Дверь в сказочный мир Зарисовка о природе

ТАК ВОТ ЖЕ ОНА, дверь в другой мир, таинственный и загадочный! Энергию душе там можно черпать ладонями, при этом радуясь, как младенец маленькими нежными ручонками обнимающий за шею маму и прижимающийся к её нежной щеке…

Выпавший ночью пушистый снег принарядил в чистое и морозное всё окрест, а радостно проснувшееся солнышко украсило снежинки блёстками. Природа радовалась обновлению; она дарила людям новое утро, яркое и доброе – берите, сколько душа ваша просит, дарите друг другу улыбки, заряжайтесь энергией радости, верой в завтрашний день! Озорно улыбнувшееся и хитро подмигнувшее солнце легко выманило меня на улицу. Улыбнулся и я в ответ солнышку, яркому дню и предчувствию чего-то интересного, ещё мною не рас-познанного.

С каждым новым вдохом сказочного утреннего воздуха обновлялась душа моя; почти физически ощущал я прилив свежих сил, мысли потекли спокойно и ровно.
Удивительно легко чувствую себя в такие минуты; мгновения почти неземные и кажущиеся нереальными.

Всплыла в памяти музыка журчащего подо льдом горного ручья за Камышенкой. В том месте, где я оказался, были только белое фантастическое безмолвие родных с детства гор, следы птиц и зверьков на снегу и я. Залитые солнцем горы вдохновляли на стихи; слова всплывали ниоткуда, складывались в строчки, и я, повинуясь, озвучивал их: «Ну что хорошего в горах?/ Скажите! Я хочу понять!/ Тихо стойте, люди, не дышите –/ Вас и горы я хочу обнять!/ Так хочу обнять, чтобы навеки/ Сохранить на память красоту./ А когда я опущу, уставши веки,/ Я, Алтай, к горам твоим приду!»

Двигаться не хотелось; казалось, сделаю шаг, и всё исчезнет, а на само собой перелистнувшейся странице вместо новой картинки увижу лишь оглавление моих впечатлений. Так вот и стоял бы, сам не знаю, сколько, но тишину разбудил громкий возглас понукающего лошадь мужчины, а потом из-за поворота показалась и повозка.

Белая лошадка тащила гружёные дровами сани. Воз получился большим и тяжёлым, лошадка шла нехотя, не обращая внимания на окрики возницы. А, может, ей не хотелось возвращаться в село; может, мечтает она побыть здесь, ничего не делая?
Проводив взглядом повозку, делаю несколько шагов к ручью, скрытому высокими берегами. И замираю в удивлении: откуда-то доносились до меня тихие звуки не то песни, не то весёлого говора. Снова и снова прислушиваюсь и не могу понять, откуда исходит мелодия. Не из-под земли же! Любопытство подталкивает меня к ручью, я спускаюсь к нему и снова прислушиваюсь. Звуки не исчезли, они, наоборот, стали явственнее.
 
Разгадку нашёл я за изгибом ручья; там, где он не замёрз, оставив крохотную полынью. Бурный ручей бился об её края, вода выплёскивалась, и всё это сопровождалось красивыми звуками. О чём хотел поведать мне горный ручей, какую рассказать историю о быстротечном времени? Под такой весёлый говор воды можно и самому многое сочинить. Я вслушиваюсь и вслушиваюсь в журчание, любуюсь то и дело рождающимися пузырьками.

Долго потом снился мне тот горный ручей; звал, наверное, послушать новое своё сочинение про моему сердцу милый уголок.
Воспоминания привели меня к реке, туда, где пару недель назад фотографировал я несказанный полёт воздушных подлёдных пузырьков, рисующих картины одну другой краше.

Сегодня лёд под слоем снега; глубоко спрятана тайна, как в волшебной шкатулке, открыть которую дано лишь однажды.
Посмотрел, полюбовался, набрался впечатлений, да и уступи место другому, пусть и он впитает в себя чудо зимнего дня.
Серебристый снег лежит на земле, на ветках тополей; его так много, что передо мной почти сплошная белая картинка, лишь тени дорисованы голубовато-нежным светом. Озорная мысль одолевает мною; я оставляю кофр с фотоаппаратом и с разбегу плечом ударяюсь о ствол ближайшего тополя. Снег принимает мою игру; осыпаясь, он попадает за шиворот и щиплет колючим холодом. Едва отодвигаюсь, как новая партия окутывает меня, и ещё больше снежинок набивается за воротник, под рубашку.

Хо-ро-шо!
Здравствуй, утро, я с тобой! Давай поздороваемся! Ловлю ладонями осыпающийся снег и натираю им лицо! Давно забытое чувство выплывает из детства. Вот мы с друзьями, собравшись таким же свежим морозным утром, ныряем лицом в сугроб, смотрим потом весело друг на друга, голыми руками очищаем глаза и снова ныряем. Горят раскрасневшиеся лица, подтаявший снег скатывается под рубашку, он холодный и озорной. Руки мёрзнут на морозе, но вместо того, чтобы засунуть их в тёплые вязаные шерстяные варежки, мы пытаемся отогревать их своим дыханием. Ничего не получается, руки покрываются гусиной кожей, а в дом возвращаться мы не спешим – не наигрались.

А-А, БЫЛА-НЕ БЫЛА; всё равно никто не видит! Выбираю место, где снега больше, и падаю, пару раз прокатившись и цепляя снег лицом. Лёжа на спине, вижу летящее с задетых мною веток снежное облако, едва успеваю прикрыть глаза, как оказываюсь укутанным им с ног до головы.

Выбираюсь и смеюсь: новоиспечённый Дед Мороз, перепутавший время своего явления народу. Без бороды и подарков, зато весёлый и счастливый!
Досужий внутренний голос упрекнул меня, мол, шесть де-сятков человеку, а ведёшь себя, точно пацан.

Я делаю вид, будто не расслышал; тихонько прикрываю дверь в другой мир и иду домой.