Жизнь прожить, не поле перейти

   
    Подходя к памятнику пикирующего самолёта, меня,  часто  посещают  воспоминания прожитых лет. И глядя на этот памятник смерти, я так его называю, я  всегда испытываю страх за жизнь, стыд за людей, боль за пролитые слёзы. И всё таки непонятна многим была наша страна в то время как, ставя памятники одним, лишала жизни других.
Кто-то,  очень умно однажды заметил, жизни прожить - не поле перейти. Это наверное был наш русский человек, потому что нет поля труднее, чем наше Российское поле жизни, какие бы годы существования России не взять за пример. И вот опять воспоминания теснят мне грудь, ком боли подкатывает к горлу и слёзы застят глаза.
Приглашаю вас добрые люди, постоять со мной около этого памятника  который размещён на улице Кирова в городе Комсомольске на Амуре, и послушать мою историю, а может исповедь или воспоминание, как вам будет угодно её назвать.
А история, которую я вам поведую, про  жизнь моего отца, без всяких прикрас и про жизнь многих других дальневосточников, населявших суровый край России Дальний Восток.  И так, слушайте,  начну сразу с главного.
     В 1934 году ночью арестовали моего отца как « врага  народа», это было начало репрессий по глубинкам России. Вот так ночью как тать докатилась беда до Дальнего Востока.
Для моей матери и всей нашей семьи это был неожиданный  и страшный удар. Отца знали все, как доброго и честного человека всегда готового отдать свою последнюю рубаху нуждающемуся, и вдруг такое. Жили мы на севере Амурской области, где наш район граничил с Якутией. Никто не понимал, что происходит и что наступает такое тревожное время. Но сердце каждого чувствовало беду настолько, что разговаривать про недавние события, приходилось даже дома в кругу семьи, шёпотом. Появился на слуху ярлык « ВРАГ НАРОДА».
Это клеймо было страшнее смерти. Оно убивало человека не только арестованного, оно сразу убивало всех членов его семьи, морально, духовно и физически. Семье арестованного и клеймёного не давали средств к существованию и перекрывали малейшее общение с окружающим миром. Так как все остальные люди с момента ареста одного из семьи боялись с остальными контактировать вообще.
Но мать наша,  спасая нашу семью от этого зловещего клейма « Враги народа», сразу после ареста отца, стала всем говорить, что отец нас бросил.
Несколько раз в своей взрослой жизни я мысленно осуждала этот поступок матери, что она так легко отказалась  от отца.  Но становясь взрослее и мудрее всё равно оправдывала её всем сердцем. Ведь я не знала, и даже не могла догадываться, о чём мать с отцом шептались в момент его ареста. А может она просто исполнила последнюю просьбу отца, спасая семью от  дальнейших репрессий, и он  сам, прощаясь, приказал ей так  говорить ради спасения детей. А отец по доброте своей души и щедрости характера, уходя с конвоирами в ночь, конечно мог ей это приказать, так как чувствовал, что прощается с семьёй навсегда.
После этого, мать уничтожила в доме  все фотокарточки и перестала говорить об отце вообще, запретила и нам, детям думать о нём. И даже вспоминать о нём. А он ушёл и как в воду канул. Писем и вестей от него мы не получали. Уже в 1937 году мать вторично вышла замуж и мне велено было звать этого человека отцом. Отчим был добрый человек, мастером на все руки, -но пьяница.
Тяжёлым катком прокатился не только по земле 1937 год, но и по многим человеческим сердцам и судьбам. И мы дети, тоже запомнили его по своему сердечно.
С нами по соседству жила семья Калининых, у них было пятеро детей и мы дружили семьями. Ночью к ним постучали энкэвэдэшники, арестовали отца а семье оставили предписание освободить казённую квартиру в течении 24-х. часов. Я помню утро, как во дворе валялись чемоданы, узлы с вещами, матрасы, кухонная утварь и одетые дети, как стайка напуганных воробышков сидели на этих узлах, а  тётка  Калинниха выла в голос от горя и безысходности, оплакивая мужа и свою судьбу. Этот вой я и сейчас слышу в своей памяти.
Мой отчим в это время строил себе домик и осталось достроить крышу, когда на семейном совете решили вселить туда Калинниху с детьми, не оставаться же им на улице. Надо сказать, что в то время, когда каждый ждал ночью к себе непрошенных гостей, это был не то чтобы благородный  поступок, но и отчаянный вызов существующему строю. Отчим наш был хоть и пьяница но порядочный и добрый, а мать уже своё от боялась. Поэтому они и решили отдать этот недостроинный домик семье репрессированных Калининых. И помню как мы дети помогали носить опилки, на потолок этого дома и утепляли крышу  уже для этой семьи. Их семью, все люди, знали тоже хорошо, так как отец их работал на стройке и построил не один дом в посёлке для других, но никогда наверное не подозревал, что его семья когда-нибудь останется без кола и двора.
Все люди, которые ещё как-то могли возразить, охали да  недоумевая вздыхали, за что простого работягу, отца пятерых детей сочли врагом народа, оторвали от семьи и упекли в тюрьму? Старшая их дочь от позора сразу уехала из посёлка, куда глаза глядят, а взрослым братьям грозило исключение из комсомола со всеми отсюда последствиями и возможно в дальнейшем арест  и тюрьма. Но спас семью героический поступок одного из братьев.
     В 1938 году в тайге затерялся самолёт РОДИНА, который делал беспосадочный перелёт Москва-Дальний Восток с тремя лётчицами: Гризодубовой, Осипенко, Расковой. Самолёт искала милиция, энкэвэдэшники, и стали организовывать отряды из добровольцев и комсомольсцев. Руководителем комсомольского отряда назначили Петю Калинина. Это было в ноябре, морозы тогда  стояли трескучие, слёзы на глазах мгновенно превращались с ледышки. В тайге уже лежал хороший, глубокий снег. Бродя по лесу  в поисках самолёта, по пояс в снегу с приказом на устах: « Любой ценой найти или если не найдёте…» несколько человек из отряда, а том числе и Петя, скончались там же от переохлаждения. То есть замёрзли живыми.
После  местные власти разрешили похоронить Петю на старом кладбище, которое к тому времени было в центре посёлка и совсем рядом с его бывшим домом, из которого год назад эти же власти выселили его семью со всеми  пожитками как кутят. А теперь его памятник с красной звездой как герою активисту стоял молча, и похороны  были организованы, не по комсомольски скромно без речей и привилегий. И только опять и опять плакала тётка Калинниха, теперь уже не за муж а за сына, который сам вызвался идти на поиски этого самолёта в лютую морозную стужу выбрав добровольную смерть, отодвинувшую его арест как сына « ВРАГА НАРОДА».



                2
     А жизнь продолжалась, шли годы  и я  взрослела. Надо сказать, что дети нашего поколения может быстрей старели, чем взрослели, то есть не по годам были мудры и самостоятельны. И чем чаще мой отчим напивался до одури, тем чаще я вспоминала своего родного отца, которого смутно помнила но твёрдо носила слово ОТЕЦ в своей памяти. Потом я случайно узнала, что  он был родом из Омской области, где у него осталось очень много родни, которая была конечно и моей роднёй. Мать, как великий конспиратор всё время переписывалась с его роднёй не афишируя свою переписку, а желая хоть что-нибудь узнать об отце.
Тут началась Великая Отечественная война. И только в первые дни войны отец, нам дал  о себе знать. Его брат нам сообщил, то что от отца пришло письмо, скорей записка, без обратного адреса где он написал, что никакой вины за собой не чувствует, но наверное никогда не увидимся, прощайте. Да это была единственная весточка от отца с момента его ареста и по всей вероятности писал он её второпях когда со штрафбатом добровольно уходил на фронт защищать Родину от фашистов.
Это мой отец: добрый, умный и  справедливый человек, оболганный и униженный до лагерных нар с ярлыком « ВРАГ НАРОДА», когда Родине  стала грозить опасность, добровольно уходил защищать страну  и её народ, от врагов,  будучи сам  « ВРАГОМ НАРОДА».
 На фронте отец был ранен, воевал защищая город Одессу. После подлечился в госпитале и опять ушёл на фронт и опять был ранен и опять воевал. Затем его брат сообщил, что он пропал без вести.
Теперь уже я переписывалась с двоюродным братом из Омска, но с 1949 по 1950 годы они мне перестали отвечать. Но меня всё равно не покидало чувство, что мой отец жив и что когда-нибудь я узнаю о нём всю правду и с ним увижусь.
Жизнь моя была невыносимо тяжела. Дома у нас были постоянные скандалы: отчим пил, мать ругалась, дети орали, а я  похоже по натуре была в отца, что так любила уединение и тишину. И вот в 19 лет не выдержала этой суеты, ушла из дома в самостоятельную взрослую жизнь.
И несколько лет спустя живя уже в  городе Комсомольске на Амуре в 1968 году я возобновила переписку с родственниками отца из г. Омска.
 Тогда я получила от них длинное подробное письмо с его фотокарточками, где было сказано, что он жив и  живёт в Одессе женат и имеет дочь.
После боёв за Одессу, писали, они, в годы Великой Отечественной, он был ранен и долго лежал в госпитале, был в плену у немцев, бежал  раненный. Я впервые увидела своего отца на фотокарточке, но больше всего я радовалась, что теперь у меня есть  его адрес.
Я сразу написала ему письмо со своей фотокарточкой в котором я рассказала ему как мне всю жизнь не хватало отца. Пришёл ответ, но отец уже не мог сам  писать и за него писала его жена. Оказалось, что после тяжёлой операции дни его были сочтены. А моё письмо принесло ему ещё больше переживаний. И мой отец в скором времени скончался. Перед смертью мой отец  просил свою жену принять меня как родную, если я приеду. И вот я с дочкой и шестилетним  сыном поехала в Одессу хотя бы навестить могилу своего отца.
Там я прочитала его дневники и узнала о его тяжёлой жизни. Побывав на могиле отца на 1 мемориальном кладбище возле Собора Святаго Димитрия Ростовского, где его отпевали. Я узнала что он был  глубоко верующим человеком. А к вере он пришёл мужественно преодолевая скорби и страдания. Защищая Одессу раненый он попал в руки к немцам. Держали его в тюрьме неподалёку от старинного кладбища и Собора Димитрия Ростовского. Бомбёжкой разрушило эту тюрьму и все пленные  бежали кто, куда, в том числе  и немцы, скрываясь от советских бомб. Скрылся отец в старинном кладбищенском  фамильном склепе семьи Нескоромных. Сейчас там недалеко могила знаменитого офтальмолога Филатова. Немцы следили за Собором и службой что там проходила, но изредка отцу удавалось выползать из склепа и просить милостыню. Однажды одна старушка подала ему 7 макаронин, и он растянул их на несколько дней. А в основном от голода и боли  его спасала молитва из собственных слов взывающая к Богу:
-Боже, помоги мне, и я буду до конца своей жизни служить тебе.
Силы его покидали, когда он  в последний раз решил выползти из склепа. Тут он услышал  громкое УРА которое всё приближалось и приближалось когда он обессиленный полз к воротам Храма. Очнулся он уже в госпитале. Кругом люди в белых халатах, родная речь и понял что спасён.
Когда с госпиталя он опять уходил на фронт то военврач услышав его рассказ подарил ему на память иконку  Святаго Чудотворца Николая, которую он потом пронёс до конца войны.
Там же в госпитале к соседу по палате, с которым отец сдружился, часто приходила жена. Вскоре сосед скончался от ран. Отец помог этой женщине похоронить его по христиански  и так горе связало их на всю оставшуюся жизнь. После войны они нашли друг друга и поженились, сначала жили в общежитии а потом, как ветерану ему  дали квартиру. Когда у них родилась дочь, отцу было уже 52 года, жене 42. Церковь Димитрия Ростовского стала для них родным домом. Всей семьёй они регулярно ходили на молитву. Здесь же на этом кладбище его и похоронили.
Я посетила могилку отца в зрелом возрасте, оплакивая его тяжёлую жизнь узнавшую из его дневников я поняла, что всё в руках Божиих и жизнь и смерть.
А осуждён мой отец был за то, что вступая в ряды коммунистической партии якобы преднамеренно скрыл, что его  старшая сестра, была замужем за священником в городе Тобольске.
ГОСПОДИ, прости и меня грешную за то, что я так долго к Тебе шла. Прости Господи, и всю страну мою, за то, что не торопится познать Тебя.




/рассказала раба Божия ЛИДИЯ
 Г. Комсомольск на Амуре  2004 год/