3. В плену

Трампы действовали быстро и на удивление слаженно. Нас ловко связали, так перетянув руки и ноги, что мы не могли сделать ни единого движения. Я стиснул зубы, чтобы не застонать, когда слишком сильно затянутый ремень глубоко впился в кожу. И постарался не думать о том, что должен ощущать мой кровный брат, на чьих конечностях уже не было живого места. Виннету молчал, закрыв глаза и не обращая внимания на суетящихся вокруг бандитов. На его лице было написано полное безразличие – и к нашим пленителям, и к собственной судьбе.
Наконец, суматоха улеглась. Коней поймали и стреножили, раненых перевязали, трупы без особого сочувствия свалили у дальней стены каньона. Убитых оказалось довольно много – я насчитал шестерых; из них лишь трое были убиты пулей. С неприятным, хотя и ненужным сожалением я разглядел в груди одного из них огромную дыру, какую оставляет с близкого расстояния тяжелое ружьё на медведя. Я ничуть не жалел мерзавца, погибшего от моей руки; и всё-таки, мне было не по себе.
Выжившие бандиты расположились у костра, громко переговариваясь и деля пищу, как принесённую ими, так и вытащенную из наших седельных сумок. Дележка, как и водится у таких людей, протекала бурно, то тут, то там вспыхивали ссоры за лучший кусок, слышалась брань.
Удивительно, но сейчас я почти не опасался за нашу судьбу. Понимая, что нам, скорее всего, не удастся уйти от этих людей живыми, я терзался совсем другими мыслями. Я знал, насколько презирает мой кровный брат любую трусость, даже мнимую, и боялся, что своей сдачей навсегда потерял его уважение.
Словно отвечая на мои мысли, Виннету повернулся, и его глаза с теплотой и сожалением посмотрели на меня.
- Олд Шаттерхенд не должен был отдавать оружие. Виннету готов к смерти, но ему грустно, что его любимый брат умрёт вместе с ним.
Я невольно улыбнулся.
- Значит, Виннету не считает, что я поступил, как трус?
Голос апача стал ещё печальнее.
- Разве стремление спасти жизнь друга является трусостью? Виннету читает в сердце Олд Шаттерхенда, а Олд Шаттерхенд читает в сердце Виннету. Так говорил наш отец, Инчу-Чуна, и так стало. Виннету знает, о чём были мысли его белого брата. Олд Шаттерхенд ошибается. Теперь белые бандиты будут следить за нами хорошо, и нам не удастся вырвать свою свободу.
Я невесело усмехнулся в ответ. Виннету озвучил то, что не давало покоя мне. Живи сегодня, сражайся завтра – этот девиз я, не считая себя трусом, почитал верным всю свою жизнь. Кто знает, что случится через минуту? Если бы я отказался сдаться, Виннету был бы уже мёртв. Мне самому, возможно, удалось бы пробиться на свободу; но куда я пошёл бы, один, без оружия, без коня, в незнакомой мне враждебной местности? А самое главное – как бы я вернулся в пуэбло Мескалеро и посмотрел бы в глаза Ншо-Чи, Инчу-Чуне, Сэму? Как бы я объяснил, почему один из вождей апачей, великий воин, погиб, а неопытный гринхорн не получил ни царапины? Меня сочли бы трусом – и правильно бы сделали. Впрочем, презрение индейцев было бы сущей мелочью по сравнению с тем, что говорила бы мне моя собственная совесть. От её упрёков, знал я, мне не удалось бы скрыться – ни дома, в Германии, ни на другом конце мира.
Погружённый в собственные мысли, я неловко (сделать это, лежа на земле, действительно не слишком просто) покачал головой. Виннету внимательно взглянул на меня. В его глазах светилась грусть, но вместе с ней – любовь и, как мне показалось – гордость за моё решение. Я вдруг понял, что  мои сумбурные мысли не были тайной для апача.
Не раз ещё мы будем попадать в тяжёлые и, казалось бы, безвыходные ситуации. Не раз мы будем разговаривать вот так – одними глазами, не имея порой возможности обменяться даже словом. И каждый раз это удивительное взаимопонимание, родившееся в этот день, будет приходить нам на помощь.
- Олд Шаттерхенд поступил, как отважный воин, - твёрдо произнёс мой друг. – Никто не посмел бы обвинить его в трусости. Но Виннету понимает своего брата. Он сожалеет о том, что его брат отдал свою свободу, а возможно, и жизнь ради его спасения, но знает, что на его месте поступил бы так же.
Больше мы не разговаривали. Все, что нужно, было сказано. Мы оба знали, что борьба за свободу нам ещё предстоит; и так же хорошо понимали, что пока что она будет бессмысленной. Оставалось ждать.
Ночь прошла тяжело. Ночной холод, а ещё больше – боль в онемевших конечностях почти не давали уснуть. Лишь под утро мне удалось забыться тяжёлым сном, а уже через час меня разбудил тычок под рёбра. Наши пленители собирались в дорогу. Нас, словно мешки, перебросили через сёдла, пропустив связывающую руки и ноги верёвку под животом коней. На седле одного из всадников я заметил кожаный чехол от подзорной трубы, и понял, что за вспышку видел вчера Виннету. Если бы мы только были осторожнее… Но кусать локти было поздно. Сожаления ничего не дали бы нам – и я, отбросив ненужные мысли в сторону, постарался сосредоточиться на происходящем, чтобы не упустить шанс на спасение, если он появится.
Когда караван тронулся в путь, мы с Виннету, разделённые крупами нескольких лошадей, на миг встретились глазами, и апач согласно опустил веки, отвечая на мой безмолвный вопрос. Для демонстрации своей гордости пока было не время. Нам нужно было дождаться минуты, когда бандиты потеряют бдительность. Необходимо было сохранить хотя бы относительное здоровье к тому моменту, когда можно будет побороться за свою свободу. И мы, не пытаясь проявлять упрямство, молча терпели все рывки и тычки, позволяя бандитам тащить нас за собой, как некий неодушевлённый груз.
Наши пленители двигались в приличном темпе, не останавливаясь на привалы – лишь возле нескольких ручьёв некоторые из них, особенно те, кто был ранен нами в прошлую ночь, задерживались, чтобы смочить свои раны в холодной воде. Да один раз отряд остановился напоить коней и пополнить запасы воды во флягах. Нам, конечно, не досталось ни капли; а сами мы, сохраняя достоинство, не просили, хотя жажда мучила нас нешуточно.
От неудобного положения и сильной тряски голова моя, неоднократно ушибленная вчера, вновь невыносимо разболелась. Перед глазами мелькали чёрные мушки, и ближе к полудню я начал всерьёз опасаться возвращения давней болезни, чуть было не сделавшей меня слепым в детстве. За всю дорогу мы с Виннету не обменялись ни словом. Это было бы непросто сделать, поскольку бандиты, нарочно или случайно, везли нас в разных концах кавалькады, так что между нами всегда находился как минимум один всадник. Но даже когда мы ненароком оказывались рядом, мы не спешили открывать рот. Всё необходимое было сказано ещё ночью, сегодня же пока не произошло ничего, что требовало бы обсуждения.
Стоит отметить, что поездка была для нас далеко не такой лёгкой, как может показаться по моему рассказу. Связанный человек, тем более, если он не сидит в седле, а переброшен через него на манер мешка, испытывает мало положительных впечатлений от путешествия. Очень быстро всё тело затекает от неудобной позы и невозможности размять мышцы, к опущенной вниз голове приливает кровь, а любая пища, оказавшаяся в желудке таких счастливчиков, в любой момент грозит превратиться в удобрения на земле под копытами коня. Стоило радоваться, что ни ночью, ни утром никому не пришло в голову накормить нас.
Ещё хуже обстояли дела с верёвками. Если с дискомфортом своего положения можно было мириться – хотя мне и приходилось для этого призывать на помощь всё своё терпение и всю гордость, какая только у меня была – то связанные ноги, а ещё больше - руки, представляли собой серьёзную проблему. За без малого двенадцать часов, прошедших с момента нашего повторного пленения, никому даже в голову не пришло ослабить узлы или хотя бы перевязать их немного выше. В одну из минут, когда наши с Виннету кони оказались рядом, я разглядел, что его запястья сильно опухли и покраснели; подозреваю, что и я выглядел не лучше. Сам я уже давно не чувствовал своих рук, и мог лишь надеяться, что застой крови ещё не настолько велик, чтобы привести к гангрене. А ведь Виннету оставался связанным куда дольше меня, и для него риск остаться калекой был куда более серьёзен.
Путь наш, как я заметил по движению теней, пролегал тем же курсом, каким шли вчера по следу мы. Трампы направлялись к самому узкому месту Мапими, огибая пустыню по самому краю. Судя по всему, они действительно направлялись в Чиуауа или другой мексиканский городок, где можно было, не особо опасаясь служителей закона, собрать урожай с засеянных другими полей. Признаться, я надеялся, что мы столкнёмся если не с разведчиками апачей, то, на худой конец, с отрядом команчей. Любой индеец, думал я, лучше этих подонков человеческого общества, давно забывших, что такое совесть. Позже я узнал, что Виннету рассуждал похожим образом. Как бы то ни было, а наши надежды остались бесплодными. Отряд беспрепятственно миновал несколько ущелий, и к полудню вышел на каменистое плоскогорье, покрытое песком и мелкой щебёнкой. Вопреки здравому смыслу, трампы не остановились на отдых на границе пустыни, там, где можно было найти укрытие под чахлыми деревьями и воду для лошадей. Вместо этого они, не замедляя движения, вошли в пустыню и скорой рысью двинулись вглубь песков.
Причину такой спешки я узнал немного позже. Несмотря на чудовищную головную боль, я старался внимательно следить за происходящим вокруг меня, чтобы не пропустить какой-нибудь важной для нас с Виннету подробности. Поэтому, услышав негромкий, по сравнению с обычным поведением наших пленителей, разговор совсем рядом с собой, насторожился и прислушался. Разговаривали двое: любитель сигар, пытавший Виннету, и второй, голос которого я не узнал.
- Ты уверен, что за нами больше никто не идёт? – спрашивал незнакомый бандит.
- Не волнуйся, я всё проверил. За весь день ни следа погони, - с ленцой отвечал ему громила.
- Но ты и этих двоих не ожидал увидеть.
- Этих или других, какая разница. Я знал, что солдаты пошлют погоню, и у меня было чем их встретить.
- Они не солдаты, - с сомнением протянул его собеседник. – Белый похож на какого-нибудь траппера. Странно, что он путешествует с индейцем. Нам лучше было их сразу убить.
- Ещё чего! Сперва пусть покажут нам, где лежит золото.
- Скажет он, как же… - пробурчал всё тот же бандит. – Эти чёртовы краснокожие упрямы, как сам дьявол. А что, если это разведчик команчей?
- Если даже и так, его не найдут. Успокойся и доверься мне. Завтра мы будем в Чиуауа, и ни один солдат не найдёт нас. Надо только разговорить индейца, да забрать пёрышки, которые вы ощипали с команчей.
И они разразились дружным смехом.
- А если эти краснокожие попробуют возражать, мы…
На этом месте лошадь, везшая меня, споткнулась о камень, и от резкого толчка у меня буквально потемнело в глазах. Раздалась злая брань, свистнул кнут. Когда я вновь достаточно пришёл в себя, чтобы различать человеческую речь, голоса двух главарей слышались уже в голове колонны, и я, как ни прислушивался, не смог разобрать ни слова.
Тем не менее, из сказанного я составил собственную картину. Похоже, мерзавцы занимались разбоем давно; должно быть, шайка разделилась для какой-то цели, договорившись вновь встретиться в роковом для нас ущелье. Теперь понятно, куда они так торопились, и что за вспышку видел Виннету возле ручья. Должно быть, он заметил отблеск стекла подзорной трубы, которой пользовался часовой бандитов. Они ожидали погоню, и заранее расставили ловушку каждому, кто попытается пройти по их следу. А мы легкомысленно попали в неё. Какая ирония!
Было и ещё кое-что, что я вынес из подслушанного разговора. Упоминания о команчах и ощипанных перьях, думал я, было явно не случайным. Мне пришло в голову, что трампы вполне могли разорить стойбище команчей. В таком случае, неудивительно, что они спешат покинуть опасные места, где воины этого племени чувствуют себя, как дома. Вполне возможно, что индейцы уже идут по следу убийц; с их стороны было бы наивным считать, что местные жители не смогут выследить врагов на собственной земле.
Кроме этого короткого происшествия, путешествие наше протекало однообразно и утомительно. Прошло, должно быть, еще не менее двух часов, прежде чем с головы каравана раздалась громкая команда, и везущий меня конь с готовностью остановился.
Меня отвязали от седла и небрежно бросили на нагретый песок, недалеко от небольшого, почти незаметного источника, окружённого несколькими чахлыми деревцами. Онемевшие руки, придавленные весом моего тела к острым песчинкам, отозвались резкой болью. Тем не менее, я испытал почти блаженство. По крайней мере, моя голова теперь находилась на одном уровне с ногами, и я с облегчением заметил, что тёмные пятна перед глазами стали немного реже.
Рядом без малейшей деликатности бросили Виннету. Роскошные чёрные волосы апача слиплись на затылке в сплошной грязный ком из засохшей крови, пыли и мелких веточек. Подозреваю, что и сам я выглядел не лучше. Я вновь с болью увидел, насколько серьёзно пострадал мой кровный брат во время камнепада и последующего плена. На его изодранном в лохмотья левом рукаве я увидел свежие алые пятна; разумеется, бандиты и не подумали перевязать своего пленника, и мне оставалось лишь гадать, насколько серьёзно он был ранен вчера. О последствиях допроса и говорить не стоило. Я понимал, что за ночь ожог, оставленный раскалённой сигарой, должен был взяться плотным струпом, который наверняка лопнул во время жестокой тряски, причиняя моему другу новые страдания. А ведь у него, скорее всего, были вдобавок сломаны рёбра. Несмотря на это, лицо его сохраняло равнодушное выражение; лишь по серому оттенку бронзовой кожи (краснокожие бледнеют совсем не так, как европейцы) можно было догадаться о том, насколько тяжело дался ему этот переход.
Нас положили в нескольких метрах друг от друга; не стоит и объяснять, что, как только внимание бандитов немного отвлеклось от нас, мы постарались незаметно сократить это расстояние. Виннету, игнорируя раненое и вновь кровоточащее плечо, ловко перекатился по песку ближе ко мне. Я постарался, в свою очередь, сделать то же, однако из-за сотрясения мозга и ноющей после удара прикладом спины смог только, упираясь в землю ногами и руками, неловко переползти в его сторону. В итоге этого незамысловатого манёвра нас разделяло не более полуметра. Разумеется, бандиты вполне могли решить вновь разделить нас; но мы, не сговариваясь, понадеялись на их самоуверенность и невнимательность. Нам необходимо было получить возможность беспрепятственно разговаривать. Поэтому, выждав на всякий случай четверть часа и убедившись, что занятые обустройством лагеря бандиты не обращают на нас никакого внимания, Виннету тихо окликнул меня.
- Олд Шаттерхенд слышит меня?
Вопрос был не излишним. Хотя зрение моё немного прояснилось, голова по-прежнему чудовищно болела, а звон в ушах стоял такой, словно под черепом работала целая бригада кузнецов.
- Да, - так же тихо откликнулся я. И тут же поспешил поделиться с апачем своими наблюдениями. – Виннету, я слышал разговор предводителей. Похоже, они сожгли деревню команчей, и теперь те идут по их следу.
- Виннету догадывался об этом, - помолчав, проговорил мой друг. – Бледнолицые бегут так, словно за ними гонится целая стая бешеных волков. Но им не уйти от мести моих краснокожих братьев. Что думает Олд Шаттерхенд о плане предводителя бледнолицых преступников?
- Ты о золоте? Это наш шанс. Возможно, нам удастся обмануть бандитов и завести их в такое место, где у нас будет возможность освободиться.
Виннету с хмурым удовлетворением улыбнулся.
- Мой брат озвучил мысли Виннету. Бледнолицым никогда не найти золота, но они жаждут его, их глаза не видят ничего, кроме мертвой жёлтой пыли. Виннету знает место, где мы сможем избавиться от пут. Мой брат будет беречь силы и внимательно слушать все разговоры белых преступников. Когда придёт время, мы избавимся от наших верёвок и заставим наших врагов заплатить за свои преступления. Хуг!
На этом разговор был окончен. Ответить я, в любом случае, уже ничего не успел бы. К нам направлялись несколько бандитов, среди которых были оба главаря.
- Ну что, господа, вам удобно? Нигде не жмёт? Хотите что-нибудь попросить?
Виннету с презрением промолчал; я последовал его примеру, хотя язык так и чесался ответить что-нибудь на это издевательство.
- Молчать не получится, - весело сообщил нам любитель сигар. Он пребывал в на удивление отличном расположении духа. – Мы намерены еще сегодня до заката пересечь эту чёртову сковородку, но прежде вы ответите на пару вопросов. И от того, насколько нам понравятся ответы, зависит ваша жизнь, х-ха!
- Послушай меня, краснокожий. Я знаю, что ты можешь найти бонансу. Вчера мы не договорили, и признаю, я был слегка груб. Поэтому предлагаю тебе сделку: золото в обмен на две ваши никчёмные жизни. Это очень много, поверь мне! Нам невыгодно тащить вас в Мексику; поэтому мы можем либо отпустить вас, либо прирезать. Не спеши отвечать, подумай.
И он, махнув рукой своим сообщникам, пошёл к водоёму. Я вопросительно посмотрел на апача. По его непроницаемому лицу сложно было что-то прочитать, но я видел, что по его губам скользнула ироничная улыбка.
- Бледнолицый врёт, - с презрительной усмешкой прошептал он, поймав мой взгляд. – Виннету прочитал по его глазам, что он не отпустит нас, даже если найдёт целую долину с золотом.
- Разумеется. Мы видели его и можем натравить на него солдат, да и в любом случае, человек, рискнувший поссориться с целым племенем индейцев, не может быть уверен в своей безопасности. Бандиты убьют нас, как только получат то, что хотели.
- Они не получат этого, - уверенно возразил Виннету. - Мой брат доверяет Виннету?
Я только улыбнулся.
- Разве мой брат сомневается в этом? Ты расскажешь мне, что задумал?
- Что думает Олд Шаттерхенд о небе? – вместо ответа спросил меня Виннету. Я недоумённо присмотрелся к небосводу… И лишь сейчас заметил, что, и впрямь, с ним творится что-то странное. Оно пожелтело, утратило свою глубину, словно выцвело, солнце приобрело зловещий багровый оттенок. Я против воли нахмурился. Уверен, о чём-то подобном мне доводилось читать – но где? И вдруг, словно кто-то перелистнул перед моими глазами страницу, я вспомнил.
- Да это же песок! – ахнул я, невольно переводя взгляд на ненадёжное убежище в виде четырёх чахлых деревьев. – Приближается песчаная буря. Но ведь ветер не слишком сильный?
- Ветер меняется. Солнце не успеет преодолеть половину своего пути до горизонта, когда песок закроет небо. Белые убийцы не пересекут пустыню. Если они решатся на поход, ветер засыплет их высохшие кости, а плоть растащат шакалы. Если же решат остановиться на ночлег, ещё до восхода скальпы их украсят пояса команчей.
- И наши заодно с ними.
Хмурая улыбка тронула губы Виннету, но он ничего не ответил мне. Проследив за его взглядом, я увидел, что возвращаются бандиты. В руках одного было несколько длинных кожаных ремней. Об их назначении я узнал немного позже.
- Итак, каково твоё решение? – нетерпеливо спросил громила Джонс, остановившись, широко расставив ноги, возле моего побратима. Виннету с достоинством промолчал. Глаза его с равнодушием разглядывали редкую листву на ближайшем к нам деревце.
- Отвечай, когда с тобой говорит белый человек, собака! – вспылил бандит. Виннету проигнорировал и это, и тогда тот коротко пнул его под рёбра. Я только зубы стиснул, чтобы не сорваться и не наговорить лишнего. Я не сомневался, что у моего друга был план, и теперь боялся неверным словом смешать ему карты.
Жестокий пинок, пришедшийся в наверняка помятые рёбра, не выжал из груди апача ни звука; однако он медленно повернул голову и, прищурившись, с брезгливым выражением оглядел трампов, каждого по очереди.
- Да, в пустыне Мапими сегодня много собак, - медленно проговорил он наконец. – Виннету видит перед собой сразу четырёх трусливых пимо; но он не видит человека, которому мог бы отвечать.
- Ах ты, скотина! – возмутился один из бандитов. С холодком в груди я увидел, как рука его метнулась к револьверу. Лица двоих главарей перекосило от злости. Словом «пимо» индейцы называли мелких степных собачонок, трусливых и брехливых, быстро жиреющих на объедках, оставшихся от трапез более крупных хищников, но пускающихся в бегство при виде человека. Судя по всему, трампы знали это слово. Меня беспокоило то, что Виннету, дразня преступников, рисковал своей жизнью. Оставалось надеяться, что он знает, что делает.
- Убери оружие, Клайв, - процедил второй из предводителей, чье имя мы пока так и не услышали. – Джонс, эта красная шкура не будет говорить по собственной воле, не видишь, что ли? Хватит с ним любезничать.
- Я знаю, что делаю, - огрызнулся его приятель. – Не мешай. Эй, краснокожий… Я знаю, ваше племя презирает боль. Я не буду больше коптить тебя, не бойся. Знаешь, что я сделаю? Пристрелю твоего приятеля. Хотя нет… Лучше я сниму с него шкуру и сделаю из неё себе перчатки. Хорошие кожаные перчатки, почти как у леди с Уолл-стрит! А потом вырежу у него язык, а то, что осталось, оставлю шакалам. Что скажешь? Насколько ты ценишь жизнь своего дружка? Он-то твою, кажется, ценит…
- Виннету знает, что его брат не боится ни пыток, ни смерти, - последовал гордый ответ апача. Хотел бы я быть так же уверен в этом…
- Серьёзно? Значит, ты не будешь возражать, когда мы будем поджаривать твоего приятеля? Эй, ты! Слышал? Красная шкура не хочет делиться золотом и согласна, чтобы из тебя сделали фарш. Как тебе это нравится, парень?
Молчать дальше было бессмысленно и стыдно. Я заставил себя глубоко вздохнуть, чтобы не позволить своему голосу дрогнуть, и с деланным равнодушием откликнулся.
- Мне вполне нравится все, что собирается делать Виннету. Не вижу никакого резона дарить золотое месторождение таким мерзавцам, как вы. А бояться трусов вроде вас считаю ниже своего достоинства.
Мои слова вызвали целую бурю возмущённых возгласов, а Виннету бросил на меня одобрительный взгляд, согревший меня подобно солнцу и подсказавший, что я ответил правильно.
Бандиты, шумя и злобно переругиваясь, обсуждали наши слова, а я тем временем позволил себе перевести дух. Мысленно я спросил себя – готов ли я к тому, что надежды обмануть бандитов могут не оправдаться? Выдержу ли я настоящие пытки? К смерти я был готов, без сомнения. Она, увы, была куда ближе к нам, чем возможное спасение. И был уверен, что смогу не опозориться, если на меня направят револьвер и спустят курок. Но вот остальное…
Несмотря на свой уверенный тон, я ни на миг не сомневался, что бандит, не задумываясь, выполнит свою угрозу. И сейчас чувствовал, как по моей спине побежали ледяные мурашки. Пытки по-прежнему были одним из тех испытаний, которые заставляли меня холодеть от страха. Индейцы, действительно, умеют терпеть любую боль, и презирают тех, кто не способен молча выдерживать страдания, унижая себя криками и просьбами о пощаде. Этому равнодушию к боли и смерти их учат с раннего детства. Любой мальчик, если он хочет получить взрослое имя и право считаться воином, должен вытерпеть мучительный ритуал посвящения. В разных племенах, насколько я знал, были различные обычаи, но все они сходились в одном: юноше требовалось продемонстрировать своё бесстрашие и умение стойко сносить боль, лишь тогда он мог войти в ряды взрослых воинов.
Я отнюдь не считал себя неженкой или трусом, но нужно быть честным с самим собой: вряд ли я смог бы выдержать всё то, что обещал для меня Джонс. Сама по себе перспектива мучительной смерти не могла радовать; а ведь была и ещё одна, тревожащая меня, мысль: если я не выдержу пыток, об уважении Виннету можно будет забыть навсегда. Я хорошо узнал за прошедшие месяцы молодого вождя мескалеро и понимал, что он может простить многое, но только не трусость. Оставалось надеяться, что до претворения угроз в жизнь не дойдёт. Если же все-таки это случится… Что ж, мне придётся очень постараться, чтобы не вынудить своего кровного брата испытывать стыд за меня.
Тем временем атмосфера вокруг нас накалялась. Виннету, наверняка ожидавший подобной угрозы, прикрыл глаза, изображая глубокое раздумье. Бандиты – и стоящие рядом с нами, и те, кто сгрудились поодаль – напряжённо следили за ним. Наконец, мой друг поднял взгляд на бандитов и медленно, словно нехотя, проговорил:
- Жизнь Олд Шаттерхенда дороже, чем мёртвая пыль. Виннету не хочет смерти Шаттерхенда и покажет бледнолицым, где лежит золото.
- Ага! – возликовали трампы. – Отлично, ты сделал правильный выбор, краснокожий! Эй, ты! – это уже ко мне, - Можешь расслабиться, пока что будешь жить.
Не стоило злить бандитов, но я не выдержал.
- Только трусливые шавки вроде вас могут думать, что они смогли запугать нас своими угрозами. Помнится, вчера вы очень лихо улепётывали от нас с Виннету. Не обольщайтесь! Если мой кровный брат и согласился уступить вам, то лишь потому, что самородки не являются для индейцем чем-то ценным.
- А ну заткнись! – рявкнул второй главарь. Подскочив, он с силой пнул меня в бок, и я задохнулся от острой боли в рёбрах, с трудом сдержав стон.
А кто-то, похоже, раздражённый спокойствием, звучавшим в моём голосе, злобно пробормотал себе под нос:
- Кровный брат, тьфу! Этот грязный дикарь – и брат белого человека. Вот же мерзость! Скоро мы будем спать со скотиной и водить дружбу с черножопыми…
Этого я уже не мог стерпеть.
- Придержите язык, мистер! Не хватало ещё, чтобы всякая шваль, которой приличный человек руку пожать постыдится, оскорбляла вождя апачей. Вы и мизинца Виннету не стоите, так что закройте свой вонючий рот, иначе я заставлю вас это сделать!
- Чтоооо?!! – взбешённо взревел бандит, к которому я обращался. – Ты что сказал? Да я тебя сейчас…
Не обращая внимания на предостерегающий оклик своего предводителя, он подскочил ко мне и, схватив за грудки, рывком вздёрнул с песка.
- Повтори, что ты сказал! – с угрозой прошипел он, глядя мне в лицо. Вокруг нас с любопытством начали собираться остальные. Краем глаза я заметил встревоженный взгляд Виннету, и это придало мне сил. Я проучу этого подонка, даже если мне придётся зубами перегрызть ему горло. Поэтому, не показывая своего внутреннего волнения, я лишь презрительно усмехнулся в ответ.
- У вас, мистер, должно быть, ещё и проблемы со слухом. Я говорил, что заставлю вас закрыть свой поганый рот, если вы немедленно не извинитесь перед Виннету.
Читатель может подумать, что я сошёл с ума или собирался совершить самоубийство. Ничего подобного! Разумеется, я знал, что дразню гусей, и был готов в любую минуту дать отпор. Руки мои затекли так, что я их практически не ощущал; но они мне сейчас и не помогли бы. Поэтому я заранее решил, что буду действовать другим методом. К чёрту деликатность и честный поединок! Эти мерзавцы не были особенно озабочены дуэльными правилами, когда пленили нас; почему это должно волновать меня?
Глаза бандита налились кровью, его лицо перекосило от ненависти, и я понял, что он сейчас ударит.
- Ну, ты пожалеешь… - прошипел он, отводя один кулак в сторону. Медлить больше было нельзя. Стиснув зубы, чтобы не прикусить язык, и мысленно приготовившись к боли, я запрокинул голову и резко, со всей силы, ударил противника лбом в переносицу. Бандит дико взвыл и выпустил меня, и я кулем рухнул на землю. В эту секунду я сам мало чем отличался от покалеченного врага. Рискованный удар, казалось, расколотил мне череп. В мозг словно ввернулось раскаленное сверло, перед глазами потемнело. Невероятным усилием воли я удержался на самом краю сознания и, с трудом разгоняя чёрные пятна перед глазами, неловко перекатился на бок, помогая себе связанными руками, и встал на колени. На меня сейчас почти никто не смотрел – бандиты, крича и ругаясь, сгрудились вокруг подвывающего приятеля, зажимающего ладонью сломанный нос.
- Этот урод… - простонала жертва моего удара, - Пустите меня к нему!
Он, резво вскочив на ноги, рванулся ко мне. Упустить такой шанс было нельзя! Вспомнив свою юность в трущобах Радебойля, я стиснул зубы и, стараясь не обращать внимания на терзающую мою голову боль, прямо с земли прыгнул вперёд, сбивая противника с ног. Этот простенький манёвр, знакомый с детства любому мальчишке, лишил меня остатков сил. Я рухнул рядом с бандитом, задыхаясь и с трудом сдерживая крик: голова, рёбра, передавленные и исцарапанные руки – всё буквально выло от боли.
Вокруг раздался перемежающийся бранью хохот. Такие молодчики охочи до чужого унижения и не особенно церемонятся в выражении чувств, даже если обидели их товарища.
Избитый мной бандит медленно поднял голову. Он выглядел поистине жутко: лицо заливала кровь, на которую густо налип песок, скошенный на бок нос создавал впечатление кошмарной звериной морды. Он выплюнул набившийся в рот песок вперемешку со слюной и кровью, утёрся трясущейся от бешенства рукой и, не отводя от меня ненавидящего взгляда, медленно поднялся на ноги.
За моей спиной что-то предостерегающе крикнул Джонс. Бандиты разом загалдели, но было поздно. Рука трампа метнулась к кобуре так быстро, что никто не успел вмешаться. Я увидел направленное в мою сторону чёрное дуло револьвера, и отчётливо понял, что сейчас отправлюсь на небо. Признаюсь, в этот момент я даже не успел испытать страха – настолько быстро и неожиданно все произошло. Грохнул выстрел. Я невольно вздрогнул, почти машинально стискивая зубы в ожидании боли. Лишь миг спустя я вспомнил – или, скорее, осознал – что пуля движется быстрее звука, и я никак не мог бы услышать убивший меня выстрел. С недоумением я повернул голову, разглядывая небольшую дырочку в корявом стволе, совсем рядом со мной.
И лишь потом перевёл взгляд на бандита.
Он уже не стоял, а лежал, хрипя и кашляя. Над ним, а вернее будет сказать, на нём, стоял Виннету. Колени апача упирались в грудь бандита, и, судя по доносившимся хрипам, несколько рёбер мерзавца наверняка было сломано. На лице моего друга, обычно бесстрастном, горел нескрываемый гнев.
Обернувшись, он бросил на меня встревоженный взгляд.
- Мой брат не пострадал? – спросил он, не обращая внимания ни на кого, кроме меня. Все остальные, поражённые случившимся, молчали, застыв на своих местах. Да что там они! Даже я, отлично знающий, насколько быстро и ловко двигается мой побратим, был в шоке от той скорости, с которой он сбил с ног целящегося в меня бандита. Даже со связанными руками он выглядел гордо и опасно. Не вызывало сомнения, что он способен был и дальше сражаться и, более того, одержать победу. Стряхнув с себя секундное оцепенение, я с благодарностью улыбнулся апачу.
- Нет, я совершенно цел. Благодаря тебе.
 Виннету едва заметно расслабился. Взгляд его пробежал по моему лицу, потом скользнул по отметине от пули в дереве. Наполненные гневом глаза просветлели. Выпрямившись, он скатился с не подающего признаков сознания бандита и, с достоинством вновь вытянувшись на песке, с презрением бросил зашевелившимся трампам:
- Бледнолицые могут забрать своего товарища. Они будут внимательно следить за ним, потому что если он вновь возьмётся за оружие, Виннету убьёт его.
Бандиты наконец опомнились от потрясения. Часть из них кинулась к поверженному приятелю, остальные с возмущёнными выкриками сгрудились вокруг нас. Я, чувствуя, как звенит в ушах от удара и запоздалого страха, перекатился поближе к Виннету и вытянулся на песке рядом с ним, скопировав позу друга. Боюсь, я не смог добиться такого же бесстрастного выражения, что украшало лицо апача, и по моим губам то и дело скользила ехидная усмешка.
Было над чем веселиться! Мерзавцы надеялись настричь с нас шерсти, после чего убить нас. Сопротивления от беспомощных, как они думали, пленников бандиты не ожидали, и сейчас вид у них было довольно растерянный.
Виннету тем временем смерил взглядом стоящих вокруг нас людей (среди них были и оба главаря, даже не подумавшие подойти к раненому товарищу). Глаза апача брезгливо сощурились, и он, презрительно усмехнувшись, проговорил:
- Пусть бледнолицые трусы спрячут своё оружие. Они чуть было не лишились бонансы, которую собираются найти. Если с головы Олд Шаттерхенда упадёт хоть один волос, ни один из бледнолицых не получит ни крупицы золота.
Бандиты вновь возмущённо загалдели. Главари многозначительно, как им казалось, переглянулись. Потом Джонс вновь перевёл взгляд на нас и согласно кивнул.
- Хорошо, Виннету, твоя взяла. Ты отведёшь нас к золоту, после чего мы отпустим тебя и твоего друга. Если в бонансе будет много золота, мы не тронем вас, и даже дадим вам флягу с водой и ружьё. Но ты должен поспешить. Мы не хотим ни минуты задерживаться в этой стране. Мы договорились?
По губам апача скользнула презрительная усмешка. Он, как и я, заметил оговорку, допущенную бандитом. Если в бонансе будет много золота! Конечно, нас не собирались отпускать. Они всегда могут сказать, что золота слишком мало, а значит, они не обязаны выполнять свою часть договора. Но о подлости трампов мы знали давно, и коварство Джонса нас не испугало.
- Да, договорились. Пусть бледнолицые запасутся водой – нам нужно будет углубиться в горы, где не будет пищи и воды для коней.
- Вы слышали его? – обернулся к трампам второй предводитель, - Шевелитесь, ленивые крысы! Выходим немедленно.
- Золото, золото! – дружно загалдели бандиты. – Мы идём к бонансе!
Они дружно кинулись к своим животным, и в лагере воцарилась суматоха.
Тем временем Джонс махнул рукой, подзывая одного из подчинённых, и тот подошёл, неся в руках замеченные мной раньше ремни. Неприятное подозрение шевельнулось в моей груди. Увы, я был прав.
- Привяжи белого к дереву, - приказал главарь. – Примотай получше, чтобы не смог освободиться.
 Мы с Виннету встревоженно переглянулись. Это не входило в наши планы. Нужно было срочно что-то предпринимать.
- Пусть бледнолицый остановится, - жёстко приказал Виннету, и под его мрачным взглядом бандит смешался и заколебался, не решаясь приблизиться ко мне.
- А ну заткнись! – прикрикнул на него второй предводитель. И, уже подчинённому: - Чего встал? Вяжи его!
- Олд Шаттерхенд и Виннету поедут вместе, или бледнолицые могут искать бонансу сами, - перебил его Виннету, и его голос был так спокоен, что даже главари заколебались на секунду. На миг мне показалось, что нам удастся одержать победу в этой маленькой схватке характеров, но увы. Джонс поморщился и, пожав плечами, со злостью посмотрел на индейца.
- Ну уж нет. Он останется здесь, а ты один покажешь нам, где лежит золото. Мы не позволим, чтобы вы вдвоём ещё что-нибудь придумали и сбежали по пути. Твой приятель Шаттерхенд побудет залогом твоей честности, красная шкура. Он подождёт здесь. Вернёшься за ним, когда мы получим золото.
Виннету бросил на меня быстрый взгляд. Не стоило и надеяться, что бандиты изменят своё решение. Своей демонстрацией силы мы здорово испугали их, и теперь они готовы были дуть на воду, не надеясь на верёвки и своё оружие. Мой друг презрительно проговорил:
- Бледнолицые не умеют держать своё слово. Они обещают сохранить нам жизнь, но они лгут. Мой брат умрёт один в пустыне.
- В таком случае, тебе нужно поторопиться, чтобы побыстрее вернуться к нему. Мы дадим ему воды и еды, прежде чем уходить. Так вполне можно выжить пару суток. И, так уж и быть, прикроем ему чем-нибудь головку, чтобы её не напекло солнцем.
Трампы, довольные шуткой, дружно загоготали.
- Бонанса расположена далеко. Нужен целый день, чтобы доехать до неё. Виннету не успеет вернуться к своему брату.
- Ну, тогда мы вас просто пристрелим. Хватит уже этого цирка! Золота мы тогда, конечно, не получим, но зато будем спокойны за собственные скальпы. Ну, выбирай, краснокожий!
И бандит, вытащив свой револьвер, направил его в мою сторону. Виннету помолчал, после чего медленно, нехотя соглашаясь с требованиями врагов, произнёс:
- Нам нужно подумать.
- Думай, только недолго.
И Джонс махнул рукой, приказывая своим сообщникам заняться подготовкой к походу.
Как только они отошли, Виннету встревоженно повернулся ко мне.
- Что думает мой кровный брат об этом?
В голосе его звучало нешуточное волнение и, несмотря на своё смертельно опасное положение, я улыбнулся, радуясь этому проявлению привязанности от всегда сдержанного апача.
- Нам не удастся переубедить трампов. Но в одиночку мы оба будем подвергаться куда большей опасности. Тебе придётся не только сбежать от бандитов, но и вернуться в пустыню, и скорее всего, пешком.
- Виннету сможет освободиться от белых трусов, даже если ему придётся делать это с завязанными глазами, - презрительно откликнулся мой друг. – Моё племя знает каньон, который называет «ущелье смерти». Там так узко, что даже пешему человеку нужно идти боком, держась за скалы, чтобы не сорваться в пропасть. Виннету был там ещё мальчишкой вместе с Инчу-Чуной, он знает там каждый камень. Трампы даже не заметят, как окажутся в ловушке. Мой брат может не беспокоиться, им не удержать меня. Но сам он будет в большой беде. В пустыне, особенно во время бури, связанный человек беспомощен.
Я тяжело вздохнул. Сейчас меня куда больше беспокоило то, что моему другу придётся в одиночку бороться с двумя десятками врагов. А ведь он будет связан, и для начала ему нужно будет освободить руки! По сравнению с этим мой незапланированный отдых в пустыне казался мне мелочью.
В то время я ещё не знал, что представляет собой песчаная буря, не бывал в пустыне, и легкомысленно думал, что смогу выжить, даже если Виннету понадобится несколько суток, чтобы добраться до меня. В противном случае я, пожалуй, был бы не столь самоуверен.
Как же я теперь жалел, что не смог смолчать, когда бандит принялся оскорблять Виннету! Вздохнув, я с сожалением посмотрел на друга:
- Прости, мне не стоило устраивать драку. Теперь трампы будут относиться к нам всерьёз, и не допустят, чтобы мы оставались рядом, когда они найдут золото. Тебе придётся согласиться на их условия и постараться быть как можно более осторожным.
Виннету покачал головой.
- Олд Шаттерхенду незачем извиняться. Он поступил, как настоящий краснокожий воин. Виннету очень рад, что его любимый брат не стал терпеть оскорбления трусливого койота и смог наказать его. Если Шаттерхенд уверен, что сможет выдержать несколько часов под солнцем Мапими, мы согласимся на условия бандитов.
- Несколько часов?
Я удивлённо взглянул на него. Виннету упоминал о сутках… Но почти сразу я понял, в чем дело. Конечно, он не стал бы говорить трампам правду о длительности их путешествия! Пусть они думают, что до золота ещё далеко – тем беспечнее они будут себя вести, и тем проще будет освободиться моему побратиму. По губам Виннету, для которого происходящее в моей душе не было загадкой, скользнула одобрительная улыбка.
- Мой брат понял правильно. Мне потребуется время, которое нужно солнцу, чтобы пройти треть своего пути до горизонта. Но скоро начнётся песчаная буря. Если Виннету не успеет вернуться, Олд Шаттерхенд может погибнуть.
- Придётся рискнуть. В любой момент могут заявиться команчи, мне не хотелось бы оставаться пленником, когда это случится. Кроме того, я буду в оазисе, между деревьями песок не так опасен.
Виннету задумался на минуту.
- Мой брат прав, - нехотя произнёс он после паузы. – Мы согласимся на требования бледнолицых преступников. Виннету уйдёт, как только его нога ступит на землю каньона, и поспешит к своему кровному брату. Бледнолицые преступники возвращаются. Нам пора прощаться. Пусть мой брат не отчаивается и ждёт помощи. Виннету придёт, как только сможет! Хуг.
Дольше говорить было нельзя. Последние слова апачу пришлось договаривать быстрым шепотом. Я согласно кивнул, заставив себя улыбнуться. Несмотря на собственный самоуверенный тон, мне стало не по себе. Вполне возможно, что я видел своего друга в последний раз…