Умеючи жить надо

Перед глазами высушенные солнцем коробочки с семенами. Они размешивают синьку неба по часовой стрелке. От земли парит. Трава выжжена до соломенного хруста – лето в горах.
Глоток тёплой до отвращения воды не освежает, но надо пить: по времени, не по желанию – иначе солнце высушит тебя, как эти стебли.
Яшка ловит на соломинку муравья. Тот старательно бежит, Чайкин следит за ним расфокусированным взглядом, разморило.
– Лис, а ты бы на гражданке как устроился? Работа там, все дела... Умеешь жить?
– Устроился бы как-нибудь, – Лёнька рассматривает дальнюю гряду.
– Специальность есть?
– Нет.
– А чё? Учился ж.
– Выгнали из речного училища. Судоводителем мог бы стать. Практику даже проходил...
– За что?
– За драку...
Яшка понимающе лыбится:
– Зря ты так, без профессии нынче никуда. Вообще умеючи жить надо.
– Нахрен такое умение, обман один, – неожиданно резко ругается Лис.
Муравей десантирует с соломинки вниз.
* * *
Из заднего кармашка джинсов у Ромы торчала сотня, сложенная вчетверо. Растеряха Рома. Считай – потерял. Слушай, слушай препода, не оглядывайся, экономика – наука экономная. Сидящий сзади Димон аккуратненько подколупнул ногтем бумажку, чтоб спикировала вниз. Припечатал кроссовкой и подгреб к себе. Что упало, то пропало.
После занятий его догнал у железной дороги Антоха, Ромашкин кореш, схватил неловко за петельку рюкзака, задышал взволнованно:
– Отдай сотню, я видел, что ты стырил.
Димон не спеша развернулся, глянул презрительно.
– Да иди ты. Сам, небось, спер и на меня катишь.
Речники негласно делились по статусу на городских и общажных. Местные – ночевали дома и пользовались всеми благами цивилизации. Приезжим достались во владение обшарпанные стены общаги и бдительное око коменданта. Не разгуляешься. Веры им, как отбросам общества, не было. Рома, Лёнька – общажные. Димон, Антоха – из городских.
– Дим, гони сотку. Роме из деревни родичи посылают нечасто, он на гитару бережёт.
– Не бухает, значит, и в «Лабиринте» не клубится? – Димон ядовито прищурился, скинул руку Антохи со своего рюкзака.
– Не, ты чё... Копит, под матрас складывает...
– Ммм... Цель, значит, есть, хоть и раздолбай. Ладно, пожертвую сотку, свою, кровную, заметь, на благое дело – невелики деньги – берите и помните мою доброту. Скажешь ему, типа сам на полу в аудитории нашёл. Нефиг раззявой быть, умеючи жить надо.
Димон сунул офигевшему от такого поворота Антохе мятую сотню, тычком в плечо отпихнул его вниз, под откос, и быстро свалил – только зашуршал гравий насыпи.
Через пару дней Ромашкина нычка под матрасом пропала. Пара косарей, обёрнутые в тетрадную обложку... Год грёз о гитаре...
– Это Димон подослал кого-то. Он про нычку знал, – настаивал Антоха.
Димон закатывал глаза и цедил сквозь зубы:
– Ты тоже знал. Нет? Я к вам со всей душой, а ты мне спецом про это растрепал, чтоб на меня свалить. Планировал. Гитаристы, мля, трио, у них всё просчитано...
Ему поддакивали другие:
– Общаговские сами сперли. Городским туда хода нет.
Ромашка горестно вздыхал. Антоха готов был лезть в драку, Лис удерживал его, как ретивого коня. Смотрел недобро – верил корешу Ромашке, а не скользкому Димону, но на виду у всех затевать потасовку не годилось.
Подрались они позже, на нейтральной территории, под мостом, где подкараулили вора на подступах к учебному корпусу.
В октябрьском сером, сыплющем моросью утре белели полоски тельняшек, мелькали встрёпанные, полуоторванные гюйсы. Из носа Димона – кровь на форменку. Кровь на костяшках пальцев Лиса. Рюкзаки раскисают в луже. Даже злости настоящей не было на этого дурака, просто непонимание – как так можно – у своих же спереть, и не с голодухи, а по приколу, потому что возможность появилась, ещё обозвал это умением жить... Хотелось, чтобы понял, вернул. А он лишь матерился и всё ожесточённее лез в драку. Отстаивал своё видение ситуации:
– Какого хрена вы вообще лезете в это дело, а Антоха? Нафига, Лис, впрягаешься, вообще не твоя тема!!! Смотрите, чтоб не пожалеть потом – заступники хреновы!
Дело не стали замалчивать. Димон задокументировал побои в травмпункте, рассказал директору, что его вынуждали сознаться в краже, которой он не совершал, угрожали, а потом – избили.
Два несчастных косаря нашли общественные активисты у Лёньки в тумбочке...
В тот же день на стене висел приказ об отчислении Лиса. До милиции дело не дошло – и на том спасибо, так говорили. Лёнька перечитал текст несколько раз, не мог поверить глазам, канцелярская бумажка не врала, беспощадно разрезала на полосы небытия хрупкое, неуверенное будущее Лёньки-речника и веру в справедливость. Теперь остаётся только в армию... Он ушёл в общагу, собрал вещи и больше в стены училища не возвращался.
* * *
Солнце ползёт в зенит, становится совсем жарко. Сержанты молчат о крахе карьеры Лёньки-речника. Тикает метроном кузнечика. Не в правде сила, а на стороне «умеющих жить». Не про них это с Яшкой.