Дважды грешник Часть 3. Гл 16. Сироты

    К оглавлению: http://www.proza.ru/2018/07/07/573
    Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2018/07/08/555

                Казимеж

    Мы снова поехали на кладбище. Теперь уже вместе.
    Эвель в автобусе сидел у окна и смотрел в него. Но явно ничего не видел. Его душили слёзы. Мне тоже першило в горле, и я делал глотательные движения, стараясь сглотнуть это першение, этот комок в горле.

    - Я тоже должен поделиться с вами, Эвель. И ради Бога, не думайте, что я на вас сержусь. В какой-то мере вы были для нас ангелом. Ангелом жизни, а не смерти. Хотя и грешным ангелом. Таким же, как моя мама.

    Мне было пять лет. Но я понимал что происходит. Папина мама, бабушка Эва, умерла. Мне было бесконечно грустно. И я, конечно же, плакал. Плакал, как плакал бы любой малыш моих лет. Но страшно мне не было, потому что меня держала за руку Ядзя. 

    И вдруг я испугался. Знакомая бабушки решила меня забрать у Ядвиги и оставить у себя, пока не найдутся мои родители. Но весь ужас заключался не в том, что меня заберёт к себе чужая тётка. Ужас был в том, что я не помнил родителей. Они стали для меня какими-то смутными тенями, очень далёкими и абсолютно чужими. Они бросили меня. Я им был не нужен. А нужен я был только бабушке, а теперь ещё и Ядзе. И эта нужность входила в меня через Ядвигину руку, проходила через её и моё сердце. Я чувствовал это.

    Чувствовала это и Ядзя. Она ответила тётке, что обещала бабушке воспитать меня сама. Тётка не понимала:

    - Как ты его воспитаешь? Ты же сама ещё ребёнок! Ты ничего не умеешь. На какие шиши ты будешь его кормить, обувать и одевать?
    - Ничего, я научусь. Я буду работать. Я умею работать.
    - Что, на панель пойдёшь? Продавать себя станешь?

    Ядзя глянула на неё таким страшным взглядом, что тётка чуть не подавилась собственным языком. А я в истерике кричал, повторяясь, как заевшая пластинка:
    - Меня Ядзя будет воспитывать. Меня Ядзя будет воспитывать...

    Мы вернулись в Варшаву. Я знал, что Ядзя мне не мама, и даже не сестра, но я также знал, что наши жизни с ней сроднились навечно. И всё же мама не полностью исчезла из моей жизни. Запах. Её запах постоянно был с нами. Ядзя постаралась избавиться от него. Она вытащила из шкафа, а я с удовольствием её помогал в этом, все мамины вещи и перестирала их. Но полностью избавиться от запаха не удалось. Мне запах нравился, а вот Ядзю он выводил из себя. Но купить новые вещи возможности не было, так что ей пришлось смириться.

    Ядзя теперь во всём советовалась со мной.
    - Как ты думаешь, может нужно что-нибудь из дома продать? Все равно ведь многими вещами никто теперь не пользуется.
    Я важно говорил:
    - Да, конечно, почему бы не продать.
    А она:
    - Нет, это стыдно. Получается, будто я ворую. А может мне давать кому-нибудь уроки языка?
    А я:
    - Верно. Уроки - это самое правильное.

    Она к кому-то обратилась и вскоре какие-то две размалёванные девицы стали приходить к нам и брать уроки немецкого. Говорили, что это очень помогает в их работе. Ядзя как-то хмуро усмехалась, а когда они уходили, говорила:
    - Ну конечно. Знаем мы, в какой работе.

    Потом дочки соседей стали приходить на английский, а какой-то жилец брал уроки французского. У нас появилась еда. Какой-то из учеников расплачивался продуктами из деревни: мясом, молоком, яйцами, ветчиной...

    Когда мы были далеко друг от друга, невидимая нить между нами так натягивалась, что становилось больно. Я должен был быть с ней рядом и днём и ночью. Иначе я не чувствовал себя в безопасности. И с первой же ночи, как мы вернулись в свой дом, я стал приходить спать в постель к Ядзе. Уверен, что и ей со мной спалось гораздо спокойнее.

    Во время уроков я обычно играл поблизости. Просто потому, что должен был быть поблизости. И уроки как-то быстро отпечатывались в моём мозгу. Однажды мы с Ядзей пошли гулять в парк. К нам обратилась какая-то немка. Она заблудилась в городе и не знала, как пройти. Ядвига на минутку замешкалась, соображая как пройти, а я вмешался и на немецком объяснил этой немке, как пройти. Ядзя была очень удивлена. Она стала задавать мне вопросы на немецком, английском, французском, а я с лёгкостью отвечал на них.

    И тогда я по-настоящему стал Ядвигиным учеником. Она стала давать мне полноценные уроки языков. И они очень легко давались мне. Я учился без всякого напряжения.

    Иногда устраивался под столом и рассматривал книжки с картинками, когда Ядзя занималась с кем-то и из-под стола подсказывал ученикам ответы. Моя Ядзя ругалась, говорила, что это медвежья услуга. А я говорил, что я сначала сосчитал до десяти. Она смеялась.

                * * *
    Я всегда знал, что Ядзя мне не мама. Но понятие "мама" для меня было таким же как "ангел", "Бог", "Дева Мария".  Они существовали, но где-то не в нашем мире. Они любили меня, но я их любви не чувствовал. А Ядзя была земная, надёжная. Она была рядом и в любой момент готова была защитить и поддержать меня. Позаботиться обо мне, накормить, дать одежду, повести гулять, уложить в постель. Ей можно было рассказать о своих страхах и от её нежных слов эти страхи исчезали. Она всё на свете могла мне объяснить.

    А ещё где-то там, далеко-далеко, наверное, на другом конце земли, был отец, папа. Но, если мама была в моей памяти хотя бы запахом, а ещё чем-то тёплым и нежным, как облако, которое было вокруг меня, то отец был просто словом. Словом, которое произносила бабушка. Но бабушка умерла, а с ней умерло и слово "отец".

                * * *

    Была весна. Однажды вечером, когда я уже спал, Ядзя разбудила меня:

    - Казичек, Казик, проснись. Радость у тебя - твой папа вернулся.

    Вот только что-то она не радостная была, чего-то боялась. И я знаю чего. Боялась, что она у нас чужая, что отец её может выгнать, боялась, что она ходит в маминой одежде, и её надо будет вернуть, а денег на новую нет. А главное, - боялась, что меня у неё отберут.
    Понимаете, Эвель, я знал, что для Ядзи я человечек, который придавал смысл её жизни. Вы спросите, откуда  я это знал? Знал и всё. Просто знал. А отец мог этот смысл у неё отнять.

    И вот сейчас они сидели на кухне. Этот дядя, который был моим отцом, хотел взять меня на руки, но я вырвался, влез на колени к Ядзе и обеими руками уцепился ей за шею.

    Вы думаете, я был совсем маленький и ничего не понимал. Ничего подобного! Я всё понимал, и всё примечал. Я даже видел с каким восхищением Ядзя смотрит на отца. Я его совсем не помнил, и для меня он был такой же чужой, как и для Ядзи. Чужой и очень красивый. Мужественный.

    Они говорили про маму Миру, что она в Освенциме и скорее всего, погибла там. Вспоминали бабушку.
    Спохватились, что уже поздно, и Ядзя нежно, но настойчиво оторвала мои руки от своей шеи и передала отцу. Прикосновение к отцу мне не понравилось. Он был жёсткий, колючий и неприятно пах сигаретами. Я начал вырываться, и Ядзя успокоила меня.

    Он уложил меня, выключил свет и ушёл. Но я не мог уснуть. Я уже привык спать с Ядзей. Только ощущая её рядом, я чувствовал себя в безопасности. Потому я выбрался из кроватки и убежал в постель Ядвиги. 

    Вскоре я услышал его сердитый голос, а потом он снова пришёл и забрал меня. Но когда он ушёл в ванную, я снова убежал к Ядвиге. Он сдался.

    Но утром объявил, что отвезёт меня к кузине в Кёльцы, а потом будет меня навещать. И я понял: если это случится - Ядзю я больше никогда не увижу. Закатил такую истерику, что у самого от неё уши заболели. Я кричал, чтобы он (для меня отец был "он", а не папа) сам уходил от нас. Зачем он вернулся? Нам и без него было хорошо. И я снова победил.

   Мы остались в Варшаве. Отец постоянно куда-то пропадал, но моя Ядзя была рядом. Между нами была такая крепкая связь, что мы могли даже мысли друг друга угадывать.

    И всё же мы вскоре покинули Варшаву. В городе что-то было нехорошо, и мы уехали в Нинков, к бабушкиной кузинке, пани Янке и её мужу. В тот же вечер отец снова оставил нас и надолго пропал. Мы с Ядзей остались в Нинкове. Наступила зима, и я видел, что Ядзя вне себя от страха. Она ежедневно выходила встречать отца. А я чувствовал как она скучает по нему.

    А когда он вернулся, между ними вспыхнула любовь. Это было видно всем: и пану Доктору, и его жене, пани Янке, и мне. Потому что отец и Ядзя буквально светились от счастья. И знаете, Ядзина любовь к отцу передалась и мне. Теперь отец не казался мне чужим.
    Мы теперь часто были все вместе. Вместе гуляли, вместе обедали... Мы с Ядзей спали наверху, а отец на первом этаже, в гостиной на топчане. А потом папа пришёл ночевать к нам наверх, в комнату Ядзи.

    И однажды наступил день, когда папа сказал:
   
    - Ты, Казик, Ядзя и я теперь будем вместе. Всегда.

    Но я совсем не удивился. Потому что я и так это знал.

    Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2018/07/10/547