Под стук дождевых капель...

   21+
 В данном тексте  нет морали и позитивного посыла.  Поэтому стоит  подумать,  прежде чем читать. Без наличия здравого цинизма, черного юмора и иронии не стоит и начинать.



Под стук дождевых капель…


"Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века —
Все будет так. Исхода нет.

Умрешь — начнешь опять сначала
И повторится все, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь."  ( А.Блок)
   
Поздний вечер, редкие прохожие, спешащие по своим делам, прикрывающие тела от моросящего дождя зонтами, мутно мрачных расцветок,  в основном цвет чёрный, с оттенками. Глаза опущены в поисках дороги  без луж, сухие ноги залог здоровья, движения скупы и скоры, лица сосредоточены, ни улыбки, ни блеска  в глазах.
   Маленькая обшарпанная  дверь с табличкой «открыто», нехотя, со скрипом поддаётся и впускает в холл небольшой гостиницы. Полутёмная обстановка, в красновато коричневых тонах, почти половина светильников не горят, экономия или лень персонала. Хотя, большее освещение только подчеркнёт убогость интерьера, полутени скрадывают проплешины на лоснящемся диване, затёртые полы с пятнами забытого происхождения и выцветшие обои непонятной расцветки.  Не имеющая возраста и надежд администратор смотрит очередной  сериал или реалитишоу на небольшом телевизоре.
  Вошедший, назовём его О, букву «К» замусолил Кафка до неприличия, сложил зонт и подошел к стойке. Прошли несколько долгих секунд, прежде чем женщина оторвала глаза от экрана и  подняла голову. Ничего не выражающий взгляд даже не остановился на посетителе. Она привстала и достала ключ с большой медной грушей на кольце из ячейки. Одним размеренным движением, присущим вялым  паукам перед спячкой, неторопливо положила его  на стойку  перед пришедшим и,  подперев щёку кулаком, вернулась в мир масскультуры.  Ключ от номера 37.
   Мужчина взял связку, его «спасибо» потонуло в вязком воздухе, наполненном тягучим цветочным ароматом. Приверженность к сильным запахам дешёвых духов и дезодорантов вызывала лёгкую тошноту, но требовать утончённого вкуса от портье и персонала, помешанных на любовных сериалах,  было  перебором.
    О поднялся пешком на третий этаж по скрипучей лестнице, невольно ускорившись в конце, почти подбежал к двери номера, торопливо открыл и зашёл внутрь. Ощущение преследующего полумрака, обволакивающей безысходности и тоски почти настигло его. Мужчина чувствовал,  если он задержится ещё на несколько мгновений, то сотканный из оставленных теней сумрак поглотит его  без остатка. Причём, сделает это с монотонностью часового механизма, без проявления каких либо эмоций, и при полном отсутствии понятного замысла и цели.
    О прислонился спиной к двери и отдышался.  Легкая испарина проступила на висках, он вытер лицо платком и улыбнулся. Собравшиеся за дверью, оставленные прежними хозяевами тени и отражения о чём-то тихо переговаривались между собой, негромкий разговор походил на токкату и фугу ре минор  BWV 565  Баха, хотя его авторство и оспаривается некоторыми музыковедами, Рольф-Дитрих Клаус даже книжку написал.  Недавно он прослушал  интересную передачу о композиторе, вот и вспомнил услышанные факты.  Сейчас  в его  голове звучала своеобразная оркестровка, составленная из собственного прерывистого дыхания и стука учащённо бьющегося сердца, легких порывов ветра за окном  и дроби капель о подоконник. Отделить  шепот за дверью  и реальные звуки дождя  сейчас он был не в силах.
    Затем его преследователи неспешно разошлись, растворившись в тёмных углах коридора, музыка в голове стихла. А может у них есть потайное место, где призраки коротали своё безвременье? Этого он не знал, как и не знал способа отличить свои мысли и ощущения, больше походившие на галлюцинации,  от реальности. Может всё это происходит только в его  сознании, но в чём причина, почему на него так действует этот забытый миром маленький отель, и антураж ли тому виной?  Осколок старого мира, так и не перешедший на ключи-карточки. Впрочем, такой отель идеально подходил постояльцу, да и его привычки мало совместимы с номером, напичканном современными гаджетами. Новости и какую-то  информацию он мог ещё читать с экрана, да и интернетом пользовался  регулярно, скачанные фильмы  смотрел достаточно часто, предпочитая авторский кинематограф, старенький ноутбук служил пока исправно, но книги...  О  предпочитал только бумажные книги в твердой обложке, с запахом и шелестом страниц,  чтение поздним вечером с чаем и отточенным карандашом под тёплым светом лампы с абажуром, что может быть лучше.
    Скромная денежная плата за номер, так привлёкшая его поначалу, отошла на второй план, сейчас уже привычка определяла больше. О привык к гостинице, к номеру, сейчас она ему даже нравилась. Гостиница была живым существом из другого мира,  О  чувствовал это, хоть и с иронией относился к любой мистике, и чем больше ночей он проводил в номере, тем сильнее было  их взаимовлияние.  В собственном воздействии на отель  он не был уверен, а вот отель, номер менял его, медленно и незримо.  Уехав  отсюда, если вынудят обстоятельства, О уже не будет прежним, он оставит что-то здесь навсегда. Может свою тень и звук торопливой походки, своё отражение в зеркалах, свои сны  и воспоминания.  И эта его своеобразная плата тоже будет воздействовать на новых постояльцев, слившись со строем себе подобных, оставленных   его предшественниками, бывшими жильцами номера 37.
…

      О усмехнулся и снял верхнюю одежду. Плащ был влажным, зонт не особо защитил,  да и ноги слегка промокли. Сердце постепенно успокаивалось, хотя в груди появилась, уже ставшая привычной, ноющая боль. Врачи не особо врали, ему нельзя напрягаться и нервничать, без операции на сердце он долго не протянет, но денег на платную не было, а  по социальной страховке ждать очереди три года.  Хотя и оставшихся дней, а может и месяцев, ему за глаза хватит. Всё, что хотел, О уже выполнил. Мужчина включил электрический чайник и закурил, вредная привычка, да  и врачи запретили, но нарушать запреты ему нравилось,  отказывать себе в маленьких радостях ни желания, ни особого смысла не было. Выкурив сигарету, он заварил крепкий чай и отправился в ванную.
     Долго умывался, рассматривая своё отражение, знакомое и одновременно чужое лицо сейчас ему даже нравилось.  Он почти каждый вечер замечал едва уловимые изменения: ещё чуть-чуть заострился нос, появилась новая морщинка, прибавился седой волос, на доли миллиметра опустились уголки губ -  новое отражение вызывало некоторое  удивление и любопытство. Это как следить за работой педанта художника, пишущего портрет незнакомца. Собственное лицо сейчас напоминало хищную птицу, точнее её образ, который остался в памяти со  школьного детства, после копания в фолиантах и рисунках по древнему Египту, польза от дружбы с  дочерью профессора востоковеда.  И хотя зеркало не холст и портрета Дориана Грея не получится, но сам процесс  изменения собственного отражения завораживал.
   О вернулся в комнату и включил старенький радиоприёмник, настроенный на станцию с джазовой музыкой. Неспешная мелодия успокаивала, низкий женский голос, с грустинкой, пел о несчастной любви. Он достал чистый лист плотной бумаги формата А4, старенькую готовальню, три заточенных карандаша, с разной степенью твёрдости грифеля, аккуратно разложил всё на столе.
   Мужчина  подошёл к книжной полке, около двух десятков книг, любимые авторы, томики избранных произведений Гумилёва, Блока и Бродского, трагедии Шекспира, сказки Пушкина, Джойс, Бунин и Набоков, Гессе и старик Хэм, Кортасар и Маркес. Он знал их содержание почти наизусть, все поля пестрели его собственными пометками, каждую книгу перечитывал не раз, но достаточно часто его снова тянуло  раствориться в  знакомых строчках и словах,  окунуться в удивительный и странный мир, более реальный,  чем дождь за окном.  В зависимости от настроения он выбирал автора. Когда то у него была большая библиотека в его старой квартире, но после развода он оставил и жильё и книги, около тысячи томов, с собой взял самые любимые. Прошло уже больше десяти лет, но и сейчас О иногда охватывало сожаление, что не взял ещё с десяток авторов. Увы, в его старый потёртый саквояж, доставшийся в наследство от отца, вместилось около двадцати книг.
    Он тяжело вздохнул и  достал  потрёпанный задачник по математике, изданный ещё в конце семидесятых. У него ещё были такого же формата задачники по физике и химии,  эти сборники задач он купил по случаю, на барахолке у какого-то ветхого  дедушки в роговых очках с толстыми линзами,  нервно бурчавшего себе под нос несвязанный монолог, смысл которого был сокрыт для покупателя. Он  открыл  книгу на последних страницах  и грустно улыбнулся, осталась только одна нерешённая задача, по стереометрии, все остальные он уже решил.
   О уже два вторника откладывал этот момент, как последний глоток любимого коньяка, готовя себя к  удовольствию, сегодняшний вечер и настроение были в самый раз.  Он налил стакан крепкого чая, без сахара, добавил дольку лимона, и уселся за стол. Включил настольную лампу и приступил к решению задачи. На его лице играла блаженная улыбка эндорфинового торчка в предвкушении дозы.
…


   Привычка, ставшая  уже частью его самого, формировалась постепенно. Ещё в молодости, он любил решать  задачи, да и подготовка к поступлению  в ВУЗ заставляла. Позже, когда он уже несколько лет  работал и женился, перешагнул 30-ний рубеж, О  вдруг почувствовал, что острота восприятия жизни и событий пропадает, они становятся тусклее и не приносят былого удовольствия. Он понял, что рутина повседневности захватывает его целиком, он  банально тупеет, превращается в одного из многочисленных баранов в стаде, становится  серой и безликой тенью себя самого, этакая выцветшая и затёртая копия себя в молодости, ни эмоций, ни чувств, даже мечтать перестал.   Вывод не доставил радости,  и с этим нужно было что-то делать. Мозг, как и любые другие мышцы в организме, требует тренировки, причём постоянной. Если не использовать мыслительные способности и нейронные связи, то они просто атрофируются. Умение думать - тоже нужно поддерживать, кропотливо и постоянно, ничто не бывает вечным.
    Преследуя  поначалу только цель а-ля фитнесс и восстановление формы, он постепенно снова увлёкся и стал получать удовольствие. О снова стал читать умные книги, решать задачки, слушать серьёзную музыку, заинтересовался авторским кинематографом. Поначалу ему давалось это со скрипом, приходилось заставлять себя, иногда он тратил больше времени на уговоры себя самого, чем на решение задачи по физике, или просмотр тяжёлого и неоднозначного фильма.  Он постарался полностью исключить из своего интеллектуального рациона любые  произведения масскультуры, дешёвые поделки портят вкус и быстро вызывают зависимость, опускаться всегда легче, увы.
     Постепенно это стало для О такой же потребностью, как умываться и принимать душ. Жена поначалу удивлялась и подшучивала, потом раздражённо протестовала.  Через недолгое время уже считала его привычки маниакальным психозом, советовала лечиться, а  потом просто выгнала О из дома. Но  книги, музыка, фильмы уже вросли окончательно в его жизнь.  Без  них он уже не мог себе представить собственного вечера,  а без бесконечных монологов жены и требований её осчастливить – легко.  В первом случае он получал перед сном выброс эндорфинов, а во втором – головную боль и раздражение. О собрал саквояж с книгами и спортивную сумку с вещами, сказал жене на прощанье – «stupid not cool», и ушел в ночь. Развод он перенёс спокойно, детей не было, да и делить было нечего, а вот о потере библиотеки до сих пор жалел. Иногда снова хотелось поломать голову над Пенроузом или Грином.  О всю свою неплохую подборку научной литературы оставил, банально некуда было нести,  сейчас наверно валяются в коробках в гараже, а может уже и выбросили, он давно не интересовался.
     Была у него ещё мечта, выучить пару иностранных языков, увы, она так и не реализовалась. Это анархист Петя Кропоткин говорил на трёх  языках  уже в семь лет, но он родился князем, у О таких  воспитателей в детстве не было. Ему понравилось сравнение знакомого математика-компьютерщика, который был помешан на лингвистике, знал четыре европейских языка и штурмовал японский. Эта мысль – «что человеческий мозг можно сравнить с компьютером, а язык это операционная система. Для  каждой ОС есть свои приложения, есть общие для всех языков, а есть специфические, и чем больше языков знает человек, тем больше приложений он может использовать» – служила ему неплохим мотиватором. Но все его начинания так ничем и не закончились. Кроме желания увеличить количество и качество нейронных связей собственного мозга, необходима  ещё сфера применения, а с языками она отсутствовала напрочь.
    Увы, но попрактиковаться в языке О было не с кем, а в повседневности нужды в нём не было.  Он раз пять брался за английский, рекорд был полгода занятий по полтора часа три раза в неделю. Но память избавляется от ненужной информации, если ей долго не пользуются, независимо от воли хозяина, да и обычная лень всегда готова к услужению. Каждый раз после перерыва приходилось начинать всё сначала, точнее, со школьного уровня, а  он был не высок.
   А так как  О  вообще старался меньше общаться с людьми, умные и интересные ему встречались редко, а говорить ради пустого трёпа, вести бесконечные споры-диалоги о банальных истинах,  даже на родном языке, желания не было.  Лучше уж вновь и вновь читать знакомых  авторов, находя новые нюансы и оттенки, чем в бессмысленной  болтовне убивать время.  Либо надо менять языковую среду, легко сказать, либо оставить полушутливую мечту-желание  прочитать «Поминки по Финнегану» в подлиннике. Может и сбудется, но не в этой жизни.
    Но сегодня был вторник, а значит  - вечер математики.
…

      О допил остатки чая и откинулся на спинку стула, с наслаждением потянулся. Он решил задачу, осталось сравнить ответ, хотя,  он и  уверен был в его правильности. О почувствовал, а может просто представил, как тени за спиной отшатнулись и возбуждённо заспорили, не все из них знали стереометрию, и у них возникли вопросы. Он не замечал не прошеных наблюдателей, когда они потихоньку просачивались в комнату сквозь вентиляцию и щель под дверью, слишком увлечен был решением. Эти тени-призраки  столпились за его спиной и заглядывали через плечо. Только сейчас он ощутил их присутствие, краем глаза увидев вибрацию воздуха и колебания тени от лампы.
   О прекрасно отдавал себе отчёт, что это всего лишь его галлюцинации, эффект перенапряжения, побочный продукт интенсивной работы  его  разума, можно сказать интеллектуальный пот. Но даже здесь он находил повод для радости.  Его галлюцинации мало походили  на видения заурядного пьяницы при посещении белочки, они были и сложнее  и ажурнее, вносили разнообразие в его размеренную жизнь, да и дискомфорта не доставляли.
    Даже при шизофрении и психозе развитая паутина нейронных связей даёт преимущества, возникающие картинки и образы сложнее, масса еле уловимых оттенков, их гораздо интересней рассматривать и анализировать. Мир бреда умного и интеллектуально развитого человека гораздо  богаче и интересней реальности обывателя.  И хотя психиатры  пока так и не определились с термином шизофрения, болезнь это или диагноз, разные школы и направления дают разную трактовку,  наблюдать за собственными призраками и тенями ему было интересно. Пустячок, а приятно, эх.
      О  усмехнулся и открыл задачник, проверил ответ, тот был правильным.  Он улыбнулся.  В этот момент он испытал блаженство и восторг, чаще  такое состояние называют   счастьем, а технически, произошёл  ожидаемый выброс дофамина  и эндорфинов тренированной нервной системы. Хотя О и не особо разбирался в функциональной нейрохимии,  имел общее представление, не более, но сам результат ему нравился.
   Неожиданно  джазовая  музыка смолкла, и в комнату ворвался до тошноты мерзко-бодрый голос диктора, начался выпуск политических новостей. Жёсткий облом, ему не дали насладиться этой минутой, увы. Призраки вздрогнули и растворились, тихо покинули пространство комнаты. О выругался и выключил радио, он совсем забыл о полуночном ежедневном выпуске, кожей почувствовав осуждающе презрительное «фу» покинувших  его гостей.
   Хотя забавно, какой чудак, любящий джаз, будет слушать новостные блоки, к чему они на джазовой волне?!  Ценитель джаза, вроде, не должен  потреблять такую дешёвку, здесь-то для кого эти выпуски?! Увы, у радиостанций свои правила и обязательства.
    Понятно, что легко разбирать пургу очередного политика, большинство из них просто клинически больные люди, остальные отъявленные негодяи, на их фоне  любой почувствует себя интеллектуалом.  Попробуй так же бодро проанализировать ту же нобелевскую речь Бродского, гораздо больше усилий требуется, на  фоне его творчества трудно считать  себя всезнающим мудрецом.
    Да и исследовать чужую глупость можно бесконечно, достаточно простой способ почувствовать свою значимость,  потешить собственное эго, получить свою дозу эндорфинов.  О вспомнил кинематограф, в памяти почему-то всплыли фильмы Гая Ричи. Вполне понятен успех таких картин, они нравятся многим. Тупые обыватели довольны, они соль мира, у них нормальная, местами весёлая,  жизнь, о ней  даже фильмы снимают.  Пафосным  псевдоинтеллектуалам тоже  дан  легкий и доступный способ ощутить своё превосходство над героями фильма, и все довольны.  Обыкновенная лесть, приправленная неплохим юмором и иронией, этого у Ричи не отнять.  Она делает счастливыми  всех. Это и надо непритязательному большинству  зрителей,  да и коммерческий успех обеспечен, что немаловажно.
      О давно уже не попадал в категорию «все» и «многие», "большинство".  Он вышел из этого общего туннеля реальности, ему там было просто нечем дышать, ощущение чужого локтя и чувство брезгливости мешало расслабиться.  Ни ложь, ни глупость, ни пропаганда от анализа лучше не становятся, а собственный вкус и настроение портится. Поэтому он не читал выступления политиков и рассуждения экспертов, не слушал новости, только иногда прогноз погоды, не участвовал ни в выборах, ни в опросах.  При отсутствии честного подсчёта голосов, само участие вообще теряет какой-либо смысл и превращается в дешёвый фарс.
    Ему и сама идея правоты большинства казалась сомнительной,  а существовавшая de facto  диктатура  агрессивного невежества  вызывала  только сильные отрицательные эмоции.  Поэтому   О  не интересовался общепринятым мнением и судьбой  мира,  да и  социальной  реальностью,  как таковой.  Он построил свой собственный мир,  сам выбирал, что важно и ценно для него, а что - нет,  какие конкретные открытия, теории, мысли и идеи, чьё творчество и  судьбы будут оказывать на него влияние.  У  О   были свои критерии отбора,  основанные на личном  вкусе,  а  на обладание абсолютной истиной  и собственную уникальность  он никогда и не претендовал.
    Свой туннель  в своей реальности О «рыл» кропотливо и долго, уделяя внимание деталям и нюансам, строя замысловатые ассоциативные  переходы, подчинённые иной логике, соединял коридоры собственного сознания в запутанные лабиринты. Он педантично создавал интерьер туннеля для своего удобства. Здесь он чувствовал себя комфортно, лишь изредка выбираясь во внешний мир повседневности большинства.  Начал своё строительство уже давно,  когда ещё работал инженером и только женился. Осознал, что хочет  конкретно построить и что получить в результате,  намного позже, уже в процессе. Сейчас его тоннель  почти готов, осталось доделать мелкие детали, но жить уже можно.
...

 
    О встал и прошёлся по комнате. Налил в стакан уже почти остывший чай, подошёл к окну и закурил. Нудный дождь и не собирался заканчиваться. На ветке, как раз напротив его окна, сидел взъерошенный ворон, покрытый мелкими каплями  влаги. В свете уличного фонаря он казался какой-то прекрасной  жар-птицей из пушкинской сказки. 
    Ворон, окутанный  всполохами искрящейся радуги, наклонил голову и тоже внимательно рассматривал мужчину в окне. Пауза затянулась, дотлевшая до фильтра сигарета обожгла пальцы, О вздрогнул. Вздрогнул и ворон, потом несколько раз громко каркнул, расправил крылья и взлетел, сделал небольшой круг и исчез в тёмном небе.   
    Похоже, птица была реальностью, не видение. Прилетал предвестник смерти. По верованиям древних славян, ворон был проводником между миром живых - Явью, и миром мёртвых – Навью, если память не изменяет.  Интересно, а за чьей душой прилетал крылатый хозяин ночи, кому хотел указать дорогу? 
    О усмехнулся,  не зря всё же он много читал. Так бы  подошёл к окну, ну  прилетела ворона, прокаркала пару раз и улетела в дождь, и подумать не о чем. А так, он заглянул в зрачки  вестника смерти,  и не отвёл взора, увидел в чёрных бусинках-глазах ворона бездонную пустоту и бесконечный мрак, совсем другое впечатление, совсем другой образ. Да и о преломлении света, рефракции и дисперсии не лишне вспомнить, оптика  в красоте и строгости не уступает мифологии, тут дело вкуса и предпочтений.  Сейчас свой собственный туннель ему особенно нравился, откуда-то нахлынуло поэтическое настроение, ему захотелось записать свои лирические ощущения.   
     Секунду поколебавшись, О  достал  лист чистой бумаги, снова включил лампу и сел за стол. Стал торопливо писать.  Он зачёркивал, исправлял, снова писал, снова зачёркивал, так он промучился около часа. Достал ещё один чистый лист и набело переписал текст, внимательно неторопливо прочёл. Получилось совсем не то, что он хотел и задумал в начале, вороном и не пахло, увы, не Блок и не Гумилёв.  О  улыбнулся и устало  вздохнул, скомкал лист в кулаке и отбросил его в строну, комок бумаги, попрыгав мячиком по ковру, успокоился под столом.
    О встал, прошёл в ванную и умылся, почистил зубы. Затем  вернулся в комнату,  разделся, выключил свет и лёг в кровать.  Сладко зевнув и потянувшись, он обнял подушку и сразу уснул, слегка насмешливая улыбка застыла на его губах.  Уже под утро, за окном светало, острая звенящая боль в груди заставила О вскрикнуть и открыть глаза, сердце прерывисто билось, то ускоряясь, то затихая. Вокруг его кровати столпились тени и призраки, он впервые отчётливо видел их лица.  Обычно, все очертания были размыты, никаких чётких контуров и деталей, а сейчас,  он  ясно различал мужчин и женщин, они все  приветливо улыбались. Это было последнее, что О видел, он даже забыл о боли и от удивления зажмурился, больше он  глаза не открывал.  В его тоннеле можно обходиться без них.
…
 
    Через три дня горничная всё же зашла в номер 37, сняв табличку: «Не беспокоить». В номере было пусто, постель не убрана, вещи разбросаны, на подоконнике стоял недопитый стакан чая, успевший заплесневеть.  На столе лист с чертежом правильной пирамиды,  вписанной в шар, сам шар был вписан в косой конус, и  строчки формул. Рядом с листом старая книжка, чертёжные принадлежности и карандаши. Женщина внимательно  осмотрела номер и спустилась вниз, рассказала портье об увиденном, та только хмыкнула,  не отрываясь от экрана телевизора, негромко  процедила.
- Давай ещё три-четыре  дня подождём.
Горничная кивнула и отправилась выполнять свои рутинные обязанности.
    Через четыре дня она вернулась в номер, там ничего не изменилось. Немолодая женщина собрала все немногочисленные вещи постояльца в картонную коробку, книги сложила в подвернувшийся саквояж, на удивление места хватило. Затем стала делать уборку . Подмела пол, один раз наклонившись, чтобы подобрать непослушный комок бумаги. Она расправила лист и прочла текст:

В поисках потаённого смысла, забыв про горящие числа
на большом циферблате, на стене в больничной палате,
он кусал в кровь тонкие губы, слыша снова медные трубы,
порывался встать из кровати, но вошла санитарка некстати.

Прописала укол аминазина, и спелёнатый в путах мужчина,
с затухающим медленно взором, оставляет немым укором
каплю слюны на небритой щеке, отдаваясь мутной реке
мрачных образов и сновидений. Так  и умер непризнанный гений.

    Женщина усмехнулась, у неё тоже дома жил  непризнанный гений, почти каждый вечер напивался в хлам, как ни следи, каждое утро умирал, но к позднему обеду снова оживал, настоящий феникс. Она скомкала лист и отправила его небрежным, но точным броском "а-ля Джордан" в мусорную корзину. Затем продолжила уборку. 
    Закончив наводить порядок, горничная взяла коробку с вещами и саквояж, спустилась вниз. Получив ключи от кладовки  у портье, поглощённой очередным просмотром, женщина отнесла собранные пожитки жильца в полуподвал. Открыла дверь в небольшую комнату, затхлый, застоявшийся воздух заставил её  поморщиться. Она повернула выключатель, тусклая лампочка без абажура под потолком осветила каморку желтоватым светом. Горничная поставила на стеллаж принесённые вещи, рядом с другими, такими же коробками, но уже  местами подёрнутыми пыльной  паутиной и плесенью.
    Это был седьмой постоялец, бесследно исчезнувший из номера 37. 
…