Исход

Как-то дед, сойдя с порожка
и задумавшись едва ль,
по понравившейся стёжке
зашагал куда-то вдаль.
Устремился вглубь просторов,
шелуша в кармане злак,
от ненужных разговоров,
не кончавшихся никак.
Смутных чувств по горло полон,
ощутив в себе надлом,
из посёлка Рахья шёл он,
хорошо - не босиком.
Через горки и низины
брёл и брёл день ото дня
в отрешённость от рутины,
в неизвестность от плетня.
Не раскидывая взоры,
не подъемля головы,
тыкал палку для опоры
в кущу топкой муравы.
Брёл, куда брести не зная,
жизнь оставив позади.
И вела его простая
мысль - куда-нибудь идти.
Тропы в зарослях петляли,
исчезая на глазах.
Тучей тень его печали
пролегала в небесах.
Свет садился, поднимался
с ярким шаром посреди.
Брёл старик и не сдавался
на неведомом пути.
По его дороге клёна
шлейф нехлопотно шумел.
Как чернец во время оно,
брёл старик угрюм и бел.
Каждый день на месте новом,
у реки или ручья,
на земле, на камне голом
засыпал в закате дня.
И смотрел не сны - стихии.
Это - шик, но в том беда,
что с недавна(!), что такие
он не видел никогда.
Или ноги заболели,
иль исходит ото мха,
Только то, что в самом деле,
заменила чепуха.
В первый раз лесная фея
появилась, сделав взмах,
что бы дед, за нею вея,
плыл в оранжевых кругах.
Следом с крылышками всюду
разлеталась мелюзга,
сотворив вокруг причуду
колыханья огонька.
Сыпал блёстками и ряской
сонм причудливых существ.
А затем разлился краской
за рукою чей-то жест.
Как-то раз плясать поднялись
ветер с пылью в круговерть.
И деревья зашептались,
продолжая шелестеть.
Дальше хором пели нимфы...
Правда, всяческий сюжет
разбивался, как о рифы,
с пробужденьем.
                "Что за бред?!
У себя в посёлке Рахья, -
бормотал на то старик, -
видел всякое во снах я,
а к такому не привык.
Видел как сломалась тяпка
и как крыша дала течь,
как отсчитывает бабка
за нетопленую печь.
Что теперь, скажи на милость,
получилось мне на зло,
да ещё и приключилось,
и вообще - произошло?!"...
Скажем - мало ли приснится!
Но и с пылью из-под ног
что такое с ним творится
разобрать старик не мог.
И, хоть тайной оставалась
эта важная деталь,
вскоре где-то потерялась
неуёмная печаль.
А потом не ели-ели,
а неясно почему
между сосен или елей
стало весело ему.
Изумился: "Боже правый!",
И, неделю погодя,
разговор повёл с дубравой,
чушь дубраве городя.
Пробудившись утром рано,
покидая свой ночлег,
огляделся как-то странно
этот добрый человек.
Постоял и помолился,
даже более того -
месту старец поклонился,
приютившему его.
И пошёл. В лугах, на плёсах,
в пней трухлявых мишуре -
свой везде поставил посох
при осадках и жаре.
На каком-то буреломе
звонко спел ему ручей,
когда он к последней дрёме
ложем ношу снял в репей.
Не успел расположиться,
не успел и глаз сомкнуть,
как ему явилась птица
шумно крылья распахнуть.
Ею, странною натурой,
он дивился: "Это что ж?
С человеческой фигурой!
С ликом признака того ж!
А сама горит сияньем!
Вот так чудо! Ну и ну!"
Птица мыслью и дыханьем
обращается к нему:
"Путник. С новою тропою
быть отныне странным сном -
проведённому тобою
веку в облике земном.
Тут тебе, куда не сунься,
не особенно светло.
На меня давай не щурься,
а цепляйся за крыло.
Перестань стирать подмётки.
Полетим на небо аж!"...
От своей смешной походки
оторвался персонаж,
и с улыбкою довольной
подмигнул: "Не прекословь!"
Потряслась как веткой хвойной
у него при этом бровь.
Старец, с места не вставая,
поспешил за парой крыл,
всё на свете оставляя:
лес, котомку и настил.
Мановения скорее
устремились: раз - и нет(!),
дав причину некой фее
захихикать им вослед.
А другие невидимки
стали всяческую кладь -
листья, травку, паутинки,
незабудки собирать...
Через ночь, лишь ельник тесный
луч несмело осветил,
мужичок сугубо местный
это место посетил.
Хвойных лап отвёл ватагу
и воскликнул: "Боже ж мой!
Это кто ж укрыл беднягу
с аккуратностью такой?
Вёрст на несколько - не ближе -
здесь не встретишь никого.
И следов-то, коли в жиже,
два моих и три его.
Листик к листику красиво
кто так выложил на нём?
Хоронить такое диво
всё-равно что как живьём.
Эк, как лютиками густо
голова обнесена!
Даже "заячья капуста"
в пышный саван вплетена."
Словно забран зимней стужей,
в жути съёжился лесник,
и утёк за волокушей
через дебри напрямик,
скрытых сфер не слыша бредней,
относящихся к нему,
ведь уйти в свой путь последний
не спешил. Да и к чему?!