Армейские будни. Противостояние. Рассказ девятый

Армейские будни…Противостояние…рассказ девятый

      В предыдущем рассказе я описал порядки при дедовщине. И вот какой расклад был в роте связи при моем прибытии в часть 5 января 1971 года:

     -Весенний призыв 1968 года -  «дембеля». Еще осенью их, от греха подальше, отправили на уборку урожая. Прибыли назад в часть в конце ноября. Выделили им отдельное помещение и творили они там все, что хотели. Разве что уголовные преступления не совершали…
     -Осенний призыв 1968 года – «деды». Основная убойная сила, заправлявшая в роте…
     -Весенний призыв 1969 года – «старики». Жаждущие перевода в «дедов», после приказа…
     - Осенний призыв 1969 года. «Молодые» - ждущие перевода в «стариков», первых помощников дедов, контролирующих выполнения распоряжений «дедов» «молодыми», а после прихода с учебки «салабонов»  «салагами»…
     -Весенний призыв 1970 года – «молодой». Я -  один в роте, и то – приезжий, к тому же ефрейтор и в 23 года… Старше некоторых офицеров, в роте командовавших.
      -Осенний призыв 1970 года – «салабоны». На данное время находились в учебке…
      Как видно из расклада, «салаги» еще не подошли, а «молодой» всего-то один. А посему «гнобили» деды «стариков», не переводя их из категорий «молодых» в «старики».
      Но в данной ситуации больше всех, по идее, должно было достаться мне, которому в «молодых» предстояло ходить еще полгода.

      А теперь само повествование:
       -Пришел я в часть и доложился о прибытии подполковнику П. С самого начала он мне не понравился. А больше всего то, что он гундосил. И глаза у него были «рыбьи». В то же время и я ему, видать, не очень понравился.
      Он долго листал мои документы. Потом посмотрел на меня и заявил:
      -Значит, отличник Боевой и Политической? Что ж, привыкайте к нашим порядкам, а мы посмотрим, что вы за отличник!...
      Но взгляд  у него совсем был не похож на Ленинский.

      Мне выделили койку, показали мое отделение в тумбочке.
      Ужина мне было не положено, так как на довольствие должны были поставить завтра. Были у меня свои продукты, так что я и не переживал особо.
      Старшина забрал в каптерку мой чемодан и выходную новую форму. (Только у меня одного была в то время во всей части).
      По отбою, я сложил на табуретку свою новую полевую форму, сапоги, портянки, кожаный ремень. А шинель с шапкой устроил на ротной вешалке.
      Я так устал за день, что заснул мгновенно.

      Прозвучала команда «подъем». Я бросился к своим вещам и увидел, что у меня все за ночь по забирали. Даже портянки. Ремень из кожзаменителя, бляха вот-вот поломается, от того, что ее гнули туда-сюда не один раз. Сапоги на размер больше, и стоптаны. Шинель, наверное, еще со времен ВОВ. До такой степени тонкая, что через нее смотреть можно было, как через марлю. А шапка, ну чистый блин. Стукнуть по краю, будет крутиться на макушке, как юла…
      Вот я и встал в строй в исподнем и босиком.
      Дежурный по роте чуть не упал от увиденного. Но сколько он не орал, я с места не сдвинулся.
      Тогда он побежал и старшину привел. Тот приказал мне одеться и встать в строй. Ему я заявил, что формы, обуви, шинели, головного убора, ремня у меня нет. Ночью украли.

      Старшина повел меня босого в офицерскую комнату (канцелярию). Там он стал меня стращать всяческими бедами от солдат роты и божиться, что защитить  меня не сможет. И что я должен одеть что есть, а он постарается исправить положение.
      Я, категорически отказался. И предложил отправить меня на «губу» за невыполнение приказа…
      А время поджимало. Должен был подойти дежурный офицер. Тогда он пошел в казарму и что-то там сказал.  После чего вернулся и приказал идти одеваться.
      Я вернулся в казарму и обнаружил свою форму, шинель и шапку. Даже портянки вернули…

      Минут через двадцать пришел капитан Богдашевский. Этакий толсторожий  офицер, с писклявым голосом. Он с удивлением на меня посмотрел. Насколько я понял – удивился, что я еще не в рванье…
      После зарядки и туалета, он же повел нас в столовую. По пути слышались выкрики «дедов» - эй, салаги, ногу тяни! Четче шаг. Запевай!.
      Солдаты запели, но «деды» требовали, что бы громче пели… А Богдашевский ничего не видел, ничего не слышал…
      Сели за стол. Три «деда», шесть « молодых» и я. Сидим, молчим, не шевелимся.
      Встает «дед». Выгребает с кастрюли всю гущу. Разливает в три миски, потом собирает весь жир, и туда же.
      Затем забирает половину сахара и половину сливочного масла и делит на троих. Мы сидим, не шевелимся.
      Но как только он усадил свой зад, так с гомоном «молодые» все похватали и разлили.
      В кастрюле одна вода, сахара крошки, масла вообще нет…
      Я сижу, и молча, смотрю на все это.

      Подходит Богдашевский.
      -А вы, солдат (а я, между прочим, ефрейтор), почему пищу не принимаете?
      -А что тут принимать? Ее тут нет!
     -Ну, ну…
      После занятий, в личное время пошел я в солдатскую «кафушку» и купил копеек на тридцать батон, пачку кефира, пару бутербродов с колбасой и поел.
      Кстати, после столовой, Богдашевский вызвал меня в канцелярию, долго на меня смотрел, потом, не сказав ни слова, отпустил.
      Обстановка явно накалялась. Все ждали вечера, когда офицеры и старшина уйдут. Молодые (кандидаты в старики) смотрели на меня с жалостью.
      К отбою все офицеры ушли. Ушел и старшина.

      Я сидел и подшивал воротничок, когда ко мне подошел дневальный и сказал, что меня ждут в туалетной комнате. Я отложил гимнастерку и пошел за дневальным. Тот открыл дверь, пропустил меня вперед и плотно закрыл. (Думаю, чтобы никто воплей не слышал).
      На подоконнике сидел «пахан». Он подозвал меня к себе и заявил следующее:
      -Слушай, фраер, ты, что тут вытворяешь!? Тебе жить надоело? Ты у меня языком писсуары лизать будешь! И из унитаза воду хлебать! А откажешься, так я тебя из окна выкину.
      Я с усмешкой посмотрел на него, сел сбоку на тот же подоконник и сказал
      -В окно меня скинуть ты успеешь. А пока что, послушай и не перебивай. От тебя не убудет.

      Первое – Все, что ты сказал, уголовно наказуемо, и трибунала не избежать. У тебя уверенность, что, вылизав писсуар,  я на тебя стучать не буду. Но ведь я лизать не стану. И тебе придется кулак приложить. Знаю, будешь бить так, чтобы следа не было. Но и я не «пацан». А самому себе видную травму нанести не трудно. А после я пойду в штаб и напишу на тебя рапорт, где на тебя и укажу. А если тебя после этого не упекут в дисбат,  то напишу в «Красную Звезду». Мы не в американской армии служим.
      Второе – почему я так сделаю? Потому что мне 23 года. Я из «пацанского» возраста уже давно вышел. И мне на ваши «понятия» начхать! Заложил… не заложил! Значит, ты будешь меня гноить, а я должОн тебя терпеть в угоду этим «понятиям»? Я, между прочим, уже успел побывать и начальником цеха, где рабочие войну прошли, И инженером-технологом на станкостроительном заводе. Да к тому же у меня жена и дочь полуторагодовалая. И мне перед ними всю оставшуюся жизнь стыдно будет, что их муж и отец перед «ханыгой» спасовал.

      Темную - тоже не получится.  Только на тебя укажу. И буду на этом настаивать до «посинения». Потому что мой враг – это ты! А посему, хочешь дослужить спокойно – побереги и мое спокойствие. И скажи своим «шестеркам», что бы не нарывались. Ведь только ты и пострадаешь…
      Повернулся и пошел в казарму. А он мне и слова не сказал…
      А на следующий день его командир ему два зуба выбил. Сидел кто-то в кабинке. А потом наш разговор и передал капитану. А тот деда и избил. Говорил, что из-за одного дурака он майора не получит. Знать надо, на кого гавкать! (Видать, характеристика моя впечатлила, где была отражена моя комсомольская деятельность).

      А «дед» потом сказал, что ночью о дужку кровати ударился…

      Продолжение следует…