Открытое окно

Посвящается Александру и Владимиру Коттам, благодаря общению с которыми родилось название "Открытое окно".

***

Девичье утро в обрамлении птичьих трелей. Смотрю сонными глазами на стакан с недопитым кефиром, ищу гармонию между белой кефирной пустыней, растрескавшейся на боку стакана, и моей милой светлой детской комнатой. Хочется пить. Спускаю худые ноги с кровати, дотягиваюсь до стакана, выбираю чистый край, проглатываю залпом кислые остатки, морщусь. В смартфоне запел Энди Уильямс. Ставлю стакан на подоконник, смотрю на экран – звонок с неизвестного номера.

- Слушаю Вас, - в моих интонациях сама любезность.

- Привет, это Маша Ангел, мы на той неделе познакомились на дне рождения. Пошли на речку.

- М-м, - чешу большой волдырь на руке от слепня. Разглядываю купальник на спинке стула - самое нужное из необходимого для лета. Взгляд притягивает учебник сольфеджио на столе.

- Ты где живёшь? Давай зайду, - поддавливает Маша. - Погода классная.

- Не-а, давай через часок у магазина, - зеваю. Сопротивляться летнему соблазну лень. «Прости, сольфеджио, сегодня опять не получится»…

Иду на встречу не торопясь, ведь Маша может и не прийти - в деревне такое бывает. Но она уже на месте - повыше меня ростом, покрупнее, вся в чёрном, в футболке не по размеру, навыпуск, с вызывающими фразами и чёрной кожаной юбке. Как и я налегке, с поясной барсеткой на плече, по-модному облепленной значками. Заходим в магазин. Краем глаза разглядываю, что она нацепила – анархия, черепа, козы... некоторые значки оригинальные... Замечаю, что она тоже косится на мои сердечки, веган, ЗОЖ, Ом, инь-янь…

В магазине ищу что-то непривычное вроде белого сникерса с семечками ограниченной серии. Маша в это время умудряется поругаться со знакомыми мой мамы. Делаю вид, что сама по себе, и тихонько выхожу без покупок, прячусь за магазином.

Маша сама купила всё необходимое - чипсы, жвачка, сухарики, сигареты, семечки, газировка… Денег не попросила, и я не предложила - халява пришла неожиданно.

Дорога к озеру через деревню. Жарко. Снимаем футболки. Маша закуривает. Хвастаюсь перед новой знакомой, что не курю. Болтаем ни о чём, но я ей откровенно не доверяю, так же как и её фамилии «Ангел». От скуки слегка копирую её поведение, незаметно, чтобы не обидеть... Вообще веду себя несколько заносчиво и бравирую, щекоча нервы чувством превосходства.

Пришли, оцениваем пляж - трава с песчаными залысинами, кое-где мусор. Пока никого, кроме толстенькой дачницы в шляпке с двумя детьми из моей деревни. Здороваюсь. На другом берегу под музыку 90-х большая компания только расчехляется.

Требую от коренастой Маши выбрать место почище, но Ангел, скинув барсетку и юбку, кидается в воду. Мне ничего не остаётся, как располагаться самостоятельно. Прикидываю, как смешно выглядит мой модельный образ среди этого… «Даже селфи не сделаешь», - со злостью пинаю ногой пустую жестяную банку из-под газировки, и она улетает в воду. Сажусь на травку.

Вскоре играем в её ветхие засаленные карты, хрустим её чипсами, запиваем её квасом. Сонно слушаю историю про её бывшего… и вдруг всплывает слово «изнасиловали». Я только сейчас окончательно просыпаюсь, оцениваю её - не толстая и не худая, подтянутый подросток, боевито-драчливое лицо, как у многих деревенских, но совсем без косметики. В некоторой растерянности подозреваю, что она пьяна, но молча слушаю дальше, хотя и с большим сомнением… Моё лицо, наверное, выражало приглашение к продолжению рассказа лучше, чем слова, и она стала добавлять подробности… «Изнасиловали группой, рокеры»… А с другого берега доносится: «Бухгалтер, милый мой бухгалтер…»

Вдруг сквозь попсу прорывается пронзительный мужской рык, и жуткие Машины подробности обрываются. Смотрим, как метрах в ста пятидесяти от нас, покрякивая от удовольствия, одиноко барахтается в воде мужчина неопределённого возраста, периодически погружаясь под воду.

Компания на той стороне, не обращая ни на кого внимания, развлекается под музыку в своём кругу.

Мысль о том, что он тонет, первой уверенно высказывает Маша. Оглядываемся - получается так, что кроме нас ему некому помочь. Она вскакивает, прикидывает путь вокруг, через дамбу, но это в три раза дольше… Не вариант, надо плыть.

«Только этого не хватало», - думаю я и рассказываю ей, что в середине есть водовороты, которые втягивают на дно и выплёвывают мёртвого.

Машу это никак не смутило.

Смотрю, как она сливает квас, чтобы использовать двухлитровую бутылку вместо спасательного круга - ароматный напиток пенится и шипит на песке. Вручает мне пустую бутылку со словами:

- Попроси свою знакомую присмотреть за вещами. Чего сидишь? Боишься на тот берег сплавать? На тебе бутылку.

Ангел уверенно бросается вводу и большой лягушкой плывёт вперёд.

Похолодев от перспективы утонуть в непонятном водоёме, нехотя сгребаю вещи в кучу, в том числе телефоны, и оставляю недовольно заохавшей женщине с детьми присмотреть.

Брезгливо захожу в холодную мутную воду, побрызгивая на себя для адаптации. Плыву коряво, гребу полубоком, пробую разные стили, отгоняя от себя плавающие веточки, листочки и прочий мусор.

Ангел уплывает вперёд пугающе быстро. А я словно на руках повисла над пропастью, трепыхая хилыми ногами. Оглядываюсь назад на женщину с детьми… Появилось чувство обречённости. Осознаю, что вообще-то не знаю эту Машу: «Может она ненормальная? Может она смерти ищет?» - от этого на меня нашла какая-то внутренняя трясучка.

- Ты как там? - Маша притормозила, - Скоро середина. Чего застряла-то?

- Нормально! - максимально радостно откликаюсь, не желая показывать свою слабину девушке, которая мне уже не нравится своей ловкостью. На самом деле я устала, близка к панике от мысли, что плыть ещё столько же или больше. Где-то здесь чудятся омуты и водовороты. На поверхности появляются маленькие завихрения. Со страхом смотрю на воду вокруг себя и на спасительную бутылку, хватаю её второй рукой, цепляюсь за жизнь изо всех сил, начинаю быстро шевелить ногами, плыву вперёд, изображая торпеду. Успокаиваю себя тем, что с бутылкой я в безопасности, думаю: «А если Машу затянет? Кто меня будет спасать? Что тогда буду делать? Придётся же бросить бутылку и нырять за ней…» Кашляю сильнее. Дыхание сбивается. Стараюсь не барахтаться, как тонущая, надеюсь на чудо, что всё как-то обойдётся. В голове пульсирует. Обречённо плыву дальше.

На середине водоёма, подгоняемая страхом, нахожу правильные движения. Пытаюсь выровнять частое дыхание, ощущаю прилив сил. Мысли о том, что воронки могут быть где угодно не покидают меня, и поэтому стараюсь плыть побыстрее.

Раздаётся странный звук «оуй-ой!» со стороны утопающего, заставив вздрогнуть. Сердце ушло в пятки. Вдогонку прозвучало ещё и грубое выражение – это он увидел нас, его рот искривляется словно после анестезии. Руки утопающего взлетают над водой ещё призывнее. Фонтан брызг.

- Не ори! - сходу командует Маша, не подплывая близко.

Мужчина охнул и замолк, продолжая нелепо шлёпать по воде руками перед собой.

- Ну-ну, давай помогу, давай-давай, это не трудно, - уговаривает Ангел и кое-как подталкивает его к берегу, успевая поправлять свою причёску.

Спасаемый молча и как-то неловко поплыл, держась в воде вертикально.

Догоняю их. Ему около тридцати, лицо измождённое. Глянул на меня какими-то ошалелыми глазами, даже не пытаясь улыбнуться. «Кажется, пьян». Мерзко. Неприятно. Непроизвольно захотелось швырнуть в него бутылкой и проплыть мимо, но я протягиваю ему спасательный пузырь:

- Возьмите, - держу над водой за горлышко, чтобы удобнее взять.

Мужчина выхватывает бутылку своей лапищей и топит в воде целиком. Пугаюсь, что он так же уверенно притопит и меня, если обопрётся, а до берега ещё далековато, глубина приличная, без поплавка мне стало совсем неуютно. Свело судорогой пальцы на ноге. От боли перекосило лицо.

Но мужчина уже смиренно грёб к берегу, тяжело и шумно дыша, фыркая и отплёвываясь, а Ангел ласково его воспитывала:

- Купаться одному… Заплыли далеко… Надо было взять кого-то с собой… Выпили бы в парке… Ну что ж Вы так?.. В одиночку опасно…

Спасаемый периодически реагирует на её фразы только гримасами.

А на берегу перед нами всё та же компания из нескольких мужчин и женщин лет от тридцати до сорока беззаботно играет с детьми и выпивает. Витает сизый дымок с запахом шашлыка. Попса из невидимого автомобиля продолжает глушить округу: «Рыбка моя, я твой глазик, банька моя, я твой тазик…»

Маша пружинисто выходит на берег, а спасённый, не вставая на ноги, перебирает руками по дну до самого берега, неловко переворачивается на спину и остаётся лежать в воде, головой на песке среди битого стекла. Я плюхаюсь без сил рядом с ним и растираю свою сведённую ногу. Знобит. «У меня наверняка синие губы».

Удивляемся, что он в байкерской экипировке – чёрные кожаные штаны, чёрная майка, жилет с нашивками и в казаках. В руке нелепо смотрится пустая пластиковая бутылка с надписью «Квас», которую он держит как гранату за горлышко.

- Давай, выходи из воды, - не выдерживает Маша, у неё обозначились синяки под глазами. - Или тебе помочь? – неожиданно жёстко добавляет она, и я готова поддержать её гнев, продолжая страдать от сведённых пальцев на ноге.

Мужчина лежит бледный, как смерть, молча таращится на Машу, но вставать из воды как будто не собирается и протягивает к нам руки, как придурок. Не верится, что он настолько пьян. Маша резко подходит и хватает его за одну руку, согнувшись, смотрит на меня вызывающе и раздражённо:

- Ну?!

Поднимаюсь, ещё слегка прихрамывая, и, чуть не наступив на стекло, беру мужчину за другую руку. Начинаем ему помогать, тянем из воды - тяжёлый, ноги у него, как ватные. Маша злится, а я вообще не понимаю, что здесь делаю.

В компании по соседству громко смеются и поглядывают на нас, как на прокажённых. Дым от их мангала идёт в нашу сторону. Маша, тихо ругнувшись, оглядывается на них, продолжая тянуть безвольное тело.

- Ты что, парализованный? – не выдерживаю я, запыхавшись.

Мужчина часто кивает и что-то начинает невнятно объяснять, гримасничая и продолжая смотреть только на Машу, как на нечто удивительное. Кое-как усаживаем его спиной к чахлому деревцу. Его трясёт.

- Как ты сюда попал? – Маша уже разговаривает с ним, как с ребёнком, но отрешенно смотрит мимо него, в сторону, пустыми глазами, словно потеряв интерес к происходящему.

Спасённый просто отмахивается, уставившись в песок.

Не могу смотреть на их уныние, сообщаю, что иду за вещами и телефонами, удаляюсь…

Прошла вечность, пока я ходила туда-сюда, пока мы выясняли его имя, пока уговаривали его набрать номер своих знакомых, пока объясняли по телефону, где его можно забрать. Стали дожидаться, когда за ним придут из соседней деревни…

Сидим около деревца, словно только что выбрались на берег после кораблекрушения. Рядом с нами на песке надпись: «Пётр». Кажется, что спасённый сдерживает слёзы, глаза у него красные, его постоянно передёргивает. Компания по соседству продолжает шуметь и веселиться под шашлыки и выпивку.

Прибежавшие родители в одинаковых строгих серых костюмах, словно «двое из ларца одинаковых с лица», замечают сына не сразу. Обнаружив Петра, первом делом кидаются к нему, будто ребёночек упал с детской горки, оба жалеют его. Опомнившись, почему-то строго спрашивают с меня, куда делась его инвалидная коляска, напирая на то, что она совсем новая. Маша встаёт, начинает ходить туда-сюда. В недоумении смотрю на Петра, который с раздражением машет в сторону мостка.

- Коляска там, в воде? – первой предполагает Маша.

Теперь все смотрят в ту сторону, куда машет Пётр – в сторону ближайшего мостка.

Мать садится на корточки и ласково обращается к сыну:

- Петя, мальчик мой, ты упал в воду с коляской?

Сын безразлично молчит.

- Ты что, не видишь? - мать строго смотрит на мужа. - Он весь дрожит! Дай ему свой пиджак!

Отец без энтузиазма начинает раздеваться, обнажая мятую рубашку, набрасывает пиджак на дрожащего сына. Из кармана выпадает галстук, который он прячет в карман брюк.

- Как мы теперь будем эту коляску доставать? - мать поднимается с корточек.

- Ну пошли достанем, - раздражённо предлагает Маша, продолжая нетерпеливо ходить из стороны в сторону, и, не дождавшись ответа, идёт к мостку. Отец Петра за ней.

- Ты куда? Останься с Петечкой! - командует мать мужу.

Отец, остановившись, разводит руками в недоумении.

- Я сказала – останься! Всё из-за тебя, - мать непреклонна.

Вскоре Ангел слезает с мостка в воду и ныряет. Мать встаёт поближе к краю, нагибается над водой. Маша выныривает:

- Здесь коляска. Давай, помогай, - говорит она мне, фыркая.

Сажусь на край мостка и нехотя сползаю в воду. Глубоко, около двух метров. Ныряем синхронно.

Неожиданно к нам на помощь приходят двое нетрезвых мужчин из компании шашлычников. Парни перекидываются несколькими словами с матерью, затем тоже слезают в воду, ныряют. Мы с Машей выжидающе плаваем на поверхности. Мать командует с мостка. Прибавляются другие зеваки.

Вскоре парни вытаскивают из воды инвалидную коляску и доставляют её к Петру. Он сидит мокрый и жалкий, с пустым взглядом.

Один из парней вместе с отцом усаживает его в коляску. Оба родителя явно стыдятся, смущаются – мать суетливо отряхивает одежду Петра, поправляет ему причёску, а отец, не зная, куда деть руки, то засовывает их в карманы, то хватается за рукоятки коляски.

Наконец, они потихоньку, с трудом, покатили сына в сторону выхода с пляжа. Мать суетилась как курица с цыплятами - продолжала поправлять одежду то сына, то мужа, стряхивая невидимые пылинки, озираясь по сторонам. А Пётр оглядывался только на нас с Машей.

Присутствующие удручённо смотрели им вслед и молчали, даже дети. Так все и стояли под нелепую в этой ситуации весёлую музыку: «Узелок завяжется, узелок развяжется…»

Послышался рёв знакомого мотоцикла - соседские ребята в чёрном лихо повернули на противоположный берег. Вслед за ними внезапно поднялся ветер, задвигались тучи, стемнело - приближалась классическая гроза.

Не обращая внимания на Машу, быстро одеваюсь.

- Пока, я домой, - и спешу на выход с пляжа.

Маша стремительно одевается и догоняет меня.

Убегаю от грозы домой с прилипчивым Ангелом. Стена воды настигает нас почти у самой калитки. Мигает свет молнии, гремит гром. Хлопаем железными воротами. Краем глаза вижу, как крупные капли бьют по красным ягодам смородины. Заскакиваем в дом.

В моей комнате окно нараспашку - сквозняк мотает шторы и тюль. На полу осколки стакана с изображением Винни-Пуха… Хрупкое стеклянное детство, вымазанное кефиром… Оставляю смартфон на столе. Маша поднимает с пола большие куски стакана, пытается сложить изображение медвежонка, бросает обратно, по-хозяйски устраивается за моим столом, оттеснив меня, как большая чёрная ворона в белой комнате, и начинает перебирать мои вещицы своими мокрыми лапками, теребит учебник сольфеджио. Добирается до моего смартфона, включает первый попавшийся трек: «Полёт Валькирий». Опять говорит про изнасилование, на дворовом сленге, без сожаления, даже с бравадой… Без всякого перехода неожиданно произносит:

- Надо бы к утопленнику сходить.

- Зачем? - спрашиваю без интереса и отворачиваюсь к открытому окну - там трепыхаются под тяжёлыми каплями дождя цветочные головки… Зачарованно смотрю.

- Круто. У тебя тут прикольно. Вечером познакомлю с моими музыкантами, - крутит в руке мою причудливую ювелирную куколку, подаренную мамой.

- Хм-м, - мычу я и собираю осколки в руку, неловко дотрагиваюсь до стекла, и кровь капает на пол. Бросаю стёкла, ищу салфетки. - Я… Тогда до вечера?

- Пока, - Маша стремительно хватает мой зонтик-трость, прислонённый к столу, и, взмахивая им, не замечая ничего вокруг, выбегает из комнаты куда-то… - Зонтик вечером верну!

Остаюсь наедине с музыкой Вагнера, оседаю на пол, смотрю на кровь, на осколки стакана с Винни…

Громом слышится звук железных ворот - это выходит Маша, унося, как выяснится позже, не только зонт, но и куколку…

***

Картинка - «Кокон», скульптура Адама Мартинакиса.


Рецензии