Второй период предвестий. 1. Обломный этап

Второй период предвестий
(июль 2000 года – август 2001 года)

Дало две доли провиденье
На выбор мудрости людской;
Или надежду и волненье,
Иль безнадёжность и покой?
               Е. А. Баратынский

Период состоял из крушения надежд, к которому привела идеология лидеров (обломный этап) и двух диаметрально противоположных путей выхода после него (тядупоумный и крахидальный этапы). Первый путь представлял собой отвлечение от гнетущей реальности, попытки творчества и нахождения профессии в первом утешении, второй – прямую схватку с этой же реальностью, без отвлечений, и более серьёзный подход к выбору профессии.
Теперь всё это подробнее.

Обломный этап.
I
Об этом периоде в значении отрезка времени уже говорилось ранее, в первых трёх разделах этой книги. В них три этапа рассматривались отдельно, только в отличительных свойствах. Теперь же будет изображена их связь друг с другом, их общность, связанная с крушением одной идеологии нашего героя. Автору это нужно ещё и для того, чтобы смотреть на происходившее можно было больше со стороны, а не глазами Антона Хибарина.

Чем же был так судьбоносен просмотр Антоном одной из серий, пусть и ключевых, одного культового сериала под названием «Икс файлз», которым, в числе многих своих сверстников, увлёкся и он? На самом деле и ничем! Упоминание о том просмотре нужно только для наиболее точного обозначения рубежа между двумя периодами, так как второй период предвестий был совершенно свободным продолжением первого. В июле двухтысячного года был всего лишь пик выраженности всех качеств того лета, возникший, действительно, из-за просмотра телевизора. Телевидение хоть и успело стать властителем дум, но, тем не менее, не оно повело Антона к крушению надежд на достойные отношения в классе. В той серии «Секретных материалов» ещё до начала сюжета говорилось о развитии жизни на Земле в виде неких научно-философских рассуждений. На экране панорамно возникали формы земной жизни – и цветы, и насекомые, и просто клетка. В дополнение темы был упомянут, уже в сюжете, библейский взгляд на развитие жизни. Взгляд на мироздание, появившийся у Антона от учёбы, ещё не был таким всеобъемлющим, мощным и завораживающим. Этот просмотр имел значение во втором периоде предвестий.

С идеологией лидеров пока ещё не было связано ничего столь мощного и вдохновляющего. Поэтому в июле Антон стал совершенно далёк от раздумий об этой идеологии. Он считал, что раздумья нужны только в процессе учёбы. Но с другой стороны, он намеревался снова воспользоваться идеологией лидеров с начала учебного года. Всё это привело к её окончательному вырождению, она уже непосредственно повела Антона к облому. В первом разделе этой книги идеология лидеров была названа «неверной адаптацией».

А зачем вообще автор сделал главным героем своей книги не какого-нибудь олигарха, или солдата, или предводителя, или носителя идей, кого-нибудь по-настоящему крутого; почему вместо них главный герой книги – ребёнок, ещё и тупоумный бегемот? Пожалуй, автор, прежде всего, хочет напомнить читателю, что в жизни встречаются ещё и такие персонажи, и вникнуть в проблемы жизни, точнее, детства и взросления поколения, которое называют потерянным. Это можно назвать попыткой возрождения в литературе «копания» в жизни серой массы народа, которое давно забыто. И кто знает, может на поверку эта масса окажется не такой уж серой?!

Спустя три дня после такого мощного телепросмотра, Антон с родителями поехал проведать деда Мишу, который находился у тёти Оли. Главной целью визита для Антона сразу же сделалось общение с Пашей, о чём читатель, наверное, догадался и сам. Лучший шанс возник, когда Паша изъявил намерение погулять с собакой.

– А может быть, я тоже пойду? – моментально среагировал Антон. В его прогулке никто не нашёл ничего опасного, и он пошёл. В коридоре Паша взял кое-что из ящика.
– Чего там у тебя? – поспешил узнать Антон, и Паша показал ему складной нож.
– Во! Ножик!– тут Антон слегка насторожился, подумал, что будет слишком, если тот начнёт им как-нибудь орудовать. На улице Паша показывал умение взбираться на дерево, на котором сучья были высоко, также с использованием отцепленного от собаки поводка. Антон в ответ делал что-то наподобие этого. Встретилась Пашина учительница, тоже с собакой, и их собаки начали бегать за палкой и отбирать её друг у друга.

А вот по возвращении с прогулки у Антона возникла-таки мысль о своём несколько излишнем выставлении. Взглянуть на себя со стороны ему помогла видеокамера. Хотя и снимавший Олег выбрал неудачный момент – когда он переодевал носки. Перед камерой Антону вздумалось манерничать, он приостановил своё действие – надевание носков, и с пустой выразительностью откинул голову и закатил глаза, изображая смущение камерой, которое никто бы не принял за таковое. Он ещё и посмотрел на себя по встроенному в камеру экрану – дисплею. Тут-то он и подумал, что его крутая идеология выродилась в какое-то женоподобие. Но ему это показалось одноразовым отклонением, это не вызвало пересмотра всей программы адаптации к жизни среди людей, он был просто не способен к такой ревизии. Да и попросить стереть ту запись также был не способен.

Впрочем, до окончательного облома было ещё далеко, а лето вовсе нисколько не было испорчено. Антон смотрел видеокассету, которую дали у тёти Оли, с записью в Треполье юбилея бабушки двухлетней давности и увидел, каким он был жиртрестом. Но ведь тогда он ещё не начинал регулярно делать зарядку!

II
На курс физиотерапевтических процедур в детской поликлинике Антон ходил один. Он ощутил, какое это чудо – обретение самостоятельности, насколько это преображает отношение к людям – и к своим, и ко всем, насколько согласуется с законами природы! А после этого семья снова выехала из Москвы. Немного разнообразия этим поездкам добавило то, что сначала заехали в Треполье, не после Новомосковска, а перед ним. Дедушка Миша находился уже там. Антон взял с собой лазерный фонарик-указку всё для того же Вани с новомосковской дачи, а у фонарика вдруг сели батарейки. От этого всё-таки проявился один пережиток прошлого – Антон понервничал. Когда о батарейках узнали бабушка с дедушкой, Михаил Иванович, сидя на скамейке возле дома, предложил зарядное устройство, которое зарядило вставленные в него пуговичные батарейки, и разрешил взять его с собой.

Напоследок он говорит внуку:
– С тебя бутылка!
– А где её взять-то? Я её не употребляю.
– Не-э! В разговорах-то он смекалистый! – отметил всем Михаил Иванович.

Перед Новомосковском заехали ещё сразу на дачу. Там Ваня обзавёлся новым другом, чуть помладше себя, с участка у перекрёстка, возил его на заднем сидении велосипеда. Ваня позвал Антона через его маму и дал ему ягоду, похожую на чернику, а его мелкий друг зажался, хихикая. Антон взошёл с ягодой на крыльцо и уже вдруг собрался съесть, как вдруг мама говорит:
– А это не волчья ягода?! – а бабушка судорожно схватила его за руку с ягодой.

Когда Ваня проехал один, Антон спросил:
– А этот умеет кататься?
– Не знаю, не спрашивал. А чего он тебе? – и Антон не стал больше ничего о нём узнавать.

В другой день Антон стал светить лазерной указкой на Ванин участок, и оказалось, что она не действует под открытым небом, её свет поглощается солнечным светом и зарядное устройство незачем.

Со временем Антон снова стал завидовать Ваниным умениям, и эта зависть, напомним, не была бы такой чёрной, если бы Ваня не был моложе его на четыре года. Этим летом Ваня показал ещё своё плавание в пруду. На даче вдруг оказалась его мама, с ней и со своей бабушкой он отправился на пруд, взяв шину. Когда Антон наблюдал, как они собираются, и пошёл обратно, его взгляд зацепился за окно на втором этаже дома Петровых, из которого наблюдала Саша. Лицо её не выражало ничего особенного, и Антон ответил тем же выражением.

Он прозевал момент их отправления и, увидев их уже почти на перекрёстке, постеснялся догонять и пошёл за ними с мамой, так, что она шла поодаль сзади. В пруду Ваня плавал по-разному, в разных стилях: и назад, запрокинув голову, и по-лягушачьи, и ещё по-другому. Он погружался под воду с головой, на поверхности оставался только спасательный круг, затем выныривал в неожиданном месте. Но окончательно доделало Антона, стоявшего в качестве тупого зрителя, то, как Ваня кувыркнулся в воде: ринулся вперёд, нырнул, и вдруг его ноги задрались и плюхнулись, а через некоторое время он вынырнул. Но Антон всё-таки должен был досмотреть это плавание до конца и он это сделал. При возвращении всех на свои участки Антон выбежал вперёд, и на него по-прежнему смотрела Сашка.

Интерес Антона к окружающему миру продолжался, получив самую мощную подпитку от одного, как это ни странно, телепросмотра. Антон читал дополнительный материал, занимательные книги по физике, в одной из них говорилось о развитии не жизни на Земле, а всей Вселенной. И этот интерес продолжал быть скрытым. Галина Архиповна, встретив однажды разноцветную маленькую птичку, рассказала об этом внуку, а во время прогулки с ним в парке ещё и показала ему ту птичку.
– Ну, ты не интересуешься природой. – добавила она, увидев его безразличие. – Был бы Ваня, он бы посмотрел, – она просто вспомнила Ванину возню с жуками и прочими букашками.

Вскоре проявилась и прежняя сторона подготовки Антона к школе, связанная с принуждением и зудом, и выработанное Антоном этим летом спокойствие снова пошатнулось. Деду понадобилось вдруг делать физическое упражнение для дыхания и для этого, когда Антон читал физику, тот попросил прочитать ему это упражнение из книги, где собраны многие другие. Антон согласился, перешёл из спальни в зал, там сел на диван, а дед лёг на раскладушку и начал выполнять то, что читал Антон под цифрами на указанной странице. Не прошло и полминуты, как в комнату неслышно вошла бабушка, увидев её, Антон даже усмехнулся, и тут она крикнула на деда:

– Ему надо читать!!
– Уйди отсюдова!!! – рявкнул в ответ дед, оскалившись и моментально соскочив.
– Я говорю, что ему надо читать своё!!

Дед отвечал неразборчивым рычанием и шипением, разобрать можно было разве только мат. При этой ругани Антону оставалось уйти из зала. Когда он встал, и бабушка тоже пошла перед ним, дед уже чётко и со вздохом, как бы подытоживая произошедшее, сказал ей вслед:

– Какая ж ты скотина!
– Какая ж ТЫ скотина! Говоришь, ребёнку надо гото…

Но тут дед опять заглушил её своим срывающимся воем.

– Я тя щас приш-шибу!!! – когда Антон уже зашёл в спальню, дед швырнул из зала какой-то старый ботинок, найденный под диваном. – Вот этим!!! – затем он со всей силы захлопнул дверь и ещё раз долбанул по ней. Антон не мог вернуть себе настрой на чтение параграфа по физике. Он без цели прошёл ещё на кухню, туда подоспел и дед и, стуча по столу ребром ладони, дояснил:
– Что такое ему читать, когда мне надо дышать?!!

Антон, наконец, продолжил читать учебник, и в ту же спальню пришла полежать бабушка. Антон смотрел на портрет физика по фамилии Ампер, занимавшегося электричеством, и лёгкая улыбка того казалось ему уж очень злорадной ухмылкой.

Ещё в один день, причём, воскресный, Антон не сделал зарядку, да и на дачу не поехал, а бабушка, вернувшись с дачи, стала узнавать:
– Зарядку не делал сегодня? – Антон ещё толком не ответил. – Ладно, сегодня выходной, – усмехнулась Галина Архиповна. – А учил что-нибудь?
– Читал по физике параграф.
– А-а! Ну, это самое главное.

В этом утверждении Антон почувствовал возобновление давления на себя. Летом учёба оказалась важнее физической зарядки! «Неужели она не увидела, что я уже большую часть лета готовлюсь к восьмому классу без принуждения, по крайней мере, ей не приходилось охать и делать наставления, как прошлым летом? Так зачем нужно снова утыкать меня носом в эти занятия?!»

При таких мыслях Антон ещё собирался принять ванну и долго не залезал в воду, удручённо стоя в ванной комнате. Когда же залез, то вспомнил ещё одно неприятное явление: он не умеет плавать так, как Ваня, особенно ему запомнился Ванин кувырок. В этой самой ванне он уже тренировался нырять, теперь же ему вздумалось ещё и кувыркнуться в ней. Он набрал воздуха, заткнул нос рукой, нырнул назад, вскинул ноги и тут… нос ототкнулся, дыхательные пути защипали от хлынувшей в них воды, у него подскочил пульс, он вынырнул, держась за край ванны, и откашлялся. На звуки бултыхания и кашля заглянула мама.

Антон вдруг стал слегка недоволен своим нахождением у бабушки с дедом. Они лишали его спокойствия, дед – своим буйством, бабушка – тем, что целенаправленно доводит до этого, одновременно и на самого Антона оказывая излишнее давление. А ведь спокойствие у Антона было особенное, найденное только этим летом! И они нисколько не помогали ему обрести эту внутреннюю гармонию, они могут только разрушать её! В результате Антон возжелал по-детски отплатить им. Для этого он взял самый старый будильник, завёл его до конца на пять часов утра и спрятал за телевизор в зале, где спали Виктор Захарович и Галина Архиповна. Наутро у них действительно был разговор о трезвоне будильника. Бабушка говорила, что после него не спала, а дед утверждал, что ничего с часами не делал и, как известно читателю, был прав. Когда же он отъехал на дачу, Галина Архиповна собиралась спать, со словами: «Мне надо депрессию лечить». А коснулось ли Антона какое-нибудь следствие? Нет! Бывшее у него до этого миролюбие помогло ему также в чём-то конкретном – он остался вне подозрения. И эта проделка не значила, что подросток корчился от злости, она означала просто озорство от избытка энергии.

В остальном Антон восполнял ощущение отдыха всё теми же играми на «Денди». Во второй половине лета его любимой была игра «Batman&Flash», помимо успехов в ней он был рад и тому, что умеет находить лучшие игры из огромного множества (большинство было подарено Пашей). Ему не нравились слишком простые игры, он предпочитал те, в которых надо уметь соображать и вырабатывать тактику, в игре также было важно эстетическое воздействие.

В общении с Ваней Антон, напоследок, решил «оттянуться» (просим прощения) – когда тот, наконец, накатался на своём стальном друге, он сел с ним на траву и впоследствии стал рассказывать непристойные анекдоты. Под конец он всё-таки взял с Вани обещание никому не говорить, что он это рассказывал. Хотя, они уже расставались, если не навсегда, то на долгие годы.


 Назревало одно нервозное событие, с которого начался основной период домодедовской эпопеи, основной её мрак. Назревать оно начало от одного случая, именно от случая и больше не от чего. Но сначала поведаем о том, на фоне чего произошёл этот случай.

 Галина Архиповна и Виктор Захарович решили с помощью объявлений продать всю свою недвижимость в Новомосковске: и квартиру, и дачу, и гараж – чтобы положить деньги на сберегательную книжку (общую с Хибариными) и в дальнейшем, как они думали, следующим летом, купить одну лишь однокомнатную квартиру в Домодедово. Объявления были сначала самодельные – их писала их дочь на половинках тетрадных листов, делала внизу надрезы для отрывных сообщений номера телефона и ездила расклеивать по всему городу. Внук же их Антошка, тогда ещё помышлявший отплатить им за скандальность, однажды, шутя, говорит маме во время написания: «Напиши: «Продаю бабку с дедом»!». Затем появились объявления в местной газете, которую Галина Архиповна этим летом перестала выписывать с целью экономии средств.

И, казалось, что есть ещё время подумать, где им жить до получения домодедовской квартиры после продажи этой. Мысль об их проживании вместе с Хибариными, проживании пятерых человек в однокомнатной квартире, ужасала всех этих пятерых человек. Высказала её Галина Архиповна, а остальным она не особо-то и на ум шла. Но когда произошёл обозначенный выше случай, то и времени на раздумья не оказалось, и жизнь впятером в однокомнатной квартире пришлось-таки всем представить.

Этот случай произошёл оттого, что в продуктовый магазин вместо дочери пошла Галина Архиповна, причём, когда та уже собралась. По дороге она встретилась с Валентиной Ивановной, с которой работала в одной школе. Они разговорились, и выяснилось, что семья дочери Валентины Ивановны как раз подыскивает жилплощадь. Таким образом, покупатели нашлись, не то, чтобы сразу, но дело значительно ускорилось. Некоторый отпор возник после осмотра квартиры Поликарповых Валентиной Ивановной и её сватьей. Галина Архиповна подумала, что это из-за недоверчивой сватьи, и даже не постеснялась высказать это в телефонном разговоре дочери Валентины Ивановны. Но всё нормализовалось, когда жилплощадь пришли осматривать сами приобретатели – семья дочери Валентины Ивановны, ребёнком оказалась девочка четырёх лет.

Со всеми этими гостями Антон встречался, но когда настала пора приходить работником бюро технической инвентаризации, он захотел выйти из дома вместе с мамой (просто опять же было больше не с кем). Он ещё предлагал бабушке сделать на окне какой-нибудь условный знак о присутствии БТИ, с помощью занавесок или кактуса. Но потом Антон решил просто пойти с мамой как можно дальше. Они вспомнили про асфальт, продолжавшийся в конце их улицы и прошли по нему так далеко, как ещё не ходили. Впереди уже начало виднеться водохранилище.

Из-за наплыва дел с недвижимостью Хибарины покинули Новомосковск уже в начале августа. Когда приехал Игорь, они ещё успели застать БТИ на дачном участке. Тем помогали измерять его рулеткой, и за этим, особенно за стоящим в стороне Антоном, снова наблюдала Сашка Петрова. Она не придумала ничего, кроме как наблюдать.

III
В Москве Антон прошёл до конца игру «Batman&Flash», от которой остался в восторге.

В связи с тем, что Антон за свои тринадцать лет ни разу не выезжал из Москвы куда-либо, кроме Новомосковска и Треполья, он вознамерился, упирая на этот факт, выпросить у родителей поездку на дачу к тёте Оле, показать, как ему без неё гнило. Дача находилась к северу от Москвы, и это направление было новым для Антона. А его отец, кстати, уже был там прошлым летом. И Антон, наконец-таки выпросил эту поездку.

Когда отправились, об этом в семье тёти Оли знали не все. Сначала заехали на их квартиру, взяв оттуда Пашу в качестве путеводителя и ещё торт (свой уже купили). Находившаяся на даче тётя Оля не ожидала этого приезда, чем и воспользовался Паша, чтобы её напугать и тем самым побольше обрадовать. Войдя в дом, он приложил палец к губам, покрался на цыпочках, заглянул в комнату, где его мама смотрела телевизор и крикнул: «Ну чего ты, мам, гостей не встречаешь?». Испугавшись, обрадовавшись и поцеловав всех гостей, тётя Оля стала узнавать:
– А как это вы вдруг решили приехать?
– Да вот, Антон всё упрашивал, – раскрыла его Валентина Викторовна.
– Ой, молодец, Антош, умничка! Спасибо, что соблазнил папу с мамой сюда приехать. А то бы они ещё бог знает, сколько думали бы… Молодец, Антошка, молодец! – и она хвалила Антона, а он этого и не ожидал.

Антон не только не загладил неудобства, возникшего у него месяц назад от просмотра своих кривляний в видеозаписи, но и ещё добавил своих дурачеств в их видеозаписи. Когда ему разрешили поснимать, он стал ходить по участку и по дому, развернул камеру объективом к себе, поднялся на второй этаж, махнул в объектив кулаком, приблизил к нему глаз, ухо, останавливался, поднимал и опускал камеру. Всё это объясняется разве только тем, что видеосъёмка вызывала у него такой интерес, что он потерял контроль над своей тупостью, и она вышла наружу. Среди прочего, на даче была поездка в Яхрому, ещё до приезда дяди Гены, за покупками тёти Оли и Паши (тогда на даче осталась только Валентина), умелое общение Паши с соседкой шестнадцати лет, которое Антон наблюдал, сидя на скамейке, поход к пруду на общепоселковое празднование дня строителя, уморительные (только не для Паши) выходки дяди Гены в особом состоянии поздно вечером и на следующее утро. Утром они помогли Хибариным после трудной ночёвки вернуть хорошее настроение для возвращения домой. На прощание тетя Оля вновь упомянула особую роль Антона:
 – Наконец-то приехали! Спасибо, Антош, что соблазнил своих родителей, соблазняй ещё!..

На Антона временами стал находить стыд за своё кривляние, заснятое на камеру, но пока только за первое, не на даче, а в квартире тёти Оли при надевании носков. От этого он морщился, его движения замедлялись, а если он сидел, то трудно было встать, стыд припечатывал его. Он даже предполагал, что попросит стереть ту запись и может даже… за деньги. Но он всегда приходил к мыслишке о том, что может быть это кому-то и понравится.

 Стремление к полноценному отдыху у Антона сохранялось до последнего дня лета. Когда в конце августа, из-за пожара на Останкинской телебашне перестал показывать телевизор, это не распространялось на игры, и Антон играл в «Duck Tales-II», также пройдя до победного конца. После победы над последним «боссом» (главным противником во всей игре) заиграла грустноватая мелодия, которая превосходно гармонировала с окончанием лета. Ещё больше Антон обрадовался, когда на последней картинке с надписью «The End» («Конец») мелодия вдруг взбодрилась, и создалось ощущение, будто машущий на прощание герой игры говорит: «Не грусти, лето ещё вернётся!».

IV
Дальнейший облом Антона Хибарина был чётко отделён от летней части облома особенными событиями, одно из которых уже обозначалось как назревавшее. В один прекрасный день к Хибариным приехали бабушка с дедушкой. Только приехали они… насовсем. Возвращаться им было больше некуда… Им оставалось только… прописаться у Хибариных в однокомнатной квартире…

А в ночь на первое сентября Антона одолела бессонница, да так, что он ночью вставал, чтобы есть, и утром не смог встать в школу. Затем были два выходных дня, в ночь же на понедельник Антон раскашлялся так, что мама решила не будить его. К тому же во вторник, пятого сентября, он пошёл в школу к третьему уроку, будучи освобождённым от физкультуры. И как же он собирался прийти туда «покруче», возобновить использование идеологии лидеров? Постигло ли его в этом какое-нибудь озарение после отдыха? Он решил подойти к своему классу совершенно обычно, не стесняясь своего запоздалого прихода, как будто он приходил, начиная с торжественной линейки – вот и всё его «озарение».

Хибарин зашёл в фойе, где находился его класс, сразу повернув к окну, и прежде чем он встретился с кем-нибудь взглядом, сбоку, из глубины фойе раздались аплодисменты и овации девчонок, в честь того, что он наконец-то пришёл. Гул оваций не успел затихнуть, как началось другое. От окна к Антону приблизился Лёха Колчанов, сделал подманивающий жест – помахал пальцами, и сразу же Антон получил удар ногой в ногу, затем серию таких ударов, когда прижался к стене, Лёха, опершись на его плечо, в прыжке чуть не достал ему коленями до подбородка, попал в рёбра. Антону удавалось только обороняться, да и то немного. Сделав перерыв в побоях, Лёха вдруг заметил у Антона мелькнувшую ответную ярость и тут же оскалился: «Чё-о-о-о?!» – и продолжил махать кулаками, желая изобразить последнюю степень озверения. На этой перемене Антона больше никто не бил, Лёха сделал это за всех. Только на следующей перемене Егор Авдеев обхватил шею Антона сплетёнными руками и стал нагибать его голову до самого пола. Антон чувствовал удушье и молвил: «Всё, Егор, хватит, отпусти, слышь?! Всё-всё, хватит!» Это было в том же фойе, так как предстоял урок того же русского языка.

При возвращении домой Антон успел встретиться с грузовиком, который привёз вещи его бабушки с дедушкой – два пружинных матраса и великое множество мешков. Мебель же была отвезена в ангар ЗИЛа, где отец работал водителем аварийной машины. Антон вставил магнитный ключ в домофон, раздался электронный писк, означающий, что дверь открыта, и Антон зашёл в дом. Дверь в его секцию была открыта, как и дверь в квартиру, оттуда доносились голоса его бабушки с дедушкой, их извечное выяснение того, куда что девать.


Облом в начале учебного года уже был рассмотрен в разделе «Облом», только довольно кратко, самим Антоном. Теперь же мы просто упомянем те события и расскажем ещё о некоторых, не затронутых в том разделе. И вообще, автору надо бы ещё получше объяснить читателю, зачем он пишет, о чём уже написано, по второму разу. Действительно, начало книги не является началом её хронологии, потому что автор в первую очередь обратил взор на главнейший перелом в жизни Антона Хибарина, использовав записи о нём и его последствиях, сделанные самим подростком. Уж затем автор решил рассуждать о том, что предшествовало этому перелому. Так автор получил возможность взглянуть по-новому на то, с чего начал, объединив обломный, тядупоумный и крахидальный этапы во второй период предвестий.

О побоях в школе в любом случае, рано или поздно узнали бы дома, в том числе и бабушка, которая теперь жила здесь, и Антон решил уж сразу сообщить. Синяки на ногах, посаженные Лёхой, оказались обширными и набухшими – это были настоящие кровоподтёки. Но бабушка пока ещё, после первого в этом учебном году дня Антона в школе не выразила с шумом намерения положить этому конец. У неё была суета с их с дедом пропиской в этой квартире.

Супруги Поликарповы прописались в середине сентября, но ещё до этого дня Антон пережил череду неприятностей, причём, не связанную ни с этим, ни со школой. Просто как будто против Антона было всё. Как-то вдруг сломались, свернулись краны, поставленные совсем недавно. Для Антона они были украшением их бедной квартиры. Когда он крутил красный кран, никак не желая поверить, что он не работает, расстройство усугубила бабушка, поторапливая его: «Ладно, Антон, не упрямничай!». Затем начал отлетать другой кран, это объяснялось, видимо, их дешевизной. Ещё, сломалась игровая приставка «Денди»: сначала рычаг, вынимающий картриджи, в результате их приходилось вырывать руками, а игры на них стали «зависать». Стал падать повешенный на стену телефон. Все эти поломки отнимали у Антона нервы, ведь он всё ещё трепетно относился к материальному и техническому обустройству своего жилища.


Глава семьи Хибариных, Игорь Михайлович, ещё до переезда в их квартиру его тестя с тёщей, однажды изрёк:
 – Прожив с ними год, я потеряю лет пятнадцать своей жизни!

Однако же, этим событием основной ущерб был нанесён сначала всё-таки не ему. Антону негде было проводить столько времени, сколько он проводил на работе и в гараже. А бабушка с дедушкой вздорили уже не только между собой и не только из-за своих мешков и банок.

Дед, с одной стороны утверждал, что бабушка болеет, а с другой – однажды сам заявил ей, в очередной раз разругавшись:
 – Ничего человеческого в тебе не осталось! Зло в тебе кипит!

Отдельный случай проявления такого двуличия был, когда Антон в один субботний вечер смотрел музыкальную передачу на молодёжном телеканале. Виктор Захарович вначале подсел к нему, как будто из интереса, но Галина Архиповна тут же стала возиться с мешками, и он выразил недовольство, спросив: «Чего ты там всё шаришься-то?» – та подозревала его в стремлении выпить. Они начали шумно выяснять, что лежало в кабине у грузчиков, кому из них платили, наконец, дед плюнул, соскочил с места, достал ещё одну маленькую связку с другой стороны от дивана и швырнул её бабушке: «Ну, на тебе, вот, ещё шарься!!» Прошло больше половины музыкальной передачи, и вдруг Галина Архиповна крикнула на ведущую: «Когда ж ты замолчишь?!». Это не очень походило на шутку, в прошлом учебном году она много возмущалась просмотром этого её внуком: двухчасовой долготой просмотра, какафонией песен и визгливостью исполнителей. Но вот ведущей ещё не доставалось. Антон на это ответил:

– Ну, ты можешь… на кухню пойти.
– Да куда ж я пойду-то? Я тут мешки разбираю, где ж я там-то буду разбирать?
– Ну… тогда хотя бы не ворчи…
– Антон! – шепнул ему сидящий рядом дед. – У бабушки голова болит, чего ты так разговариваешь?

У Антона внутри ёкнуло, а внешне он это выразил понимающим возгласом: «А-а-а!» – и моментально сник. Он не мог понять, в какое сравнение шло то, что он сказал, с тем, как на бабушку целыми днями набрасывался с руганью дед. Сделать потише – он сделал. Дед встал и ушёл на кухню, а Антон уткнулся в подушку с навернувшимися слезами. Когда на кухне Игорь стал громко говорить о чём-то Валентине, дед вернулся, походил, взад-вперёд и высказался:
– Тут телевизор орёт, там он чё-то ор-рёт!.. Тх!

И сама бабушка решила его унять.

– О-о-о! Ты-то чего пар разносишь?
– Сейчас кончится уже! – сказал он про музыкальную передачу.
– Нет, не кончится, ещё долго будет, – уведомил Антон.

Когда же Игорь пошёл в гараж, очередь «орать» настала самому деду, на того, кто ушёл и кто приходился Антону отцом. Антон теперь смотрел интеллектуальную игру (вечер был выходной, а телевизор, пожалуй, в самом деле, был его слабостью) и слышал это из кухни, расслышал один обрывок: «…Я его задушу!..». Оттуда пришла бабушка с комментарием: «Чтоб тебя разорвало там от злости!»

И всё это было ещё до их прописки!

Для Виктора Захаровича всё ещё продолжался апрельский скандал, ночная сцена. Продолжение это длилось ещё много месяцев и большей частью при отсутствии зятя-обидчика.

– Я если напьюсь, то ему такая радость будет, ты что-о!

А это, кстати, обрадовало бы и Антона.

Не всё было улажено и с общей на пятерых сберкнижкой, потому как Виктор Захарович однажды горланил:
– Дайте мне эту книжку!! Я её разорву!!!

Было принуждение к предельной экономии. Увидев однажды блокнот, купленный ещё летом, Галина Архиповна воскликнула:
 – Какой-т блокнот, да на фиг они нужны эти блокноты-то!! Разрезал тетрадь на три части, вот тебе и блокнот!!!

Со своей стороны, и Игорь делал неприятные высказывания, например, жене на кухне:
– Я тут вообще пятерых человек кормлю!

Он получил отпор от Галины Архиповны, та, услышав из комнаты, крикнула, что у работников аварийной службы семьи получают больше денег, если те их не пропивают. После, она долго упоминала это в отсутствии зятя, на манер Виктора Захаровича.

Да, летом Антон готовился к школе, занимался и физически, а то, как он будет достойно отвечать на придирки и кулаки крутых своего класса, он ожидал просто, не готовясь к этому. Но чего он не ожидал нисколько – это последствий переезда в их квартиру бабушки с дедушкой. Никто из взрослых не стремился к мирной жизни, а вопрос, в каких условиях взрослеть ребёнку если и был, то на десятом месте.
Взрослые также выпускали пар, жалуясь друг на друга непосредственно Антону.

Помимо всего прочего, Галине Архиповне не повезло с первым приходом в московскую поликлинику, где участковый терапевт оскорбила её (для врача это когда-то было преступно) – отказалась принимать и напоследок сказала: «Вы думали, Москва вам тут что?» Галина Архиповна, естественно, не могла скрыть от внука свою злобу на неё. Только что вернувшись из поликлиники, она сообщила о произошедшем пока ещё не так эмоционально. Она больше говорила про своё самочувствие, как ей после этого, с её гипертонией, стало плохо, потемнело в глазах, стал слышен собственный пульс, как она еле-еле шла, боясь упасть. Спустя уже несколько дней, когда с ней в квартире остались дочь и внук, она плакала. Когда уже начала плакать, уведомила: «Надо бы выплакаться, в комнату пойду» – затем, когда к ней вошли, она добавила то, что на мгновение позабавило её же саму: «Не мешайте мне плакать!». Но когда Антон всё же снова зашёл в комнату, ей было уже не до шуток – она давала заочный ответ оскорбившей её докторше.

– «Москва вам тут что?» – а сама-то ты откуда?! Из той же деревни!!.. Гадина!!


Вследствие такой обстановки, и у Антона однажды получился выпад – действие, которого он сам не ожидал и о котором сожалел. Это было, когда он повторял по алгебре прошлый год (раньше Любови Ильиничне не было свойственно давать такие задания) – делал упражнения с алгебраическими дробями, а за этим наблюдала его мама. Когда она вдруг стала его исправлять, Антон настаивал на правильности своего решения, он захотел лучше показать ей что-то в самом примере, взял листок и приблизил к её лицу со словами: «Вот здесь написано!» – и тут… получилось так, что он… сунул ей листок прямо в лицо, подмяв его. Валентина Викторовна сначала так же сунула ему в лицо листок с его решением: «А здесь не написано!». Гневно на него посмотрев, она добавила:

– Что это такое-то?! А если бы бабушка это увидела?

Вечером Антон долго искал тетрадь по одному предмету, и мама на это сказала:
– Это Бог тебя наказал за то, что сегодня мне в нос листок ткнул. Значит, Он есть! А то до чего додумался – на мать… руки распускает! Выкрутасы какие делает!

V
Пожалуй, тогда было время, в которое школа и дом Антона оказались едины в своём воздействии на него. Как много для него стало общего в этих двух местах! Например, проблемы из-за денег. Но о них позднее.

Некоторым образом Антону стало удаваться утверждать себя в качестве крутого. Но результаты не были совершенно новыми, нечто подобное уже происходило довольно давно, ещё в начальной школе – Егор просто стал временно льстить Антону. Когда повторялись нападения Лёхи, а Антон так же кое-как оборонялся, Егор затем будто бы высказывал впечатления.

– Я такого ещё ваще себе не представлял! – и отдельно Антону, спускаясь по лестнице: – Слышь, Тох, ты так классно дрался! Такое, ваще, зрелище!
– Ну, а кто круче-то дрался?
– Ты, конечно!

После, Егор и сам вступал с Антоном в единоборство, но результат оставался пока неизменным. Егор принял восторженное обличье: «Тоха! А научи меня!». Ему можно было идти в актёры, тогда как Алексей не отличался такими способностями.
Однажды Антона как-то вдруг, неизвестно с чего назвали каким-то Кузьмой. Впоследствии, под влиянием массовой культуры, он придумал себе прозвище «ди-джей Кузьмич» и, надев шапку, изъявил готовность исполнять речитативы собственного сочинения. Сочинить экспромтом у него получилось немного, но, по меркам жанра, более-менее качественно: «Меня зовут ди-джей Кузьмич, потому что меня так зовут! И я делаю это там, я делаю это тут», – а что именно Антон «делает там и тут», никто и не поинтересовался.

Ему удалось заговорить с Егором на хорошую тему, подсказанную одним фильмом, причём, особым – блокбастером. На тему устройства и действия особого многолезвийного ножа. Егор же молча и увлечённо улыбался, слушая его, выражал взглядом увлечение его крутыми познаниями и всей проявленной им на данный момент крутизной. И наконец, Антон услышал всё от того же Егора характеристику себя в общем:
- Тоха! Ты – мазовый чувак!

Но при всём при этом, в чём же заключался облом, крушение надежд Антона? Ведь эта «маза», как читатель уже уведомлён, такого рода демонстрация себя должна была вот-вот оборваться, но по какой причине?! Причина заключалась… в самом Антоне! Он сам разоблачил себя!! Он почувствовал, что результат его крутизны получается не тем, что он уподобляется лидерам, выдавая себя за другого в слишком уж широком масштабе – в масштабе всего общения со своим поколением, которое у него было. Оттого, что он не становился лидером, а притворялся им, сама его сущность, его внутренний голос выразил протест против его внешних слов и действий. От одноклассников он не получал никакого ответного стремления к дружбе. В такого рода общении самоутверждение было односторонним: было нужно только ему, а не Егору, не Лёхе и не прочим (имеется в виду самоутверждение, конечно, с дружеской стороны).

Антон уже попросил одноклассников объявить его, под личиной ди-джея Кузьмича, выступление перед остальными окружавшими его школьниками, как вдруг… перестал понимать, в чём это выступление должно заключаться и какое и вообще это имеет значение. Говорил он вследствие, что как-то потерял задор, и дело дошло до угроз Егора. Первая была такой: «Ты не будешь моим кумиром!». В начале одного из последующих дней в школе Егор уже устроил разборку, пока словесную, в которой Антон ответил что-то наподобие:

– …Да и я тож могу… Ты особо не…
– Что ты-то? Ты мне даже сделать ничего не сможешь! – кончил Егор, встал из-за парты и пошёл из кабинета.

Впереди было ещё многое.

Проведение силовых единоборств с Антоном у Егора превратилась уже в самоцель, он их проводил не для того, чтобы затем польстить Антону, а чтобы просто побить его, одержать над ним верх как можно более явно, ну и затем высказать ему совершенно противоположное. У этих единоборств нашлось немало зрителей помимо восьмого «А» класса. На втором этаже падение Антона на пол позабавило учащихся начальных классов: когда он попробовал задержать и скрутить руку Егора, но вышло неумело, и Егор сам схватил его руку другой рукой и потащил вниз. Когда после ещё одного боя Егор объявил: «Ты теперь кусок дерьма! Ты драться совсем не умеешь!», – в этой школе нашёлся ещё один ухмыльнувшийся свидетель, имевший бездельный вид. Антон решил иметь в виду, что ему, по крайней мере, уже не так больно от побоев, что он стал лучше обороняться и когда нужно, напрягает пресс. Но однажды Антон всё-таки ощутил удар в солнечное сплетение и, пока он корчился, Егор уже успел отбежать, и он не смог догнать, бросившись с бессвязным яростным визгом. Позже, Егор просто стоял к нему спиной, и он сделал несколько прикосновений кулаком к его спине, которые не назовёшь ударами. И всё это при немалом превосходстве Антона по габаритам, и может даже на самом деле он был сильнее. Было кое-что поважнее силы, Антон и сам об этом когда-то узнал, но этого «кое-чего» ему до сих пор не хватало. А так, его однажды запросто пихнула ногой одноклассница, чтобы он не стоял перед ней.

Не тот результат уподобления лидерам Антон обнаружил не только в своём классе. В этой школе своим хулиганством славился также один из семиклассников, на вид не совсем русский, со смуглой кожей, а курчавыми волосами и торчащими верхними зубами он немного походил на учившегося одно время в классе с Антоном Сашу Зобова. И однажды Антон проходил мимо него, и тот как-то его окликнул.

– Какие проблемы-то? – переспросил его Антон.
Тот со своим дружком, выглядевшим уже по-русски, оживились.

– Проблемы? А те чё, нужны проблемы, да? Щас сделаем, раз интересуешься!
Они взяли его с двух сторон под руки и стали тащить к женскому туалету.
Затем они начали выпрашивать деньги в размере (небольшом, им же всё-таки было мало лет, чтобы они входили в бандитский клан) двух рублей. В этот первый день смуглый выпрашивал довольно грамотно.

– Мы ж к тебе никакую силу не применяем пока ещё… Ну чё ты, мы за тя заступаться будем! – и наконец он сморщился. – Ладно, пойдём, у кого-нить другого попросим!

От такой грамотности у Антона произошло ещё одно обострение облома. Даже при обещании за него заступаться, он затруднялся отдать два рубля просто так, «безо всякого Якова" – это выглядело бы не круто, но так же он не мог и с «достоинством» отказать им; то есть так, чтобы вышло круто, он не мог ни дать денег, ни отказать. А его предположение, не связанное с крутизной заключалось в том, что если он даст, то они начнут выклянчивать ещё. Это-то предположение и склонило его к тому, чтобы не давать. Вот какое напряжение мыслей и чувств вызвало у него умелое попрошайничество. От намерения что-то делать или менять в самом себе его избавила завершающая мысль: «Ни один учебный год ещё не начинался нормально!».


В другие дни Антон снова натыкался на своих новых знакомых, и они продолжали попрошайничество, которое со временем перешло в настоящее вымогательство.

– Дай два рубля!! – прошипел смуглый, схватив его за горло. Перед этим Антон остался одним из немногих выходящих из кабинета физики в глухом углу школы. После него вышли только две девочки – Гуськова и Ермилина, которая закрывала кабинет. Вмешиваться в происходящее они не стали. Таня Ермилина всегда была примерной, но теперь обнаружилась и её слабоватая сторона. Она смогла только лишь испугаться и посочувствовать Антону, предположив при этом, что он сам виноват. А выручал его кто-нибудь из проходивших учителей.

В следующей встрече, под лестницей, народу набралось побольше, остальные присутствовали как зрители и как некоторая подмога вымогателям. Они обступили Антона, и белобрысый дружок кавказца сбоку выхватил портфель.

– …Ну, поищите чё-нить… – и сам успел вымолвить Антон, а затем указал переднее отделение… Дружок кавказца нашарил-таки монету, и шайка понемногу разошлась.

А кульминация этой истории с деньгами произошла на улице. Перед переходом дороги Антон увидел, что на другой стороне стоит его главный вымогатель, но пока не дрогнул, даже немного ободрился, переходя, и, как вначале, спросил:

– Какие проблемы?

Вот после этого вопроса он уже дрогнул, будучи остановленным рукой и услышав ответ:

– Деньги или жизнь!! Я тя щас зарежу!

Это было довольно похоже на нападение на Антона, совершённое летом девяносто восьмого года двумя его сверстниками; те тоже угрожали достать нож, и что особенно интересно, совершенно одинаково тогда и теперь себя чувствовал и вёл Антон! То есть для подобной ситуации его идеология лидеров так ничего и не дала! Антон остолбенел, похолодел, глядя в глаза вымогателю и не произнёс ничего внятного, а тот пояснял:

– Я могу у тебя кошелёк забрать, а могу жизнь! Кошелёк или жизнь?!
– Жизнь!
– Тогда кошелёк!

 Антон быстро метнул взгляд в его карман и увидел там только сигареты.
– Да твой друг уже доставал у меня из портфеля.
– Ну, мало ли, чё он доставал! Я х… чё получил!
– Да ладно, чего я тебе сделал-то?
– Да ничего, кошелёк давай!..

Вдруг произошла невероятная перемена обращения, он заулыбался:
– Да ладно, я пошутил, чё ты напрягся-то? Ты где живёшь-то?
– Зачем тебе, чтоб ограбить?
– Чего? – он стал прежним. – А если я тя вправду щас зарежу?

Сзади подошёл остальной народ не из восьмого «А». Одни вместе с Эльнаром – Антон услышал, как назвали смуглого – стали его пихать, другие – наблюдать. Друг Эльнара даже сдёрнул с Антона штаны, как будто Егор научил этому всех остальных крутых в школе. Происходящее заметила шедшая по тротуару старушка.

– Вы чего там вытворяете?!
– Да мы тут тусуемся, бабуль! – усмехнулся Эльнар.
– Ну да, все на одного! Сейчас милицию позову!

Наконец, Эльнар толкнул Антона ладонью в лоб и подкосил его, а тот, уже падая, схватил его за руки и потянул за собой, и когда они оба упали рядом, Эльнар вдруг… застонал. Среди свалки осенних листьев оказалось что-то твёрдое, на что он упал. Антон быстро поднялся, и один жирный наблюдатель крикнул: «Беги!». Антону и вправду ничего более не оставалось. Он побежал и, обернувшись один раз, увидел догоняющего его Эльнара, а обернувшись второй раз – не увидел. И только теперь он встретил свою маму, шедшую в этот момент в школу.

VI
Егор Авдеев, в дальнейшем встретившись с Антоном на лестнице в окружении своей крутой свиты – Сиверцева, Есина – процедил ему сквозь зубы: «Ты меня бесишь, козёл!» – одновременно хлопнув его по затылку. Затем, он стал твердить эту фразу в укороченном виде: «Ты меня бесишь!» – впрочем, и не только Антону.

Да, Антон понял, что его уподобление крутым привело не к тому, но были ли у него варианты, как сменить линию поведения? Эта, выработанная больше года назад, нисколько не научила его размышлять. Он не мог сознательно подвести итоги, а мог только выжидать подходящий момент, последний шанс проявить себя всё с той же стороны как-нибудь более удачно, то есть довести свой облом до крайней точки. В школе это произошло, когда сущность крутизны Антона была раскрыта другим человеком – учительницей биологии.

В тот день в кабинете биологии, перед уроком Егор уже на виду у Надежды Любомировны выворачивал Антону руку. Первое, что при этом она сказала:
– Ты, Хибарин, хоть как-нибудь сопротивляться можешь? Взял бы да и дал Авдееву!
– А-а… Да, вот-то рука свободная! – Антон даже махнул кулаком в сторону лица Егора, тупо опомнившись, а Надежда Любомировна кивнула с прикрытыми глазами, мол, вот именно, что ж ты?

А до конца перемены успело произойти целое событие, всё так же наблюдаемое учительницей. При попытке Егора продолжить выворачивать руку, Антон нанёс упреждающий удар – стукнул по ползущей по парте руке Егора кулаком:

– Чё эт ты, я тя щас трогал? – встрепенулся тот. – Я его трогал? – обратился он с вопросом к Надежде Любомировне, затем к сидящему сзади Юре Михалёву и, наконец, произнёс свою коронную фразу: «Ты меня бесишь!»
– Щас ты сам меня выведешь! – вдруг нашёлся у Антона ответ и, причём, довольно искренний. И к Егору вернулось подзабытое детское удивление. На просьбу повторить Антон ответил, ещё и скорчившись: «Ты меня выводишь!!!». Последовал совет пройтись и сказать это всем в классе. Антон чуть-чуть прошёлся и вернулся на прежнее место. Егор тогда стал собирать класс вокруг него, а он твердил всё то же. Учительница только лишь вздыхала, облокотившись, глядя на этот дурдом до самого звонка на урок.

И всё-таки она высказалась по поводу крутизны Антона прямо на уроке, только не сначала! Ей снова оказался нужен доклад, на следующем же уроке, Антон этого как-то не усвоил, а по списку она начала спрашивать в обратном порядке, и первым оказался он – Хибарин.

Он встал, постоял молча и получил вопрос:
– Про круглых червей написал что-нибудь?

Он мотнул головой.
– Нет? Ну, значит, и проблем нет! – и Надежда Любомировна поставила что-то в журнале. Уж тем более не написал доклада Авдеев, а Колчанов мешал читать его девочкам. Всё это дополнительно разъярило её.

Егор сидел перед Антоном справа и вдруг обернулся к нему, а тот, теперь уже шёпотом, прошипел: «Ты меня выводишь!». И тут, по настоящему выходить из себя начала Надежда Любомировна.

– Авдеев, хоть бы на уроке совесть поимел! – воскликнула она.
– А я просто посмотрел на него, а он стал… рожи корчить.
– Да я тебе за то, что ты на перемене вытворял, поставлю «два» по поведению!
– Да... не имеете права… – сказал он довольно тихо, но она, на его беду и на беду Антона, расслышала это.
– Ах, ты уже о правах заговорил?! Да просто гнидой быть не надо!!! – и она в течение полминуты молча сверлила его бешеным взглядом, который совершенно не шёл педагогу. Егор вздохнул. Антон подумал, что он бы такого взгляда не выдержал и ушёл бы с урока, и тут Надежда Любомировна обратилась и к нему, начав грандиозную развязку всей долгой истории с его крутизной.
– А за тебя, Хибарин, мне даже обидно!! Только чтобы над тобой продолжали издеваться, выставляешь себя героем!

Наконец, сидевшему вблизи учительницы Диме Есину было поручено вызвать классного руководителя восьмого «А». По приходе Любови Ильиничны ей было указано, в первую очередь, на Антона.

– Смотрите, Любовь Ильинична, вот Хибарин сидит у меня на уроке, но больше я его на свой урок не пущу! Во-первых, Хибарин, ты на надомном обучении, во-вторых, я не твоя учительница!! – дошло до уже подзабытого упоминания его мамы: – Твоя мама упросила меня разрешить тебе находиться на моих уроках, и я согласилась, потому что я её уважаю, а уважаешь ли ты её – это вопрос к тебе лично!

Далее, «биологичка» объясняла Любови Ильиничне то, что вкратце уже высказала Антону до её прихода.

– …А так Авдеев – что? – захотел – руку пожал Хибарину, захотел – её вывернул!

Несмотря на базарную аффектацию Надежды Любомировны, в принципе, она говорила как раз то, что Антон уже чувствовал сам, но не находил слов, чтобы сказать об этом. Даже теперь Антон не очень понимал, о чём говорит учительница биологии, настолько он отупел от своей идеологии лидеров. Он не слушал, а просто смотрел на оскал Надежды Любомировны, у которой не хватало зубов, и на Любовь Ильиничну, и лица обеих были ему противны. Кое-что промолвила и классный руководитель.
– Знаете, это, наверное, только в России… – она любила всё списывать на «такое время» и «такую страну».

Обвинения от «биологички» достались даже – невероятно! – Тане Ермилиной и Наташе Гуськовой.
– …Им ведь всё до Фени, что сегодня с Хибариным и что потом с другими может происходить, – и Ермилина, действительно, не выразила обеспокоенности, столь свойственной ей раньше, не сходившей с её лица. Она просто устала волноваться за репутацию класса, который учителя давно прозвали гадюшником. Теперь она взглянула на учительницу непонимающе, в первую очередь не понимая того, почему та так выражается. И совсем уже вскользь было упомянуто поведение на уроке Колчанова.

 Решением Любови Ильиничны на данный момент было поменять местами Авдеева и Хибарина и пересадить ещё кое-кого. По уходе классного руководителя, Надежда Любомировна продолжила выслушивать доклады. Сидя на новом месте, Антон пару раз кинул взгляд на старое, где сидел теперь Егор, чтобы посмотреть: не забыл ли он чего он и не замышляет ли тот чего ещё. В свою очередь, Егор отчётливо прошептал подсаженной к нему Ане Оснадиновой: «Вот он ко мне зачем обернулся уже два раза?». Егор придумал новое средство против Антона, которое, применительно к себе, он посчитал бы более жестоким, чем побои – бойкот. Когда этот урок, вместивший в себя слишком многое, наконец, закончился, Антону показалось, что Егор как-то обратился к нему, и он произнёс: «Чё?» – так, что аж брызнула капелька слюны.
– Да ничё, я с тобой вообще не буду говорить! – последний шанс Антона уже минул.

В этот день оставался ещё один урок – история. На разных уроках восьмой «А» рассаживался по-разному, за этим на время перестали следить, и Антон теперь сел с Нодаром Джения. И вдруг решил озвучить ему некоторые размышления о произошедшем на биологии.
– Чего, не пойму, учительнице надо было, чтобы я Егору врезал что-ль? – и услышал от Нодара неожиданный комментарий:
– Не знаю! Его вообще зря из той школы вернули, ещё бы его там побили, за то, что я к нему чувствую ещё со второго класса!

А Егор в этот момент весело схватил сзади Диму Есина, подняв ему капюшон кофты, стоя коленями на стуле; он специально всем показывал, как он может запросто общаться и по-детски веселиться без Антона. Оказалось, что у них с Димой нет учебника. Когда Дима подошёл попросить его у Антона с Нодаром, и Антон уже давал свой, подошёл и Егор, сморщившись и сказав: «Не, у него не надо!» – и был взят учебник Нодара.


Обломный этап закончился, когда две его составляющие – домашняя и школьная – схлестнулись воедино. Поэтому в нём оставался ещё один день. Кстати говоря, при всём, что произошло, Антон действительно был на индивидуальном обучении, только не на надомном, это было устроено скрыто от него, и официально у него некоторые учителя были не те, что у класса. И на следующий день он, воспользовавшись этим, не пошёл в школу.

А вечером… Вечером бабушка обнаружила у него синяк на предплечье и устроила скандал. Обнаружила, можно сказать, случайно: Антон заляпал футболку мороженым и стал переодеваться. Галина Архиповна начала допытываться:

– Это что это, опять? Ну-ка, кто бил?! Большой?! – Антон мотнул головой. – Маленький? Егор?! – А Антон подумал, что его мог бить сюда и Эльнар, вымогавший деньги. – Нет, ты говори, Антон, не надо стесняться! Егор бил?! Или другой?! – растерянный Антон всё-таки вспомнил, что, скорее всего, в предплечье его бил Егор, и промолвил:
– Да!
– Нет, Валь, ты как хочешь, но я пойду!! Сколько ж это может продолжаться?! Гнида такая!! Шмокодявка! Ещё телефон его узнаю, родителям всё выскажу! Да и самому ему уши оборву!!.. Ещё, поди, размер снимать придётся… синяка этого!..
Антон почувствовал, что, как всегда, чего не смог сделать он сам, то сделают за него, и с навернувшимися слезами лёг на диван, а бабушка с кухни добавила: «Я тебя, Антон, не подведу!». Пришедший, покурив, Виктор Захарович, поинтересовался у неё о причине крика.
– Да шмокодявка какая-то там… в школе…
– Ну ладно, может, Хибарин пойдёт? – он так называл отца Антона.

 Наконец, состояние Антона обнаружила его мама и сказала бабушке:
– Ну и чего ты делаешь? Иди, посмотри!

Галина Архиповна успокоилась и пришла к нему:
– А чего ты, Антон? Ну, если для тебя это так важно, то я не пойду! – на неё так подействовали слёзы Антона, он плакал всё-таки уже не так часто. – Как? Идти мне? Или не надо? А?
– Ладно, потом узнаешь! – отвела её Валентина. Если бы для бабушки хоть что-нибудь значило ещё и общение Антона! Она в тот вечер изъявляла намерение проявить только себя.

Антон пошёл в ванную высморкаться и умыться, и там вдруг стал топотать и дико вскрикивать от желания возмездия Егору. В ванную заглянула Валентина Викторовна и рассказала своей матери, что Антон ведёт себя неадекватно.