий взгляд Хэрриет привёл в чувства мгновенно. Руки потянулись к тонким запястьям, обмотанным бинтами и пластырями. Она смотрела на него так, будто бы видела впервые в жизни. Только Уилл до последнего не желал верить, что существо перед ним так легко избавится от памяти о нём.
— Хэрриет… — смущение и радость пылали чуть проступающим румянцем на щеках. В жилах всё так и кипело от нетерпения. — Ты… помнишь меня?
Она лишь слегка нахмурилась и сдвинула брови. Звуки никак не воспроизводились даже усилием воли. Непонятное першение выдавало только нечленораздельное мычание. Поэтому вместо словесного ответа Хэрриет лишь помотала головой в разные стороны. Тупая боль пронзила Уилла из-за того, что худшие опасения проявлялись прямо на его глазах.
— Ясно… — тихо добавил он, всё ещё сжимая запястья. — Я… твой друг. Мы с детства вместе.
Про заточение в кустарной психбольнице их папаши Уилл не торопился напоминать. Иначе ещё одна травма и без того воспалённого мозга неизбежна.
Пальцы девушки тянулись к выпавшему на стул из кармана Уилла телефону. Рука дрогнула от почти забытого ощущения прохлады и гладкой поверхности. Неторопливое изучение предмета закончилось с нахождением в меню блокнота. Движения были судорожные и неумелые. Подушечки с трудом скользили по клавиатуре из-за спутанных мыслей, которые никак не оформлялись в единый текст. Из огромного разнообразия вопросов начать нужно было с чего-то попроще.
"Сколько я здесь?"
— Месяц уже. Врачи пока что ничего особенного не говорят относительно срока пребывания, — напряжённые нотки всеми силами были подавлены им. Девушка лишь вздохнула и часто заморгала. Смесь круживших в разнобой дум проедала плешь.
"Почему я не помню тебя?"
Вопрос застал врасплох.
— У тебя амнезия. Это всё последствия терапии одной… Но не переживай, я сделаю всё, чтобы ты смогла вспомнить.
Не обратив внимание на расплывающиеся словесные образы, Хэрриет застыла на очерчивании Уилла. Он был какой-то ниточкой, цепляющей её за такую незнакомую реальность. Тонкие губы подернулись в ухмылке от этих разглядываний. Его могли бы выдать глаза, соленые от слёз, пролитых в глухие ночи возле её койки. Но они были прикрыты отросшей челкой взъерошенных волос. Глубокие тени залегли под глазами от бессонницы. Ему бы самому лежать и восстанавливаться после произошедшего, но организм не давал ему поблажек: были дела поважнее. Тёрки с новоявленным отцом Уилл считал недопустимыми огласке хотя бы по той причине, что он собственноручно его застрелил. Не хотелось играть в рулетку и думать: зачтут ли это за самооборону или нет.
— Может, принести тебе чего? Есть хочешь?
Хэрриет медленно качала головой, незаметно проваливаясь в сон. Уилл потирал виски и обдумывал нынешнее состояние подруги. Почему-то воспринимать её именно как сестру было для него не столь приятно. Эта данность загоняла его в рамки чувств, которые может и должен к ней испытывать. Подобные ограничения приводили его в ступор и нагоняли скуку. Спектр эмоций от времяпровождения с ней не мог сузиться до чего-то определённого. Надежды на нечто большое расходились внутри него. Нужно было разобраться с  информацией, вылитой на него как ушат с грязью. Не было причин доверять доктору Винтеру, но всё равно гложили сомнения. До конца верить или не верить не получалось. Единственной целью стало докопаться до истины.
Неожиданно плеча коснулась знакомая до изнеможения ладонь. Уилл поспешно обернулся и притупленным взором пятился на Вайолет. Та с абсолютным хладнокровием в малахитовых глазах оценивала его состояние. Но тень жалости всё же скользнула в её взгляде, прошившем автоматной очередью собранное по кусочкам тело.
— Что ты здесь делаешь? — без всякого энтузиазма подавленно бросил парень.
— Пришла попрощаться, — тихо прошептала Вайолет. В её речи не было прежней издёвки, это было настолько несвойственно ей, что Уилл даже подозрительно покосился на неё  из-за плеча.
— В смысле?
— Я предчувствую нечто неладное. Хотя, тут только дурак не поймет, что всё катится к чертям. И жизни ваши в руках собственных.
— Не морочь мне голову, Вайолет, — Уилл тяжело вздохнул. — Не всё так просто. Вся твоя искренность пропадёт с щелчка моих пальцев. Я тебя слишком хорошо знаю.
— Ты уверен?
Женщина лениво поправила стёганый жакет, не привыкшая ходить в чем-то кроме прозрачных балахонов. А бровь иронично выгнулась дугой над сверкающим зелёным пеплом.
— Достаточно, — сощурился парень, складывая руки на груди. И тут его словно током прошибло. А что, если?.. — Ви, ты… Знаешь что-нибудь о моём прошлом?
— Думаю, что вполне осведомлена, — без промедления выдала она. — Или ты имеешь в виду какой-то конкретный отрезок времени?
— Ага. До того, как я попал в детдом. Я хочу знать, кем были мои настоящие родители.
Уверенность в сломанном мужском баритоне так и неслась бурным потоком. Тогда Вайолет неторопливо присела на соседнюю койку и блаженно прикрыла глаза.
— Неужели Винтер нашёл тебя?
— Откуда… — запнулся Уилл. Он осекся. Неужели эта змея всё знала с самого начала и не проронила ни слова?!
— Да, Вилли. Я знаю, — опередила она ход его мыслей. — Мать твоя на наркотиках сидела и по всяким злачным местам шлялась. Типа моих притонов, — тут женщина еле подавила рвущийся наружу смешок. — И на одной из оргий её изнасиловали четыре парня, насколько я помню. Она забеременела и родила тебя. Винтер думал, что ты его сын. Боялся, что унаследуешь психические отклонения своей матери и опозоришь его имя. Как видишь, беспокойство его не было столь беспочвенно. Август лишил тебя своей фамилии и нарек чужой, избавившись как от проклятья. Мне приходилось и раньше иметь дело с ним, но вовсе не по своей воле. Я прекрасно понимаю, что это за человек. Лиду он, кажется, электрошоковой терапией излечить пытался… Превратил её в овощ, а потом сам же обвинял в беспомощности. Как же жестоки мужчины, не находишь? Подарить ей крылья, чтобы в один день раз и навсегда лишить её последней надежды на лучшее будущее. Лишая тебя в этом будущем. Осталось только настоящее, в котором она и имени твоего не вспомнит. Печально, конечно.
Прерывистые вздохни и будоражащие сознание откровения привели Уилла в ещё больший ступор, хотя ему казалось, что хуже уже быть не может. Ещё одна ошибка. Посмел зарекнуться. Впредь надо быть осторожнее, даже в собственной голове. Фильтровать каждый мысль, малейшую деталь. Что ж это выходит? Теперь у него точно не будет шанса узнать о настоящем отце, но эта новость непременно радовала и дарила надежду: Уилл не сын психопата и не брат Хэрриет. Второе было важнее всего. Но тот факт, что был рождён в законном браке, оказавшись всего лишь глупцом с ничейной фамилией и коротающий дни и ночи в лабиринтах сиротского приюта, убивал.