Памятник

        Село наше находилось на правом берегу Дона, прямо напротив пологого  спуска. Дорога  делила село почти пополам и, уходя за хаты, поднимались к высокому обрыву, ныряла вниз и скрывалась в деревьях. Люди в селе делились на правых и левых,  смотря на то,  где он жил. Если была драка, то женщины на посиделках судачили:
      - Вот вчера наши левым морду набили!
А на другой стороне улицы сразу же в ответ звучало: «Ничего, будет и на нашей улице праздник!» Хотя фактически речь шла об одной улице.
На  праздниках, тем не менее,  тоже устраивали состязания между левыми и правыми. Так и жили: радовались и горевали.
       И вот ворвалась в отлаженную жизнь война. Мужское население призвали на фронт. Общая беда объединила правых и левых. И если кто-то  получал похоронку, то все село старалось утешить и помочь этому человеку. Фашисты в село вошли внезапно сразу с двух сторон. Село замерло. Оккупанты стали наводить свои порядки. Согнав всех жителей, объявили: тех, кто будет  нарушать их  закон или  демонстрировать неподчинение новой власти, будут расстреливать. Все притихли, охваченные ожиданием чего-то тревожного, недоброго.
      Двое фашистов, переговариваясь между собой,  пальцем показывали на Надежду, выделявшуюся среди толпы своей особой статью. Не красавица,  но своей горделивой осанкой и каким-то неуловимым очарованием всегда притягивала взгляды мужчин. Надежде стало не по себе. Односельчане тоже заметили внимание к молодой женщине и в тревоге ждали продолжения.       Закончив доводить до толпы свои правила поведения,новоявленные хозяева  дали команду разойтись. Надежда  поспешила затереться в толпе и уйти подальше от этого места. Но она услышала, как сзади ее догоняют. Обернувшись, увидела, что это были три  немца. Один схватил ее за  руку, а второй рукой взял ее грудь. Надежда  со всего маху ударила немца по лицу. От неожиданности немец потерял равновесие и чуть не упал. Злоба исказила его лицо. Двое подоспевших зажали Надежду с обеих сторон. Обиженный немец со всей силы ударил Надежду кулаком в глаз и стал срывать с нее одежду, обнажив красивое женское тело. Надежда  извивалась и кусалась, за что получала удар за ударом  и скоро затихла.  Прилюдно они раздели ее догола. Держали  Надежду трое: двое за руки а третий сзади за волосы. Еще двое побежали в  крайнею хату. Вскоре  они вынесли  стол и веревку. Положив Надю на стол, они связали ей руки и  стали по очереди прилюдно ее насиловать. Стон и боль застыли в душах невольных свидетелей этой  жуткой картины.
     Баба Клава, наблюдавшая из окна за издевательством, насчитала 26 извергов. Наконец все закончилось. Один из тех, кто только что измывался над жертвой, вынул нож из кармана и подошел к столу. Надя лежала неподвижно, тело хранило следы ударов и укусов. Фашист резанул по груди.  Надежда вскрикнула и потеряла сознание.
     Немцы разошлись. Баба Клава на свой страх и риск пошла к истерзанной мученице. Развязав ей  руки  и посадив на стол, спросила:
  - Ты можешь идти или мне на помощь позвать?
  -  Не надо, тетя  Клава, я сама.
     Она медленно спустила ноги на землю, и шатаясь, будто пьяная, пошла за околицу к утесу. Повернувшись лицом к селу, перекрестилась и бросилась  в воду. 
      После освобождения села от  немцев, на первой сходке  было решено ни при каких обстоятельствах не говорить  Антону, мужу Надежды, правды. Но Антон и сам сгинул на войне. А потрясенные поступком односельчанки  жители  затащили большой валун на утес и написали на нем: «Надежде за любовь и верность».
      С тех пор в селе зародился ритуал. Кто женился, или выходил замуж, шли на Надеждин утес и возлагали к нему цветы, давая обет на крепкую и долгую любовь, над которой  не властна даже смерть.