Тётя Маня

    История  народа  складывается  из  историй  жизни,  из  биографий каждого человека в среде этого народа.  Или  наоборот:  судьба страны  накладывает отпечаток  на  жизненные перипетии каждого её гражданина.
     Тётя Маня – старшая сестра нашего отца. Она родилась в 1921 году в крестьянской семье, а в начале  30-х годов  главу семьи, крестьянина-середняка, раскулачили. А ведь он только-только выбился из бедности, построив вместе с братом Филиппом дом на две семьи и купив вскладчину с ним конную сенокосилку. В девяностые годы мой отец взял в енисейском архиве копию личного дела кулака Шишмарёва Петра Васильевича,которая стала нашей семейной реликвией. В личном деле  две выписки из протоколов заседаний Усть-Питского сельского совета от 1933 года с постановлением "утвердить Шишмарёва П.В., 40 лет, в кулацкое хозяйство, как имевшего эксплуатацию наёмного труда 1929 г. и эксплуатацию сельхозмашины 1930 года, как вычищенный из колхоза кулак. В виду чего просить РИК обложить в индивидуальном порядке". (Этот корявый бюрократический вердикт страшен силой унижения личности.  Вычищенный!..  Будто не человек, а хлам какой-то).  Ниже в социально-экономической характеристике Шишмарёва П.В. указан состав семьи из 6 человек. Есть ещё выписка из протокола Енисейской районной специальной комиссии, в которой указано, что "Шишмарёв П.В., деревня Усть-Пит, рождения 1892 г., лишён избирательных прав, Президиумом Ен. РИКа 30/07-1929 г. как кулак, из материалов расследования видно, что систематического найма рабсилы не было, был наём только 12 человекодней и доход от эксплуатации с/х машины 70р. 50к. Брат Филипп Шишмарёв демобилизованный красноармеец. Служил в РККА с 1920 г." (Поясню, что это был за наём рабочей силы в 12 человекодней. Братья достраивали дом, а нужно было ещё успеть заготовить сено. Вот и предложили братья одному пришлому мужчине поработать у них на сенокосе. Кстати, отец наш незадолго до смерти рассказывал нам, что много позже он встретил в Енисейске этого мужчину, теперь уже старика. Старик, как ни странно, узнал отца и признался ему, что это он написал донос на братьев. "Зачем Вы это сделали? Они что мало Вам заплатили? - спросил отец. - Нет, заплатили хорошо. Просто я тогда им сильно позавидовал").  Дом и всю домашнюю утварь после раскулачивания тёти Маниного отца, а нашего деда, сельский совет продал колхозу. В личном деле есть также торговая ведомость "на продажу кулацкого имущества Шишмарёва П.В." Вот перечень этого имущества с указанием количества, цены и сумм: дом деревянный - половина, баня, хлев - одна половина, желобник - 30 штук, табуреток 2, столов-2, кровать, зеркало, таз оцинкованный, ведро оцинкованное, самопряха, шаль-1, самовар, корова, овец-3, доха собачья-1, половики-3, кули-8, пимы женские-1, ушаты-2, печь железная, точило, кадь деревянная, перина. Вот таким богатеем был кулак Шишмарёв. И всё это самое необходимое для жизни имущество было отнято и продано колхозу.
  Разорённое семейство, чтобы выжить, подалось в североенисейский район на прииски, однако перед войной было вынуждено вернуться в Усть-Пит: у Петра Васильевича открылось язвенное кровотечение. Жену, совершеннолетних детей  Марию и Петра  приняли в колхоз, а глава семьи в 1942 году умер, не дожив и до 50 лет. Его сын (мой отец) был в это время на фронте.
  В  годы  войны тётя Маня была направлена колхозом на курсы в  рыбинский сельскохозяйственный техникум  и  по окончании его несколько лет работала на ферме животноводом.  Но где-то году в 1947 в Усть-Питу появилась геологоразведочная партия, Мария познакомилась с разнорабочим этой партии Иваном Матвеевичем Зыряновым, родители которого уроженцы  Пировского района, и вышла за него замуж. Молодожёны жили сначала в Усть-Питу  на окраине деревни, в домике,  который Иван Матвеевич срубил сам.  Но потом Иван увозит Марию, сына-первенца Володю  и маленькую дочь Зину в  Енисейск.
     В Енисейске Зыряновым дали квартиру в старинном купеческом доме  в центре города, на улице Кирова. Дом знаменит ещё и тем, что в гражданскую войну во дворе его колчаковцы расстреливали красных  и  жителей, сочувствовавших им.  Это подтверждают документы, хранящиеся в енисейском краеведческом музее.  На втором  этаже  дома, в бывших покоях купцов, проживали более авторитетные граждане. Например, бывший военный чекист Донзаленко.  Простолюдины были поселены на первом этаже, в полуподвальных помещениях, где раньше располагались лавки и склады купцов. Квартира  у Зыряновых состояла из двух маленьких комнат с низкими сводчатыми потолками, коридорчика-прихожей  и кухоньки слева.  Чтобы попасть в неё с улицы, надо было подняться по пяти-шести  ступеням крыльца и пройти прямо по узкому и длинному тёмному коридору. Слева по коридору была другая квартира, жильцы которой постоянно менялись.
    Тётя Маня очень любила это своё гнёздышко. В квартире была стерильная чистота.  На окнах ослепительно белые занавески, украшенные ажурной вязкой, на подоконниках цветы, они и на стенах  в рамочках, вышитые гладью и крестиком. Вышивала, конечно же, сама хозяйка, которая была хорошей рукодельницей. Она единственная из сестёр хорошо шила и поэтому обшивала своих младших сестричек.
   Цветы тётя Маня обожала.  Бывало,  баба Мариша уводила нас, маленьких внучат,  за деревню в луг на прогулку и на обратном пути  непременно говорила: «Нарвём цветочков для тёти Мани: она цветочки любит».
   Семья Зыряновых была очень гостеприимной, поэтому мы, усть-питские родственники, любили  у них бывать.  Появляемся на пороге, и  нам навстречу с визгом восторга несётся младшенькая  Зина и виснет у кого-нибудь на шее. Следом появляется улыбающаяся тётя Маня. У Зыряновых часто ночевала и наша дальняя  деревенская родня, и просто земляки.  Всех принимали по принципу «в тесноте, да не в обиде». А ведь за гостями надо было перестирать – вода же была привозной, и за неё брали пусть маленькую, но плату.  И  уж когда мы, шестеро племянников тёти Мани, в Енисейске в разное время  учились, то от Зыряновых  не  вылезали.  Дядя Ваня страдал извечной болезнью российских мужчин: он крепко выпивал. От чего страдал и семейный бюджет, несмотря на то, что оба супруга работали.  Поэтому продукты в магазинах тётя Маня покупала не торопясь,  старалась брать то, что подешевле. Но и из дешёвых продуктов  она умудрялась изготовлять  потрясающе вкусные, как нам казалось, блюда.  Вспоминаю эти вечера на кухне. Их сын Володя очень любил читать, поэтому среди тарелок у него непременно в вертикальном положении книга.  Автоматически забрасывает в рот ложки  с едой, а глаза бегают по тексту. Вдруг как захохочет громко!  Это его реакция на смешной эпизод в книге. Или цитирует вслух что-то  понравившееся. С удовольствием цитировал, к примеру,  что-нибудь из «Евгения Онегина»  или из похождений бравого солдата Швейка. Обсуждали мы здесь и наши студенческие дела, тётя Маня любила эти наши беседы, и лицо её светилось любовью к своим детям и к нам, племянникам.
   Дядя Ваня детей своих тоже любил, но с сыном иногда возникали стычки  по идеологическим вопросам, когда  Володя был старшеклассником, а потом студентом.  Помню, как они разругались, когда выясняли, кто работал  на великих ударных стройках страны. Володя утверждал, что это были  комсомольцы,  а дядя Ваня говорил про зэков. (А истина, быть может, была где-то посередине?) Дядя Ваня был реалистом,  а  мы  наивными  молодыми романтиками.  Иногда реализм дяди Вани торжествовал. Был такой случай.  Володю, как лучшего ученика и активиста,  школа решила направить в Артек.  Утвердили его кандидатуру на школьном комитете комсомола. Старшей пионервожатой бы помолчать до окончательного утверждения, но она поделилась с Володей этой радостью.  Счастливый, появляется Вова дома, визжит от радости Зина, сияет радостью лицо матери, и лишь глава семейства невозмутим: «В Артек?  Сына простого  работяги?  Да  не  будет этого!». И как словом, так и делом: городской комитет комсомола заменил Володину кандидатуру кем-то другим, видимо, из своего круга.
    Конец жизни у тёти Мани был тяжёлым. Муж её погиб рано: был убит каким-то негодяем, когда вечером по темноте под хмельком возвращался домой. Более  тридцати  лет она была вдовой.  Когда стала болеть,  дочь Зина взяла её  к себе. Зина, окончив енисейский пединститут, была направлена на работу в  посёлок Захаровку, Казачинского района. Посёлок на правом берегу Енисея. А правобережье Енисея – это бездорожье, это проблемы с транспортом. Зина, отработав два года, попыталась вернуться обратно в Енисейск, но её не отпустили, пригрозив отнять диплом.(Читателям помоложе поясню: при советской власти молодые специалисты после окончания вуза были обязаны отработать три года там, куда были направлены, а уж после этого строить свою жизнь самостоятельно. Мера, на мой взгляд, в общем-то разумная).  А на третий год из армии вернулся Александр Лыткин, и Зина выходит за него замуж.
   Из Енисейска тётя Маня уезжала с тяжёлым сердцем: она любила этот уютный городок,  здесь прошли её лучшие годы. В  посёлке  тётя приживалась очень тяжело. Она не была здесь хозяйкой.  Дочка большую часть времени проводила в школе, а по возвращении  впрягалась в домашнее хозяйство.  Времени поговорить с матерью по душам было очень мало. Маленькие внуки новую бабушку не принимали, так как авторитетом у них была баба Галя.  А главное, тётя Маша не могла принять образ жизни своей родни.  Она любила всё красивое.  Это у неё от матери, а больше, наверное, от отца.  Почти все дети Шишмарёвых в молодости владели музыкальными инструментами: в доме были балалайка и гитара,  все обладали  красивыми, мощными голосами, умели петь многоголосицей. Бывало, в Усть-Питу соберутся вместе, запоют – вся деревня наслаждалась их пением.     В Захаровке же, в леспромхозе, куда съехались за длинным рублём из разных концов страны, радость жизни многие находили в выпивке, было много пьющих семей, в числе их и семья Лыткиных. Это усугубилось, когда пала советская власть и стал быстро разваливаться леспромхоз – ведущее предприятие посёлка. Когда тётя Маша жила в Захаровке, мы состояли с ней в переписке, и у меня сохранилась часть её писем. Кое-что из них процитирую:  «Надя, мы очень одиноки. Зина в замужестве совсем разочаровалась, связывают только дети. Мечталось иметь опору, защиту, а вместо этого слышит упрёки, отборную брань,  кулаки об стену и кукиши.  Нажрётся алкоголю и делает что попало».  Или: «С переездом на новую квартиру у нас ничего не изменилось, разве что спят теперь в разных комнатах: он на диване, как квартирант, да и ночует дома не всегда. То на работе, то у матери, пьют там».  Конечно же,  в такой обстановке Марии Петровне было очень тяжело, она жалела дочь – всё это усугубляло её нездоровье.  В июне 2002 года она скончалась от инсульта в возрасте 80 лет. Судьба в одном была милостива к ней: она ушла из жизни раньше дочери. Зина через пять лет умерла от рака.