День 3Д. Послесловие

Глава первая
Синтия торопилась на кладбище. Она сошла с узкого тротуара, все меняется в этом мире, на новых улицах – и новые широкие тротуары, а здесь – на улице Застенной – так и остались – узкие,старые, и засеменила по мостовой. На кладбище ее должен был ждать муниципальный рабочий со стремянкой. Когда полицейская машина медленно кружила по городу, мегафоном предупреждая жителей о надвигающейся буре с градом, она в первую очередь подумала именно о кладбище. Но телефон мэрии был постоянно занят. Синтия вздохнула, оделась и вышла из дома. Тогда сначала к соседу.
Эта напасть на ее памяти уже случалась дважды. Первый раз град прошел на следующий после гибели Мориса год. Тогда град был не очень сильный, все осталось целым. Правда, после бури Давид решил перестраховаться, демонтировал стеклянную оранжерею и поставил вместо нее пластиковую, а над окнами веранды были смонтированы собирающиеся в гармошку жалюзи. Сейчас как раз было самое время попросить соседа опустить их. Но первый град врезался в память потому, что, когда она во время бури поднялась в кабинет проведать отца, тот последнее время совсем сдал и почти не вставал с дивана, то увидела его стоящим у окна и смотрящим, как мелкий частый град покрывает белым ковром газон:
- Это Морис меня зовет к себе, в Антарктиду, - старик отхлебнул виски из стоявшего на подоконнике стакана.
Синтия подошла к нему сзади, обняла за плечи и положила голову ему на спину. Они так и стояли, пока отец не допил виски и не повернулся к ней. Его глаза оставались сухими, все уже выплакано, он наклонился и поцеловал дочь.
Он умер на следующий после бури день, на своем диване после полудня, во время сиесты. Поэтому Давиду уже не перед кем было оправдываться за снос старой оранжереи. Он тогда же предложил поменять стекло на пластик и Памеле, но та только рассмеялась – мои стекла – как из стали, а, если что, то у меня есть запас. Когда Памела начала хозяйничать на своем участке, то обнаружила за оранжереей деревянные полузакрытые ящики со стеклом, переложенным промасленным картоном и полусгнившим мочалом. Стекло было невероятной толщины, такими же листами была покрыта и сама оранжерея, где местами еще угадывались очертания раскинувшего крылья орла. Тогда отец Синтии рассказал Памеле, что покойный арендатор после войны купил за бесценок запасы стекла с какой-то нацистской базы и перевез их сюда. Оранжереи выдерживали все непогоды, и ящики с запасными стеклами так и стояли у забора, зарастая бурьяном. Выкидывать их было жалко, полезного места они не занимали, каши – не просили, и Памела их оставила.
Ее оранжерея пережила и второй град, который случился спустя несколько лет и был гораздо сильнее. Тогда белые голубиные яйца настойчиво колотили в опущенные жалюзи веранды, окна были предусмотрительно закрыты ставнями, Синтия от страха молилась, телефонная линия была повреждена, связи с Памелой не было, а Давид успокаивающе гладил ее по голове – не волнуйся, ее стекла все переживут. Да, стекла Памелы пережили и тот град, но теперь пришла очередь самого Давида. Наутро выяснилось, что град разбил витраж их семейного склепа. Синтия тогда с ужасом слушала Давида, который опять ее успокаивал, дорогая, не волнуйся, я уже поговорил с пастором, он свяжется с епархией, там у них, при соборе, есть хороший витражист, он все сделает, да, представляешь, а в самой церкви, пастор этим необычайно горд, божий дом, витражи остались целы.
Синтия очень переживала, витраж был очень непростой, он изображал фамильный герб, в центре которого, на красно-зеленом поле, была гордо вскинута голова коня. В стародавние времена большая часть шотландцев оседала севернее, там, где по реке проходила граница владений английской короны. А предок Синтии породнился с родовитыми южанами и остался здесь, передав своим потомкам светлые глаза и иногда -даже светлые волосы. Но, то что не удалось за века сделать южной крови, сделала за одно поколение иудейская кровь предков Давида. Алекс и Сандра выросли черноволосыми и черноглазыми. Синтия и увидела их тогда, последний раз - вместе, на похоронах, через несколько дней после смерти Давида. Сандра даже успела выбраться из своей Бразилии. Их отец, всегда послушный зять, проработавший по требованию тестя все последние годы на атомной станции, словно выполнял его завет. Валет тогда сделал для церковников точную, под размер проема, фанерную дощечку, Давид срочной почтой отправил эту дощечку с деревянной копией самого герба, успел получить посылку обратно, они с Валетом и, конечно, с Синтией, отправились на кладбище, где Валет встал на стремянку, вставил витраж в проем и аккуратно затер швы мастикой. Давид с Синтией вернулись домой, муж присел за стол выпить чаю и – повалился набок.
Все эти мысли торопились с ней на кладбище – Синтия локотком придерживала ту самую фанерку, которую когда-то вырезал для витражиста Валет, держи, подруга, когда будешь ждать следующую бурю – попросишь меня, я ее вставлю поверх витража, так будет – спокойнее. Валет не дождался своей бури, и ему не пришлось закрывать витраж. Синтия хранила фанерку в секретере, со старыми письмами и фотографиями Памелы. А этот град – будет моим.
Сосед быстро закрыл жалюзи, только одно стекло осталось все равно открытым, мое почтение, но там что-то заело, а, может, и заржавело со временем, когда их последний раз закрывали. Синтия вернулась в дом и тут же дозвонилась до мэрии, да, конечно, только давайте как можно скорее, нам еще многое по округе надо закрыть, да и водостоки надо все успеть проверить, она быстро оделась, схватила фанерку и поспешила на кладбище.
Ремонтный грузовичок уже стоял у входа на кладбище. Рабочий ждал ее - стремянка стояла под витражом. Он взял из рук Синтии фанерку, поднялся по стремянке, достал из широкого нагрудного кармана спецовки какой-то тюбик, не волнуйтесь, это жидкий пластилин, я потом все аккуратно вытру, и закрепил фанерку в проеме. Все, спите спокойно.
Рабочий уехал, можно было пойти к Памеле, узнать, слышала ли она предупреждение, но, сделав было шаг, она поняла, что силы – оставили ее. Синтия повернулась к склепу, отрыла дверь, зашла внутрь и опустилась на каменную скамью. Позвоню Памеле, когда вернусь. А пока - посижу со своими, передохну. Нет, раз уж пришла… Синтия достала носовой паток и стала протирать надписи. На маминой золото-то совсем выцвело, надо бы подкрасить, а просить-то и – некого. Разве что того же рабочего. Конечно, за кладбищем мэрия присматривала, листья и ветки регулярно убирались, дорожки время от времени обновлялись светлой каменной крошкой и даже подметались. Но убранство – оставалось на совести потомков. Надо будет, когда Сандра приедет со своей маленькой китаяночкой, попросить ее, она же когда-то и картины рисовала. Алекс регулярно приезжал с семьей на каникулы, а Сандра после смерти отца несколько лет не была дома. Она и после похорон Давида вела себя странно. Решив задержаться на несколько дней, Сандра почти все время провела у Памелы. Синтия тогда не ревновала – ей действительно хотелось побыть одной, да она и видела, как эти две так разновозрастные подруги подходят друг другу. Такая же бродячая душа. А как-то вечером, перед сном, Сандра неожиданно призналась, прости, мама, что дом – тяготит ее, что она не может спать в своей комнате, где спала столько каникул со своим мужем. Когда они ее провожали на вокзал, звать тебя с собой в Бразилию, я не буду, все равно не поедешь, Валет заехал за ними на уже запыленным годами «транспортере», меня еще в мэрии попросили встретить нового пастора, поминальная по Давиду месса была последней службой их старого священника, вот, даже дали табличку с названием прихода, он же как раз приезжает на том поезде, который потом заберет Сандру, уже на вокзале, я здесь постою с табличкой, а вы, время еще есть, идите в кафе, чтобы вас не затоптали приехавшие к морю отпускники, вот тогда, в кафе Сандра и сказала, мама, не знаю, когда мы увидимся. Но последние несколько лет Сандра стала приезжать регулярно. Правда, всегда на один день, без ночевки. И – не одна. Синтия не расспрашивала дочь о личной жизни, но ухоженное лицо Сандры говорило о том, что там, за морем, она не остается без мужчины.  Но отсвет одиночества в ее огромных черных глазах, бросившийся Синтии в глаза тогда, на похоронах Давида, беспокоил мать. На это наслаивались и немые вопросы соседей, которым совсем небезразлична была судьба вечно первой фамилии городка. Синтия сторонилась расспросов о Сандре рассказами об Алексе, про Бразилию никто не знал, она взяла с Памелы клятву не говорить об этом никому, Синтия почему-то стеснялась говорить о Бразилии. Но городку рассказов об Алексе, которого они и так видели каждый сезон, было мало. Поэтому когда, в первый раз, Сандра приехала с маленькой узкоглазой девчушкой, соседи немного успокоились – ну что теперь делать, они сами – заморские, и эта, вышла где-то за морем замуж - за китайца. Им было и невдомек, что Сандра удочерила девочку. Синтия тоже немного успокоилась. Малышка ей очень понравилась, а соседи, соседи, раз решили, что дочь осела в Китае – пусть так и думают. Но наезды так и остались однодневными. Поставить цветы отцу, пообедать – впятером, это уже когда с Памелой стала приходить Виолетта, и – назад. Каникулы? Моря мне и там хватает. Отрезанный ломоть, я – не сержусь на тебя, подумала Синтия. И ты на нее – не сердись, она стало протирать надписи на плите Давида. Да, к Памеле она уже не выберется, хватило бы сил вернуться домой, тогда ей и позвоню. Платок уже посерел от пыли. Морис… Вслед за соболезнованиями от Кусто, когда пришло письмо от интенданта экспедиции, вам следует обратиться в страховую компанию, там – немалая сумма, и посылка с личными вещами брата, отец порылся в них, достал книгу, поднялся и вышел на улицу. Синтия пошла следом и увидела, как отец направился в конюшню и вернулся оттуда с тазом, в который они обычно собирали яблоки. Затем он побрел к кедру, нагнулся и стал собирать в таз сухие ветки и иголки. Закончив эти нехитрые приготовления к погребению, книга легла поверх веток, отец сел в свой гамак, достал спички и – зажег костер.
Синтия вдруг поняла, что он хочет сделать. Она вернулась в дом, достала в столовой с верхней полки металлическую коробку из-под печенья, в которой хранились вырезанные из журналов рецепты, высыпала рецепты на стол, потом – соберу, заглянула в ванную комнату, где взяла со своей полки первую попавшуюся кисточку и – вернулась обратно.
Она подошла к отцу, костер еще горел, книга не хотела уступать, и старик шебуршил веткой обгорающие страницы, вот, папа, она молча протянула коробку с кисточкой отцу, он поднял голову, протянул руку, на его глазах стояли, именно стояли, не стекая на уже подернутые кровянистой сеточкой щеки, слезы, он взял коробку, и тут она сказала – если хочешь, я съезжу в город и закажу маленькую урну с надписью. Согласьем он опустил голову, и Синтия поцеловала его в макушку. Капитан Скотт, этот погребальный костер – и про тебя.

Глава вторая
Виолетта стояла перед зеркалом, а с улицы доносился дребезжащий голос Памелы – давай, выпендривайся, ты еще не забудь напудриться, и подушись еще, там как раз в строительном магазине этот твой запах будет кстати, а то там у них наверняка каким-нибудь химическим говном воняет. Ну нет, рейтузы я -  сниму. Виолетта стянула с себя заляпанные грязью рейтузы, прошла в свою комнату, достала из шкафа джинсы, натянула их на себя и вернулась в ванную комнату. В кого я превратилась, смахивая давно не приводимые в порядок локоны, подумала она.
Все началось несколько лет назад, как раз по завершению первого и – последнего сезона Салон д’Ар. Тогда на удивление быстро были распроданы почти все натюрморты, оставался один, со свечой и картами таро, и Пьета – ее она решила оставить себе. Как обычно, она сидела в своем креслице у входа, потягивала из мундштука сигарету, рядом грелась под уходящим солнцем кошка, а в тени креслица стояла пепельница и стакан с виски. Что же, думала она, прошло то, что должно было пройти, правда, быстрее, но теперь руки развязаны и надо принимать решение. Когда она продала свой городской салон и сняла в аренду этот маленький зал в приморском городке, она не очень задумывалась о том, что будет дальше. Его мама сразу сказала – картины забирайте себе, можете продать, деньги мне не нужны. Но и Виолетте они были не нужны. Как-то раз, в середине лета, проскочил, даже не намек, а так, мысль вслух. Хозяйка кафе-булочной по соседству, зайдя вечером на стаканчик виски и рассмотрев картины, сказала – вы любите книги, почему бы вам не открыть на будущий год здесь библиотеку для отдыхающих. Будут брать с собой на пляж напрокат, худо-бедно, но на хлеб с маслом хватит. Милая моя, подумала тогда Виолетта, зачем тебе знать, что мне выше головы хватит процентов с продажи салона, а книги… если бы ты знала, как я их уже ненавижу. Поэтому судьба продаж почти сразу была решена в ее голове – отдам деньги булочнице, точнее, не отдам, а вложу в библиотеку при ее кафе, чтобы она их не разбазарила. Пусть сдает отдыхающим, ей виднее, что читают раздобревшие тетки под пляжными зонтами.  Но самой-то надо что-то делать? В голову постоянно возвращалась мысль о северном острове, но ее пугала, нет, не неизвестность, она просто понимала, что одной там не справиться, понадобится рядом мужчина, а вот этого она как раз и не хотела. Найти среди своих старых знакомых какого-нибудь педика, но педик – он не справится с овцами.
Вздохнув, Виолетта встала с креслица. Закрою-ка я салон, пойду прогуляюсь по набережной.
Вся набережная, насколько хватало глаз, была заставлена грузовичками, лотками и  вешалками. Был обычный базарный день, привлекавший торговцев со всей округи. Хотя пик сезона уже давно прошел, но городок славился своим очень мягким бабьим летом, когда шумную отпускную публику сменяли степенные пенсионеры. Они-то и привлекали торговцев, кому, как не пенсионерам, побродить между лотков, купить свежих фруктов, запеченную курицу, ароматный конфитюр, козий, убийственного запаха, сыр, соломенную шляпку, изящную бижутерию. Это же не отпускники, считающие каждую копейку. Правда сейчас, время, отведенное для торговли, уже заканчивалось, и многие торговцы стали собирать свои лотки. Внимание Виолетты привлекла старушка, торговавшая цветами. Она была из местных, Виолетта не раз видела ее в центре городка, где та засиживалась в кафе напротив мэрии, или на набережной, старушка, всегда одетая в потертые джинсы и еще более потертую майку, поверх которой развевалась еще более непонятная широкая рубаха, и там привлекала внимание, изредка прокатываясь на велосипеде  и разгоняя сонных туристов хулиганскими репликами – куда ты прешь? Поворачивай! Не понимаешь? Ду ю спик инглиш? Йес? Тогда – поворачивай! Но сейчас со старушкой что-то было не так. Она подняла лоток, сделала шаг к своему грузовичку, но тут же остановилась, поставила лоток на тротуар и села на свой раскладной стульчик.
- Вам – плохо? – Виолетта участливо сделала шаг навстречу.
- Ничего, милая, это так, сейчас пройдет, - старушка выудила из рукава какой-то пузырек, отвинтила с него крышку и поднесла пузырек ко рту.
- Давайте я вам помогу, - Виолетта решительно направилась к открытой боковой дверце старенького микроавтобуса, заглянула внутрь, ага, да это – настоящий грузовичок, задние, кроме одного, сиденья - сняты, вместо них – сборные металлические стеллажи, вот куда надо будет расставить лотки, - их, как, в определенном порядке или – как придется?
- Как придется, - прошепелявила, посасывая таблетку, старушка.
Виолетта быстро, за пару минут, перенесла и расставила в грузовичке лотки с цветами. А теперь…Виолетта посмотрела на старушку. Да куда ей сейчас за руль?
- Давайте, я вас отвезу. Или, может, сразу к врачу?
- Не, - старушка покачала головой, - уже все прошло. Вот, отдышусь и – поеду.
Но Виолетта уже приняла решение. Она заглянула в «транспортер», на этот раз со стороны водителя и осмотрела панель - ничего сложного – и повернулась к старушке:
- Давайте ключи.
Старушка улыбнулась и покорно протянула ключи Виолетте.
- Улыбаетесь – уже хорошо. Значит – не к врачу. Давайте, я вас подсажу.
- Ну уж нет, залезу я сама, - старушка опять улыбнулась, встала, сложила стульчик и поставила его внутрь грузовичка рядом со стеллажами, - просто когда-то, в позапрошлой жизни, я точно также потребовала ключи.
Женщины забрались в машину, Виолетта завела мотор и включила, действительно легко, первую передачу. Они медленно выбрались на дорогу, хозяйка художественного салона неожиданно ловко выруливала между другими грузовиками и микроавтобусами, наконец тронулись побыстрее, и тут Виолетта спросила:
- В позапрошлой жизни? У вас их было так много?
- Была еще и поза-позапрошлая, и поза-поза-позапрошлая, - старушка раскрыла ладонь и начала шутливо загибать пальцы, - у меня много чего было. А у тебя, до картин, что, ничего не было?
Она меня знает, подумала Виолетта, а куда спрячешься в маленьком городке?
- Картины были всегда. Просто – разные. И с разными – людьми.
Ответ прозвучал так, что старушка не решилась продолжить беседу. Так они и ехали молча, старушка только два раза указала, где и куда повернуть, пока они не подъехали к воротам ее дома.
- Спасибо, милая, - старушка легко коснулась руки Виолетты, - остальное я потом – сама. А сейчас, может, чаю? Или чего-нибудь покрепче?
Да, и виски тоже не остались незамеченными. Виолетта покачала головой:
- Спасибо. Как-нибудь в другой раз.
- Ну смотри, - старушка кряхтя вылезла из машины. Виолетта тоже соскочила на землю и протянула хозяйке ключи:
- Здоровья вам. Я – очень рада знакомству.
- Знакомству? – старушка хитро прищурилась, - а мы, что, разве познакомились? – и она протянула Виолетте маленькую ладонь, - Памела.
Ее спутница аккуратно пожала иссохшие пальцы:
- Виолетта.
- Виолетта? – старушка всплеснула руками, - нет, милая, теперь ты обязательно должна зайти.
Она решительно взяла новую знакомую за руку и буквально потащила к калитке. Виолетта, чего уж тут сопротивляться, поддалась и вошла в сад вслед за хозяйкой. Вокруг дома были разбиты клумбы, между которыми плелись дорожки, обсыпанные гравием. Но хозяйка не останавливалась. Она повела Виолетту за дом, где стояли две оранжереи, открыла одну из них, легко толкнула Виолетту внутрь и протянула руку:
- Любуйся.
Буквально у самого входа Виолетта увидела россыпь фиалок самых разных цветов.
- Выбирай.
- Ну что вы, - Виолетта растерянно и – восхищенно - покачала головой.
- А, тебе же не донести. Ладно, завтра заскочу к тебе на велосипеде и – привезу. С цветом – не ошибусь. Фиолетовые – я угадала? – Памела лукаво посмотрела на свою новую знакомую.
Виолетта горько усмехнулась:
- А что здесь угадывать? – и, совершенно неожиданно для самой себя, а что, так и таскать это все время внутри, произнесла, - один мой знакомый так и называл меня – племянница злой фиолетовой волшебницы из страны Оз.
- Так, милая, теперь точно – пойдем в дом, - Памела опять легко подтолкнула Виолетту, на этот раз к выходу, закрыла дверь оранжереи и повела гостью в дом.
Они сели на веранде, старушка нырнула в комнату, вернулась с какой-то бутылкой и двумя маленькими рюмочками:
- Это – не виски. Из стаканов - не попьешь. Это – моя домашняя настойка. Мирабель. Тебе – понравится. Да, и вот еще что, - Памела опять нырнула в комнату и вынесла пачку сигарет и длинный мундштук:
- Прости, у меня только такие, крепкие. Но зато – как ты любишь, - и она показала мундштук, - это мне досталось в память от отца моей подруги.
Да, в этом городке ничего не остается незамеченным. Виолетта взяла мундштук, который Памела тщательно обтерла носовым платком, вставила в него сигарету и – закурила. Памела присела и наполнила рюмки:
- Давай, за то, что нам есть кого вспоминать.
Женщины чокнулись. Виолетта, поднося рюмку ко рту, почувствовала, как у нее влажнеют глаза.
- Поплачь, поплачь. Я-то свое уже давно выплакала, - и Памела одним глотком выпила настойку.
Виолетта немного нерешительно коснулась губами края рюмки, но потом так же, одним махом, выпила ее.
Настойка сразу ударила в голову, и вместе с ней залетела шальная мысль – а что, если…
- Скажите, а вы, что, со всем этим, - Виолетта обвела рукой, - справляетесь – одна?
Так все – и сложилось. Сначала Виолетта просто приходила к Памеле почти каждый день, помогала ей и осваивала азы садоводства, а потом и вовсе, забрав с собой натюрморт с картами таро и Пьету, раз решила закрыть салон, так закрывай, сказала Памела,  чего деньги-то на аренду тратить, перебралась к ней в дом. Пьета и помогла им по-настоящему сблизиться. Когда старушка увидела название картины, вот тогда и она разревелась, сходишь со мной на кладбище – и все поймешь, у меня же тоже была одна история - с этой жалостью. Можешь повесить ее, вот здесь, над комодом. А эту, что тут, какая-то семиконечная звезда, нет, эту не надо, если хочешь, можешь повесить в своей комнате.
Первой поняла неизбежность перемен – кошка. Она исчезла уже на второй день. Виолетта поняла эту неизбежность позже. Вначале, когда в городе еще оставались дела с банком и страховой компанией, Виолетта выбиралась туда на два-три дня. Но старые приятели, вдруг ставшие навязчивыми, впрочем, как такими же  навязчивыми оказывались и случайные ласки, быстро ей опостылели. Она физически ощутила, что в одну реку действительно нельзя вступить дважды. Конечно, ей продолжало льстить мужское внимание, поэтому, по воскресным дням, загрузив в «транспортер» лотки с цветами, складной шатер и свое антикварное креслице, она приводила лицо в порядок и вывозила Памелу на центральную площадь, где та начинала отчаянно торговаться с приезжими, местные покупатели приезжали к ней за цветами на дом, а Виолетта располагалась в укрытии шатра на креслице и курила свои, с мундштуком, сигареты, Памела так ей и сказала, молодец, лицом-то ты хорошо торгуешь, мужики, они на тебя заглядываются, потому и покупают цветы. Но в межсезонье этот флёр быстро проходил, пудра и помада оставались нетронутыми, а когда-то сводившие с ума посетителей ее столичного салона крутые бедра и изящные, в бутылочное горлышко, ножки, теперь прятались в шерстяные рейтузы, вечно заляпанные садовой грязью.
Но сегодня что-то было не так. Накануне вечером, когда позвонила Синтия и рассказала о надвигавшейся буре, Памела только хмыкнула, мои оранжереи выдержат любую бурю, Виолетта неожиданно почувствовала сонливость, да так, что еле добралась до своей кровати.
Она спала крепко и не слышала никакой бури, но – проснулась, даже не от грохота разбившегося за стеной стекла, а от крика…твою мать – Памелы. Вот тут-то она и услышала и раскаты грома, и стук града по стенам дома и черепице крыши. Она быстро встала, накинула халат и вышла из своей комнаты в гостиную. Памела уже была там и наощупь зажигала свечи:
- Все-таки разбилась! – Памеле удалось наконец зажечь свечи, она подняла подсвечник, осветив испуганное лицо Виолетты.
- Страшно?! Свет – зажигать не будем, еще как закоротит, - Памела поставила подсвечник на комод, и в колебаниях пламени свечей Виолетте показалось, что шаль на кресле у камина  начала сползать на пол.
Памела достала наливку и рюмочки, виски уже давно отошли в прошлое, и села за стол. Да, заснуть уже, пожалуй, не получится. Виолетта взглянула на настенные часы – так уже начало пятого, подождите вы с настойкой, давайте, я сварю кофе, взяла подсвечник и вышла на кухню. Отапливались они в основном электричеством, но готовили на газе. Поэтому сварить кофе в джезве не составляло большого труда. Она вернулась в комнату и увидела, что Памела уже держит, тоже небось страшно, как она умудрилась не пролить в темноте, наполовину наполненную или наполовину пустую - рюмочку.
Это Памела и отучила ее от виски, в твоем возрасте вот так потягивать каждый день – точно сопьёшься, уж я-то знаю. А настойки и наливки доставались из комода только по особым случаям. Виолетта поняла, что сегодня – такой особый случай. Но старушка, поставив полупустую рюмочку на столь, охотно приняла из рук Виолетты чашку с горячим кофе.
- Сейчас начнет светать, тогда пойдем и посмотрим. Бедные наши цветочки! – старушка сделала большой глоток и опять потянулась к рюмочке, - а, может, это грохнуло - в «пальмовой»?
«Пальмовой» она называла оранжерею, где они выращивали не цветы, а всякие циперусы, агавы, рододендроны, бугенвилли, драцены и разнообразные цитрусовые. Орхилеи, амарилиссы,  в том числе и диковинные эухариусы, а также фиалки, газании, цикломены, герань, левизии и всякие однолетники прятались во второй оранжерее.
- Не спешите сетовать, - Виолетта села рядом, - может, не все так страшно.
И тут, словно по мановению этих слов, град - прекратился. Наступила – тишина. Памела взяла с комода сигареты и пододвинула пепельницу ближе к компаньонке – давай, закурим. Так они сидели молча, курили и пили кофе, пока сквозь щели ставни не забрезжил сероватый свет. Они дружно встали и пошли одеваться.
Весь сад был усыпан огромными градинами. На клумбы было жалко смотреть. А оранжереи… Действительно, там все оказалось не так страшно. Разбилось всего одно стекло и как раз в «пальмовой», да так удачно, что осколки стекла рухнули на то самое место, где еще на прошлой неделе сидели каламондин и лимон. Их тогда купил хозяин кафе аэродрома из соседней деревеньки. У них там шла подготовка к новому сезону, они благоустраивали территорию вокруг офиса и кафе, он так и сказал, с нескрываемым интересом поглядывая на Виолетту, попозже заеду и возьму для стены вот этот бугенвилль, а летом - прокачу вас на «ласточке» бесплатно. Памела тогда фыркнула, за бесплатно – нам ничего не надо, а Виолетта поймала ее предостерегающий взгляд - девочка, у летчиков это – тоже профессиональное, мне один раз Синтия в таком призналась… Женщины надели толстые, из брезентовой ткани, перчатки и принялись собирать в ведро осколки. Но одного ведра оказалось мало, пришлось взять второе, а потом и третье, затем Памела вручила Виолетте грабли, и они начали просеивать очищенную от крупных осколков землю, так что когда они управились, уже взошло солнце, и градины на траве начали таять.
Памела, дай-ка, напоследок – я сама, пройдясь граблями по просеянной земле, вздохнула, задрала голову, оглядела открывшийся в крыше оранжереи проем, и сказала - нет, это – непорядок, поехали за стекольщиком.
Ехать-то особо было некуда, в городке был всего один магазин стройматериалов, но именно туда решила отправиться Памела. Она даже не стала переодеваться, только скинула дождевик и напялила свою безразмерную куртку и так, в сапогах, направилась к «транспортеру». Машина стояла под навесом, и ее круглые фары, казалось, были до сих пор широко открыты от ужаса ночной стихии. Но Виолетта, Виолетта пошла в дом, я в таком виде – не поеду, мне надо переодеться, да для кого ты там будешь наряжаться, это же строительный магазин, а не парфюмерная лавка, нет, я – переоденусь. Пудриться она, конечно, не стала. Виолетта оглядела себя в зеркале, иду-иду, нет, еще очень ничего, да и прежние мешки под глазами, то ли от слез, то ли от виски, давно сошли на нет. Она вышла из ванной комнаты, накинула висевшую на веранде стильную, под хаки, куртку, сунула ноги в легкие кожаные сапожки, взяла из ящичка на стене ключи от машины и вышла на улицу. Старушка не теряла времени и копалась в клумбе. Виолетта подошла к грузовичку и призывно, королева бензоколонки, постучала по капоту – поехали.

Глава третья
Поездка в строительный магазин вышла неудачной. Мало того, что он располагался на другой окраине городка, так, что пришлось объезжать центр по проселочной дороге между полями артишоков, но и в самом магазине их подстерегало разочарование, хозяин магазина был шапочный знакомый Памелы, они иногда выпивали по рюмочке в кафе, но сейчас, дорогие женщины, у нас своего стекольщика – нет, конечно, мы можем пригласить, только он с вас за нарезку и установку возьмет столько, что вам проще и выгодней съездить в коммерческий центр и купить в тамошнем строительном гипермаркете сборную пластиковую теплицу, а вашу, так и быть, мы же соседи, за пару стаканчиков, мы - аккуратно разберем. Памела упрямо замотала головой, у меня там запасов стекла еще с войны – хватит до третьей мировой, не буду я покупать никакие пластики, какой-то еще карбонат, они что, его из свиных костей делают, что ли?, поехали отсюда, подруга.
Они опять выбрались на проселочную дорогу. Артишокам тоже досталось от града, везде виднелись поломанные стебли и разбросанные по грядкам еще не созревшие плоды. Памела не переставала ворчать, вот, приедете ко мне за цветами, такой кукиш вам покажу, как вдруг, почти у самого кладбища, им брызнул в глаза яркий солнечный свет. Виолетта автоматически нажала на тормоз. Машина остановилась. Женщины увидели, как на краю поля, рядом с каменной хозяйственной постройкой, какой-то мужчина орудует с кусками стекла, разбрасывавшего вокруг солнечные лучи. Памела хлопнула в ладоши, на ловца и зверь бежит, вылезай, это то, что нам надо.
Виолетта послушно вылезла из машины и тут же растерянно посмотрела по сторонам. Вокруг была сплошная грязь. Памела уже захлюпала по ней в своих резиновых сапогах к постройке но, увидев, что Виолетта остановилась, ага, говорила тебе – не выпендривайся, тоже остановилась, затем опять повернулась к сторожке и замахала рукой – эй, нам нужна помощь.
Мужчина издали оглядел женщин, поставил стекло к стене постройки и медленно, словно нехотя, направился к ним. Виолетту ударило током. Мужчина был одет в хорошо ей знакомый клетчатый зимний спортивный костюм. Он подошел к дороге:
- Что то с машиной?
- Здравствуйте, - Памела немного фамильярно поприветствовала незнакомца, - нет, с машиной все в порядке, просто мы увидели, что вы возитесь со стеклом.
- Да, мне хозяин разрешает на зиму вставлять раму, но ночью,.. да вы сами все видите.
- И что вы теперь будете делать?
- Как – что? Пойду искать стекло. Найду, вырежу, вставлю.
- Так вы – стекольщик? – голос Памелы задрожал от нетерпения, а Виолетта все молча разглядывала лыжный костюм, крупное лицо, заросшее густой бородой, грубые руки с грязными ногтями. Какой он стекольщик, презрительно надув губы, подумала она, это же – бродяга.
Мужчина почувствовал настроение Виолетты и немного вызывающе ответил Памеле, не отрывая взгляда от ее спутницы:
- Я – профессиональный бродяга. И, по совместительству, - он окинул рукой поле, -сторож всего этого добра. Мой устав, - еще более вызывающе, продолжая смотреть на Виолетту, закончил фразу мужчина, - не запрещает мне сторожить.
- Но стекло же вы вставлять – умеете? – Памела почувствовала смену интонации и попыталась вернут беседу к интересовавшему ее предмету.
- Я много чего умею вставлять.
Да ты еще и грубиян, подумалось Виолетте:
- Откуда у вас этот костюм?
- Не все люди такие заносчивые, - мужчина достал из кармана носовой платок и стал вытирать им руки, - мне его подарил один добрый человек.
- Виолетта, что ты пристала к костюму, - Памела почувствовала, как птица удачи ускользает из ее рук, - мы вам тоже можем сделать подарок. Если вы нам сделаете одно одолжение.
- Мне – цветов не надо.
- Так вы нас – знаете? – Памела изобразила радостное удивление.
- А кто вас – не знает?
- Вот как хорошо. Но, если вам не нужны наши цветы, мы вам подарим – стекло.
- Да ладно, не дурите.
- Правда-правда, - Памела протянула руку и легонько взяла мужчину за рукав, - поехали с нами.
- А у вас – что стряслось? – мужчина наконец повернулся к Памеле.
- То же самое, что и у вас. У нас – разбилось стекло. В оранжерее.
- И, что, у вас есть запас?
- Еще какой. Военный. Стекла – толщиной с мой мизинец.
- На такое нужен добрый стеклорез. Алмазный. Сейчас такого и не сыскать.
- А у меня и стеклорезы есть. И всякие молотки, клещи и рубанки.
Виолетта вспомнила про деревянный шкаф под навесом для «транспортера». Как ей рассказывала Памела, этот шкаф, со всем его хозяйством, остался от прежнего арендатора, я как-то показала его Максу, хозяину кафе, он просто в восторг пришел, помнишь, у него на двери на кухню вместо ручки – старинный рубанок, это – из моей коллекции, ничего выбрасывать не буду, вдруг пригодится.
- А лестница или стремянка у вас есть?
- А как же.
- Ну, хорошо, - мужчина опять посмотрел на Виолетту, - только давайте попозже. Я – сам приду.
- Еще лучше, - обрадовалась Памела, - Виолетте там надо еще прибраться, а я сделаю нам всем спагетти с фаршем. Болоньезу. Надо же работника покормить. Идет?
Виолетта с удивлением смотрела на раскрасневшуюся Памелу, - интересно, где это мне надо там прибраться, ты что, старушка, раздухарилась?
- А ваш устав, - Виолетта подчеркнуто-презрительно сделала акцент, - ваш устав – клошаров - разве не запрещает – работать?
- Нет, не запрещает, - вызывающе ответил – Виолетте – мужчина, - строительные работы – это доброе дело, - и, уже подчеркнуто-учтиво – Памеле, - через час-полтора – вас устроит?
- Устроит. Видишь, Виолетта, молодой человек решил нам помочь. Поехали, - и уже обращаясь к мужчине, - мы ждем вас в гости. Да, а как вас величать?
Мужчина помялся, посмотрел опять на Виолетту и – ответил:
- Питер.
Женщины уехали, а мужчина еще долго стоял у дороги. Да, мальчик, твой нездоровый фатализм сыграл-таки с тобой свою шутку.
Он обратил внимание на эту женщину несколько лет назад, еще тогда, на набережной. Да, на нее нельзя было не обратить внимание. Она так отличалась от праздной заезжей публики, да и от той публики, которая заполняла на выходные Центральный парк города, для которой он, презирая ее за показную праздность, когда совсем припирало, писал на продажу экспромты. Увидев ее издали сидящей в креслице у входа в салон, он впервые за многие годы застеснялся своего внешнего вида и поспешил поскорее уйти, чтобы не броситься ей в глаза. Так все то лето он, боясь встретиться взглядом, и смотрел на нее издали. Мальчик, это не сказка про красавицу и чудовище, это – жизнь, точнее, часть той жизни, от который ты отказался раз и навсегда, так что выбрось ее из головы. Но это оказалась очень непростым, теплые ночи будоражили плоть, и тогда он вставал, окунал лопату в бочку с фосфором и начинал выписывать под звездным небом разбрызгивающие зеленые искры круги – эй, цыгане, придите ко мне, чтобы я вас – разогнал, сейчас мне так хочется набить кому-нибудь морду.
То лето – закончилось, закрылся и салон. Женщина  - исчезла. Но Питер не мог выбросить ее из головы. Может, она, - не часть той жизни, а такой же осколок, как и он сам? Ведь отщепенцы, они бывают – разные. Взять хотя бы того мужчину, прежнего хозяина лыжного костюма. Красивый дом, шелковый пиджак, а такой же потерявшийся в этом мире человек. Питер вспомнил, как они пили вино и читали стихи в Центральном парке. Тогда мужчина поразил его знанием Шекспира, что совсем на ладилось с его внешним пижонистым образом. После коротких пассажей из «Фауста», щеголь, сделав добрый глоток, начал читать монолог Гамлета, да еще в оригинале. Он несколько раз сбивался, но Питер его поправлял, чем вызвал немалое удивление собеседника. Профессиональный клошар не стал откровенничать и рассказывать о своем литературном прошлом, но Шекспир не мог не растревожить покрытые слизью нынешних будней прошлые воспоминания, и Питер прочитал свой монолог – Гамлета. Он написал его в то время, которое критики обычно называют творческим кризисом, а, если, по правде, то кризисом среднего возраста, но, если по самой настоящей правде, - осознанием никчемности всего им написанного. Подтолкнула его к этому, как ни странно, очередная неизбежная спутница успеха, молодая поэтесса, затащившая Питера в кино на поцелуи и объятья. В темноте зала ее рубашка была моментально расстегнута, но он вдруг оторвался от полуобнаженной груди и стал смотреть, что происходит на экране. А там какие-то три нелепые фигуры бродили по развалинам в поисках какой-то чудесной комнаты. Его поклонница жарким шепотом стала объяснять, что этот, тогда модный русский режиссер, сделал свою версию фантасмагории о следах, оставленных на Земле кораблем пришельцев. Сначала Питера поразил образ Писателя, если тебя не будут читать через сто лет, тогда зачем вообще писать, такой же как я, только полысевший,, а потом, потом его увлек образ Сталкера, никчемного человека, отщепенца, зацепившегося за край уже не настоящей, а придуманной – им ли, пришельцами, или авторами – жизни, в которой пространство Добра было бесконечным, не оставлявшем Злу ни единого шанса нарисоваться в нем. Это и понял Профессор, поэтому и на стал взрывать свою бомбу там, в этой комнате. В тот вечер он поддался уговорам молодой поэтессы, затащившей его после кино к себе, но на следующий день он вернулся в кинотеатр, чтобы еще раз посмотреть этот фильм – про трех отщепенцев.
Потом начались поиски перевода оригинала, его чтение, восхищение непохожестью сценария фильма на оригинальный вестерн, еще один просмотр того же фильма, но уже в частной синематеке, в одиночестве, перед экраном телевизора, и – полное безразличие к чистым листам бумаги, ждавшим его на письменном столе. Но аналитический ум требовал работы - что будут читать через сотни лет, и он окунулся в мир Шекспира, чтобы попробовать понять - почему. Не найдя быстрого ответа на страницах трагедий, он опять пошел в синематеку, уже для того, чтобы пересмотреть экранизации Шекспира. И, на уровне «Ромео и Джульетты», начало приходить понимание – да, пусть моя история примитивна, пусть она также слащава, как эстрадная песенка, но я ее нарисую так, что эта слащавость будет меркнуть перед искренностью чувств – попробуйте написать так: "Весть об изгнании Ромео страшнее смерти тысячи Тибальтов".
Ночью приснился сон - Сергей Прокофьев и Нино Рота сидят на диване, лиц было не разобрать, но то была уверенность сна, что это - действительно Прокофьев и Рота, они пьют какое-то красное вино, наверное, кьянти, и не перестают друг другу говорить комплименты - как вы чудно уловили движение этих молодых душ.
А «Гамлет» его просто ошарашил – перестановки привычного текста, вчерашний плейбой, сходящий с ума от осознания собственной никчемности, его объяснение в любви – одной фразой, но какими глазами – все это толкало назад, к доставшемуся в наследство от бабушки томику Шекспира, изданного одной книгой на папиросной бумаге. Тогда-то он и обнаружил, что между первой и второй сценой заключительного – пятого – акта нет логического единства. Возникало ощущение, что изначально там был какой-то текст, предваряющий появление Гамлета и Горацио в замке. Судя по словам Гамлета, они с Горацио о чем-то говорили по дороге с кладбища. Но о чем? Почему Шекспир выбросил этот текст?
Теперь пришла очередь библиотеки. Он приходил туда с самого утра, подходил к полке «Шекспироведение» и брал наугад первую попавшуюся книгу. Подумать только, сколько бреда было написано за эти столетия, ни на миллиметр не приближавшего к пониманию этого чуда. Попробуем по-другому. Он вернулся к «Ромео и Джульетте», перечитал «Отелло», да, фатум, предопределенность событий, причинно-следственная связь поступков, Гамлет не мог не осознать, что он – виновен в смерти Офелии. Ироничные рассуждения о судьбе праха Александра Македонского, наше слово – оно обязательно отзывается, это - закон жанра, не стоило так шутить, должны были предстать уже в совершенно ином – драматическом контексте. Если трагедии суждено повториться в фарсе, то фарс должен повториться – в трагедии. Но почему Шекспир все-таки выкинул этот текст? Его глаза блуждали по книжной полке и вдруг остановились на корешке – Исаак Ньютон, Замечания на книгу пророка Даниила и Апокалипсис святого Иоанна, - рука потянулась, но в этом уже не было нужды. Конечно, схоластика. Они же с Горацио – студенты. А что тогда изучали в университетах? Конечно, и в первую очередь, схоластику. Если Шекспир сказал «а», он должен был сказать и «б». Упомянув Виттенберг, автор должен был, пусть вскользь, но коснуться этой части жизни своего героя. Значит, по дороге от кладбища к замку шел схоластический спор. И выкинул его не Шекспир, а хозяин театра, Вильям, здесь публика просто уснет от всех этих философий. Какие стихи? Попытаться восстановить этот текст – вот это – задача! Жизнь приобретала – смысл. Он тут же, в библиотеке, набросал несколько строк. Нет, не то. Надо писать на английском, точнее на английском самого Шекспира, больше того, надо представить, что мог думать в то время сам автор, надо постараться, пусть на мгновение, но – стать Шекспиром.
Окрыленный этой мыслью, он вернулся домой, достал папиросный томик Шекспира, ну что, брат, наше свидание – надолго. Питер стал буквально по крупицам вычитывать «Гамлета», нет, без библиотеки, без учебника староанглийского – не обойтись, а почему – библиотека? Питер встал из-за стола и направился к двери. Остановившись у вешалки, он было взял свою ставшей знаменитой в богемном мире черную фетровую шляпу, но тут же повесил ее обратно. Хватит, мальчик, если хочешь научиться думать, как Шекспир, то сначала надо научиться – скромности. Он вышел и направился в квартал, известный своими антикварными магазинами и букинистическими лавочками.
Шекспир, нет, пожалуй, тот русский кинорежиссер, полностью изменил его жизнь. Он перестал подходить к телефону, прежние знакомые, даже издатели и богемные тусовки перестали интересовать его. Потом он перестал и выходить из дома, заказывая, все-таки, от тебя есть какой-то прок, по телефону, в лавочке на углу, пиво, табак и – продукты. Прошла зима, монолог Гамлета был давно закончен, но Питер переписывал и переписывал его, жизнь – она же не может закончиться. Или сделать еще один шаг, пойти, навестить когда-то называвшимся другом критика, показать ему текст и услышать – здорово, но ты же понимаешь, что это – никто не опубликует. Потом – вежливый стук в дверь, вопрос хозяина – а когда вы собираетесь платить за квартиру, пустая чековая книжка, пустая голова, прогулка по антикварным магазинам, теперь с целью продать свой чернильный набор и сам стол, оба в стиле «ампир», выход на набережную, разговор с бродягой, если самому Александру Македонскому было суждено стать пробкой для бочки, то какая разница, как превращаться в эту пробку, и - покупка спального мешка.
Поэтому, когда его неожиданный знакомый, хозяин дорогой машины и клетчатого лыжного костюма, у него и почтовый ящик точно такой же, на вопрос – что вы читаете – ответил – слова, слова, слова, то Питеру вдруг захотелось поделиться с этим, как оказалось, совсем не пижоном, а просто прятавшим за внешним подчеркнутым лоском отчаянное одиночество, своим Гамлетом. Слова, слова, слова… Почему же – не молчание? Потому, что молчание – будет потом.
Исчезновение его нового знакомого, Питер, сидя у магазина на своем мешке, прислушивался к разговорам, взбудоражило городок, последней его видела булочница из окна своего кафе, когда он шел один, с совершенно ранним для апреля пляжным полотенцем, к набережной. Тела – не нашли. А Питер, как-то просматривая содержимое помойного ящика, вдруг обратил внимание, что клетчатого почтового ящика у дома его случайного прежнего знакомого уже нет, а на его месте висит какая-то табличка. Наверное, объявление о продаже дома, подумал Питер, но что-то заставило его подойти и прочитать: Если вы устали с дороги, зайдите и присядьте под каштаном. Интересно, кто же откликнулся на это приглашение, если хозяин после этого визита взял полотенце и пошел к морю. Питера вдруг осенило – эта была Она. Сама. Она – откликнулась на приглашение, наше слово – отзывается всегда, дождалась хозяина и сказала – сегодня очень жарко, может, пойдем искупаемся?
А сейчас о лыжном костюме спросила эта женщина. Значит, они были знакомы. Все-таки, это фатум. Когда тот летний сезон закончился, и салон закрылся, то Питер для себя решил, что, если ему суждено ее увидеть, то он обязательно увидит ее. Через два года так и произошло. Питер никогда не беспокоил своим внешним видом центр городка, а тогда пришлось, потому что хозяин артишокового поля, предоставивший ему укрытие, попросил помочь побелить в кухне потолок. Он жил как раз в центре, и его окна выходили на площадь. Поэтому тем воскресным утром он увидел ее, сидящей на своем креслице у лотка с цветами. Он смотрел на нее из окна, она стала еще светлее, в голубых джинсах, в изящной цвета хаки курточке, накладными карманами подчеркивающие ее фигуру, среди цветов, с чашечкой кофе на тротуарной плитке. Но это – еще не фатум, кто-то, тот, кто должен был встретиться, сходил с поезда, а кто-то должен был стоять на перроне, но предпочел ждать отправления того же поезда в кафе. Сейчас Питер мог спокойно спуститься к этой женщине. Значит, ворота Мантуи еще были открыты, и фра Джованни успевал передать Ромео письмо отца Лоренцо. Поэтому в то воскресное зимнее утро он глубоко вздохнул и – закрыл окно.
А сегодня…Питер посмотрел на себя в маленькое ручное зеркальце, примотанное за ручку проволокой к балке. Надо немного побриться, оглядел руки, ногти, как так можно, хорошо, что есть, чем постричь, да, и этот лыжный костюм, Питер стянул его себя и достал из мешка рабочий комбинезон, тот самый, в котором он белил тогда потолок в кухне хозяина артишоков, и который, жена хозяина тогда тщательно выстирала комбинезон, тот ему после работы - подарил. А вот сегодня ворота Мантуи оказались закрыты – и эта женщина сама пришла к нему.

Глава четвертая
Ставни открывать – не хотелось. Идти к соседу и просить поднять жалюзи – тоже. Да и особой нужды в этом не было. Света в столовой от разбитого проема веранды было предостаточно.
Накануне Синтия долго не могла уснуть. Она прислушивалась к завываниям ветра в трубе камина – нет, это меня зовут – не ангелы. Она перебралась спать в гостиную много лет назад - подниматься в свою комнату уже не хватало сил. Синтия устроила себе кровать на раздвижной банкетке, которую когда-то Валет с Алексом стащили вниз из гостевой комнаты. Они же поставили напротив банкетки и журнальный столик с телевизором. Мама, тебе здесь будет неуютно, Алекс заметно нервничал, а зимой гостиную и вовсе не прогреешь, ничего, Валет мне сделает запас дров, буду топить камин, зато летом будет прохладно.
Дом был старинный, его ставил еще прадед Синтии, камин был под стать ушедшим эпохам, дети могли зайти в него, не наклоняя голову. Рядом с креслом стояло фамильное кресло – резьба очерчивала прямую высокую вертикальную спинку и массивные подлокотники. В кресло редко кто садился – вечера у камина тоже канули в прошлые эпохи, семья предпочитала собираться в столовой, это повелось со времени деда Синтии, который как раз и делал здесь последний ремонт – уменьшил залу, но расширил столовую и обустроил в углу за камином туалетную комнату. Между камином и туалетной комнатой образовалась ниша, стены камина были широкие, в которую поначалу складывали дрова, а когда совсем перешли на электрическое отопление, туда и задвинули фамильное кресло. Когда Валет с Алексом притащили банкетку, она попросила поставить ее изголовьем к противоположной стенке камина, так мне будет и уютнее, и теплее. Потом, когда осенью Валет сложил в нишу поленницу, кресло опять вернулось на свое привычное перед камином место. Сандра, в один из приездов, рассказала о своих детских страхах, которые вызывал у нее камин, она вообще была фантазерка, в детстве играла на чердаке в пиратов, а, когда женское начало стало брать в ней верх, она перебралась играть в гостиную, где пододвигала кресло к окну, забиралась в него с книжкой из маминой библиотеке о святом Граале, и, закутавшись в бабушкину белую шаль и красный шелковый платок, изображала Гвиневру, ждущую своего Ланселота.
Синтия заметила, как погас огонек обогревателя. После смерти Валета, когда уже некому было делать запасы дров, Алекс повесил на стене рядом с банкеткой обогреватель, освещавший по ночам гостиную тусклым оранжевым светом контрольной лампочки. И сейчас она – выключилась. Этого следовало ожидать – накануне мегафон полицейской машины так и прогудел – возможно временное отключение электричества.
Вдруг по стенам и ставням забарабанило, да так, что показалось, что вся гостиная  зашлась ходуном. Синтия подняла высоко подушку, прислонила ее к стенке камина и прислонилась к ней спиной. И тут же из столовой раздался грохот падающего стекла. Окно веранды. И этого следовало ожидать. Неожиданно Синтия успокоилось, все уже произошло, и также, сидя, крепко уснула.
Утром, оглядев осколки на полу веранды, она равнодушно пожала плечами. Сегодня должна была зайти сиделка, она-то все и уберет. Синтия начала варить себе кофе. После вчерашнего посещения кладбища мама, папа, Морис и Давид не выходили из ее головы. Она постоянно что-то вспоминала – как мама одевала ее первый раз в школу и завязывала огромный белый бант, как папа первый раз подсадил ее на пони, как Морис учил ее нырять за ракушками, как Давид раздевал ее в их первое свидание в городской гостинице. Хорошо Памеле, у нее теперь есть Виолетта, но Синтия тут же устыдилась этой мысли, она вспомнила, как подруга, когда у ней самой еще был Давид, топила свое одиночество в цветах и хозяйстве, которое она вела на пару с немногословной матерью викинга, приехавшей к Памеле из Америки.
Последним актом доброй воли Давида на посту мэра было расширение кладбища, именно там Памела и захоронила урну, привезенную из Марселя, Валет тогда сколотил скамеечку, это - русская лиственница, простоит века, и поставил ее напротив могилы викинга. Потом рядом легла его мать, а много лет спустя – и сам Валет. В свои последние годы он почти забросил свое ранчо, но регулярно, на «транспортере», навещал подруг. Неожиданно для себя самих они стали хохотушками, что еще им оставалось на этом свете, по четным Валет – твой, по нечетным – мой, он помогал, как мог, по саду и мелкому ремонту. И на кладбище они ходили всегда втроем. Потом уже – вдвоем, Памела всегда приносила для всех цветы. А вчера Синтии пришлось сходить на кладбище – одной.
Ей вспомнилось, как они с отцом, Давидом, Памелой и Валетом, Сандру и Алекса они решили не беспокоить, закладывали урну с пеплом, он еще хранит тепло его рук, детской мечты Мориса. Памела тогда принесла цветы, а Валет, Валет достал из кармана куртки уздечку, гнедой словно почувствовал потерю хозяина и ушел – за ним, верный оруженосец молча и вопросительно взглянул на отца своего друга, тот кивнул головой, конечно, он же – Данбар, и уздечка легла рядом с урной. Вечером Давид, папа тогда сразу ушел к себе, налил им с Синтией вина, они подняли бокалы, Давид вспомнил про эту уздечку, дорогая, чтобы там не говорили, мы остаемся неисправимыми язычниками, знаешь, даже великий Соломон бесил Иегову своими идолами, интересно, а что мы захотим взять с собой, если я уйду раньше, положи со мной обручальное кольцо.
Синтия поняла, почему сейчас она вернулась к тому дню. Ночью, в том крепком сне, она увидела, как Морис возвращается на своем гнедом домой. А они вышли к воротам встречать его – папа, даже мама, которой давно уже не было, и Давид. А сама Синтия смотрела на них из окна, того самого, которое сегодня разбилось. Они махали ей руками – иди к нам, встречать брата, но у ней, как это часто бывало во сне, почему-то онемели ноги, и она не смогла выйти на улицу.
Когда она поздним утром проснулась, то первое, что она почувствовала, это были действительно онемевшие ноги. Поэтому сейчас, после кофе,  Синтия с трудом поднялась на второй этаж и зашла в кабинет отца. Она пододвинула его кресло к окну, единственному не закрытому в доме, Давид тогда сказал, папиному окну ничего не грозит, над ним вон какая кедровая крона, села и укуталась в клетчатый плед. В полутемной комнате ее вдруг опять стала окутывать сонливость. Она закрыла глаза, но в них продолжал стоять неяркий свет ее убежища. И в этом неярком свете она опять стала вдруг различать лица мамы, папы, Давида и Мориса, который уже стоял рядом с ними. Они приветливо махали ей руками – иди к нам. Она почувствовала, что немота ног – прошла, робко сделала один шаг, потом – другой – и вышла к ним в сад.

Глава пятая
Виолетта внимательно оглядела рабочий комбинезон, выбритые щеки и чистые руки. Питер стоял, переминаясь с ноги на ногу, вот, пришел. Памела хлопотала на кухне, вы там управитесь без меня, инструменты, Виолетта покажи гостю, где у нас инструменты, подождите вы с инструментами, сначала - лестницу, я, пока шел, немного подумал, давайте сначала посмотрим. Лестница стояла за домом, Питер взял ее, проверил, надо же, еще сварная, меня – выдержит, и пошел вслед за Виолеттой к оранжерее. Он поднялся по лестнице на уровень перекрытия оранжереи, я так и думал, в одном я уже оказался прав, он достал рулетку, сделал два замера, теперь пойдем проверим - второе. Памела все-таки не удержалась и выскочила к ним, в чем вы были правы?, там уголки, стекла просто лежат в них, они не закреплены, их тяжести – достаточно, и, если я прав, где вы, говорите, у вас запас, другие стекла должны быть точно такого же размера, уголки варились под этот размер, зачем было резать хорошие стекла?
Памела вернулась в дом, а Виолетта кивнула головой - пошли. Они обогнули оранжерею, где в зарослях крапивы, сейчас Памела меня прибьет, она сколько раз просила навести здесь порядок, стояли ящики со стеклами, подождите, дайте, я выдеру крапиву. Она достала из-за пояса рабочей куртки перчатки, наклонилась и стала расчищать проход к ящикам. Виолетта со злостью, пусть любуется на мой зад в рейтузах, вырывала крапиву и кидала ее себе за спину. Наконец она выпрямилась, почувствовала, как раскраснелись щеки, ну и что, повернулась и вызывающе взглянула на мужчину – прошу. Но тот продолжал стоять и чему-то – улыбаться. И вот тогда Виолетту охватило смущение, щеки заалели еще ярче, и она стала поправлять косынку, чтобы руками прикрыть свое предательское лицо.
Мужчина молча отстранил ее и пробрался к ящикам, так, пойдемте к инструментам, нам понадобится гвоздодер. Они прошли под навес, мужчина открыл шкаф и стал копаться в инструментах, добрый гвоздодер, сказал он, вытаскивая какую-то железяку. Он опять направился к оранжерее, а Виолетта, Виолетта послушно пошла за ним. Мужчина вставил железяку в угол ящика, поддел его, и доски с невероятным скрипом стали отходить друг от друга. Теперь Виолетте пришлось принимать их одну за другой из рук Питера и складывать доски у забора, не уносите далеко, они еще могут пригодиться. Затем на свет стала вылезать промасленная бумага и какая-то гнилая ветошь, фу, как воняет, а вы что думали, нас здесь будет ждать парфюмерный магазин?
Я тебе еще это припомню, Виолетта быстро сходила в дом, нашла на террасе старый халат и взяла брезентовые перчатки, не хватало еще измазаться еще больше, а то и руки гвоздями продырявить.
Она собрала весь этот мусор и отнесла к старой, вкопанной в землю, металлической бочке, в которой они с Памелой сжигали хворост. Когда она вернулась, Питер, опять улыбаясь, уже убирал рулетку в карман – все, как я и думал, у вас еще пара таких перчаток найдется?
Виолетта принесла ему брезентовые перчатки Памелы. Мужчина надел их, обхватил руками за края стекло и, немного его приподняв, поставил на свой башмак. Теперь попятимся раком, ой, простите, вырвалось. Надо же, он не разучился извиняться. Виолетта также попятилась, но впереди мужчины, который, мелко переступая ногами, стал выбираться из-за угла оранжереи. Такими же мелкими шагами, но уже вперед лицом, он подтащил стекло к лестнице, где уже стояла Памела, и облокотил его:
- Стеклорез нам – не нужен. Но нам понадобится какое-нибудь старое одеяло или большая простынь и – длинные крепкие веревки.
- Старое одеяло-то у меня есть – сказала Памела, - а вот веревки… У меня только веревочки такие, для подвязки, - она нырнула в оранжерею и вернулась с мотком.
- Это – не пойдет, - немного размотав клубок, сказал мужчина, - такие – не выдержат. У меня, в моей подсобке, есть такие, какие нам нужны.
- Виолетта, садись за руль, и давайте оба – за веревками. У меня спагетти варятся, да еще и салат надо сделать, - не обсуждаемым голосом, разворачиваясь к дому, распорядилась Памела.
Это кино будет многосерийным, подумала Виолетта, на воздухе-то – не чувствуется, но как он будет пахнуть в машине, на сиденье рядом, как вдруг мужчина, обтирая носовым платком руки, сказал:
- Если вас что-то смущает, то я могу сесть и рядом с лотками.
У Виолетты опять предательски загорелись щеки. Она быстро отвернулась – пошли к машине, сядете рядом.
Запах, конечно, чувствовался, но совсем не помоечный. Пахло терпко но – мужчиной. Они быстро доехали до поля, где Виолетта, даже не спросив позволения, пошла вслед за своим спутником. Еще издали она разглядела торчащий из земли ручной металлический насос, рядом – сложенный из камней колодец, за постройкой – деревянная кабинка отхожего места. А в самой сторожке, Виолетта бесцеремонно заглянула через плечо мужчины, в самой постройке был удивительный для такого строения порядок – деревянные стены, покрытые разнокалиберными, но тщательно, впритык, досками, а-а, вот зачем тебе доски, такой же деревянный настил пола, кровать с подушкой и одеялом, правда без белья, но опрятные, тазик  с каким-то барахлом, тумбочка, на которой стоял стакан с зубной щеткой и еще один – с бритвой, полка с посудой, несколько чашек, развешанных за ручки на вколоченных в стену гвоздях, и зеркальце, прикрученное к балке на черепичном потолке. Питер стоял на коленях и рылся под кроватью. Казалось, его ничуть не смущало бесцеремонное любопытство гостьи. Наконец он поднялся, держа в руках здоровый моток веревки и – опять улыбнулся – а вы думали, что я живу в свинарнике? Виолетта ничего не ответила на этот немой насмешливый вопрос и вышла из сторожки.
У оранжереи их уже ждала Памела – и со старым одеялом, и со старой простынею.  Мужчина стал ловко обматывать ими стекло, потом также ловко опоясал сверток веревками и высвободил два длинных конца. Он закинул эти два конца в проем на крыше оранжереи, а теперь, милые дамы, без вас – не обойтись, я буду медленно поднимать стекло вдоль лестницы, а вы, оттуда, изнутри оранжереи, по моей команде, также медленно будете тянуть за веревки. Нет, это не дядюшка Поджер, Виолетта вспомнила один персонаж из любимой книги своего друга, этот знает, что делает. Они с Памелой вошли внутрь оранжереи, взялись за веревки, так – начали, не спешим, не спешим. Виолетта, подняв голову, увидела, как проем постепенно закрывается широким свертком. Все, можете выходить. Женщины вышли, а мужчина уже стоял на лестнице, теперь аккуратно развяжем веревки, вот так, разворачиваем и вытаскиваем одеяло, вот так, теперь аккуратно пододвигаем стекло к пазам уголков, и - бум - стекло четким коротким стуком встало на свое место.
Памела не смогла сдержать восхищение:
- Молодой человек, такой работы я давно не видела. Вы – настоящий мастер!
- Этой мой дед был мастером, - Питер медленно спускался по лестнице, - а я так, просто помогал ему в детстве.
- Ну, теперь пошли в дом. Нас там ждет болоньеза и – настойка. На нее, - Памела дружески похлопала Питеру по плечу, - сегодня вы точно заработали.
Они сели за стол, Памела поставила спагетти на разогрев, достала кетчуп, бутылку мирабели и три рюмочки, наполнила их, ой, хлеба-то нет, мы с Виолеттой его редко едим, а вам, наверное, без хлеба - никак, ничего, ответил Питер, это же – спагетти, Памела привычным жестом опрокинула рюмочку, Виолетта слегка пригубила, а Питер, поглядев на женщин, тоже сделал маленький глоток.
- А что вы еще умеете? – Памела стала раскладывать спагетти по тарелкам.
- Вообще-то, я и мебель могу – своими руками. Вкусная болоньеза.
- Ой, а у меня как раз дверца комода совсем разгулялась. Посмотрите? - Памела налила себе вторую рюмочку.
- Можно.
- А что же вы этим, - старушка также, в один глоток, махнула и вторую рюмку, - этим не зарабатываете? Неужели лучше – побираться?
- Руками – это для души. Или – для помощи. Зарабатывать этим – я не хочу.
- А кем вы были – в прошлой жизни? – Виолетта уже с интересом взглянула на нового знакомого. - Мне сейчас кажется, что я вас где-то уже видела.
- Может быть, - мужчина медленно прожевывал спагетти.
- Все, вспомнила, - Виолетта разом допила свою рюмку, - точно. Это была какая-то тусовка, а вы там читали – свои стихи.
- Давайте, не будем об этом, - Питер тоже допил свою рюмку.
- А – почему? – Вопрос Виолетты повис в воздухе, поскольку ее глаза встретили укоризненный взгляд Памелы, милочка, я же тебя учила, если люди не хотят что-то рассказывать – не расспрашивай. И тут зазвонил телефон.
- Наде же, - Памела вытерла салфеткой руки, - а мы про него-то и забыли. Это, наверное, Синтия, узнать, как мы пережили бурю.
Памела встала и подошла к висевшему на стене телефону, да,..да... Она вернулась к столу и – осталась стоять. Ее лицо заострилось, губы сошлись в тонкую нитку, глаза уставились в одну точку, где-то поверх голов собеседников.
- Это была сиделка, - Памела облокотилась обеими руками о край стала, - она пришла к Синтии, там вся веранда в осколках, звала ее, звала, зашла в дом, поднялась в кабинет, а там – Синтия. В отцовском кресле, - Памела рухнула на стул и лицом упала в свои руки.

Глава шестая
Виолетта с Питером ждали на вокзале, пусть Питер поедет тоже, там же, наверняка – чемоданы, сказала Памела, поезд, на котором должна была приехать Сандра со своей маленькой китаянкой. Алекса ждали на следующий день, Виолетта, спасибо пастору, тогда быстро оформила все бумаги, так что вы, Алекс, можете не торопиться, ваша мама сейчас – в морге, туда вас – не пустят, мы ее будем забирать в воскресение, перед мессой. А у Сандры так сложился перелет, что она приезжала сегодня.
В тот день они втроем приехали в большой дом, Питер стал собирать осколки, да, теперь точно понадобится стеклорез, поднялся на стремянке к основанию заевшей шторы, что-то поковырял там, опустил штору и – поднял остальные. Дом опять стал одноглазым, но там, где раньше между опущенными жалюзями светился проем,  теперь сверкала на солнце алюминиевая повязка. Полицейские приехали раньше – Синтия уже лежала, покрытая клетчатым пледом, на своей банкетке. Памела с Виолеттой сидели на взятых из столовой стульях рядом. Ждали врача и санитаров. Памела, раскачиваясь на стуле, беззвучно выла, а Виолетта, то присаживалась к ней, то вставала, сначала за стаканом с водой, затем за стаканом – уже с виски, налитого из запылившейся в углу кухонного шкафа бутылки. Баль-ве-ни, Виолетта, сдерживая слезы, по слогам прочитала надпись на этикетке.
Когда тело Синтии забрали, они закрыли дом ключами сиделки, мне они теперь – не нужны, сели втроем на переднее сиденье «транспортера», поехали, и вот тут Памелу – прорвало. Она стала биться головой о приборную доску, Питер не успел подставить руку, а когда подставил, по ней уже стекала кровь, нет, лоб – целый, это – губы. Он вытер лицо Памелы носовым платком и прислонил ее к своему плечу. Они приехали, Питер вылез, протянул руки, как перышко, поднял старушку и понес в дом. Там он положил ее на кровать, Виолетта стала раздевать Памелу, я пожалуй, пойду, Питер встал, нет, пока побудьте, вдруг еще что, мужчина отвернулся к окну, а Виолетта уже укутывала в одеяло зашедшееся в беззвучных рыданиях маленькое сухое тело.
Вы правы, мне лучше – остаться, а вы – идите спать, а я посижу здесь, покараулю, мне без сна – не привыкать. Виолетта благодарно посмотрела на нового знакомого – ее действительно оставили силы.
Но ее сна – не получилось. Она ворочалась, забывалась, опять просыпалась, и, когда, наконец, поняв бесполезность такой ночи, Виолетта встала, она накинула поверх пижамы халат и вышла из своей комнаты в столовую. За окнами уже брезжил серый свет, дверь в комнату Памелы была открыта, а Питер сидел на стуле у окна, прислонив голову к раме. Хотя на Виолетте были мягкие тапочки, он сразу очнулся и протер глаза:
- Простите, она потом – уснула. Я несколько раз проверял – дышит, даже немного разговаривает во сне.
Они вместе, на цыпочках, вошли в комнату Памелы. Да, так и есть, что-то бормочет.
- Спасибо большое, - они вышли в столовую, и Виолетта шепотом обратилась к мужчине, - давайте, я вам быстро сварю кофе.
- Кофе я могу и сам, - Питер подошел к кухонному столу, - только покажите, где здесь – что и как. А сами идите, умойтесь.
Виолетта достала банку с кофе, выпьем растворимого, сейчас молоть, только шуму наведем, сахар, вот – джезва, и – послушно направилась в ванную комнату.
День прошел в непривычных и тягостных хлопотах. Памела проснулась, но – не могла встать, Виолетта, посмотри в буфете – записная книжка, там – телефоны Сандры и Алекса, тяжелые звонки, потом еще звонки – в мэрию, в морг, в полицию, да-да, я сейчас приеду за документами, тогда я, Питер стал из-за стола, пока вы собираетесь, пойду, покемарю в «транспортере», а потом буду здесь - дожидаться вас. Собравшись, Виолетта разбудила его, проводила в ванную комнату, вот вам чистое полотенце и – села в «транспортер», как вдруг увидела, как Питер машет ей из окна рукой. Виолетта опустило стекло – она говорит, чтобы вы заехали к пастору – он может помочь, если что. С этого и начнем. Пастор тут же собрался, они приехали в центр и вместе пошли по всем учреждениям. На обратной дороге, уже оставив пастора в церкви, Виолетта купила для нового знакомого равиоли, так будет – быстро, свежий хлеб и, немного поколебавшись, бутылку вина. А тот, разложив на столе в столовой старые газеты, а уже на них – стекло, простите, я хотел сначала на садовом столе, но потом подумал – лучше мне далеко не отходить, да, я ей два раза подносил воду, поэтому решил здесь, вот, нашел газеты, чтобы стеклянную крошку собрать, размеры я еще вчера снял, это – для того дома, Питер уже заканчивал обрезку. Они обернули стекло во вчерашнее одеяло, Питер отнес его в «транспортер», отвезем, когда она – встанет на ноги, а Виолетта, быстро собрав газеты и два раза тщательно протерев стол, поставила на плиту равиоли.
Бутылка вина осталась нетронутой. Памела встала ближе к вечеру, сходила в туалет и, вернувшись в столовую, присела за стол. И только тогда Питер сказал – ну что, теперь я, пожалуй, пойду спать.
Он зашел к женщинам следующим утром, Памела больше молчала, говорила Виолетта, Сандра завтра уже будет в столице, прилетает – ночным и – сразу на вокзал, Памела попросила, чтобы вы поехали со мной – встретить ее. Тогда сегодня надо вставить стекло, Питер был опять одет в рабочий комбинезон, если хотите – я могу доехать и сам, нет, тут Памела очнулась, поезжайте вдвоем, я – посижу, сварю себе рис, а ты – там, Виолетта, смахни пыль в столовой и - у Сандры наверху, ее комната – ближняя к лестнице.
Виолетта с Питером вышли на перрон. За эти дни они стали неразлучными. Питеру подумалось, что даже если бы Памела не попросила его сопроводить Виолетту на вокзал, кто-нибудь из них двоих – он, а, может, и она – сами придумали бы поехать вдвоем. Вчера вечером они уже вместе ездили в магазин, как сказала Памела, надо же будет накормить Сандру с дочкой с дороги. За эти дни Виолетта забыла свой изначальный презрительный тон, а он, он – перестал стесняться своего внешнего вида. Аккуратный комбинезон рабочего человека. Утром, Памела еще ни на что не обращала внимание, Питер пришел пораньше и занялся починкой дверцы комода. Там было все не так просто – шурупы петель уже не держались в давно рассыпавшихся пазах, так что пришлось высверливать новые. Но в шкафу под навесом, Питер это заметил еще в первый раз, было старое ручное сверло, и хорошо, что ручное, здесь работа деликатная, механическим можно было и напортачить. Он успел все сделать, а, пока Виолетта одевалась, он взял ключи от машины, пошел и стал вытаскивать лотки из кузова транспортера, а потом - и протирать заднее сидение. Поэому, когда Виолетта вышла на улицу и увидела готовый к встрече приезжающих «транспортер», она молча поднялась на переднее сидение - со стороны пассажира.
Поезд подошел, двери открылись, и на перрон начали высыпать самые нетерпеливые пассажиры. Наконец они увидели Сандру. Даже если бы он поехал встречать один, подумал Питер, он бы сразу догадался, что это дочь Синтии. Хотя женщина была черноволосой и в очках, ее выделяла среди прочих какая-то особенная стать, та самая, с которой изящного вида старушка, Питер часто видел подруг, прогуливавшихся по каналам, шла под руку с цветочницей, та все время вырывалась, забегала вперед, но седая старушка в модной шляпке вновь настойчиво брала цветочницу под руку. А вместе с этой статной брюнеткой, как тут ошибиться, из вагона соскочила на перрон узкоглазая девчушка, маленькая китаяночка, догадался Питер. Да, он приехал не зря - женщина повернулась к вагону и достала оттуда дорожную сумку, а потом и большой чемодан. Виолетта с Питером поспешили к вагону.
Они уселись в «транспортер». Питер аккуратно объехал центр  города по кольцевой, и они направились по шоссе мимо коммерческой зоны в свой городок.
Женщины сидели сзади и тихо разговаривали. Питер не вслушивался – что там было слушать? Вдруг Виолетта наклонилась к нему:
- Питер, Сандра не хочет ночевать в доме. Она спросила, можно ли им остановиться у Памелы. Там есть еще одна комната, правда с одной кроватью, но Сандра сказала, что они с девчушкой поспят вместе. Так что мы сначала – к ней, она просто посмотрит, а потом – к нам.
Пока они ехали, девчушка задремала, Сандра уложила ее на сидение, и когда они подъехали к большому дому, то не стали ее будить. Виолетта протянула Сандре связку ключей, нет, лучше вы, я – уже ничего – не помню, Виолетта открыла ворота, затем, когда они подошли к дому - дверь веранды, но Сандра поднявшись на одну ступеньку, тут же спустилась с нее и пошла вокруг дома.
Виолетта с Питером терпеливо ждали на улице, пока Сандра обходила сад. Остались они на улице и потом, когда Сандра вошла в дом, простите, я ненадолго. Но это - ненадолго -затянулось, в окне «транспортера» показалось лицо маленькой китаянки, Виолетта поспешила к ней, вытащила из машины, взяла за руку и, бросив Питеру движением губ – пи-пи,  повела в дом.
Питер присел на ступеньку террасы. Спешить было некуда, Едой он был обеспечен, по крайней мере, на ближайшие дни. Но это – не успокаивало, а наоборот – волновало. А что будет – потом? Он понимал, что уже просто так, в сторожку, уже - не вернуться.
Наконец, женщины все вместе вышли из дома, Питер, Сандра еще хочет заглянуть в церковь, поставить свечку, а мы с девочкой ее подождем в кафе напротив. Питер усмехнулся про себя - вот тебе, мальчик, пожалуйста, вы уже вместе идете в кафе.

Глава седьмая
Девочка допивала свою кока-колу, когда Сандра вышла из церкви, спасибо, а теперь к тете Памеле, она уже, наверное, волнуется, жаль, что я не застала пастора, я хотела с ним поговорить насчет мессы, не волнуйся, Виолетта тронула ее за рукав, мы сейчас предупредим Макса, он передаст пастору, что мы к нему заходили. Виолетта прошла к стойке, расплатилась, обменялась несколькими фразами с хозяином кафе и вернулась к ним – все в порядке, Макс сказал - святой отец сейчас в мэрии, должен скоро вернуться, и заверил, что пастор наверняка тут же приедет к ним на своем велосипеде, он у нас далеко не безучастный.
Когда они приехали, женщины сразу пошли в дом, сколько лет я здесь не была, старый комод с настойками – он же наверняка на своем месте, а Питер немного замешкался, пока выгружал чемодан с сумкой, и только потом вошел следом. А там была - немая сцена. Сандра стояла посреди комнаты, Памела уткнулась лицом ей в грудь, Сандра гладила ее по голове, но ее глаза были обращены не к подруге матери – они неотрывно смотрели на картину, висевшую над комодом. Виолетта тоже заметила этот взгляд, и ее глаза выражали какую-то непонятную тревогу, как вдруг Сандра повернулась к Виолетте, глаза женщин встретились – и поняли друг друга. Питер внимательно смотрел на них - что здесь у вас происходит?
Наконец Памела подняла голову:
- Доченька, как я рада тебя видеть! Конечно, оставайся у нас, Виолетта вам все постелит, а я уже курочку с рисом и шампиньонами приготовила, только подогреть.
- Спасибо, тетя Памела, - Сандра тряхнула головой, словно пытаясь избавиться от какого-то наваждения, но, когда она подняла глаза, они опять вернулись к картине, - тетя Памела, скажите, а откуда у вас эта картина?
- А это картина Виолетты. Она, как закрыла салон, так и перетащила ее сюда. Я не была против. А-а, ты действительно ее не видела. Ты же здесь столько лет не была. Ладно, Питер, отнеси вещи в гостевую комнату, а я пошла подогревать обед.
Памела вышла на кухню, Питер взялся за чемоданы, а женщины продолжали смотреть друг на друга. Питер вернулся, а немая сцена все продолжалась. Здесь тоже свой фатум, подумал Питер, давай-ка, девочка, прогуляемся, посмотрим в саду цветочки, маме с тетей надо поговорить.
- А у тебя – откуда эта картина? – Сандра дождалась, пока мужчина с девочкой не вышли в сад, и пока Виолетта не закрыла за ними дверь.
- Я уже, кажется, поняла, - Виолетта горько усмехнулась, - похоже, когда-то мы обе пили воду из одного источника. Но, - тут Виолетта недоуменно наклонила голову, - ты же уехала в Бразилию сто лет назад?
- А я, - Сандра присела на стул, - ее – и не видела. Но, - теперь усмехнулась Сандра, - я видела ее наброски. Карандашом. Более того, эти наброски были сделаны с моих детских рассказов. Ты помнишь наш камин и наше кресло в гостиной? Это я там сидела. В бабушкиной белой шали и с красным платком.
Виолетте стало не по себе. Когда, в дни приездов Сандры, они обедали у Синтии, то всегда располагались в столовой, а Виолетта, лишенная навязчивого любопытства, никогда не входила в гостиную. Поэтому первый раз за все эти годы она увидела гостиную только тогда, когда успокаивала Памелу у лежащей на банкетке Синтии, и ей было просто не до разглядывания дома. Но вчера, когда они заехали с Питером вставить стекло и прибраться, у ней появилось какое-то тревожное чувство. Время как будто – сдвинулось. Но она быстро отогнала это ощущение. Это – дежа вю. Пройдет. А – оказалось, что все было - именно так. Интересно, подумала Виолетта, что скажет Сандра, когда увидит на стене в моей комнате разложенные в пасьянсе карты таро?
Она подошла к комоду, достала мундштук и сигареты, пойдем на улицу, пока девочка с нами, Памела может курить у себя, а я буду курить - там.
Женщины вышли, посмотрели, как Питер водит девочку за руку по саду, Виолетта закурила и только потом сказала:
- Я его встретила, когда картина была уже написана. Он только мучился с названием. Ему там виделась – Жалость. А я, я увидела в ней – Бегство. Как потом оказалось, перед своим исчезновением, да, представляешь, он жил здесь, поэтому я и приехала сюда, он успел надписать – Пьета. Но мне кажется, спустя годы, что права была – я.
- Он что - сбежал?
- Нет, просто исчез. Люди говорили, что пошел купаться и – утонул. Но я в это не верю. Он был очень хорошим пловцом. Он даже хотел здесь заново открыть школу аквалангистов. Здесь была такая много лет назад.
- Эту школу, - Сандра присела на ступеньку, - открыл когда-то мой дядя. Который потом утонул в Антарктиде. Дед тоже не верил, что дядя мог утонуть. Тогда тела не нашли, журналисты даже раздули какой-то мифический сюжет о подводных мирах Антарктики, завлекающих в себя все живое.
Хотя мужчина с девочкой были далеко, но свежий воздух донес до Питера обрывки женского разговора. Неужели они были связаны хозяином лыжного костюма? Чтобы случайно не услышать, что там – было - дальше, Питер потянул девочку к воротам, посмотрим, кто к нам приехал, здравствуйте, пастор, а-а, и вы – здесь, пастор прислонил велосипед к ограде, вошел в открытую Питером калитку, кто это у нас такой маленький и симпатичный, наклонился к девчушке, пожал протянутые ему пальчики и – поднял голову.
На ступеньках – сидела – женщина - из прошлого. В голове священника вихрем пронеслись красно-белый лыжный костюм в фонтанах снежной пыли, округлые бедра в отражении темного окна, запах волос и - вкус губ. Даже от калитки Питер заметил, как у Сандры под очками округляются глаза. А пастор, пастор стоял, как вкопанный. Да, подумал Питер, немая сцена в доме была лишь прелюдией. Вот это – действительно немая сцена. Совершенно не к месту пришло в голову, что, наверное, именно так первый раз, околдованный фатумом происходившего на сцене, молчал и «Глобус», когда Фортинбрас бросил в пустоту переполненного зала приказ своим солдатам открыть поминальный огонь.
Тряхнув головой, этих лет – как не было, Сандра встала, спустилась по ступенькам, подошла к священнику и легко коснулась губами его щеки – одинокий странник, здравствуй.
*   *   *
Памела сидела на своей скамеечке. Сандра с Алексом, детей оставили дома на попечении его жены, и пастором стояли у свежих венков, а Виолетта с Питером отошли далеко в сторону. Памела поняла, где они стояли, у той самой безымянной плиты, с двумя датами – одной – года рождения, другой – со знаком вопроса – годом смерти. Хозяин участка оставался неизвестным, в мэрии хранились бумаги о покупке, но ссылались на неприкосновенность частных данных. По букетикам цветов Памела догадалась давно, это просто памятный знак о том самом молодом человеке, приятеле пастора, который играл один раз с ней и Синтией в лото, и который утонул, а, может, и не утонул, а, как Морис, добрался вплавь до земли обетованной и – ждет их, чьи картины продавала Виолетта, та все скрывала, но букетики с клумб выдавали ее, ничего, когда-нибудь сама расскажет. Но теперь Виолетта решила не прятаться. Значит, что-то произошло.
Алекс пошел к машине. Виолетта помахала издали Сандре и пастору рукой, а потом показала жестом на безымянную плиту – если хотите, можете подойти. Но Сандра, взяв пастора за руку, покачала головой. И у этих что-то произошло, подумала Памела. Она поглядела в спину уходящему с кладбища Алексу – наследник древнего рода, сможешь ли ты сохранить семейную традицию добрых дел? Твоя мать, даже уходя, не забыла о ней. Памела поочередно взглянула на обе пары, стоявшие в разных концах кладбища. Не знаю, что у них там произошло, и как там у них все сложится, но ты, подруга, напоследок помогла им встретиться. И вдруг Алекс, повернувшись, помахал – именно ей – рукой. Он – услышал меня, подумала Памела.
Она опустила голову и посмотрела на своих. Старая датчанка была не против, поэтому на плите ее сына было выведено – Магнус «Хойре» Олссон. Это все, что тогда могла сделать для него Памела. А на плите его матери, еще – в Америке, в тот самый приезд из Нового Орлеана, знаешь, девочка, почему я люблю этот мильтонидиум, он у меня всегда вызывает - жалость - к людям, за суетой упустивших в своей жизни что-то самое главное, между именем и фамилией старой датчанки, готическим шрифтом было выведено – "Пьета".