Сарай
В отдельном отсеке сарая сидел кабан за загородкой; он был очень большой, но почему-то все взрослые звали его Поросёнок. Ему два раза в день носили в ведре хлебово, для этого собирали все продуктовые остатки, все, что оставалось от завтрака, обеда и ужина, добавляли куски хлеба, разводили тёплой водой, мешали большой палкой и Поросёнок все это съедал. Его должны были съесть после октябрьских: так и говорили, на октябрьские съедим Поросёнка. Не помню его судьбу, что с ним случилось? То ли его продали целиком кому-то, то ли закололи и съели, хотя это должно было быть долго...
У меня нет этого воспоминания, значит я этого не видела. Наверное, с Поросенком разобрались, когда мы с мамой были в отпуске, в Сибири и поэтому я этого не видела и не помню. Холодильников и морозильников у нас не было, мясо обычно засыпали крупной солью и хранили в погребе на льду, но я этого совершенно не помню, прости, Поросёнок.
Когда Поросенок исчез, на его месте появилась огромная Корова, она жила в сарае, пока была жива бабушка. Молоко у нее было очень вкусное, я его полюбила на всю жизнь; нет для меня еды лучше, чем парное молоко со ржаным хлебом. В ту осень, когда бабушка умерла, корову тоже сьели: вывели в огород, где уже не было картошки, она кричала, пыталась убежать, несколько мужиков ее окружили, кто-то держал корову за веревку, а другой полоснул ножом по шее. Ноги коровы подогнулись, она опустилась на колени, а потом легла на бок. И все – умерла. Я стояла на крыльце в осеннем пальтишке и шапочке и все видела. Потом с коровы сняли шкуру и куда-то дели, может, резнику за труды отдали? вынули потроха, а тушу повесили в сенях на крюк и она там долго висела, уже не страшная, потому что стала просто мясом. Тем вечером взрослые ели жареное мясо с картошкой, пили водку и веселились.
В крайнем отсеке сарая лежала картошка; время от времени дед перебирал картошку, чтобы она не сгнила. Рядом стояли бочки с соленьями, высокие, выше меня ростом; мы с Женькой подкатывали камень к бочке, и встав на камень, опускали руку глубоко, до самой подмышки; ухватишь огурец, вытащишь и ешь, а он хрустит, укропом пахнет. Соленья были очень вкусные, их подавали к столу с варёной картошкой; с квашеной капусты варили щи. Среди нарезанный капусты обязательно лежал маленький вилок, целенький и очень красивый; с капустой солились кусочки моркови и свеклы и она получалось слегка розовая; очень красивая капуста и очень вкусная. Самые лучшие щи – это суточные щи, щи которые простояли сутки.
В сарае дети прятались, когда играли в прятки; там было хорошо пересиживать быстрый лёгкий дождик; если играешь во дворе и вдруг дождь пошёл, очень хорошо спрятаться в сарае и слушать, как по крыше стучит дождь.
Снаружи, у стенки сарая, лежали дрова поленницей, их перекрывала старая лестница, приставленная к крыше. Крыша была покрыта чёрным толем, по нему были набиты некрашеные деревянные планки.
Сколько часов я провела на этой крыше! И одна, смотря в даль, на посёлок, на небо, мечтая бог знает о чем, и с братцем Женькой. Мы сидели или лежали, упёршись ногами в планки, и разговаривали. О чем мы говорили? Обо всём на свете: о родителях, о столетней бабушке, которая жила на краю посёлка, о корове, о войне и немцах, о кроликах, которые жили у Таньки Кошельковой в соседнем дворе, о солнце и луне и о том, как и почему они двигаются по небу, о родителях, о соседях, о нашем огороде, о Гагарине, о купании на Лебяжьем озере и о походах на Волгу, ах, о чем мы только не говорили. Как-то сидели на крыше в грозу: гром грохочет, молния сверкает, дождь льет стеной, а мы сидим на крыше, обнялись и нам не страшно.
Свидетельство о публикации №218070801807