Долгая дорога домой

Я лежал в госпитале, держа в руках семейную фотографию, с которой на меня глядели веселые лица, в числе которых было и моё.

За окном цвела весна, и всё вокруг издавало приятный, душистый аромат. А победоносный май вот-вот готовился войти в свои владения.

Я постоянно сетовал на свою раненую ногу, которая не позволяла мне защищать нашу Отчизну. А новости с фронта, тем временем, приходили каждый день. И, конечно же, все с нетерпением ждали окончания войны.

Но ждать пришлось нам недолго.
Десятого мая нам объявили, что Берлин пал. Победа за нами!

Наверное, в больнице, в которой я лежал, никогда не было так шумно, как в тот день. Все поздравляли друг друга, обнимались, пели, танцевали. За столько лет мы по-настоящему почувствовали счастье, ведь мы наконец-то сможем разойтись по домам, к своим родным и близким, и неважно, что каждую ночь нам будут сниться кошмары — видения из прошлого — главное, Родина уже спасена.
Победа за нами!!!

Все, кто только мог, побежали по домам. А я не мог, не мог из-за моей проклятой ноги. Боже, с какой завистью наблюдал я за своими однопалатниками, которые собирая свои пожитки, спешили к семейному очагу.

Так пришлось пролежать мне месяц. Все попытки уговорить доктора выписать меня пораньше сводились к нулю. Но в один день настал и мой черёд. Надев свою солдатскую шинель и положив в карман уже весьма потрёпанную пилотку, я отправился в путь.

Впервую очередь сел я на поезд от Польши до Пскова. Время для меня удлиннилось более чем в два раза. Природа за окном абсолютно не привлекала моего внимания – это была не моя Родина. Таким образом, я как обычно погрузился с головой в воспоминания, по привычке взяв в руки снимок, снятый в берёзовой роще перед тем, как я уехал на фронт.

У нашей семьи была традиция: сажать каждые десять лет берёзки и выскребать на ней имена своей половинки. Так было и в тот день.
Вот мама, блаженно улыбаясь с молодой задоринкой в глазах, отдыхает от долгой и изнурительной работы.
Неутомимый отец как всегда не сидит без дела — подрыхляет лопатой землю. Ольга, моя жена, держит в руках маленькую берёзку, такую же тонкую и белую, как и она сама. Её синие глаза устремлены в бесконечно голубое небо, а улыбка полна умиротворения и спокойствия. Рядом с ней вертится и что-то лопочет своим смешным голоском наш сын Ваня. Ему на фотографии всего лишь четыре года. Есть и я — веселый, молодой, любящий и любимый своей семьей человек.

Размышления мои прервал гудок  поезда, оповещавщий, что мы добрались до места назначения. Я был уже в Пскове.После стольких скитаний за границой было приятно наконец-то учуять настоящий русский дух.

Но меня ждала ещё очень долгая дорога. Мне предстояло объездить после Пскова Смоленск, Брянск, Орёл, Липецк, Тамбов, Пензу. Весь этот путь я прошел почти пешком или случайной попуткой, волоча за собой хромую ногу.

Так прошло целое лето. И только осенью, в середине октября, оказался я в родной деревеньке Артушенко. Не знаю почему, но сначала я решил навестить берёзовую рощу, где прошли мои детские годы и где я впервые встретил Олю. Но сейчас это место нельзя назвать рощей: немцы даже здесь оставили свой неизгладимый чёрный отпечаток. С трудом удалось мне найти посаженную мной берёзку Олю. За пять лет она выросла и окрепла, пережила даже войну. Рядом с ней торчал одинокий пень. До сих пор не могу забыть, как при виде его моё сердце до боли сжалось. Это был Ольгин саженец.

Неожиданно почувствовав усталость, я прислонился к дереву. Тёплый ласкающий ветер дул мне прямо в лицо, мягко потрёпывая мои давно не стриженные волосы. Фиалки и колокольчики тихо о чём-то перешептывались. Наверное, обо мне.

И в этот момент ко мне пришло осознание. Я понял, что за эти пять лет я постарел как за десять. Я понял, что безвозвратно прошла молодость, что во время этой ужасной войны мне пришлось пожертвовать своим здоровьем, мне пришлось жить вдали от дома, под шальными пулями. Эта война отобрала у меня товарищей и друзей.

Так, не щевелясь, простоял я около часа.  В чувство меня привели звонкие детские голоса, которые доносились неподалеку. И следом за этим в моей голове пронесся ряд мыслей:"А может среди этих детей есть и Ваня? Сколько же ему тогда лет? Девять или десять?"
Я посмотрел на небо, такое тихое, мирное и ... родное. Лишь облака, словно стая белых лебедей, плавно и неторопливо летели вдаль. Мне так и хотелось их спросить: "За чем же вы странствуете? Неужели вам нехорошо на Родине?"

Но в тот миг меня накрыла волна эмоций, и не совсем положительных. Мою душу съедала какая-то щемящая, необъяснимая тоска. Я не понимал, почему моя Родина не тешила сердце. Ответ ждал меня впереди.

Свинцовыми шагами поплёлся я в сторону деревни. Некоторые дома в ней были разрушены, другие же так и не дождались своих сыновей. Подойдя к своей избушке я увидел сидящую на крыльце старую, седую женщину. Каково же было мое удивление, когда я признал в ней свою мать! Всё ещё окончательно не приходя в себя, я тихонько как в детстве позвал её:" Мамочка!" Открыв свои потускневшие глаза, она, словно через пелену, прошептала: "Андрюша, сыночек. Живой!" Приблизившись, она обняла меня так, как умеют обнимать только матери. Я прижался к ней сильнее, ведь я так соскучился по ней, по её запаху, по её мягкой и такой теплой коже.Засуетившись, она завела меня в дом, усадила, напоила, а меня всё мучило плохое предчувствие. Я постоянно беспокойно оглядывался и не в силах больше ждать, поинтересовался, где все остальные.

Мама неожиданно притихла, а после хриплым от натуги голосом начала свой рассказ. Каждое её слово в мельчайших деталях навсегда врезалось в мою память.

— Не умею я красиво говорить, — начала она.— Ты уж прости меня, Андрюша, если где-то хоть чуточку не сумею облегчить твою боль.
В 1943 году у нас квартировал немецкий батальон, которому было необходимо прорваться в тыл советских войск. Вот немцы и попросили нашего старика выступить для них проводником, а взамен обещали ему мешок муки. А отец твой сделал вид, что согласился на их условия, а сам приказал Ваньке немедленно оповестить обо всём ближайшую часть нашей армии. Повел он врагов окольными путями прямо в соседнюю деревню, где их уже ждала засада. Произошла там большая перестрелка, и,— она тяжело вздохнула очередную порцию воздуха,— убили его, Андрей. Погиб твой отец.

Во мне в этот момент всё раздвоилось. Да, отец пал смертью храбрых и всё же... он не должен был умирать. Он должен был прожить до глубокой старости.

— А Оля? Ваня? Почему их здесь нет, мама?— попытался я ухватиться за последнюю соломинку.