Армейские истории 3. Волшебная посылочка

    Как меняется человек, лишенный своего обычного, любимого окружения? Скука, тоска, депрессия — вот спутники такого состояния. После пяти лет столичной бурной жизни я на два года был отправлен судьбой (точнее, советским государством) в гарнизон полка дальней авиации "Шайковка", где очень ограниченный круг общения и высокая степень ответственности. Армейская жизнь скупа на развлечения и щедра на однообразие.
    Наш начальник полковой метеослужбы, капитан Шевцов, был в целом человеком добрым и понимающим, но иногда строгим и придирчивым и, как некоторые люди невысокого роста, порой немножко тщеславным.
    Хорошо помню, как он устраивал построения своего крошечного подразделения. Я и другие дежурные синоптики стояли по стойке «смирно» и выслушивали длинную начальственную речь. Он слегка журил нас, слегка учил жизни или же просто балагурил, упиваясь возможностью делать это в одностороннем порядке. В одном ряду со мною, ещё двумя молодыми офицерами и прапорщиком, стоял старший лейтенант Кошарный. Николай Васильичу лет было много, и даже очень. Мне казалось, что он был старше моего деда. Лицо всё в морщинах, дыхание тяжелое, во рту вечная "беломорина". У нас его за глаза называли "старым лейтенантом Кошмарным". А так мужик он был отличный, обстоятельный, вдумчивый, говорил солидно и веско. Он ничего и никого не боялся, так как его вожделённый дембель вот-вот должен был, наконец, состояться. Поэтому именно Кошарный мог на этих построениях легко вставить нужное словцо, типа: "Да ладно, Митрофаныч, кончай гундеть, забодал уже (здесь, понятное дело, слова другие звучали, но бумага же не всё стерпит), караул устал, ноги болят, может поработаем, а ?". После чего наш начальник обычно сворачивал свои длинные назидания.
    Меня капитан Шевцов почему-то полюбил и даже зауважал. Может быть от того, что я в первый же день службы ловко построил аэрологическую диаграмму и сделал по ней правильный прогноз ?
    - Однако же хорошо вас там в МГУ учили, — похвалил он и добавил, - ты первый из новичков, кто так лихо начинает.
    Мне как вечному отличнику было очень приятно это слышать. Мы с ним быстро сдружились. Геннадий Митрофанович рассказывал мне дивные истории веселой армейской жизни, я ему — про всё остальное на свете.
    Так он и узнал, что отец мой работает на радиозаводе, где, понятное дело, имелось множество разных радиодеталей. А надо сказать, что капитан Шевцов и его помощник по технике, прапорщик Коля Изгачёв, были страстные поклонники радиодела. Любили они в свободное от службы время лудить и паять разные там любительские радиоустройства. «Вот если бы у нас было столько же микросхем сколько у твоего отца на заводе, — со вздохом говорили они, — то мы бы тебе такую цветомузыку забабахали, закачался бы».
    Цветомузыка мне была не особо нужна, но их скрытую просьбу я всё-таки отправил отцу. Он пообещал при случае выслать посылку с некондиционными (списанными с производства) микросхемами.
    Ну, а пока я успешно хандрил, оказавшись в отрыве от веселой московской жизни, от своих друзей, от девушки, в которую был тогда влюблен. Таких как я, бывших студентов, было в части ещё несколько человек. Поэтому часто мы «хандрили» вместе. Иногда, пиная мяч, иногда играя в шахматы, а часто просто снимая пробу с технического спирта (других горячительных напитков было не достать - на дворе стоял 1985 год - спасибо Михал Сергееичу) местного авиационного разлива. Спирт был ужасный, синеватого оттенка, так как сливали его с противообледенительных систем после полетов. Синюшность пытались убрать путем фильтрования. Иногда доставался и чистый, неиспользованный, но это случалось редко. Алкоголиками мы, слава Богу, не стали, но в кое-какие казусные ситуации из-за этого попадали.
    Помню, один из наших ребят (окончил МАИ) женился в Москве, а потом решил устроить повторную свадьбу «для своих» в части. Тогда я только начинал расхлёбывать свою «спиртовую бочку жизни» и не слишком задумывался об опасностях этого дела. Стол ломился от фильтрованной спиртяги, кое-какая закуска тоже была. В перерывах между поднятием стаканов мы дружно орали жениху с невестой «горько». Наперебой рассказывали друг другу студенческие байки, смеялись над несуразностью армейской жизни. Как водится, на свадьбе было шумно и весело.
    И я совсем позабыл, что на следующее утро мне нужно было заступать на свое первое самостоятельное суточное дежурство. Спиртяга шла на ура и в какой-то момент я почувствовал, что отключаюсь. То ли закуски было мало, то ли я замахнулся на слишком большой объем выпивки, но до конца свадьбы я не досидел и даже не долежал. Соседи по моей комнате — Юрик и Витёк — подхватили меня «под белы рученьки» и донесли до кровати…
    Наутро, открыв глаза, обнаружил, что всё окружающее вокруг меня вращается с карусельной скоростью. Ощущения как у космонавта на центрифуге, но гораздо тяжелее — космонавту потом отдых положен, а мне надо вставать и идти на дежурство на метеостанцию.
    Механически оделся, почистил зубы и, покачиваясь, пошел на завтрак. В офицерской столовой полагалось раздеваться, но мозги мои были в страшнейшем тумане. Поэтому сел за столик прямо как зашёл, в "техничке" (это куртка такая) и шапке. Аппетит отсутствовал - внутри всё кипело и бурлило. Кое-как тыкая вилкой в котлету, краем глаза замечаю, что за соседним столиком сидит капитан Шевцов. Его лицо было красным от негодования и взбудораженным от удивления. Понятное дело, облик мой не соответствовал тому, как должен выглядеть офицер перед дежурством. Начальник подошёл и ядовито прошипел мне на ухо: «Ну, никак не ожидал от тебя, студент, такого закидона. Придёшь на метео — разговор будет серьёзный».
    До метеостанции от городка топать было километра три. По мере приближения к «серьезному разговору», мозги мои быстро проветривались. И я вспомнил, что вчера мне с гарнизонной почты пришло извещение о  посылке. Я знал, что в ней и подумал, что придётся воспользоваться её содержимым как самым большим козырем в карточной игре.
    Поэтому, когда я доплёлся до метеостанции, то, не дожидаясь «разбора полетов», сразу же упомянул о посылке. Капитан Шевцов тут же переменился в лице. Из мрачного, злобного быка он тут же превратился в добродушную овечку. «Игорё-ёк, — радостно заблеял он, — так это ж хор-р-рошее дело. Вот возьми мой велосипед и дуй до почты. Принесёшь посылочку и свободен». «А как же дежурство?» — непонимающе переспросил я. «Да какое там дежурство! Тебе ж отдохнуть надо после вчерашнего. Пойдёшь спокойно в общагу, поспишь, отдохнёшь. А я уж отдежурю за тебя, не боись».
    От велосипеда я благоразумно отказался, поскольку не был не уверен в своей способности удержать равновесие на двух колесах. Но на почту за посылкой пошёл.
    Помню, как торжественно передал её капитану Шевцову и прапорщику Изгачёву. Возбужденные от больших ожиданий, они тут же скрылись с нею в каптёрке. Через несколько минут выходят, радостные и счастливые, и разве что на колени передо мной не падают.
    "Ты ж, — говорят, — не просто посылочку нам передал, а настоящее сокровище! Проси, говорят, за неё всё что хочешь». Ну прямо как золотая рыбка из сказки ! Что хочет бывший студент, оказавшийся вдали от родных мест? Одного: «Домой хочу, к маме с папой, на неделю !».
    Геннадий Митрофаныч присвистнул от неожиданности, но делать нечего, пришлось отпустить, раз обещал. Такие вот чудеса порой случались посреди унылых армейских будней !
    Полгода спустя, перед самым увольнением в запас, капитану Шевцову присвоили майора. Помню последнее наше построение на метеостанции. Сверкают большие звёзды на новеньких погонах, поскрипывают до блеска начищенные туфли. Это Митрофаныч, не торопясь, прохаживается вдоль своих подчинённых. Он улыбается, пытается шутить, а у самого печаль на лице - "не судьба помайорить". Говорит долго: вспоминает, благодарит, напутствует. А потом каждому пожимает руки и, незаметно смахнув слезу, обнимает на прощание.
     Хороший был человек, душевный, добрая о нём осталась память...


P.S. Картинка - из Интернета