Вдохноветер

    «Добрый день-делень!» – улыбнулся Эхо и поклонился мать-и-мачехе, выглядывающей из лесной ;пади. Застеснялись цветы, да ещё ярче загорелись их жёлтые щёчки.
    Весеннюю живую воду пьют растения, дружно зеленеют, всё пуще вверх тянутся, завиваются, топорщат молодые листики, цветут или вот-вот собираются зацвесть. Всё примечает Эхо, всем сердцем радуется травяным шагам на пути к лету.
   Любимый потайной уголок Эха у лесного озера нынче так и сияет, так и звенит на все лады в солнечных лучах! Озеро, всегда хмурое от печали плакучих древес и кустов, нынче точно начищенное блюдечко. Под одной только вековечной елью тенёк; густы да косматы у неё лапы, не полинявшие за зиму: до самой земли клонятся, под себя рыжую хвою цапают. Но вовсе не колки старые иголки! Под изумрудный шатёр заберись да спиной к могучему стволу прижмись: ни ветер, ни дождь тебя не проймут, а на мяконькой хвое отчего б не вздремнуть?
    Подолгу сиживал там Эхо, с елью той беседы вёл порой. Вот хоть спросит в шутку:
    – Ёлушка, сколь на тебе шишек?
    – На-кось, посчитай! – ответит ему Ель и ну шишками сыпать-хохотать! Смешно обоим! Шишки еловые не больно стукают, рассыпаются – пустые, прошлогодние да в чешуйках все, как рыбёшки. Вылезет из-под ели Эхо – весь в хвое!
    – Еленёнок, не иначе... – улыбнётся Вековечная Ель.
    Свежий ветерок берёт разгон на небесно-синей глади реки, перескакивает через горбушки яров, несётся по раскрытым ладоням полей, летит над лесом, оглаживая макушки деревьев... Найдёт тебя, где бы ты ни был! Быстролётный он, легкокрылый, несущий обновление и вдохновение. Живое дыхание нашей планеты – весенний вдохноветер. С приходом лета, осени или зимы будут другие имена у ветра, будет и сам он иной сути согласно порядку природы, а нынче не перегнать его никакой тёмной мысли!
    В душе у Эха никогда и не водилось ничего тёмного. Самая глухая ночь, самый леденящий волчий вой его не пугали, а обижать его зубастым и когтистым и в голову не приходило. Привычен был Эху лесной уклад, и жил он со звериным и пернатым народом в ладу, как с роднёй. Даже капли грусти не было места в простом эховом сердце! Но однажды вдохноветер нашёл его в самой чаще, взъерошил волосы и позвал за собой из лесу: «Пошли – послушаешь!».
    За Бережёным Лесом расстилались сырые вешние поля, проглядывающие молодой травой поверх прошлогоднего былья. Ветер подтолкнул Эха на пригорок, всполошил стаю хлопотливых галок, и когда их брань стихла далеко за лесом, и сам залёг в дальнем логу. На поле лёгкой паутинкой повисло затишье... Ярче засияло солнце, зеленее загорелись под его лучами молодые побеги на чёрной от влаги земле; з;стень облаков остановилась на полуденном небе. Эхо стоял и ширил глаза, ещё не понимая, не слыша, не ведая. Но сердце, опережая мысли, отчего-то забилось быстрее.
    «Здесь ли... там ли... даль... даль...» – еле уловимо разнеслось прямо над ним и растаяло. Эхо быстро вскинул голову – никого, ничего. Прежнее безмолвие окутывало застывшие без ветра облака, и ровный солнечный свет лился сквозь них так медленно, что, казалось, можно было перехватить луч по пути к земле. От удивления Эхо оцепенел, и только неумолкающее сердце его сжималось такой тоской, стучало с такой силой, что едва не пробивало грудь. Несколько мгновений тишины тянулись долгими часами... Вскоре в воздухе вновь стали слышны невнятные отзвуки, сплетавшиеся всклад:

Здесь ли, там ли – не беда
Быль иль небыль, даль, даль.
Слышу голос твой всегда
Сквозь века печали...

    Теперь Эхо смог расслышать голос, разобрать слова – и больше никогда не стал бы он прежним Эхом. Перемена, которую он почуял заранее, была предчувствием вещего сердца: из глубины его поднялась первозданная память о большой привязанности, обогрела, осветила всю его былую жизнь. А нежный и протяжный голос, то стихая, то пропадая вовсе, продолжал ткать свою прерывистую песню:

Путь тебе туман-бурьян,
Мне же – пыль и дым, дым...
Не горюй, моя душа,
Будет всё иным...

    «Будет всё иным...»– повторил Эхо, и в тот же миг словно бы рассеялись чары. Где-то зачивикала пташка, зашумели ветвями деревья – то очнувшийся ветер спешил расшевелить замерший мир. Побежали облака, перемежая свет и тень, и в привычном шёпоте ветра затерялись последние слова оборвавшейся песни: «Сквозь века дождя... слышу я тебя».