Все здесь шариковы

   Второй секретарь районного комитета партии Анатолий Иванович Горохов был очень видной фигурой: небольшого роста, лысый, толстенький, с бордовыми роговыми очками размером больше его круглого и обвисшего лица, он ко всему никогда не опускал голову вниз, то ли шея мешала, то ли хронический хондроз… Заходя по осени в овощной магазинчик, где на полу уже горкой лежали, привезенные из краевого центра, арбузы, он протирал запотевшие очки и тонким голосом спрашивал: «А арбузы то когда привезете?»
За глаза его все называли «генсеком» и закулисье райкома о нем вечно ходили анекдоты.
Проводя очередную политинформацию, он так вещал о событиях гражданской войны, что все реально начинали верить, что «генсек» тоже был там и не тяп-ляп, а в качестве бойца передового фронта. Его рассказ о том, как Махно перевозили через кордон в гробу, сопровождался «веселыми картинками»: Анатолий Иванович важно складывал руки на своем круглом пузе, закрывал глаза и прекращал дыхание… Потом, покраснев, громко выдыхал воздух и шепотом сообщал: «Вот так и лежал, будто мертвяк!»
Ко всему прочему, Анатолий Иванович был народным заседателем в районном суде, не «кивалой» из выдвинутых профсоюзом бледных личностей, а самым что ни на есть активным оппозиционером обвиняемых.
Как-то в суде решался вопрос об обвинении его друга и собутыльника, старика-врача, якобы тот «мацал» скоромные места пациентки во время наркоза (и ведь додумалась же оная до такого заявления в свои шестьдесят пять лет!). Анатолий Иванович, развернувшись всем туловищем к окну, в пространстве которого можно было созерцать памятник вождю с высоко поднятой рукой, своим вопросом к судье, решил уточнить нюансы: «А под каким наркозом, под общим или под местным?» и, услышав ответ, что наркоз был общим, постановил: «Наверное галлюцинация! Под общим то какой интерес мацать?»
На бракоразводном процессе, стараясь примирить «враждующие стороны» наш «генсек» всегда изрекал потрясающую фразу: «Идите и подумайте! Если женатому человеку плохо дома, то холостому – плохо везде!»

Обедая в райкомовской столовке, Анатолий Иванович доставал газету и, пройдясь по всем столам, складывал туда кости для собаки, живущей в партийном гараже. Однажды, кинув куриную косточку псу, он увидел, что тот понюхал и отвернулся. «Ну и дурак!» - промолвил, расстроенный отвергнутым подарком, «генсек», а мог бы приобщиться к нашему кругу, эту кость глодал наш Первый секретарь!»
По райкому ходила байка о поездке Анатолия Ивановича в ГДР. Говорят, что после приема немецкого пива, он пошел прогуляться и заплутал так, что отель ему помогали найти и полиция, и представители российского консульства. По возвращении в родные пенаты, вопрос этот рассматривался на закрытом заседании. Анатолий Иванович стоял с хронически повернутой к окну головой и выслушивал веские нарекания Первого. А когда представитель пятого отделения попросил Анатолия Ивановича сказать что-нибудь в свое оправдание, тот, покраснев, и ляпнул с пылу с жару: «Да вы что, товарищи? Это же недоразумение! Я… я… и, снова глянув в окно на фигуру вождя, выпалил: «Да я – это Ленин сегодня! В смысле честности…»

Как работник идеологического сектора, он конечно-же, был ярым атеистом.
- Какая на хрен церковь? Бога нет! Идите и просветите этих глупых старух! – орал Анатолий Иванович, узнав, что где-то на краю поселка организовали таки молельный дом.
Хотя в закулисье шептались, что как-то в райкомовской сауне глубоко поддатый второй секретарь плюхнулся в бассейн совсем в неглиже, но с крестом на шее.
- Ну и что, что поп сын попа? Да его папаша полжизни пропил! Видимо потому его и не посадили, и не расстреляли, что не было охоты возиться со спившимся дураком, - брызгал слюной Анатолий Иванович, - я это точно знаю, мой дед то с ним и спился!
Время уже было горбачевское, какая-никакая гласность, и вопрос об открытии церкви все-таки решили рассмотреть на заседании райкома.
А так как Анатолия Ивановича в тот самый момент одолел радикулит, то сел он не в президиум, а прямиком в самый последний ряд зала, в одно из шести деревянных кресел, сцепленных вместе. И вот, уже в прениях, «генсек» решил сказать свое веское слово: «Я скажу не вставая! Я – против! Я – принципиально совсем против! Нет, я даже не пощажу свою больную спину и встану!» И в этот момент он, зацепившись штаниной за ободранный уголок кресла, как-то неловко качнулся и вместе с цепленными креслами громко упал назад. Зал замер… Но Анатолий Иванович не сдавался. Он дрыгал своими коротенькими толстыми ножками и орал: «Бога нет! А если есть, то уйду я отсюда с голой ж…ой!» Отодрав себя от кресла, «генсек» и не заметил, что часть штанины уже просто болталась на голой ляжке. Зал молча слег от немого смеха…
А он, выдрав из рук комсомольского вождя «Роман-газету», уткнулся в чтиво и обреченно промолвил: «Читаешь… ишь, читатель выискался! «Собачье сердце»! Запрещенный писака! За-пре-щен-ный! Ай, да что мне с вами говорить, все вы здесь Шариковы. И, в конце концов, заметив косые взгляды на свою оголенную ляжку, добавил: И я тоже Шариков!»

                *****
Много воды утекло. И власть переменилась. И церковь с куполами и звонницей уже давно стоит в поселке. И каждое воскресенье ходит на службу бывший Второй секретарь районного комитета партии, ныне скромный тихий старичок Анатолий Иванович Горохов. Ни с кем он не общается. Затаился в своих думах-размышлениях. Просто потушен свет на его Олимпе. А, в общем-то, большого зла он никому и не делал, жил так, как жили почти все в ту забытую эпоху.