Дважды грешник Ч 2. Гл 15. Он и после смерти занял

                Он и после смерти занял моё место

   К оглавлению: http://www.proza.ru/2018/07/07/573
    Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2018/07/07/468               

    Как это часто бывает в Израиле - погода меняется мгновенно. Вчера лил дождь, а сегодня с утра припекало такое осеннее солнце, что капли на листьях и цветах мгновенно высохли, а небо было синее - синее, без единого облачка.  Мой гость ещё спал, а я вышел на гину (палисадник), сделал зарядку и теперь сидел в плетёном кресле-каталке, положив ноги на такой же плетёный столик, и курил. Странно, конечно, делать зарядку для здоровья, а потом тут же убивать себя сигаретой. Но лишать себя последней радости в жизни я не мог.

    - Доброе утро, Эвель! Какое прекрасное утро! А в Варшаве сейчас снег.
    - Доброе! А давайте позавтракаем, а потом поедем на море посидеть?
    - Почему бы и нет. Я не против.

    И вот мы на набережной Тель-Авива.  Здесь гуляют, целуются, загорают, несмотря на позднюю осень. Мы сели на лавочку, закурили, и я продолжил.

    - Политическая ситуация в Польше была очень нестабильная. Мне пришлось оставить свою службу в госбезопасности, и теперь я работал директором издательства. Никаких надежд на новые встречи с Эвой у меня не было.

    Редактор сказала, что мне нужно встретиться с талантливой переводчицей. Принесла мне перевод повести Хэмингуэя. Качество перевода было выше всяких похвал. А переводчицей была Эва. Отказаться от шанса встречи с ней было выше моих сил.
    И вот она пришла, и редактор проводила её в мой кабинет. Увидев меня за столом в кабинете директора издательства, Эва растерялась. Но ни она, ни я ничем не выдали того, насколько близко мы знакомы друг с другом. Говорили исключительно о литературе, о переводе. Договорились, что ей нужно полгода, чтобы сдать его в издательство.

    Время тянулось и одновременно летело. Был май пятьдесят шестого. Эва не появлялась, а я не хотел преследовать её, как когда-то. "Чёрный Ситроен" остался в прошлом. Она не выдержала первой и позвонила мне. Назвала себя и тут же бросила трубку. Через пару минут перезвонила. Я сказал:
    - Кажется, нас разъединили.
    - Нет. Это я положила трубку.
    - Но почему?
    - Хотела встретиться, но...

    И я задал вопрос из одного слова:
    - Когда?
    - Завтра.
    - У меня уже нет своей квартиры.
    - Приходите ко мне.
    - Вы что, устраиваете приём? Мне, право, неудобно...
    - Нет. Никакого приёма нет. В десять утра... Мужа не будет дома.

    Мне перехватило горло.

    - Я не приду, Эва.
    - Ты просто должен прийти.
    - Но почему? Зачем тебе это?
    - Ты придёшь! Жду в десять. - И она повесила трубку.

    Я пришёл. Находился в комнате, где каждая вещь кричала о её муже, где пахло её мужем. Где стоял топчан, на котором она, возможно даже сегодня ночью, занималась с ним любовью. Это выглядело так, будто Эва хотела мне отомстить за всё унижение, которому я подверг её когда-то в своей квартире.

    Но почему-то все сработало с противоположным знаком. Мы оба возбудились до такой степени, что я чуть не трахнул, извините, её прямо в одежде. Бросились друг к другу, пытаясь добраться до тел сквозь одежду, срывали её в неистовстве. Мы оказались на полу. Наконец Эва закричала в оргазме, больно вцепившись в меня ногтями.
    Она пошла обмываться в ванну, а я почувствовал себя просто скотиной. Быстро оделся и выбежал из их квартиры.

    Почти год мы не виделись. И вот в моём издательстве вышел сигнальный экземпляр её книги. В её польской фамилии, стоящей вверху обложки, я дал указание вставить букву "Э" - Эва. Ядвига Э. Бжезинская. Это был мой сигнал для неё. И она приехала. Мы поехали с ней в ресторан, а потом сняли комнату в пансионате. Впервые в жизни мы любили друг друга по-настоящему, на нормальной кровати. И впервые она спросила меня:

    - Как тебя зовут?
    - Константин. Кстати, моя подпольная кличка Каин.
    - А по-настоящему?
    - Эвель. Так мама назвала.
    - Как странно. Каин и Эвель. Будто и в тебе и во мне переплелись два человека. Порочный и праведный, грешный и святой.

    Мы продолжали встречаться. Её угнетало то, что она изменяет мужу, а я не изменял никому.

    - Женись, заведи детей. Мы всё равно будем вместе - умоляла она меня.
    А я отвечал:
    - Ты моя единственная и последняя женщина. - А про себя подумал - и первая.

    Для её мужа она была далеко не первой. И то, даже не после женщин, а после его работы, его благополучия.

                Болезнь

    Как-то, посреди прекрасного майского дня тысяча девятьсот шестьдесят второго года,  у меня зазвонил телефон. Я снял трубку и услышал её сильно изменённый голос:

    - Я дома. Со мной происходит что-то нехорошее. Что-то страшное. Спаси меня!
    - Сейчас!

   Я оставил все дела и понёсся к ней. Дверь была закрыта. Я звонил, стучал... Никто не открывал. Вызвал скорую помощь, нашёл слесаря, и мы открыли дверь. Эва лежала на полу без сознания. Её уложили на носилки и понесли в машину скорой. Я шёл рядом, держал её за руку и повторял:
   - Я с тобой, Эва. Все будет хорошо. Не бойся, Эва.

    У дверей больницы меня оставили. Дальше идти было нельзя. Спросили лишь её фамилию. И я сказал:

    - Эва Беркович. Ой, простите, Ядвига Бжезинская. Ядвига Э. Бжезинская.

    Казимеж закашлялся и уронил сигарету себе на брюки. Вскочил, начал обтряхивать их.

    - Как вы сказали? Ядвига Бжезинская? Матка Бозка, Езус Христос! Вы не ошиблись? А как звали её мужа, вы знаете?
    - Конечно знаю. СтанИслав Ковальчик. Да что с вами? Вам плохо?
    - А сына? Как звали её сына? Приёмного сына.
    - Казик. - Я зажал ладонью рот. - Так вот кто вы. Вот кто приходил и зажёг свечки у Эвы и Станислава на кладбище. Как же это я сразу не понял! И мы с вами встречались. Помните? Тогда у вашей мамы в больнице. Более двадцати лет назад.

    Ваш отец тогда был на каком-то симпозиуме в Лондоне. Я ему телеграмму отправил, но как он мог пожертвовать симпозиумом? А ведь знал, кто я такой.
    Но не мне его осуждать. Кто-то из соседей отправил телеграмму вам. А вы, видно, как-то связались с отцом и всё-таки примчались к маме в больницу.

    По окончании симпозиума вернулся и Эвин муж. Мы встретились у Эвиной кровати. Эва тогда уже чувствовала себя немного лучше, но когда увидела нас вместе - это показалось ей настолько диким, что она сказала:
   
    - Я так устала. Я посплю.

    И мы вышли из палаты. Два мужчины, муж и любовник. Но Эвина болезнь примирила нас.

                Расставание

                * * *
    А потом мы встретились в последний раз. Эва сделала свой выбор. Она обратилась к кардиналу, и тот написал ей «Позволяю подателю сего обряд крещения под именем и фамилией, какие назовёт». И поставил кардинальскую печать.

    Она окрестилась под именем Ядвиги Бжезинской. Стала католичкой. Она хотела полностью порвать со своим прошлым. А этим мостиком к прошлому оставался лишь я.

    И она приехала.
    Потом мы лежали голые. Она прижала мою голову к своим грудям и сказала:

    - Больше не приду.
    - Почему?
      
     Она промолчала. Потом сказала:

    - Я тебя люблю.
    - А его? Его тоже любишь?
    - Да. Люблю.
    - Но это же против твоей новой религии.
    - Нет. Запрещено лишь прелюбодейство. Я буду любить тебя всегда. 

    Я обхватил лицо Эвы руками. Она пыталась вырваться, но я словно обезумел. Удерживая его изо всех сил, я начал читать:

    - О, как же ты прекрасна, моя дорогая, как прекрасна! Глаза твои, как голубки за шторками ресниц… Волосы твои, как стадо коз, пасущихся на предгорьях… Зубы твои, как отара стриженых овец, когда они выходят после купания, - одинаковые, как близнецы, все на месте… Шея твоя, как башня Давида, стройна и крепка. Груди твои, как двое козлят, близнецов газели, пасущихся среди лилий…

    Эва плакала от боли. Неожиданно у неё из носа потекла кровь, и только тогда я опомнился. Положил её повыше, принёс из кухни лёд и сделал холодный компресс.

    - Лопнул сосуд. - Это были последние её слова.

    Она молча оделась. Я подал её пальто. Помог надеть и она вышла за дверь.

    До шестьдесят восьмого года мы ни разу не встретились. Я был еврей, а евреям места в Польше больше не было. Надо было уезжать из страны. И я позвонил Эве. Она сняла трубку.

    - Говорит Бергман.
    - Бжезинская.
    - Это я.
    - Да. Я узнала.
    - Ты могла бы со мной встретиться?
    - Когда?
    - Я уезжаю.

    Она не спросила почему. Всё и так было понятно.

    Я открыл дверь своей однокомнатной квартирки с маленькой кухонькой и Эва ошеломлённо застыла. Я сильно постарел. Полностью облысел.

    - Хочешь кофе? - и она шагнула ко мне, крепко-крепко прижалась. Я слышал стук её сердца.
    - Скоро? - спросила она.
    - Через неделю.
    - Почему не позвонил раньше? Почему так поздно?
    - Я только попрощаться хотел. Я в Израиль еду. Был евреем, стал коммунистом, потом хотел быть поляком, а теперь снова еврей. Может, стану там полицейским псом, это у меня получается лучше всего, будут меня напускать на арабов.

    Шутка получилась грустной.
    - Хочешь со мной в постель?
    Я покачал головой. И она всё поняла.

    Мы сидели в узкой кухне, разделённые столом, а на самом деле нас уже разделяла вечность.

                * * *
    Я уже несколько лет жил в Израиле. Работал в Министерстве абсорбции. Неожиданно мне позвонил Станислав.

    - Эва умерла. Она знала твой номер телефона и завещала мне сообщить тебе.

    Я был на похоронах.  А потом сделал для любимой ещё две вещи. Станислав был без работы. Подрабатывал охранником. Переживал, что теряет квалификацию кардиолога. Я по своим связям сделал ему протекцию, и его приняли на работу в кардиологический центр. А позже, когда он умер, организовал его захоронение рядом с женой.

    Об одном только жалею, что для меня места рядом с Эвой не будет. Он и после смерти занял моё место.

    Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2018/07/09/488